Розов Виктор. В добрый час! Гнездо глухаря

 
   Аркадий. Положи на место, слышишь?
   Андрей. Не кричи, отец занимается. Тихо!
   Аркадий. Я сказал – отдай!
   Андрей. Съем я его, что ли?
   Аркадий. Дай сюда!
   Андрей. Маша подарила?
   Аркадий. Не твое дело!
   Андрей. Маша – вот и трясешься! На, держи, жадина! (Забрасывает галстук на люстру.)
   Аркадий (достает галстук). Гулянки на уме! Пролетишь на экзаменах – тогда забегаешь! Останешься без специальности!
   Андрей. Ты выучился… Артист, называется! В одних массовках играешь, смотреть совестно!
 
   Аркадий идет к себе.
   (Кричит вслед ему.) Позор, позор нашей фамилии!
 
   Аркадий уходит. Андрей прошелся по комнате, подошел к роялю, не присаживаясь, играет одним пальцем «По улицам ходила большая крокодила…». Оборвав игру, закрыл крышку. Снова прошелся по комнате. Звонок. Андрей бросился открывать дверь. Возвращается с Машей.
 
   Маша. Он занят?
   Андрей. Чем? Лежит на кровати и какие-то театральные мемуары читает. (Идет к двери своей комнаты.)
   Маша. Не говори, что это я.
   Андрей (кричит). Артист, к тебе пришли!
 
   Голос Аркадия: «Кто?»
 
   Андрей. Выйди и посмотри. (Маше.) Сейчас появится – он в одной майке валяется.
   Маша. Зачем ты его дразнишь?
   Андрей. Сам напрашивается. Органически не перевариваю неудачников. Вечно они ноют… Кто-то их зажимает…
   Маша. Тебе обидно за него?
   Андрей. Брат все-таки… Ну как у человека самолюбия нет? Торчит в своем театре… А… его дело!
   Маша. Безусловно. А ты как время проводишь?
   Андрей. Как всегда, – тоска. Вы обратили внимание, Маша, какая у нас в доме тоска?
   Маша. Нет, не замечала.
   Андрей. Да, с виду у нас чистота, уют… Мать старается. (Подошел к столу, вертит в руках большую пепельницу-раковину.) Во какую каракатицу купила! Зачем? В доме никто не курит. Говорит – для гостей. Или часы. Жаль, вы опоздали, они сейчас восемь раз отбахали. Я по ночам каждый раз вздрагиваю… В детстве мы у каких-то родственников в Сибири жили, в войну. Ничего не помню, только бревенчатые стены и ходики… Мягко тикали… Что-то от них приятное на душе осталось… А у нас? (Махнул рукой.) Иногда мне хочется пройтись по нашим чистым комнатам и наплевать во все углы… В школе хоть весело было… Скорей бы ребята пришли…
   Маша. А ты так и не решил, в какой институт поступить?
   Андрей. Мать заставляет идти в Высшее техническое имени Баумана: говорят – солидно. С чего она решила, что я туда попаду? Ладно, срежусь – в какой-нибудь другой пристроюсь.
   Маша. А сам бы ты куда хотел?
   Андрей. Никуда.
   Маша. Что ж, у тебя никакого призвания нет?
   Андрей. Маша, в девятом классе нас как-то на уроке спросили: кто кем хочет быть? Ну, ребята отвечали, кто что думал. Так ведь не все правду. Федька Кусков, например, сказал – летчиком. Зачем сказал? Так, для бахвальства. А сейчас хочет приткнуться туда, куда легче попасть. Володька Цепочкин еще хлеще ответил: кем бы ни быть, лишь бы приносить пользу Родине. А этот Володька был, есть и будет подлецом первой марки: подлипала и прихлебала! А я тогда честно сказал: не знаю. Что поднялось! «Как, комсомолец! В девятом классе – и не знает!» Чуть ли не всей школой прорабатывали! Этак ведь на всю жизнь ко всякому призванию отвращение можно получить! (Замечает, что Маша посматривает на дверь, ожидая выхода Аркадия.) Это он туалетом занимается. Я надоел?
   Маша. Не выдумывай.
   Андрей. Скажите, Маша, только, умоляю вас, честно: вы фотограф; профессия, прямо скажем, не ахти какая, – это и был предел ваших мечтаний?
   Маша (смеется). Конечно нет… Но волею судеб я стала фотографом, и мне нравится эта работа. Представь себе, даже очень нравится.
   Андрей (смеется). Нет, Маша, не представляю.
   Маша. Ну конечно, в семнадцать лет вы все хотите быть непременно великими. А вдруг получится из тебя какой-нибудь обыкновенный смертный – счетовод, провизор или фотограф?
   Андрей (с сердцем). Не получится! (Успокоившись.) А какие у вас были планы? Кем вы хотели быть?
   Маша. Пианисткой, и обязательно – знаменитой.
   Андрей. Шутите?
   Маша. Ничуть.
   Андрей. Сыграйте что-нибудь.
   Маша. Я два года не подхожу к инструменту.
   Андрей. Почему?
   Аркадий (входит, здороваясь с Машей). Это ты?..
   Маша. Всего-навсего.
   Аркадий (Андрею). Пойди прибери на своем столе – устроил свинарник.
   Андрей. На своем столе что хочу, то и делаю, а выйти могу и так, без предлога. (Маше.) С вами приятно поболтать, вы не глупы… (Уходит.)
   Маша (смеется). Андрюша ужасно важный стал.
   Аркадий. Смешного мало… Растет оболтус, в голове – каша…
 
