Страница:
Глянув на девушку со складной фигуркой, бывшую, помимо того, что она работала у него официанткой, еще и мастером спорта по гимнастике, процедил:
— Что там?
— Леонид Петрович, вы просили ленч. Вот ленч.
— Ленч, ленч… Ладно, поставь. И налей мне чаю.
— Сейчас… — Поставив поднос на передвижной столик, Лена взяла чайник и прошла в буфетную.
Каюта у Петракова была командирская, огромная, с двумя спальнями, кабинетом, гостиной и большим холлом для приема гостей. Прислушавшись, как в буфетной позвякивает посуда, поморщился. Вчера, парясь в большой компании в сауне, он нарушил режим, выпил чуть больше, чем нужно, и вот расплата: голова побаливает. Что-то надо делать. Может, сейчас, пока никого нет, лечь с Леной? На полчаса, не больше? Лучший способ, чтобы убрать похмелье. Проверено.
Посидев, подумал: нет, не стоит. Вообще, не надо себя распускать. Они вот-вот выйдут в море, предстоит серьезный поход, может быть, самый серьезный в его жизни. Перед выходом в море он должен следить за своей формой.
Выйдя из буфетной, Лена поставила перед ним стакан. Тонкий сосуд в серебряном подстаканнике был доверху наполнен темно-янтарной жидкостью.
— Пожалуйста, Леонид Петрович.
— Что это?
— Леонид Петрович, перестаньте. Это чай, как вы любите. Крепкий.
— Какой крепости?
Лена подняла глаза к потолку:
— Ну, купеческий, купеческий, довольны? Третья степень, купеческий.
— А где сахар?
— Уже в чае. Как вы любите, два куска.
— А где пенка?
— Леонид Петрович, опять вы со своей пенкой… Ну нет пенки, нет, не получается у меня…
Делая вид, что сердится, он проворчал:
— А что тут получаться? Как только чай налит, ты осторожно, на ложечке, опускаешь в стакан два куска сахара. И через несколько секунд на поверхности появляется пенка. Точнее, две пенки. Две квадратные пенки, по форме кусков. Как раз такие, какие я люблю. Неужели трудно?
— Леонид Петрович…
— Лена, пойми: без этих пенок мне чай не в чай.
— Леонид Петрович, клянусь — в следующий раз я лопну, но пенки у вас будут. А сейчас попейте так. Чай отличный. Вы же знаете, как я завариваю.
— Ладно. — Взяв стакан, отхлебнул чай, который в самом деле оказался отличным. — Что там на палубе? Все в порядке?
— Не знаю, что на палубе. Вахтенный просил вам передать, что звонили с таможни. Сказали, в двенадцать дня придут подписывать последние бумаги.
— Черт… Что ж ты мне сразу не сказала?
— Вот я говорю. Но сначала чай.
— Почему сначала чай?
— Чай важней.
— Я сам знаю, что для меня важней. Давно звонили?
— Да не торопитесь, Леонид Петрович, еще только без четверти.
— Без четверти… Они вот-вот придут, а мне это важно. Что еще?
— Кулигин сказал, что нужно с вами разбираться.
— Кулигин… Ладно, разберемся. Что еще?
— Больше я ничего не знаю. Я же не ваш секретарь. Мое дело принести вам позавтракать.
— Ладно. Пойди скажи, когда таможенники придут, пусть их немного задержат. Чай предложат, что-нибудь еще. А я пока переоденусь.
— Хорошо, Леонид Петрович. — Лена вышла из каюты. Посмотрев ей вслед, Петраков проверил судки. В одном была рыба, приготовленная так, как он любил, в другом салат. Съев все до конца, прошел в ванную, почистил зубы, обработал себя дезодорантом. Некоторое время рассматривал себя в зеркале. Он был выше среднего роста, худощав, мускулист, глаза были светлыми, нос чуть курносым, волосы же, иссиня-черные, он всегда носил с пробором. Петраков отлично знал, что такие лица, как у него, нравятся женщинам. Расчесав волосы и попрыскав на них закрепителем, прошел в спальню, надел белые брюки, белую куртку со знаками отличия капитана первого ранга, белую пилотку с кокардой-крабом и золотыми дубовыми листьями. Поднял ладонь, чтобы привычным жестом проверить, точно ли по центру надета пилотка.
Телефон в гостиной давно уже жужжал, но он не торопился. Наконец, подойдя к столу, взял трубку: — Да? Услышал голос старпома:
— Товарищ капитан первого ранга, разрешите доложить?
— Докладывайте.
— На борт поднялись представители таможни, с бумагами. Их надо подписать. Вы можете их принять?
— Кто конкретно из таможни? Вы их знаете?
— Так точно, товарищ капитан первого ранга. Один Суле-ев, другой Батуринец. Мы с ними работали.
— Скажите, пусть заходят. Пусть их проводит мой порученец. И распорядитесь, чтобы принесли легкую закуску и шампанское. Пару бутылок. Надо им предложить за успешное завершение.
— Слушаюсь, товарищ капитан первого ранга. Какие-нибудь еще указания будут?
— Нет. Если нужно будет, я вас вызову, — он положил трубку. Подойдя к открытому иллюминатору, стал смотреть на море. Сейчас он подпишет последние таможенные документы — и будет спокоен. Если поход удастся, навар будет приличным. С таким наваром он сразу поднимется на другой уровень. Впрочем, он и без этого навара поднимется на другой уровень, поскольку уже представлен к адмиральскому званию. Как только он получит контр-адмирала, сразу же уйдет в Военную академию Генерального штаба. А это — верный путь к следующему званию. Нужен успех, и успех будет. Но мандраж, легкий мандраж у него все-таки есть. Как-никак он должен протащить «Хаджибей» через четыре моря, причем последнее, Аравийское, является частью Индийского океана. Ничего, он в себе уверен. К тому же он прикрыт на самом высоком уровне, его поддерживает первый замминистра. Проколов, вроде прокола с таможней, что случился месяц назад, уже не будет.
Раздался стук в дверь. Не оборачиваясь, крикнул:
— Входите!
В каюту вошли, и он обернулся. В двери, ведущей в гостиную, стояли два таможенника, за ними виднелась лихо изогнутая мичманка старшего лейтенанта Качурова, его порученца. Сделав широкий жест, показал на стол:
— Господа, прошу садиться. Документы с вами?
— Да, Леонид Петрович, — старший из таможенников, Су-леев, невысокий, с узким костлявым лицом, положил портфель на стол. Оглянулся, будто изучая стул, — и сел. Второй таможенник, пожилой толстяк, устроился рядом.
Открыв портфель, Сулеев торжественно достал папку. Раскрыл.
