Страница:
– В таком случае советую хорошенько выспаться.
– Я и так сплю ровно половину суток. На большее я не способна.
– Между прочим, кошки проводят во сне две трети своей жизни.
– Жаль, что я не из семейства кошачьих.
– М-да-а, – озадаченно протянул доктор наук. – А ведь вам еще шесть дней бездельничать, верно?
– Увы…
Дабы не отвлекать людей от работы, Мария неспешно пошла вдоль кормового ограждения. Тем временем Иноземцев, что-то наскоро обсудив с пловцами, окликнул:
– Мария Сергеевна!
– Да, – обернулась она.
– А не желаете совершить небольшую подводную прогулку?
– Вы серьезно?
– Абсолютно. Мы тут с товарищами посовещались и единодушно решили, что вам пора немного развеяться.
– Я бы с огромным удовольствием, – все еще не веря в удачу, сказала Маша. – А это действительно возможно?
– Не вижу препятствий, – воскликнул Иван Ильич. – Надевайте купальник, зовите своего коллегу и спускайтесь на площадку. Мы ждем…
Спустя несколько минут молодые люди походили на бывалых аквалангистов: Воронин прилаживал к бедру нож, а девушка застегивала лямки акваланга и вполуха слушала Виктора, объяснявшего разницу между любительским и техническим дайвингом.
– Ага, понятно, – бормотала она. Прогулка ее не пугала, а вот неизбежное путешествие до лаборатории под пятидесятиметровую толщу воды несколько настораживало. – Только, знаете… я никогда на такую глубину не ходила.
– Ничего страшного – мы все когда-то начинали с нуля. Кстати, год назад похожая на вас барышня установила на Байкале рекорд погружения – достигла ста тридцати метров.
– Ого, смелая женщина! А как же декомпрессия? Ей, наверное, пришлось подниматься с продолжительными остановками или сидеть потом в барокамере?
– Остановки были, но скорее для подстраховки. А вообще-то для ходок «туда-и-обратно» мы используем нитрокс – смесь с высоким процентным содержанием кислорода.
– Да, я слышала о такой, – кивнула Скобцева. – Благодаря этой смеси в крови снижается до минимума количество опасного азота.
– Совершенно верно. А для выходов из лаборатории с целью исследования мы забиваем в аппараты донную смесь с минимальным содержанием кислорода.
– А каков рекорд погружения среди российских дайверов?
– Сто восемьдесят пять метров. Иван Горбенко на Голубом озере в Кабардино-Балкарии, – четко ответил пловец, проверяя дыхательный аппарат. – Но поговаривают, будто несколько парней из российского отряда боевых пловцов «Фрегат-22» совершали погружения на триста метров.
У девушки захватило дух от озвученных цифр и почему-то стало стыдно: похожая на нее молодая женщина опускалась на сто тридцать метров, а она боится отправиться на пятьдесят.
– Все нормально, – закончил осмотр снаряжения Виктор. – Проходите к трапу.
Подхватив ласты, молодые люди осторожно подошли к краю площадки. Андрей опасливо нащупал ногой первую ступеньку шаткого сооружения; Мария же, не задерживаясь, отважно шагнула в сторону небольшой террасы, прилаженной к борту платформы. На ней уже поджидали остальные пловцы с багажом – четырьмя герметичными контейнерами.
– Обычный еженедельный рейс, – пояснил все тот же наставник, спускавшийся вниз последним. – Внутри контейнеров свежие продукты, чистая обеззараженная вода и кое-какие документы от руководителя научной группы.
– Документы? – удивленно вскинул брови Воронов. – Неужели здесь все еще пользуются бумажной документацией?!
– Если не ошибаюсь, ученые обмениваются информацией двумя способами: в электронном виде и в бумажном.
– Наверное, для надежности, – понятливо кивнул Андрей. – А что поднимете наверх?
– Результаты опытов и наблюдений, пустую посуду…
Внизу Виктор в последний раз осмотрел снаряжение товарищей и скомандовал:
– Первая пара – пошли.
Два парня уселись на край террасы, подобрали загубники, надвинули на лица маски, открыли вентили баллонов и, подхватив контейнеры, ушли под воду.
– А мы? – нетерпеливо спросила Маша.
– Мы сопровождаем ребят до глубины двадцать пять метров и возвращаемся.
– Двадцать пять? – переспросил Андрей. В голосе послышалось беспокойство.
– Да, к глубине нужно привыкать постепенно. Сразу идти на пятьдесят опасно – состояние тревоги может перерасти в панику. А паника под водой крайне нежелательна.
«Боже, как здесь холодно! Можайское водохранилище – термальный источник по сравнению с Байкалом», – подумала девушка, ощутив ледяные объятия гидрокостюма. Он хоть и был многослойным, да холод все одно пробирал до костей.
Вода в Байкале даже летом не прогревалась выше десяти-двенадцати градусов, не считая некоторых бухт и заливов. Вот только смешная глубина этих заливов мало интересовала дайверов и ученых.
В первые мгновения взгляд Марии уперся в темный корпус платформы и толстую якорную цепь, наискось перечеркивающую сине-зеленую толщу воды; стальные тросы, кабели и шланги уходили вниз строго вертикально.
Затем она заметила Андрея, неловко дергающего ногами; рядом с ним находился Виктор – сильный, складный, знающий себе цену; в каждом движении рациональность и грация, присущие уверенному хищнику.
Видимость была хорошей – метров пятнадцать-двадцать. У девушки захватило дух, когда далеко внизу мелькнули фигуры знакомых пловцов с блестящими контейнерами. В эту секунду она вдруг отчетливо поняла, что парит над приличной пропастью.
Похожие ощущения испытывал и Андрей. Но, в отличие от Марии, старавшейся хотя бы внешне оставаться спокойной, он не скрывал боязливости и беспокойства.
«Не нервничай. И просто держись рядом», – знаками посоветовал опытный пловец.
На какое-то время совет помог, однако чем дальше четверка уходила от платформы и чем темнее становилось вокруг – тем больший страх охватывал молодого биолога. Он постоянно крутил головой и беспорядочно дергал конечностями, отчего тело совершало непредсказуемые движения.
