Страница:
Пистолет на поясе скрывался в водонепроницаемой кобуре, которая на случай американской дуэли не годилась.
Звук очередного выстрела Кромана он едва услышал. Вряд ли его сейчас отделяло от самолета более километра. Туман надежно хоронит в себе звуки.
Гусев остановился, достал таблетки, разжевал сразу две.
«Осторожней со стимуляторами» — какая чушь! Десять километров по лиману не под силу пройти ни одному человеку. Тем более за шесть—семь часов… Глотать трудно, горло от напряжения уже пересохло. Воды надо было взять побольше…
Он постоял немного, позволив себе короткую передышку, а когда вновь сделал шаг, то не смог сдержать стона от острой боли в перенапряженных мышцах. Его мотнуло в сторону, он не устоял и опустился в воду. Тут же перевернулся и начал подниматься, физически ощущая течение драгоценных секунд. Ничего, ничего, мышцы пройдут, ничего…
Это начиналось всегда одинаково. В лимане нарождалось течение. Шесть часов лиман неторопливо вытекал в океан, обнажая вязкое дно, а еще примерно через час приходила Волна.
Цунами. Обыкновенное цунами, такое же, как и на Земле, только мощнее раз в двадцать, рожденное могучим тектоническим вздохом планеты где-то в океанских глубинах. В принципе, все было ясно с самого первого раза, оно не застало людей врасплох. И толчки зарегистрировали, и с орбитальной Станции получили подтверждение. Да и лиман предупредил — на Земле все происходит точно так же, лишь масштабы разные. С побережья убрались загодя, без особой спешки перебросили оборудование на плато, поближе к Станции, а потом наблюдали фантастическое, жуткое зрелище с воздуха, словно в театральной ложе…
Он взглянул на хронометр: минуло около двух часов. Выстрелов больше не слышно — все глушит туман, все скрывает. Впрочем, туман тоже скоро уйдет… Надо проглотить еще таблетку…
Уровень воды немного понизился, теперь Гусев это заметил. Идти, правда, от этого легче пока не стало. Вероятно, потому, что и течение слегка усилилось…
Его совесть должна быть чиста. Разве он не сделал все, что возможно? Разве существовал какой-либо иной выбор? Двое погибнут в любом случае, ничто не сможет их спасти. Третий — если останется с ними. Погибать из солидарности дико, глупо. Никто не вправе осудить его за то, что он не пожелал себе бездарной, совершенно бессмысленной смерти. Возможно, он должен был сказать Кроману о том, что его ждет. Но зачем? Это жестоко. Для Кромана все произойдет очень быстро. Возможно, он даже ничего не почувствует. В последние секунды он услышит гул, потом жуткий грохот, но вряд ли успеет понять его смысл. А потом все кончится…
Гусев плеснул на ходу водой в лицо. Идти стало труднее. Действительно мешает усилившееся течение или причиной увеличивающаяся усталость? Разжевал очередную таблетку и через две—три минуты почувствовал новый прилив сил. Он пройдет еще быстрее, чем предыдущий, но Гусев успеет одолеть около километра.
Он знал, что со стимуляторами так нельзя, только в самом крайнем случае. Калина — тот всегда старательно избегал разрушительного допинга, хотя доводилось ему попадать в передряги. Но для Гусева это и есть крайний случай. Если он выживет, если убежит от Волны, ничего его больше не возьмет. Калина бы его не осудил… При чем тут Калина?!
Снова мимо проплыл придонник. Прошлепал по самой поверхности. Верно, последний. Этот точно не успеет. За оставшиеся два часа безопасных мест ему не достичь. Разве осталось только два часа? И всего четыре таблетки…
Лиман мелел буквально на глазах. Казалось, только что вода омывала колени, а теперь уже она журчала, огибая ноги всего лишь чуть выше щиколоток. Идти стало намного легче. Он успеет, теперь он обязательно должен успеть. Прошло еще сколько-то времени, и Гусев увидел, что начал оставлять за собой следы — цепочку ямок, заполненных илистой жижей. Проклятое, гнусное болото! Пора принять таблетку. Последнюю…
Туман уходил, воздух становился все прозрачнее, и он наконец увидел берег. Казавшаяся неприступной стена базальта вздымалась на сотню метров над лиманом. Она защитит Гусева, если ему достанет сил на нее взобраться. И он сделает это, сделает! Весьма глупо погибать именно теперь, когда спасение так близко. Как жаль, что кончились стимуляторы…
Он карабкался по шершавым камням медленно и тяжело, пытаясь разорвать противоестественную, странную, но физически ощущаемую связь между своим хрупким телом и колоссальным, всесокрушающим валом, рожденным далеко в океане. Он оглядывался через каждый Десяток метров, прикидывая пройденное расстояние, понимая при этом, что теряет драгоценные секунды, однако ничего не мог с собой поделать. Вперед! Вверх! Скорее! Здесь Волна еще сможет его достать.
