Страница:
А.Маклиш. "Страна свободных"
Медианские обыватели вовсе не были рады славе, так неожиданно свалившейся на них с неба. Проснувшись утром и узнав, что ночью на их город упал с неба таинственный луч, они пришли в замешательство. Организовались добровольные команды для наблюдения за небом. Сыновья медианских торговцев сидели на крышах и добросовестно мерзли в ожидании таинственных лучей. И только после такого трехсуточного промерзания в их встревоженном мозгу родилась простая мысль: а что, если никакого луча и не было? Ведь Дохлая Жердь - бродяга, обманщик, плут, - можно ли верить такому человеку? Представление, устроенное генералом Реминдолом, всколыхнуло воинственные чувства медианских мелкоделовых людей, но уже на другой день в их душах, столь же подозрительных, как и доверчивых, появились сомнения. Нет, в отличие от генерала Реминдола, их не распирало страстное желание надавить на "кнопку войны": после отъезда столичных знаменитостей о "кнопках" вспоминали и говорили с неудовольствием. Рабочие медианского завода видели в генерале Реминдоле главного виновника своих несчастий и отнеслись к его приезду крайне враждебно. Впрочем, местные власти позаботились о том, чтобы никто из рабочих на аэродром не проник. В таинственную историю с лучом, упавшим с неба, никто из рабочих не поверил - даже лояльный Джон Джерард на этот счет не испытал никаких сомнений, хотя, на всякий случай, и посоветовал жене держать язык за зубами. И само собою вышло, что приезд Реминдола в Медиану дал неожиданный результат: он объединил разрозненные силы, выступавшие в защиту мира. Именно в эти дни организовался медианский комитет сторонников мира. В состав его вошел и Том Бейл, и профессор медианского колледжа Айллегри, и священник отец Фредерик. По призыву комитета в ближайшее воскресенье большой луг на берегу медианского озера заполнила десятитысячная толпа - здесь были рабочие, их семьи, сюда пришли многие медианские обыватели, начавшие понимать, как глупо их обманули с "таинственным лучом". День стоял прохладный, ясный, прозрачный, и речи ораторов, поднимавшихся на небольшой, наскоро сколоченный помост, далеко разносились в осенней тишине. Профессор Айллегри высмеял нарисованную военным министром "идиллическую" картину, когда он, министр, развалившись в мягком кресле у себя в кабинете, будет нажимать кнопки, а за океаном, вслед за нажатием каждой кнопки, будут рушиться города и гореть живьем миллионы людей, в том числе и дети, впрочем, как говорил столичный гость, жалеть их незачем: это дети коммунистов! - Не будем же их жалеть, а подумаем о другом: действительно ли возможна эта безопасная для нас "война кнопок"? Где же люди в этой механизированной войне? Одни горят, а другие рукоплещут - это и все? Не слишком ли просто? Да, конечно, в стране готтентотов это было бы возможно, но ведь они не готтентоты, у них тоже есть современное оружие - атомные бомбы и прочее. Нет, нам кнопками не обойтись - не рукоплескания, а кровь, слезы, гибель нашей молодежи сулит нам война. Хотите вы, женщины, потерять своих мужей и сыновей - тогда верьте генералу Реминдолу! - Нет, нет! - Женские голоса звонко звучали в осенней тишине. - Нет, нет! Долой войну! У Тома Бейла по сравнению с другими ораторами было то преимущество, что он говорил как живой свидетель: почти год прожил он в Коммунистической державе, неизвестной, непонятной стране, о которой столько ужасов сообщали газеты. Отец Фредерик говорил о том, что история с лучом, поджегшим завод, мерзкая выдумка. Всю эту памятную ночь он провел у постели тяжелобольного Мокла, старого церковного сторожа. Вместе с его женой они сидели у окна и, беседуя, глядели в темноту ночи. - Вы знаете этот домик - рядом с церковью, как раз напротив завода. Неужели мы не видели бы яркого луча? Поджигатели войны не брезгуют даже лжесвидетельством таких павших и разложившихся личностей, как бродяга Джим. Митинг уже подходил к концу, когда, с трудом пробравшись сквозь толпу, на помост поднялся запыхавшийся молодой рабочий Файерс. Он что-то сказал Бейлу. Бейл поднял руку. Толпа смолкла. - Товарищи! - голос Бейла звенел. - Товарищи! Прукстер доставил на завод молодчиков Хандербейста. Воспользовавшись тем, что мы все здесь, они прорвались на завод, сбив наши пикеты. - На завод! На завод! - понеслись отовсюду крики. Бейл снова поднял руку. - Они рассчитывают на нашу неорганизованность. Будем же организованны. Кто идет на завод, выходите из толпы и стройтесь в ряды! Через десять минут колонна рабочих во главе со стачечным комитетом двинулась к городу. Сзади, стараясь не отставать, шли женщины. Бейл правильно понял замысел Прукстера. Директор решил воспользоваться митингом - вот почему ни полиция, ни "Вольные тюремщики" не чинили ему препятствий, чего боялись организаторы митинга. Важно было, чтобы рабочие подольше задержались за городом, - это позволяло первой "вспомогательной группе" (как деликатно она именовалась в переписке с Хандербейстом) без труда проникнуть на завод. Малочисленный рабочий пикет не мог помешать сотне молодцов "папаши" Хандербейста. Это были действительно отборные экземпляры: у кого за плечами была тюрьма, у кого - убийство, у кого мошенничество, недостаточно крупное для того, чтобы избежать суда, словом, все это были люди, поскользнувшиеся, упавшие, набившие себе шишку и теперь признательные папаше Хандербейсту за то, что он снова поставил их на ноги и дал возможность безнаказанно делать то, что раньше каралось тюрьмой. Они были готовы на все ради папаши Хандербейста. Хотя на этот раз они были вооружены скромно: кастетами и тому подобным мелким холодным оружием, они отлично знали, что защищающие их парни вооружены по-настоящему. Дело завязалось раньше, чем можно было ожидать, и все из-за горячности Скуолдринга, нового мастера медианских "Вольных тюремщиков". Неожиданное повышение и связанная с этим власть вскружили ему голову. Он проходил во главе своих молодцов по заводской площади. Никто его не задел, никто не нарушил порядка, но именно это и задело новоиспеченного мастера: уж слишком мирная картина представилась его глазам у заводских ворот, и его взорвало, что рабочие смели так непринужденно себя держать. Пикеты, группами по пять-десять человек, расхаживали вдоль заводской ограды, а у самых заводских ворот расположилась торговка пирожками. Это была тетушка Берта, занимавшаяся этим самым делом и в те дни, когда завод работал. Нет ничего удивительного в том, что она продолжала им заниматься и теперь, хотя число ее покупателей заметно сократилось. Впрочем, пикетчики покупали пирожки самым исправным образом, может быть, отчасти из-за уважения к постоянству тетушки Берты, а отчасти и потому, что ее монументальная фигура напоминала о лучших временах. Но эта же фигура почему-то возмутила Скуолдринга. - Уходи, уходи прочь, тетка! - раздраженно крикнул он и так толкнул лотки, что с них посыпались пирожки. - Уходи! Не место здесь продавать. - Побойся Христа! Что ты делаешь, безобразник! - отчаянно закричала тетушка Берта, пытаясь своим огромным телом защитить лотки. Скуолдринг пришел в ярость. - Здесь я Христос! - закричал он, наступая на торговку. - И