Но гораздо ужасней были другие воспоминания. Сердце девушки разрывалось, когда вновь приходилось переживать ту кошмарную пустоту, в которой внезапно оказалась после его ухода. Вначале она неподвижно стояла на том же месте. Потом не выдержала, бросилась к окну и зацепила взглядом лишь мелькнувшую в проеме калитки мужскую спину. С четверть часа металась по дому, с трудом сдерживая рвавшиеся наружу стоны, рыдание, истерику… В конце концов, побежала к машине и сломя голову понеслась к вокзалу – догнать, рассказать о неистовой к нему любви, вернуть дорогого и единственного человека…
Не вышло. Не успела.
Да и не знала: поездом, автобусом или на такси уехал Всеволод в свой гарнизон.
Не получилось, за что теперь и приходилось расплачиваться мучительным сожалением, болью, отдающей прямо в сердце. Ведь все могло сложиться иначе…
Она ненавидела эту формулировку: «Пропал без вести». Сколько уж их пропало – кануло в вечность, пока довелось поработать в гарнизон «Южный»!.. За три года чудо случилось однажды – разведка каким-то образом выяснила: пропавший спецназовец жив и томится в плену. Командование через посредников вышло на полевого командира; переговоры были долгие, трудные и, в конце концов, счастливчика на кого-то обменяли.
Остальные до сих пор числились в том списке «подвешенных» между жизнью и смертью, хотя почти все обитатели гарнизона, не произнося вслух, понимали: этих людей никогда уж больше не вернуть, не увидеть…
Немного оклемавшись после страшного известия, Виктория приехала к командиру бригады и узнала ужасные подробности гибели группы Барклая. Но даже после того обстоятельного разговора не хотелось верить в его смерть – нескольких тел на месте катастрофы вертолета обнаружить не удалось. Разум с холодным бесстрастием отвергал возможность чудесного совпадения, а сердце упрямо заставляло надеяться…
Она и верила, и не верила…
И тоска со щемящей болью тянула, звала к тем местам, где они когда-то бывали вместе. Она заходила в уютное кафе и садилась за тот самый столик, за которым неоднократно ужинали, болтали, улыбались друг другу; повторяла маршрут их вечерних прогулок – бродила теми же улочками; подходила к его дому и подолгу смотрела на темные, безжизненные окна в четвертом этаже… Трижды, не отдавая себе отчета, зачем-то ездила на железнодорожный вокзал в Минводы – просто стояла на перроне и встречала поезд из Грозного с зыбкой, отчаянной надеждой: а вдруг мелькнет знакомое, дорогое лицо?..
Посетителей до обеда здесь и раньше бывало немного, а уж накануне всеми любимого праздника в зале с приглушенным ровным светом она насчитала двоих: в самом углу за чашечкой кофе читал газету старичок, а у барной стойки завис прыщавый юнец в мятых джинсах и длинном белом свитере навыпуск.
Девушка повесила на крючок короткую дубленку, подошла к знакомому столику, села, бездумно полистала меню…
– Вы уже выбрали что-нибудь? – заботливо поинтересовался официант, вынырнувший из полумрака.
– Бокал сухого вина, пожалуйста. Или нет – лучше два.
– Может быть, бутылку?
– Хорошо. Принесите бутылку и два бокала.
– Вы кого-то ждете?
– Мне просто нужно два бокала.
– Понятно, сделаем. Из закуски могу предложить салаты, горячие блюда…
– Нет, спасибо. Только вино. Хотя… захватите кусочек хлеба.
– Одну минутку… – поклонился он и исчез.
Заказ был исполнен расторопно; молодой человек откупорил бутылку, аккуратно наполнил оба фужера…
– Если вам что-то понадобится – я за стойкой, – известил он удаляясь.
Заняв же свое место напротив прыщавого паренька в свитере, кивнул на симпатичную шатенку и, хитро подмигнув, поделился впечатлением:
– Не первый раз ее вижу. Знойная стервочка…
Приятель оглянулся, с интересом осмотрел привлекательную особу в короткой юбке и полусапожках на высоком каблуке. Оценив же стройность ножек и соблазнительность форм, проскрипел:
– Ничего бабенка. На разок бы сгодилась.
– Видать у мадам неприятности – целую бутылку собралась вылакать в одиночку…
Не замечая пристального к себе внимания, Вика положила хлеб на бокал Барклая, подняла свой и, вздохнув, прошептала:
– Я знаю: ты никогда не вернешься. Такие всегда доводят дела до конца, до логического завершения и… не возвращаются. И все же я хочу выпить за тебя, Всеволод!
Вкусив терпкий, приятный вкус красного вина, она вновь наполнила бокал; помолчала, разглядывая рубиновые блики на столе…
– Упокой твою душу, Господи. Где бы ты сейчас ни находился, пусть тебе будет хорошо!.. – произнесла девушка прежде, чем осушить вторую порцию.
Парни продолжали без утайки наблюдать за одинокой незнакомкой.
– Займись – времени у тебя навалом, – посоветовал гарсон, поочередно натирая полотенцем стоявшие длинным рядком сауэры.
– Легко! – допивая дешевое пиво, оскалился прыщавый. – Не даст, так винцом угостит! Пиво уж надоело…
– Верно мыслишь, – усмехаясь, согласился тот.
Наполненный и предназначенный для любимого мужчины бокал так и стоял нетронутым. Стоял именно там, где он обычно садился. Взор ее затуманился то ли от слез, то ли от выпитого вина, но рука сызнова потянулась к бутылке…
Внезапно рядом возникла фигура официанта:
– Позвольте за вами поухаживать.
А пока он наполнял фужер, кто-то бесцеремонно уселся на место Всеволода…
– Что это значит?! Здесь занято! – возмутилась Виктория – напротив маячила довольная физиономия прыщавого мальчишки.
– Вы его не бойтесь, он у нас безобидный, – успокоил служащий кафе, незаметно поставив на стол третью емкость. – Еще что-нибудь желаете?
– Я хочу, чтобы он освободил это место! – стараясь казаться трезвой, отчеканила она.
– Пересядь, – распорядился молодой человек.
– А тут разрешается? – съязвил юнец, перемещая костлявую задницу на стул, стоящий рядом с девушкой.