Туман развеялся почти полностью. Завеса его истончилась и отступила далеко от берега. Отсюда, сверху, черное дно лимана казалось идеально ровным, словно сотворенная гигантами для неведомых целей площадь, покрытая только что раскатанным, еще горячим асфальтом. Гусев услышал далекий, постепенно нарастающий гул. Это приближалась Волна. Пока еще он не мог видеть ее, скрытую кисеей тумана, зато вдруг с невероятной отчетливостью представил беспомощный самолет на обнаженном дне и набегающую колоссальную стену воды.
Какой страшный хруст!.. Нет, нет, самолет слишком далеко, и ничего нельзя услышать, рев набегающей Волны заглушает все прочие звуки. Неужели так громко скрипят его зубы? Резкая боль стиснула сердце. Он ощутил, как страшно ослаб, ему показалось, что больше не сумеет сделать ни шагу…
Гул становился все громче и отчетливей. Гусев еще раз обернулся, замер и, преодолев спустя секунду вызванный ужасом паралич, позабыв об усталости, принялся лезть вверх с учетверенной силой и яростью.
Волна приближалась с огромной скоростью, но ее невероятные размеры делали это стремительное движение плавным и величественным. Белая пенная корона венчала ее гребень, густая зелень срединной части плавно переходила в черноту основания, вновь вскипающего грязной пеной у самой подошвы.
Гусев увидел слева, чуть выше, узкую расщелину, последним усилием подтянулся, бросил туда тело, вполз, извиваясь червем.
И пришла Волна, растворив мир в жутком грохоте. Земля, скалы, вся планета вздрогнули от удара. Гусев захлебывался в невыносимо холодной, густой влаге, цеплялся скрюченными пальцами за предательски ускользающую почву, кашлял, кричал в последнем приступе смертного страха… А потом внезапно все кончилось. Вода схлынула, он понял, что способен дышать, и услышал тишину. Волна не догнала, не смогла справиться с ним, она лишь легко коснулась его обессиленным гребнем. Гусев понял, что победил. Он выиграл, потому что остался жив.
Судорожно сведенные мышцы постепенно расслабились, и тут же на него навалилась усталость, которой невозможно было противостоять. Усталость налила чугунной тяжестью веки, шершавый неровный камень показался мягкой периной, Гусев попытался придать телу более удобное положение, но отключился раньше, чем наполовину выполнил задуманное…
Далекий стрекочущий звук вырвал его из сна, и не назойливость нового источника шума стала тому причиной, а профессиональные рефлексы. Шум вертолетных винтов пилот не спутает ни с чем. Гусев выполз из спасшей его расщелины и принялся обшаривать взглядом небо, пока еще чистое от тумана. Темную точку в небе он увидел почти сразу. Она приближалась, быстро вырастая в размерах. Со стороны океана над лиманом к берегу шел вертолет.
Неужели его уже ищут? Слишком уж быстро. Собственно, почему именно его? С вертолета просто увидели обломки потерпевшего крушение самолета и принялись искать оставшихся в живых… Чушь это! Никаких пригодных для идентификации обломков Волна после себя не оставляет. Но его все равно ищут. Странно, что так скоро. На Станции, разумеется, никто ничего не знает о происшедшем. И не узнает никогда. В чем его вина, если он не захотел дожидаться гибели вместе с Калиной и Кроманом? Он сделал все, чтобы их спасти. Все, что было в его силах. Он хотел, он надеялся добраться до Станции вовремя. Разве он виноват, что не успел? И, конечно Же, он отправился на берег намного раньше, чем понял, что приближается Волна. Ему просто повезло…
Гусев дернулся, ударил кулаком в камень, сдирая кожу с костяшек пальцев. Не стоит так примитивно обманывать самого себя. Хотя бы с собой нужно иногда оставаться честным.
Вертолет кружил совсем рядом. Скальный карниз скрывал его сейчас от Гусева, но машина упорно совершала круг за кругом над его головой. Ах да! Он же совершенно забыл об индивидуальном маяке. Выходит, магнитная буря кончилась? Тогда, может быть, вертолетчики успели к месту крушения самолета раньше Волны?
Гусев мотнул головой и усмехнулся. Как хочется надеяться, что ты не самый последний негодяй на этой планете.
Он расстегнул комбинезон и вытащил плоскую коробочку личной рации. Включил. Помехи все еще сохранялись, но сквозь их треск вполне отчетливо пробивался голос начальника Станции Перовского.