мои молодцы Христосы, и ты должна нас слушаться, тетка! Убирайся вон! Молодые "Христосы" хохотали. Их было десятка два, все были хорошо вооружены - и чувствовали они себя вполне непринужденно. - Богохульник ты, вот кто ты! - кричала тетушка Берта; пирожки сыпались на землю, со всех сторон спешили пикетчики, раздавались возбужденные голоса и неизвестно, во что выросла бы эта небольшая стычка, если бы внимание пикетчиков не привлекло движение в противоположном углу площади: с главной улицы входила колонна людей, ряд за рядом они вливались на площадь и военным шагом маршировали к заводу. - Штрейкбрехеры! - пронесся крик. Пикетчики бросились к воротам. Тетушка Берта была оттеснена, пирожки растоптаны, и пикетчики, взявшись за руки, тройной цепью стали перед воротами. Было их не так много: человек около сорока, стояли они молча, угрюмо наблюдая за приближающейся колонной. Колонна остановилась перед заводскими воротами. Молодцы Скуолдринга сгруппировались в стороне. Рослый парень, очевидно начальник, вышел из первого ряда прибывшей колонны. - Ну что ж, братцы, очистите дорогу! - сказал он миролюбиво. - Мы вам не братцы, - ответил один из пикетчиков. - Отправляйтесь, откуда прибыли! Здесь вам нечего делать. - Отчего же вы не хотите работать? - усмехаясь, сказал парень. - Работали бы, нас и не прислали бы. А не хотите, дайте другим... Скуолдринг решил вмешаться: - Вот что, господа забастовщики, даю вам минуту на размышление. Не хотите работать - воля ваша. Только уж другим не мешайте, нет, этого я не позволю! - А что, господин "вольный тюремщик", - раздался голос из среды пикетчиков, - эти молодчики тоже Христосы? Раздраженный Скуолдринг, не выждав даже предоставленной минуты, ринулся со своими людьми на пикетчиков, штрейкбрехеры Хандербейста тоже навалились на них, произошла короткая схватка, исход которой был предрешен: пикетчики, оставив на земле несколько ушибленных и потерявших сознание, были смяты, оттеснены, и "вспомогательная группа" ринулась на завод сквозь ворота, услужливо распахнутые агентами охраны. После этого сражения к озеру и прибежал пикетчик Файерс. А через полчаса площадь перед заводскими воротами была полна народу. Здесь были, вероятно, все шесть тысяч рабочих завода и много их жен и детей. Перед этой огромной толпой сотня хандербейстовских молодчиков, полсотни охранников и "тюремщиков" были горсткой. Но толпа была безоружна. Сэм Скуолдринг со своими охранниками занял верхний этаж проходной конторы. Отсюда ему видна вся площадь. Он видел, как передние ряды вплотную подошли к воротам, толкали их, трясли, слышал, как трещат доски ворот... Вот-вот ворота не выдержат напора огромной толпы, сдадут, и тогда... Скуолдринг расставил своих молодцов у окон и дал команду. За треском одиночных выстрелов были слышны крики боли, ужаса... Но толпа не бежала. Яростный рев донесся снизу, и сейчас же за ним раздался резкий треск: ворота не выдержали. Скуолдринг бросился к лестнице, за ним, гремя по ступеням башмаками, бежали молодцы. Они бросились в заводской двор, стараясь рассыпаться и спрятаться по зданиям. Скуолдринг вдруг остановился перед открытым канализационным люком и, мгновение помедлив, нырнул в него... В тот же день страна узнала о новых страшных событиях в Медиане: коммунисты подняли восстание, захватили в городе власть, заняли завод, изготовляющий прожекторы Ундрича, изгнали с завода лояльных рабочих, прибывших из столицы для того, чтобы заменить коммунистических забастовщиков. Экстренные выпуски газет сообщали все более ужасные подробности. Оказывается, главарь восстания, некий коммунист Томас Бейл явный эмиссар Коммунистической державы, откуда он прислан года три назад. Цели этого коммунистического эмиссара абсолютно ясны: овладев заводом, организовать на нем производство "лучей Ундрича", чтобы при помощи их угрожать всей стране и навязать ей коммунистическую власть. Самое удивительное и возмутительное, что среди главарей восстания и католический священник Фредерик, тот самый, который собирал подписи под воззванием сторонников мира, использовав свое влияние на прихожан. Теперь он дошел до того, что посмел утверждать, будто бы лучи из-за океана - попросту выдумка. И это после того, как миллионы читателей видели потрясающие фотографии сожженного острова, после того, как многочисленные пассажиры "Святого Маврикия" видели эти лучи! В парламенте был сделан запрос. Правительство ответило, что принимаются срочные меры. В самом деле, правительство, президент Бурман были крайне обеспокоены. Нужно было решительное и безжалостное подавление восстания. Нужно было направить в Медиану военное подкрепление. Нужен был человек с железной рукой!.. И вдруг Бурман вспомнил: в Томбире, совсем рядом с Медианой, президент университета - генерал Ванденкенроа. "Железный генерал"! Тот самый, который столь решительно подавил демонстрацию рабочих в столице. Что для него какая-то провинциальная Медиана! В Томбир полетели правительственные телеграммы. И уже через день из Томбира в Медиану двинулся экспедиционный отряд под командованием генерала Джемса-Арчибальда Ванденкенроа. А ведь прав был "железный генерал", когда, уходя со своего поста военного министра, заявил журналистам, что общество его еще призовет! Этот изумительный поход сохранился в Анналах военной истории Великании под именем "Похода за умиротворение Медианы", а сам генерал Джемс-Арчибальд Ванденкенроа стяжал себе звание "умиротворителя Медианы". Он получил второй боевой орден "За доблесть", и с этого момента снова начался расцвет его столь несправедливо прерванной военной карьеры. Говорят, сам господин Докпуллер одобрительно отозвался о решительных действиях генерала Ванденкенроа, тем самым простив его неуклюжий промах в деле с "лучами жизни" профессора Чьюза. Газеты с восторгом описывали, как армия генерала Ванденкенроа с приданными ей танками и артиллерией подступила к Медиане и после артиллерийской подготовки ворвалась в занятый рабочими прожекторный завод. Было убито более десяти коммунистов, армия же благодаря умелому руководству генерала Ванденкенроа не потеряла ни одного человека. Арестованы главари коммунистического восстания, в том числе известный эмиссар Коммунистической державы Томас Бейл. На квартире у него обнаружены спрятанные под полом секретные чертежи изобретения Ундрича. Президент Бурман послал благодарственную телеграмму генералу Ванденкенроа. Генерал Ванденкенроа послал поздравительную телеграмму президенту Бурману, господин Прукстер послал приветственную телеграмму президенту Бурману и лично посетил генерала Ванденкенроа, чтобы засвидетельствовать ему свое уважение и благодарность. Кроме того, президент Бурман обратился к народу с радиоречью. На этот раз ему пришлось нажимать на кнопки в шестом, атомном, ряду уже трижды. Затем он направил послание к обеим палатам, прося о дополнительных ассигнованиях на оборону пятнадцати миллиардов. "Раки" и "крабы" с энтузиазмом утвердили новый закон. Жизнь встревоженной страны снова входила в нормальную колею.
15. Джон Джерард снова встречается со "своим парнем"
Брось свои иносказанья И гипотезы святые! На проклятые вопросы Дай ответы нам прямые!
