Троих камнетесов во Франции давней,
   Прохожий, присев на откос,
   Спросил: "Чем вы заняты, парни?"
   - Обычный, нормальный вопрос.
   И первый ответил: "Не видишь ты, что ли,
   Иль мало протопал дорог?
   Ворочаю камни, от этой неволи
   Совсем я уже изнемог".
   Второй поначалу подумал немного,
   О доме своем, о себе,
   О тех, кто его провожал до порога:
   "Я хлеб добываю семье".
   А третий упрямо тряхнул головою,
   Соленые капли отер:
   "Послушай, прохожий, неправы те двое
   - Мы строим Руанский собор".
   ...И мысли светлеют, и ноша легчает,
   И мир полон вновь красоты,
   Когда человек различать начинает
   Великого дела черты.
   Кафедра представляла собой довольно пестрое сообщество: умудренные ветераны и едва познавшие практику старшие лейтенанты и капитаны, осторожные ортодоксы и любители рискованных затей, флегматики и непоседы, общественники и индивидуалисты; инженеры, математики, медики, - всех их объединяло новое дело. Они спорили в коридорах, в классах, на кафедральных совещаниях. Управляя этим разношерстным "войском" Лев Евгеньевич старался быть спокойным и терпеливым. Пытался сблизить полярные точки зрения, стараясь не только развивать новое направление, но и не забывать традиционную медицинскую статистику. Он понимал, что ЭВМ без необходимой информации - всего лишь дорогая забава, а медицинская статистика без автоматизированной обработки, всестороннего анализа и отбора данных не станет информационной основой управления. Лев Евгеньевич не любил категоричности и старался примирить самые крайние точки зрения. Во время споров он часто повторял:
   - Не горячитесь, ребята. Ищите истину где-то посередине.
   Он мог разговорить кого угодно - мужчину и женщину, флегматика и сангвиника, молодого и убеленного сединами. Непритворный интерес к собеседнику, какое-то заразительное любопытство располагали к откровенности. Лев Евгеньевич любил беседы, сам процесс обмена мыслями, но беседы не всякие, а, как он говорил, острые, с интересными фактами и парадоксами. При этом он очень непосредственно удивлялся, и собеседнику всегда хотелось сообщить ему что-нибудь свежее и необыкновенное. Пустые, праздные разговоры и занятия он не жаловал и прекращал их самым решительным образом - протягивал для прощания руку и говорил: "Будьте здоровы. У меня скоро лекция". На первом месте у Льва Евгеньевича была идея, и только потом - слово и дело. Идеи он любил, под идеей он понимал всякую абсолютно новую мысль, пусть даже не очень реалистичную. На обсуждение новых идей он тратил массу времени. При всей своей занятости он был очень доступный, открытый человек. Приходит к нему в кабинет кто-нибудь (сотрудник кафедры, слушатель, представитель другого подразделения - все равно) и говорит:
   - Лев Евгеньевич, у меня есть такая идея...
   - Ну-ну, - он отрывал взгляд от лежащей перед ним рукописи или книги и поверх очков с интересом смотрел на собеседника.
   И начиналась беседа. Если идея ему нравилась, он приглашал счастливчика изложить её на кафедральном совещании. Довольно часто кафедральные острословы разделывали смельчака под орех. Убедившись во время дискуссии, что идея пуста. Лев Евгеньевич как мог утешал пострадавшего. Но довольно часто идея принималась, обрастала деталями, так нередко рождались НИРы, новые математические модели и компьютерные программы.
   Проблем на кафедре хватало. Как вскоре выяснилось, ЭВМ "Мир-2" предназначалась для инженерных расчетов и была мало пригодной для решения большинства медико-статистических задач.
   - Все-таки это лучше чем ничего, - утешал Лев Евгеньевич Лашкова (Кирилл Владимирович теперь был заместителем начальника кафедры).
   - С этим конечно трудно не согласиться, - отвечал Лашков, - но сапожник все-таки должен быть, если и не в сапогах, то хотя бы обутым...