«…с экипажем из трех человек. Ушли на Факторию сегодня утром. Связь была потеряна через сорок минут после вылета. Примите меры к обнаружению…»
Вертолет не отвечал. Скорее всего потому, что ему нечего было ответить. Но это уже совсем не важно. Гусев снова скривил губы в ухмылке: чудес не бывает. Отыскать то, что навсегда унесено Волной, невозможно.
«…Самолет с экипажем из трех человек. Немедленно начните поиски…»
— Они до сих пор не знают, что мы вас подобрали, — сказал штурман Кроману. — Вы просто в рубашке родились, доктор. В Фактории Станцию слышно, а двусторонняя связь никак не наладится. Вот ведь странная штука!
— На Станции аппаратура гораздо мощней, — заметил пилот. — Да к тому же эта атмосферная чехарда слабеет. Услышать бы их на час раньше!..
— Это я виноват, — без выражения проговорил Кроман. — Я его погубил.
Оба — и пилот, и штурман — молча покосились на него.
— Я заставил его идти через лиман. Говорил, что Калина не выдержит. Если бы не я, Гусев сейчас был бы жив.
— Прекратите, доктор, — сухо сказал пилот. — Или вам жаль, что Калину действительно удалось спасти? Истерики нам еще не хватало! Вы-то тут при чем!
— Он говорил, что это невозможно. Я его вынудил…
— Тихо! — крикнул штурман. Он плотнее прижал рукой наушник и замер, напряженно вслушиваясь. — Я слышу маяк! Это Гусев, больше некому!
Быстро сверился с приборами, еще раз прислушался.
— Держи курс на полвторого… Так, хорошо!
Берег приближался. Кроман жадно вглядывался в каменный хаос.
«…ушел в сторону Фактории. На борту три человека. Примите меры к обнаружению…» — безостановочно твердил на аварийном канале сменивший осипшего Перовского радист.
— Минут через пять они замолчат, — заметил пилот. — Вертолет с Калиной, наверное, уже рядом со Станцией. Как он сам-то?
— Теперь все будет нормально, — ответил Кроман. — Вы успели вовремя.
Лицо штурмана вдруг сделалось озабоченным.
— Куда-то пропал сигнал. — Он начал крутить ручки настройки. — Только сейчас прекрасно слышал, совсем рядом. Странно!
— Опять помехи?
Штурман отрицательно помотал головой.
— Помехи ни при чем. Просто пропал сигнал. Не понимаю… Давай спускайся, это где-то здесь. Надо искать.
Вертолет опустился на ровную площадку почти на краю обрыва. Не дожидаясь остановки двигателя, Кроман распахнул дверцу, выпрыгнул и присел, охнув от боли.
— Куда вы с ногой-то! — крикнул штурман. Кроман только отмахнулся.
— Да вы успокойтесь, — сказал пилот, спрыгнув следом. — Мало ли что с рацией могло случиться. Я считаю, если уж везет — то до конца. Разве не чудо, что мы вас чуть не из-под самой Волны успели вытащить? А Гусев, если сюда сумел добраться, — будет жив, вот увидите. Он вообще везучий. Надо же решиться идти по лиману без малейшего ориентира! Чутье у него как не знаю у кого. Я бы тут же закружился.
— Когда отлив начался, не закружился бы, — возразил штурман. — Шел бы против течения до самого берега.
— Он же не в отлив пошел, — возмутился пилот. — Гусев раньше вышел. Что толку идти, если отлив начался? До Станции часов двенадцать пути. Гусев не мальчишка, он прекрасно это понимал.
— Ну, не знаю, — неопределенно пробормотал штурман.
— Да ты что! — начал сердиться пилот. — Не хочешь ли ты сказать, что он удрал? Да ты его действительно не знаешь! Если бы он понял про Волну, он бы на себе и Калину поволок, и доктора. Пусть без малейшей надежды, но только так! Ты еще молодой, а мы с ним тут почти с самого начала…
— Идемте искать, — перебил его Кроман. Прихрамывая, но довольно бойко он начал спускаться по расщелине. — А вы там посмотрите! — крикнул он, махнув рукой правее обрыва.
Гусев аккуратно отделил батарею от рации и бросил на землю. Вертолет прошел чуть левее о г. него и скрылся за скалами. Теперь, без маяка, его обнаружат не так быстро.
Сердце снова сжало острой болью. Такое впечатление, что вдруг онемела вся левая половина тела. Ерунда, пройдет. Самое главное — он остался жив. Что еще нужно? Один из трех. Один или никого… Глупая арифметика. Кто-то должен будет рассказать Нине, как умер Калина. Только не Гусев, он этого просто не сумеет сделать.