— Леонид Петрович, вот. Вам нужно только подписать. Вот здесь… — Показал. — И вторая подпись, вот здесь.
Чувствуется рука Глеба, подумал Петраков, оба куплены с потрохами. Встретившись взглядом с порученцем, метнул молнию, на что тот, обернувшись, показал на Лену. Официантка медленно вкатывала в каюту поднос с шампанским, фруктами и закуской.
Удовлетворенно кивнув, Петраков взял из подставки на столе ручку. Подождав, пока Сулеев придвинет к нему документы, размашисто подписался несколько раз. Посмотрел на таможенника:
— Все?
— Все, Леонид Петрович. Поздравляю.
— Я вас тоже. Что ж, давайте выпьем за успех дела.
— Да мы… — Сулеев сделал вид, что хочет встать. — Мы пойдем, у нас еще много дел.
— Не выйдет, господа. Вы находитесь на борту военного корабля, а у нас свои законы. Вставать я вам пока не разрешил. Леночка, бокальчики, пожалуйста… И разложи закусочку, что там у тебя… Семга, икорочка… Разложи, сделай бутербродики… Старший лейтенант, присоединяйтесь к нам… Садитесь, садитесь… Вы были свидетелями торжественного момента… Молодец, Леночка, спасибо…
Он поднял наполненный шампанским бокал:
— Итак, господа таможенники, за успех! Пьем до дна! Таможенники и Качуров, подняв свои бокалы, чокнулись с ним и выпили. Осушив свой бокал и тронув губы салфеткой, Петраков встал:
— Господа, я оставляю вас на своего порученца и на Лену. Перекусите, выпейте. А у меня дела, прошу извинить.
Выйдя из каюты, Петраков увидел стоящих на палубе и, видимо, ожидающих его старпома, пухлого и румяного кавторанга Бегуна и командира отряда спецназа Кулигина, жилистого верзилу с лошадиным лицом.
Дав Бегуну приказание проверить готовность всех служб к отходу, повернулся к Кулигину:
— Что у тебя?
— Да, товарищ капитан первого ранга… — Кулигин посмотрел в сторону. — Я хотел показать вам тренировки ребят. Мы кое-что новое придумали.
— С чего это вдруг ты захотел показать мне тренировки ребят?
Кулигин промолчал. Отлично зная характер командира спецназа, Петраков сказал:
— Ладно, пошли. Посмотрю, что вы там новое придумали.
Свернув на боковую палубу, они двинулись к бронированной каптерке на юте. Эта каптерка, в которой раньше хранились канаты, бочки с краской, швабры и прочая боцманская утварь, по указанию Петракова была переоборудована под тренировочный зал, в котором теперь каждый день тренировались спецназовцы. Из почти полутысячной команды, полагавшейся по штатному расписанию огромному крейсеру, Петраков взял в этот рейс только палубную команду, механиков, штурманов, радиоспециалистов и немногочисленный обслуживающий персонал. И еще — лично подобранную им полуроту морского спецназа, взятую специально для охраны крейсера. Помимо автоматов и личного оружия, эта полурота была вооружена также ракетами ручного управления «земля — вода» и «земля — воздух» и тяжелыми пулеметами. Все кулигинские спецназовцы владели карате на уровне третьего дана, сам же Кулигин спокойно разбрасывал двадцать нападающих — что уже не раз приносило Петракову ненужные хлопоты.
Глава 2
— Что там?
— Леонид Петрович, вы просили ленч. Вот ленч.
— Ленч, ленч… Ладно, поставь. И налей мне чаю.
— Сейчас… — Поставив поднос на передвижной столик, Лена взяла чайник и прошла в буфетную.
Каюта у Петракова была командирская, огромная, с двумя спальнями, кабинетом, гостиной и большим холлом для приема гостей. Прислушавшись, как в буфетной позвякивает посуда, поморщился. Вчера, парясь в большой компании в сауне, он нарушил режим, выпил чуть больше, чем нужно, и вот расплата: голова побаливает. Что-то надо делать. Может, сейчас, пока никого нет, лечь с Леной? На полчаса, не больше? Лучший способ, чтобы убрать похмелье. Проверено.
Посидев, подумал: нет, не стоит. Вообще, не надо себя распускать. Они вот-вот выйдут в море, предстоит серьезный поход, может быть, самый серьезный в его жизни. Перед выходом в море он должен следить за своей формой.
Выйдя из буфетной, Лена поставила перед ним стакан. Тонкий сосуд в серебряном подстаканнике был доверху наполнен темно-янтарной жидкостью.
— Пожалуйста, Леонид Петрович.
— Что это?
— Леонид Петрович, перестаньте. Это чай, как вы любите. Крепкий.
— Какой крепости?
Лена подняла глаза к потолку:
— Ну, купеческий, купеческий, довольны? Третья степень, купеческий.
— А где сахар?
— Уже в чае. Как вы любите, два куска.
— А где пенка?
— Леонид Петрович, опять вы со своей пенкой… Ну нет пенки, нет, не получается у меня…
Делая вид, что сердится, он проворчал:
— А что тут получаться? Как только чай налит, ты осторожно, на ложечке, опускаешь в стакан два куска сахара. И через несколько секунд на поверхности появляется пенка. Точнее, две пенки. Две квадратные пенки, по форме кусков. Как раз такие, какие я люблю. Неужели трудно?
— Леонид Петрович…
— Лена, пойми: без этих пенок мне чай не в чай.
— Леонид Петрович, клянусь — в следующий раз я лопну, но пенки у вас будут. А сейчас попейте так. Чай отличный. Вы же знаете, как я завариваю.
— Ладно. — Взяв стакан, отхлебнул чай, который в самом деле оказался отличным. — Что там на палубе? Все в порядке?
— Не знаю, что на палубе. Вахтенный просил вам передать, что звонили с таможни. Сказали, в двенадцать дня придут подписывать последние бумаги.
— Черт… Что ж ты мне сразу не сказала?
— Вот я говорю. Но сначала чай.
— Почему сначала чай?
— Чай важней.
— Я сам знаю, что для меня важней. Давно звонили?
— Да не торопитесь, Леонид Петрович, еще только без четверти.
— Без четверти… Они вот-вот придут, а мне это важно. Что еще?
— Кулигин сказал, что нужно с вами разбираться.
— Кулигин… Ладно, разберемся. Что еще?
— Больше я ничего не знаю. Я же не ваш секретарь. Мое дело принести вам позавтракать.
— Ладно. Пойди скажи, когда таможенники придут, пусть их немного задержат. Чай предложат, что-нибудь еще. А я пока переоденусь.