   Затем они получили электронную клавишную вычислительную машину "Альфа". Машина решала в основном задачи учета и отчетности и выдавала информацию в виде статистических и оперативных документов. Несмотря на небольшой объем памяти, "Альфа" могла быть использована в некоторых управленческих задачах. В качестве оператора на ней мог самостоятельно работать военный врач. Кроме того, она работала в полевых условиях. Но возможности её были слишком малы. При весе едва ли не в центнер она имела совершенно ничтожную оперативную память. Осмотрев её, Лев Евгеньевич заметил:
   - Динозавр электронного века: при таком весе микроскопический мозг.
   - Зато вибрацию переносит и сейсмоустойчивая, - засмеялся кафедральный инженер.
   - Это плюс, да Кирилл? Но ни одной приличной задачки на них не решишь. Это - минус.
   В связи с увеличением числа сотрудников и объема учебной работы кафедра обратилась к командованию с просьбой улучшить её размещения. Начальник академии временно передал ей несколько помещений, однако по-прежнему большинству учебных групп приходилось заниматься в выделяемых учебным отделом, неприспособленных классах. Персонал кафедры АвтУ и ВМС располагался скученно, вспомогательные помещения - библиотека, машинописное бюро, чертежная, кладовая, мастерская - отсутствовали. Несмотря на высокий авторитет и хорошие отношения с начальником академии, генералом Н.Г.Ивановым, Лев Евгеньевич ничего не мог сделать. При встречах он выглядел удрученным.
   - Сплошное расстройство... Снова мы не можем развиваться, - сокрушался он. - А нам обещали выделить приличную технику, куда я её поставлю? Домой?
   - А вы подключите политотдел. Когда-то политики зажимали кибернетику, пусть искупают вину, - в шутку посоветовал я.
   - Не надо... Еще обидятся. Все не так просто. Там, в общем-то, неплохие ребята. Это ведь не они, а власть зажимала. Не путай власть с людьми, дорогой мой.
   Это был период многочисленных совещаний и массовых мероприятий. Как-то я встретил Льва Евгеньевича на перекрестке улиц Лебедева и Боткина. Маршрут там не для слабонервных: совершенно непредсказуемое поведение 4-х светофоров и бесшабашное уличное движение. Рядом находилась клиника травматологии и многие называли, да и сейчас ещё называют этот перекресток экспериментальным. Лев Евгеньевич, как всегда стремительно, пересек его и натолкнулся на меня. Мы поздоровались.
   - Что нового? - сказал я.
   - Не спрашивай. Ничего не знаю и не ведаю. Нет, Райкин неправ: жизнь не театр, а цирк, из нас все время хотят сделать клоунов. Ни минуты покоя, совещания, семинары, мероприятия - одно за другим. Лекции слушателям читать некогда. Представляешь, подпольно читаю. Запираемся, мои отвечают - нет на кафедре. Иначе - выдернут. Вот так и живем, - и он помчался дальше.
   Льву Евгеньевичу, как и любому начальнику академической кафедры приходилось проводить политзанятия. Он терпеть не мог формализма и скуки и готовился к ним с обычной своей обстоятельностью. Тему он всегда знал блестяще, но не относился к ней слишком всерьез. Да и занятия, которые он проводил, больше походили на дискуссии. Сам он всегда отдавал предпочтение социалистическим принципам, полагая их справедливыми, но не делал из этого культа. Кто-то верит в одно, кто-то - в другое, он терпимо относился к убеждениям собеседников. И к политорганам он относился спокойно, как к объективному явлению природы или житейской неизбежности. С ними он был и соблюдать правила их игры, чтобы не страдало дело, чтобы его можно было двигать вперед и развивать. Он занимался политическими мероприятиями ровно столько, сколько нужно, чтобы к нему не приставали. Не больше. Но и не меньше. Может быть, именно это в значительной степени и выручило его, когда в конце семидесятых годов на него стали поступать анонимки в ЦК КПСС и Комитет партийного контроля. Формируя свой курс, а потом и новую кафедру, Лев Евгеньевич, принял всех, кто проявлял интерес к медицинской статистике, математике и компьютерам. Если человек любил свое дело, он готов был простить ему любые грехи. Конечно, зло должно наказываться, но это пол-дела, считал Лев Евгеньевич, важнее награждать добро. И он больше любил вознаграждать, это доставляло ему удовольствие. Распекать, ругать он не любил и, если быть точным, и не умел. Он был доверчивым человеком, никогда не предполагал в людях коварства, и, как показало дальнейшее, его доверчивость иногда приводила к неожиданным последствиям. Дело было новое, он и сам был не прочь подискутировать, но поступал он не так, как хотелось бы его оппонентам, а так, как считал правильным он сам. Он имел на это право, заслужил - своей эрудицией, многолетним опытом, безошибочной интуицией при оценке всевозможных "прожектов". Человек открытый и эмоциональный он был прекрасной мишенью для интриганов.
