Страница:
Поэтому, как мы показали на примере, во всем театре этого видимого мира, в Ветхом завете и в новом, в любой заповеди церковной, наконец, и в тебе самом, и в любом человеческом деле снаружи – плоть, а внутри – дух. Если мы не будем менять этот порядок, но не станем слишком доверяться тому, что видно, за исключением разве того, что важно для лучшего, то мы заметим, что дух всегда в том, в чем есть любовь; тогда мы не уйдем в печали как те всегда слабые дети (о которых говорится в пословице), как животные, как сухие кости, не имеющие духа (о которых сказано у пророка), как сонные, тупые, сварливые, злобные сплетники, но как возвышенные во Христе, богатые любовью, сильные и стойкие в любых обстоятельствах, снисходительные к малому, стремящиеся к великому, полные усердия, полные знания; кто отвергает это знание, тех отвергает и Господь знаний. Ведь невежество, которое почти всегда сопровождает невосприимчивость и которое греки красиво называют, действует одно, чтобы – как говорит Исайя – мы ничему не верили и говорили пустое, замышляли муку и рождали несправедливость, чтобы всегда в тревоге и в рабстве посвящали себя обрядам иудейским. Об этом говорит Павел: «Свидетельствую им, что имеют ревность по Богу, но не по знанию». О чем же они не ведали? А как раз о цели закона христова. Христос же – Дух, любовь. Еще яснее описывает он несчастное и бесполезное их рабство во плоти. Он говорит: «Потому мой народ пойдет в плен. Что не было у него знания. И вельможи его погибнут от голода, и множество его будет томиться жаждой». Неудивительно, что народ служит началам этого мира; конечно. Невежественный народ, который мудр только чужим умом (de alieno pectore). Гораздо удивительнее, что вроде бы лучшие в христианской религии люди погибают в этом пленении от голода и иссыхают от жажды. Почему они погибают от голода? Потому что не научились у Христа преломлять ячменные хлеба. Они только облизывают жесткий стручок, а сердцевины не находят. Почему они иссыхают от жажды? Потому что не научились у Моисея исторгать воду из камня духовного. Они не зачерпнули из рек, которые, как живая вода, текут из тела Христова. Но это сказано о духе, а не о плоти. Поэтому ты, брат мой, тщательно изучив это правило, не отягощай себя скорбным трудом, а избегай его и по мере возможности, быстро став сильным и крепким во Христе, не ползай по земле с нечистыми зверьми, но всегда опирайся на эти крылья. Платон полагает, что они начинают расти в душах, пробужденных жаром любви; поднимайся сам, как Иаков, по ступеням некоей лестницы от тела к духу, от мира видимого к невидимому, от буквы к таинству, от чувственного к умопостигаемому, от сложного к простому. Так господь со своей стороны приблизится к тому, кто приближается к Нему; и если ты приложишь усилия, чтобы выбраться из своего тумана и шума чувств, Он поспешит навстречу из своего света неприступного и своего непостижимого молчания, в котором не только всякое смятение чувств, но и все умопостигаемые образы затихают.
Шестое правило
И так как тому, кто пишет, сама собой приходит одна мысль за другой, прибавлю-ка я шестое правило, которое определенным образом родственно изложенным выше; оно столь же необходимо всем для спасения, сколь мало людей имеют о нем попечение. Оно заключается в том, что душа человека, стремящегося ко Христу, возможно больше должна отличаться от дел и мнений толпы (vulgus) и нигде, кроме одного Христа, не искать примера благочестия. Ведь Он – единственный образец; каждый, кто отклонится хотя бы на палец, отойдет от правды и потеряет дорогу. Поэтому, конечно, Платон вполне весомо говорит во многих местах своего «Государства», что тот не может постоянно сохранять свою добродетель, кто не напитал свой дух(mens), определенными представлениями (opiniones) о постыдном и честном. Насколько же гибельнее, когда в глубине сердца укореняются ложные представления о том, что относится к спасению? Поэтому он полагает. Что прежде всего надлежит заботиться о том. Чтобы те стражи, которые должны быть свободны от всякого позора, запечатлели в своем сердце как некие наисвятейшие законы наилучшие и наивернейшие представления о том, чего следует избегать. А к чему стремиться. Ведь каждый человек проявляет в нравах то, что с помощью убеждения глубоко укоренилось в его душе. Поэтому основная забота христиан должна быть в том, чтобы дети уже с колыбели среди нежностей кормилиц и родительских поцелуев, в руках образованных людей питались убеждениями, достойными Христа, так как ничто не укореняется в душе глубже и не остается в ней крепче того, что, по словам Фабия, внушают с ранних лет. Далеко-далеко от детских ушек должны быть любовные песенки, которые поют христиане в своих домах и снаружи, – они грязнее, чем когда-либо слыхивали язычники. Пусть дети не слышат, как рыдает мать о потери вещи, как лишившись сестры, кричит. Что она несчастная и покинутая. Пусть не услышат они отца. Упрекающего в лени того, кто не воздал за обиду сторицей, восхищающегося теми, кто каким-то образом приумножил состояние. Человеческий ум склонен к порокам. Подхватывает гибельный пример совсем как огонь нефть. Впрочем, это надлежит делать в любом возрасте. Чтобы все распространенные заблуждения выкорчевать из души до самых корней и на их месте посеять спасительные представления да так укрепить их, чтобы вырвать их было невозможно.
Кто сделает это, тот без всякого труда сам последует за добродетелью и решит, что поступающие по-другому достойны сожаления, а не подражания. Сюда относится то отнюдь не нелепое, хотя и отвергнутое Аристотелем, высказывание Сократа, что добродетель не что иное, как знание, чего надлежит избегать, а чего добиваться. Нет, он видел разницу между пониманием (cognitio) достойного и любовью, но подобно тому, как Демосфен говорил, что произнесение занимает в красноречии первое, второе и третье места, ясно обозначая, что оно чрезвычайно важно, так как в нем заключено все. Равным образом Сократ, рассуждая с Протагором, побеждает, доказывая, как важно во всякой добродетели иметь знание, потому что грехи происходят не от чего иного, как от ложных мнений (opiniones). И тот, кто любит Христа, и тот, кто любит наслаждение, деньги, ложный почет, – оба, несомненно, стремятся к сладостному, доброму и красивому. Но последний заблуждается по неведению, принимая за сладкое то. Что очень горько, избегая вместо горького очень сладкое, стремясь вместо добра и пользы к тому, в чем чистый убыток, боясь, как потери, того, в чем состоит единственная выгода, считая красивым то, что безобразно, полагая, что надо стыдится того, в чем только и есть слава. С другой стороны, если кто-нибудь совершенно убежден и в глубине души напитался тем, что только добродетель лучше всего, что она самая сладкая, самая красивая, самая почетная, самая полезная и, напротив, что позор – это единственное зло, мучительное, безобразное, от которого следует краснеть, – и это не только по мнению людей, но и по самой природе вещей, – в таком случае невозможно, чтобы столь твердо убежденный человек долго пребывал во зле. Да, нередко самый плохой наставник в жизни и чувствах – это чернь (vulgus). Ведь никогда дела человеческие не обстояли так хорошо, чтобы большинству не нравилось самое худшее. Остерегайся думать так: «Это делают все; на этот путь вступили мои предки; это мнение того или иного великого философа, теолога; так живут правители; так установили цари; так обычно поступают и епископы, и верховные понтифики». Это, конечно, не все. Пусть не касаются тебя значительные имена. Я называю чернью не по положению. А по душе. Чернь это те люди, которые в Платоновой пещере, скованные своими страстями, восхищаются пустыми изображениями вещей вместо настоящих вещей. Разве не поступает превратно тот, кто пытается приложить камень к линейке, а не линейку к камню? Разве не гораздо нелепее будет, если кто-нибудь станет не человеческие нравы склонять ко Христу, а Христа к человеческой жизни? Не считай верным то, что делают начальники или большая часть людей; то, что происходит, верно, если только оно соответствует правилу Христову. Более того, надо, чтобы тебе было подозрительно то, что нравится многим. Очень мало и всегда будет мало стадо тех, кому по сердцу христианская простота, бедность, истина. Очень мало, но счастливо, потому что ему одному принадлежит царство небесное. Тесен путь добродетели, и немногие идут по нему, но ни один другой путь не ведет к жизни. Разумный строитель берет за образец сооружение, которое чаще всего встречается или которое лучше всех? Художники выставляют только самые лучшие картины. Наш образец – Христос, в нем одном заключены все основания (rationes) счастливой жизни. Ему можно подражать во всем без исключения. Сверх того, хороших людей подобает называть примером, поскольку этот пример будет отвечать первообразу Христову. О большинстве же христиан знай, что если говорить о нравах, то даже у язычников никогда не было ничего более испорченного. Что касается веры, пусть сморят сами. Конечно, нет никакого сомнения в том, что вера без нравов. Достойных этой веры, до такой степени бесполезна, что заслуживает высшего осуждения. Разверни анналы древних и сравни нравы тех времен с нашими. Когда больше презирали истинную честность? Когда так ценили богатство, приобретенное каким угодно способом? Какому веку больше соответствуют слова Горация:
И вот это у него же:
Кто теперь читает не всерьез эти иронические и сатирические строки:
Когда роскошь была разнузданнее? Когда грязные прелюбодеяния распространялись шире, были безнаказаннее и меньше считались позором? Пока князья снисходительны к своим порокам у других людей, каждый считает. Что хорошо, если он следует нравам, которые при дворе. Кому не кажется высшим злом и позором бедность? Когда-то развратников, скупцов, хвастунов, людей, жадных до денег, забрасывали с телег знаменитыми остротами, на языческих зрелищах простой народ (vulgus) аплодировал, когда отмечали пороки, а теперь знатные христиане аплодируют, когда их бессовестно восхваляют. В афинских театрах не потерпели актера, который в какой-то трагедии Еврипида произносил слова некоего скряги, предпочитающего всем остальным благам человеческой жизни одни только деньги. И конечно, можно было ожидать, что автора вместе со всем его сочинением они выбросили бы и вышвырнули, если бы поэт тут же не поднялся и не приказал им еще ненадолго остаться и досмотреть. Что произойдет с этим любителем золота. Как много было у них для примера таких людей, которые после хорошего управления государством не оставляли в собственном владении ничего. Кроме честной славы, которые верность считали важнее денег, а стыдливость – важнее жизни; они и в счастливых обстоятельствах не могли чваниться, и от несчастий сломиться; они предпочитали наслаждениям – честный риск; удовлетворенные одним только сознанием правды, они не желали от судьбы ни почестей, ни богатства, ни прочих удач. Я не стал бы упоминать святость Фокиона, бедность Фабриция, которая была важнее богатства, великодушие Камилла, суровость Брута, стыдливость Пифагора, необоримое самообладание Сократа, честность Катона и тысячу прекраснейших украшений всяческих добродетелей, о которых, к великому нашему стыду, читают в анналах спартанцев, персов, афинян и римлян.
Божественный Аврелий Августин, как сам он свидетельствует об этом в книгах своей исповеди, задолго до того, как он стал христианином, презирал деньги, не придавал никакого значения почестям и его не волновала слава; он настолько обуздал свои страсти, что, будучи молодым человеком, довольствовался одной женщиной и хранил ей супружескую верность. Вряд ли кто найдет такие мысли (animi), такие примеры среди придворных, среди духовных лиц, а я прибавлю – и среди монахов. Но если и есть кто-нибудь такой, то на него станут указывать как на осла среди обезьян и поднимут на смех, в один голос скажут, что он сумасшедший, тупоумный, лицемер, неуч, меланхолик, совершенно безумный, решат, что он вообще не человек. Так мы, христиане, чтим учение Христово, так выражаем на деле, что вообще нет ничего неразумнее, презреннее и постыднее, чем быть чистосердечным христианином. Как будто бы Христос зря жил на земле; или христианство ныне не то, что некогда, или оно касается не всех в равной мере. Поэтому я хочу, чтобы ты всем сердцем отошел от этого и ценность всех вещей измерял только тем, что общего у них с Христом. Кто сплошь и рядом не считает, что прекрасно происходить от знаменитых предков, кто не думает, что это следует числить среди особых благ? Как раз это и называют благородством. Пусть тебя не смущает, когда ты слушаешь, как мудрецы сего мира, люди значительные, весьма влиятельные, вполне серьезно, надменно подняв брови, рассуждают о степенях родства, словно о деле чрезвычайно важном, и с большим усердием несут всякий вздор, когда ты видишь, что иные так раздуваются от изображений своих дедов и прадедов, что всех остальных, кроме себя, едва считают за людей. Но, посмеявшись Демокритовым смехом над их заблуждением, знай, что единственное и высшее благородство – это родиться вновь во Христе, быть привитым к его телу, стать единым телом и единым духом с Богом. Пусть другими будут царскими детьми, для тебя же величайшее дело – стать и называться сыном божьим. Пусть им нравится, что они живут при дворе у князей, ты же избери себе участь вместе с Давидом быть малым в доме божьем. Смотри, кого избрал Христос: слабых, глупых, безвестных в глазах света. Все мы рождаемся незнатными в Адаме, все мы едины во Христе. Истинное благородство в презрении к суетному благородству. Истинное благородство, чтобы стать рабом Христовым. Знай, что твои предки те, кому ты подражаешь в добродетелях. Слушай. Что сказал в Евангелии наилучший ценитель благородства иудеям, которые кичились, что они из рода праотца Авраама. И какого праотца?! Не только знаменитого, не только богатого, не только победителя царей, но за божественные добродетели украшенного божественными хвалами. Кто может подумать, что это не замечательно и не достославно?
Слушай, что они услышали:
И сам Павел, оценивая для себя благородство по праву учителя, говорил: «Ведь не все те израильтяне, которые израильтяне по обрезанию, и не все те дети Авраама, которые от семени его». Надлежит стыдиться низости, стыдиться служить подлости, не иметь ничего общего с Христом, который хорошо знает тех, кто выполняет волю Отца его, который на небесах. Позорно быть бастардом, отец которого – дьявол; это – отец его, и он творит его дела, если Христос не солгал. Но истина не умеет лгать. Высшее благородство – быть сыном и наследником Божьим, братом и сонаследником Христовым. Они сами увидят, в чем смысл их символов. Христианские символы у всех общие, однако самые известные – крест, терновый венец, гвозди, копье, стигматы Господни, о которых Павел говорит, что носит их на теле своем. Ты видишь насколько я хотел бы, чтобы ты думал о благородстве иначе, чем это понимает чернь (vulgus). Ведь того, кто собрал дома больше всего золота, кто только не называет блаженным, богатым, счастливым? Ты считай достаточно счастливым, в ком есть Христос – высшее благо; кто купил ценой всего состояния или даже с ущербом для тела своего эту драгоценную жемчужину чистой совести (mens); кто обрел сокровище мудрости, которое драгоценнее всех богатств; кто, чтобы разбогатеть купил у Христа богатейшего золото, прошедшее через огонь. Что же тогда предмет восхищения толпы – золото, драгоценные каменья, поместья? Это ложным образом называется богатством, а в действительности – колючки, которые по притче евангельской душат семя слова Божьего; это ноша, обремененные которой не могут следовать по тесному пути за нагим Христом и войти через низкий вход в царство небесное. Если ты превзошел богатством Мидаса и Крезов. Считай, что ты ни на волос не лучше их, а еще более связан, более нагружен, более обременен. Более чем достаточно имеет тот, кто способен отважно презирать это. Много ожидает того, кому Христос пообещал, что у него ни в чем не будет недостатка. Не будет голодать тот, кого питает манна слова Божьего. Не будет наг тот, кого оденет Христос. Считай убытком лишь то, что столько раз уводит тебя от благочестия о умножает пороки. Знай, что огромная выгода в том, что твой разум (mens) с увеличением добродетели стал лучше. Знай, что у тебя ни в чем нет недостатка, если в тебе есть Тот, в Ком все.
Но что же такое несчастные называют наслаждением? Конечно, менее всего то, что они так обозначают. Так что же? Это настоящее безумие и как раз, как обычно говорят греки, смех Аякса, сладкий яд, соблазнительная погибель. Истинное и единственное наслаждение – радость чистой совести. Наироскошнейшие пиры – изучение Священного писания, наиприятнейшее пение – псалмы в честь Духа святого, наипрозрачнейшее общество – все святые. Высшая утеха – удовольствие от истины. Только очисти глаза, уши, рот, и Христос станет тебе сладостен. После того как ты Его отведаешь, если даже милетцы, сибариты, распутники, эпикурейцы – короче говоря, все изобретатели наслаждений снесут в одно место свои соблазны, по сравнению с ним одним все они окажутся отвратительными. Не то безусловно сладко, что нравится, а то, что нравится здоровому. Если больному в лихорадке вода вкусна, как вино, то это не знак наслаждения, а знак болезни. Ты ошибаешься, если не веришь. Что благочестивым людям собственные слезы гораздо приятнее, чем нечестивцам собственный смех, хохот и шутки; что для них пост слаще, чем для тех рябчики, фазаны, куропатки, стерлядь или камбала; что для них пифагорейские трапезы с фруктами, зеленью и овощами приятнее, чем собственная расточительная привередливость. Наконец, истинное наслаждение в том, чтобы в любви ко Христу не соблазняться обманными радостями. Посмотри. Как люди злоупотребляют словами любви и ненависти. Если безумный юноша овладевает девушкой, толпа (vulgus) называет это любовью, в то время как гораздо вернее сказать, что это ненависть. Истинная любовь желает в ущерб себе быть полезной другим. А он не думает ни о чем, кроме собственного удовольствия. Значит, он любит не девушку, а себя, хотя он и себя-то не любит. Потому что никто не может любить другого, если до этого он не полюбил себя – но только праведно. Никто не может никого ненавидеть, если до этого он не возненавидел себя. Однако иногда хорошо любить – значит хорошо ненавидеть, а праведно ненавидеть – значит любить. Следовательно, то, кто ради небольшого своего удовольствия (как он считает) строит девушке козни лестью и подарками, чтобы похитить у нее лучшее из того, что она имеет: целомудрие, стыдливость, простодушие, чистую совесть, славу, – как тебе кажется, он ее ненавидит или любит? Конечно, нет ненависти больше, чем эта! Когда неразумные родители прощают детям их пороки, обычно говорят, как нежно они их любят. Напротив, как жестоко их ненавидит те, которые в угоду своим страстям пренебрегают спасением детей. Чего иного и ждет от нас ненавистнейший враг – дьявол, как не того, чтобы мы здесь безнаказанно грешили и подвергали себя вечной казни? Они называют наставника добрым и князя милосердным, если он не обращает внимание на проступки или даже одобряет их, чтобы они могли грешить тем свободнее, чем более безнаказанны они будут. По этой же причине грозит через пророка Господь тем. О ком Он думает, что они не достойны его милосердия. «И Я не стану наказывать, – говорит Он, – дочерей ваших, когда они блудодействуют, и невесток ваших, когда они прелюбодействуют». Ведь что пообещал Давид? «Накажу, – говорит, – жезлом беззаконие их и ударами – прегрешения их. Милости же Моей не отниму у них». Ты видишь, что в христианстве все обновляется и меняются названия вещей. Кто плохо любит себя, тот смертельно себя ненавидит. Кто дурным образом милостив к себе, тот лютует сильнее всего. Хорошо заботиться – значит пренебрегать. Хорошо вредить – значит помогать. Хорошо терять – значит сохранять. Ты сам позаботишься о себе, если будешь пренебрегать желаниями плоти. Если будешь жестоким по отношению к порокам, то окажешь благодеяние по отношению к человеку. Если ты убьешь грешника, то спасешь человека. Если погубишь то, что сделал человек, то восстановишь то, что создал Бог. Обрати внимание, как свойственно народу ошибочное мнение насчет силы и слабости, храбрости и трусости. Разве не называют сильным того, кто может легко кому-нибудь причинить вред? Хотя ясно, что способность вредить – это ненавистная сила; она делает таких людей подобно шпанским мухам, скорпионам и самому дьяволу – конечно, в умении творить зло. Один только бог воистину силен; Он не может вредить, даже если захотел бы; и не хочет, даже если мог бы, ибо Его природа в том, чтобы творить добро. Но, могущественный, почему же в конце концов Он станет вредить человеку? Он отнимет деньги, побьет тело, лишит жизни? Если Он делает это по отношению к благочестивому человек, то свершает благодеяние, а не злодеяние; если по отношению к негодяю, то он предоставляет возможность, но тот вредит себе сам. Потому что никто не может тебе повредить, кроме тебя самого. Никто не готов причинить вред другому, если тот сам не навредил себе до этого гораздо больше. Ты готовишься причинить мне денежный убыток. Так как ты утратил любовь, ты уже сам себе нанес тяжелейший урон. Ты не можешь меня ранить, если до этого ты сам не получишь гораздо более жестокое ранение. Ты не лишишь меня жизни телесной, если прежде не умертвишь свою душу. И Павел, слабый в несении обид и очень сильный в перенесении их, разве не хвалился он тем, что все мог во Христе? Храбрым и отважным называют обычно того, кто гневно, жестоко и безудержно обрушивается за малейшую обиду, отплачивает бранью за брань, злодеянием за злодеяния. И наоборот, того, кто проглатывает полученную обиду и не замечает ее, того называют трусливым, малодушным, нерешительным. Да что может больше отличаться от великодушия, чем сумасшествие из-за какого-то словечка и такое неумение пренебрегать чужой глупостью, вследствие которого думаешь, будто ты и не человек, если не отплатишь злодеянием за злодеяние? Настолько больше храбрости в умении возвысить свою душу и презирать любую обиду, более того, воздавать благодеянием за злодеяние! Что до меня, то я бы не назвал храбрым того, кто отважно идет на врага, одолевает стены и, презирая жизнь, подставляет голову всем опасностям. Так поступают почти все гладиаторы! Определения «храбрый», «великодушный» надлежит присваивать тому.
Кто способен победить себя, от души желать добра желающим зла, кто заслуживает зла, молить о добре для тех, кто молится о зле. Исследуем также и то, что мир называет славой, бесчестием и стыдом. Тебя хвалят. За что и кто? Если за низости и низкие люди, то это, конечно, ложная слава и настоящее бесчестье. Тебя бранят, высмеивают. По какой причине и кто? Из-за благочестия, из-за честности и всегда плохие люди. Это не бесчестье, а самая настоящая слава. Будь спокоен; даже если весь мир станет свистеть и шикать, то, что одобряет Христос, может быть только достославным. А то, что не нравится Богу, может быть только постыдным – даже если все люди будут хлопать этому и кричать: «Прекрасно! Замечательно!» Рассудительностью (prudentia) обычно называют умение деятельно накапливать богатство, хорошо закреплять накопленное и думать о будущем. Так мы слышим. Как повсюду всерьез говорят о тех, кто быстро приумножил богатство: «дельный человек, смышленый, благоразумный, опытный, предусмотрительный». Так говорит мир, который и сам лжец, и отец его. А что говорит истина? «Глупец, в эту ночь душу твою потребуют у тебя». Он наполнил амбары зерном, устроил все кладовые для запасов, спрятал дома очень много денег; думал, что теперь ничто не мешает ему по примеру диких зверей лечь бедным сторожем у собранных сокровищ, вроде того дракона, о котором поэты пишут, что он охраняет золотое руно; и хотя этот человек наслаждается, Евангелие, однако, называет его глупцом. Ибо что может быть глупее, что бессмысленнее, чем в погоне за тенями терять вещи истинные! Над этим мы привыкли смеяться, читая об Эзоповой собаке. А над нравами христиан следует больше смеяться или плакать? Неделовой тот купец, о котором говорится в комедии:
Кто сделает это, тот без всякого труда сам последует за добродетелью и решит, что поступающие по-другому достойны сожаления, а не подражания. Сюда относится то отнюдь не нелепое, хотя и отвергнутое Аристотелем, высказывание Сократа, что добродетель не что иное, как знание, чего надлежит избегать, а чего добиваться. Нет, он видел разницу между пониманием (cognitio) достойного и любовью, но подобно тому, как Демосфен говорил, что произнесение занимает в красноречии первое, второе и третье места, ясно обозначая, что оно чрезвычайно важно, так как в нем заключено все. Равным образом Сократ, рассуждая с Протагором, побеждает, доказывая, как важно во всякой добродетели иметь знание, потому что грехи происходят не от чего иного, как от ложных мнений (opiniones). И тот, кто любит Христа, и тот, кто любит наслаждение, деньги, ложный почет, – оба, несомненно, стремятся к сладостному, доброму и красивому. Но последний заблуждается по неведению, принимая за сладкое то. Что очень горько, избегая вместо горького очень сладкое, стремясь вместо добра и пользы к тому, в чем чистый убыток, боясь, как потери, того, в чем состоит единственная выгода, считая красивым то, что безобразно, полагая, что надо стыдится того, в чем только и есть слава. С другой стороны, если кто-нибудь совершенно убежден и в глубине души напитался тем, что только добродетель лучше всего, что она самая сладкая, самая красивая, самая почетная, самая полезная и, напротив, что позор – это единственное зло, мучительное, безобразное, от которого следует краснеть, – и это не только по мнению людей, но и по самой природе вещей, – в таком случае невозможно, чтобы столь твердо убежденный человек долго пребывал во зле. Да, нередко самый плохой наставник в жизни и чувствах – это чернь (vulgus). Ведь никогда дела человеческие не обстояли так хорошо, чтобы большинству не нравилось самое худшее. Остерегайся думать так: «Это делают все; на этот путь вступили мои предки; это мнение того или иного великого философа, теолога; так живут правители; так установили цари; так обычно поступают и епископы, и верховные понтифики». Это, конечно, не все. Пусть не касаются тебя значительные имена. Я называю чернью не по положению. А по душе. Чернь это те люди, которые в Платоновой пещере, скованные своими страстями, восхищаются пустыми изображениями вещей вместо настоящих вещей. Разве не поступает превратно тот, кто пытается приложить камень к линейке, а не линейку к камню? Разве не гораздо нелепее будет, если кто-нибудь станет не человеческие нравы склонять ко Христу, а Христа к человеческой жизни? Не считай верным то, что делают начальники или большая часть людей; то, что происходит, верно, если только оно соответствует правилу Христову. Более того, надо, чтобы тебе было подозрительно то, что нравится многим. Очень мало и всегда будет мало стадо тех, кому по сердцу христианская простота, бедность, истина. Очень мало, но счастливо, потому что ему одному принадлежит царство небесное. Тесен путь добродетели, и немногие идут по нему, но ни один другой путь не ведет к жизни. Разумный строитель берет за образец сооружение, которое чаще всего встречается или которое лучше всех? Художники выставляют только самые лучшие картины. Наш образец – Христос, в нем одном заключены все основания (rationes) счастливой жизни. Ему можно подражать во всем без исключения. Сверх того, хороших людей подобает называть примером, поскольку этот пример будет отвечать первообразу Христову. О большинстве же христиан знай, что если говорить о нравах, то даже у язычников никогда не было ничего более испорченного. Что касается веры, пусть сморят сами. Конечно, нет никакого сомнения в том, что вера без нравов. Достойных этой веры, до такой степени бесполезна, что заслуживает высшего осуждения. Разверни анналы древних и сравни нравы тех времен с нашими. Когда больше презирали истинную честность? Когда так ценили богатство, приобретенное каким угодно способом? Какому веку больше соответствуют слова Горация:
Даст ведь царица деньга и с приданым жену, и доверье,
Даст и друзей, красоту, родовитость.
И вот это у него же:
И добродетель и род дешевле сена морского!
Кто теперь читает не всерьез эти иронические и сатирические строки:
Граждане, граждане, прежде всего деньгу наживайте:
Доблесть – дело десятое!
Когда роскошь была разнузданнее? Когда грязные прелюбодеяния распространялись шире, были безнаказаннее и меньше считались позором? Пока князья снисходительны к своим порокам у других людей, каждый считает. Что хорошо, если он следует нравам, которые при дворе. Кому не кажется высшим злом и позором бедность? Когда-то развратников, скупцов, хвастунов, людей, жадных до денег, забрасывали с телег знаменитыми остротами, на языческих зрелищах простой народ (vulgus) аплодировал, когда отмечали пороки, а теперь знатные христиане аплодируют, когда их бессовестно восхваляют. В афинских театрах не потерпели актера, который в какой-то трагедии Еврипида произносил слова некоего скряги, предпочитающего всем остальным благам человеческой жизни одни только деньги. И конечно, можно было ожидать, что автора вместе со всем его сочинением они выбросили бы и вышвырнули, если бы поэт тут же не поднялся и не приказал им еще ненадолго остаться и досмотреть. Что произойдет с этим любителем золота. Как много было у них для примера таких людей, которые после хорошего управления государством не оставляли в собственном владении ничего. Кроме честной славы, которые верность считали важнее денег, а стыдливость – важнее жизни; они и в счастливых обстоятельствах не могли чваниться, и от несчастий сломиться; они предпочитали наслаждениям – честный риск; удовлетворенные одним только сознанием правды, они не желали от судьбы ни почестей, ни богатства, ни прочих удач. Я не стал бы упоминать святость Фокиона, бедность Фабриция, которая была важнее богатства, великодушие Камилла, суровость Брута, стыдливость Пифагора, необоримое самообладание Сократа, честность Катона и тысячу прекраснейших украшений всяческих добродетелей, о которых, к великому нашему стыду, читают в анналах спартанцев, персов, афинян и римлян.
Божественный Аврелий Августин, как сам он свидетельствует об этом в книгах своей исповеди, задолго до того, как он стал христианином, презирал деньги, не придавал никакого значения почестям и его не волновала слава; он настолько обуздал свои страсти, что, будучи молодым человеком, довольствовался одной женщиной и хранил ей супружескую верность. Вряд ли кто найдет такие мысли (animi), такие примеры среди придворных, среди духовных лиц, а я прибавлю – и среди монахов. Но если и есть кто-нибудь такой, то на него станут указывать как на осла среди обезьян и поднимут на смех, в один голос скажут, что он сумасшедший, тупоумный, лицемер, неуч, меланхолик, совершенно безумный, решат, что он вообще не человек. Так мы, христиане, чтим учение Христово, так выражаем на деле, что вообще нет ничего неразумнее, презреннее и постыднее, чем быть чистосердечным христианином. Как будто бы Христос зря жил на земле; или христианство ныне не то, что некогда, или оно касается не всех в равной мере. Поэтому я хочу, чтобы ты всем сердцем отошел от этого и ценность всех вещей измерял только тем, что общего у них с Христом. Кто сплошь и рядом не считает, что прекрасно происходить от знаменитых предков, кто не думает, что это следует числить среди особых благ? Как раз это и называют благородством. Пусть тебя не смущает, когда ты слушаешь, как мудрецы сего мира, люди значительные, весьма влиятельные, вполне серьезно, надменно подняв брови, рассуждают о степенях родства, словно о деле чрезвычайно важном, и с большим усердием несут всякий вздор, когда ты видишь, что иные так раздуваются от изображений своих дедов и прадедов, что всех остальных, кроме себя, едва считают за людей. Но, посмеявшись Демокритовым смехом над их заблуждением, знай, что единственное и высшее благородство – это родиться вновь во Христе, быть привитым к его телу, стать единым телом и единым духом с Богом. Пусть другими будут царскими детьми, для тебя же величайшее дело – стать и называться сыном божьим. Пусть им нравится, что они живут при дворе у князей, ты же избери себе участь вместе с Давидом быть малым в доме божьем. Смотри, кого избрал Христос: слабых, глупых, безвестных в глазах света. Все мы рождаемся незнатными в Адаме, все мы едины во Христе. Истинное благородство в презрении к суетному благородству. Истинное благородство, чтобы стать рабом Христовым. Знай, что твои предки те, кому ты подражаешь в добродетелях. Слушай. Что сказал в Евангелии наилучший ценитель благородства иудеям, которые кичились, что они из рода праотца Авраама. И какого праотца?! Не только знаменитого, не только богатого, не только победителя царей, но за божественные добродетели украшенного божественными хвалами. Кто может подумать, что это не замечательно и не достославно?
Слушай, что они услышали:
«Вы от отца-дьявола и творите дела отца вашего».
И сам Павел, оценивая для себя благородство по праву учителя, говорил: «Ведь не все те израильтяне, которые израильтяне по обрезанию, и не все те дети Авраама, которые от семени его». Надлежит стыдиться низости, стыдиться служить подлости, не иметь ничего общего с Христом, который хорошо знает тех, кто выполняет волю Отца его, который на небесах. Позорно быть бастардом, отец которого – дьявол; это – отец его, и он творит его дела, если Христос не солгал. Но истина не умеет лгать. Высшее благородство – быть сыном и наследником Божьим, братом и сонаследником Христовым. Они сами увидят, в чем смысл их символов. Христианские символы у всех общие, однако самые известные – крест, терновый венец, гвозди, копье, стигматы Господни, о которых Павел говорит, что носит их на теле своем. Ты видишь насколько я хотел бы, чтобы ты думал о благородстве иначе, чем это понимает чернь (vulgus). Ведь того, кто собрал дома больше всего золота, кто только не называет блаженным, богатым, счастливым? Ты считай достаточно счастливым, в ком есть Христос – высшее благо; кто купил ценой всего состояния или даже с ущербом для тела своего эту драгоценную жемчужину чистой совести (mens); кто обрел сокровище мудрости, которое драгоценнее всех богатств; кто, чтобы разбогатеть купил у Христа богатейшего золото, прошедшее через огонь. Что же тогда предмет восхищения толпы – золото, драгоценные каменья, поместья? Это ложным образом называется богатством, а в действительности – колючки, которые по притче евангельской душат семя слова Божьего; это ноша, обремененные которой не могут следовать по тесному пути за нагим Христом и войти через низкий вход в царство небесное. Если ты превзошел богатством Мидаса и Крезов. Считай, что ты ни на волос не лучше их, а еще более связан, более нагружен, более обременен. Более чем достаточно имеет тот, кто способен отважно презирать это. Много ожидает того, кому Христос пообещал, что у него ни в чем не будет недостатка. Не будет голодать тот, кого питает манна слова Божьего. Не будет наг тот, кого оденет Христос. Считай убытком лишь то, что столько раз уводит тебя от благочестия о умножает пороки. Знай, что огромная выгода в том, что твой разум (mens) с увеличением добродетели стал лучше. Знай, что у тебя ни в чем нет недостатка, если в тебе есть Тот, в Ком все.
Но что же такое несчастные называют наслаждением? Конечно, менее всего то, что они так обозначают. Так что же? Это настоящее безумие и как раз, как обычно говорят греки, смех Аякса, сладкий яд, соблазнительная погибель. Истинное и единственное наслаждение – радость чистой совести. Наироскошнейшие пиры – изучение Священного писания, наиприятнейшее пение – псалмы в честь Духа святого, наипрозрачнейшее общество – все святые. Высшая утеха – удовольствие от истины. Только очисти глаза, уши, рот, и Христос станет тебе сладостен. После того как ты Его отведаешь, если даже милетцы, сибариты, распутники, эпикурейцы – короче говоря, все изобретатели наслаждений снесут в одно место свои соблазны, по сравнению с ним одним все они окажутся отвратительными. Не то безусловно сладко, что нравится, а то, что нравится здоровому. Если больному в лихорадке вода вкусна, как вино, то это не знак наслаждения, а знак болезни. Ты ошибаешься, если не веришь. Что благочестивым людям собственные слезы гораздо приятнее, чем нечестивцам собственный смех, хохот и шутки; что для них пост слаще, чем для тех рябчики, фазаны, куропатки, стерлядь или камбала; что для них пифагорейские трапезы с фруктами, зеленью и овощами приятнее, чем собственная расточительная привередливость. Наконец, истинное наслаждение в том, чтобы в любви ко Христу не соблазняться обманными радостями. Посмотри. Как люди злоупотребляют словами любви и ненависти. Если безумный юноша овладевает девушкой, толпа (vulgus) называет это любовью, в то время как гораздо вернее сказать, что это ненависть. Истинная любовь желает в ущерб себе быть полезной другим. А он не думает ни о чем, кроме собственного удовольствия. Значит, он любит не девушку, а себя, хотя он и себя-то не любит. Потому что никто не может любить другого, если до этого он не полюбил себя – но только праведно. Никто не может никого ненавидеть, если до этого он не возненавидел себя. Однако иногда хорошо любить – значит хорошо ненавидеть, а праведно ненавидеть – значит любить. Следовательно, то, кто ради небольшого своего удовольствия (как он считает) строит девушке козни лестью и подарками, чтобы похитить у нее лучшее из того, что она имеет: целомудрие, стыдливость, простодушие, чистую совесть, славу, – как тебе кажется, он ее ненавидит или любит? Конечно, нет ненависти больше, чем эта! Когда неразумные родители прощают детям их пороки, обычно говорят, как нежно они их любят. Напротив, как жестоко их ненавидит те, которые в угоду своим страстям пренебрегают спасением детей. Чего иного и ждет от нас ненавистнейший враг – дьявол, как не того, чтобы мы здесь безнаказанно грешили и подвергали себя вечной казни? Они называют наставника добрым и князя милосердным, если он не обращает внимание на проступки или даже одобряет их, чтобы они могли грешить тем свободнее, чем более безнаказанны они будут. По этой же причине грозит через пророка Господь тем. О ком Он думает, что они не достойны его милосердия. «И Я не стану наказывать, – говорит Он, – дочерей ваших, когда они блудодействуют, и невесток ваших, когда они прелюбодействуют». Ведь что пообещал Давид? «Накажу, – говорит, – жезлом беззаконие их и ударами – прегрешения их. Милости же Моей не отниму у них». Ты видишь, что в христианстве все обновляется и меняются названия вещей. Кто плохо любит себя, тот смертельно себя ненавидит. Кто дурным образом милостив к себе, тот лютует сильнее всего. Хорошо заботиться – значит пренебрегать. Хорошо вредить – значит помогать. Хорошо терять – значит сохранять. Ты сам позаботишься о себе, если будешь пренебрегать желаниями плоти. Если будешь жестоким по отношению к порокам, то окажешь благодеяние по отношению к человеку. Если ты убьешь грешника, то спасешь человека. Если погубишь то, что сделал человек, то восстановишь то, что создал Бог. Обрати внимание, как свойственно народу ошибочное мнение насчет силы и слабости, храбрости и трусости. Разве не называют сильным того, кто может легко кому-нибудь причинить вред? Хотя ясно, что способность вредить – это ненавистная сила; она делает таких людей подобно шпанским мухам, скорпионам и самому дьяволу – конечно, в умении творить зло. Один только бог воистину силен; Он не может вредить, даже если захотел бы; и не хочет, даже если мог бы, ибо Его природа в том, чтобы творить добро. Но, могущественный, почему же в конце концов Он станет вредить человеку? Он отнимет деньги, побьет тело, лишит жизни? Если Он делает это по отношению к благочестивому человек, то свершает благодеяние, а не злодеяние; если по отношению к негодяю, то он предоставляет возможность, но тот вредит себе сам. Потому что никто не может тебе повредить, кроме тебя самого. Никто не готов причинить вред другому, если тот сам не навредил себе до этого гораздо больше. Ты готовишься причинить мне денежный убыток. Так как ты утратил любовь, ты уже сам себе нанес тяжелейший урон. Ты не можешь меня ранить, если до этого ты сам не получишь гораздо более жестокое ранение. Ты не лишишь меня жизни телесной, если прежде не умертвишь свою душу. И Павел, слабый в несении обид и очень сильный в перенесении их, разве не хвалился он тем, что все мог во Христе? Храбрым и отважным называют обычно того, кто гневно, жестоко и безудержно обрушивается за малейшую обиду, отплачивает бранью за брань, злодеянием за злодеяния. И наоборот, того, кто проглатывает полученную обиду и не замечает ее, того называют трусливым, малодушным, нерешительным. Да что может больше отличаться от великодушия, чем сумасшествие из-за какого-то словечка и такое неумение пренебрегать чужой глупостью, вследствие которого думаешь, будто ты и не человек, если не отплатишь злодеянием за злодеяние? Настолько больше храбрости в умении возвысить свою душу и презирать любую обиду, более того, воздавать благодеянием за злодеяние! Что до меня, то я бы не назвал храбрым того, кто отважно идет на врага, одолевает стены и, презирая жизнь, подставляет голову всем опасностям. Так поступают почти все гладиаторы! Определения «храбрый», «великодушный» надлежит присваивать тому.
Кто способен победить себя, от души желать добра желающим зла, кто заслуживает зла, молить о добре для тех, кто молится о зле. Исследуем также и то, что мир называет славой, бесчестием и стыдом. Тебя хвалят. За что и кто? Если за низости и низкие люди, то это, конечно, ложная слава и настоящее бесчестье. Тебя бранят, высмеивают. По какой причине и кто? Из-за благочестия, из-за честности и всегда плохие люди. Это не бесчестье, а самая настоящая слава. Будь спокоен; даже если весь мир станет свистеть и шикать, то, что одобряет Христос, может быть только достославным. А то, что не нравится Богу, может быть только постыдным – даже если все люди будут хлопать этому и кричать: «Прекрасно! Замечательно!» Рассудительностью (prudentia) обычно называют умение деятельно накапливать богатство, хорошо закреплять накопленное и думать о будущем. Так мы слышим. Как повсюду всерьез говорят о тех, кто быстро приумножил богатство: «дельный человек, смышленый, благоразумный, опытный, предусмотрительный». Так говорит мир, который и сам лжец, и отец его. А что говорит истина? «Глупец, в эту ночь душу твою потребуют у тебя». Он наполнил амбары зерном, устроил все кладовые для запасов, спрятал дома очень много денег; думал, что теперь ничто не мешает ему по примеру диких зверей лечь бедным сторожем у собранных сокровищ, вроде того дракона, о котором поэты пишут, что он охраняет золотое руно; и хотя этот человек наслаждается, Евангелие, однако, называет его глупцом. Ибо что может быть глупее, что бессмысленнее, чем в погоне за тенями терять вещи истинные! Над этим мы привыкли смеяться, читая об Эзоповой собаке. А над нравами христиан следует больше смеяться или плакать? Неделовой тот купец, о котором говорится в комедии:
Деньгами пренебречь подчас большая выгода!