С молчаливым отвращением Вика разглядывала непоседливого нахала и не спешила с ответом…
«А почему бы, не попробовать излечиться от воспоминаний более радикальным способом? – внезапно подумала она. – Всеволод меня держит, не отпускает. Сколько уж не нахожу себе места? Так недолго сойти с ума. А что если сотворить нечто ужасное, нестерпимо гадкое, мерзкое?.. Такое, после чего неотступно преследующий образ Барклая непременно возненавидит, забудет, исчезнет, навсегда отпустив на волю. Вот взять и дозволить этому самодовольному ублюдку исполнить все похотливые желания, нарисованные на пакостной прыщавой роже! О возвращении хотя бы на одну ночь к бывшему мужу я уж думала, но его кандидатура не годится – все ж, когда-то любила… – мучительно искала она выход из безнадежного тупика. – А вот этот уродец, пожалуй, устроил бы!.. Вполне походящий тип – хуже не сыскать во всем городке!..»
Худая тщедушная ладонь с обгрызенными ногтями на пальцах потянулась ко второму, наполненному вином бокалу.
– Не тронь! – повысила голос шатенка и пододвинула к нему бутылку с остатками вина.
Прыщавый плеснул из нее в пустой фужер и скрипучим голосом представился:
– Геннадий. А тебя как предки нарекли?
– Геннадий… – повторила она и усмехнулась фамильярности. – Гена, значит?.. Я тебя буду звать Крокодилом. Не возражаешь?
– Мне пофиг, зови, как хочешь, – оскалил тот в широкой улыбке неровные зубы. – Давай, за знакомство.
Виктория уже пила через силу; мальчишка же запросто влил вино в большой, как у птенца рот, и с той же беспечностью опустил ладонь на запястье соседки. Не услышав протеста, мгновенно осмелел – погладив руку, коснулся плеча, волос…
Она закрыла газа, опустила голову, с брезгливой дрожью вынося отвратительные прикосновения. Потом ладонь прыщавого убралась, исчезла. И вдруг появилась под столом, мягко опустившись на ее коленку…
«Ну вот, не долго пришлось ждать. Надеюсь, Всеволод это видит. Или чувствует мою измену, – обреченно подумала молодая женщина. – Давай, Крокодил – действуй. В другой раз давно получил бы бутылкой по убогой мордашке. А сегодня все можно. И даже нужно. Давай же, не стесняйся!..»
И тот не стеснялся. Напротив – не встречая сопротивления, наглел с каждой минутой – рука уж не робко покоилась на гладком бедре, а сновала челноком, с каждым движением забираясь выше под юбку…
– Закажи мне водки, – тихо попросила она.
– А ты заплатишь?
– О, господи!.. Не волнуйся, мальчик.
– Может, лучше коньячку? – воодушевился тот.
– Все равно… – пожала плечами Вика.
– Что у нас с коньяком, Артем? – обернувшись, на весь зал крикнул юнец.
– Очень большой выбор, – вырастая перед столиком, заученно отвечал официант. – Но из настоящих – армянский «Отборный», «Дагестанский», кизлярского разлива. Могу предложить и французский.
– Мне все равно… – монотонно повторила она, не замечая едких улыбок парней.
– Тогда это, Артем… принеси грамм по сто пятьдесят французского и это… чем там его закусывают?
– Лимон, шоколад, кофе… – начал перечислять вышколенный молодец, завистливо кося на левую руку знакомца, обосновавшуюся на ровной женской ножке.
Прыщавый отмахнулся, подвинул свой стул вплотную к девице. Усевшись поудобнее, закурил, сделал несколько жадных затяжек, поднес к ее лицу обмусоленный фильтр. Она обхватила его губами, затянулась, закашлялась…
В зале погасло центральное освещение – вокруг стало еще сумрачнее. Пенсионер в углу недовольно зашелестел газетой, и вездесущий Артем поспешил включить небольшую лампу на стене – над столом престарелого посетителя, так некстати засидевшегося в кафе и мешавшего заняться податливой женщиной. Затем наполнял ароматным коньяком тумблеры; гремел какой-то посудой; мелькал то тут, то там…
– А ты это… кого поминаешь-то? – кивнул юноша на полный вина бокал, покрытый кусочком хлеба.
– Это тебя не касается. И ты к этому не прикасайся, – отвечала она и, переигрывая в своем старании казаться беззаботной, кокетливо щелкнула ноготком по изрядно оттопырившейся складке на его штанах. – Ты делай свое дело, мальчик, и не задавай вопросов…
Прыщавый нетерпеливо докурил сигарету с испачканным помадой фильтром, бросил окурок в пепельницу и решительно вернулся к прежнему занятию – принялся страстно изучать коленки и бедра удивительно сговорчивой соседки.
Глотнув крепкого алкоголя, она прикрыла глаза, постаралась забыться и не думать о происходящем. Но внезапно показалось, будто телом ее занят не только юнец в белом свитере – руки того обосновались на гладком капроне, и в то же время кто-то копошился у ворота кофточки – ловко расстегивал верхние пуговицы…
Вика в ужасе открыла глаза: по другую сторону от Крокодила над ней нависал официант. От возмущения захватило дух, да едва набравши воздуху для крика, она лишь невразумительно замычала – наклонившись, Артем упредил – припал к ее губам, заодно прорвавшись ладонью к лифчику – под расстегнутый ворот.
«Пусть! Пусть Всеволод видит и это!» – передумав противиться, решила она и решительно обвила рукою шею официанта.
И вдруг, словно из другого, загробного мира – в ответ на это решение, послышался старческий голос:
– Вы хоть бы людей постеснялись. Развелось в городе проституток!..
Парни разом отпрянули от девицы.
Она поднялась; с трудом удерживая равновесие, достала из сумочки крупную купюру, бросила на стол; не оправляя одежды, мимоходом сняла с крючка дубленку и неверной походкой направилась к выходу…
– Я те щас башку оторву, старая козлятина!.. – взбесился Прыщавый.
Ухватившись за дверную ручку, Виктория обернулась:
– Крокодил, оставь человека в покое! Я жду тебя в машине…
Бордовая «десятка» отъехала от кафе на пару кварталов, прежде чем сидящая за рулем женщина произнесла с глухим безразличием:
– Можем остановиться, и ты трахнешь меня прямо здесь…
– Не, тут народ тусуется – опять найдется какой-нить урод. И не удобно в машине – тесно, – учуяв ее согласие на все, закапризничал мальчишка. Потом, покосившись на штаны, проворчал: – Да и не готов я – этот козел весь «аппетит» перебил!..
С тем же отрешенным безразличием она потянулась правой рукой к его джинсам, расстегнула молнию, скользнула узкой ладонью в ширинку… Мальчишка закатил глаза к светлому потолку салона, но, скоро спохватившись, испуганно напомнил:
– Знаешь, в твоем состоянии лучше рулить двумя руками. Я знаю одно место – тут недалеко. Езжай прямо. Мы там с пацанами травку покуриваем. Кстати, не хочешь попробовать?