   - Все считают, что наше время - это век электроники и информации. Ничего подобного - это век бумаги. Планы, протоколы, отчеты... А теперь вот пишем объяснительные по анонимкам. Чернил не хватает, не то что бумаги. И ведь куда шлют, стервецы: генеральному секретарю, председателю партийного контроля. Вот так, не ниже. Меня задергали проверками. Главное - сколько времени впустую уходит. И никто не пытается с этим бороться, говорят, анонимки - единственная связь верхов с массами, - он сокрушенно покачивал головой.
   И здесь он оставался самим собой: его реакцией было лишь удивление ученого перед неожиданным феноменом, да ещё досада от бездарно потраченного времени. Я вспоминаю те дни и думаю: может быть безымянные "доброжелатели", прочтут эту книгу и поймут все-таки кое-что. А возможно они и сами давно все поняли, бывает и так.
   Как показало дальнейшее, за громкими обвинениями анонимок крылся обычный корыстный интерес: хотелось побыстрее престижных должностей, полковничьих званий, ведь по сравнению с родственной кафедрой ОТМС, должностные категории преподавателей кафедры АвтУ и ВМС были на ступень ниже. Понять их можно. Понять, но не оправдать, ведь по существу, это были обычные доносы, когда-то по таким "сигналам" людей отправляли за колючую проволоку.
   В армии множество начальников, чтобы не запутаться, их подразделяют на прямых и непосредственных. Чем они отличаются, сложно разобраться даже профессору. Кроме начальника, в академии было несколько его заместителей и масса начальников отделов: политического, учебного, научного, клинического, и тоже со своими заместителями. И все давали указания, а как иначе? Лев Евгеньевич был дисциплинированным человеком, и как он лавировал в этом море руководителей - загадка. Впрочем, по-настоящему никого, кроме начальника академии он не признавал.
   Во второй половине 70-х годов его начали зазывать в Москву. Предлагали должность заместителя директора НИИ социальной гигиены имени Семашко, директором ещё какого-то НИИ, он без колебаний отказывался. Его вызвали в Минздрав, уговаривали там, он устоял. Позже я узнал, что С.Буренков, заместитель, а потом и министр здравоохранения СССР, был его однокашником по Военно-морской медицинской академии. Можно только представить себе, сколь интенсивной была обработка. Лев Евгеньевич выдержал и остался в Ленинграде, просто начальником кафедры.
   Лев Евгеньевич часто бывал в военных округах и на флотах, изучая дела снизу доверху - от медицинской службы части до медицинской службы округа.
   - Состояние нашего учета способно свести с ума. Или довести до инфаркта, - сказал он вернувшись после очередной командировки в военный округ. - Почему люди так легкомысленно относятся к цифрам? Ведь это информация, сигналы, руководство к действию. Если бы человеческий организм так же искажал сигналы? Да он бы просто не смог существовать.
   - А мы существуем. Лев Евгеньевич, почему? - спросил я.
   - Вот именно - существуем, а могли бы развиваться по восходящей. Ведь мы даже толком не знаем, сколько у нас больных. Окружных боссов правда не интересует. Их ведь награждают за снижение заболеваемости и травматизма, вот они их и снижают на бумаге. Пойди проверь. Только меня ведь не проведешь, я то представляю, какой должен быть её уровень при нормальном учете.
   - Если бы выделение средств: денег, медикаментов отталкивалось бы от числа больных, тогда... - начал однажды я.
   - Тогда бы у нас кругом стали одни больные. Только врачи и больные. Что не придумывай, а без обыкновенной честности не обойдешься. Впрочем, кому она сейчас нужна - честность. Нет спроса. И все-таки надо быть честным. По большому счету это единственно разумное поведение. Гомо должен стать наконец сапиенс. Пора, - и он поднимал брови, показывая глазами куда-то вверх.