Г.Гейне
"В Медиане - коммунистический мятеж", - писали "Горячие новости" и "Рекорд сенсаций". В действительности все было проще. Рабочие были возмущены вторжением штрейкбрехеров, выстрелы же охранников в толпу, крики и стоны раненых привели толпу в ярость. Напор ее был так стремителен, что охранники и не посмели, да попросту и не успели ему противостоять; рабочие настигали их, бегущих, в заводском дворе и, отобрав револьверы, отводили в проходную контору. Штрейкбрехеры, вооруженные кастетами, также не посмели вступить в борьбу с рабочими и, подняв руки, сдались на милость толпы. Под конвоем рабочих, вооруженных отобранными револьверами, "гости" были отведены на вокзал, посажены в поезд и отправлены из Медианы с напутствием не возвращаться и передать "папаше" Хандербейсту, чтоб не вздумал присылать новых, если не хочет недосчитаться своих людей. За кровь раненых рабочих не было в ответ пролито ни единой капли крови (что, впрочем, не помешало "Горячим новостям" назвать медианских рабочих "кровожадными мятежниками"). Возможно, кровь и пролилась бы, если бы рабочим удалось поймать Скуолдринга: на него они были очень злы. Но главный мастер "Вольных тюремщиков" просидел в канализационном люке до темноты, пользуясь которой и выбрался из своего укромного местечка, перелез через ограду и скрылся в неизвестном направлении. В тот же день делегация рабочих во главе с представителем стачечного комитета Томасом Бейлом посетила Прукстера. Напуганный директор не посмел отказаться принять их. Бейл заявил, что рабочие покинут цехи, как только директор даст заверение, что не прибегнет больше к помощи штрейкбрехеров. - Кровь раненых - на вас, господин директор, - сказал Бейл. - Подумайте: она еще прольется, если вы будете упорствовать. Не лучше ли вам уступить рабочим, пока они еще согласны на уступки? Видя, что рабочие не грозят убить его, Прукстер осмелел и принялся кричать, что завод - его личная собственность, он волен делать с ней все, что пожелает. Он закрывает завод, и рабочие должны немедленно уйти оттуда. Если же они нарушают закон, то пусть сами пеняют на себя - видимо, им нравится проливать свою кровь. Тут не выдержал Джон Джерард. Он тоже вошел в состав делегации, представляя группу умеренных, "лояльных" рабочих. - Вы неправы, господин директор! - возмущенно воскликнул он. - Конечно, это ваша собственность, я не согласен с теми, кто занял завод. Да и не я один, многие рабочие так же думают - мы на завод не пошли. Но штрейкбрехеры... Нет, вы не должны были... Человеческая кровь дороже вашей собственности!.. Прукстер разозлился: - Что вы тут болтаете о своем уважении к собственности! Вы такой же коммунист, господин забастовщик, как и остальные! Так делегация ничего и не добилась. Рабочие остались на заводе. Когда пришли вести о приближении войск к Медиане, стачечный комитет решил не допустить бесполезного кровопролития и направил для переговоров Бейла в сопровождении двух членов стачечного комитета. Генерал Ванденкенроа отказался принять делегатов и выслал к ним своего адъютанта. Тот равнодушно выслушал сообщение Бейла о том, что рабочие покинули завод, но протестуют против помощи, которую оказывают хозяину войска, и требуют, чтобы штрейкбрехеры не были допущены на завод. Офицер ответил, что генерал уполномочил его не на переговоры, а поручил арестовать делегатов, как мятежников. Делегаты были под конвоем отправлены в Томбир. Когда адъютант доложил, что завод мятежниками очищен, генерал усмехнулся: "А вы и поверили? Ах вы, молодежь! Обычная ловушка! Просто они хотят усыпить нашу бдительность, а затем внезапно напасть". Адъютант высказал восторженное изумление проницательностью командира. Генерал приказал продвигаться к городу со всеми предосторожностями, ни в чем не отступая от требования полевого устава. Так началось генеральное наступление на Медиану под командованием генерал-профессора Ванденкенроа. Согласно приказу главнокомандующего головной танк, ворвавшись на площадь, трижды ударил прямой наводкой по проходной конторе завода. Крыша небольшого здания рухнула и погребла под обломками единственную охрану оставленных в конторе десятерых рабочих. Сквозь брешь рванулись танки, а за ними с победными криками устремились солдаты. Завод был пуст. Эта победа и увенчала широкую грудь генерала Джемса-Арчибальда Ванденкенроа еще одним орденом "За доблесть". Пушечный выстрел пробил брешь и в сознании Джона Джерарда. Так вот та помощь, которую оказал рабочим "свой парень" - президент Генри Бурман! Конечно, войска посланы с его ведома, а то и по его прямому приказу. Последовавшее в тот же день сообщение о найденных в комнате Бейла секретных чертежах было нестерпимо глупо. Нетрудно найти все, что угодно, когда арестованный заперт в тюрьме! Пусть Бейл - коммунист, и он, Джерард, даже и теперь не во всем согласен с ним, но Бейл не иностранный шпион! События, которые затем произошли с Джерардом, еще больше расширили брешь в его сознании. Для Джерарда забастовка была катастрофой, потому что приостановила его платежи за купленный дом. Один срок был и без того пропущен, так как пришлось оказать помощь брату, жившему в Томбире. В тяжелые времена кризиса младший брат Лео, чудом удержавшийся на заводе, помог Джону, и теперь делом чести для Джона было помочь младшему, когда он остался без работы. Джон надеялся наверстать упущенное; но забастовка перевернула все его расчеты: просроченным оказался и второй платеж. Сердце у него неприятно заныло, когда почтальон вручил письмо, - на конверте он узнал фирменную марку: изображение уютного домика, на крыше которого на одной ноге стоял аист, а под изображением - надпись: "Братья Кайн-Дахью - земельные участки, мелкая и средняя недвижимость в рассрочку, льготные условия". Братья Кайн-Дахью свидетельствовали свое почтение господину Джерарду и имели честь напомнить, что господин Джерард дважды просрочил платежи за приобретенный участок и дом №33 по Цветочной улице в г.Медиане. Братья Кайн-Дахью выражали надежду, что господин Джерард незамедлительно погасит задолженность. Братья Кайн-Дахью будут чрезвычайно огорчены, если этого не случится, так как это вынудит их, к великому прискорбию, обратиться к мерам, упомянутым в соглашении о покупке дома. Джерард отлично знал, что это за меры: братья Кайн-Дахью имели право получить дом обратно. Другое письмо было из Томбира, от брата Лео. Джон в задумчивости вертел конверт в руках. Не хотелось его вскрывать: ничего хорошего отсюда ждать не приходилось. Но Джон ошибся: Лео сообщал, что ему повезло - он работает, правда, временно и всего три раза в неделю. Но что поделать, теперь и это хорошо. Во всяком случае он уверен, что недели через три сумеет отдать брату часть долга. Джон невесело усмехнулся. Через три недели! Ему деньги нужны сейчас. Да и разве такие деньги! Лео сообщал о разных новостях. Одна поразила Джона. В Томбир прибывает Поезд Свободы, а с ним сам президент республики Бурман: он обратится к населению с речью. Ах, черт возьми, тот самый Бурман, которого совсем недавно он сдуру назвал "своим парнем"! Да, тогда президент сладко распевал о поддержке рабочих в борьбе против жадных промышленников. Вот она, его помощь! Спросить бы его, почему промышленник, получивший от правительства миллионную субсидию, морит голодом своих рабочих, почему войска, посланные президентом, расстреливают рабочих. Почему у честного рабочего оттягивают дом, за который он уплатил свои кровные, заработанные денежки? Ведь он платил аккуратно, платил бы и дальше, если бы Прукстер не принудил всех бастовать. Почему же собственность, кровную, заработанную, хотят отнять? И не коммунисты, нет, господин президент, заметьте, не коммунисты, а почтенные братья Кайн-Дахью. Солидные торговцы, у