   Пауза.
 
   Маша. Я, оказывается, не злопамятна. Перебрала в голове все твои доводы, так и не поняла, отчего мы не должны больше встречаться.
   Аркадий. Я решил.
   Маша. Твердо?
   Аркадий. Да.
   Маша. Окончательно?
   Аркадий. Да.
   Маша. Почему?
   Аркадий. Мне трудно тебе это сказать, но если хочешь полной правды…
   Маша. Жажду!
   Аркадий. Я не люблю тебя.
   Маша. Неправда!
   Аркадий (смеется). Занятно… Ну, мне сейчас не до любви. Это ты можешь понять?
   Маша. Пожалуй, хотя с натяжкой. У Андрюшки в голове каша, говоришь. Ну что же, в его возрасте это бывает. А у тебя? Ты даже не представляешь, каким ты становишься… Я принесла наглядные пособия… (Разворачивает сверток, с которым вошла. Там две большие фотографии. Показывает Аркадию.) Артист Аверин четыре года тому назад – смеющийся парень… И теперь – кислая физиономия человека средних лет… Полночи трудилась…
   Аркадий. Вчера распределяли роли в новой пьесе. Мне – опять ничего. А Вася Мышкин снова получил главную. В театральной школе он не проявлял больших способностей…
   Маша. Вероятно, вырос.
   Аркадий. А я врос…
   Маша. Одни движутся вперед легко, Аркаша, другие – трудно, медленно…
   Аркадий. Скажи проще: тоже меня за бездарность считаешь, – чего церемонишься?
   Маша. Поедем завтра на выставку собак?
   Аркадий. Куда?
   Маша. На выставку собак. Говорят, такие страшные псы, огромные…
   Аркадий. Тебе это интересно?
   Маша. Конечно, надо же посмотреть, какие на свете собаки бывают.
   Аркадий. Представь себе, если в один прекрасный день передохнут все собаки мира, я останусь абсолютно равнодушен.
   Маша.. У, какой ты стал злющий… А помнишь, года два тому назад, словно бродяги, – где мы только с тобой не бывали!
   Аркадий. Легче смотрел на жизнь, был глуп.
   Маша. А сейчас?
   Аркадий. Во всяком случае, повзрослел. Перестань, пожалуйста, улыбаться!
   Маша. (с грустью). Аркаша, милый, не сердись! Мне так тяжело, что ты такой… Раньше о театре ты мне рассказывал как о чем-то светлом, красивом, легком…
   Аркадий. Легком! Вот, ты подтверждаешь, до какой степени я был глуп! Наивно, беспросветно…
   Маша. Ты веришь в свои способности?
   Аркадий (упрямо). Да, верю.
   Маша. Это главное, Аркаша. У какого-то автора я очень меткое замечание прочла: загубленных талантов не бывает…
   Аркадий. А ты?
 