   Льва Евгеньевича всегда остро интересовали новые, оригинальные подходы к проблемам социальной медицины. Именно это привлекало его и в медицинской географии, науке, изучающей влияние зональных, природно-климатических, экологических условий на заболеваемость населения и организацию здравоохранения. К тому же он сам любил путешествовать и был неравнодушен и к географии, и к географическим картам. Медико-географические атласы поражали его своей огромной информативностью, сочетанием внешней простоты с возможностью делать на их основе глубокие выводы. В них в концентрированном виде можно было разить наиболее существенные черты природных условий, экологические особенности среды обитания, структуру, частоту региональную распространенность заболеваний. Лев Евгеньевич полагал, что для решения проблем практического здравоохранения комплексное использование методов статистики и медицинской географии совершенно необходимо и может дать качественно новые результаты. Мы ещё не касались этой стороны его научной деятельности, поэтому остановимся на ней более подробно. Мало кто из многочисленных знакомых и приятелей Льва Евгеньевича знал, что он долгие годы состоял действительным членом знаменитого Русского географического общества (основанного ещё в 1845 году). И не просто состоял, а активно в нем работал. Врачи вообще традиционно играли в этом обществе самые активные роли. Среди его учредителей, например, были В.И. Даль (врач и составитель "Толкового словаря живого великорусского языка"), К.М.Бэр (врач и путешественник, академик Императорской медико-хирургической академии). В более поздний период президентом его был академик Военно-медицинской академии Е.Н.Павловский. А вообще членами этого общества были в свое время такие известные люди, как Н.М.Пржевальский, Н.Н.Миклухо-Маклай, Л.Н.Гумилев.
   Так произошло сближение научных интересов Льва Евгеньевича и давнего его товарища, однокашника по Военно-морской медицинской академии Артура Артуровича Келлера, к тому времени ставшего одним из самых крупных специалистов в области медицинской географии, ныне академика Российской экологической академии и председателя отделения медицинской географии Русского географического общества. В них было много схожего - огромная эрудиция, внутренняя культура, открытость для общения, страсть к путешествиям, энергия и неутомимость в поисках нового и сохранившаяся до седин простота и непосредственность. А.А.Келлер после окончания ВММА в 1949 году 8 лет служил на Тихоокеанском флоте, увлекся эпидемиологией, картографированием региональной заболеваемости, защитил диссертацию. Затем работал в Ленинградском НИИ, занимался переводами на русский язык зарубежных медико-географических описаний (он в совершенстве знал английский и французский), изучал инфекционную заболеваемость на сопредельных с нашей страной территориях, составлял медико-географические атласы. О его научных интересах лучше всего говорят его работы: "Эпидемиологическая география и картографирование" (1968 г.), "Проблемы географии инфекционных болезней зарубежной Азии" (1981 г.), "Принципы эпидемиологического районирования крупных регионов" (1981 г.). После увольнения в отставку А.А. Келлер в начале 1980-х годов был приглашен Львом Евгеньевичем на кафедру АвтУ и ВМС. Постепенно чисто личные, товарищеские отношения между ними привели к развитию комплексного подхода в изучении региональных проблем здравоохранения. Объединив возможности разных методов, они в течение нескольких лет проводили уникальную работу по изучению состояния здоровья и здравоохранения Карельской АССР. Одним из её результатов было создание медико-географического атласа Карелии, который включал в себя детальное картографическое, эпидемиологическое и медико-статистическое описание территории республики и размещения сети её лечебных учреждении.
   Кроме Льва Евгеньевича и А.А. Келлера активное участие в этой работе принимали сотрудник кафедры АвтУ и ВМС Б.А.Ильмухин, Д.М.Малинский и работники Минздрава Карельской АССР. Атлас был издан в 1990 году (к тому времени Лев Евгеньевич уже оставил кафедру АвтУ и ВМС). На эту работу ни малейшего внимания не обратило руководство Военно-медицинской академии (в своем отечестве нет пророков), но она была немедленно замечена за рубежом. Ведущий географ США Чэнси Харрис (Сhensy Нarris) назвал этот атлас эталонной работой в области медицинской географии, моделью для будущих разработок подобного рода. ED 1993 году, когда Лев Евгеньевич уже работал в ГИДУВе, в Cанкт-Петербурге, в издательстве "Гиппократ" вышел в свет не менее уникальный труд - наиболее полное в стране и за рубежом 350-страничное "Руководство по медицинской географии (под ред. А.А.Келлера, О.П.Щепина, А.В.Чаклина). Раздел "Статистический метод в медицинской географии" был написан Львом Евгеньевичем Поляковым.