Вика кивнула – ей действительно было все равно. Автомобиль поехал дальше по неширокой улице…
– Вот здесь сворачивай влево.
«Десятка» юркнула в темную арку, оказалась в захламленном, заброшенном дворике; двигатель смолк…
– Куда теперь?..
– В третий подъезд. Дом готовят к сносу, жильцов давно отселили. Там и трахнемся – никто не помешает. Пошли!..
Войдя в подъезд ветхого шестиэтажного дома, странная парочка – молодая женщина лет двадцати семи и восемнадцатилетний мальчишка, медленно поднималась по полуразрушенным ступеням грязной лестницы. «Аппетит» сызнова взыграл – поддерживая качавшуюся спутницу, Крокодил с нетерпеливой проворностью довершал начатое в кафе официантом: расстегивал пуговицы кофты, справлялся с застежкой дорогого черного лифчика… А, остановившись на четвертом этаже – изрядная порция алкоголя взбеленила дыхание – резко задрал ее юбку и, присев на корточки, одним движением стянул черные кружевные трусики.
И на это ответом последовало безмолвное равнодушие…
Желая поскорее покончить с мерзкой затеей, она послушно развернулась лицом к хлипким перилам, нагнулась. Однако прыщавый партнер отчего-то не спешил: несколько томительных минут женщина ощущала только его ладонь, без устали елозившую между ног. Вдоволь же насладившись податливым телом, он потянул ее дальше – к верхним этажам…
Закончив утомительное восхождение и толкнув дверь с выломанным замком, шлепнул по аппетитной попке:
– Заходи. И будь как дома.
Длинный коридор покинутой жильцами квартиры встретил тем же хламом и мусором. Вдобавок в квартире витал странный запах: смесь незнакомого аромата с затхлой кисловатой плесенью… Они вошли в просторную залу с единственным предметом мебели – сколоченным из грубых досок широким, почти двуспальный топчаном и с брошенными вдоль громоздкого сооружения двумя тощими старыми матрацами. Напротив – под грязным длинным окном, на корточках сидели и по очереди смолили общий бычок трое парней…
– Здорово, Генарик! – оскалился в улыбке один из них. – Торкнуться зашел?..
– И торкнуться, и подружку вот эту трахнуть. Целый час упрашивает, чтоб я ей своего дурака вогнал!.. – покачал тот в воздухе снятыми с девицы трусиками и для убедительности бесцеремонно задрал ее юбку: – Во! Видали?..
– Ты обещал: тут никого не будет, – тихо произнесла Виктория. В голосе не было ни возмущения, ни разочарования, ни удивления…
– А чо, они тебе мешают?! – усмехнулся Крокодил, подталкивая ее к топчану. – Падай вон на матрацы. Ща курнем и трахнемся…
Сам же подошел к сверстникам, принял от одного из них крошечный бумажный пакетик и начал мастерить сигарету. Сменив табак на зелье, щелкнул зажигалкой, сладко затянулся дурманящим дымком, передал сигарету следующему…
Все четверо жадно уставились на незнакомку, присевшую на деревянный лежак прямо перед ними.
Она была чертовски соблазнительна: стройная; с правильными чертами лица; с недлинными, но красиво уложенными волосами; с гладкой глянцевой кожей. И даже замутненный взор серых глаз, нетрезвые жесты с неловкой походкой – не отторгали, не портили ее внешности.
Девица даже не удосужилась запахнуть полы кофточки и расправить юбку – то ли была профессиональной шлюхой, то ли…
Впрочем, пацанов это не интересовало. Они бесцеремонно пялились на сползший вниз расстегнутый лифчик, на красивую грудь с набухшими от холода сосками. На ровные, обтянутые черными чулками ножки; на белевшие за широкими резинками чулок полоски голой кожи… А уж слегка раздвинутые бедра вкупе с отсутствием нижнего белья и вовсе дозволяли лицезреть то, отчего кровушка враз куда-то отливала от молодых бесшабашных голов…
Получив окурок обратно, Крокодил направился к случайной подружке:
– Держи.
– Что здесь? Конопля?.. – безучастно спросила она, принимая тлевший бычок.
– Х-хе… – присаживаясь рядом, опять показал тот желтые зубы. – Кому конопля, кому каннабис, кому укропчик… Не боись, дерьма не держим – из Грузии убойный товар поставляют. Горло не дерет и по вкусу – не сено. Ганжа – что надо!
Обычные сигареты Вика курила давно – со студенческой поры, а вот действие наркотика вкусила впервые. Дурман ложился на выпитый алкоголь, и после первых же затяжек легкая вуаль приятной слабости сковала мышцы; и без того размытое алкогольным туманом зрение, перестало различать даже лица сидевших в трех шагах мальчишек…
Тем временем Прыщавый по-хозяйски, словно возражений не предвиделось и в помине, снимал с нее оставшуюся одежду. Побросав на матрацы кофту с лифчиком и шаловливо оглядываясь на друзей, потискал упругую грудь… Двое приятелей беззвучно хихикали, третий громко ржал. Ни на миг не задумываясь о причинах покладистости – это были недоступные для его ума материи, заставил ее откинуться на топчан. Та покорно легла на спину и докуривала сигарету, пока узкая юбка медленно сползала по бедрам. Раздевая женщину, юнец отпускал пошлости, корчил рожи. Дружки гоготали над «представлением» и пожирали глазами открывавшуюся наготу…
Но даже подобное поведение четверых подонков не разбудило сознание Виктории, не всколыхнуло притупленный алкоголем и травкой стыд, не заставило воспротивиться, переменить пришедшее в кафе решение – Всеволод не отпускал ни на минуту.
Издевательской пытки она не выдержала, когда Прыщавый зашел слишком далеко – покончив с юбкой, попытался продемонстрировать «зрителям» самые интимные детали ее тела.
Отпихнув его, Вика устало сказала:
– Хватит, Крокодил паясничать – трахни меня и довольно. Нет больше сил, тебя терпеть. Да и пора мне отсюда убираться.
– Ладно, щас, – оскалился тот и подмигнул парням: – Щас еще по одной курнем, и я так и быть – засажу тебе по самые жабры.
Вновь у окна зашуршал мизерный пакетик…
Устраивать порно-шоу – отдаваться на топчане, прямо перед троицей недорослей, все же не хотелось. Она поднялась; в одних чулках и полусапожках сделала несколько неверных шагов к большому мутному окну, дабы упереться руками в край грязно-серого подоконника. Но голова вдруг закружилась, все вокруг поплыло… Рядом вмиг оказались дружки Крокодила – помогли неровно простучать каблуками в обратном направлении и снова упасть на матрацы.
