Холода штыков да баланды ковш, Журавлиный крик да телеги скрип
   По стеклу гвоздем. Сном ржаной сухарь, в перекура хмарь Повело на ель в мягкую постель,
   Там свое возьмет...
   Лягу в прошлое - в куст с морошкою, Лягу в давнее - в гриб раздавленный,
   В подосиновик. Вспомню бывшее - листик слипшийся, Вспомню старое - утро жаркое,
   Небо синее.
   - 41
   Переломаны буреломами. Край бурановый под охраною.
   Костерок пропал. Ходуном щека, лязг трелевщика, Навались, браток. Расколись про то,
   Как сюда попал.
   Разлилась река, да в пустой стакан, Недовольная... Не до воли нам
   До барака бы... Как дьяк истину - сапоги стянуть И в сухое влезть, и приснится лес
   Одинаковый...
   Одинаковый...
   Одинаковый...
   Одинаковый...
   Одинаковый...
   * * *
   Вальс 37-го года
   На дорогу, что вдали от Неглинки, Пролилась ко мне музыка синим дождем... Ради бога, не снимайте пластинки, Этот вальс танцевали мы в тридцать седьмом.
   На три счета вьюга кружит ночами, На три счета передернут затвор... Забываю... Это было не с нами... На три счета звездой догорает костер.
   Вальс старинный обнимает за плечи Помнят все огрубелые руки мои: Помнят теплый можжевеловый вечер, Как звучала в нем музыка нашей любви...
   Вальс разлуки по стране носит письма... К сожаленью, в них обратного адреса нет. И летают по земле наши мысли, И летает по всем лагерям вальс надежд...
   На дорогу, что вдали от Неглинки, Пролилась ко мне музыка синим дождем... Ради бога, не снимайте пластинки, Этот вальс танцевали мы в тридцать седьмом.
   * * *
   - 42
   Не оплачены горя счета, И слепоглухонемым проще быть. Невозможно больше читать, Уберите их всех с площади!
   Уберите во имя детей! Уберите во имя совести! Ведь кровь и стыд на каждом листе Этой жуткой, кошмарной повести!
   Кровь сочится сквозь переплет Толстой книги нашей истории. Каждый "туз" в колоде краплен, А "шестерки", значит, тем более.
   За главою глотаю главу: Посадили, убили, выслали... Люди, в Гори тоже люди живут, И даже в Гори лежать ему смысла нет!
   И нужно сделать кладбище зла, Пантеон лгунов и убийц. И пустить туда черных птиц, Чтобы ночь им черней была!
   * * *
   Колыбельная на нарах
   Спичка вспыхнула в ночи. Не кричи. Помолчи. То, что вспомнил, схорони.
   И усни. Отдохни. Погоди еще чуть-чуть,
   Как-нибудь позабудь, Утро вечера, ей-ей,
   Мудреней.
   Пальцы мелко задрожат,
   Вдруг окликнет сержант, Зуботычина - пустяк,
   Я народу не враг. Мешковина да кайло
   За фронты да седло, За три дырки беляков
   Ночь без снов.
   Догорает жизнь угольками в золе.
   Падают дожди где-то там, на земле.
   Падают дожди, падают дожди,
   Только ты дождись, дождись.
   - 43
   Слышишь, ветер у дверей.
   Ты не плачь, что еврей. Вдарит между глаз морз
   Сразу станешь курнос, А как выбелит зима
   Волос в мел, глаз - в туман, Позабудут, кто ты есть,
   Даю честь.
   Десять писем по весне:
   Пять Ему, пять жене. На одно пришел ответ,
   Мол, гражданки той нет... То есть как это нет?!
   Ей всего тридцать лет... Не могла ж она сгореть,
   Помереть...
   Дозревает сад, ветви клонятся вниз.
   Русая коса да смородинный лист.
   Русая коса, русая коса
   Расплелась по небесам.
   Наша кровь красна, как флаг,
   Вправо шаг, влево шаг. То ль споткнулся, то ль побег,
   Закачался - и в снег. Так что спи давай, милой,
   Спи, родной. Бог с тобой. Да и я сосну, браток.
   Долог срок...
   Догорает жизнь угольками в золе.
   Падают дожди где-то там, на земле.
   Падают дожди, падают дожди,
   Только ты дождись, дождись.
