Жозеф Анри Рони-старший
Конец Земли

ГОЛОС БЕДСТВИЯ

   Свирепый северный ветер утих. Две недели его зловещий гул наполнял весь оазис печалью и страхом. Над растениями пришлось расставить укрытия из эластичного кремния и поднять щиты против урагана. Наконец оазис начал согреваться.
   И Тарг, хранитель большого планетника, ощутил одну из тех внезапных радостей, которые озаряли человеческую жизнь в божественные века Воды. Как еще прекрасны были растения! Они переносили Тарга во тьму времен, когда океаны покрывали три четвертых земной поверхности; когда человек обитал среди источников, потоков, рек, озер и болот. Какая свежесть оживляла бесчисленные породы растений и животных! Жизнь гнездилась везде: с поднебесных высот до бездонных глубин моря! Там были целые степи и леса водорослей, как бывают леса деревьев и равнины трав на суше. Безграничная будущность развертывалась перед всеми существами; человек едва представлял себе тех отдаленных своих потомков, которые будут трепетать в ожидании конца мира. Можно ли было тогда вообразить себе, что агония продлится целую сотню тысячелетий!
   Тарг поднял свои глаза к небу, где никогда больше не появятся облака.
   Утром было еще свежо, но к полудню оазис накалится.
   — Жатва близка! — проговорил про себя хранитель.
   Он был смугл лицом; его глаза и волосы были черны, как антрацит, как у всех последних людей, у него была широкая грудь и впалый живот. У него были холеные руки и слабо развитая челюсть; во всех его членах больше чувствовалась сноровка, чем сила. Эластичное и теплое, как шерсть прежних времен, одеяние из минеральных волосков тесно обнимало все его тело; все существо хранителя дышало какою-то кроткой грацией, каким-то пугливым очарованием, запечатлевшимся и в худых щеках, и в задумчивом огоньке его взгляда.
   Он засмотрелся на поле рослых злаков и на прямоугольные рощи деревьев, на каждом из которых было столько же плодов, сколько листьев, и проговорил:
   — Счастливые времена, щедрая заря жизни, когда растения покрывали всю юную планету!
   Так как большой планетник находился на самой грани оазиса и пустыни, то Тарг мог различать печальный ландшафт из гранитов, кремния и металлов и всю грустную равнину, простиравшуюся до самого подножия обнаженных гор, без ледников, без единого стебелька травки, без малейшей горсти лишаев. Оазис с его правильными насаждениями и металлическими поселками в этой мертвой пустыне представлялся жалким пушком.
   Таргу чудилось, словно его давила эта необъятная пустыня и эти суровые горы; он печально поднял голову к раструбу большого планетника. Аппарат своею желтой коронкой был обращен к горному проходу. Он был сооружен из аркума и восприимчив, как глазная сетчатка. Но устройство воспринимало лишь дальние ритмы других оазисов и заглушало те, на которые хранитель не обязан был отвечать.
   Тарг любил его как символ простора и тех редких неожиданностей, которые были еще возможны для человеческой породы; в минуты своей меланхолии он обращался к планетнику и от него ждал ободрений и надежд.
   Чей-то голос заставил его вздрогнуть. С легкой улыбкой Тарг увидел, как к платформе поднималась молодая девушка с грациозной фигурой. Она носила распущенными свои волосы цвета ночи; ее округлый торс был так же гибок, как стебель высоких злаков. Хранитель любовался ею; его сестра Арва была единственным существом, вблизи которого он переживал те неожиданные и очаровательные минуты, когда казалось, что на самом дне неведомого еще уцелела какая-то сила, которая способна была спасти человечество.
   Со сдержанной улыбкой она воскликнула:
   — Хорошая погода, Тарг! Счастливые растения!
   Она вдыхала целительный аромат, исходящий от зеленой материи листьев. Черный огонь ее глаз трепетал. Три птицы пролетели над деревьями и опустились на борт платформы. Размером они были с прежних кондоров, их очертания были так правильны, как контуры красивого женского тела, их огромные серебристые крылья отливали аметистом и на концах переходили к фиолетовому оттенку. У них были массивные головы и очень короткие, очень гибкие и красные, как губы, клювы; и выражение их глаз походило на человеческое. Подняв голову, одна из них произнесла членораздельные звуки; с тревогой Тарг взял тогда руку Арвы в свою и спросил:
   — Ты поняла? Земля неспокойна.