Калина сейчас вполне мог оказаться на месте Гусева. А Гусев — на месте Калины. Это же только случай…
Тарахтение вертолета смолкло, и Гусев не заметил, в какой именно момент это произошло. Улетел? Вряд ли. Видимо, сел где-то рядом. Теперь его будут искать, пока не обнаружат. Хоть землетрясение, хоть вулкан вдруг откроется. Интересно, а если действительно вулкан, будут продолжать поиски или нет?
Новый приступ боли в груди вырвал у него короткий стон. Подумал равнодушно: искать, конечно, будут и обязательно найдут. Его, разумеется, не станут ни в чем упрекать, не назовут ни предателем, ни трусом. Даже Нина признает, что у Гусева не было иного выхода. Но два и два может сложить даже ребенок. И результат этого нехитрого действия будут знать все. И всегда! Нет, найти его они не должны!
Пальцы отчего-то теряли чувствительность, и Гусеву понадобилось немалое усилие, чтобы вытащить из водонепроницаемой кобуры пистолет и оттянуть затвор. Как трудно стало дышать! Он повернул оружие к себе и заглянул в черный кружок ствола.
Нет, себе в лицо он стрелять не станет. Лучше в сердце… Он опустил ствол ниже. Осталось лишь шевельнуть указательным пальцем. Он так и хотел сделать, как вдруг обнаружил, что больше не ощущает ни пальца, ни руки, словно их вовсе нет. Гусев был не удивлен, а раздосадован. Это нужно немедленно исправить. Он потянулся левой рукой, чтобы перехватить пистолет, но не успел. Боль в груди скачком рванулась к пределу того, что человек способен вытерпеть, и легко его преодолела. Оранжевая вспышка сопроводила этот прыжок, а потом наступила темнота.
Мелкие камни катились из-под ботинок вниз. Кроман как мог старался не нагружать больную ногу, но удавалось это плохо, колено то и дело отзывалось болью. Кроман морщился и ругался вполголоса.
— Гусев, ты где? — крикнул Кроман и услышал, как где-то за скалой словно эхом отозвался пилот:
— Ты где, Гусев?!
Кроман в очередной раз споткнулся, охнул, взмахнул Руками в поисках равновесия и в этот момент увидел ноги Гусева, высовывавшиеся из-за камня.
— Гусев! — тихо сказал Кроман. — Ты меня слышишь?
Гусев сидел, привалившись спиной к скале и уронив голову на грудь. Скрюченная рука с зажатым в ней пистолетом лежала на коленях. Кроман осторожно тронул его за плечо:
— Гусев!
Тело медленно повалилось набок, и по тому, как это произошло, Кроман понял, что Гусев мертв.
«Как странно направлен пистолет, — подумал Кроман. — Будто собирался выстрелить себе в сердце, да не успел».
Взгляд наткнулся на коробочку рации. Рядом с ней лежала батарея.
— …Волна поработала, — услышал Кроман правее и ниже голос пилота, ослабленный расстоянием. — Там бы он просто не смог удержаться. Нужно выше искать…
Он поднял рацию, повертел, осматривая, потом аккуратно вставил на место батарею.
«…модуль опустится примерно через полчаса, — услышал он. — Калина должен быть готов к транспортировке… Как там остальные? Все нормально? Ладно, я понял, до связи…»
Рация Гусева была в полном порядке. Зачем он ее отключил?
«Как странно он держит пистолет», — снова пронеслась мысль.
Он осторожно вытащил из руки Гусева оружие.
— Кроман! — крикнул штурман где-то совсем неподалеку. — Вы что молчите? Вы меня слышите?
Кроман вздрогнул, испуганно оглянулся.
— Вы где, Кроман? — позвал штурман еще ближе.
Кроман торопливо сунул пистолет в щель между обломками базальта, затем снова отделил от рации батарею и запихнул туда же.
— Я здесь! — отозвался он наконец. — Идите сюда! Я его нашел!
Он успел швырнуть в щель несколько пригоршней жидкой грязи и кое-как обтереть руки, прежде чем появился штурман.
— Гусев! Что с ним? Он ранен? — воскликнул штурман, шагнул ближе и все понял. — Что с ним? — тихо повторил он.
— Он не ранен, — тихо ответил Кроман. — Это сердце… скорее всего не выдержало сердце. Он взял с собой весь запас стимуляторов. Я его предупреждал…
Негромко ахнул подошедший пилот. Наклонился, коснулся шеи Гусева и медленно отвел руку.
— Как же так? — сказал он. — Как мы могли опоздать?
Штурман поднял и теперь вертел в руках рацию.
— Что у него с рацией-то случилось? Я же ясно слышал его маяк! А батарея куда делась?
— Наверное, он выбросил ее, когда понял, что питание вышло из строя, — сказал Кроман.
— Как же мы не успели, — горько произнес пилот. — Я же так спешил!