   * * *
   Пятьсот первая стройка, Полуостров Ямал... А я парень нестойкий, Я на скрипке играл. Мох, туман, редколесье, Да этап налегке... Я мелодию рельсов Разучил на кирке. Эй, полярные волки! Вы не бойтесь огня. В свою волчью светелку Заберите меня...
   * * *
   - 44
   Баллада лунатиков
   Мы бродим по лунам, Мы лунами стали. Мы бродим по лунам В тоске и печали. Мы - ночи солдаты, Мы бродим по лунам, По старым, щербатым И девствено юным. Вглядитесь получше На матовых дисках Прочтете немые Нетленные списки. Играйте же, струны, Мы вечность не спали. Мы бродим по лунам, Мы лунами стали...
   И в ночи, как выстрел, выкрик тот.
   Икс не равен игреку.
   мимо цели.
   Искупление одиночеством,
   Нет ни имени, ни отчества
   Кто поверит?
   Желтая луна манит, бесится,
   И спросонья я по лестнице,
   Руки на стену.
   А на стенах в рамах образа,
   И в слезящихся от луны глазах...
   Ты ли, Настенька?
   По карнизу иду навстречу,
   Кто-то спросит, и я отвечу
   С полпути.
   Ноги знают здесь каждый камень,
   Каждый метр под башмаками
   Проклятый.
   Звезды, будьте ж милосердны,
   Не зовите вы ночью смерда
   Светом лун.
   Не в чем мне вам нынче каяться,
   Что же вы, созвездья, скалитесь
   Там в углу? Мы - звездные дети И пленники их же. Нас много на свете, Кто Солнцем обижен. Мы видели луны В бескрайних просторах, Кричали безумно В ночных коридорах.
   - 45
   Мы - звездные дети с одною судьбою: Искать на цементе Уступы рукою, Все выше и выше За память держаться. Когда-нибудь с крыши Пора оборваться.
   А Луна все ближе, белая.
   Залила лицо все мелом мне,
   Ослепи - ослеплю.
   Голову сверлит вопрос давний:
   Неужели упаду навзничь?
   Отступи - отступлюсь.
   Извергают две звезды пламя.
   Что же будет со всеми нами?
   Шаг еще.
   Где же вы, отцы-святители,
   Дети, жены и родители?
   Соль со щек...
   Не уйти от света никуда.
   Ну, еще чуть-чуть, кто руку даст?
   В тишине. В тишине.
   На последнем стою кирпиче,
   Слышу, как в поле звенит ручей...
   Наконец, наконец!
   Наконец-то с тобой рядом я,
   Кулаком тебя я, нарядную,
   Вдребезги.
   Звезды падают на голову,
   На две части ночь расколота
   Вот и все... Мы бродим по лунам, Мы лунами стали. Мы бродим по лунам В тоске и печали. Играйте же, струны, Мы вечность не спали. Мы бродим по лунам, Мы лунами стали.
   * * *
   - 46
   Плач матери
   Зачем вспоминаю я О сынках, пропавших в дыму? Ох, не надо бы ворошить прошлое, Ни к чему...
   Сынков не вернешь моих, Ни Алешу, ни Петеньку... Ах, да что ж рука-то дрожит? Не попасть спицей в петельку...
   Зачем вышиваю я Петушков, ошалелая? Не стелить родимым на стол скатерть, Скатерть белую...
   Зачем убиваюсь я, Может, живы детки мои? На могилки нам с дедом-то не ходить, Нету их...
   * * *
   А может, не было войны...
   А может, не было войны... И людям все это приснилось: Опустошенная земля, Расстрелы и концлагеря, Хатынь и братские могилы?
   А может, не было войны, И у отца с рожденья шрамы, Никто от пули не погиб, И не вставал над миром гриб, и не боялась гетто мама?
   А может, не было войны, И у станков не спали дети, И бабы в гиблых деревнях Не задыхались на полях, Ложась плечом на стылый ветер?
   Люди, одним себя мы кормим хлебом,
   Одно на всех дано нам небо,
   Одна земля взрастила нас.
   Люди, одни на всех у вас дороги,
   Одни печали и тревоги,
   Пусть будет сном и мой рассказ.
   - 47
   А может, не было войны? Не гнали немцев по этапу, И абажур из кожи - блеф, А Муссолини - дутый лев, В Париже не было гестапо?
   А может, не было войны? И "шмайсер" - детская ирушка, Дневник, залитый кровью ран, Был не написан Анной Франк, Берлин не слышал грома пушек?