   Хотя уже очень давно не случалось, чтобы от землетрясения погиб какой-нибудь оазис, и к тому же самая сила этих землетрясений сильно убыла с той страшной поры, когда они подломили всемогущество человека, тем не менее Арва ощутила ту же тревогу, какую почувствовал ее брат. Но ей пришла в голову одна несбыточная мысль, и она сказала:
   — А как знать, может, землетрясения, причинившие столько бедствий нашим братьям, окажутся благоприятными для нас?
   — Каким образом? — снисходительно спросил ее Тарг.
   — Выгнав наружу часть вод.
   Он часто об этом думал, не высказывая никому своих мыслей, потому что подобная идея казалась глупой и даже почти оскорбительной для разгромленного человечества, все бедствия которого вызваны были земными колебаниями.
   — Так ты тоже об этом думаешь? — воскликнул он с некоторого рода восторгом. — Только никому об этом не говори! Ты обидишь их до глубины души.
   — Я могла сказать это только тебе.
   Со всех сторон поднимались стаи белых птиц; те, которые приблизились к Таргу и Арве, топтались от нетерпения. Молодой человек разговаривал с ними, употребляя особенные обороты речи. По мере того, как развивался их ум, птицы научились говорить, но языком, допускавшим лишь определенные выражения и образные фразы.
   Их понятия о будущем оставались смутными и узкими, как инстинктивное предчувствие. С тех пор, как человек перестал употреблять их в пищу, они жили счастливо и были не в состоянии представить себе собственную смерть, а тем более гибель всей их породы.
   В оазисе их воспитывалось около тысячи двухсот. Присутствие их придавало жизни особенную прелесть и было очень полезно. Человек не мог вернуть себе утраченный за время своего всемогущества инстинкт, между тем настоящие условия среды ставили его лицом к лицу с такими явлениями, которых никак не могли предусмотреть даже те самые чувствительные аппараты, которые он унаследовал от своих предков; но их предугадывали птицы. И если бы они, этот последний остаток животного царства, исчезли, то человечество обуяло бы еще большее отчаяние.
   — Опасность далека! — прошептал Тарг.
   Слух разнесся по всему оазису. Люди сгруппировались у околиц селений и полей. Какой-то коренастый человек, мощный череп которого словно держался прямо на туловище, показался у подножия большого планетника. Он широко раскрыл большие грустные глаза, выделявшиеся на бронзовом лице, короткие руки мужчины кончались плоскими квадратными кистями.
   — Мы увидим конец Земли! — проговорил он. — Мы будем последним поколением человечества.
   Позади него раздался хриплый смех, и показался, в сопровождении своего правнука и женщины с миндалевидными глазами и бронзового цвета волосами, столетний Дан. Женщина шла легкой, как у птицы, походкой.
   — Нет, мы не увидим этого конца! — возразила она. — Исчезновение человечества будет медленным… Вода будет убывать до тех пор, пока не останется лишь несколько семей, сгруппировавшихся вокруг одного колодца. Но это будет еще ужаснее.
   — Мы увидим конец Земли! — стоял на своем коренастый человек.
   — Тем лучше! — заметил правнук Дана. — Пусть тогда Земля сегодня же высосет последние источники воды!
   От его очень узкого и неправильного лица веяло безграничной печалью. Он сам дивился, как до сих пор не прекратил своего собственного существования.
   — А кто его знает, может быть, есть еще какая-нибудь надежда! — пробормотал прадед.
   Сердце Тарга забилось. Он повернул к старцу свои глаза, в которых блеснула юность, и воскликнул:
   — О, отец!
   Но лицо старика уже замерло. Он впал в свою молчаливую задумчивость, которая делала его похожим на глыбу базальта, и Тарг приберег для себя свою мысль.
   Толпа разрасталась на грани оазиса и пустыни. Показалось несколько планеров, поднявшихся из центра оазиса. То было время, когда труд не тяготел над человеком; надо было только дожидаться времени сбора. Погибли все насекомые и все микробы. Сосредоточившись на тесных пространствах, вне которых невозможна была никакая протоплазматическая жизнь, предки повели радикальную борьбу с паразитами. Сохраниться не могли даже микроскопические организмы, так как они оказались лишенными содействия всякой непредвиденности, происходящей от тесноты агломераций, от огромности пространств, от беспрестанных видоизменений и перемещений.