— Хорошо, Леонид Петрович. — Лена вышла из каюты. Посмотрев ей вслед, Петраков проверил судки. В одном была рыба, приготовленная так, как он любил, в другом салат. Съев все до конца, прошел в ванную, почистил зубы, обработал себя дезодорантом. Некоторое время рассматривал себя в зеркале. Он был выше среднего роста, худощав, мускулист, глаза были светлыми, нос чуть курносым, волосы же, иссиня-черные, он всегда носил с пробором. Петраков отлично знал, что такие лица, как у него, нравятся женщинам. Расчесав волосы и попрыскав на них закрепителем, прошел в спальню, надел белые брюки, белую куртку со знаками отличия капитана первого ранга, белую пилотку с кокардой-крабом и золотыми дубовыми листьями. Поднял ладонь, чтобы привычным жестом проверить, точно ли по центру надета пилотка.
Телефон в гостиной давно уже жужжал, но он не торопился. Наконец, подойдя к столу, взял трубку: — Да? Услышал голос старпома:
— Товарищ капитан первого ранга, разрешите доложить?
— Докладывайте.
— На борт поднялись представители таможни, с бумагами. Их надо подписать. Вы можете их принять?
— Кто конкретно из таможни? Вы их знаете?
— Так точно, товарищ капитан первого ранга. Один Суле-ев, другой Батуринец. Мы с ними работали.
— Скажите, пусть заходят. Пусть их проводит мой порученец. И распорядитесь, чтобы принесли легкую закуску и шампанское. Пару бутылок. Надо им предложить за успешное завершение.
— Слушаюсь, товарищ капитан первого ранга. Какие-нибудь еще указания будут?
— Нет. Если нужно будет, я вас вызову, — он положил трубку. Подойдя к открытому иллюминатору, стал смотреть на море. Сейчас он подпишет последние таможенные документы — и будет спокоен. Если поход удастся, навар будет приличным. С таким наваром он сразу поднимется на другой уровень. Впрочем, он и без этого навара поднимется на другой уровень, поскольку уже представлен к адмиральскому званию. Как только он получит контр-адмирала, сразу же уйдет в Военную академию Генерального штаба. А это — верный путь к следующему званию. Нужен успех, и успех будет. Но мандраж, легкий мандраж у него все-таки есть. Как-никак он должен протащить «Хаджибей» через четыре моря, причем последнее, Аравийское, является частью Индийского океана. Ничего, он в себе уверен. К тому же он прикрыт на самом высоком уровне, его поддерживает первый замминистра. Проколов, вроде прокола с таможней, что случился месяц назад, уже не будет.
Раздался стук в дверь. Не оборачиваясь, крикнул:
— Входите!
В каюту вошли, и он обернулся. В двери, ведущей в гостиную, стояли два таможенника, за ними виднелась лихо изогнутая мичманка старшего лейтенанта Качурова, его порученца. Сделав широкий жест, показал на стол:
— Господа, прошу садиться. Документы с вами?
— Да, Леонид Петрович, — старший из таможенников, Су-леев, невысокий, с узким костлявым лицом, положил портфель на стол. Оглянулся, будто изучая стул, — и сел. Второй таможенник, пожилой толстяк, устроился рядом.
Открыв портфель, Сулеев торжественно достал папку. Раскрыл.
— Леонид Петрович, вот. Вам нужно только подписать. Вот здесь… — Показал. — И вторая подпись, вот здесь.
Чувствуется рука Глеба, подумал Петраков, оба куплены с потрохами. Встретившись взглядом с порученцем, метнул молнию, на что тот, обернувшись, показал на Лену. Официантка медленно вкатывала в каюту поднос с шампанским, фруктами и закуской.
Удовлетворенно кивнув, Петраков взял из подставки на столе ручку. Подождав, пока Сулеев придвинет к нему документы, размашисто подписался несколько раз. Посмотрел на таможенника:
— Все?
— Все, Леонид Петрович. Поздравляю.
— Я вас тоже. Что ж, давайте выпьем за успех дела.
— Да мы… — Сулеев сделал вид, что хочет встать. — Мы пойдем, у нас еще много дел.
— Не выйдет, господа. Вы находитесь на борту военного корабля, а у нас свои законы. Вставать я вам пока не разрешил. Леночка, бокальчики, пожалуйста… И разложи закусочку, что там у тебя… Семга, икорочка… Разложи, сделай бутербродики… Старший лейтенант, присоединяйтесь к нам… Садитесь, садитесь… Вы были свидетелями торжественного момента… Молодец, Леночка, спасибо…
Он поднял наполненный шампанским бокал:
— Итак, господа таможенники, за успех! Пьем до дна! Таможенники и Качуров, подняв свои бокалы, чокнулись с ним и выпили. Осушив свой бокал и тронув губы салфеткой, Петраков встал:
— Господа, я оставляю вас на своего порученца и на Лену. Перекусите, выпейте. А у меня дела, прошу извинить.
Выйдя из каюты, Петраков увидел стоящих на палубе и, видимо, ожидающих его старпома, пухлого и румяного кавторанга Бегуна и командира отряда спецназа Кулигина, жилистого верзилу с лошадиным лицом.
Дав Бегуну приказание проверить готовность всех служб к отходу, повернулся к Кулигину:
— Что у тебя?
— Да, товарищ капитан первого ранга… — Кулигин посмотрел в сторону. — Я хотел показать вам тренировки ребят. Мы кое-что новое придумали.
— С чего это вдруг ты захотел показать мне тренировки ребят?
Кулигин промолчал. Отлично зная характер командира спецназа, Петраков сказал:
— Ладно, пошли. Посмотрю, что вы там новое придумали.
Свернув на боковую палубу, они двинулись к бронированной каптерке на юте. Эта каптерка, в которой раньше хранились канаты, бочки с краской, швабры и прочая боцманская утварь, по указанию Петракова была переоборудована под тренировочный зал, в котором теперь каждый день тренировались спецназовцы. Из почти полутысячной команды, полагавшейся по штатному расписанию огромному крейсеру, Петраков взял в этот рейс только палубную команду, механиков, штурманов, радиоспециалистов и немногочисленный обслуживающий персонал. И еще — лично подобранную им полуроту морского спецназа, взятую специально для охраны крейсера. Помимо автоматов и личного оружия, эта полурота была вооружена также ракетами ручного управления «земля — вода» и «земля — воздух» и тяжелыми пулеметами. Все кулигинские спецназовцы владели карате на уровне третьего дана, сам же Кулигин спокойно разбрасывал двадцать нападающих — что уже не раз приносило Петракову ненужные хлопоты.
Глава 2
Кулигин в черной майке, пятнистых брюках морской пехоты и шнурованных ботинках шел строго по уставу, справа и на полшага сзади от Петракова. Миновав выхолощенные ракетные установки в центральной части и пустующую сейчас взлетно-посадочную полосу, они подошли к открытой двери каптерки.