них, вероятно, касса ломится от денег, и они вполне могли бы подождать - ведь Джон Джерард никогда не обманывает. Да, вот именно, господин президент, почему все это? А что ж, он и спросит... Да, черт возьми, спросит! Неужто испугается? Нет, он ездил в столицу, теперь поедет в Томбир, это рукой подать - спросит, прямо спросит... Пусть попробуют не пропустить... Он покажет газеты, личные фотографии... Да, вот они вдвоем сняты с президентом в трусиках, почти в обнимку, они ведь приятели (к черту такого приятеля). А не пропустят - тем лучше: он публично, прямо из толпы бросит обвинение президенту. Он всем покажет газеты, пусть смотрят, как он снимался с президентом, пусть читают, что говорил ему президент, пусть узнают, что это он назвал президента "своим парнем". Пусть же "свой парень" и отвечает, тут, при всех, пусть отвечает! Джерард пришел в азарт. Решено: он едет! Что ему тут делать? Жену и сына он отослал на ферму к деду, как только началась забастовка: он предвидел, что дело легко не обойдется. До Томбира всего четыре часа езды. Завтра утром он будет там. Завтра же приезжает Поезд Свободы. Отлично, он как раз подоспеет поговорить с президентом. Джерард поспешно бросал вещи в небольшой чемоданчик. На дно, тщательно разгладив, положил "исторические" номера газет, хранившиеся дома как реликвии. Кто посмеет не пропустить его с такими газетами! Кстати он отдохнет у брата. Теперь тут все равно нечего делать. Эх, а какая там охота! Джерард задумчиво посмотрел на свое ружье, висевшее на стене над постелью. Давненько он не охотился. Прошлым летом он хорошенько погулял с Лео - там роскошные болота, дичи хоть отбавляй. Взять, что ли, ружье с собой? Да нет, не до охоты, дела посерьезнее... Джон махнул рукой. На следующее утро он как снег на голову свалился на изумленного Лео. Жена Лео Марта тоже была удивлена приездом родича, и, как показалось Джону, удивление это было не из приятных. "Что же поделать, - с грустью подумал Джон, - теперь каждый рот на счету. Раньше они встречали меня веселей!" Только двое ребятишек - восьмилетняя девочка и десятилетний мальчик таращили глазенки с таким любопытством, что ясно было: у этих задних мыслей нет. После неизбежных поцелуев, похлопываний по плечам, по спине, по животу и восклицаний, вроде: "А ты стареешь, брат!", Джон поспешил успокоить: - Я ненадолго. Приехал повидаться с вами да еще с одним приятелем. - С каким приятелем? - не понял Лео. - Будто не догадываешься? Что ж ты, газет не читал? Мы ведь с Бурманом закадычные... черт бы его побрал! И Джон принялся рассказывать брату и невестке все, что накипело на сердце. Из угла по-прежнему любопытно смотрели две пары детских глаз. - И что же, ты так и хочешь все спросить? Так прямо? - удивленно проговорил Лео. - А что же? Довольно церемониться! Хватит проповедей, в них ни черта не разберешь. Пусть отвечает прямо... - Вряд ли выйдет, - сказал Лео. - Почему не выйдет! Я потребую, чтобы отвечал прямо... - Да нет, не то... Видишь ли, Поезд Свободы сегодня утром пришел, да только президента нет. - Как нет? - огорченно вскричал Джон. - Что ж ты меня подвел? Сам писал, президент обратится с речью... - Обратится... Сегодня, в три часа... - Ну, так чего ж ты? - Да не он сам, а машина... - Машина? Что за дьявол, Лео, говори так, - чтоб можно было понять... - Да я и сам не совсем понимаю. Прочитай, может, тут понятней... - И, выдвинув ящик стола, Лео вынул газету. "Томбирская утренняя почта" сообщала, что в город прибыл Поезд Свободы. В 3 часа дня на привокзальной площади господин президент произнесет свою речь. Далее следовало нечто такое странное, что Джон, читая, время от времени дергал себя за ухо, как бы стараясь убедиться, что он не спит. "Томбирская почта" сообщала, что сейчас, в связи с приближением президентских выборов, подобные Поезда Свободы колесят по всем великим магистралям великой страны. И, естественно, всем хочется услышать самого президента. Раньше это создало бы безвыходное положение, только немногие крупные города могли бы слышать самого президента. Раньше, но не теперь! Теперь техника творит чудеса! Изобретенный знаменитым ученым доктором Краффом оратор-автомат позволяет одному и тому же политическому деятелю одновременно выступать с разными речами во многих местах. И это не выступление по радио, не записи разных речей, - нет, это самостоятельные речи, произнесенные этой изумительной говорящей машиной, которая может даже отвечать на вопросы. - Видишь, может отвечать, - показал Лео на газету. - Пожалуй, можешь спросить... Но Джон был так поражен, что молчал. В два часа они направились на привокзальную площадь. Тут уже собиралась толпа. Джон хотел видеть и слышать лучше - они пробились к самой трибуне, сооруженной у вокзала. Без пяти минут три оркестр, расположенный у трибуны, грянул гимн, двери вокзала, охраняемые национальными гвардейцами, открылись, и четверо в пышных лакейских ливреях вынесли на плечах небольшие изящные носилки. На них, покрытое темным бархаток, стояло нечто - Джерарду показалось, что оно больше всего должно быть похоже на урну с прахом покойника. Но когда это внесли на трибуну, поставили на возвышение и сняли бархат, оно оказалось похожим на кассовый аппарат. Так же белели кружки клавиш, на них чернели цифры. Джерарды были совсем близко от трибуны, и Джон старался ничего не упустить. Некто быстро нажал кнопки, совсем как кассирша перед тем, как выбить чек, - только кнопок было куда больше - и крутнул, точнее, нажал рычаг. Кассовый аппарат заговорил. Джон вздрогнул: это был тягучий, скрипучий голос Бурмана. Вот Джон закрыл глаза - теперь он убежден, что говорил Бурман. И не только его голос, разве это не его речь, не его мысли? "Свобода, свобода, свобода", - повторялось в них с той же ритмичностью, с какой колеса вагона стучат по стыкам рельсов. "Свобода, свобода, свобода". Да разве и там, в курительной комнате, в обществе столичных журналистов, он слышал не то же? "Свобода, свобода, свобода..." Джон не открывал глаз, и ему казалось, что он опять в курительной комнате президентского дома, вот сейчас принесут кофе с бисквитом, а потом пригласят поиграть в кегли и освежиться в купальном бассейне. "Свобода, свобода, свобода..." Вдруг Джон вздрогнул и открыл глаза: гром аплодисментов разбудил его. Господин Бурман кончил. Право же, Джон Джерард и не заметил, как он задремал, - видно, ночь в вагоне разморила его. - Ну, спроси, спроси... - подталкивал его Лео. Но Джон, повернувшись, стал выбираться из толпы. Так он и не видел, как знаменитое изобретение доктора Краффа снова водрузили на носилки и торжественно, под аккомпанемент оркестра, унесли в Поезд Свободы. - Почему же ты не попробовал спросить? - сказал Лео брату, когда они вернулись домой. - Что-то пропала охота, - ответил Джон и вдруг вспомнил: - А вот что на охоту не пойдем, это хуже. Хотел было взять ружье, да раздумал. И напрасно: на болоте было бы интересней... - А все-таки жаль, что не спросил... Интересно, ответила бы машина?.. Все-таки не человек... - Ты думаешь? - рассеянно спросил Джон. - Ну, а я, брат, теперь ничему не верю: у них разницы нет - что человек, что машина... Нет, дудки, теперь я и живого президента спрашивать не стал бы... Как Лео ни упрашивал брата погостить, он пробыл только два дня, никуда за это время не ходил, а лишь играл с ребятами. Прощаясь, Лео стал было извиняться, что так глупо вышло. Когда он писал Джону, то был уверен, что приедет сам президент, газеты ничего не сообщали... - Ну чего ты, чего? - добродушно сказал Джон. - Машина, она даже интересней... Честное слово, я от нее умней стал, чем от него самого, когда с ним в бассейне купался. Век живи, век учись! Он обнял брата, невестку, поцеловал детей и уехал к себе в Медиану.