   Для выполнения научных исследований и обучения военных врачей на кафедре и вообще в Военно-медицинской академии катастрофически не хватало вычислительной техники. Льву Евгеньевичу удалось так расшевелить профессорско-преподавательский состав академии, что ЭВМ теперь требовали практически все кафедры и лаборатории. Вычислительный центр академии, оснащенный машинами второго поколения - "Минск-32" и "ЕС-1022" не удовлетворял элементарных потребностей научно-исследовательской работы огромного академического коллектива, не говоря уж об учебном процессе. Кроме того, эти ЭВМ не отличались высокой надежностью. И вот, в 1979 году, благодаря усилиям начальника ЦВМУ МО академика АМН генерал-полковниеа медицинской службы Ф.И.Комарова (однокашника Льва Евгеньевича по Военно-морской медицинской академии) и начальника лечебного управления ЦВМУ МО генерал-лейиенанта И.В. Синопальникова (таких же энтузиастов компьютерной технологии, как и Лев Евгеньевич) необходимые финансовые средства были выделены. Решение было кардинальным: закупить для Военно-медицинской академии и Главного военного клинического госпиталя имени Н.Н. Бурденко два современных вычислительных комплекса у одной из зарубежных компаний. Была выбрана американская фирма "Хьюлетт-Паккард", чьи мини-ЭВМ зарекомендовали себя при использовании в учреждениях здравоохранения в качестве надежных и неприхотливых в эксплуатации устройств.
   Лев Евгеньевич загорелся этой идеей. В течение месяца было проведено информационное обследование и разработан состав оборудования: мощный центральный вычислительный комплекс с огромной памятью и быстродействием, автоматизированные рабочие места (АРМы) для удаленных пользователей, средства связи и программное обеспечение. Комплект был столь мощным, что фирма вынуждена была получать специальное разрешение в Конгрессе США. Лев Евгеньевич, взявший на себя роль представителя заказчика, зачастил в Москву. В этих поездках не раз сопровождал его и я. Последняя поездка была в конце декабря, перед самым новым годом. С нами был инженер-системотехник, хорошо знакомый с аппаратурой этой фирмы. Каждый день мы приезжали из гостиницы в представительство "Хьюлетт Паккарда" на Покровском бульваре, раскладывали на низких столиках наши схемы и спецификации, потом появлялся улыбающийся Питер, австриец по происхождению, прекрасно говорящий на нескольких европейских языках, в том числе и на русском. После приветствия он задавал традиционный вопрос:
   - Что будем пить? Кофе, пиво, колу, бренди, виски? На улице мороз, между прочим.
   Лев Евгеньевич тоже улыбался, вставал для приветствия и говорил:
   - Питер, вы ещё спрашиваете... Пока не подпишем контракт, только кофе, мой дорогой. Несмотря на мороз.
   Когда проект контракта был готов, Питер не скрывал радости:
   - Если сделка состоится, я получу хорошую премию. Хватит, чтобы отдохнуть пару месяцев в Италии. Погреюсь у моря после ваших холодов.
   Наконец мы собрали все необходимые подписи, передали бумаги Питеру и вернулись в гостиницу. Все чувствовали подъем: наконец-то едем домой, впереди был новый 1980 год, сулящий массу интересных дел...
   А в это время наши войска уже входили в Афганистан. На Западе началась антисоветская компания, и контракт был расторгнут американской стороной. Лев Евгеньевич был расстроен невероятно, ведь без надежных ЭВМ и средств связи многие его идеи и разработанные проекты оставались лишь на бумаге. Как всегда, он постарался скрыть свое состояние за шуткой:
   - Кажется, это первый случай, когда международные события непосредственно вмешались в работу кафедры, так Кирилл?
   - Первый. И будем надеяться - последний, - сказал Лашков.
   Глава VIII.