Спецназовцы под лучами мощных ламп проводили спарринг. Несколько человек у обитых матами переборок отрабатывали удары и блоки.
Заходить в каптерку Петраков не стал. Понаблюдав с минуту за тренировкой, посмотрел на Кулигина:
— Что ты хотел мне сказать?
— Леонид Петрович, для этого надо отойти.
— Отойдем.
Они отошли к бортовым леерам. Кулигин молчал. Далеко внизу, под бортом, слабо качалась грязная гаванская волна. Петраков некоторое время делал вид, что изучает плавающие у ватерлинии щепки, консервные банки, окурки и прочий мусор. Повернулся к спецназовцу:
— Выкладывай, что натворил. Кулигин потер шею.
— Леонид Петрович, простите. Моя вина.
— Что случилось?
— Да накладка вышла. Вчера я в городе одного притер. Случайно. Простите, я не хотел.
— Что значит — притер?
— Замочил. Убил в смысле.
Петраков зло прищурился. Кулигин, всем видом показывая свою вину, растерянно моргал. Наконец Петраков прошипел:
— Ты что делаешь, говнюк е…ный? Хочешь все завалить?
— Леонид Петрович… Все было втихую. Как я его приделал, никто не видел.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
— Что ты знаешь?
— Знаю, что никто не видел. Он на машине ехал, поддатый. А я на борт возвращался, часов в десять, пешком. Ну и он меня, сука, в темноте чуть не сбил. Я успел шарахнуть кулаком по машине, вмятину сделал, стекла полетели. Он тормознул, выходит с пушкой — и на меня. Прет как танк. Ну, я ему вмазал раза… Он упал. Я думал, жив, наклоняюсь, пульс пощупал — жмурик. Оглянулся — темно, народу нет, все тихо. Проверил документы, положил обратно. Пушку, деньги — ничего не трогал. Убедился, что никого вокруг нет, — и ушел.
— Кто он?
— По документам Лев Греков, местный житель. Я уже выяснил, что к чему. Это человек из группировки Левона, кличка Грек. У деловых он, по-ихнему, был лейтенантом. Я успел даже дезу пустить.
— Дезу?
— Да. У нас Колян Быков, вы его знаете, из местных, новороссийский, в эту ночь как раз был в увольнении. Утром он мне про Грека рассказал, говорит, люди Левона ищут по всему городу, кто это сделал. Я Быкову, конечно, про то, что случилось, не сказал, но на голубом глазу дал задание: снова сойти на берег и пустить слух, что Грека замочил кто-то из залетных.
Петраков постоял, пытаясь успокоиться. То, что Кулигин замочил какого-то Грека, плевать. Спецназу необходимо время от времени размяться. Но если выяснится, что местного жителя убил кто-то из экипажа, с выходом «Хаджибея» в море опять могут возникнуть неприятности.
— Простите, Леонид Петрович… — Кулигин смотрел исподлобья. — Моя вина. Я заглажу. Я не хотел, клянусь.
Петраков зло посмотрел на верзилу.
— Если кто-то в городе узнает — ты конченый человек. Ты понял? Тебя нет. Нет, му…дак е…ный. Понял?
— Леонид Петрович… Клянусь, никто не узнает.
— Ладно, хрен с тобой… — Отвернувшись, Петраков сделал несколько шагов по палубе. Остановился. Было слышно, как Кулигин, пройдя вслед за ним, остановился сзади. — До отхода занимайся только этим. Продли увольнение Быкову, пусть следит. И держи меня в курсе. Докладывай, как бы я ни был занят. Понял?.
— Так точно, понял, товарищ капитан первого ранга. Все будет в порядке, не беспокойтесь.
— Это тебе нужно беспокоиться.
— Так точно, мне нужно беспокоиться, товарищ капитан первого ранга.
Недалеко от них на палубе давно уже маячила фигура старпома, ожидающего, когда Петраков освободится для доклада.
— Какие-нибудь еще указания будут? — спросил продолжавший стоять сзади Кулигин.
— Свободен. — Сказав это, Петраков, не глядя ни на Ку-лигина, ни на Бегуна, направился к своей каюте. Доклад старпома он выслушивал уже на ходу.
Подойдя к пришвартованной бортом к причалу крупной, под четырнадцать метров в длину, белой яхте, Седов остановился. Поневоле залюбовался: яхта была похожа на игрушку. Это был «Пассаж-450»[1], водоизмещением примерно около двенадцати тонн, с корпусом из сверхпрочного пластика, с современными обводами, с утопленной в борта и оттого еле выступающей над палубой вместительной каютой, с металлической мачтой высотой не менее четырех метров, с открытым пультом управления на юте. Безусловно, это была та самая яхта. На корме и на носу по-русски и по-английски написано название «Алка» и порт приписки «Новороссийск». Яхты серии «Пассаж», он знал, оснащены двигателем, причем мощным. Посмотрел на антенны, занимающие весь верх надстройки. По ним, на яхте есть два радара, радиостанция дальней связи и радиопеленгатор. Подумал: по оснащению почти сторожевой корабль, не хватает только пулемета или пушки. Впрочем, не исключено, что пулемет у этого Довганя есть.
Люк в надстройку был открыт. Постояв, сказал не особенно громко:
— Эй, на яхте… Есть кто-нибудь?
Никто не отозвался. Он осмотрел яхту более внимательно. На юте стоят два шезлонга с брошенными на них двумя цветными махровыми халатами. Похоже, вместе с Довганем на яхте обитает девушка, вряд ли член экипажа — мужчина будет носить голубой махровый халат с синими цветами. Подождав, крикнул погромче:
— Эй, на яхте!
Почувствовал: сзади кто-то стоит. Голос, в котором чувствовалась угроза, сказал за спиной:
— Что надо, приятель?
Обернулся — почти вплотную к нему стоит загорелый до черноты парень с мощным торсом. На вид парню около тридцати. Мощная шея, чуть сдавленное с боков лицо, нос с горбинкой, глаза, запавшие под надбровные дуги. Волосы подошедшего, курчавые и светлые, были коротко подстрижены и напоминали войлок.
— Я ищу владельца этой яхты.
— Я владелец этой яхты. Что дальше?
— Меня зовут Юрий Седов. Я ищу вас.
— Зачем?
— Мне посоветовал подойти к вам Николай Владимирович Радченков. Он сказал, вам нужен шкотовый.
— А-а… — Парень вытер тыльной стороной ладони пот со лба. Сел на один из стоящих возле яхты кнехтов. — Радченков… Он что, вас знает?
— Так, шапочно. Я только утром сюда приехал. И сразу в яхт-клуб. Я сам яхтсмен, парусом занимаюсь с детства.