Медианские обыватели вовсе не были рады славе, так неожиданно свалившейся на них с неба. Проснувшись утром и узнав, что ночью на их город упал с неба таинственный луч, они пришли в замешательство. Организовались добровольные команды для наблюдения за небом. Сыновья медианских торговцев сидели на крышах и добросовестно мерзли в ожидании таинственных лучей. И только после такого трехсуточного промерзания в их встревоженном мозгу родилась простая мысль: а что, если никакого луча и не было? Ведь Дохлая Жердь - бродяга, обманщик, плут, - можно ли верить такому человеку? Представление, устроенное генералом Реминдолом, всколыхнуло воинственные чувства медианских мелкоделовых людей, но уже на другой день в их душах, столь же подозрительных, как и доверчивых, появились сомнения. Нет, в отличие от генерала Реминдола, их не распирало страстное желание надавить на "кнопку войны": после отъезда столичных знаменитостей о "кнопках" вспоминали и говорили с неудовольствием. Рабочие медианского завода видели в генерале Реминдоле главного виновника своих несчастий и отнеслись к его приезду крайне враждебно. Впрочем, местные власти позаботились о том, чтобы никто из рабочих на аэродром не проник. В таинственную историю с лучом, упавшим с неба, никто из рабочих не поверил - даже лояльный Джон Джерард на этот счет не испытал никаких сомнений, хотя, на всякий случай, и посоветовал жене держать язык за зубами. И само собою вышло, что приезд Реминдола в Медиану дал неожиданный результат: он объединил разрозненные силы, выступавшие в защиту мира. Именно в эти дни организовался медианский комитет сторонников мира. В состав его вошел и Том Бейл, и профессор медианского колледжа Айллегри, и священник отец Фредерик. По призыву комитета в ближайшее воскресенье большой луг на берегу медианского озера заполнила десятитысячная толпа - здесь были рабочие, их семьи, сюда пришли многие медианские обыватели, начавшие понимать, как глупо их обманули с "таинственным лучом". День стоял прохладный, ясный, прозрачный, и речи ораторов, поднимавшихся на небольшой, наскоро сколоченный помост, далеко разносились в осенней тишине. Профессор Айллегри высмеял нарисованную военным министром "идиллическую" картину, когда он, министр, развалившись в мягком кресле у себя в кабинете, будет нажимать кнопки, а за океаном, вслед за нажатием каждой кнопки, будут рушиться города и гореть живьем миллионы людей, в том числе и дети, впрочем, как говорил столичный гость, жалеть их незачем: это дети коммунистов! - Не будем же их жалеть, а подумаем о другом: действительно ли возможна эта безопасная для нас "война кнопок"? Где же люди в этой механизированной войне? Одни горят, а другие рукоплещут - это и все? Не слишком ли просто? Да, конечно, в стране готтентотов это было бы возможно, но ведь они не готтентоты, у них тоже есть современное оружие - атомные бомбы и прочее. Нет, нам кнопками не обойтись - не рукоплескания, а кровь, слезы, гибель нашей молодежи сулит нам война. Хотите вы, женщины, потерять своих мужей и сыновей - тогда верьте генералу Реминдолу! - Нет, нет! - Женские голоса звонко звучали в осенней тишине. - Нет, нет! Долой войну! У Тома Бейла по сравнению с другими ораторами было то преимущество, что он говорил как живой свидетель: почти год прожил он в Коммунистической державе, неизвестной, непонятной стране, о которой столько ужасов сообщали газеты. Отец Фредерик говорил о том, что история с лучом, поджегшим завод, мерзкая выдумка. Всю эту памятную ночь он провел у постели тяжелобольного Мокла, старого церковного сторожа. Вместе с его женой они сидели у окна и, беседуя, глядели в темноту ночи. - Вы знаете этот домик - рядом с церковью, как раз напротив завода. Неужели мы не видели бы яркого луча? Поджигатели войны не брезгуют даже лжесвидетельством таких павших и разложившихся личностей, как бродяга Джим. Митинг уже подходил к концу, когда, с трудом пробравшись сквозь толпу, на помост поднялся запыхавшийся молодой рабочий Файерс. Он что-то сказал Бейлу. Бейл поднял руку. Толпа смолкла. - Товарищи! - голос Бейла звенел. - Товарищи! Прукстер доставил на завод молодчиков Хандербейста. Воспользовавшись тем, что мы все здесь, они прорвались на завод, сбив наши пикеты. - На завод! На завод! - понеслись отовсюду крики. Бейл снова поднял руку. - Они рассчитывают на нашу неорганизованность. Будем же организованны. Кто идет на завод, выходите из толпы и стройтесь в ряды! Через десять минут колонна рабочих во главе со стачечным комитетом двинулась к городу. Сзади, стараясь не отставать, шли женщины. Бейл правильно понял замысел Прукстера. Директор решил воспользоваться митингом - вот почему ни полиция, ни "Вольные тюремщики" не чинили ему препятствий, чего боялись организаторы митинга. Важно было, чтобы рабочие подольше задержались за городом, - это позволяло первой "вспомогательной группе" (как деликатно она именовалась в переписке с Хандербейстом) без труда проникнуть на завод. Малочисленный рабочий пикет не мог помешать сотне молодцов "папаши" Хандербейста. Это были действительно отборные экземпляры: у кого за плечами была тюрьма, у кого - убийство, у кого мошенничество, недостаточно крупное для того, чтобы избежать суда, словом, все это были люди, поскользнувшиеся, упавшие, набившие себе шишку и теперь признательные папаше Хандербейсту за то, что он снова поставил их на ноги и дал возможность безнаказанно делать то, что раньше каралось тюрьмой. Они были готовы на все ради папаши Хандербейста. Хотя на этот раз они были вооружены скромно: кастетами и тому подобным мелким холодным оружием, они отлично знали, что защищающие их парни вооружены по-настоящему. Дело завязалось раньше, чем можно было ожидать, и все из-за горячности Скуолдринга, нового мастера медианских "Вольных тюремщиков". Неожиданное повышение и связанная с этим власть вскружили ему голову. Он проходил во главе своих молодцов по заводской площади. Никто его не задел, никто не нарушил порядка, но именно это и задело новоиспеченного мастера: уж слишком мирная картина представилась его глазам у заводских ворот, и его взорвало, что рабочие смели так непринужденно себя держать. Пикеты, группами по пять-десять человек, расхаживали вдоль заводской ограды, а у самых заводских ворот расположилась торговка пирожками. Это была тетушка Берта, занимавшаяся этим самым делом и в те дни, когда завод работал. Нет ничего удивительного в том, что она продолжала им заниматься и теперь, хотя число ее покупателей заметно сократилось. Впрочем, пикетчики покупали пирожки самым исправным образом, может быть, отчасти из-за уважения к постоянству тетушки Берты, а отчасти и потому, что ее монументальная фигура напоминала о лучших временах. Но эта же фигура почему-то возмутила Скуолдринга. - Уходи, уходи прочь, тетка! - раздраженно крикнул он и так толкнул лотки, что с них посыпались пирожки. - Уходи! Не место здесь продавать. - Побойся Христа! Что ты делаешь, безобразник! - отчаянно закричала тетушка Берта, пытаясь своим огромным телом защитить лотки. Скуолдринг пришел в ярость. - Здесь я Христос! - закричал он, наступая на торговку. - И мои молодцы