На пятнадцати метрах реакция Воронина на воображаемую угрозу достигла пика, и руководивший погружением Виктор решил вернуть его на платформу. Он внимательно посмотрел на девушку, убедился в ее адекватности и приказал напарнику: «Забирай ученого и поднимайся на поверхность. А мы продолжим прогулку…»
– Зачем вам это? – кивнула Мария на висящую на ремне закрытую кобуру из искусственной кожи.
– А вы не догадываетесь?
– Неужели из-за американцев?
– Угадали. Нам выдали специальное оружие через неделю после того, как здесь появилось их судно.
– Но они же далеко – километрах в пяти!
– Расстояние ничего не значит – у них на борту глубоководные аппараты, мощные буксировщики, и при желании они через час будут под нами.
– Понятно, – вздохнула Маша.
– Но я ни на кого не намекал – договорились?
– Разумеется…
Они только что закончили путешествие, выбрались на террасу и поднялись по шаткому трапу на кормовую площадку. Девушка первым делом поинтересовалась состоянием коллеги.
– Все нормально, – успокоили ее.
– Скажите, он сможет преодолеть этот барьер? – освобождаясь от тесного гидрокостюма, тихо спросила она у Виктора.
– Проблема довольно серьезная, – мрачно ответил тот. – На «совести» паники восемьдесят процентов всех погибших под водой. Так что если ваш товарищ не сумеет перебороть страх – на глубину его никто не пустит.
– Ужасно, – прошептала Мария дрожащими от холода губами. – Вы не представляете, что значит для Андрея лишиться возможности работать в этой лаборатории. Надо что-то сделать. Вы можете ему помочь?
Пловец подал девушке полотенце.
– Попробуем, запас времени у нас еще имеется. И вообще… Не стоит расстраиваться, ведь подобное на глубине случается не только с новичками.
– Вы серьезно? – с сомнением глянула она на уверенного и сильного мужчину.
– Абсолютно. Даже я имел «счастье» испытать панику на собственной шкуре.
– Ого! Расскажете?
Усмехнувшись, тот коротко изложил суть давней истории:
– Однажды пренебрег элементарной заповедью и пошел на большую глубину в чужой маске. Вначале из-за неплотного прилегания к лицу маска слегка подтекала, заставляя периодически останавливаться и продувать ее. У отметки в полсотни метров маска начала заполняться с угрожающей скоростью – ни черта не видно, глаза режет от морской воды, дыхание от частых остановок и продувок сбилось, запас воздуха тает…
Севшим голосом девушка спросила:
– И как вы поступили?
– Вот и я задавался таким же вопросом: что делать? Рвануть на остатках смеси вверх и заполучить тяжелую форму кессонки или же подниматься медленно и наверняка умереть от нехватки воздушной смеси?… Вот тогда у меня и включилась паника. Не могу сказать, как это выглядело со стороны, но все значимые события жизни вспомнились за пару секунд.
– Но ведь вы спаслись? – ошеломленно пробормотала Мария.
– Да. Помог товарищ, шедший впереди. Оглянулся, увидел неладное, разобрался в проблеме и предложил подняться на своем баллоне. Так и выкарабкались.
– Здорово! Можно я расскажу эту историю Андрею? Вдруг она его приободрит?…
– Пожалуйста. И передайте еще одну фразу…
– Какую?
Виктор улыбнулся.
– У нас говорят так: старых смелых подводников не бывает.
Глава третья
Крышки верхних торпедных аппаратов бесшумно отходят в стороны, приглашая нас в тесные жерла.
Две пары во главе со мной остаются снаружи – наша задача заключается в сопровождении спасенных подводников к поверхности.
– Мы готовы, – докладывает Георгий Устюжанин, запихивая в пустые трубы шестнадцать дыхательных аппаратов «ИДА».
По плану спасательных работ его пара обязана доставить их подводникам и организовать выход наружу шестерками – по три моряка через каждый аппарат. В аварийной ситуации все это сделать не так просто, как кажется.
– Действуйте. – Помогаю Георгию забраться внутрь трубы торпедного аппарата.
Вскоре раздается стук, разрешающий закрыть внешние крышки и откачать воду. Торпедные аппараты так же бесшумно закрываются. Слышны щелчки клапанов и шипение воздуха.
Ждем…
Проходит пять минут, десять, пятнадцать…
Наконец доносятся слабые звуки, характерные для подготовки к использованию аппаратов в качестве шлюзов: стук, щелчки клапанов, журчание воды.
Мы дежурим у выходов из верхних аппаратов. Это тоже одно из негласных правил подводников: использовать для спасения верхние аппараты, так как нижние уязвимы при ударе субмарины о дно или же их выходы могут зарыться в рыхлый грунт.
Обе крышки плавно уходят в стороны. Приступаем к своей работе: помогаем выбраться наружу первым спасенным. При этом стараемся успокоить ребят, ведь среди них в основном молоденькие матросы с неокрепшей психикой.
Один из подводников выволок буй-вьюшку и пытается объясниться с нами на пальцах.
Безошибочно определяю в нем старшего этой шестерки – офицера или мичмана.
«Сколько вас?» – показываю на лодку.
«Двадцать», – сигнализирует он.
«Раненые есть?»
«Один тяжелый, двое легких».
«Понял. Готовьтесь к подъему…»
Мои ребята цепляют конец буйрепа за кронштейн и разматывают катушку. Пронумерованные шары-мусинги медленно двигаются вверх, увлекаемые оранжевым буем-вьюшкой.
Пока все идет по плану: сформировав первую шестерку, отправляю ее наверх в сопровождении Игоря Фурцева. Внешние крышки тем временем закрываются – в носовом торпедном отсеке готовится к выходу следующая партия.
Смотрю на манометр. Давление в баллонах немного упало, но времени для нашей работы еще предостаточно…
В подводных операциях мы используем ребризеры (re-breathe – повторный вдох) замкнутого цикла с электронным управлением. Это самые незаметные дыхательные аппараты, в которых углекислый газ поглощается химическим составом регенеративных патронов. В процессе дыхания смесь постоянно обогащается так называемой «донной смесью» (кислородом с дилюэнтом, содержащим воздух, нитрокс или смесь на основе гелия) и снова подается на вдох. Ценность аппаратов подобного класса обусловлена наличием микропроцессора, дозирующего кислород в зависимости от глубины. За счет автоматической дозировки происходит эффективная и быстрая декомпрессия, подчас не требующая выполнения «глубокой площадки» на двадцати четырех, и двух мелководных – на двенадцати и шести метрах. В нижней части ребризера размещен двухлитровый резервный баллон, наполненный обычным воздухом. Он предназначен для аварийного всплытия с глубины пятнадцать-двадцать метров и поэтому шутливо именуется «парашютом дайвера».