   И как хозяева распределения воды, люди располагали несокрушимой силой против всего, что они хотели истребить. Отсутствие домашних и диких животных, служащих постоянными распространителями эпидемий, еще более ускорило триумф. И теперь человек, птица и растение навсегда были в безопасности от заразных болезней.
   Жизнь их от этого, однако, не стала продолжительнее. Со всеми микробами погибли и те, присутствие которых человеку было полезно, и человеческая машина оказалась беззащитной от свойственного ей и ускорившегося изнашивания. Явились новые болезни, которые, скорее всего, возникли благодаря «металлическим микробам». Человек, таким образом, снова встретил врагов, подобных тем, которые угрожали ему раньше, и хотя брак допускался лишь для самых совершенных индивидуумов, тем не менее человеческий организм редко достигал желательной устойчивости и прочности.
   Вскоре многие сотни людей собрались вокруг большого планетника. Но среди них держалось лишь слабое оживление. Мысль о бедствиях господствовала над слишком многими поколениями, чтобы не истощить все источники ужаса и скорби, — этой расплаты за мощные радости и беспредельные надежды. У последних людей была ограниченная чувствительность и совсем не было воображения.
   Толпа, во всяком случае, была в тревоге; некоторые лица морщились от слез, и у всех полегчало на душе, когда один сорокалетний человек, спрыгнув с мотора, закричал:
   — Сейсмографы пока еще не отмечают никакого землетрясения, так что оно не будет сильным.
   — Из-за чего мы тревожимся? — воскликнула женщина с миндалевидными глазами. — Разве можем мы что-нибудь сделать или предупредить? Уже прошли целые века, как приняты все меры! Мы находимся в распоряжении неведомого. И ужасно глупо тревожиться из-за неизбежной беды!
   — Нет, Геле, — ответил сорокалетний, — это не глупость, это сама жизнь. До тех пор, пока люди будут в силах тревожиться, в их существовании сохранится некоторая прелесть;
   — Так и следует быть! — злобно заметил внук Дана. — Наши радости так ничтожны, наши печали так тщедушны, что не стоят даже смерти.
   Сорокалетний покачал головой. Подобно Таргу и его сестре, он в душе своей еще питал надежды на будущее и чувствовал силы в своей широкой груди. Его светлые глаза встретились с ясным взглядом Арвы, и легкое волнение ускорило его дыхание.
   В то же самое время и другие группы собрались у прочих радиусов окружности. Благодаря расставленным через каждую тысячу метров волнопередатчикам, все эти группы легко сообщались между собой.
   По желанию можно было слышать речи отдельного округа или же всего населения. Это общение сливало в одно толпы и действовало, как сильное возбуждающее. Произошло небольшое волнение, когда в рупоре планетника раздалась весть из оазиса Красных Земель, которая затем понеслась с одного волнопередатчика на другой. Он сообщал, что там возвестили о подземных сотрясениях не только птицы, но и сейсмографы. И толпа сплотилась при этом подтверждении опасности.
   Сорокалетний Мано поднялся на платформу; Тарг и Арва были бледны. И так как молодая девушка слегка дрожала, то вновь пришедший проговорил:
   — Нас должна успокаивать ограниченность размеров оазисов и их малое количество. Вероятность того, что они окажутся в опасном районе, очень слаба.
   — Тем более, — в поддержку этого же мнения высказался Тарг, — что именно подобное положение некогда их и спасло.
   Внук Дана услышал их и с присущим ему мрачным злорадством заметил:
   — Как будто эти районы не перемещаются время от времени. Впрочем, ведь достаточно слабого, но меткого удара, чтобы истощить родники!
   Он удалился, исполненный мрачной иронией. Тарг, Арва и Мано вздрогнули. Минуту они пробыли в молчании, затем сорокалетний заговорил:
   — Районы меняются крайне медленно. Уже двести лет, как сильные землетрясения происходят в открытой пустыне. Но их отражения не погубили источников. Близко от опасных мест находятся лишь оазисы Красные Земли, Опустошение и Западная.
   Он с тихим восторгом смотрел на Арву, и во взгляде его светился луч любви. Овдовев три года тому назад, он страдал от своего одиночества. Но вопреки возмущению всей своей энергии и своих нежных чувств, он мирился с этим положением. Законы строго определяли число браков и рождений.