Христосы, и ты должна нас слушаться, тетка! Убирайся вон! Молодые "Христосы" хохотали. Их было десятка два, все были хорошо вооружены - и чувствовали они себя вполне непринужденно. - Богохульник ты, вот кто ты! - кричала тетушка Берта; пирожки сыпались на землю, со всех сторон спешили пикетчики, раздавались возбужденные голоса и неизвестно, во что выросла бы эта небольшая стычка, если бы внимание пикетчиков не привлекло движение в противоположном углу площади: с главной улицы входила колонна людей, ряд за рядом они вливались на площадь и военным шагом маршировали к заводу. - Штрейкбрехеры! - пронесся крик. Пикетчики бросились к воротам. Тетушка Берта была оттеснена, пирожки растоптаны, и пикетчики, взявшись за руки, тройной цепью стали перед воротами. Было их не так много: человек около сорока, стояли они молча, угрюмо наблюдая за приближающейся колонной. Колонна остановилась перед заводскими воротами. Молодцы Скуолдринга сгруппировались в стороне. Рослый парень, очевидно начальник, вышел из первого ряда прибывшей колонны. - Ну что ж, братцы, очистите дорогу! - сказал он миролюбиво. - Мы вам не братцы, - ответил один из пикетчиков. - Отправляйтесь, откуда прибыли! Здесь вам нечего делать. - Отчего же вы не хотите работать? - усмехаясь, сказал парень. - Работали бы, нас и не прислали бы. А не хотите, дайте другим... Скуолдринг решил вмешаться: - Вот что, господа забастовщики, даю вам минуту на размышление. Не хотите работать - воля ваша. Только уж другим не мешайте, нет, этого я не позволю! - А что, господин "вольный тюремщик", - раздался голос из среды пикетчиков, - эти молодчики тоже Христосы? Раздраженный Скуолдринг, не выждав даже предоставленной минуты, ринулся со своими людьми на пикетчиков, штрейкбрехеры Хандербейста тоже навалились на них, произошла короткая схватка, исход которой был предрешен: пикетчики, оставив на земле несколько ушибленных и потерявших сознание, были смяты, оттеснены, и "вспомогательная группа" ринулась на завод сквозь ворота, услужливо распахнутые агентами охраны. После этого сражения к озеру и прибежал пикетчик Файерс. А через полчаса площадь перед заводскими воротами была полна народу. Здесь были, вероятно, все шесть тысяч рабочих завода и много их жен и детей. Перед этой огромной толпой сотня хандербейстовских молодчиков, полсотни охранников и "тюремщиков" были горсткой. Но толпа была безоружна. Сэм Скуолдринг со своими охранниками занял верхний этаж проходной конторы. Отсюда ему видна вся площадь. Он видел, как передние ряды вплотную подошли к воротам, толкали их, трясли, слышал, как трещат доски ворот... Вот-вот ворота не выдержат напора огромной толпы, сдадут, и тогда... Скуолдринг расставил своих молодцов у окон и дал команду. За треском одиночных выстрелов были слышны крики боли, ужаса... Но толпа не бежала. Яростный рев донесся снизу, и сейчас же за ним раздался резкий треск: ворота не выдержали. Скуолдринг бросился к лестнице, за ним, гремя по ступеням башмаками, бежали молодцы. Они бросились в заводской двор, стараясь рассыпаться и спрятаться по зданиям. Скуолдринг вдруг остановился перед открытым канализационным люком и, мгновение помедлив, нырнул в него... В тот же день страна узнала о новых страшных событиях в Медиане: коммунисты подняли восстание, захватили в городе власть, заняли завод, изготовляющий прожекторы Ундрича, изгнали с завода лояльных рабочих, прибывших из столицы для того, чтобы заменить коммунистических забастовщиков. Экстренные выпуски газет сообщали все более ужасные подробности. Оказывается, главарь восстания, некий коммунист Томас Бейл явный эмиссар Коммунистической державы, откуда он прислан года три назад. Цели этого коммунистического эмиссара абсолютно ясны: овладев заводом, организовать на нем производство "лучей Ундрича", чтобы при помощи их угрожать всей стране и навязать ей коммунистическую власть. Самое удивительное и возмутительное, что среди главарей восстания и католический священник Фредерик, тот самый, который собирал подписи под воззванием сторонников мира, использовав свое влияние на прихожан. Теперь он дошел до того, что посмел утверждать, будто бы лучи из-за океана - попросту выдумка. И это после того, как миллионы читателей видели потрясающие фотографии сожженного острова, после того, как многочисленные пассажиры "Святого Маврикия" видели эти лучи! В парламенте был сделан запрос. Правительство ответило, что принимаются срочные меры. В самом деле, правительство, президент Бурман были крайне обеспокоены. Нужно было решительное и безжалостное подавление восстания. Нужно было направить в Медиану военное подкрепление. Нужен был человек с железной рукой!.. И вдруг Бурман вспомнил: в Томбире, совсем рядом с Медианой, президент университета - генерал Ванденкенроа. "Железный генерал"! Тот самый, который столь решительно подавил демонстрацию рабочих в столице. Что для него какая-то провинциальная Медиана! В Томбир полетели правительственные телеграммы. И уже через день из Томбира в Медиану двинулся экспедиционный отряд под командованием генерала Джемса-Арчибальда Ванденкенроа. А ведь прав был "железный генерал", когда, уходя со своего поста военного министра, заявил журналистам, что общество его еще призовет! Этот изумительный поход сохранился в Анналах военной истории Великании под именем "Похода за умиротворение Медианы", а сам генерал Джемс-Арчибальд Ванденкенроа стяжал себе звание "умиротворителя Медианы". Он получил второй боевой орден "За доблесть", и с этого момента снова начался расцвет его столь несправедливо прерванной военной карьеры. Говорят, сам господин Докпуллер одобрительно отозвался о решительных действиях генерала Ванденкенроа, тем самым простив его неуклюжий промах в деле с "лучами жизни" профессора Чьюза. Газеты с восторгом описывали, как армия генерала Ванденкенроа с приданными ей танками и артиллерией подступила к Медиане и после артиллерийской подготовки ворвалась в занятый рабочими прожекторный завод. Было убито более десяти коммунистов, армия же благодаря умелому руководству генерала Ванденкенроа не потеряла ни одного человека. Арестованы главари коммунистического восстания, в том числе известный эмиссар Коммунистической державы Томас Бейл. На квартире у него обнаружены спрятанные под полом секретные чертежи изобретения Ундрича. Президент Бурман послал благодарственную телеграмму генералу Ванденкенроа. Генерал Ванденкенроа послал поздравительную телеграмму президенту Бурману, господин Прукстер послал приветственную телеграмму президенту Бурману и лично посетил генерала Ванденкенроа, чтобы засвидетельствовать ему свое уважение и благодарность. Кроме того, президент Бурман обратился к народу с радиоречью. На этот раз ему пришлось нажимать на кнопки в шестом, атомном, ряду уже трижды. Затем он направил послание к обеим палатам, прося о дополнительных ассигнованиях на оборону пятнадцати миллиардов. "Раки" и "крабы" с энтузиазмом утвердили новый закон. Жизнь встревоженной страны снова входила в нормальную колею.
15. Джон Джерард снова встречается со "своим парнем"
Брось свои иносказанья И гипотезы святые! На проклятые вопросы Дай ответы нам прямые!