   А может, не было войны, И мир ее себе придумал? ...Но почему же старики Так плачут в мае от тоски? Однажды ночью я подумал.
   ...А может, не было войны,
   И людям все это приснилось?..
   * * *
   Долгая дорога лета
   Снится иногда
   долгая дорога лета, Зной палящий над колонной,
   что идет из гетто. Бабушка моя
   прижимает к сердцу внука, А в глазах ее любовь и мука. Души, как тела,
   покричат и отболеют. Все проходит...
   На свою Голгофу вновь идкт евреи. Вечные жиды
   ждут от Моисея чуда: "Господи, скажи: стрелять не будут?"
   Крики,
   стон,
   вопли,
   вой...
   Ой-е-ей-е-ей-е-ей... Девочка, закрыв
   мамины глаза ладонью, Ей кричит:
   "Не бойся, мама, нам не будет больно!"... Выцвел, пожелтел
   в памяти моей тот снимок, Да судьба навеки им гонима...
   Крики,
   стон,
   вопли,
   вой...
   - 48
   * * *
   На Дороге Жизни
   В пальцы свои дышу Не обморозить бы. Снова к тебе спешу Ладожским озером.
   Долго до утра
   В тьму зенитки бьют,
   И в прожекторах
   "Юнкерсы" ревут.
   Пропастью до дна
   Раскололся лед,
   Черная вода,
   И мотор ревет:
   "Вправо!"
   ...Ну, не подведи,
   Ты теперь один
   Правый.
   Фары сквозь снег горят, Светят в открытый рот. Ссохшийся Ленинград Корочки хлебной ждет.
   Вспомни-ка промтор
   Шумных площадей,
   Там теперь не то
   Съели сизарей.
   Там теперь не смех,
   Не столичный сброд
   По стене на снег
   Падает народ
   Голод.
   И то там, то тут
   В саночках везут
   Голых.
   Не повернуть руля, Что-то мне муторно... Близко совсем земля, Ну что ж ты, полуторка?..
   Ты глаза закрой,
   Не сотри, браток.
   Из кабины кровь,
   Да на колесо
   ало...
   Их еще несет,
   А вот сердце - все.
   Стало.
   * * *
   - 49
   Бабий Яр
   Слился с небом косогор, И задумчивы каштаны. Изумрудая растет трава, Да зеленый тот ковер Нынче кажется багряным, И к нему клонится голова.
   Молча здесь стоят люди,
   Слышно, как шуршат платья.
   Это Бабий Яр судеб.
   Это кровь моих братьев.
   До земли недалеко, И рукой подать до неба. В небо взмыл я и на землю сполз. Вы простите, сестры, то, Что я рядом с вами не был, Что в рыдания свой крик не вплел.
   Воздух напоен болью,
   Солнце шириной в месяц.
   Это Бабий Яр доли.
   Это стон моих песен.
   Ветры свежие летят С запоздалым покаяньем, Не услышать мертвым истины. И поэтому стоят Люди в скорби и молчаньи Под каштановыми листьями.
   Боже, ну куда деться!
   Суд мой самому страшен.
   Это Бабий Яр детства.
   Это плач сердец наших.
   * * *
   Красная стена
   Высоко, высоко, вольно, Пролетают в небе птицы, Солднце их лучами ластит, Песни им ветра поют. Здесь глазам от света больно, Этой боли не сравниться стой, которая на части Разрывает грудь мою.
   - 50
   Голова Земли седая На Мамаевом кургане, Здесь от века и до века Плыть гвоздикам по воде. Кто-то в голос зарыдает, На колени кто-то станет, И обнимется калека Со стеной своих друзей.
   Красная стена,
   Скорбная стена,
   Ты озарена
   Бликами огня,
   Вечного огня.
   Тянется рука,
   Мертвая рука.
   Факел в облака.
   В чем ее вина?
   Где ее весна?
   Обещал с войны вернуться Сын своей мамане, Сорок лет почти прождала На сибирской стороне. Да недавно повстречала На Мамаевом кургане, Третья строчка, пятый столбик На кровавой той стене.
   Красная стена,
   Скорбная стена
   Помнит имена
   Тех, кто не дожил,
   Тех, кто здесь лежит.
   На Мамаевом кургане Не росла трава три года. Ей железо приказало: "Ввысь тянуть себя не смей!" Без травы нет в поле жизни, Не текут в пустыне воды, И солдаты победили Под землей и эту смерть.