— Да-да, — не расслышал Кроман. — Он очень торопился…
Звук очередного выстрела Кромана он едва услышал. Вряд ли его сейчас отделяло от самолета более километра. Туман надежно хоронит в себе звуки.
Гусев остановился, достал таблетки, разжевал сразу две.
«Осторожней со стимуляторами» — какая чушь! Десять километров по лиману не под силу пройти ни одному человеку. Тем более за шесть—семь часов… Глотать трудно, горло от напряжения уже пересохло. Воды надо было взять побольше…
Он постоял немного, позволив себе короткую передышку, а когда вновь сделал шаг, то не смог сдержать стона от острой боли в перенапряженных мышцах. Его мотнуло в сторону, он не устоял и опустился в воду. Тут же перевернулся и начал подниматься, физически ощущая течение драгоценных секунд. Ничего, ничего, мышцы пройдут, ничего…
Это начиналось всегда одинаково. В лимане нарождалось течение. Шесть часов лиман неторопливо вытекал в океан, обнажая вязкое дно, а еще примерно через час приходила Волна.
Цунами. Обыкновенное цунами, такое же, как и на Земле, только мощнее раз в двадцать, рожденное могучим тектоническим вздохом планеты где-то в океанских глубинах. В принципе, все было ясно с самого первого раза, оно не застало людей врасплох. И толчки зарегистрировали, и с орбитальной Станции получили подтверждение. Да и лиман предупредил — на Земле все происходит точно так же, лишь масштабы разные. С побережья убрались загодя, без особой спешки перебросили оборудование на плато, поближе к Станции, а потом наблюдали фантастическое, жуткое зрелище с воздуха, словно в театральной ложе…
Он взглянул на хронометр: минуло около двух часов. Выстрелов больше не слышно — все глушит туман, все скрывает. Впрочем, туман тоже скоро уйдет… Надо проглотить еще таблетку…
Уровень воды немного понизился, теперь Гусев это заметил. Идти, правда, от этого легче пока не стало. Вероятно, потому, что и течение слегка усилилось…
Его совесть должна быть чиста. Разве он не сделал все, что возможно? Разве существовал какой-либо иной выбор? Двое погибнут в любом случае, ничто не сможет их спасти. Третий — если останется с ними. Погибать из солидарности дико, глупо. Никто не вправе осудить его за то, что он не пожелал себе бездарной, совершенно бессмысленной смерти. Возможно, он должен был сказать Кроману о том, что его ждет. Но зачем? Это жестоко. Для Кромана все произойдет очень быстро. Возможно, он даже ничего не почувствует. В последние секунды он услышит гул, потом жуткий грохот, но вряд ли успеет понять его смысл. А потом все кончится…
Гусев плеснул на ходу водой в лицо. Идти стало труднее. Действительно мешает усилившееся течение или причиной увеличивающаяся усталость? Разжевал очередную таблетку и через две—три минуты почувствовал новый прилив сил. Он пройдет еще быстрее, чем предыдущий, но Гусев успеет одолеть около километра.
Он знал, что со стимуляторами так нельзя, только в самом крайнем случае. Калина — тот всегда старательно избегал разрушительного допинга, хотя доводилось ему попадать в передряги. Но для Гусева это и есть крайний случай. Если он выживет, если убежит от Волны, ничего его больше не возьмет. Калина бы его не осудил… При чем тут Калина?!
Снова мимо проплыл придонник. Прошлепал по самой поверхности. Верно, последний. Этот точно не успеет. За оставшиеся два часа безопасных мест ему не достичь. Разве осталось только два часа? И всего четыре таблетки…
Лиман мелел буквально на глазах. Казалось, только что вода омывала колени, а теперь уже она журчала, огибая ноги всего лишь чуть выше щиколоток. Идти стало намного легче. Он успеет, теперь он обязательно должен успеть. Прошло еще сколько-то времени, и Гусев увидел, что начал оставлять за собой следы — цепочку ямок, заполненных илистой жижей. Проклятое, гнусное болото! Пора принять таблетку. Последнюю…
Туман уходил, воздух становился все прозрачнее, и он наконец увидел берег. Казавшаяся неприступной стена базальта вздымалась на сотню метров над лиманом. Она защитит Гусева, если ему достанет сил на нее взобраться. И он сделает это, сделает! Весьма глупо погибать именно теперь, когда спасение так близко. Как жаль, что кончились стимуляторы…
Он карабкался по шершавым камням медленно и тяжело, пытаясь разорвать противоестественную, странную, но физически ощущаемую связь между своим хрупким телом и колоссальным, всесокрушающим валом, рожденным далеко в океане. Он оглядывался через каждый Десяток метров, прикидывая пройденное расстояние, понимая при этом, что теряет драгоценные секунды, однако ничего не мог с собой поделать. Вперед! Вверх! Скорее! Здесь Волна еще сможет его достать.