Пока Прыщавый ухмыляясь, деловито набивал сигарету, прикуривал и скидывал джинсы, приятели расположились вокруг обнаженной женщины. Несколько минут она не замечала любопытных созерцателей; потом, понемногу придя в себя, равнодушно взирала в почерневший потолок и терпела прикосновения, покуда чья-то осмелевшая рука не добралась до лобка. Отвесив ей звонкий шлепок, Виктория позвала:
– Крокодил, сколько же можно ждать?!
Наконец, он сподобился, подошел; подхватил под коленки ее ноги…
– Ну, вот и «славно»!.. Гаже уж некуда, – беззвучно говорила она, ритмично покачиваясь на неудобном ложе. И, смирившись с настырными повесами, теребившими соски колыхавшейся груди; ползавшими ладонями по всему ее телу, она лишь морщилась от застарелой пыли и, подгоняя время, твердила, точно молитву: – Теперь ты обязан забыть меня. Навсегда вычеркнуть из своей памяти. Навсегда…
Еще немножко… и можно будет покончить с гнусным занятием, одеться, спуститься к машине; убравшись подальше от этого дома, привести себя в порядок – выпить где-нибудь крепкого кофе и уехать домой. Дома она прямиком направится в ванную, подольше постоит под горячим душем – отмоется от всей этой грязи… И больше уж никогда не появится в маленьком убогом городке. И непременно забудет весь этот кошмар, сотрет его без остатка из анналов своей памяти…
Не прерывая сладостного действа, Прыщавый подал вернувшуюся от дружков сигарету. Вика отказалась – рассудку и так уж хватало туману, да все четверо проявили необъяснимую настойчивость – чуть не насильно заставили затягиваться…
Сигарета показалась крепче первой, аромат другим. Горло будто царапало дымом – она закашлялась; конечности быстро становились ватными. Докурить не смогла – окурок выпал из побледневших губ; сознание окончательно подернулось густой пеленой. Все куда-то поплыло и перестало восприниматься реальностью.
Испустив протяжный стон, Крокодил обмяк, отошел… и тут же ее ножки подхватил кто-то другой – освободившееся место попытался занять следующий. Скинув с себя мальчишеские ладони и, с трудом поднявшись, Виктория оттолкнула похотливого наглеца; неуверенно встала, попыталась соорентироваться и вспомнить, где одежда. Но, почувствовав подступившую тошноту, на миг закрыла глаза; по телу прокатилась холодная волна, на лбу выступила испарина… Теряя равновесие, она покачнулась…
А четверо парней, точно того и ждали – вновь бросили на твердый лежак, жадно облепили со всех сторон…
Остатки сознания лишь на короткий миг охватил панический страх, но больше не оставалось ни сил, ни желания сопротивляться. Она слышала где-то вдали противные голоса, омерзительный смех, возню, шаги; чувствовала чьи-то сильные пальцы, снимающие с нее золотые украшения: кольца, серьги, цепочку. Казалось, что десятки рук одновременно ощупывают ее плоть…
– Смотри же! Хорошенько смотри! Полюбуйся на ту, которую любил!.. – машинально шептали губы. – Видишь, какая я дрянь?! Доступная кому угодно шлюха! Прокляни меня, Всеволод!! Прокляни, забудь и отпусти!.. Дай, наконец, свободы!..
– Чо она там, мля, бормочет? – доносился чужой голос.
– Хрен ее разберет! Пусть бормочет, нам какое дело?.. – отвечал ему другой, столь же незнакомый мальчишеский альт.
– С головой, по-моему, телка не дружит.
– Зачем тебе голова?! Мне лично больше нравится вот эта штучка! Глянь сюда…
– Ногами к окну разверните – к свету!
Ее снова подхватили и как будто долгое время куда-то несли, волокли, переворачивали…
– Подтаскивай ближе. Клади задницей на самый край!..
– Отлично!
– Раздвигайте… Шире-шире – не стесняйтесь! Вот так и держите…
– Класс!
– Офигенный видок!
– Дай-ка ей колес. Чтоб до утра не очухалась.
Кто-то заставил приоткрыть расслабленные губки, пропихнул в рот какие-то таблетки.
– Глотай! – услышала она, – сейчас полегче станет.
Вика попыталась отвернуть голову вбок и выплюнуть непонятное снадобье.
– Глотай, я сказал, сука!! – сдавил кто-то щеки.
Пришлось сделать усилие – послушно проглотить две или три таблетки…
Потом голосов стало больше.
– Привет, Евген! Проститутку что ль сняли?
– Не-е… с Генариком приперлась. Сама умоляла, чтоб оттрахали.
– Клеевая киска. Пьяная, что ль?..
– Обкурилась чуток и колес дали. Щас первый торчок пройдет, поживее будет…
И ей действительно становилось лучше – приступы тошноты так же неожиданно прекратились, как и начались; лоб уж не покрывался холодным потом; губы порозовели. Однако улучшение было чудным и необычным: равнодушие сменилось интересом; творившееся с ней вдруг представилось чем-то увлекательным и совсем не мерзким, не отвратительным…
«Он отпускает меня! Барклай меня отпускает!! – осенила счастливая догадка. – Или так восхитительно действует грузинская травка?.. И пусть действует – какая разница?! Разве это не выход?! Ведь я чувствую себя легко и абсолютно свободно!!!»
И со сладостной улыбкой на устах, Виктория окончательно утеряла над собой контроль. Невесть откуда появились силы, веселость, азарт, возбуждение; на короткое время вернулась острота зрения.
Приподняв голову, она обнаружила себя лежащей поперек матрацев в неудобной и предельно откровенной позе; успела рассмотреть лица мальчишек, плотным рядком седевших на корточках у топчана – кажется, их стало пятеро или шестеро… Двое крайних, разведя и согнув ее ноги в коленях, крепко держали голени с торчащими кверху тонкими каблуками полусапожек, остальные безбоязненно и по-свойски исследовали бедра, лобок, ягодицы…
– Клеевая стрижка. Ровненькая!
– Под этого… как его?.. Под вождя революции! Ха-ха-а!..
– Не, тот на портретах почти лысый…
– Так и здесь волос не много – только сверху!..