   * * *
   Корабль конвоя
   Впереди океан... Командир мой спокоен Безрассудство и риск у него не в чести. Позади караван, Я - корабль конвоя, И обязан свой транспорт домой довести.
   - 51
   А мне тесно в строю, и мне хочется боя, Я от бака до юта в лихорадке дрожу. Но приказ есть приказ: я - корабль конвоя, Это значит, себе я не принадлежу.
   Третьи сутки идем. Солнце палубу греет. Не поход боевой, а шикарный круиз. И расслабился транспорт, навалился на леер, Что с гражданских возьмешь? Только я не турист. Я-то знаю, чего тишина эта стоит, я готов каждый миг опознать их дозор. Аппараты на "товсь!", я - корабль конвоя, Я-то знаю, что значит подставить свой борт.
   Ну, накаркал: "Полундра!", Выдал пеленг акустик. Чуть правее по курсу шум винтов взрезал ночь. Веселее, ребята, не давай волю грусти, Ждал я этой минуты и смогу вам помочь! Мы догоним ее. Но зачем? Что такое? Почему "стоп машина", и я в дрейфе лежу? Почему я не воле?.. Почему я в конвое?.. Почему сам себе я не принадлежу...
   Громом сотен стволов салютует нам база, Обознались, наверно, я ведь шел, как овца. В море я за врагм не погнался ни разу И в жестоком сраженьи не стоял до конца. Кто спасет мою честь? Кто их кровью умоет? Командир, я прошу, загляни мне в глаза. И сказал он в ответ: "Ты - корабль конвоя. Мы дошли, значит, этим ты все доказал!"
   * * *
   Я часто просыпаюсь в тишине От свиста пуль и визга бомб фугасных. Мне кажется, я снова на войне, И кто - кого - пока еще не ясно.
   Прижат к земле и ждет команды взвод, Вернее, то, что от него осталось. Назад нельзя, и мы пойдем вперед, И все, что было, повтоорим сначала.
   Истошно воют в небе "мессера", Пытаясь в хвост зайти четверке "илов". И, тридцать лет в ночи крича "ура!", Мой гоос рвется в грохоте разрывов.
   - 52
   И очередью полоснув окоп, Зажав в зубах нательный медный крестик, Мы прыгаем на головы врагов, На шеи этих белокурых бестий.
   Прости, родная речь, мне мой язык Сейчас не до изящности словесной. В "Дубовый крест" плюю с зубами крик Моих детей, и мату в горле тесно.
   Две пули в грудь... и я уже убит. Огонь в глазах, о господи, как больно! Явитесь же все те, кто нас простит, Все те, кто с нашей смертью обездолен!
   Я часто просыпаюсь в тишине...
   * * *
   Баллада безмолвия
   В то утро, когда на Земле моей ветер засвищет, Вздымая с нее кучи пепла, Пустыми глазницами в небо уткнувшись, Моря ослепнут...
   И лед полюсов превратится в пар, Расцвеченный пламенем сотен вулканов, Красивым, как грудь королевских пингвинов, Которые в вечность канут...
   И рухнут, расколовшись, горы
   На некогда цветущие ладони
   Так весело звеневших здесь ложбин.
   А где-то в далеком созвездьи, на синей планете На берег волна клетку вынесет грудью... И жизнь родится в том ласковом свете, В то утро, когда нас уже не будет...
   * * *
   Мы вернемся
   Не спешите нас хоронить Мы вернемся в свою страну. Но кого нам сейчас винить В том, что мы третий год в плену, В том, сто мы здесь бедуем зря Вдалеке от ржаных полей? Мы нужны еще матерям, Что на Родине ждут детей.
   - 53
   Мчатся годы, и дед мой стар, Не забыл он и не простил. Он не знает, где Пешавар, А я знаю, где Саласпилс. Здесь пустыня, а там был лес, Между ними полсотни лет. Только где ж ты, Красный Крест? Как и не было, так и нет.
   Не спешите оплакать тех, Кто не найден в ущельях гор, Средь глухих глинобитных стен, Где в глазах рябит от врагов. Не спешите нас хоронить Мы вернемся в свою страну. Но кого нам сейчас винить В том, что мы третий год в плену?
