Страница:
Правда, сам Ишутин, возможно, увлечен был прежде всего своей ролью руководителя и вдохновителя группы заговорщиков. Ему нравилось чувствовать свое превосходство над простыми обывателями, студентами, вести двойную жизнь, не считаясь при этом с нравственными нормами.
«Ишутинцы» мечтали, сохранив в стране традиционный российский уклад, перестроить его на принципах социализма. По их мнению, российское общество должно строиться на началах крестьянских общин и кооперативных артелей. Для этого надо было сокрушить существующий строй, свергнуть царя. Однако такие цели приходилось скрывать от большинства участников кружка. Ишутин понимал: в народе радикальные меры не найдут поддержки.
Почему? Население по большей части бедствует, едва сводя концы с концами; находящиеся «при власти» неправедно богатеют, нередко за счет казнокрадства. Разве плохо отказаться от такого государственного устройства?
В данном случае, как это часто бывает, сказывалась распространенная в массах легенда о том, что верховный правитель хорош, а дурны его подчиненные, чиновники. Отчасти мнение было справедливое. Тем более что убийство царя само по себе могло бы принести народу не освобождение, а дополнительное порабощение. Кто знает, какой человек воссядет на трон? И почему бы ему быть добрее своего убиенного предшественника?
Однако все это оставалось в области мечтаний. В сущности, кружковцы никак не были связаны с народом. Пора было действовать. Но что предпринять? В сущности, они были слабы для серьезных выступлений. Именно это подвигло их на индивидуальный террор.
На основе своего кружка Ишутин стал сколачивать группу с характерным названием «Ад». Ближайшей ее задачей было цареубийство и уничтожение предателей, после чего, как предполагалось, народ встряхнется от вековой спячки и сбросит иго эксплуататоров. Или, во всяком случае, на престол взойдет государь более либерального направления и проявивший больше заботы о русском народе.
А.А. Шилов, один из авторов многотомника «Деятели революционного движения в России», выходившего с конца 1920-х годов, так характеризовал Николая Ишутина на основе имевшихся документов: «Ишутин как-то не подходил под общее представление о российских революционерах, и если с кем-то его можно сопоставить, то только с Нечаевым, одинаково окружавшим себя таинственностью и также неразборчивым в средствах…
Кинжал, веревка, смерть за непослушание и измену – вот средства, рекомендованные Ишутиным. «Кто не за нас, тот против нас!» – постоянно говорил он в подобных случаях. От него исходили предложения об убийстве, отравлении, ограблении в целях добывания средств». Он утверждал, что цель оправдывает средства, а террор – лучший способ вызвать крестьянское восстание и заставить правительство отказаться от самодержавия в пользу социализма.
Трудно сказать, насколько глубоко и серьезно верил Ишутин в те принципы, которые внушал своим соратникам. Во всяком случае, сам он не решился организовать покушение на императора.
Был еще один человек, которого также можно считать одним из первых идеологов революционного террора в России и вдохновителем Каракозова – Петр Григорьевич Зайчиевский (1842–1896), автор прокламации «Молодая Россия». Он принадлежал к среднепоместным дворянам Орловской губернии. Проявил способности к естественным наукам и в 1858 году поступил на физико-математический факультет Московского университета.
Зайчиевский увлекся революционными идеями. После разгона в феврале 1861 года демонстрации в Варшаве с требованием отделения Польши от России он во время мессы по убитым ее участникам произнес речь, предлагая объединить усилия русских и польских борцов за свободу. В том же году он вместе со студентом юридического факультета П.Э. Аргиропуло организовал подпольный революционный кружок.
Во время летних каникул он вел пропаганду среди крестьян Подольского и Мценского уездов, призывая к неповиновению властям и общинному землевладению. В народе его речи не нашли отзвука. Хорошо еще, что его не передали полиции.
Но эта участь Зайчиевского не миновала. За ним учредили негласный надзор и в одном из перехваченных его писем Аргиропуло обнаружили революционные высказывания. Материал представили императору. Он наложил резолюцию: «Письмо это столь преступного и опасного содержания, что считаю необходимым арестовать немедленно и того, и другого и выслать их со всеми их бумагами сюда».
Судя по тому, что дело было доложено в высшую инстанцию, оно было из ряда вон выходящим. Арестованного Зайчиевского доставили в Петербург, допросили и отправили в Москву. Находясь в заключении, двадцатилетний революционер не пал, а напротив, воспрянул духом и сочинил прокламацию «Молодая Россия», фрагменты которой приведены выше.