– Х-хе…
Увиденное не взволновало, не вызвало истерику, протест, а напротив – позабавило и еще сильнее возбудило. Вырвавшись из цепких рук, она проворно скинула надоевшую узкую обувь, разбросала по комнате чулки и… позабыв о Барклае и обо всем на свете, отдалась разнузданной похоти…
Не вышло. Не успела.
Да и не знала: поездом, автобусом или на такси уехал Всеволод в свой гарнизон.
Не получилось, за что теперь и приходилось расплачиваться мучительным сожалением, болью, отдающей прямо в сердце. Ведь все могло сложиться иначе…
Она ненавидела эту формулировку: «Пропал без вести». Сколько уж их пропало – кануло в вечность, пока довелось поработать в гарнизон «Южный»!.. За три года чудо случилось однажды – разведка каким-то образом выяснила: пропавший спецназовец жив и томится в плену. Командование через посредников вышло на полевого командира; переговоры были долгие, трудные и, в конце концов, счастливчика на кого-то обменяли.
Остальные до сих пор числились в том списке «подвешенных» между жизнью и смертью, хотя почти все обитатели гарнизона, не произнося вслух, понимали: этих людей никогда уж больше не вернуть, не увидеть…
Немного оклемавшись после страшного известия, Виктория приехала к командиру бригады и узнала ужасные подробности гибели группы Барклая. Но даже после того обстоятельного разговора не хотелось верить в его смерть – нескольких тел на месте катастрофы вертолета обнаружить не удалось. Разум с холодным бесстрастием отвергал возможность чудесного совпадения, а сердце упрямо заставляло надеяться…
Она и верила, и не верила…
И тоска со щемящей болью тянула, звала к тем местам, где они когда-то бывали вместе. Она заходила в уютное кафе и садилась за тот самый столик, за которым неоднократно ужинали, болтали, улыбались друг другу; повторяла маршрут их вечерних прогулок – бродила теми же улочками; подходила к его дому и подолгу смотрела на темные, безжизненные окна в четвертом этаже… Трижды, не отдавая себе отчета, зачем-то ездила на железнодорожный вокзал в Минводы – просто стояла на перроне и встречала поезд из Грозного с зыбкой, отчаянной надеждой: а вдруг мелькнет знакомое, дорогое лицо?..
* * *
Утром тридцатого декабря Вика снова отправилась в небольшой городок, приютивший на своей окраине гарнизон «Южный». Тоска по пропавшему Всеволоду привела ее в то же кафе с неброской надписью «Визит» на светло-бежевой вывеске…Посетителей до обеда здесь и раньше бывало немного, а уж накануне всеми любимого праздника в зале с приглушенным ровным светом она насчитала двоих: в самом углу за чашечкой кофе читал газету старичок, а у барной стойки завис прыщавый юнец в мятых джинсах и длинном белом свитере навыпуск.
Девушка повесила на крючок короткую дубленку, подошла к знакомому столику, села, бездумно полистала меню…
– Вы уже выбрали что-нибудь? – заботливо поинтересовался официант, вынырнувший из полумрака.
– Бокал сухого вина, пожалуйста. Или нет – лучше два.
– Может быть, бутылку?
– Хорошо. Принесите бутылку и два бокала.
– Вы кого-то ждете?
– Мне просто нужно два бокала.
– Понятно, сделаем. Из закуски могу предложить салаты, горячие блюда…
– Нет, спасибо. Только вино. Хотя… захватите кусочек хлеба.
– Одну минутку… – поклонился он и исчез.
Заказ был исполнен расторопно; молодой человек откупорил бутылку, аккуратно наполнил оба фужера…
– Если вам что-то понадобится – я за стойкой, – известил он удаляясь.
Заняв же свое место напротив прыщавого паренька в свитере, кивнул на симпатичную шатенку и, хитро подмигнув, поделился впечатлением:
– Не первый раз ее вижу. Знойная стервочка…
Приятель оглянулся, с интересом осмотрел привлекательную особу в короткой юбке и полусапожках на высоком каблуке. Оценив же стройность ножек и соблазнительность форм, проскрипел:
– Ничего бабенка. На разок бы сгодилась.
– Видать у мадам неприятности – целую бутылку собралась вылакать в одиночку…
Не замечая пристального к себе внимания, Вика положила хлеб на бокал Барклая, подняла свой и, вздохнув, прошептала:
– Я знаю: ты никогда не вернешься. Такие всегда доводят дела до конца, до логического завершения и… не возвращаются. И все же я хочу выпить за тебя, Всеволод!
Вкусив терпкий, приятный вкус красного вина, она вновь наполнила бокал; помолчала, разглядывая рубиновые блики на столе…
– Упокой твою душу, Господи. Где бы ты сейчас ни находился, пусть тебе будет хорошо!.. – произнесла девушка прежде, чем осушить вторую порцию.
Парни продолжали без утайки наблюдать за одинокой незнакомкой.
– Займись – времени у тебя навалом, – посоветовал гарсон, поочередно натирая полотенцем стоявшие длинным рядком сауэры.
– Легко! – допивая дешевое пиво, оскалился прыщавый. – Не даст, так винцом угостит! Пиво уж надоело…
– Верно мыслишь, – усмехаясь, согласился тот.
Наполненный и предназначенный для любимого мужчины бокал так и стоял нетронутым. Стоял именно там, где он обычно садился. Взор ее затуманился то ли от слез, то ли от выпитого вина, но рука сызнова потянулась к бутылке…
Внезапно рядом возникла фигура официанта:
– Позвольте за вами поухаживать.
А пока он наполнял фужер, кто-то бесцеремонно уселся на место Всеволода…
– Что это значит?! Здесь занято! – возмутилась Виктория – напротив маячила довольная физиономия прыщавого мальчишки.
– Вы его не бойтесь, он у нас безобидный, – успокоил служащий кафе, незаметно поставив на стол третью емкость. – Еще что-нибудь желаете?
– Я хочу, чтобы он освободил это место! – стараясь казаться трезвой, отчеканила она.
– Пересядь, – распорядился молодой человек.
– А тут разрешается? – съязвил юнец, перемещая костлявую задницу на стул, стоящий рядом с девушкой.
С молчаливым отвращением Вика разглядывала непоседливого нахала и не спешила с ответом…
«А почему бы, не попробовать излечиться от воспоминаний более радикальным способом? – внезапно подумала она. – Всеволод меня держит, не отпускает. Сколько уж не нахожу себе места? Так недолго сойти с ума. А что если сотворить нечто ужасное, нестерпимо гадкое, мерзкое?.. Такое, после чего неотступно преследующий образ Барклая непременно возненавидит, забудет, исчезнет, навсегда отпустив на волю. Вот взять и дозволить этому самодовольному ублюдку исполнить все похотливые желания, нарисованные на пакостной прыщавой роже! О возвращении хотя бы на одну ночь к бывшему мужу я уж думала, но его кандидатура не годится – все ж, когда-то любила… – мучительно искала она выход из безнадежного тупика. – А вот этот уродец, пожалуй, устроил бы!.. Вполне походящий тип – хуже не сыскать во всем городке!..»