   Но Совет Пятнадцати несколько недель тому назад вписал Мано в число тех, которые могли возобновить свою семью; такая милость оправдывалась здоровьем его детей. И в лице Арвы; запечатлевшейся в душе Мано, озарялась новым светом древняя легенда.
   — Прибавим надежду к нашим тревогам! — воскликнул он. — В конце-то концов даже в чудесные времена Воды смерть каждого человека была для него концом всего мира. И те, которые живут теперь на Земле, в отдельности взятые, подвергаются гораздо меньшим опасностям в сравнении с нашими предками, жившими в дорадиоактивную эпоху!
   Он говорил с лихорадочным одушевлением, ибо всегда восставал против той мрачной покорности судьбе, которая отравляла ему подобных. Разумеется, благодаря слишком укоренившемуся атавизму, он освобождался от нее лишь временно. Но во всяком случае он больше всякого другого знал радости жизни в настоящем, радости текущей ослепительной минуты.
   Арва слушала его с расположением, но Тарг не мог понять, как это можно пренебречь будущим человечества. И если, подобно Мано, ему случалось внезапно поддаться мимолетной страсти, то он всегда к этому примешивал ту великую мечту Времени, которая руководила предками. Он говорил:
   — Я не могу не интересоваться нашим потомством.
   И, простерши руку к необъятной пустыне, он молвил:
   — Как прекрасно было бы существование, если бы наша власть простиралась и на эту отвратительную пустыню! Неужели никогда вы не думали, что и там были моря, озера, реки, бесчисленные растения, а в дорадиоактивный период и девственные леса! И вот теперь какая-то таинственная жизнь поглощает наши древние владения!
   Мано пожал слегка плечами и проговорил:
   — Бесполезно об этом думать, раз за пределами оазиса Земля для нас необитаема, пожалуй, даже больше, чем Юпитер или Сатурн.
   Их прервал какой-то шум. Со вниманием поднялись все и увидели прибытие новой стаи птиц. Пернатые возвестили, что там, в тени скал, какая-то молодая девушка в бессознательном состоянии стала жертвой железо-магнитов. И пока над пустыней взвились два планера, толпа задумалась о странных магнетических существах, размножавшихся на земле, в то время как вымирало человечество. Прошли долгие минуты. Планеры появились снова. Один из них принес неподвижное тело, в котором все признали бродягу Эльму. Это была незаурядная девушка-сирота; ее не очень любили за ее наклонности; дикость девушки смущала ближних. В иные дни никакая сила не могла помешать Эльме убежать на простор в пустыню.
   Ее положили на платформе планетника. Лицо скиталицы, наполовину закрытое длинными черными волосами, было бледно, хотя и усеяно красными точками.
   — Она умерла! — объявил Мано. — Таинственные твари выпили ее жизнь.
   — Бедняжка Эльма! — воскликнул Тарг.
   Он смотрел на нее с такой жалостью, что как ни невозмутима была толпа, но и она с ненавистью стала отзываться о железо-магнитах.
   Внезапно резонаторы начали произносить оглушительные фразы и отвлекли внимание: «Сейсмографы отмечают внезапное землетрясение в области Красных Земель».
   — О! — раздался жалобный голос коренастого человека.
   Ему не ответили ни единым звуком. Все лица были обращены к большому планетнику. Большинство ждало с трепетом нетерпения.
   — Ничего! — воскликнул Мано после двух минут ожидания. — Если бы Красные Земли постигло бедствие, то мы бы уже знали об этом.
   Пронзительный зов прервал его слова. И рупор большого планетника возгласил: «Страшный удар… Приподымается целый оазис… Катастр…».
   Затем смутные звуки, глухой треск… Молчание…
   Все, как загипнотизированные, ждали более минуты. Затем толпа тяжко вздохнула. Заволновались самые спокойные люди.
   — Это великое бедствие! — проговорил престарелый Дан.
   В этом никто не сомневался. В Красных Землях было десять планетников дальнего сообщения, обращенных в разные стороны. Чтобы замолчать всем десяти, надо было, чтобы они все оторвались от своих оснований, или же чтобы растерянность населения была чрезвычайна.