Туман развеялся почти полностью. Завеса его истончилась и отступила далеко от берега. Отсюда, сверху, черное дно лимана казалось идеально ровным, словно сотворенная гигантами для неведомых целей площадь, покрытая только что раскатанным, еще горячим асфальтом. Гусев услышал далекий, постепенно нарастающий гул. Это приближалась Волна. Пока еще он не мог видеть ее, скрытую кисеей тумана, зато вдруг с невероятной отчетливостью представил беспомощный самолет на обнаженном дне и набегающую колоссальную стену воды.
Какой страшный хруст!.. Нет, нет, самолет слишком далеко, и ничего нельзя услышать, рев набегающей Волны заглушает все прочие звуки. Неужели так громко скрипят его зубы? Резкая боль стиснула сердце. Он ощутил, как страшно ослаб, ему показалось, что больше не сумеет сделать ни шагу…
Гул становился все громче и отчетливей. Гусев еще раз обернулся, замер и, преодолев спустя секунду вызванный ужасом паралич, позабыв об усталости, принялся лезть вверх с учетверенной силой и яростью.
Волна приближалась с огромной скоростью, но ее невероятные размеры делали это стремительное движение плавным и величественным. Белая пенная корона венчала ее гребень, густая зелень срединной части плавно переходила в черноту основания, вновь вскипающего грязной пеной у самой подошвы.
Гусев увидел слева, чуть выше, узкую расщелину, последним усилием подтянулся, бросил туда тело, вполз, извиваясь червем.
И пришла Волна, растворив мир в жутком грохоте. Земля, скалы, вся планета вздрогнули от удара. Гусев захлебывался в невыносимо холодной, густой влаге, цеплялся скрюченными пальцами за предательски ускользающую почву, кашлял, кричал в последнем приступе смертного страха… А потом внезапно все кончилось. Вода схлынула, он понял, что способен дышать, и услышал тишину. Волна не догнала, не смогла справиться с ним, она лишь легко коснулась его обессиленным гребнем. Гусев понял, что победил. Он выиграл, потому что остался жив.
Судорожно сведенные мышцы постепенно расслабились, и тут же на него навалилась усталость, которой невозможно было противостоять. Усталость налила чугунной тяжестью веки, шершавый неровный камень показался мягкой периной, Гусев попытался придать телу более удобное положение, но отключился раньше, чем наполовину выполнил задуманное…
Далекий стрекочущий звук вырвал его из сна, и не назойливость нового источника шума стала тому причиной, а профессиональные рефлексы. Шум вертолетных винтов пилот не спутает ни с чем. Гусев выполз из спасшей его расщелины и принялся обшаривать взглядом небо, пока еще чистое от тумана. Темную точку в небе он увидел почти сразу. Она приближалась, быстро вырастая в размерах. Со стороны океана над лиманом к берегу шел вертолет.
Неужели его уже ищут? Слишком уж быстро. Собственно, почему именно его? С вертолета просто увидели обломки потерпевшего крушение самолета и принялись искать оставшихся в живых… Чушь это! Никаких пригодных для идентификации обломков Волна после себя не оставляет. Но его все равно ищут. Странно, что так скоро. На Станции, разумеется, никто ничего не знает о происшедшем. И не узнает никогда. В чем его вина, если он не захотел дожидаться гибели вместе с Калиной и Кроманом? Он сделал все, чтобы их спасти. Все, что было в его силах. Он хотел, он надеялся добраться до Станции вовремя. Разве он виноват, что не успел? И, конечно Же, он отправился на берег намного раньше, чем понял, что приближается Волна. Ему просто повезло…
Гусев дернулся, ударил кулаком в камень, сдирая кожу с костяшек пальцев. Не стоит так примитивно обманывать самого себя. Хотя бы с собой нужно иногда оставаться честным.
Вертолет кружил совсем рядом. Скальный карниз скрывал его сейчас от Гусева, но машина упорно совершала круг за кругом над его головой. Ах да! Он же совершенно забыл об индивидуальном маяке. Выходит, магнитная буря кончилась? Тогда, может быть, вертолетчики успели к месту крушения самолета раньше Волны?
Гусев мотнул головой и усмехнулся. Как хочется надеяться, что ты не самый последний негодяй на этой планете.
Он расстегнул комбинезон и вытащил плоскую коробочку личной рации. Включил. Помехи все еще сохранялись, но сквозь их треск вполне отчетливо пробивался голос начальника Станции Перовского.