Худая тщедушная ладонь с обгрызенными ногтями на пальцах потянулась ко второму, наполненному вином бокалу.
– Не тронь! – повысила голос шатенка и пододвинула к нему бутылку с остатками вина.
Прыщавый плеснул из нее в пустой фужер и скрипучим голосом представился:
– Геннадий. А тебя как предки нарекли?
– Геннадий… – повторила она и усмехнулась фамильярности. – Гена, значит?.. Я тебя буду звать Крокодилом. Не возражаешь?
– Мне пофиг, зови, как хочешь, – оскалил тот в широкой улыбке неровные зубы. – Давай, за знакомство.
Виктория уже пила через силу; мальчишка же запросто влил вино в большой, как у птенца рот, и с той же беспечностью опустил ладонь на запястье соседки. Не услышав протеста, мгновенно осмелел – погладив руку, коснулся плеча, волос…
Она закрыла газа, опустила голову, с брезгливой дрожью вынося отвратительные прикосновения. Потом ладонь прыщавого убралась, исчезла. И вдруг появилась под столом, мягко опустившись на ее коленку…
«Ну вот, не долго пришлось ждать. Надеюсь, Всеволод это видит. Или чувствует мою измену, – обреченно подумала молодая женщина. – Давай, Крокодил – действуй. В другой раз давно получил бы бутылкой по убогой мордашке. А сегодня все можно. И даже нужно. Давай же, не стесняйся!..»
И тот не стеснялся. Напротив – не встречая сопротивления, наглел с каждой минутой – рука уж не робко покоилась на гладком бедре, а сновала челноком, с каждым движением забираясь выше под юбку…
– Закажи мне водки, – тихо попросила она.
– А ты заплатишь?
– О, господи!.. Не волнуйся, мальчик.
– Может, лучше коньячку? – воодушевился тот.
– Все равно… – пожала плечами Вика.
– Что у нас с коньяком, Артем? – обернувшись, на весь зал крикнул юнец.
– Очень большой выбор, – вырастая перед столиком, заученно отвечал официант. – Но из настоящих – армянский «Отборный», «Дагестанский», кизлярского разлива. Могу предложить и французский.
– Мне все равно… – монотонно повторила она, не замечая едких улыбок парней.
– Тогда это, Артем… принеси грамм по сто пятьдесят французского и это… чем там его закусывают?
– Лимон, шоколад, кофе… – начал перечислять вышколенный молодец, завистливо кося на левую руку знакомца, обосновавшуюся на ровной женской ножке.
Прыщавый отмахнулся, подвинул свой стул вплотную к девице. Усевшись поудобнее, закурил, сделал несколько жадных затяжек, поднес к ее лицу обмусоленный фильтр. Она обхватила его губами, затянулась, закашлялась…
В зале погасло центральное освещение – вокруг стало еще сумрачнее. Пенсионер в углу недовольно зашелестел газетой, и вездесущий Артем поспешил включить небольшую лампу на стене – над столом престарелого посетителя, так некстати засидевшегося в кафе и мешавшего заняться податливой женщиной. Затем наполнял ароматным коньяком тумблеры; гремел какой-то посудой; мелькал то тут, то там…
– А ты это… кого поминаешь-то? – кивнул юноша на полный вина бокал, покрытый кусочком хлеба.
– Это тебя не касается. И ты к этому не прикасайся, – отвечала она и, переигрывая в своем старании казаться беззаботной, кокетливо щелкнула ноготком по изрядно оттопырившейся складке на его штанах. – Ты делай свое дело, мальчик, и не задавай вопросов…
Прыщавый нетерпеливо докурил сигарету с испачканным помадой фильтром, бросил окурок в пепельницу и решительно вернулся к прежнему занятию – принялся страстно изучать коленки и бедра удивительно сговорчивой соседки.
Глотнув крепкого алкоголя, она прикрыла глаза, постаралась забыться и не думать о происходящем. Но внезапно показалось, будто телом ее занят не только юнец в белом свитере – руки того обосновались на гладком капроне, и в то же время кто-то копошился у ворота кофточки – ловко расстегивал верхние пуговицы…
Вика в ужасе открыла глаза: по другую сторону от Крокодила над ней нависал официант. От возмущения захватило дух, да едва набравши воздуху для крика, она лишь невразумительно замычала – наклонившись, Артем упредил – припал к ее губам, заодно прорвавшись ладонью к лифчику – под расстегнутый ворот.
«Пусть! Пусть Всеволод видит и это!» – передумав противиться, решила она и решительно обвила рукою шею официанта.
И вдруг, словно из другого, загробного мира – в ответ на это решение, послышался старческий голос:
– Вы хоть бы людей постеснялись. Развелось в городе проституток!..
Парни разом отпрянули от девицы.
Она поднялась; с трудом удерживая равновесие, достала из сумочки крупную купюру, бросила на стол; не оправляя одежды, мимоходом сняла с крючка дубленку и неверной походкой направилась к выходу…
– Я те щас башку оторву, старая козлятина!.. – взбесился Прыщавый.
Ухватившись за дверную ручку, Виктория обернулась:
– Крокодил, оставь человека в покое! Я жду тебя в машине…
Бордовая «десятка» отъехала от кафе на пару кварталов, прежде чем сидящая за рулем женщина произнесла с глухим безразличием:
– Можем остановиться, и ты трахнешь меня прямо здесь…
– Не, тут народ тусуется – опять найдется какой-нить урод. И не удобно в машине – тесно, – учуяв ее согласие на все, закапризничал мальчишка. Потом, покосившись на штаны, проворчал: – Да и не готов я – этот козел весь «аппетит» перебил!..
С тем же отрешенным безразличием она потянулась правой рукой к его джинсам, расстегнула молнию, скользнула узкой ладонью в ширинку… Мальчишка закатил глаза к светлому потолку салона, но, скоро спохватившись, испуганно напомнил:
– Знаешь, в твоем состоянии лучше рулить двумя руками. Я знаю одно место – тут недалеко. Езжай прямо. Мы там с пацанами травку покуриваем. Кстати, не хочешь попробовать?