Г.Гейне
"В Медиане - коммунистический мятеж", - писали "Горячие новости" и "Рекорд сенсаций". В действительности все было проще. Рабочие были возмущены вторжением штрейкбрехеров, выстрелы же охранников в толпу, крики и стоны раненых привели толпу в ярость. Напор ее был так стремителен, что охранники и не посмели, да попросту и не успели ему противостоять; рабочие настигали их, бегущих, в заводском дворе и, отобрав револьверы, отводили в проходную контору. Штрейкбрехеры, вооруженные кастетами, также не посмели вступить в борьбу с рабочими и, подняв руки, сдались на милость толпы. Под конвоем рабочих, вооруженных отобранными револьверами, "гости" были отведены на вокзал, посажены в поезд и отправлены из Медианы с напутствием не возвращаться и передать "папаше" Хандербейсту, чтоб не вздумал присылать новых, если не хочет недосчитаться своих людей. За кровь раненых рабочих не было в ответ пролито ни единой капли крови (что, впрочем, не помешало "Горячим новостям" назвать медианских рабочих "кровожадными мятежниками"). Возможно, кровь и пролилась бы, если бы рабочим удалось поймать Скуолдринга: на него они были очень злы. Но главный мастер "Вольных тюремщиков" просидел в канализационном люке до темноты, пользуясь которой и выбрался из своего укромного местечка, перелез через ограду и скрылся в неизвестном направлении. В тот же день делегация рабочих во главе с представителем стачечного комитета Томасом Бейлом посетила Прукстера. Напуганный директор не посмел отказаться принять их. Бейл заявил, что рабочие покинут цехи, как только директор даст заверение, что не прибегнет больше к помощи штрейкбрехеров. - Кровь раненых - на вас, господин директор, - сказал Бейл. - Подумайте: она еще прольется, если вы будете упорствовать. Не лучше ли вам уступить рабочим, пока они еще согласны на уступки? Видя, что рабочие не грозят убить его, Прукстер осмелел и принялся кричать, что завод - его личная собственность, он волен делать с ней все, что пожелает. Он закрывает завод, и рабочие должны немедленно уйти оттуда. Если же они нарушают закон, то пусть сами пеняют на себя - видимо, им нравится проливать свою кровь. Тут не выдержал Джон Джерард. Он тоже вошел в состав делегации, представляя группу умеренных, "лояльных" рабочих. - Вы неправы, господин директор! - возмущенно воскликнул он. - Конечно, это ваша собственность, я не согласен с теми, кто занял завод. Да и не я один, многие рабочие так же думают - мы на завод не пошли. Но штрейкбрехеры... Нет, вы не должны были... Человеческая кровь дороже вашей собственности!.. Прукстер разозлился: - Что вы тут болтаете о своем уважении к собственности! Вы такой же коммунист, господин забастовщик, как и остальные! Так делегация ничего и не добилась. Рабочие остались на заводе. Когда пришли вести о приближении войск к Медиане, стачечный комитет решил не допустить бесполезного кровопролития и направил для переговоров Бейла в сопровождении двух членов стачечного комитета. Генерал Ванденкенроа отказался принять делегатов и выслал к ним своего адъютанта. Тот равнодушно выслушал сообщение Бейла о том, что рабочие покинули завод, но протестуют против помощи, которую оказывают хозяину войска, и требуют, чтобы штрейкбрехеры не были допущены на завод. Офицер ответил, что генерал уполномочил его не на переговоры, а поручил арестовать делегатов, как мятежников. Делегаты были под конвоем отправлены в Томбир. Когда адъютант доложил, что завод мятежниками очищен, генерал усмехнулся: "А вы и поверили? Ах вы, молодежь! Обычная ловушка! Просто они хотят усыпить нашу бдительность, а затем внезапно напасть". Адъютант высказал восторженное изумление проницательностью командира. Генерал приказал продвигаться к городу со всеми предосторожностями, ни в чем не отступая от требования полевого устава. Так началось генеральное наступление на Медиану под командованием генерал-профессора Ванденкенроа. Согласно приказу главнокомандующего головной танк, ворвавшись на площадь, трижды ударил прямой наводкой по проходной конторе завода. Крыша небольшого здания рухнула и погребла под обломками единственную охрану оставленных в конторе десятерых рабочих. Сквозь брешь рванулись танки, а за ними с победными криками устремились солдаты. Завод был пуст. Эта победа и увенчала широкую грудь генерала Джемса-Арчибальда Ванденкенроа еще одним орденом "За доблесть". Пушечный выстрел пробил брешь и в сознании Джона Джерарда. Так вот та помощь, которую оказал рабочим "свой парень" - президент Генри Бурман! Конечно, войска посланы с его ведома, а то и по его прямому приказу. Последовавшее в тот же день сообщение о найденных в комнате Бейла секретных чертежах было нестерпимо глупо. Нетрудно найти все, что угодно, когда арестованный заперт в тюрьме! Пусть Бейл - коммунист, и он, Джерард, даже и теперь не во всем согласен с ним, но Бейл не иностранный шпион! События, которые затем произошли с Джерардом, еще больше расширили брешь в его сознании. Для Джерарда забастовка была катастрофой, потому что приостановила его платежи за купленный дом. Один срок был и без того пропущен, так как пришлось оказать помощь брату, жившему в Томбире. В тяжелые времена кризиса младший брат Лео, чудом удержавшийся на заводе, помог Джону, и теперь делом чести для Джона было помочь младшему, когда он остался без работы. Джон надеялся наверстать упущенное; но забастовка перевернула все его расчеты: просроченным оказался и второй платеж. Сердце у него неприятно заныло, когда почтальон вручил письмо, - на конверте он узнал фирменную марку: изображение уютного домика, на крыше которого на одной ноге стоял аист, а под изображением - надпись: "Братья Кайн-Дахью - земельные участки, мелкая и средняя недвижимость в рассрочку, льготные условия". Братья Кайн-Дахью свидетельствовали свое почтение господину Джерарду и имели честь напомнить, что господин Джерард дважды просрочил платежи за приобретенный участок и дом №33 по Цветочной улице в г.Медиане. Братья Кайн-Дахью выражали надежду, что господин Джерард незамедлительно погасит задолженность. Братья Кайн-Дахью будут чрезвычайно огорчены, если этого не случится, так как это вынудит их, к великому прискорбию, обратиться к мерам, упомянутым в соглашении о покупке дома. Джерард отлично знал, что это за меры: братья Кайн-Дахью имели право получить дом обратно. Другое письмо было из Томбира, от брата Лео. Джон в задумчивости вертел конверт в руках. Не хотелось его вскрывать: ничего хорошего отсюда ждать не приходилось. Но Джон ошибся: Лео сообщал, что ему повезло - он работает, правда, временно и всего три раза в неделю. Но что поделать, теперь и это хорошо. Во всяком случае он уверен, что недели через три сумеет отдать брату часть долга. Джон невесело усмехнулся. Через три недели! Ему деньги нужны сейчас. Да и разве такие деньги! Лео сообщал о разных новостях. Одна поразила Джона. В Томбир прибывает Поезд Свободы, а с ним сам президент республики Бурман: он обратится к населению с речью. Ах, черт возьми, тот самый Бурман, которого совсем недавно он сдуру назвал "своим парнем"! Да, тогда президент сладко распевал о поддержке рабочих в борьбе против жадных промышленников. Вот она, его помощь! Спросить бы его, почему промышленник, получивший от правительства миллионную субсидию, морит голодом своих рабочих, почему войска, посланные президентом, расстреливают рабочих. Почему у честного рабочего оттягивают дом, за который он уплатил свои кровные, заработанные денежки? Ведь он платил аккуратно, платил бы и дальше, если бы Прукстер не принудил всех бастовать. Почему же собственность, кровную, заработанную, хотят отнять? И не коммунисты, нет, господин президент, заметьте, не коммунисты, а почтенные братья Кайн-Дахью. Солидные торговцы, у