   Тарг направил передатчик, ударил длительный призыв. Ответа не последовало. Гнетущая печаль опустилась на души. Это не была жгучая боль прежних людей, но медленная обессиливающая тоска. Красные Земли с Высокими Источниками связаны были тесными узами. Уже пять тысяч лет оба оазиса поддерживали между собой постоянные сношения, то при помощи резонаторов, то частыми посещениями на планерах и моторах. Вдоль тысячи семисот километров пути, соединявшего оба народа, — размещено было тридцать снабженных планетниками станций.
   — Надо подождать! — крикнул Тарг, нагнувшись с платформы. — Растерянность, может быть, не позволяет нашим друзьям отвечать, но они не замедлят вернуть себе хладнокровие.
   Но никто не мог допустить, чтобы люди с Красных Земель способны были растеряться до такой степени; их раса была еще невозмутимее, чем раса Высоких Источников; она была доступна для печали, но далеко не для ужаса.
   Заметив недоверие на всех лицах, Тарг сказал:
   — Если разрушены их аппараты, то посланцы оазиса менее чем через четверть часа могут достигнуть первой станции…
   — Если только не испорчены планеры, — заметила Геле. — Что же касается моторов, то невероятно, чтобы они могли скоро выбраться за прегражденную развалинами черту оазиса.
   Тем временем все население устремилось к южной зоне. Планеры и моторы в несколько минут перенесли к большому планетнику целые тысячи мужчин и женщин. Говор доносился, как глубокие вздохи, прерываемые молчанием. На платформе собрались члены Совета Пятнадцати, эти единодушные толкователи законов и судьи всех поступков. Были видны седые непокорные волосы престарелой Бамар и шишковатая голова ее мужа Омала, густую бороду которого не могли побелить семьдесят лет жизни. Они были некрасивы, но чтимы, и велика была власть их, потому что они дали безупречное потомство.
   — Оазис Опустошения пока еще цел, — прошептал Омал, — и сейсмографы не отметили никаких других катастроф в прочих человеческих областях.
   Внезапно раздались звуки призыва, и в то время, как большинство насторожилось, из большого планетника раздался крик: «С первой станции Красных Земель. Два подземных толчка подняли оазис. Огромно число погибших и пострадавших; посевы уничтожены. Воды, видимо, в опасности. Планеры отправляются в Высокие Источники»…
   Тут произошло смятение. Планеры и моторы помчались, как буря. Невиданное целые века возбуждение охватило подавленные души. Жалость, страх и беспокойство словно помолодили всю эту толпу последних времен.
   Совет Пятнадцати обсуждал информацию, между тем Тарг, весь дрожа, отвечал на извещение из Красных Земель и возвещал о скором отбытии делегации.
   В часы опасности три родственных оазиса — Красные Земли, Высокие Источники и Опустошение — обязаны были оказывать взаимную помощь. И превосходно знавший все традиции Омал заявил:
   — У нас имеются запасы на пять лет. Красные Земли могут требовать себе четвертую долю. Равным образом мы обязаны оказать приют, если это неизбежно, двум тысячам беглецов. Но им полагаются меньшие пайки провизии и им не позволяется плодиться. Даже мы сами должны ограничить наши семьи, дабы ранее истечения пятнадцати лет привести численность населения к установленной норме.
   Совет одобрил эту ссылку на законы; затем Бамар закричала толпе:
   — Совет назначит тех, которые отправятся в Красные Земли. Их будет не больше девяти. Остальных пошлют, когда станут известны нужды наших братьев.
   — Я прошу послать меня! — заявил Тарг.
   — И я тоже! — живо присоединилась Арва.
   Глаза Мано заблестели, и он тоже заговорил:
   — Если совету будет угодно, то я буду среди посланцев.
   Омал посмотрел на них благосклонно. И он когда-то переживал добровольные порывы, столь редкие у последних людей.
   За исключением хилого юного Амата, толпа пассивно ожидала решения Совета. Обузданное тысячелетними законами и привычное к однообразной, нарушаемой лишь метеорами жизни, население утратило всякую склонность к инициативе. Ничто не могло толкнуть на приключения этих покорных, терпеливых и одаренных огромной пассивной волей людей. Окружавшие их бескрайние и лишенные всяких жизненных ресурсов пустыни тяготели над всеми их поступками и мыслями.
   — Ничто не препятствует отправлению Тарга, Арвы и Мано, — проговорила старая Бамар. — Но для Амата дорога трудна. Пусть решит Совет.