   * * *
   Дорога длиною в жизнь
   За рекой, где мой дом, соловьи заливаются звонко, Зеленеют луга, и деревья на той стороне. Двадцать первой весны жаркий день мне втречать на бетонке, И колонна опять поползет через горы по ней.
   На кабинах машин нарисованы звездочки краской. Каждый час, каждый миг этой трассы обычной весом, Измеряем ее нашей кровью солдатскою красной Да количеством мин, разорвавшихся под колесом.
   Бензина под завязку,
   Проверена запаска
   и техталон.
   Теперь одна дорога
   У нас с тобой, Серега,
   держи фасон.
   Дать, ротный, поспеши нам
   Команду "по машинам!".
   Трамблер не заискрится,
   Черт ладана боится,
   А хочешь жить
   бояться не резон.
   Вот "афганец" задул. Пыль с песком вперемешку глотаем, До "зеленки" чуть-чуть, ну а там - то ли да, то ли нет. А на той стороне мам в школу сестру провожает, И бабауля моя поливает цветы на окне.
   Под рукой теплый руль, а педали и ствол под ногами, И под боком страна, мне плюющая пулей в лицо. Затопить бы ее, эту землю сухую, слезами Тех, кто здесь потерял своих братьев, мужей и отцов.
   * * *
   - 54
   Монолог пилота "черного тюльпана"
   В Афганистане, В "черном тюльпане", С водкой в стакане
   мы молча плывем над землей. Скорбная птица Через границу, К русским зарницам
   несет ребятишек домой. В "черном тюльпане" Те, кто с заданий Едут на Родину милую
   в землю залечь, В отпуск бессрочный. Рваные клочья... Им никогда, никогда
   не обнять теплых плеч.
   Когда в оазисы Джелалабада
   Свалившись на плечо, "тюльпан" наш падал,
   Мы проклинали все свою работу,
   Опять "бача" подвел потерей роту.
   В Шинданде, Кандагаре и Баграме
   Опять на душу класть тяжелый камень,
   Опять нести на Родину героев,
   Которым в двадцать лет могилы роют.
   Но надо добраться, Надо собраться. Если сломаться,
   то можно нарваться и т+ут. Горы стреляют, "Стингер" взлетает, Если нарваться,
   то парни второй раз умрут.
   И мы идем совсем не так, как дома,
   Где нет войны и все давно знакомо.
   Где трупы видят раз в году пилоты,
   Где с облаков не вавят вертолеты.
   И мы идем, от гнева стиснув зубы,
   Сухие водкой смачивая губы.
   Идут из Пакистана караваны,
   И значит, есть работа для "тюльпана".
   В Афганистане, В "черном тюльпане", С водкой в стакане
   мы молча плывем над землей. Скорбная птица Через границу, К русским зарницам
   несет наших братьев домой.
   - 55
   Когда в оазисы Джелалабада
   Свалившись на плечо, "тюльпан" наш падал,
   Мы проклинали все свою работу,
   Опять пацан подвел потерей роту.
   В Шинданде, Кандагаре и Баграме
   Опять на душу класть тяжелый камень,
   Опять нести на Родину героев,
   Которым в двадцать лет могилы роют.
   * * *
   Когда я вернусь, накуплю сыну кучу игрушек, Но лишь автомат на прилавке забуду и танк. Я очень устал от войны на камнях Гиндукуша, Приснился бы дом... Да все вижу ночами Саланг.
   Когда я вернусь, если только, конечно, сумею, Пойдем, погуляем, - сынишка мой будет так рад. Но только не там... Я один посижу на аллее Кладбищенской, той, у которой ребята лежат.
   Когда я вернусь, за столом среди шума и гама, Средь радостных лиц и залитых вином скатертей, Увижу, наверно, зеленые флаги Ислама, Сожженный кишлак... и убитых афганских детей.
   Когда я вернусь, мы с женою наластимся вволю, Потом закурю, и нахлынет щемящая грусть... За что ж ты, страна, наградила нас этою долей?.. Когда я вернусь... Если только, конечно, вернусь...
   * * *
   "Обложили меня, обложили..."
   В. Высоцкий
   Жарких костров развеселый треск, Руки тяжелые над огнем. Оцепенел и пригнулся лес, Стаю волков обложили в нем.
   Серые мечутся меж берез, Прячут детей, зарывают в снег, И в ошалевших глазах вопрос: "Что же ты делаешь, Человек?"
   Вот и все.
   Наступит смертный час,
   Тот жуткий час, когда вся жизнь - сплошная боль.
   Снег несет,
   О, если бон их спас!
   Но этот день не станет другой судьбой.
   - 56
   Кружит матерый, здесь главный - он, Чует: вот-вот, и начнут стрелять. Но на флажки не пойти - закон, Лучше под пули, учила мать.
   Лучше под пули, ощерив пасть, Молча. За горло. С разбегу. В грудь. Лапами. Сильно. Подмять. Упасть. Может, и вырвется кто-нибудь.
   Кто-нибудь...
   Все уже страшный круг,
   Давным-давно на спуск жадно палец лег.
   Кто-нибудь...
   Пусть это будет друг,
   Он допоет, когда мой голос уснет.
   Цепи смыкаются. Крики. Смех. Запах железа. Собачий лай. Волка - не лебедя, лебедь - грех. Волк - он разбойник, его - стреляй.
   След, словно пеленг, он на ветру, И, заглянув в поднебесья синь, Холода грудью вожак глотнув, Прыгнул - как проклял - что было сил.
   Ветра свист,
   Опять им повезло,
   Ударил гром, и палевый бок в крови.
   Жизнь, прости...
   Прости людей за зло,
   Дай время нам себя научить любви.
   * * *
   Первый, второй
   У подножия гор Перегрелся мотор Вхолостую по небу бьют лопасти. У подножия гор Начался этот спор: Взять мотор на измор или лоб спасти... Морлод был и горяч, И не знал неудач Летчик класса Валерия Чкалова, И, конечно, он знал, Что высок перевал, Тем почетней был пьедестал этих скал Не такие орешки раскалывал.
   - 57
   А он сомнений не ведал
   И верил в звезду, под которой рожден.
   - Мы поймаем победу...
   Он в риск был с пеленок влюблен.
   Рядом тоже был хва Лет пятнадцать подряд Он летал на парад в город Тушино. Полста лет за спиной, Но сейчас он второй, А раз так, он обязан послушаться. Надо, если велят. Провалилась земля, Перегрузки ударили в голову. А он больше не мог, Сжалось сердце в комок: Полста лет - потолок, Полста лет - это срок. Сердце - кремень, но мягче, чем олово.
   А первый страха не ведал
   И верил в звезду, под которой рожден.
   Он поймает победу.
   Он в риск был с пеленок влюблен.
   И, взревев от обид, На жокеев "забив", На дыбы встал мотор, но попробуй, сбрось. На губах затянул До упора узду Ручкой газа пилот: на капоте кровь. Через горы, как лев, перевал одолев, Прыгнул вверх самолет и пошел на спуск... И был счастлив один Он опять победил. И был счастлив второй Он погиб как герой, Перегрузок не выдержав груз.
   * * *
   Письмо
   Братишкам-подводникам,
   погбшим в Норвежском море,
   посвящается
   Ну вот и все: проложен курс,
   и на борту комплект, Опять в поход нас океан
   позвал. Опять несем одну судьбу
   опять одну на всех, Опять в ЦП наш каперанга
   встал.
   - 58
   Но, друг мой, как ты прав,
   что всю жизнь мне завидовал,
   В рубку бьет волна,
   и ветер вспарывает гюйс.
   И если б не жара,
   я бы снова лодку выдумал,
   Коль удача нам улыбнется,
   я вернусь.
   Как хорошо, идет слушок,
   в подплаве морякам Дают вино и шоколад
   дают. А я за воздуха глоток
   сейчас весь мир отдам, Но рядом дно,
   и облака не тут.
   Но, друг мой, как ты прав:
   я все время жил неправильно,
   И если в наш отсек
   прорывается вода,
   Чтобы друзей спасти,
   мы себя задраим намертво,
   Это знают все,
   кто глубинам клятву дал.
   Мы помним тех, кто не пришел,
   кто не обнял детей, Их женам век не выплакать
   глаза. Седин тот снег, который шел,
   когда "Варяг" летел Над ледяной водой,
   забыть нельзя.
   Но, друг мой, как ты прав,
   что всю жизнь мне завидовал,
   Даже в смерти нам
   брата чувствовать плечо.
   И если б не жара,
   я бы снова лодку выдумал,
   Будь здоров, старик!
   Обнимаю горячо.
   * * *
   - 59
   Доргога на Ваганьково
   Над заснеженным садиком Одинокий фонарь, И как свежая ссадина, Жжет мне сердце луна. В эту полночь щемящую Не заказан мне путь На Ваганьково кладбище, Где он лег отдохнуть.
   Я пойду, слыша плач иных Инквизиторских стран, Мимо тел раскоряченных, Мимо дыб и сутан. Долго будет звенеть еще Тех помостов пила... Я пойду, цепенеющий От величия зла.
   Пистолеты дуэльные Различаю во мгле. Два поэта застрелены Не на папской земле. Офицерам молоденьким Век убийцами слыть. Ах, Володя, Володенька, А нам кого обвинить?
   И во взгляде рассеянном Возли петли тугой Промелькнет вдруг Есенина Русочубая боль. Рты распахнуты матерно, Вижу пьяных господ Над заблеванной скатертью Велемировских од.
   Вижу избы тарусские, Комарова снега, Две великие, русские, Две подруги богам. Дом на Спуске Андреевском, Где доска, кто в нем жил? Но мы все же надеемся, В грудь встречая ножи.
   - 60
   Проплывают видения, И хочу закричать Родились не злодеями, Так доколе нам лгать? Я стою перед "Банькою", Я закончил свой путь, Я пришел на Ваганьково, Где он лег отдохнуть.
   * * *
   Слева забор, справа забор, И ничего, кроме тьмы. Красный террор, белый террор, То пир во время чумы.
   Ротмистр - враг. К стенке, моряк, Ствь его, гада, скорей. Справа барак и слева барак, Хватит на всех лагерей.
   Сняли бушлаты, на берег сошли,
   Переодевшись в кожанки.
   Сами потом по этапу пошли
   Стылым - зимой, летом - жарким.
   Новый закон старых оков, Да песен своих не меняли. Слева окоп, справа окоп, Но нас туда не пускали.
   Долог закат, длинны срока, Но не видали конца им. Слева зэка, справа зэка Из молодых полицаев.
   Легкие кровью стекли по губе,
   Но не убили в нас веры.
   Год полста третий, спасибо тебе
   За сундучок из фанеры.
   Справа звезда, слева звезда, В венчике черных бровей. Снова беда, все, как тогда... Любит Россия царей.
   * * *
   - 61
   Камикадзе
   Заслуженному артисту РСФСР Л. Филатову
   Я по совести указу Записался в камикадзе. С полной бобмбовой загрузкой лечу. В баках топлива - до цели, Ну, а цель, она в прицеле, И я взять ее сегодня хочу.
   Рвутся нервы на пределе Погибать - так за идею. И вхожу я в свой последний вираж. А те, которые на цели, Глядя ввысь, оцепенели, Знают, чем грозит мой пилотаж!
   Парашют оставлен дома, На траве аэродрома. Даже если захочу - не свернуть. Облака перевернулись, И на лбу все жилы вздулись, И сдавило перегрузками грудь.
   От снарядов в небе тесно, Я пикирую отвесно, Исключительно красиво иду. Три секунды мне осталось, И не жаль, что жил так мало, Зацветут еще мои деревья в саду!
   Не добраться им до порта, Вот и все. Касаюсь борта, И в расширенных зрачках отражен Весь мой долгий путь до цели, Той, которая в прицеле. Мне взрываться за других есть резон!
   Есть резон своим полетом Вынуть душу из кого-то, И в кого-то свою душу вложить. Есть резон дойти до цели, Той, которая в прицеле, Потому что остальным надо жить!
   * * *
   - 62
   Памяти моряков теплохода "Механик Тарасов"
   Я смыт был в море с корабля. Не удержался у руля: Волна - стеною в грудь... И вроде я на дно пошел, Но понял, что нехорошо Вот так вот, запросто, тонуть... Горнисты мне подъем трубят Я кинул бездну под себя И воздух ртом хватил. На всю планету и окрест Одна вода, зеленый лес. И нету сил...
   Где ж вы, други мои, моряки-братишки?
   Заходили вкруг меня плавники акульи.
   Я кричу (ни ответа ни привета не слышу):
   "Помогите мне, люди!
   Тону я.
   Тону я..."
   Я обнимал девятый вал. Вздымал трезубец, хохотал Бог Посейдон... И вспомнилось, как в детстве я Гонял трезубцем муравья... Теперь я знал, что думал он. Раскаты грома, ветра свист, Как гири, ноги тянут вниз. А мне бы жить... В трех ипостасях он один, Последний козырь мой - дельфин, И может быть...