— Где же вы занимались парусом?
— В основном на Ладоге и на Псковском озере. Год ходил на Балтике, участвовал там в регате.
— В судовых двигателях разбираетесь?
— Думаю, что да.
— Думаете?
— Ну… вообще-то я окончил питерское высшее инженерно-морское, электромеханический факультет.
— Даже так?
— Да. Если вы знаете Балтийское пароходство, есть там такой дизель-электроход «Сестрорецк». Я на нем три года от-бухал сначала третьим, а потом вторым механиком. Заочно учился в той же мореходке, на штурманском факультете. Но потом бросил.
— Почему?
— А зачем? Я к тому времени уже все знал, что там проходили. Всю штурманскую науку.
— А чего ж вы сюда подались, в Новороссийск? На Балтике места мало?
— А-а… — Седов сделал вид, что разглядывает кружащих над лагуной чаек.
— Не хотите объяснять?
— Личные обстоятельства.
Парень оглядел его вещи, задержав взгляд на гитаре.
— Личные обстоятельства. Я правильно понимаю: это означает, что вы холостой?
— Вроде того.
— Понятно… — Владелец «Алки» некоторое время разглядывал пирс. — Для начала — меня зовут Глеб Довгань. Слышали когда-нибудь обо мне?
— Слышал от Николая Владимировича Радченкова.
— И больше ни от кого?
— Больше ни от кого.
— Что вам сказал обо мне Радченков?
— Сказал, что вы хороший яхтсмен.
— И все?
— И все.
— Где вы остановились?
— Пока нигде. — Помолчав, добавил: — Собирался остановиться в гостинице «Якорь» для плавсостава, мне сказали, тут такая есть. Но я ее пока не нашел.
— Ладно. Значит, вы считаете, вы сможете работать шкотовым на такой яхте?
— Думаю, что смогу.
— Работа на ней тяжелая, вы видите.
— Вижу. Но работы я не боюсь.
— Хорошо. — Довгань встал. — Проверю, боитесь вы работы или нет. Отдаем швартовы, убираем трап. И выходим в море.
— Есть. — Седов перенес вещи и гитару на палубу, Довгань встал к штурвалу, он же, убрав трап, снова прыгнул на причал, чтобы отдать швартовы. Взялся было за трос на кнехте, как вдруг услышал отчаянный женский крик:
— Глеб! Подожди!
Поднял голову — и увидел мчащуюся к ним по причалу девушку в джинсовых шортиках и белой размахайке, ту самую. Она бежала изо всех сил, размахивая букетом темно-красных роз, как веником. Подбежав, бросила букет на палубу. Розы, рассыпавшись в воздухе, упали на дощатый настил.
Довгань, обернувшись, посмотрел на них. Сказал спокойно:
— Алик… Я думал, ты уже не придешь…
— Я передумала… — Посмотрев на Седова, девушка крикнула яростно: — Помогите мне перебраться!
Он протянул руку. Резко опершись о нее, она неожиданно прыгнула — и, перемахнув через узкую полоску воды, оказалась на палубе.
Пока он отдавал швартовы, пока перебирался на борт, девушка успела собрать рассыпанные розы, а заодно и халаты с шезлонгов и спуститься в каюту. Дверь за собой она аккуратно закрыла.
Мотор работал, яхта разворачивалась к выходу в море.
— Не обращайте внимания, — бросил Довгань, не отрываясь от штурвала. — С женщинами всегда так, их не поймешь.
В море они пробыли часа три. Довгань вымотал его вконец, заставляя работать с парусами, менять галсы, делать самые немыслимые повороты, двигаться на ветер, дующий в скулу, выкидывать другие трюки, которые для Седова, в общем-то, были привычными. Он делал все четко, команды выполнял вовремя, грамотно, единственное — к концу проверки сильно устал. Он считал себя выносливым, но после того, как ему пришлось бесчисленное число раз пригибаться под переходящей с борта на борт фока-реей, болтаться на ветру, упираясь голыми подошвами в штирборт, и висеть над летящей внизу водной поверхностью, мышцы к концу третьего часа непрерывной работы стали постепенно наливаться свинцом.
Убедившись, что в парусах и оснастке он разбирается вполне прилично, Довгань не успокоился. Он заставил его проверить и прочистить в открытом море дизель. Двигатель «Янмар», стоящий на яхте, был в отличном состоянии, но, поскольку яхту в это время отчаянно болтало, со своей задачей он справился с большим трудом.
Но это еще было не все. После того как было покончено с дизелем, Ганя придирчиво проверил, умеет ли он работать с пеленгатором, эхолотом, электролагом и гирокомпасом. Затем посадил за радиоключ-пилу, на которой он должен был выдать не меньше 150 знаков в минуту. В конце же испытания поставил к штурманской карте, проверяя умение прокладывать курс.
Когда они подходили к 14-му причалу, Седов понял: он еле держится на ногах. Управляться с такой яхтой должны были как минимум два шкотовых матроса, так что ему пришлось выполнять двойную работу. К счастью, кроссовки, тенниску и пуловер он догадался спрятать в каюте. Однако засученные до колен джинсы, в которых он работал, были мокры насквозь. Их спокойно можно было выжимать.
После того как он, спрыгнув на причал, набросил швартовы на кнехты, закрепил их и поставил трап, Довгань спустился в каюту. Побыв там недолго, вышел на палубу, подошел к борту. Владелец «Алки» успел переодеться, на нем были туфли из тонкой черной кожи, белые брюки и голубая тенниска.
Вышла на палубу и девушка, которая все это время просидела в каюте. Посмотрев на Довганя, сказала, обращаясь к Седову:
— Меня зовут Алла.
То, что она наконец соизволила представиться, прозвучало по-королевски, как признание заслуг Седова.
— Очень приятно. Меня Юрий.
Довгань несколько секунд разглядывал его, прищурившись. Кивнул:
— Устал?
— Есть немного.
— Ладно. Считай, шкотовым я тебя взял.
— Да?
— Да. Ты весь мокрый.
— Да уж… — Он посмотрел на свои джинсы.
— Спустись в каюту. Алла даст тебе какие-нибудь сухие тряпки переодеться. То, что на тебе, выбрось в помойку. Все до последней тряпки. На моей яхте в таком рванье ходить нельзя.
Он неуверенно посмотрел на Аллу. Довгань бросил:
— Иди, иди. Потом поговорим.