них, вероятно, касса ломится от денег, и они вполне могли бы подождать - ведь Джон Джерард никогда не обманывает. Да, вот именно, господин президент, почему все это? А что ж, он и спросит... Да, черт возьми, спросит! Неужто испугается? Нет, он ездил в столицу, теперь поедет в Томбир, это рукой подать - спросит, прямо спросит... Пусть попробуют не пропустить... Он покажет газеты, личные фотографии... Да, вот они вдвоем сняты с президентом в трусиках, почти в обнимку, они ведь приятели (к черту такого приятеля). А не пропустят - тем лучше: он публично, прямо из толпы бросит обвинение президенту. Он всем покажет газеты, пусть смотрят, как он снимался с президентом, пусть читают, что говорил ему президент, пусть узнают, что это он назвал президента "своим парнем". Пусть же "свой парень" и отвечает, тут, при всех, пусть отвечает! Джерард пришел в азарт. Решено: он едет! Что ему тут делать? Жену и сына он отослал на ферму к деду, как только началась забастовка: он предвидел, что дело легко не обойдется. До Томбира всего четыре часа езды. Завтра утром он будет там. Завтра же приезжает Поезд Свободы. Отлично, он как раз подоспеет поговорить с президентом. Джерард поспешно бросал вещи в небольшой чемоданчик. На дно, тщательно разгладив, положил "исторические" номера газет, хранившиеся дома как реликвии. Кто посмеет не пропустить его с такими газетами! Кстати он отдохнет у брата. Теперь тут все равно нечего делать. Эх, а какая там охота! Джерард задумчиво посмотрел на свое ружье, висевшее на стене над постелью. Давненько он не охотился. Прошлым летом он хорошенько погулял с Лео - там роскошные болота, дичи хоть отбавляй. Взять, что ли, ружье с собой? Да нет, не до охоты, дела посерьезнее... Джон махнул рукой. На следующее утро он как снег на голову свалился на изумленного Лео. Жена Лео Марта тоже была удивлена приездом родича, и, как показалось Джону, удивление это было не из приятных. "Что же поделать, - с грустью подумал Джон, - теперь каждый рот на счету. Раньше они встречали меня веселей!" Только двое ребятишек - восьмилетняя девочка и десятилетний мальчик таращили глазенки с таким любопытством, что ясно было: у этих задних мыслей нет. После неизбежных поцелуев, похлопываний по плечам, по спине, по животу и восклицаний, вроде: "А ты стареешь, брат!", Джон поспешил успокоить: - Я ненадолго. Приехал повидаться с вами да еще с одним приятелем. - С каким приятелем? - не понял Лео. - Будто не догадываешься? Что ж ты, газет не читал? Мы ведь с Бурманом закадычные... черт бы его побрал! И Джон принялся рассказывать брату и невестке все, что накипело на сердце. Из угла по-прежнему любопытно смотрели две пары детских глаз. - И что же, ты так и хочешь все спросить? Так прямо? - удивленно проговорил Лео. - А что же? Довольно церемониться! Хватит проповедей, в них ни черта не разберешь. Пусть отвечает прямо... - Вряд ли выйдет, - сказал Лео. - Почему не выйдет! Я потребую, чтобы отвечал прямо... - Да нет, не то... Видишь ли, Поезд Свободы сегодня утром пришел, да только президента нет. - Как нет? - огорченно вскричал Джон. - Что ж ты меня подвел? Сам писал, президент обратится с речью... - Обратится... Сегодня, в три часа... - Ну, так чего ж ты? - Да не он сам, а машина... - Машина? Что за дьявол, Лео, говори так, - чтоб можно было понять... - Да я и сам не совсем понимаю. Прочитай, может, тут понятней... - И, выдвинув ящик стола, Лео вынул газету. "Томбирская утренняя почта" сообщала, что в город прибыл Поезд Свободы. В 3 часа дня на привокзальной площади господин президент произнесет свою речь. Далее следовало нечто такое странное, что Джон, читая, время от времени дергал себя за ухо, как бы стараясь убедиться, что он не спит. "Томбирская почта" сообщала, что сейчас, в связи с приближением президентских выборов, подобные Поезда Свободы колесят по всем великим магистралям великой страны. И, естественно, всем хочется услышать самого президента. Раньше это создало бы безвыходное положение, только немногие крупные города могли бы слышать самого президента. Раньше, но не теперь! Теперь техника творит чудеса! Изобретенный знаменитым ученым доктором Краффом оратор-автомат позволяет одному и тому же политическому деятелю одновременно выступать с разными речами во многих местах. И это не выступление по радио, не записи разных речей, - нет, это самостоятельные речи, произнесенные этой изумительной говорящей машиной, которая может даже отвечать на вопросы. - Видишь, может отвечать, - показал Лео на газету. - Пожалуй, можешь спросить... Но Джон был так поражен, что молчал. В два часа они направились на привокзальную площадь. Тут уже собиралась толпа. Джон хотел видеть и слышать лучше - они пробились к самой трибуне, сооруженной у вокзала. Без пяти минут три оркестр, расположенный у трибуны, грянул гимн, двери вокзала, охраняемые национальными гвардейцами, открылись, и четверо в пышных лакейских ливреях вынесли на плечах небольшие изящные носилки. На них, покрытое темным бархаток, стояло нечто - Джерарду показалось, что оно больше всего должно быть похоже на урну с прахом покойника. Но когда это внесли на трибуну, поставили на возвышение и сняли бархат, оно оказалось похожим на кассовый аппарат. Так же белели кружки клавиш, на них чернели цифры. Джерарды были совсем близко от трибуны, и Джон старался ничего не упустить. Некто быстро нажал кнопки, совсем как кассирша перед тем, как выбить чек, - только кнопок было куда больше - и крутнул, точнее, нажал рычаг. Кассовый аппарат заговорил. Джон вздрогнул: это был тягучий, скрипучий голос Бурмана. Вот Джон закрыл глаза - теперь он убежден, что говорил Бурман. И не только его голос, разве это не его речь, не его мысли? "Свобода, свобода, свобода", - повторялось в них с той же ритмичностью, с какой колеса вагона стучат по стыкам рельсов. "Свобода, свобода, свобода". Да разве и там, в курительной комнате, в обществе столичных журналистов, он слышал не то же? "Свобода, свобода, свобода..." Джон не открывал глаз, и ему казалось, что он опять в курительной комнате президентского дома, вот сейчас принесут кофе с бисквитом, а потом пригласят поиграть в кегли и освежиться в купальном бассейне. "Свобода, свобода, свобода..." Вдруг Джон вздрогнул и открыл глаза: гром аплодисментов разбудил его. Господин Бурман кончил. Право же, Джон Джерард и не заметил, как он задремал, - видно, ночь в вагоне разморила его. - Ну, спроси, спроси... - подталкивал его Лео. Но Джон, повернувшись, стал выбираться из толпы. Так он и не видел, как знаменитое изобретение доктора Краффа снова водрузили на носилки и торжественно, под аккомпанемент оркестра, унесли в Поезд Свободы. - Почему же ты не попробовал спросить? - сказал Лео брату, когда они вернулись домой. - Что-то пропала охота, - ответил Джон и вдруг вспомнил: - А вот что на охоту не пойдем, это хуже. Хотел было взять ружье, да раздумал. И напрасно: на болоте было бы интересней... - А все-таки жаль, что не спросил... Интересно, ответила бы машина?.. Все-таки не человек... - Ты думаешь? - рассеянно спросил Джон. - Ну, а я, брат, теперь ничему не верю: у них разницы нет - что человек, что машина... Нет, дудки, теперь я и живого президента спрашивать не стал бы... Как Лео ни упрашивал брата погостить, он пробыл только два дня, никуда за это время не ходил, а лишь играл с ребятами. Прощаясь, Лео стал было извиняться, что так глупо вышло. Когда он писал Джону, то был уверен, что приедет сам президент, газеты ничего не сообщали... - Ну чего ты, чего? - добродушно сказал Джон. - Машина, она даже интересней... Честное слово, я от нее умней стал, чем от него самого, когда с ним в бассейне купался. Век живи, век учись! Он обнял брата, невестку, поцеловал детей и уехал к себе в Медиану.