Вообще-то назвать торпедный аппарат трубой не совсем правильно. Внутренность обычной трубы гладкая, а тут чего только нет: направляющие дорожки, датчики всевозможных приборов, обтюрирующие кольца, отверстия клапанов осушения и вентиляции, зацепы, шпиндели, наварыши и прочая чертовщина, подчас мешающая продвижению подводника. Что-то из вышеперечисленного мальчишку и «поймало».
Я осветил себя фонарем и красноречиво показал: «Не дергайся! Сейчас поможем».
Вытянув вперед руки, ныряю в трубу. Кто-то из товарищей подталкивает за ноги, помогая протиснуться в тесную утробу и добраться до бедолаги.
Состояние у него хреновое: ворочается, трясет башкой, мычит. Лекарство для таких случаев одно, и других не придумано – резко ударив по рукам, сую кулак под выпученные стекла оранжевого шлема.
«Понял?»
«Да-да, понял», – кивает он.
Ощупываю костюм, снаряжение, тяну на себя… Не получается – что-то удерживает его на месте.
Во второй попытке принимает участие подводник, находящийся у задней крышки аппарата. Я тяну застрявшего моряка на себя, тот толкает. И тоже безуспешно.
«Нет, так дело не пойдет!» – Прекращаю силовое решение проблемы. Еще немного, и мы разорвем его гидрокомбинезон, а это чревато летальным исходом.
– Миша, утрамбуй меня хорошенько и просигналь – пусть закрывают, – спокойным голосом обращаюсь к Жуку.
Миша усердно трамбует, затем стучит по корпусу лодки. В ответ закрываются передние крышки; шипит воздух, вытесняющий из аппарата воду…
Через минуту давление воздуха выравнено. Открываются задние крышки, мокрые стенки трубы поблескивают, отражая тусклый свет аварийных ламп носового отсека.
Стягиваю с лица маску и рычу:
– Вылезай!
Два паренька, включая неуклюжего салагу, шустро покидают шлюз…
Лишь в середине лета вода в Белом море прогревается до тринадцати градусов. Однако сия роскошь касается исключительно поверхностных слоев, тогда как на глубине пятидесяти метров даже в начале августа вода остается ледяной.
Исходя из данной арифметики, мы используем самую теплую рабочую одежку – так называемые «сухари», или гидрокомбинезоны-мембраны сухого типа. Они полностью изолируют тело от смертельного холода и обеспечивают относительный комфорт на глубине.
Многие подводники недолюбливают данный прикид из-за непростой процедуры одевания, а также за жесткий и тяжеловатый материал. Но, как говорится, здоровье дороже, ибо переохлаждение сулит куда большие неприятности. Это факт.
Поначалу для обогрева комбинезонов мы использовали носимые на поясном ремне аккумуляторные батареи, питающие эластичные нагревательные элементы под ближайшим к телу слоем ткани. Позже перешли на систему аргонного поддува, состоящую из маленького баллона, редуктора и шланга. На приличной глубине, когда давление с силой обжимает сухой гидрокомбинезон, между ним и телом практически не остается теплоизолирующей воздушной прослойки, что ускоряет потерю драгоценного тепла. Вот тогда пловец и подтравливает под костюм инертный газ. Вспотеть система не позволяет и эффективно работает не дольше тридцати-сорока минут. И все же в критические моменты помогает.
Да, к сожалению, прошли те времена, когда мы использовали в своей работе отечественное снаряжение. Ныне разработка и производство родной «снаряги» безнадежно отстает, а кое-что вообще не выпускается. Приходится довольствоваться раритетами или вкладывать деньги в развитие забугорных компаний. А жаль, ведь некоторые из наших «штучек» до сих пор остаются непревзойденными по тактико-техническим данным. Даже при всей их неказистой топорности.
Ладно, хватит о грустном. Пора заканчивать спасательную операцию…
В торпедном отсеке нас встречают Устюжанин с напарником и два оставшихся подводника из экипажа терпящей бедствие субмарины. Слабый свет аварийных ламп, тяжелый воздух, насыщенный углекислым газом, гнетущая тишина, нарушаемая звонкой капелью воды.
Георгий взволнован.
– Что стряслось? Почему вернулись?
Вкратце объясняю причину, а мальчишка-матрос – виновник происшествия – стоит, понуро опустив голову.
– В чем дело, моряк? Я же тебя инструктировал! – осматривает Устюжанин его костюм на предмет повреждений.
– Виноват, – шмыгает тот носом. – Зацепился за что-то лямкой дыхательного аппарата…
– Ладно, не дрейфь – сейчас организуем вторую попытку.
Я тоже стараюсь поддержать новичка:
– Попробуешь ползти, слегка повернувшись на бок. Так проще, усек?
– Так точно…
Пора решить главный вопрос. Дело в том, что торпедные аппараты и аварийно-спасательные люки центрального или кормового отсеков имеют лишь одно общее назначение – возможность использовать их как шлюзовые камеры. Зато отличий хоть отбавляй, и одно из главных заключается в том, что последние подводники, уходящие через люк, выполняют шлюзование самостоятельно: закрывают или открывают его крышки, заполняют водой или осушают, выравнивают давление… А управление торпедными аппаратами производится исключительно из торпедного отсека. Отсюда вытекает интересная особенность: последний моряк, покидающий субмарину через трубу аппарата, прежде обязан затопить носовой отсек и выровнять его давление с внешним и только после этого открыть обе крышки.
Оборачиваюсь к Устюжанину:
– Кто останется?
– Я, конечно! – искренне удивляется он вопросу.
– Это почему же?
– Ты же по плану работаешь снаружи. А я тут…
– Хорошо, – соглашаюсь, отлично понимая, что старый товарищ не уступает мне ни в знаниях, ни в опыте, ни в силе желания поскорее завершить спасательную операцию.
Мы меняем матросам аппараты (старых может не хватить на вторую попытку), запихиваем нашего «героя» первым в сухую левую трубу и дожидаемся, пока он не упрется головой в переднюю крышку.
– Дополз? – нависаю над отверстием.
– Так точно! Дальше некуда.