Поднявшись на борт, он вместе с Аллой спустился в каюту. Раньше яхты серии «Пассаж» он видел лишь в море и лишь сейчас понял, каким может быть комфорт в каюте, приспособленной для океанского плавания. Здесь было предусмотрено все, чтобы не испытывать никаких неудобств при длительном переходе, — салон с диванами, столом и скрытыми шкафами-рундучками, спальня с двумя вместительными двухъярусными койками, хорошо оборудованная кухня, комфортабельный туалет с душем. Все помещения были отделаны пластиком и кожей, под подволоком[2] в салоне тянулись полки с книгами, в переборку был утоплен телевизор-видеопроигрыватель, здесь же, в салоне, был установлен второй пульт управления яхтой, на случай непогоды. Кухня, помимо газовой плиты и холодильника, была снабжена микроволновой печью и посудомойкой, в туалете была оборудована специальная сушилка для мокрой одежды.
Открыв несколько рундучков, Алла порылась и достала почти новые белые джинсы и темно-синий хлопковый пуловер. Протянула:
— Вот. Думаю, это подойдет. Вы с Глебом почти одинакового роста. Какой у вас размер ноги?
— Сорок три с половиной.
— Очень хорошо, у Глеба сорок четыре. Выберите себе белье, оно вот в этом рундучке. А вот тут обувь. Я иду на палубу.
Алла ушла. Переодевшись, посмотрел в прикрепленное над иллюминатором зеркало — вещи подошли ему в самый раз.
Когда он вышел, Алла и Довгань уже стояли на причале. Спустившись к ним, спросил у Довганя:
— Как мне вас называть? По отчеству?
— Никаких отчеств. Просто Глеб и на «ты». Значит, так: раз ты мой шкотовый, ты принят в мою компанию. Выйдем мы через день-два, пойдем далеко, на Кипр. Мы справимся, тем более Алик, — он обнял девушку за плечо, — будет нам помогать. Будешь, Алик?
Алла скривилась:
— Глеб, отстань. И перестань называть меня Аликом. Терпеть не могу.
— Ладно, не буду. Юра, сегодня мы устроим по случаю твоего приема на работу что-то вроде дружеского ужина. Обычно мы такие мероприятия проводим в сауне. Будет еще один крутой парень, по имени Леня. Ну и, естественно, две девушки — одна для Лени, другая для тебя. Всего шесть человек. Я хочу, чтобы ты выглядел прилично, поэтому мы с Аллой отвезем тебя сейчас к одному парню, который подберет для тебя приличные шмотки. Идем.
Они пошли по причалу к выходу. Седов покосился:
— А яхта?
— Что яхта?
— Вы не боитесь оставлять яхту вот так?
— Ты не боишься…
— Хорошо — ты не боишься? Там же все открыто? Да и угнать могут — если захотят?
— Яхту никто не тронет. Тут хорошее секьюрити, которому я хорошо плачу. Да и потом меня здесь все знают. И знают, что я обязательно оторву голову тому, кто хоть пальцем тронет яхту.
Выйдя с территории яхт-клуба, они подошли к стоящему на площадке неподалеку «Мерседесу» стального цвета.
Довгань сел за руль, Алла устроилась рядом, Седов разместился на заднем сиденье. Выехав в город, они в конце концов попали на центральную городскую улицу. Остановив машину у большого киоска, Ганя сказал:
— Зайдем сюда к одному человечку. Он оденет тебя так, как должен быть одет человек, имеющий дело со мной. То, что на тебе, оставишь у него. Не жалей, на яхте этого добра полно. Задача ясна?
— Вроде бы.
Достав бумажник, Довгань отсчитал несколько банкнот.
Протянул:
— Держи сто баксов… Да держи, тебе говорят… На мелкие расходы…
Спецназовцы под лучами мощных ламп проводили спарринг. Несколько человек у обитых матами переборок отрабатывали удары и блоки.
Заходить в каптерку Петраков не стал. Понаблюдав с минуту за тренировкой, посмотрел на Кулигина:
— Что ты хотел мне сказать?
— Леонид Петрович, для этого надо отойти.
— Отойдем.
Они отошли к бортовым леерам. Кулигин молчал. Далеко внизу, под бортом, слабо качалась грязная гаванская волна. Петраков некоторое время делал вид, что изучает плавающие у ватерлинии щепки, консервные банки, окурки и прочий мусор. Повернулся к спецназовцу:
— Выкладывай, что натворил. Кулигин потер шею.
— Леонид Петрович, простите. Моя вина.
— Что случилось?
— Да накладка вышла. Вчера я в городе одного притер. Случайно. Простите, я не хотел.
— Что значит — притер?
— Замочил. Убил в смысле.
Петраков зло прищурился. Кулигин, всем видом показывая свою вину, растерянно моргал. Наконец Петраков прошипел:
— Ты что делаешь, говнюк е…ный? Хочешь все завалить?
— Леонид Петрович… Все было втихую. Как я его приделал, никто не видел.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
— Что ты знаешь?
— Знаю, что никто не видел. Он на машине ехал, поддатый. А я на борт возвращался, часов в десять, пешком. Ну и он меня, сука, в темноте чуть не сбил. Я успел шарахнуть кулаком по машине, вмятину сделал, стекла полетели. Он тормознул, выходит с пушкой — и на меня. Прет как танк. Ну, я ему вмазал раза… Он упал. Я думал, жив, наклоняюсь, пульс пощупал — жмурик. Оглянулся — темно, народу нет, все тихо. Проверил документы, положил обратно. Пушку, деньги — ничего не трогал. Убедился, что никого вокруг нет, — и ушел.
— Кто он?
— По документам Лев Греков, местный житель. Я уже выяснил, что к чему. Это человек из группировки Левона, кличка Грек. У деловых он, по-ихнему, был лейтенантом. Я успел даже дезу пустить.
— Дезу?
— Да. У нас Колян Быков, вы его знаете, из местных, новороссийский, в эту ночь как раз был в увольнении. Утром он мне про Грека рассказал, говорит, люди Левона ищут по всему городу, кто это сделал. Я Быкову, конечно, про то, что случилось, не сказал, но на голубом глазу дал задание: снова сойти на берег и пустить слух, что Грека замочил кто-то из залетных.
Петраков постоял, пытаясь успокоиться. То, что Кулигин замочил какого-то Грека, плевать. Спецназу необходимо время от времени размяться. Но если выяснится, что местного жителя убил кто-то из экипажа, с выходом «Хаджибея» в море опять могут возникнуть неприятности.
— Простите, Леонид Петрович… — Кулигин смотрел исподлобья. — Моя вина. Я заглажу. Я не хотел, клянусь.
Петраков зло посмотрел на верзилу.
— Если кто-то в городе узнает — ты конченый человек. Ты понял? Тебя нет. Нет, му…дак е…ный. Понял?
— Леонид Петрович… Клянусь, никто не узнает.