   Маша молчит.
 
   Аркадий. Пустая фраза. У нас в театре…
   Маша. Не надо об этом, Аркаша.
   Аркадий. Да-да… (Прошелся по комнате. Пауза.) Сегодня проснулся в пять утра, солнце в комнате… Лежу, и почему-то легко-легко было. А потом поползли мысли, все вспомнил… Хотел уснуть и не мог, проворочался до девяти. (Подходит к Маше.) Ты мне не верь… Я, конечно, действительно изменился. Очень?
 
   Маша молчит.
 
   (Подходит к фотографиям, смотрит, отложил в сторону.) Очень… И это сказано объективно. (Улыбнулся.) Я уйду из театра.
   Маша. Зачем?
   Аркадий. Да-да, даю слово. И скоро. Сделаю одну попытку и уйду.
   Маша. Какую попытку?
   Аркадий. Я готовлю роль, большую… Мне разрешили… Покажусь и, если неудачно, – уйду, вот увидишь!..
   Маша. Когда показываешься?
   Аркадий. Не скажу. Просмотр будет днем, никого посторонних не пустят.
   Маша. А может быть, не нужно, Аркаша? Ты играешь маленькие роли. Хорошо играешь. Тебя и в газетах не раз отмечали.
   Аркадий. Для этого я и театральную школу кончал, для этого и на свет родился? Оставь, пожалуйста, тебе легко говорить… Ты как-то приспособилась к жизни…
   Маша. Приспособилась?
   Аркадий. Ну, устроилась.
   Маша. Когда со мной случилось несчастье, ты приходил ко мне, целовал руки и говорил, говорил, говорил… Сколько дней! Думаешь, я помню хоть одно твое слово? Я и не думала о тебе. Мне тогда хотелось умереть… Но грубости я себе никогда не позволяла. (Пошла.)
   Аркадий. Маша!
   Маша. Не надо… Ты потерял вкус к жизни, себя стал любить, а не искусство – вот оно и мстит тебе! Я не приспособилась, а живу… И гораздо более счастливо, чем ты! (Уходит.)
   Аркадий (быстро ходит из угла в угол). Все равно, все равно…
   Петр Иванович (входя, что-то мурлыча себе под нос). Уже в театр?
   Аркадий. Еще рано: мне к последнему акту.
   Петр Иванович. Духота. (Открывает окна. Заметил фотографии, оставленные Машей.) Прекрасно сделано. Художественно. Что это ты здесь какой мрачный?
   Аркадий. В шутку снимался.
   Петр Иванович. Артист! Какого злодея изобразил, и довольно натурально! (Отложил фотографии.) Вот канальство! Маленький цветок! Да нет – просто колючка! А также загадки задает. Голова трещит!
   Аркадий. Опять какая-нибудь находка?
   Петр Иванович. Да! Наша экспедиция в Азии обнаружила новый элемент иранской флоры. Ну, понимаешь, нашли растение, которое до сих пор было известно только в Иране. Сижу разгадываю. Приедет Николай Афанасьевич – узнаю его соображения.
   Аркадий. Ты счастливый…
   Петр Иванович. Пожалуй… Колючка – вот уж действительно колючка! Доберитесь-ка до истины… А почему бы тебе не поехать на периферию? Не удастся здесь – попробуй свои силы в другом городе.
   Аркадий. Думаешь, встретят с распростертыми объятиями? Актер низшей категории – соблазн невелик…
   Петр Иванович. Да… Как-то у тебя нескладно получается…
   Аркадий. Это я сам знаю.
   Петр Иванович. Не совершил ли ты ошибки, Аркадий? Это бывает. Пойдет человек в молодости не по той дорожке, а потом всю жизнь раскаивается… Не ошибся? А?
   Аркадий. Я уже размышлял на эту тему.
   Петр Иванович. Да ты не злись, я – откровенно.
   Аркадий. Откуда ты взял, что я злюсь? И я не раскаиваюсь, слышишь: не раскаиваюсь ни в чем!
   Анастасия Ефремовна (входит). Узнавала относительно Андрюши. Очень трудно попасть, наплыв огромный. Поехала к Сазоновым, хотела Василия Ивановича расспросить. Оказывается, он в Бауманском нынче преподавать не будет. (Мужу.) Петруша, тебе что-нибудь нужно?
   Петр Иванович. Нет, засиделся, косточки разминаю.
   Анастасия Ефремовна (увидев фотографии, Аркадию). Маша была?
   Аркадий. Да.
   Анастасия Ефремовна. Нехорошо, Аркадий. Если ты решил порвать с девушкой, не надо ей и голову кружить.
   Аркадий. Мама, я тебе говорил – жениться не собираюсь.
   Анастасия Ефремовна. Тем более, тем более, это совсем нечестно.
   Петр Иванович. Безусловно.
   Аркадий. Я просил Машу не приходить…
   Анастасия Ефремовна. Сама пришла? Очень по-современному…
 