– Ну, слава богу…
Всплываем неподалеку от аварийного буя.
Все подводники давно подобраны с поверхности и размещены на спасательных плотах и «Гагаре». Заметив наше появление, оранжевый катерок бойко подруливает; экипаж принимает на борт последних потерпевших бедствие.
– Чего так долго, командир? – помогает забраться на высокий борт Толя Степанов.
– Паренька одного учили ползать по-пластунски.
– Ясно, – смеется он.
– У вас как?
– Нормально. Все подняты; раненых и обмороженных нет. Связь со спасательным судном установлена, обещают через четверть часа подойти.
Оглядываю горизонт. Точно – пока мы ползали по узкой трубе, нещадно дымившее на горизонте судно успело преодолеть два десятка миль. Ну и славно, а то спасенные нами морячки изрядно промерзли за время подъема – все-таки их штатные гидрокомбинезоны не сравнить с нашими…
С борта подошедшего судна опускают трап. Мы швартуем свою маломерную эскадру и помогаем взобраться по ступеням тем, кто еще недавно страстно мечтал увидеть солнце и вдохнуть прохладный свежий воздух. После поднимаемся на палубу сами.
– Товарищи пловцы! – кричит с мостика рубки капитан спасательного судна. – Кто из вас Евгений Арнольдович Черенков?
Стягивая с плеч лямки тяжелого ребризера, нехотя откликаюсь:
– Ну, я…
– Прошу подняться в рубку – с вами желает говорить командующий Северного флота.
О как! С чего бы такое внимание? Оставшись в одном гидрокомбинезоне, поднимаюсь по трапу, принимаю трубку и представляюсь:
– Капитан второго ранга Черенков.
И вдруг слышу знакомый голос.
– Привет, Евгений. Как прошли учения?
– Нормально. Задачу по спасению части экипажа аварийной подлодки выполнили…
Да, все происходившее сегодня в акватории Белого моря было плановыми учениями Северного флота. К счастью, на борту подводной лодки проекта 877 «Палтус» катастроф не случалось. Экипаж аккуратно положил ее на дно в заданном районе и выпустил аварийный буй. Получив сигнал бедствия, командование отправило несколько самолетов на поиски. Те обнаружили буй и установили точные координаты. Далее наступила наша очередь.
– Молодцы. Потерь нет?
– Все живы и здоровы.
Я насторожен, ибо разговариваю со своим шефом – генерал-лейтенантом ФСБ Горчаковым. Он у нас большой затейник и гигант мысли – не успеешь разобраться с одним заданием, как тебе в красках описывают суть следующего. Звонок же от имени командующего Северным флотом нисколько не удивляет – Сергей Сергеевич Горчаков вхож в кабинеты любых министерств, штабов, главкоматов и управлений.
– Ну и славно, – говорит он загадочным голосом. – А теперь подготовь четыре пары своих ребят для дальней командировки.
– И куда же? – вздыхаю, поражаясь своей интуиции.
– На восток. О подробностях при встрече…
Резкий тон означает нежелание босса говорить на данную тему. Ладно – не буду.
Нет, на самом деле мой шеф интеллигент до мозга костей. Во-первых, скромен. Во-вторых, не разучился сомневаться в своих мыслях, убеждениях, поступках; а ведь поговаривают, сомнение – неотъемлемый признак русского интеллигента. Наконец, в-третьих, он хорошо образован и воспитан, хотя иногда и покрикивает на нас.
– Учения пошли ребятам на пользу? – переводит он беседу в другое русло. Причем это русло для него – сухопутного генерала – такое же мутное, как для меня контрразведывательные операции возглавляемого им департамента.
– Для молодых подводников эти учения – бесценный опыт. Для нас – обычная работа.
– Черенков, ты в зеркало давно смотрел?
Ага, знаю я твои приколы.
– Утром заглядывал. Звезды во лбу и нимба над затылком не видел.
– А чего ж тогда звездишь?
– Правду говорю. Лучше бы отдохнуть дали парням. Не успели вернуться с архипелага Франца Иосифа, и снова на север – задницы морозить…
Он знает, что я прав, поэтому некоторое время молчит. Потом картинно возмущается:
– Неужели ты ничего не вынес из прошедших учений?
Я шумно втягиваю носом, делаю ехидное лицо и выдыхаю:
– Конечно, вынес! Лучше перебдеть, чем лишний труп на совести. Правильно?
– Ну-ка переведи на русский.
– Подлодки – на металлолом, личный состав – в дворники…
Горчаков тихо икнул и отключился…
Хорошо, что разговор закончился так. Обычно в ответ на мои шуточки шеф посылает в розовую даль и желает много других непечатных радостей жизни.
Защелкиваю трубку на аппарате спутниковой связи и топаю вниз – пора переодеться, привести себя в порядок, подкрепиться и отдохнуть. Учения учениями, а выкладываться все равно приходится по полной.
Выйдя на палубу, замечаю всплывшую в пяти кабельтовых субмарину, команду которой мы спасали. Конечно же, большая часть экипажа осталась на борту, а в носовой отсек командир делегировал в основном необстрелянную молодежь – так сказать, для обкатки. Конечно же, Устюжанин не затапливал носовой отсек перед выходом, а лишь имитировал свои действия. Тем не менее подобные тренировки нужны, как воздух, и подводникам, и спасателям, и командованию флота. Коль иногда случаются на флоте аварийные ситуации, значит, все службы должны быть к ним подготовлены.
– Поблагодарили за службу? – встречая меня, посмеивается Устюжанин.
– Типа того, – бурчу в ответ. – И посоветовали паковать чемоданы в следующую командировку.
– Ого, какой на нас огромный спрос! Даже не знаешь, радоваться или печалиться. А куда?
– Я и так сплю ровно половину суток. На большее я не способна.
– Между прочим, кошки проводят во сне две трети своей жизни.
– Жаль, что я не из семейства кошачьих.
– М-да-а, – озадаченно протянул доктор наук. – А ведь вам еще шесть дней бездельничать, верно?
– Увы…
Дабы не отвлекать людей от работы, Мария неспешно пошла вдоль кормового ограждения. Тем временем Иноземцев, что-то наскоро обсудив с пловцами, окликнул:
– Мария Сергеевна!
– Да, – обернулась она.
– А не желаете совершить небольшую подводную прогулку?