«…с экипажем из трех человек. Ушли на Факторию сегодня утром. Связь была потеряна через сорок минут после вылета. Примите меры к обнаружению…»
Вертолет не отвечал. Скорее всего потому, что ему нечего было ответить. Но это уже совсем не важно. Гусев снова скривил губы в ухмылке: чудес не бывает. Отыскать то, что навсегда унесено Волной, невозможно.
«…Самолет с экипажем из трех человек. Немедленно начните поиски…»
— Они до сих пор не знают, что мы вас подобрали, — сказал штурман Кроману. — Вы просто в рубашке родились, доктор. В Фактории Станцию слышно, а двусторонняя связь никак не наладится. Вот ведь странная штука!
— На Станции аппаратура гораздо мощней, — заметил пилот. — Да к тому же эта атмосферная чехарда слабеет. Услышать бы их на час раньше!..
— Это я виноват, — без выражения проговорил Кроман. — Я его погубил.
Оба — и пилот, и штурман — молча покосились на него.
— Я заставил его идти через лиман. Говорил, что Калина не выдержит. Если бы не я, Гусев сейчас был бы жив.
— Прекратите, доктор, — сухо сказал пилот. — Или вам жаль, что Калину действительно удалось спасти? Истерики нам еще не хватало! Вы-то тут при чем!
— Он говорил, что это невозможно. Я его вынудил…
— Тихо! — крикнул штурман. Он плотнее прижал рукой наушник и замер, напряженно вслушиваясь. — Я слышу маяк! Это Гусев, больше некому!
Быстро сверился с приборами, еще раз прислушался.
— Держи курс на полвторого… Так, хорошо!
Берег приближался. Кроман жадно вглядывался в каменный хаос.
«…ушел в сторону Фактории. На борту три человека. Примите меры к обнаружению…» — безостановочно твердил на аварийном канале сменивший осипшего Перовского радист.
— Минут через пять они замолчат, — заметил пилот. — Вертолет с Калиной, наверное, уже рядом со Станцией. Как он сам-то?
— Теперь все будет нормально, — ответил Кроман. — Вы успели вовремя.
Лицо штурмана вдруг сделалось озабоченным.
— Куда-то пропал сигнал. — Он начал крутить ручки настройки. — Только сейчас прекрасно слышал, совсем рядом. Странно!
— Опять помехи?
Штурман отрицательно помотал головой.
— Помехи ни при чем. Просто пропал сигнал. Не понимаю… Давай спускайся, это где-то здесь. Надо искать.
Вертолет опустился на ровную площадку почти на краю обрыва. Не дожидаясь остановки двигателя, Кроман распахнул дверцу, выпрыгнул и присел, охнув от боли.
— Куда вы с ногой-то! — крикнул штурман. Кроман только отмахнулся.
— Да вы успокойтесь, — сказал пилот, спрыгнув следом. — Мало ли что с рацией могло случиться. Я считаю, если уж везет — то до конца. Разве не чудо, что мы вас чуть не из-под самой Волны успели вытащить? А Гусев, если сюда сумел добраться, — будет жив, вот увидите. Он вообще везучий. Надо же решиться идти по лиману без малейшего ориентира! Чутье у него как не знаю у кого. Я бы тут же закружился.
— Когда отлив начался, не закружился бы, — возразил штурман. — Шел бы против течения до самого берега.
— Он же не в отлив пошел, — возмутился пилот. — Гусев раньше вышел. Что толку идти, если отлив начался? До Станции часов двенадцать пути. Гусев не мальчишка, он прекрасно это понимал.
— Ну, не знаю, — неопределенно пробормотал штурман.
— Да ты что! — начал сердиться пилот. — Не хочешь ли ты сказать, что он удрал? Да ты его действительно не знаешь! Если бы он понял про Волну, он бы на себе и Калину поволок, и доктора. Пусть без малейшей надежды, но только так! Ты еще молодой, а мы с ним тут почти с самого начала…
— Идемте искать, — перебил его Кроман. Прихрамывая, но довольно бойко он начал спускаться по расщелине. — А вы там посмотрите! — крикнул он, махнув рукой правее обрыва.
Гусев аккуратно отделил батарею от рации и бросил на землю. Вертолет прошел чуть левее о г. него и скрылся за скалами. Теперь, без маяка, его обнаружат не так быстро.
Сердце снова сжало острой болью. Такое впечатление, что вдруг онемела вся левая половина тела. Ерунда, пройдет. Самое главное — он остался жив. Что еще нужно? Один из трех. Один или никого… Глупая арифметика. Кто-то должен будет рассказать Нине, как умер Калина. Только не Гусев, он этого просто не сумеет сделать.