Вика кивнула – ей действительно было все равно. Автомобиль поехал дальше по неширокой улице…
– Вот здесь сворачивай влево.
«Десятка» юркнула в темную арку, оказалась в захламленном, заброшенном дворике; двигатель смолк…
– Куда теперь?..
– В третий подъезд. Дом готовят к сносу, жильцов давно отселили. Там и трахнемся – никто не помешает. Пошли!..
Войдя в подъезд ветхого шестиэтажного дома, странная парочка – молодая женщина лет двадцати семи и восемнадцатилетний мальчишка, медленно поднималась по полуразрушенным ступеням грязной лестницы. «Аппетит» сызнова взыграл – поддерживая качавшуюся спутницу, Крокодил с нетерпеливой проворностью довершал начатое в кафе официантом: расстегивал пуговицы кофты, справлялся с застежкой дорогого черного лифчика… А, остановившись на четвертом этаже – изрядная порция алкоголя взбеленила дыхание – резко задрал ее юбку и, присев на корточки, одним движением стянул черные кружевные трусики.
И на это ответом последовало безмолвное равнодушие…
Желая поскорее покончить с мерзкой затеей, она послушно развернулась лицом к хлипким перилам, нагнулась. Однако прыщавый партнер отчего-то не спешил: несколько томительных минут женщина ощущала только его ладонь, без устали елозившую между ног. Вдоволь же насладившись податливым телом, он потянул ее дальше – к верхним этажам…
Закончив утомительное восхождение и толкнув дверь с выломанным замком, шлепнул по аппетитной попке:
– Заходи. И будь как дома.
Длинный коридор покинутой жильцами квартиры встретил тем же хламом и мусором. Вдобавок в квартире витал странный запах: смесь незнакомого аромата с затхлой кисловатой плесенью… Они вошли в просторную залу с единственным предметом мебели – сколоченным из грубых досок широким, почти двуспальный топчаном и с брошенными вдоль громоздкого сооружения двумя тощими старыми матрацами. Напротив – под грязным длинным окном, на корточках сидели и по очереди смолили общий бычок трое парней…
– Здорово, Генарик! – оскалился в улыбке один из них. – Торкнуться зашел?..
– И торкнуться, и подружку вот эту трахнуть. Целый час упрашивает, чтоб я ей своего дурака вогнал!.. – покачал тот в воздухе снятыми с девицы трусиками и для убедительности бесцеремонно задрал ее юбку: – Во! Видали?..
– Ты обещал: тут никого не будет, – тихо произнесла Виктория. В голосе не было ни возмущения, ни разочарования, ни удивления…
– А чо, они тебе мешают?! – усмехнулся Крокодил, подталкивая ее к топчану. – Падай вон на матрацы. Ща курнем и трахнемся…
Сам же подошел к сверстникам, принял от одного из них крошечный бумажный пакетик и начал мастерить сигарету. Сменив табак на зелье, щелкнул зажигалкой, сладко затянулся дурманящим дымком, передал сигарету следующему…
Все четверо жадно уставились на незнакомку, присевшую на деревянный лежак прямо перед ними.
Она была чертовски соблазнительна: стройная; с правильными чертами лица; с недлинными, но красиво уложенными волосами; с гладкой глянцевой кожей. И даже замутненный взор серых глаз, нетрезвые жесты с неловкой походкой – не отторгали, не портили ее внешности.
Девица даже не удосужилась запахнуть полы кофточки и расправить юбку – то ли была профессиональной шлюхой, то ли…
Впрочем, пацанов это не интересовало. Они бесцеремонно пялились на сползший вниз расстегнутый лифчик, на красивую грудь с набухшими от холода сосками. На ровные, обтянутые черными чулками ножки; на белевшие за широкими резинками чулок полоски голой кожи… А уж слегка раздвинутые бедра вкупе с отсутствием нижнего белья и вовсе дозволяли лицезреть то, отчего кровушка враз куда-то отливала от молодых бесшабашных голов…
Получив окурок обратно, Крокодил направился к случайной подружке:
– Держи.
– Что здесь? Конопля?.. – безучастно спросила она, принимая тлевший бычок.
– Х-хе… – присаживаясь рядом, опять показал тот желтые зубы. – Кому конопля, кому каннабис, кому укропчик… Не боись, дерьма не держим – из Грузии убойный товар поставляют. Горло не дерет и по вкусу – не сено. Ганжа – что надо!
Обычные сигареты Вика курила давно – со студенческой поры, а вот действие наркотика вкусила впервые. Дурман ложился на выпитый алкоголь, и после первых же затяжек легкая вуаль приятной слабости сковала мышцы; и без того размытое алкогольным туманом зрение, перестало различать даже лица сидевших в трех шагах мальчишек…
Тем временем Прыщавый по-хозяйски, словно возражений не предвиделось и в помине, снимал с нее оставшуюся одежду. Побросав на матрацы кофту с лифчиком и шаловливо оглядываясь на друзей, потискал упругую грудь… Двое приятелей беззвучно хихикали, третий громко ржал. Ни на миг не задумываясь о причинах покладистости – это были недоступные для его ума материи, заставил ее откинуться на топчан. Та покорно легла на спину и докуривала сигарету, пока узкая юбка медленно сползала по бедрам. Раздевая женщину, юнец отпускал пошлости, корчил рожи. Дружки гоготали над «представлением» и пожирали глазами открывавшуюся наготу…
Но даже подобное поведение четверых подонков не разбудило сознание Виктории, не всколыхнуло притупленный алкоголем и травкой стыд, не заставило воспротивиться, переменить пришедшее в кафе решение – Всеволод не отпускал ни на минуту.
Издевательской пытки она не выдержала, когда Прыщавый зашел слишком далеко – покончив с юбкой, попытался продемонстрировать «зрителям» самые интимные детали ее тела.
Отпихнув его, Вика устало сказала:
– Хватит, Крокодил паясничать – трахни меня и довольно. Нет больше сил, тебя терпеть. Да и пора мне отсюда убираться.
– Ладно, щас, – оскалился тот и подмигнул парням: – Щас еще по одной курнем, и я так и быть – засажу тебе по самые жабры.
Вновь у окна зашуршал мизерный пакетик…
Устраивать порно-шоу – отдаваться на топчане, прямо перед троицей недорослей, все же не хотелось. Она поднялась; в одних чулках и полусапожках сделала несколько неверных шагов к большому мутному окну, дабы упереться руками в край грязно-серого подоконника. Но голова вдруг закружилась, все вокруг поплыло… Рядом вмиг оказались дружки Крокодила – помогли неровно простучать каблуками в обратном направлении и снова упасть на матрацы.