– Вы серьезно?
– Абсолютно. Мы тут с товарищами посовещались и единодушно решили, что вам пора немного развеяться.
– Я бы с огромным удовольствием, – все еще не веря в удачу, сказала Маша. – А это действительно возможно?
– Не вижу препятствий, – воскликнул Иван Ильич. – Надевайте купальник, зовите своего коллегу и спускайтесь на площадку. Мы ждем…
* * *
Молодые ученые не заставили себя ждать и вскоре спустились на ютовую площадку в пляжных нарядах, в резиновых тапочках и с большими полотенцами. Один из пловцов – подтянутый тридцатилетний красавчик, представившийся Виктором Сидельниковым, занялся подборкой гидрокостюмов.Спустя несколько минут молодые люди походили на бывалых аквалангистов: Воронин прилаживал к бедру нож, а девушка застегивала лямки акваланга и вполуха слушала Виктора, объяснявшего разницу между любительским и техническим дайвингом.
– Ага, понятно, – бормотала она. Прогулка ее не пугала, а вот неизбежное путешествие до лаборатории под пятидесятиметровую толщу воды несколько настораживало. – Только, знаете… я никогда на такую глубину не ходила.
– Ничего страшного – мы все когда-то начинали с нуля. Кстати, год назад похожая на вас барышня установила на Байкале рекорд погружения – достигла ста тридцати метров.
– Ого, смелая женщина! А как же декомпрессия? Ей, наверное, пришлось подниматься с продолжительными остановками или сидеть потом в барокамере?
– Остановки были, но скорее для подстраховки. А вообще-то для ходок «туда-и-обратно» мы используем нитрокс – смесь с высоким процентным содержанием кислорода.
– Да, я слышала о такой, – кивнула Скобцева. – Благодаря этой смеси в крови снижается до минимума количество опасного азота.
– Совершенно верно. А для выходов из лаборатории с целью исследования мы забиваем в аппараты донную смесь с минимальным содержанием кислорода.
– А каков рекорд погружения среди российских дайверов?
– Сто восемьдесят пять метров. Иван Горбенко на Голубом озере в Кабардино-Балкарии, – четко ответил пловец, проверяя дыхательный аппарат. – Но поговаривают, будто несколько парней из российского отряда боевых пловцов «Фрегат-22» совершали погружения на триста метров.
У девушки захватило дух от озвученных цифр и почему-то стало стыдно: похожая на нее молодая женщина опускалась на сто тридцать метров, а она боится отправиться на пятьдесят.
– Все нормально, – закончил осмотр снаряжения Виктор. – Проходите к трапу.
Подхватив ласты, молодые люди осторожно подошли к краю площадки. Андрей опасливо нащупал ногой первую ступеньку шаткого сооружения; Мария же, не задерживаясь, отважно шагнула в сторону небольшой террасы, прилаженной к борту платформы. На ней уже поджидали остальные пловцы с багажом – четырьмя герметичными контейнерами.
– Обычный еженедельный рейс, – пояснил все тот же наставник, спускавшийся вниз последним. – Внутри контейнеров свежие продукты, чистая обеззараженная вода и кое-какие документы от руководителя научной группы.
– Документы? – удивленно вскинул брови Воронов. – Неужели здесь все еще пользуются бумажной документацией?!
– Если не ошибаюсь, ученые обмениваются информацией двумя способами: в электронном виде и в бумажном.
– Наверное, для надежности, – понятливо кивнул Андрей. – А что поднимете наверх?
– Результаты опытов и наблюдений, пустую посуду…
Внизу Виктор в последний раз осмотрел снаряжение товарищей и скомандовал:
– Первая пара – пошли.
Два парня уселись на край террасы, подобрали загубники, надвинули на лица маски, открыли вентили баллонов и, подхватив контейнеры, ушли под воду.
– А мы? – нетерпеливо спросила Маша.
– Мы сопровождаем ребят до глубины двадцать пять метров и возвращаемся.
– Двадцать пять? – переспросил Андрей. В голосе послышалось беспокойство.
– Да, к глубине нужно привыкать постепенно. Сразу идти на пятьдесят опасно – состояние тревоги может перерасти в панику. А паника под водой крайне нежелательна.
* * *
Мария, Андрей и вторая пара пловцов ушли под воду минутой позже.«Боже, как здесь холодно! Можайское водохранилище – термальный источник по сравнению с Байкалом», – подумала девушка, ощутив ледяные объятия гидрокостюма. Он хоть и был многослойным, да холод все одно пробирал до костей.
Вода в Байкале даже летом не прогревалась выше десяти-двенадцати градусов, не считая некоторых бухт и заливов. Вот только смешная глубина этих заливов мало интересовала дайверов и ученых.
В первые мгновения взгляд Марии уперся в темный корпус платформы и толстую якорную цепь, наискось перечеркивающую сине-зеленую толщу воды; стальные тросы, кабели и шланги уходили вниз строго вертикально.
Затем она заметила Андрея, неловко дергающего ногами; рядом с ним находился Виктор – сильный, складный, знающий себе цену; в каждом движении рациональность и грация, присущие уверенному хищнику.
Видимость была хорошей – метров пятнадцать-двадцать. У девушки захватило дух, когда далеко внизу мелькнули фигуры знакомых пловцов с блестящими контейнерами. В эту секунду она вдруг отчетливо поняла, что парит над приличной пропастью.
Похожие ощущения испытывал и Андрей. Но, в отличие от Марии, старавшейся хотя бы внешне оставаться спокойной, он не скрывал боязливости и беспокойства.
«Не нервничай. И просто держись рядом», – знаками посоветовал опытный пловец.
На какое-то время совет помог, однако чем дальше четверка уходила от платформы и чем темнее становилось вокруг – тем больший страх охватывал молодого биолога. Он постоянно крутил головой и беспорядочно дергал конечностями, отчего тело совершало непредсказуемые движения.
На пятнадцати метрах реакция Воронина на воображаемую угрозу достигла пика, и руководивший погружением Виктор решил вернуть его на платформу. Он внимательно посмотрел на девушку, убедился в ее адекватности и приказал напарнику: «Забирай ученого и поднимайся на поверхность. А мы продолжим прогулку…»
– Зачем вам это? – кивнула Мария на висящую на ремне закрытую кобуру из искусственной кожи.
– А вы не догадываетесь?