— Ладно, хрен с тобой… — Отвернувшись, Петраков сделал несколько шагов по палубе. Остановился. Было слышно, как Кулигин, пройдя вслед за ним, остановился сзади. — До отхода занимайся только этим. Продли увольнение Быкову, пусть следит. И держи меня в курсе. Докладывай, как бы я ни был занят. Понял?.
— Так точно, понял, товарищ капитан первого ранга. Все будет в порядке, не беспокойтесь.
— Это тебе нужно беспокоиться.
— Так точно, мне нужно беспокоиться, товарищ капитан первого ранга.
Недалеко от них на палубе давно уже маячила фигура старпома, ожидающего, когда Петраков освободится для доклада.
— Какие-нибудь еще указания будут? — спросил продолжавший стоять сзади Кулигин.
— Свободен. — Сказав это, Петраков, не глядя ни на Ку-лигина, ни на Бегуна, направился к своей каюте. Доклад старпома он выслушивал уже на ходу.
Подойдя к пришвартованной бортом к причалу крупной, под четырнадцать метров в длину, белой яхте, Седов остановился. Поневоле залюбовался: яхта была похожа на игрушку. Это был «Пассаж-450»[1], водоизмещением примерно около двенадцати тонн, с корпусом из сверхпрочного пластика, с современными обводами, с утопленной в борта и оттого еле выступающей над палубой вместительной каютой, с металлической мачтой высотой не менее четырех метров, с открытым пультом управления на юте. Безусловно, это была та самая яхта. На корме и на носу по-русски и по-английски написано название «Алка» и порт приписки «Новороссийск». Яхты серии «Пассаж», он знал, оснащены двигателем, причем мощным. Посмотрел на антенны, занимающие весь верх надстройки. По ним, на яхте есть два радара, радиостанция дальней связи и радиопеленгатор. Подумал: по оснащению почти сторожевой корабль, не хватает только пулемета или пушки. Впрочем, не исключено, что пулемет у этого Довганя есть.
Люк в надстройку был открыт. Постояв, сказал не особенно громко:
— Эй, на яхте… Есть кто-нибудь?
Никто не отозвался. Он осмотрел яхту более внимательно. На юте стоят два шезлонга с брошенными на них двумя цветными махровыми халатами. Похоже, вместе с Довганем на яхте обитает девушка, вряд ли член экипажа — мужчина будет носить голубой махровый халат с синими цветами. Подождав, крикнул погромче:
— Эй, на яхте!
Почувствовал: сзади кто-то стоит. Голос, в котором чувствовалась угроза, сказал за спиной:
— Что надо, приятель?
Обернулся — почти вплотную к нему стоит загорелый до черноты парень с мощным торсом. На вид парню около тридцати. Мощная шея, чуть сдавленное с боков лицо, нос с горбинкой, глаза, запавшие под надбровные дуги. Волосы подошедшего, курчавые и светлые, были коротко подстрижены и напоминали войлок.
— Я ищу владельца этой яхты.
— Я владелец этой яхты. Что дальше?
— Меня зовут Юрий Седов. Я ищу вас.
— Зачем?
— Мне посоветовал подойти к вам Николай Владимирович Радченков. Он сказал, вам нужен шкотовый.
— А-а… — Парень вытер тыльной стороной ладони пот со лба. Сел на один из стоящих возле яхты кнехтов. — Радченков… Он что, вас знает?
— Так, шапочно. Я только утром сюда приехал. И сразу в яхт-клуб. Я сам яхтсмен, парусом занимаюсь с детства.
— Где же вы занимались парусом?
— В основном на Ладоге и на Псковском озере. Год ходил на Балтике, участвовал там в регате.
— В судовых двигателях разбираетесь?
— Думаю, что да.
— Думаете?
— Ну… вообще-то я окончил питерское высшее инженерно-морское, электромеханический факультет.
— Даже так?
— Да. Если вы знаете Балтийское пароходство, есть там такой дизель-электроход «Сестрорецк». Я на нем три года от-бухал сначала третьим, а потом вторым механиком. Заочно учился в той же мореходке, на штурманском факультете. Но потом бросил.
— Почему?
— А зачем? Я к тому времени уже все знал, что там проходили. Всю штурманскую науку.
— А чего ж вы сюда подались, в Новороссийск? На Балтике места мало?
— А-а… — Седов сделал вид, что разглядывает кружащих над лагуной чаек.
— Не хотите объяснять?
— Личные обстоятельства.
Парень оглядел его вещи, задержав взгляд на гитаре.
— Личные обстоятельства. Я правильно понимаю: это означает, что вы холостой?
— Вроде того.
— Понятно… — Владелец «Алки» некоторое время разглядывал пирс. — Для начала — меня зовут Глеб Довгань. Слышали когда-нибудь обо мне?
— Слышал от Николая Владимировича Радченкова.
— И больше ни от кого?
— Больше ни от кого.
— Что вам сказал обо мне Радченков?
— Сказал, что вы хороший яхтсмен.
— И все?
— И все.
— Где вы остановились?
— Пока нигде. — Помолчав, добавил: — Собирался остановиться в гостинице «Якорь» для плавсостава, мне сказали, тут такая есть. Но я ее пока не нашел.
— Ладно. Значит, вы считаете, вы сможете работать шкотовым на такой яхте?
— Думаю, что смогу.
— Работа на ней тяжелая, вы видите.
— Вижу. Но работы я не боюсь.
— Хорошо. — Довгань встал. — Проверю, боитесь вы работы или нет. Отдаем швартовы, убираем трап. И выходим в море.
— Есть. — Седов перенес вещи и гитару на палубу, Довгань встал к штурвалу, он же, убрав трап, снова прыгнул на причал, чтобы отдать швартовы. Взялся было за трос на кнехте, как вдруг услышал отчаянный женский крик:
— Глеб! Подожди!
Поднял голову — и увидел мчащуюся к ним по причалу девушку в джинсовых шортиках и белой размахайке, ту самую. Она бежала изо всех сил, размахивая букетом темно-красных роз, как веником. Подбежав, бросила букет на палубу. Розы, рассыпавшись в воздухе, упали на дощатый настил.
Довгань, обернувшись, посмотрел на них. Сказал спокойно:
— Алик… Я думал, ты уже не придешь…
— Я передумала… — Посмотрев на Седова, девушка крикнула яростно: — Помогите мне перебраться!
Он протянул руку. Резко опершись о нее, она неожиданно прыгнула — и, перемахнув через узкую полоску воды, оказалась на палубе.
Пока он отдавал швартовы, пока перебирался на борт, девушка успела собрать рассыпанные розы, а заодно и халаты с шезлонгов и спуститься в каюту. Дверь за собой она аккуратно закрыла.
Мотор работал, яхта разворачивалась к выходу в море.
— Не обращайте внимания, — бросил Довгань, не отрываясь от штурвала. — С женщинами всегда так, их не поймешь.