Пока Прыщавый ухмыляясь, деловито набивал сигарету, прикуривал и скидывал джинсы, приятели расположились вокруг обнаженной женщины. Несколько минут она не замечала любопытных созерцателей; потом, понемногу придя в себя, равнодушно взирала в почерневший потолок и терпела прикосновения, покуда чья-то осмелевшая рука не добралась до лобка. Отвесив ей звонкий шлепок, Виктория позвала:
– Крокодил, сколько же можно ждать?!
Наконец, он сподобился, подошел; подхватил под коленки ее ноги…
– Ну, вот и «славно»!.. Гаже уж некуда, – беззвучно говорила она, ритмично покачиваясь на неудобном ложе. И, смирившись с настырными повесами, теребившими соски колыхавшейся груди; ползавшими ладонями по всему ее телу, она лишь морщилась от застарелой пыли и, подгоняя время, твердила, точно молитву: – Теперь ты обязан забыть меня. Навсегда вычеркнуть из своей памяти. Навсегда…
Еще немножко… и можно будет покончить с гнусным занятием, одеться, спуститься к машине; убравшись подальше от этого дома, привести себя в порядок – выпить где-нибудь крепкого кофе и уехать домой. Дома она прямиком направится в ванную, подольше постоит под горячим душем – отмоется от всей этой грязи… И больше уж никогда не появится в маленьком убогом городке. И непременно забудет весь этот кошмар, сотрет его без остатка из анналов своей памяти…
Не прерывая сладостного действа, Прыщавый подал вернувшуюся от дружков сигарету. Вика отказалась – рассудку и так уж хватало туману, да все четверо проявили необъяснимую настойчивость – чуть не насильно заставили затягиваться…
Сигарета показалась крепче первой, аромат другим. Горло будто царапало дымом – она закашлялась; конечности быстро становились ватными. Докурить не смогла – окурок выпал из побледневших губ; сознание окончательно подернулось густой пеленой. Все куда-то поплыло и перестало восприниматься реальностью.
Испустив протяжный стон, Крокодил обмяк, отошел… и тут же ее ножки подхватил кто-то другой – освободившееся место попытался занять следующий. Скинув с себя мальчишеские ладони и, с трудом поднявшись, Виктория оттолкнула похотливого наглеца; неуверенно встала, попыталась соорентироваться и вспомнить, где одежда. Но, почувствовав подступившую тошноту, на миг закрыла глаза; по телу прокатилась холодная волна, на лбу выступила испарина… Теряя равновесие, она покачнулась…
А четверо парней, точно того и ждали – вновь бросили на твердый лежак, жадно облепили со всех сторон…
Остатки сознания лишь на короткий миг охватил панический страх, но больше не оставалось ни сил, ни желания сопротивляться. Она слышала где-то вдали противные голоса, омерзительный смех, возню, шаги; чувствовала чьи-то сильные пальцы, снимающие с нее золотые украшения: кольца, серьги, цепочку. Казалось, что десятки рук одновременно ощупывают ее плоть…
– Смотри же! Хорошенько смотри! Полюбуйся на ту, которую любил!.. – машинально шептали губы. – Видишь, какая я дрянь?! Доступная кому угодно шлюха! Прокляни меня, Всеволод!! Прокляни, забудь и отпусти!.. Дай, наконец, свободы!..
– Чо она там, мля, бормочет? – доносился чужой голос.
– Хрен ее разберет! Пусть бормочет, нам какое дело?.. – отвечал ему другой, столь же незнакомый мальчишеский альт.
– С головой, по-моему, телка не дружит.
– Зачем тебе голова?! Мне лично больше нравится вот эта штучка! Глянь сюда…
– Ногами к окну разверните – к свету!
Ее снова подхватили и как будто долгое время куда-то несли, волокли, переворачивали…
– Подтаскивай ближе. Клади задницей на самый край!..
– Отлично!
– Раздвигайте… Шире-шире – не стесняйтесь! Вот так и держите…
– Класс!
– Офигенный видок!
– Дай-ка ей колес. Чтоб до утра не очухалась.
Кто-то заставил приоткрыть расслабленные губки, пропихнул в рот какие-то таблетки.
– Глотай! – услышала она, – сейчас полегче станет.
Вика попыталась отвернуть голову вбок и выплюнуть непонятное снадобье.
– Глотай, я сказал, сука!! – сдавил кто-то щеки.
Пришлось сделать усилие – послушно проглотить две или три таблетки…
Потом голосов стало больше.
– Привет, Евген! Проститутку что ль сняли?
– Не-е… с Генариком приперлась. Сама умоляла, чтоб оттрахали.
– Клеевая киска. Пьяная, что ль?..
– Обкурилась чуток и колес дали. Щас первый торчок пройдет, поживее будет…
И ей действительно становилось лучше – приступы тошноты так же неожиданно прекратились, как и начались; лоб уж не покрывался холодным потом; губы порозовели. Однако улучшение было чудным и необычным: равнодушие сменилось интересом; творившееся с ней вдруг представилось чем-то увлекательным и совсем не мерзким, не отвратительным…
«Он отпускает меня! Барклай меня отпускает!! – осенила счастливая догадка. – Или так восхитительно действует грузинская травка?.. И пусть действует – какая разница?! Разве это не выход?! Ведь я чувствую себя легко и абсолютно свободно!!!»
И со сладостной улыбкой на устах, Виктория окончательно утеряла над собой контроль. Невесть откуда появились силы, веселость, азарт, возбуждение; на короткое время вернулась острота зрения.
Приподняв голову, она обнаружила себя лежащей поперек матрацев в неудобной и предельно откровенной позе; успела рассмотреть лица мальчишек, плотным рядком седевших на корточках у топчана – кажется, их стало пятеро или шестеро… Двое крайних, разведя и согнув ее ноги в коленях, крепко держали голени с торчащими кверху тонкими каблуками полусапожек, остальные безбоязненно и по-свойски исследовали бедра, лобок, ягодицы…
– Клеевая стрижка. Ровненькая!
– Под этого… как его?.. Под вождя революции! Ха-ха-а!..
– Не, тот на портретах почти лысый…
– Так и здесь волос не много – только сверху!..
– Х-хе…
Увиденное не взволновало, не вызвало истерику, протест, а напротив – позабавило и еще сильнее возбудило. Вырвавшись из цепких рук, она проворно скинула надоевшую узкую обувь, разбросала по комнате чулки и… позабыв о Барклае и обо всем на свете, отдалась разнузданной похоти…