– Неужели из-за американцев?
– Угадали. Нам выдали специальное оружие через неделю после того, как здесь появилось их судно.
– Но они же далеко – километрах в пяти!
– Расстояние ничего не значит – у них на борту глубоководные аппараты, мощные буксировщики, и при желании они через час будут под нами.
– Понятно, – вздохнула Маша.
– Но я ни на кого не намекал – договорились?
– Разумеется…
Они только что закончили путешествие, выбрались на террасу и поднялись по шаткому трапу на кормовую площадку. Девушка первым делом поинтересовалась состоянием коллеги.
– Все нормально, – успокоили ее.
– Скажите, он сможет преодолеть этот барьер? – освобождаясь от тесного гидрокостюма, тихо спросила она у Виктора.
– Проблема довольно серьезная, – мрачно ответил тот. – На «совести» паники восемьдесят процентов всех погибших под водой. Так что если ваш товарищ не сумеет перебороть страх – на глубину его никто не пустит.
– Ужасно, – прошептала Мария дрожащими от холода губами. – Вы не представляете, что значит для Андрея лишиться возможности работать в этой лаборатории. Надо что-то сделать. Вы можете ему помочь?
Пловец подал девушке полотенце.
– Попробуем, запас времени у нас еще имеется. И вообще… Не стоит расстраиваться, ведь подобное на глубине случается не только с новичками.
– Вы серьезно? – с сомнением глянула она на уверенного и сильного мужчину.
– Абсолютно. Даже я имел «счастье» испытать панику на собственной шкуре.
– Ого! Расскажете?
Усмехнувшись, тот коротко изложил суть давней истории:
– Однажды пренебрег элементарной заповедью и пошел на большую глубину в чужой маске. Вначале из-за неплотного прилегания к лицу маска слегка подтекала, заставляя периодически останавливаться и продувать ее. У отметки в полсотни метров маска начала заполняться с угрожающей скоростью – ни черта не видно, глаза режет от морской воды, дыхание от частых остановок и продувок сбилось, запас воздуха тает…
Севшим голосом девушка спросила:
– И как вы поступили?
– Вот и я задавался таким же вопросом: что делать? Рвануть на остатках смеси вверх и заполучить тяжелую форму кессонки или же подниматься медленно и наверняка умереть от нехватки воздушной смеси?… Вот тогда у меня и включилась паника. Не могу сказать, как это выглядело со стороны, но все значимые события жизни вспомнились за пару секунд.
– Но ведь вы спаслись? – ошеломленно пробормотала Мария.
– Да. Помог товарищ, шедший впереди. Оглянулся, увидел неладное, разобрался в проблеме и предложил подняться на своем баллоне. Так и выкарабкались.
– Здорово! Можно я расскажу эту историю Андрею? Вдруг она его приободрит?…
– Пожалуйста. И передайте еще одну фразу…
– Какую?
Виктор улыбнулся.
– У нас говорят так: старых смелых подводников не бывает.
Глава третья
Российская Федерация, Белое море. Наше времяГулкие удары по крепкому металлу прочного корпуса извещают о том, что внутри есть живые люди и что мы услышаны. Это, конечно же, радует.
Крышки верхних торпедных аппаратов бесшумно отходят в стороны, приглашая нас в тесные жерла.
Две пары во главе со мной остаются снаружи – наша задача заключается в сопровождении спасенных подводников к поверхности.
– Мы готовы, – докладывает Георгий Устюжанин, запихивая в пустые трубы шестнадцать дыхательных аппаратов «ИДА».
По плану спасательных работ его пара обязана доставить их подводникам и организовать выход наружу шестерками – по три моряка через каждый аппарат. В аварийной ситуации все это сделать не так просто, как кажется.
– Действуйте. – Помогаю Георгию забраться внутрь трубы торпедного аппарата.
Вскоре раздается стук, разрешающий закрыть внешние крышки и откачать воду. Торпедные аппараты так же бесшумно закрываются. Слышны щелчки клапанов и шипение воздуха.
Ждем…
Проходит пять минут, десять, пятнадцать…
Наконец доносятся слабые звуки, характерные для подготовки к использованию аппаратов в качестве шлюзов: стук, щелчки клапанов, журчание воды.
Мы дежурим у выходов из верхних аппаратов. Это тоже одно из негласных правил подводников: использовать для спасения верхние аппараты, так как нижние уязвимы при ударе субмарины о дно или же их выходы могут зарыться в рыхлый грунт.
Обе крышки плавно уходят в стороны. Приступаем к своей работе: помогаем выбраться наружу первым спасенным. При этом стараемся успокоить ребят, ведь среди них в основном молоденькие матросы с неокрепшей психикой.
Один из подводников выволок буй-вьюшку и пытается объясниться с нами на пальцах.
Безошибочно определяю в нем старшего этой шестерки – офицера или мичмана.
«Сколько вас?» – показываю на лодку.
«Двадцать», – сигнализирует он.
«Раненые есть?»
«Один тяжелый, двое легких».
«Понял. Готовьтесь к подъему…»
Мои ребята цепляют конец буйрепа за кронштейн и разматывают катушку. Пронумерованные шары-мусинги медленно двигаются вверх, увлекаемые оранжевым буем-вьюшкой.
Пока все идет по плану: сформировав первую шестерку, отправляю ее наверх в сопровождении Игоря Фурцева. Внешние крышки тем временем закрываются – в носовом торпедном отсеке готовится к выходу следующая партия.
Смотрю на манометр. Давление в баллонах немного упало, но времени для нашей работы еще предостаточно…
В подводных операциях мы используем ребризеры (re-breathe – повторный вдох) замкнутого цикла с электронным управлением. Это самые незаметные дыхательные аппараты, в которых углекислый газ поглощается химическим составом регенеративных патронов. В процессе дыхания смесь постоянно обогащается так называемой «донной смесью» (кислородом с дилюэнтом, содержащим воздух, нитрокс или смесь на основе гелия) и снова подается на вдох. Ценность аппаратов подобного класса обусловлена наличием микропроцессора, дозирующего кислород в зависимости от глубины. За счет автоматической дозировки происходит эффективная и быстрая декомпрессия, подчас не требующая выполнения «глубокой площадки» на двадцати четырех, и двух мелководных – на двенадцати и шести метрах. В нижней части ребризера размещен двухлитровый резервный баллон, наполненный обычным воздухом. Он предназначен для аварийного всплытия с глубины пятнадцать-двадцать метров и поэтому шутливо именуется «парашютом дайвера».