Калина сейчас вполне мог оказаться на месте Гусева. А Гусев — на месте Калины. Это же только случай…
Тарахтение вертолета смолкло, и Гусев не заметил, в какой именно момент это произошло. Улетел? Вряд ли. Видимо, сел где-то рядом. Теперь его будут искать, пока не обнаружат. Хоть землетрясение, хоть вулкан вдруг откроется. Интересно, а если действительно вулкан, будут продолжать поиски или нет?
Новый приступ боли в груди вырвал у него короткий стон. Подумал равнодушно: искать, конечно, будут и обязательно найдут. Его, разумеется, не станут ни в чем упрекать, не назовут ни предателем, ни трусом. Даже Нина признает, что у Гусева не было иного выхода. Но два и два может сложить даже ребенок. И результат этого нехитрого действия будут знать все. И всегда! Нет, найти его они не должны!
Пальцы отчего-то теряли чувствительность, и Гусеву понадобилось немалое усилие, чтобы вытащить из водонепроницаемой кобуры пистолет и оттянуть затвор. Как трудно стало дышать! Он повернул оружие к себе и заглянул в черный кружок ствола.
Нет, себе в лицо он стрелять не станет. Лучше в сердце… Он опустил ствол ниже. Осталось лишь шевельнуть указательным пальцем. Он так и хотел сделать, как вдруг обнаружил, что больше не ощущает ни пальца, ни руки, словно их вовсе нет. Гусев был не удивлен, а раздосадован. Это нужно немедленно исправить. Он потянулся левой рукой, чтобы перехватить пистолет, но не успел. Боль в груди скачком рванулась к пределу того, что человек способен вытерпеть, и легко его преодолела. Оранжевая вспышка сопроводила этот прыжок, а потом наступила темнота.
Мелкие камни катились из-под ботинок вниз. Кроман как мог старался не нагружать больную ногу, но удавалось это плохо, колено то и дело отзывалось болью. Кроман морщился и ругался вполголоса.
— Гусев, ты где? — крикнул Кроман и услышал, как где-то за скалой словно эхом отозвался пилот:
— Ты где, Гусев?!
Кроман в очередной раз споткнулся, охнул, взмахнул Руками в поисках равновесия и в этот момент увидел ноги Гусева, высовывавшиеся из-за камня.
— Гусев! — тихо сказал Кроман. — Ты меня слышишь?
Гусев сидел, привалившись спиной к скале и уронив голову на грудь. Скрюченная рука с зажатым в ней пистолетом лежала на коленях. Кроман осторожно тронул его за плечо:
— Гусев!
Тело медленно повалилось набок, и по тому, как это произошло, Кроман понял, что Гусев мертв.
«Как странно направлен пистолет, — подумал Кроман. — Будто собирался выстрелить себе в сердце, да не успел».
Взгляд наткнулся на коробочку рации. Рядом с ней лежала батарея.
— …Волна поработала, — услышал Кроман правее и ниже голос пилота, ослабленный расстоянием. — Там бы он просто не смог удержаться. Нужно выше искать…
Он поднял рацию, повертел, осматривая, потом аккуратно вставил на место батарею.
«…модуль опустится примерно через полчаса, — услышал он. — Калина должен быть готов к транспортировке… Как там остальные? Все нормально? Ладно, я понял, до связи…»
Рация Гусева была в полном порядке. Зачем он ее отключил?
«Как странно он держит пистолет», — снова пронеслась мысль.
Он осторожно вытащил из руки Гусева оружие.
— Кроман! — крикнул штурман где-то совсем неподалеку. — Вы что молчите? Вы меня слышите?
Кроман вздрогнул, испуганно оглянулся.
— Вы где, Кроман? — позвал штурман еще ближе.
Кроман торопливо сунул пистолет в щель между обломками базальта, затем снова отделил от рации батарею и запихнул туда же.
— Я здесь! — отозвался он наконец. — Идите сюда! Я его нашел!
Он успел швырнуть в щель несколько пригоршней жидкой грязи и кое-как обтереть руки, прежде чем появился штурман.
— Гусев! Что с ним? Он ранен? — воскликнул штурман, шагнул ближе и все понял. — Что с ним? — тихо повторил он.
— Он не ранен, — тихо ответил Кроман. — Это сердце… скорее всего не выдержало сердце. Он взял с собой весь запас стимуляторов. Я его предупреждал…
Негромко ахнул подошедший пилот. Наклонился, коснулся шеи Гусева и медленно отвел руку.
— Как же так? — сказал он. — Как мы могли опоздать?
Штурман поднял и теперь вертел в руках рацию.
— Что у него с рацией-то случилось? Я же ясно слышал его маяк! А батарея куда делась?
— Наверное, он выбросил ее, когда понял, что питание вышло из строя, — сказал Кроман.
— Как же мы не успели, — горько произнес пилот. — Я же так спешил!
— Да-да, — не расслышал Кроман. — Он очень торопился…