В море они пробыли часа три. Довгань вымотал его вконец, заставляя работать с парусами, менять галсы, делать самые немыслимые повороты, двигаться на ветер, дующий в скулу, выкидывать другие трюки, которые для Седова, в общем-то, были привычными. Он делал все четко, команды выполнял вовремя, грамотно, единственное — к концу проверки сильно устал. Он считал себя выносливым, но после того, как ему пришлось бесчисленное число раз пригибаться под переходящей с борта на борт фока-реей, болтаться на ветру, упираясь голыми подошвами в штирборт, и висеть над летящей внизу водной поверхностью, мышцы к концу третьего часа непрерывной работы стали постепенно наливаться свинцом.
Убедившись, что в парусах и оснастке он разбирается вполне прилично, Довгань не успокоился. Он заставил его проверить и прочистить в открытом море дизель. Двигатель «Янмар», стоящий на яхте, был в отличном состоянии, но, поскольку яхту в это время отчаянно болтало, со своей задачей он справился с большим трудом.
Но это еще было не все. После того как было покончено с дизелем, Ганя придирчиво проверил, умеет ли он работать с пеленгатором, эхолотом, электролагом и гирокомпасом. Затем посадил за радиоключ-пилу, на которой он должен был выдать не меньше 150 знаков в минуту. В конце же испытания поставил к штурманской карте, проверяя умение прокладывать курс.
Когда они подходили к 14-му причалу, Седов понял: он еле держится на ногах. Управляться с такой яхтой должны были как минимум два шкотовых матроса, так что ему пришлось выполнять двойную работу. К счастью, кроссовки, тенниску и пуловер он догадался спрятать в каюте. Однако засученные до колен джинсы, в которых он работал, были мокры насквозь. Их спокойно можно было выжимать.
После того как он, спрыгнув на причал, набросил швартовы на кнехты, закрепил их и поставил трап, Довгань спустился в каюту. Побыв там недолго, вышел на палубу, подошел к борту. Владелец «Алки» успел переодеться, на нем были туфли из тонкой черной кожи, белые брюки и голубая тенниска.
Вышла на палубу и девушка, которая все это время просидела в каюте. Посмотрев на Довганя, сказала, обращаясь к Седову:
— Меня зовут Алла.
То, что она наконец соизволила представиться, прозвучало по-королевски, как признание заслуг Седова.
— Очень приятно. Меня Юрий.
Довгань несколько секунд разглядывал его, прищурившись. Кивнул:
— Устал?
— Есть немного.
— Ладно. Считай, шкотовым я тебя взял.
— Да?
— Да. Ты весь мокрый.
— Да уж… — Он посмотрел на свои джинсы.
— Спустись в каюту. Алла даст тебе какие-нибудь сухие тряпки переодеться. То, что на тебе, выбрось в помойку. Все до последней тряпки. На моей яхте в таком рванье ходить нельзя.
Он неуверенно посмотрел на Аллу. Довгань бросил:
— Иди, иди. Потом поговорим.
Поднявшись на борт, он вместе с Аллой спустился в каюту. Раньше яхты серии «Пассаж» он видел лишь в море и лишь сейчас понял, каким может быть комфорт в каюте, приспособленной для океанского плавания. Здесь было предусмотрено все, чтобы не испытывать никаких неудобств при длительном переходе, — салон с диванами, столом и скрытыми шкафами-рундучками, спальня с двумя вместительными двухъярусными койками, хорошо оборудованная кухня, комфортабельный туалет с душем. Все помещения были отделаны пластиком и кожей, под подволоком[2] в салоне тянулись полки с книгами, в переборку был утоплен телевизор-видеопроигрыватель, здесь же, в салоне, был установлен второй пульт управления яхтой, на случай непогоды. Кухня, помимо газовой плиты и холодильника, была снабжена микроволновой печью и посудомойкой, в туалете была оборудована специальная сушилка для мокрой одежды.
Открыв несколько рундучков, Алла порылась и достала почти новые белые джинсы и темно-синий хлопковый пуловер. Протянула:
— Вот. Думаю, это подойдет. Вы с Глебом почти одинакового роста. Какой у вас размер ноги?
— Сорок три с половиной.
— Очень хорошо, у Глеба сорок четыре. Выберите себе белье, оно вот в этом рундучке. А вот тут обувь. Я иду на палубу.
Алла ушла. Переодевшись, посмотрел в прикрепленное над иллюминатором зеркало — вещи подошли ему в самый раз.
Когда он вышел, Алла и Довгань уже стояли на причале. Спустившись к ним, спросил у Довганя:
— Как мне вас называть? По отчеству?
— Никаких отчеств. Просто Глеб и на «ты». Значит, так: раз ты мой шкотовый, ты принят в мою компанию. Выйдем мы через день-два, пойдем далеко, на Кипр. Мы справимся, тем более Алик, — он обнял девушку за плечо, — будет нам помогать. Будешь, Алик?
Алла скривилась:
— Глеб, отстань. И перестань называть меня Аликом. Терпеть не могу.
— Ладно, не буду. Юра, сегодня мы устроим по случаю твоего приема на работу что-то вроде дружеского ужина. Обычно мы такие мероприятия проводим в сауне. Будет еще один крутой парень, по имени Леня. Ну и, естественно, две девушки — одна для Лени, другая для тебя. Всего шесть человек. Я хочу, чтобы ты выглядел прилично, поэтому мы с Аллой отвезем тебя сейчас к одному парню, который подберет для тебя приличные шмотки. Идем.
Они пошли по причалу к выходу. Седов покосился:
— А яхта?
— Что яхта?
— Вы не боитесь оставлять яхту вот так?
— Ты не боишься…
— Хорошо — ты не боишься? Там же все открыто? Да и угнать могут — если захотят?
— Яхту никто не тронет. Тут хорошее секьюрити, которому я хорошо плачу. Да и потом меня здесь все знают. И знают, что я обязательно оторву голову тому, кто хоть пальцем тронет яхту.
Выйдя с территории яхт-клуба, они подошли к стоящему на площадке неподалеку «Мерседесу» стального цвета.
Довгань сел за руль, Алла устроилась рядом, Седов разместился на заднем сиденье. Выехав в город, они в конце концов попали на центральную городскую улицу. Остановив машину у большого киоска, Ганя сказал:
— Зайдем сюда к одному человечку. Он оденет тебя так, как должен быть одет человек, имеющий дело со мной. То, что на тебе, оставишь у него. Не жалей, на яхте этого добра полно. Задача ясна?
— Вроде бы.
Достав бумажник, Довгань отсчитал несколько банкнот.
Протянул:
— Держи сто баксов… Да держи, тебе говорят… На мелкие расходы…