* * *
Эвакуация происходит нормально: за первой шестеркой вверх ушла вторая; из труб верхних торпедных аппаратов мы готовимся встретить следующую шестерку. И вдруг происходит сбой: один из молодых матросов (второй в левом верхнем аппарате) запаниковал и застрял посередине.Вообще-то назвать торпедный аппарат трубой не совсем правильно. Внутренность обычной трубы гладкая, а тут чего только нет: направляющие дорожки, датчики всевозможных приборов, обтюрирующие кольца, отверстия клапанов осушения и вентиляции, зацепы, шпиндели, наварыши и прочая чертовщина, подчас мешающая продвижению подводника. Что-то из вышеперечисленного мальчишку и «поймало».
Я осветил себя фонарем и красноречиво показал: «Не дергайся! Сейчас поможем».
Вытянув вперед руки, ныряю в трубу. Кто-то из товарищей подталкивает за ноги, помогая протиснуться в тесную утробу и добраться до бедолаги.
Состояние у него хреновое: ворочается, трясет башкой, мычит. Лекарство для таких случаев одно, и других не придумано – резко ударив по рукам, сую кулак под выпученные стекла оранжевого шлема.
«Понял?»
«Да-да, понял», – кивает он.
Ощупываю костюм, снаряжение, тяну на себя… Не получается – что-то удерживает его на месте.
Во второй попытке принимает участие подводник, находящийся у задней крышки аппарата. Я тяну застрявшего моряка на себя, тот толкает. И тоже безуспешно.
«Нет, так дело не пойдет!» – Прекращаю силовое решение проблемы. Еще немного, и мы разорвем его гидрокомбинезон, а это чревато летальным исходом.
– Миша, утрамбуй меня хорошенько и просигналь – пусть закрывают, – спокойным голосом обращаюсь к Жуку.
Миша усердно трамбует, затем стучит по корпусу лодки. В ответ закрываются передние крышки; шипит воздух, вытесняющий из аппарата воду…
Через минуту давление воздуха выравнено. Открываются задние крышки, мокрые стенки трубы поблескивают, отражая тусклый свет аварийных ламп носового отсека.
Стягиваю с лица маску и рычу:
– Вылезай!
Два паренька, включая неуклюжего салагу, шустро покидают шлюз…
Лишь в середине лета вода в Белом море прогревается до тринадцати градусов. Однако сия роскошь касается исключительно поверхностных слоев, тогда как на глубине пятидесяти метров даже в начале августа вода остается ледяной.
Исходя из данной арифметики, мы используем самую теплую рабочую одежку – так называемые «сухари», или гидрокомбинезоны-мембраны сухого типа. Они полностью изолируют тело от смертельного холода и обеспечивают относительный комфорт на глубине.
Многие подводники недолюбливают данный прикид из-за непростой процедуры одевания, а также за жесткий и тяжеловатый материал. Но, как говорится, здоровье дороже, ибо переохлаждение сулит куда большие неприятности. Это факт.
Поначалу для обогрева комбинезонов мы использовали носимые на поясном ремне аккумуляторные батареи, питающие эластичные нагревательные элементы под ближайшим к телу слоем ткани. Позже перешли на систему аргонного поддува, состоящую из маленького баллона, редуктора и шланга. На приличной глубине, когда давление с силой обжимает сухой гидрокомбинезон, между ним и телом практически не остается теплоизолирующей воздушной прослойки, что ускоряет потерю драгоценного тепла. Вот тогда пловец и подтравливает под костюм инертный газ. Вспотеть система не позволяет и эффективно работает не дольше тридцати-сорока минут. И все же в критические моменты помогает.
Да, к сожалению, прошли те времена, когда мы использовали в своей работе отечественное снаряжение. Ныне разработка и производство родной «снаряги» безнадежно отстает, а кое-что вообще не выпускается. Приходится довольствоваться раритетами или вкладывать деньги в развитие забугорных компаний. А жаль, ведь некоторые из наших «штучек» до сих пор остаются непревзойденными по тактико-техническим данным. Даже при всей их неказистой топорности.
Ладно, хватит о грустном. Пора заканчивать спасательную операцию…
В торпедном отсеке нас встречают Устюжанин с напарником и два оставшихся подводника из экипажа терпящей бедствие субмарины. Слабый свет аварийных ламп, тяжелый воздух, насыщенный углекислым газом, гнетущая тишина, нарушаемая звонкой капелью воды.
Георгий взволнован.
– Что стряслось? Почему вернулись?
Вкратце объясняю причину, а мальчишка-матрос – виновник происшествия – стоит, понуро опустив голову.
– В чем дело, моряк? Я же тебя инструктировал! – осматривает Устюжанин его костюм на предмет повреждений.
– Виноват, – шмыгает тот носом. – Зацепился за что-то лямкой дыхательного аппарата…
– Ладно, не дрейфь – сейчас организуем вторую попытку.
Я тоже стараюсь поддержать новичка:
– Попробуешь ползти, слегка повернувшись на бок. Так проще, усек?
– Так точно…
Пора решить главный вопрос. Дело в том, что торпедные аппараты и аварийно-спасательные люки центрального или кормового отсеков имеют лишь одно общее назначение – возможность использовать их как шлюзовые камеры. Зато отличий хоть отбавляй, и одно из главных заключается в том, что последние подводники, уходящие через люк, выполняют шлюзование самостоятельно: закрывают или открывают его крышки, заполняют водой или осушают, выравнивают давление… А управление торпедными аппаратами производится исключительно из торпедного отсека. Отсюда вытекает интересная особенность: последний моряк, покидающий субмарину через трубу аппарата, прежде обязан затопить носовой отсек и выровнять его давление с внешним и только после этого открыть обе крышки.
Оборачиваюсь к Устюжанину:
– Кто останется?
– Я, конечно! – искренне удивляется он вопросу.
– Это почему же?
– Ты же по плану работаешь снаружи. А я тут…
– Хорошо, – соглашаюсь, отлично понимая, что старый товарищ не уступает мне ни в знаниях, ни в опыте, ни в силе желания поскорее завершить спасательную операцию.