   Пока Совет обсуждал, Тарг смотрел на печальный простор. Жгучая грусть угнетала его. Катастрофа Красных Земель тревожила хранителя больше, чем прочих его соплеменников. Их надежды возлагались лишь на отсрочку окончательной гибели, тогда как он лелеял мечту о счастливых метаморфозах. Но обстоятельства беспощадно подтверждали традиционную мысль.
   И все-таки, при виде тяжких гранитных равнин и огромных гор, вздымавшихся на Западе, мысль о приключениях его не покидала. Его душа стремилась к Красным Землям, но не с какой-нибудь определенной мыслью, а под влиянием тех неуловимых влечений, которые толкали некогда людей ко всему неведомому на Земле!

В КРАСНЫЕ ЗЕМЛИ

   Девять планеров неслись к Красным Землям. Они неохотно отдалялись от тех двух дорог, по которым уже сто веков следовали моторы. Предки настроили из необделанного железа огромные убежища с планетными резонаторами и большое число менее значительных станций. Обе дороги хорошо содержались. Так как моторы проходили по ним редко, и притом их колеса были снабжены чрезвычайно эластичным металлическим покрытием, кроме того население обоих оазисов еще отчасти умело пользоваться теми огромными силами, которые подчинили себе их предки, — то содержание дорог требовало более надзора, чем труда. Железо-магниты там почти не показывались и производили лишь незначительные повреждения. Пешеход мог пройти целый день, почти не подвергшись никакой опасности. Но было неблагоразумно делать слишком продолжительные остановки, а в особенности засыпать. Много раз люди теряли в таких случаях все красные шарики крови и умирали от анемии.
   Девять посланцев ничем не рисковали. Каждый из них распоряжался легким планером, который мог, однако, поднять четырех человек. Так что если даже и случилось бы несчастье с двумя-тремя из аппаратов, и тогда экспедиция не потерпела бы никакого ущерба. Аппараты обладали почти идеальной эластичностью и строились с таким расчетом, чтобы выдерживать сильнейшие удары и не опасаться ураганов.
   Мано летел во главе отряда. Тарг и Арва неслись почти рядом. Волнение молодого человека все возрастало. История великих катастроф, верно передававшаяся от поколения к поколению, не выходила у него из головы.
   Уже пятьсот веков как люди занимали на планете лишь тесно ограниченные пространства. Призрак конца задолго предшествовал катастрофе. Уменьшение количества воды замечалось уже в очень отдаленные эпохи и в первые века радиоактивной эры. Многие ученые предсказывали, что человечество погибнет от безводия. Но могли ли произвести подобающее впечатление такие предсказания на людей, которые видели снега, засыпавшие их селения, безграничные моря, плескавшиеся у их материков? Вода между тем медленно, но безостановочно убывала. Затем наступили страшные катастрофы. Случалось наблюдать чрезвычайные перемещения почвы. Землетрясения иногда в один день уничтожали по десять, двадцать городов и сотни селений; образовались новые горные цепи, вдвое выше древних Альп, Анд и Гималаев; вода пересыхала с каждым столетием. Но эти страшные явления еще более усилились. Значительные перемены замечались и на поверхности Солнца. Они, согласно малоизученным законам природы, отражались на поверхности нашей несчастной планеты. Началась ужасная цепь катастроф, которые с одной стороны довели высоту гор до двадцати пяти — тридцати километров, а с другой, истребили огромные массы вод.
   Как известно, к началу этих планетных переворотов, численность человечества достигла цифры в двадцать три миллиарда душ. Эта масса располагала неизмеримыми силами, которые она извлекала (подобно тому, как это в несовершенном виде практикуется и теперь) из протоатомов, и очень мало беспокоилась об убыли воды, до такой степени усовершенствованы были способы искусственной культуры и питания. Человечество даже хвасталось, что скоро будет существовать при помощи вырабатываемых химически органических продуктов. И много раз эта старинная мечта казалась осуществившейся, но всякий раз странные болезни и быстрое вырождение истребляли подвергавшихся опытам людей. Пришлось держаться пищевых продуктов, известных человеку давно. Правда, эти продукты, благодаря новым приемам воспитания и земледелия, а равно различным указаниям ученых, подверглись неуловимым переменам, так что на содержание человека требовались меньшие порции, и менее чем в четыреста веков пищевые органы подверглись значительному уменьшению, тогда как дыхательный аппарат развился пропорционально разрежению атмосферы.