   Петр Иванович смеется.
 
   Это, Петруша, скорее, грустно.
   Петр Иванович. Нет, я вспомнил: когда мы жили еще в Иркутске… ушел ловить рыбу километра за три, и вдруг – ты, говоришь – гуляю! Вообще, Аркадий, нехорошо бобылем – пусто. Тебе двадцать восемь лет…
   Анастасия Ефремовна. С его зарплатой заводить семью, Петруша, немыслимо… Здравый смысл говорит…
   Петр Иванович. Настенька, неужели мы с тобой поженились, исходя из здравого смысла? По-моему, все происходило как раз наоборот. Ты вспомни-ка! Пожалуйста, не путай мальчишку.
   Аркадий. Нет, папа, сваливать свои заботы кому-нибудь на плечи…
   Петр Иванович. Не знаю… Для моих примитивных мозгов такие расчеты недоступны.
   Анастасия Ефремовна. И потом, эта Маша…
   Аркадий. Оставь, мама, ее в покое! (Уходит в другую комнату.)
   Петр Иванович. Ты знаешь, он засиделся в девках. До двадцати пяти лет такие постные соображения не приходят в голову. Впрочем, когда на работе неприятности, весь свет становится не мил.
   Анастасия Ефремовна. Может быть, ему переменить специальность? В двадцать восемь лет это еще не поздно. Так за него сердце болит, а он все обижается…
 
   Входит Аркадий с чемоданчиком.
 
   Петр Иванович. Ты сказал – рано.
   Аркадий. Пешком пойду, прогуляюсь.
   Петр Иванович. Останься минут на пять. Устроим маленький семейный совет. (Достает письмо.) От наших сибиряков. (Читает.) «Дорогие Петя, Анастасия Ефремовна и мальчики. Я к вам с просьбой, и большой. Особенно к тебе, Анастасия Ефремовна. Вот в чем дело: Алексей мой окончил нынче школу и мечтает поехать учиться в Москву. Не могла бы ты принять к себе Алешу на время учения в Москве, если он экзамены выдержит, на что у меня и надежда-то небольшая. Просьба моя нелегкая, я и писать об этом не хотела, и так вы для нас немало делаете, да Алексей уговорил, прямо заставил – упрямый до невозможности. Вы не стесняйтесь, сразу же напишите – нет, если нельзя. Я это не сочту за обиду. О нашей жизни напишу в следующий раз. А сейчас бегу на заседание завкома, кой-кому надо задать перцу. Я и дети целуем вас крепко. Ваша Оля». Вот… (Посмотрел на жену и сына.) Ну, принимаем гостя?
   Анастасия Ефремовна. Как хочешь, Петя. Ольга – твоя сестра.
   Петр Иванович. Нет, Настенька, письмо адресовано фактически тебе, да и все заботы лягут на тебя, твой голос – решающий.
   Анастасия Ефремовна. Я только не понимаю, как людям не совестно, как не совестно!
   Аркадий. Ничего особенного – парень едет учиться.
   Анастасия Ефремовна. Все, все в Москву едут, как будто Москва резиновая! И так уже от народа задохнуться можно. Так нет – едут и едут!
   Петр Иванович. Вполне понятно.
   Анастасия Ефремовна. Куда мы его положим?
   Петр Иванович. Это не проблема. Можно к ребятам в комнату.
   Аркадий. Нет уж, пожалуйста, не надо. С меня хватит и Андрея. (Отцу.) У тебя в кабинете диван свободен.
   Петр Иванович. Ну что ж, давайте ко мне.
   Анастасия Ефремовна (Аркадию). Не выдумывай!.. Отец до трех часов ночи занимается, у него люди бывают, а там кто-то будет лежать и храпеть… Нет, как люди сами не понимают!..
   Петр Иванович. Ты же во время войны с детьми жила у них около двух лет!
   Анастасия Ефремовна. Ну хорошо, давайте вот здесь, на середине, кровать поставим!
   Аркадий. Ты, мама, не волнуйся!
   Анастасия Ефремовна. Как я могу не волноваться? Кто этот Алексей? Что он из себя представляет? Андрюша такой восприимчивый, неуравновешенный… Больше всего боюсь дурного влияния. А тут непременно начнут ходить приятели, девицы какие-нибудь появятся…
   Петр Иванович. Не преувеличивай.
   Анастасия Ефремовна. Это неизбежно, Петя, и даже естественно. И потом, ну почему я должна на кого-то готовить завтраки, обеды, ужины, заботиться, наблюдать? Я же за него целиком обязана буду отвечать. Та же Оля за все потом с меня спросит. А как он будет себя вести – мы же не знаем.
   Петр Иванович. Ты действительно напрасно нервничаешь.
   Анастасия Ефремовна. Да, Петя, я нервничаю. Андрея сейчас надо устраивать в институт. Как? Просто ума не приложу… (Аркадию.) За тебя все сердце выболело… Ты думаешь, я не вижу, как ты мучаешься? Я устала от забот. Мне не двадцать пять лет…
   Аркадий. Решайте как хотите. Мое мнение – парень должен приехать. (Пошел, но остановился.) Можете устраивать его в моей комнате, не возражаю. (Уходит.)
   Анастасия Ефремовна. Я понимаю, Петя, отказать неловко, неудобно. Но пойми, мы можем попасть в еще более нехорошее положение. У тебя – огромная работа; вдруг я что-то пропущу, недогляжу… Нет, я напишу Оле совершенно искренне, она не обидится. Алеша может устроиться там, на периферии. Институтов теперь много везде… Я напишу сегодня же… Даже телеграмму дам. Да-да, именно телеграмму, а то Алеша может запоздать с подачей документов.
   Петр Иванович. Когда мы жили в одной комнате, ты как-то добрее была, Настя.
   Анастасия Ефремовна. Просто у меня было больше сил. Ты думаешь, мне самой все это приятно? Но лучше сразу, уверяю тебя, сразу и честно.
   Петр Иванович. Ну что ж, Алексей не пропадет… (Пошел к себе.)
   Анастасия Ефремовна. Петя, у тебя нет знакомств в Бауманском училище?
   Петр Иванович. Нет. У Николая Афанасьевича я встречал Коробова, но это так – шапочное знакомство.
   Анастасия Ефремовна. Коробова? Декана?