Мы меняем матросам аппараты (старых может не хватить на вторую попытку), запихиваем нашего «героя» первым в сухую левую трубу и дожидаемся, пока он не упрется головой в переднюю крышку.
– Дополз? – нависаю над отверстием.
– Так точно! Дальше некуда.
– Ну, слава богу…
* * *
Нервотрепка закончилась нашей победой. Неторопливо отсчитывая мусинги и часто выполняя «площадки», мы поднимаемся на поверхность. В последней партии нас девять человек. Два матросика, возвращавшихся в носовой отсек из-за неудачной попытки покинуть лодку, офицер с мичманом, замыкавшие выход через торпедные аппараты, Устюжанин с напарником, пара пловцов Жук– Савченко и я.Всплываем неподалеку от аварийного буя.
Все подводники давно подобраны с поверхности и размещены на спасательных плотах и «Гагаре». Заметив наше появление, оранжевый катерок бойко подруливает; экипаж принимает на борт последних потерпевших бедствие.
– Чего так долго, командир? – помогает забраться на высокий борт Толя Степанов.
– Паренька одного учили ползать по-пластунски.
– Ясно, – смеется он.
– У вас как?
– Нормально. Все подняты; раненых и обмороженных нет. Связь со спасательным судном установлена, обещают через четверть часа подойти.
Оглядываю горизонт. Точно – пока мы ползали по узкой трубе, нещадно дымившее на горизонте судно успело преодолеть два десятка миль. Ну и славно, а то спасенные нами морячки изрядно промерзли за время подъема – все-таки их штатные гидрокомбинезоны не сравнить с нашими…
С борта подошедшего судна опускают трап. Мы швартуем свою маломерную эскадру и помогаем взобраться по ступеням тем, кто еще недавно страстно мечтал увидеть солнце и вдохнуть прохладный свежий воздух. После поднимаемся на палубу сами.
– Товарищи пловцы! – кричит с мостика рубки капитан спасательного судна. – Кто из вас Евгений Арнольдович Черенков?
Стягивая с плеч лямки тяжелого ребризера, нехотя откликаюсь:
– Ну, я…
– Прошу подняться в рубку – с вами желает говорить командующий Северного флота.
О как! С чего бы такое внимание? Оставшись в одном гидрокомбинезоне, поднимаюсь по трапу, принимаю трубку и представляюсь:
– Капитан второго ранга Черенков.
И вдруг слышу знакомый голос.
– Привет, Евгений. Как прошли учения?
– Нормально. Задачу по спасению части экипажа аварийной подлодки выполнили…
Да, все происходившее сегодня в акватории Белого моря было плановыми учениями Северного флота. К счастью, на борту подводной лодки проекта 877 «Палтус» катастроф не случалось. Экипаж аккуратно положил ее на дно в заданном районе и выпустил аварийный буй. Получив сигнал бедствия, командование отправило несколько самолетов на поиски. Те обнаружили буй и установили точные координаты. Далее наступила наша очередь.
– Молодцы. Потерь нет?
– Все живы и здоровы.
Я насторожен, ибо разговариваю со своим шефом – генерал-лейтенантом ФСБ Горчаковым. Он у нас большой затейник и гигант мысли – не успеешь разобраться с одним заданием, как тебе в красках описывают суть следующего. Звонок же от имени командующего Северным флотом нисколько не удивляет – Сергей Сергеевич Горчаков вхож в кабинеты любых министерств, штабов, главкоматов и управлений.
– Ну и славно, – говорит он загадочным голосом. – А теперь подготовь четыре пары своих ребят для дальней командировки.
– И куда же? – вздыхаю, поражаясь своей интуиции.
– На восток. О подробностях при встрече…
Резкий тон означает нежелание босса говорить на данную тему. Ладно – не буду.
Нет, на самом деле мой шеф интеллигент до мозга костей. Во-первых, скромен. Во-вторых, не разучился сомневаться в своих мыслях, убеждениях, поступках; а ведь поговаривают, сомнение – неотъемлемый признак русского интеллигента. Наконец, в-третьих, он хорошо образован и воспитан, хотя иногда и покрикивает на нас.
– Учения пошли ребятам на пользу? – переводит он беседу в другое русло. Причем это русло для него – сухопутного генерала – такое же мутное, как для меня контрразведывательные операции возглавляемого им департамента.
– Для молодых подводников эти учения – бесценный опыт. Для нас – обычная работа.
– Черенков, ты в зеркало давно смотрел?
Ага, знаю я твои приколы.
– Утром заглядывал. Звезды во лбу и нимба над затылком не видел.
– А чего ж тогда звездишь?
– Правду говорю. Лучше бы отдохнуть дали парням. Не успели вернуться с архипелага Франца Иосифа, и снова на север – задницы морозить…
Он знает, что я прав, поэтому некоторое время молчит. Потом картинно возмущается:
– Неужели ты ничего не вынес из прошедших учений?
Я шумно втягиваю носом, делаю ехидное лицо и выдыхаю:
– Конечно, вынес! Лучше перебдеть, чем лишний труп на совести. Правильно?
– Ну-ка переведи на русский.
– Подлодки – на металлолом, личный состав – в дворники…
Горчаков тихо икнул и отключился…
Хорошо, что разговор закончился так. Обычно в ответ на мои шуточки шеф посылает в розовую даль и желает много других непечатных радостей жизни.
Защелкиваю трубку на аппарате спутниковой связи и топаю вниз – пора переодеться, привести себя в порядок, подкрепиться и отдохнуть. Учения учениями, а выкладываться все равно приходится по полной.
Выйдя на палубу, замечаю всплывшую в пяти кабельтовых субмарину, команду которой мы спасали. Конечно же, большая часть экипажа осталась на борту, а в носовой отсек командир делегировал в основном необстрелянную молодежь – так сказать, для обкатки. Конечно же, Устюжанин не затапливал носовой отсек перед выходом, а лишь имитировал свои действия. Тем не менее подобные тренировки нужны, как воздух, и подводникам, и спасателям, и командованию флота. Коль иногда случаются на флоте аварийные ситуации, значит, все службы должны быть к ним подготовлены.
– Поблагодарили за службу? – встречая меня, посмеивается Устюжанин.
– Типа того, – бурчу в ответ. – И посоветовали паковать чемоданы в следующую командировку.
– Ого, какой на нас огромный спрос! Даже не знаешь, радоваться или печалиться. А куда?