   ВСТРЕЧИ
   Сыновья Евгений и Андрей жили отдельно, теперь, когда у них были свои семьи и заботы, каждый двигался по собственной орбите. Лев Евгеньевич с грустью видел, что профессионально они далеки от него. С грустью, но не с сожалением. Он никогда не пытался силой отвести их от собственного выбора, наоборот поощрял самостоятельность. Зато в них укоренился его стиль работы: упорная методичность, обстоятельность, тяга к работе за письменным толом, интерес к новому, неординарному, стремление самостоятельно понять и разобраться в нем. Связь их с домом на Гданьской не ослабевала. Родной их дом по-прежнему оставался одним из центров притяжения, они ежедневно перезванивались, часто виделись, а с началом теплого сезона все съезжались на даче.
   С 1977 года это взаимное притяжение силилось: один за другим, будто сговорившись, появились внуки: Володя в семье Жени и Дима - у Андрея. В 1984 году у Андрея родился ещё один сын - Илья. "Настоящий мальишник", смеялась довольная Клара Ивановна.
   Усаживаясь а большой обеденный стол на даче, Лев Евгеньевич с гордостью окидывал взглядом разросшуюся компанию - сыновей, трех внуков, невесток.
   - Уже набирается на мужскую волейбольную команду. Илья немного подрастет и можно формировать сборную Поляковых, - шутил он.
   Он видел, как радовалась Клара Ивановна: снова у них были малыши, нуждающиеся в их заботе. Детские магазины снова превратились в подобие художественных выставок, с той лишь разницей, что экспонаты можно было трогать руками, и покупать. Теперь ему было чем заняться в многочисленных командировках, и он с удовольствием рылся в детских книгах и игрушках, заранее представляя себе довольные физиономиии внуков.
   По-прежнему он был легок на подъем, и в течение нескольких лет побывал в стольких местах, что их легче преречислить по регионам, чем по городам: Дальний Восток, Закавказье, Средняя Азия, центральная Россия, Карелия, Прибалтика, Белоруссия, Украина. Он знал страсть Клары Ивановны к путешествиям (в ней все ещё жил капитан дальнего плавания) и, чтобы доставить ей удовольствие, если представлялась малейшая возможность, брал её с собой. Его часто приглашали на научные совещания в Чехословакию, Болгарию, Польшу, ГДР и Кубу, где на военно-медицинских кафедрах было много его учеников и просто специалистов, уважавших его, как ученого и безотказного человека.
   Куба поразила его своей экзотикой, он осмотрел все, на что хватило свободного от занятий времени: дворцы старой Гаваны, памятник Колумбу, громадный монумент Хосе Марти. Гостеприимные хозяева показали ему весь остров - он пересек его с юга от Тринидада до северного курорта Варадеро. Его угощали необыкновенными блюдами, особенно понравилась рыба, запеченная в тесте с мясом и сыром, все это подавали вместе с жареными бананами. Но и здесь "цена войны" напомнила о себе. Когда, среди ярких красок цветущей тропической природы он оказался на кладбище советских военнослужащих, погибших на Кубе, это настолько поразило его, что в тот день он больше никуда не смог ехать. 19 ноября перед самым его отъездом, как бы в завершении программы, над Кубой пронесся тайфун "Кэй" ("представляешь, как раз в день начала Сталинградской битвы, в День артиллерии", - рассказывал потом Лев Евгеньевич). Скорость ветра достигала 140 километров в час, он выворачивал деревья, срывал крыши, опрокидывал машины. На стеклах домов появились полосы клееной крест накрест бумаги (как в войну, отметил Лев Евгеньевич), отключили электричество, город и отель погрузились во мрак. Можно себе представить, что испытала Клара Ивановна, увидевшая по телевидению, как летят вырванные с корнем деревья и рушатся здания. Тайфун прошел через день, и 21 ноября Лев Евгеньевич благополучно вылетел Москву.
   О его командировках можно было бы рассказывать бесконечно, но ближе всех к теме этой повести была, пожалуй, поездка в ГДР в феврале 1983 года. Только что исполнилось 40 лет победы под Сталинградом. За окном поезда проплывали аккуратные немецкие городки с яркими, как игрушки, домиками.
   Поля уже чернели от свежей вспашки. Лев Евгеньевич был охвачен военными воспоминаниями, да к тому же мы оказались в Германии. Чувствовалось, что им овладело какое-то особое, взволнованное состояние. Вечером мы подошли к шлагбауму с американскими часовыми, недалеко от Брандербургских ворот - посмотреть на здание рейхстага. Когда возвращались обратно и вышли на Унтер ден Линден, Лев Евгеньевич заметил: