Роун Мелани. Золотой ключ. Том 2

   Мечелла так хотела купить Корассон, что от волнения не могла найти нужных слов, особенно теперь, когда Арриго уставился на нее в немом изумлении.
   – Грихальва никогда не продадут его.
   – Они вот уже пятьдесят лет как хотят от него избавиться. Когда родится мой сын, мой отец…
   – Твой сын? А я тут, значит, ни при чем? А если опять будет девочка?
   – Это мальчик.
   – Ты и в прошлый раз так говорила. Переливающаяся золотом шаль зацепилась за его кольцо с печатью. Не обращая на это внимания, Арриго продолжал:
   – Ты знаешь историю Корассона? Его построили Серрано до того, как грозный Верховный иллюстратор Сарио сокрушил весь их род. Все Серрано, когда-либо жившие под его крышей, умирали насильственной смертью по дороге туда или оттуда. Кого-то сбросила лошадь, у кого-то экипаж перевернулся, или его убили бандиты, или это была смерть от сердечного приступа – смерть их была внезапной и трагической. И ты хочешь жить в таком ужасном месте?
   – Они умерли не в Корассоне. При чем же тут дом?
   Мечелла подалась в его сторону, ее руки, лежавшие на коленях, были стиснуты.
   – И потом, может, именно мы и вернем Корассону удачу. Я хочу, чтобы у нас был свой собственный дом…
   – И был бы, если б ты не ненавидела так Чассериайо.
   – Я не ненавижу его, я просто… О Арриго, Корассон такой красивый…
   – Никогда его не видел, – пожал плечами Арриго. От этих слов в ней поднялась волна неистовой радости. Лейла сказала правду, эта женщина никогда не привозила его туда. Корассон будет только их домом, его и ее. Но радость прошла, стоило ему закончить:
   – Эйха, если тебе нравится планировать эту покупку, что ж, на здоровье. Но я уверяю тебя, Грихальва никогда его не продадут.
   – Ты просто не хочешь, чтобы я его покупала! – выпалила Мечелла. – Ты не хочешь, чтобы мы там жили! Тебе хотелось бы, чтоб я оставалась в Палассо!
   Теперь Арриго выглядел еще более удивленным, но удивил его скорее тон, а не слова.
   – Мне казалось, что это очевидно. Ты моя жена и мать моих детей. Ты должна быть рядом со мной, а не неизвестно где, в каком-то ветхом…
   Внезапно он рассмеялся.
   – Ну конечно, вот в чем дело! Лиссия заразила тебя своей болезнью, которая заставила ее чуть ли не заново строить замок в Кастейе. Это ее затея.
   – Она только предложила нам заглянуть в Корассон по пути домой! И он совсем не ветхий, он чудесный, и я собираюсь купить его, а ты не сможешь мне в этом помешать!
   – В самом деле?
   Он шагнул к кровати, сжав кулаки вместе с тонким кружевом шали. Потом с видимым усилием взял себя в руки и небрежно пожал плечами.
   – Это мы обсудим в другой раз. Я опаздываю. Поцелуй за меня Терессу.
   Дверь захлопнулась за его спиной.
   Мечелла схватила первое, что ей попалось под руку, – маленькие резные часы из розового дерева, увенчанные покрытым разноцветной эмалью медным петушком. Каждый час он хлопал крыльями и кричал. Она чуть не запустила прелестной вещицей вслед мужу, только чтобы услышать, как она разобьется о дверь. Но Мечелла не в силах была уничтожить творение искусного мастера. И потом, часы так хорошо будут смотреться в Корассоне.
   Она запустила в дверь подушкой.
   В ту же минуту из двери в гардеробную вышла Отонна. Она подняла подушку и мимоходом взбила ее.
   – Итак, ни одного дня с семьей, ваша светлость?
   – Перестань подслушивать у дверей, Отонна. Это просто дерзость.
   – Боюсь, это моя вина.
   Повернувшись на звук нового голоса, Мечелла увидела Лейлу Грихальва, выходящую из той же гардеробной.
   – Я пришла вернуть вещи, которые вы одолжили мне во время путешествия, ваша светлость. И мы совсем не собирались подслушивать, честное слово…
   Мечелла почувствовала, что ее раздражение проходит. Потрогав пальцем радужные крылышки маленького петушка, она сказала безжизненным голосом:
   – Все это не важно. Вся Мейа-Суэрта к вечеру будет знать, что он праздновал день рождения не со мной.
   – Ваша светлость…
   Мягко ступая, Лейла подошла к ней поближе.
   – Ваша светлость, вы подумали… Извините меня, но… Вы же понимаете, с кем он его празднует.
   Мечелла, потрясенная, уставилась на обеих женщин. Лица их не выражали ничего, кроме симпатии и сочувствия. Никаких сожалений по поводу ее наивности, а ведь она должна была сразу догадаться, куда идет Арриго. Только безграничное сострадание к ней и гнев в его адрес.
   – Где? – спросила она требовательно. – Скажи мне, где они будут!

Глава 46

   – Он? Оскорбит меня?
   В глубине темного экипажа Мечелла задыхалась от злости. Это был ее собственный экипаж, не тот, который она брала у Арриго. Он был подарком Коссимио, его делали лучшие каретники, шорники и кузнецы Тайра-Вирте, а на дверце еще не высох герб Великих герцогов, нарисованный вчера Кабралом.
   – Он относится ко мне, как взрослый к ребенку, хочет, чтобы я жила в Мейа-Суэрте, – еще бы, конечно, хочет! Чтобы прекратить сплетни! Как будто я одобряю эти отношения и выражаю это тем, что живу в одном городе с этой женщиной!
   Лейла слушала ее – испуганная, пораженная и все же в глубине души чуть-чуть довольная.
   – Виноват здесь не дон Арриго, ваша светлость, не только он. Вы должны понять, что она очень умная женщина. И очень честолюбивая, как в отношении себя, так и своего сына.
   – Он такой же скверный, как и его мать! – процедила Мечелла. – Что он, что она, мердитто, дерьмо вонючее!
   Лейла удивленно моргнула – она и не подозревала, что Мечелла знает такие слова. Но она не стала удивляться вслух, а принялась втолковывать Мечелле, что она должна злиться не на Арриго, с которым еще можно восстановить хорошие отношения, а на Тасию.
   – То добро, которое вы совершили в Кастейе, она направила против вас. Понимаете, там были вы, а не он. И она убедила его, что вы сделали это нарочно, чтобы он выглядел дураком.
   – Он мог бы поехать со мной! Мог не повиноваться отцу! Она вдруг сникла и устало откинулась на темно-голубые подушки.
   – Нет, конечно, не мог. У него были более важные дела, он наследник. Только я могла так поступить, ведь я иностранка, и все вокруг обсуждают мои странности, я знаю…
   – Никто никогда не делал этого, ваша светлость. И вы больше не иностранка в Тайра-Вирте. Люди любят вас.
   – Любят ли?
   – Вы прекрасно знаете, что любят! Эйха, да стоит только послушать, как они приветствуют вас и скандируют ваше имя…
   – Наверное, она и это против меня использовала.
   – Я же говорю, она очень умная женщина.
   Лейла с трудом удерживала равновесие в подпрыгивающем на ухабах экипаже, мечтая о капельке света, чтобы можно было рассмотреть выражение лица Мечеллы и подобрать правильные слова.
   – Вы должны быть готовы к ее коварству. Я могла бы вам помочь, если б знала, что вы затеяли.
   – Хватит и того, Лейла, что ты поехала со мной сегодня. Я тебе очень благодарна.
   – Мне все же хотелось бы знать ваши планы.
   С каким-то мрачным фатализмом Мечелла ответила:
   – Ну конечно, я хочу помочь своему мужу отпраздновать день рождения. Зачем, по-твоему, Отонна расставляла сегодня мое лучшее платье?
   Как бывшей любовнице наследника, Тасии полагался не только дом в городе, но и собственное поместье. Загородный дом назывался Каса-Рекколто, и он явился результатом тех двенадцати лет, которые она провела с Арриго. Официальным владельцем дома считалась она, но после ее смерти он должен был перейти в собственность семьи, как Корассон и другие владения официальных любовниц, полученные ими в подарок на протяжении последних веков. Похожий на букву “Т”, обшитый деревом, Каса-Рекколто был построен около сотни лет назад. Лейла предполагала, что это была идея Арриго – подыскать Тасии дом такой формы. Почти трехсотфутовый фасад дома служил поперечиной гигантской буквы, остальная часть ее была не видна с дороги. Когда экипаж Мечеллы свернул на аллею, ведущую к дому, Лейла увидела, что он весь сияет огнями, как санктия в праздник Рождества Сына. Из дома доносились громкий смех и приглушенные звуки флейт, виол и кифар. Несмотря на зимний холод, двери были распахнуты настежь, чтобы впустить достаточно свежего воздуха в нагретый множеством свечей дом и слегка остудить разгоряченных танцами, смехом и алкоголем гостей. Мечелла и Лейла вышли из экипажа, изумив расхлябанного лакея. Он бросился было помогать Мечелле взойти по ступеням, но она только царственно кивнула. Лейла проглотила подступивший к горлу комок и последовала за ней.
   Оказавшись в доме, любая женщина потратила бы не меньше десяти минут, приводя в порядок прическу, платье и макияж после более чем часовой езды в экипаже. Мечелла остановилась перед зеркалом лишь на мгновение. Сияющая и золотоволосая, она поправила выбившийся из прически локон. На ней было шелковое платье, отливавшее золотым и серебряным блеском. Глубоко вырезанный лиф украшала потрясающая тза'абская жемчужная брошь, привлекавшая внимание к полным плечам и груди. Маленькие складочки скрывали раздавшуюся талию. Голову Мечеллы венчала элегантная жемчужная тиара, свадебный подарок ее отца, золотые локоны сбегали из-под нее по спине. Весь наряд сверкал, как начищенные старомодные доспехи, выставленные в казармах шагаррского полка. Мечелла была готова к битве.
   Лейла видела, как она медленно направилась в ту сторону, откуда слышалась музыка и особенно громкий смех. Шелест шелковых юбок казался приближающимися раскатами грома, блестящее золото платья напоминало о сверкающих молниях. Война, буря… Лейла покачала головой. В ее мозгу возникали картины, одна другой неприятнее, заставляя волноваться все сильнее. Она стала тихонько подкрадываться к двери бального зала, убеждая себя в необходимости подслушать, что там происходит. Хорошо, что Мечелла стала действовать сама, вместо того чтобы реагировать на чужие действия. Но Лейла отнюдь не была уверена, что принцесса не наделает глупостей. Судя по наступившей внезапно тишине и резким фальшивым звукам виол, Мечеллу заметили. Лейла скользнула еще ближе к двери и услышала веселый голос Тасии:
   – Ваша светлость! Как чудесно!
   – Надеюсь, я не слишком опоздала и не испортила нашего сюрприза, – невозмутимо ответила Мечелла.
   От изумления Лейла застыла с открытым ртом, совсем как тот лакей на улице. Что еще поразительнее, Тасия Мечеллу поддержала.
   – Вы как раз вовремя, и, по-моему, нам с вами здорово удалось удивить дона Арриго – взгляните только на его лицо!
   Лейле тоже очень захотелось взглянуть на его лицо – хоть одним глазком! Но Тасия уже продолжала:
   – Простите, но я должна ненадолго похитить ее светлость. Надо напоить ее чем-нибудь горячим, на улице страшный холод!
   – Мне абсолютно ничего не нужно, уверяю вас!
   – Я настаиваю. Музыка! И если за время нашего отсутствия кто-нибудь скажет что-либо действительно интересное, я просто рассвирепею!
   Обе женщины улыбаясь прошли по шахматному полу и вышли за порог залы. Улыбки как будто примерзли к их лицам и не сразу пропали, даже когда Тасия взяла Мечеллу под локоток. Затем Мечелла резко выдернула руку и ледяным голосом заявила:
   – Я требую полной конфиденциальности.
   – То, что я собираюсь вам сказать, не предназначено для посторонних ушей. Мне не нужны сплетни, не беспокойтесь, – огрызнулась Тасия. – Вот сюда, по коридору.
   Лейла следовала за ними тихо, как призрак, оставив позади полные гостей ярко освещенные залы, в которых стояло теперь гробовое молчание. Длинный холл представлял собой как бы галерею, все его стены были плотно увешаны картинами. Много пейзажей, натюрмортов, даже несколько карт, но портрет только один. Портрет самой Тасии, разумеется, огромный – вдвое больше, чем в натуральную величину, – и лишь недавно написанный ее сыном Рафейо. Его подпись красовалась в нижнем углу картины. Лейла презрительно улыбнулась, глядя на портрет соперницы Мечеллы, и поспешила дальше.
   Она притаилась за кухонной дверью, плотно прижавшись к оштукатуренной стене. Повара и кухонные девки благоразумно предпочли удрать. Лейла придвинулась еще ближе и вытянула шею, чтобы видеть поле битвы.
   Мечелла была одета для сражения, но и Тасия тоже. Слишком нарядно одета, едко подумала Лейла. Парчовое платье было перегружено отделкой: огромные голубые цветы, вьющиеся зеленые плети винограда, и на всем платье не найти двух одинаковых цветов или даже листьев. Как будто бездарный Грихальва, напившись, пролил краски на полотно. Но даже Лейла должна была признать, что кружевная шаль была настоящим чудом. Узор из солнышек изящно оттенялся золотой нитью. По сравнению с тонкой, туго затянутой корсажем Тасией Мечелла выглядела огромной, но зато в отличие от Тасии она держала себя по-королевски. И ростом Тасия не вышла. Туфли на каблуках и высокая прическа, конечно, прибавляли ей несколько дюймов. Лейле стало интересно, действительно ли маленькие женщины верят, что эти уловки могут хоть кого-то обмануть.
   В облицованной кирпичом кухне обе женщины стояли по разные стороны массивного деревянного стола, в несколько ярусов уставленного вазами с разным печеньем. Некоторое время обе молчали. Потом Мечелла наклонилась вперед, упершись кулаками в изрезанную ножом деревянную столешницу. Тасия склонила голову набок и скрестила руки на груди. Изысканная шаль слегка соскользнула с обнаженных плеч.
   – Ну и? Быстрее, меня ждут гости.
   – Меня совсем не интересует, что вы можете мне сказать, но советую вам внимательно выслушать то, что намерена сказать вам я.
   – И что же это? – Тасия слегка улыбнулась.
   – Оставьте двор. Улыбка Тасии стала шире.
   – Вернитесь в свое поместье. Поезжайте путешествовать, лучше всего в Мере, и чем дольше вы там пробудете, тем лучше. Можете поехать куда угодно. Но вы должны покинуть Мейа-Суэрту и никогда сюда не возвращаться.
   – И вы целый час добирались сюда, чтобы сказать мне это? Могли бы и в письме сообщить, заодно и выражения бы смягчили. Правда, я слышала, что ваше правописание ставит в тупик ваших корреспондентов.
   – Меня меньше всего волнует, оскорбят ли вас мои выражения. Я даю вам срок до праздника Сперранссиа – на сборы.
   – Вы даете мне срок?
   Тасия мелодично рассмеялась, как будто она никогда в жизни не слышала ничего более веселого или не видела никого более забавного.
   Мечелла вспыхнула.
   – Еще раз попробуете перебить меня, и я прикажу вам собираться сегодня же! "Сейчас же! Можете мне поверить, вы уедете отсюда.
   – А если я откажусь?
   – Вы забываетесь.
   – Наоборот, я-то знаю, кто я такая, а вы?
   Мечелла напрягла спину, выпрямилась, стиснув пальцы.
   – Я знаю, что вы такое. У нас в Гхийасе даже специальное слово есть для таких женщин, как вы.
   – Мы не в Гхийасе, – ласково улыбаясь, сказала Тасия. – Скажите, пожалуйста, мне очень интересно. Что именно, по вашему мнению, сможет заставить меня отправиться в эту ссылку, о которой вы говорите?
   – Достаточно будет поговорить с вашим мужем.
   – Нелепое вы создание! – расхохоталась Тасия.
   – Как вы смеете!
   – Сейчас вы мне скажете, что я за это поплачусь, или что это не последнее ваше слово, или еще какую-нибудь избитую фразу. Неудивительно, что бедный Арриго раздражается.
   Мечеллу трясло от ярости.
   – Чирас! – зашипела она. – Канна!
   Услышав непристойную брань, Лейла поняла, что все погибло. Она закрыла глаза и прижалась лбом к стене, не желая больше этого слышать.
   – Вам по крайней мере стоило бы освоить правильное произношение.
   Внезапно голос Тасии перестал быть веселым.
   – Итак, кто я? Свинья? Сука? У нас в Тайра-Вирте тоже есть свои поговорки. Например, мердитто альба. Дословно это означает “белое дерьмо”, но истинный смысл выражения немного отличается. Как раз подходит для могущественной высокорожденной гхийасской принцессы. На самом деле “мердитго альба” означает человека, который считает, что его дерьмо не воняет.
   На мгновение наступила мертвая тишина. Потом Мечелла холодно спросила:
   – Как-как вы сказали? Мердитто Альва?
   Лейла не поняла, что за треск за этим последовал, но яростный шелест шелков напомнил ей, что пора бежать обратно в холл и делать вид, будто там она и была все время. Разгневанная и покрасневшая, Мечелла даже не заметила ее. Лейла поспешила за ней, от души надеясь, что у Мечеллы хватит здравого смысла не сталкиваться сейчас с Арриго.
   Именно это Мечелла и сделала, но совсем не так, как опасалась Лейла. Перед тем как войти в залу, она остановилась, опустила руки, расправила плечи, глубоко вдохнула и, овладев собой, поплыла навстречу мужу. В щелочку Лейла видела, как она спокойно подошла к совершенно подавленному Арриго, взяла его за руку и потянулась, чтобы поцеловать.
   – Бонно натайо, карридо, – произнесла она совсем без акцента. – С днем рождения, милый.
   Потом она повернулась к гостям, шокированным, но в глубине души скорее довольным, – будет о чем поговорить в течение нескольких месяцев, – и одарила их сияющей улыбкой.
   – Простите, что я покидаю вас. Я только хотела сделать Арриго сюрприз, как мы договорились. Желаю вам хорошо повеселиться – нет, нет, милый, не надо меня провожать, я сама доеду.
   Лейла чуть не поперхнулась от распиравшего ее смеха. Да, он останется. У него нет теперь выбора. Он останется и вытерпит все косые взгляды, все светские улыбки, скрывающие непочтительные мысли и тайный восторг. И Тасии надо будет это проглотить, когда она придет в себя от последней язвительной реплики Мечеллы.
   Но через несколько минут, когда их экипаж покинул ярко освещенную аллею, Мечелла расплакалась.
   – Челла, не надо, – утешала ее Лейла. – Она знает теперь, что с вами надо считаться, вы показали ей, какая она сука, ну, пожалуйста, Челла, не надо плакать.
   Она погладила Мечеллу по голове.
   – Ты слышала? – всхлипнула Мечелла.
   – Все до последнего звука. И она не права насчет вашего произношения. Особенно прекрасно прозвучало, когда вы назвали ее мердитто Альва!
   Мечелла попыталась рассмеяться.
   – А правда, неплохо получилось?
   – Великолепно! А теперь осушим наши слезы – надо привести себя в порядок до того, как мы приедем в Палассо. Там вам придется пройти мимо стражников, а они все такие сплетники!
   Мечелла пожала плечами.
   – Сплетни! Да никто ни о чем другом и говорить не будет весь следующий год! Он не любит меня и никогда не любил, все это знают, Лейла, и все смеются надо мной за моей спиной и жалеют меня…
   Она снова захлюпала носом. Лейла попыталась встряхнуть ее.
   – Ну нет, уж либо одно, либо другое – никак не все сразу. Вы можете стать, как она сказала, нелепым созданием – тогда они и впрямь будут над вами смеяться. Если вы будете жалкой, они с полным правом примутся вас жалеть. Но можно еще…
   – Что можно?
   – Можно показать им всем, что вы – та женщина, которую Арриго видел сегодня.
   – Ox, Лейла, но мне никогда не было так тяжело!
   – Ерунда. Трудно только удержаться, чтобы не выцарапать ей глаза – вот это действительно почти невыполнимая задача!
   На этот раз смех Мечеллы прозвучал гораздо непринужденнее, и Лейла добавила:
   – Из-за этого вы так стиснули руки? От ногтей могут остаться царапины.
   Около полуночи они вернулись в Палассо. Выходя из экипажа, Лейла запнулась о волочащийся по земле кусок кружева. В свете лампы ей удалось разглядеть узор: солнышки, оттененные золотой нитью. Мечелла проследила за направлением ее взгляда и подобрала свисающую ткань, чтобы она не мешала подниматься по лестнице.
   – Он отдал ей мою шаль, Лейла, – прошептала Мечелла. Сейчас она была похожа на обиженного ребенка. – Мою шаль. Она порвалась, я содрала ее с этой… Не могла больше видеть, как она носит то, что люди подарили мне…
   – Позвольте мне отнести шаль мастерице. Я уверена, ее еще можно починить.
   – О нет! Я не могу! Она узнает, что я плохо обращалась с ее прекрасной работой, мне так стыдно.
   А вот это как раз и не правильно. Лейла постаралась убедить Мечеллу, что отнести шаль мастерице просто необходимо, это позволит им обратить в свою пользу историю сегодняшнего вечера. Так ее кузены, иллюстраторы Грихальва, делают набросок будущей композиции. Тут слово, там два – сказано вроде бы совсем немного, но вместе эти скромные крупицы правды создадут достоверную картину. Сначала мастерица, затем все ее подруги, а потом и весь народ Мейа-Суэрты будут знать то, что, по мнению Лейлы, они должны знать. А уж она сделает из этой истории такое же произведение искусства, каким была злосчастная шаль. Придворные услышат и, скорее всего, поверят в версию Тасии, но народ любит Мечеллу.
   – Я обо всем позабочусь, – заверила она Мечеллу, улыбаясь про себя. – Подняться с вами наверх? Ах, нет, вижу, что Отонна уже ждет. Спокойной ночи, ваша светлость. Постарайтесь уснуть. Все будет хорошо, обещаю вам.
   Эйха, да, уж об этом она позаботится.
   Утром Дионисо услышал две противоречащие друг другу, но весьма занимательные версии вчерашнего скандала в Каса-Рекколто. Итак, картина будущего начала обретать форму, пора добавить к ней свои собственные мазки. Он даже знает, с чего начать.
   Рафейо был один в мастерской, отведенной для тех, кто занимается сейчас с иль агво. Он сидел на табуретке перед пустым мольбертом, полуотвернувшись от двери, на полу у его ног валялись эскизы. Воды здесь было в избытке – слезы ярости и разочарования катились по щекам мальчика. Время от времени он размазывал их кулаком. Но ни одной капли не попадало на карандаши, в беспорядке разбросанные на ближайшем столе.
   Первым желанием Дионисо было сказать мальчику, чтобы он не расходовал зря драгоценную субстанцию. Давно уже Дионисо не пользовался своими собственными слезами – месяцами не мог их вызвать. Но он лишь молча стоял и смотрел, поражаясь юношеским эмоциям, – надо же, как легко можно произвести столь драгоценную влагу.
   Он кашлянул, предупреждая Рафейо о своем присутствии. Мальчик повернул в его сторону взъерошенную темную голову, лицо было искажено мрачной гримасой. Он сильно вырос с тех пор, как Дионисо впервые увидел его. Сквозь мальчишескую мягкость уже проглядывали суровые черты взрослого мужчины. Но глаза, обращенные сейчас к Дионисо, были глазами обиженного ребенка.
   – Только не говори мне, что в твоем возрасте у тебя уже кончились идеи.
   – Они хотят, чтобы я сделал официальные рисунки Корассона. Это не моя идея.
   – Такова доля иллюстратора. Мы рисуем то, что нам заказывают. Он наклонился и приподнял за уголок один из эскизов. Надо было точно знать, чего Рафейо уже достиг в этой области искусства, после того как Дионисо внес необходимые изменения в процесс обучения молодежи. Что ж, пожалуй, достаточно. Но пора ему знать больше. Рафейо пнул стол, загрохотала каменная посуда.
   – Все это я уже слышал. Мы должны использовать каждый шанс, чтобы писать свои шедевры. Но все остальные рисуют что хотят – посмотрите только на эти скучные работы, представленные на ежегодный конкурс! А победитель! Катедраль Имагос Брийантос в праздник Астравента! Учитель, да я во сне лучше нарисую!
   Губы Дионисо дрогнули. Он и сам так думал, но произносить этого вслух не следовало. Кроме того, как Премио Фрато он имел решающий голос и отдал его в пользу этой мазни. Надо было заручиться поддержкой влиятельного автора картины. Он много думал об этом в последние несколько недель и решил, что если планка “лучших” творений Грихальва и опустится в ближайшую пару лет, что ж, тем заметнее станет талант “Рафейо”. Поэтому он и позволил той ужасной картине выиграть соревнование.
   – Они даже не подпустят меня к маслу, – продолжал жаловаться мальчик, – стоит им только узнать, что в этом мой главный талант!
   – Эйха, посмотрим, чего ты можешь достичь с помощью карандашей.
   – Карандашей! – проворчал Рафейо. – Маленькие девочки разрисовывают своих кукол карандашами!
   – Но маленьких девочек никто не просит сделать рисунок, который поднимет цену Корассона, когда донья Мечелла начнет торговаться.
   Рафейо лишь сильнее нахмурился, показывая, что все это он уже слышал вчера вечером. Дионисо подавил усмешку.
   – Все, что от тебя требуется, – это заставить его выглядеть красиво, тогда она не заметит ничего, кроме достоинств.
   – А поставить свою подпись под плохой работой?
   – Возмущение – ценная эмоция, но не надо перебарщивль. Быть избранным рисовать это – большая честь для тебя, не важно, что пока речь идет о карандашах. Если ты проявишь смекалку, напоминание о красоте Корассона принесет нам большие деньги. Наш кошелек в твоих руках, Рафейо.
   – Чудесно, – пробормотал мальчик. – Они выбрали меня только потому, что я был там и от скуки нарисовал эти развалины. Дионисо вздохнул.
   – Если я покажу тебе кое-что полезное, ты успокоишься?
   – Что покажете?
   – Я предлагаю тебе перестать обижаться на несправедливую судьбу, не давшую тебе выиграть приз в этом году. Имей терпение. Тебе еще только шестнадцать.
   – А этот моронно, который выиграл, старше меня всего на десять месяцев!
   – Плохо, – без тени сочувствия ответил Дионисо. – Ты плакал огромными слезами из-за этого, и без толку. Выжми из себя еще пару слезинок, и я расскажу тебе, как их использовать..
   От новой обиды и унижения из черных глаз Рафейо опять брызнули слезы. На это и рассчитывал Дионисо. Он поймал слезинку на кончик карандаша, подписанного “Коричневый Серрано”, – вечное напоминание о семье, которую он сам когда-то истребил для блага герцога, искусства и, что немаловажно, Грихальва. Магия, созданная этими несколькими капельками, будет в лучшем случае слабой, но у него имелись свои идеи на этот счет.