В 1862 году его приговорили к 2 годам 8 месяцам каторги. Отбыв ее в Усольском соляном заводе (Иркутская губерния), он находился на поселении в Забайкалье до 1869 года, после чего вернулся в Европейскую Россию. Здесь он продолжал революционную пропаганду, создавал тайные кружки. В 1889 году его вторично арестовали и судили. Два года он провел в тюрьме, после был сослан в Иркутск на 5 лет. Работая в иностранном отделе газеты «Восточное обозрение», он продолжал вести революционную пропаганду. Последний год жизни провел в Смоленске.
Петр Зайчиевский был одним из наиболее ярких идеологов насильственного свержения существующего строя любыми средствами, а Николай Ишутин попытался приступить к реализации «революционного проекта».
После ареста, давая показания в Следственной комиссии, он утверждал, что целью созданной им «Организации» была пропаганда социалистических идей в народе, сближение с крестьянами и рабочим классом, устройство артелей и агентурной сети. По его словам: «Государственные вопросы решаются с рассмотрения депутатов всех обществ или областей. Государь есть полный выразитель общественных нужд и потребностей страны».
Судя по всему, тут он лукавил, стараясь избежать обвинения в подготовке убийства императора. Он даже утверждал, будто «никогда не имелось в виду цареубийство». Впрочем, членов «Организации» действительно могли не информировать о такой террористической акции. Ее предполагалось осуществить членами глубоко законспирированной группы «Ад», о которой мы уже упоминали.
«Цель этого кружка была цареубийство, – сказал Ишутин, – в случае, ежели правительство не согласится с требованиями. Член «Ада» должен отчуждаться от всех порядочных людей и, чтобы отвлечь от себя подозрения правительства, сделаться абсолютными негодяем, взяточником и вообще окружить себя самой гадкой обстановкою… Для пробы характера и нравственной силы членов, третью часть членов по жребию сделать доносчиками… В случае революции члены «Ада» не должны делаться вожаками… Член «Ада» должен был в случае необходимости жертвовать жизнию своею, не задумавшись. Жертвовать жизнию других, тормозящих дело и мешающих своим влиянием… Член «Ада» должен жить под чужим именем и бросить семейные связи; не должен жениться, бросить прежних друзей и вообще вести жизнь только для одной исключительной цели».
И хотя этой целью Ишутин называл благо родины, совершенно непонятно, почему ради этого надо сделаться абсолютным негодяем? (Позже такую роль играл знаменитый провокатор эсер Азеф.) Разве не целесообразнее стать скромным служащим, обывателем, семьянином? Кто заподозрит в таком субъекте свирепого революционера? И почему надо брать взятки? Не ради же материальной поддержки революции (ведь члены «Ада» слишком конспиративны и не должны общаться с порядочными людьми), а для того, чтобы вести распутную разгульную жизнь.
Создается впечатление, что втайне от самого себя Ишутин мечтал жить вне законов не только государственных, но и нравственных, вкушая все прелести разврата во имя «высшей цели». Для него, атеиста, ад был не посмертной карой за грехи, а олицетворением всевозможных грехов, среди которых есть и весьма привлекательные.
…Итак, в 1862–1865 годах в кругах российских студентов витала идея убийства императора. И если такие, как Петр Зайчиевский, имели в виду теоретическую возможность цареубийства, то Николай Ишутин начал создавать террористическую организацию, а Дмитрий Каракозов решился посягнуть на жизнь Александра II, не дожидаясь, когда в стране сама собой возникнет революционная ситуация. Возможно, он считал, что после его выстрела она и появится.
Преступление и наказание
«Ишутинцы» мечтали, сохранив в стране традиционный российский уклад, перестроить его на принципах социализма. По их мнению, российское общество должно строиться на началах крестьянских общин и кооперативных артелей. Для этого надо было сокрушить существующий строй, свергнуть царя. Однако такие цели приходилось скрывать от большинства участников кружка. Ишутин понимал: в народе радикальные меры не найдут поддержки.
Почему? Население по большей части бедствует, едва сводя концы с концами; находящиеся «при власти» неправедно богатеют, нередко за счет казнокрадства. Разве плохо отказаться от такого государственного устройства?
В данном случае, как это часто бывает, сказывалась распространенная в массах легенда о том, что верховный правитель хорош, а дурны его подчиненные, чиновники. Отчасти мнение было справедливое. Тем более что убийство царя само по себе могло бы принести народу не освобождение, а дополнительное порабощение. Кто знает, какой человек воссядет на трон? И почему бы ему быть добрее своего убиенного предшественника?
Однако все это оставалось в области мечтаний. В сущности, кружковцы никак не были связаны с народом. Пора было действовать. Но что предпринять? В сущности, они были слабы для серьезных выступлений. Именно это подвигло их на индивидуальный террор.
На основе своего кружка Ишутин стал сколачивать группу с характерным названием «Ад». Ближайшей ее задачей было цареубийство и уничтожение предателей, после чего, как предполагалось, народ встряхнется от вековой спячки и сбросит иго эксплуататоров. Или, во всяком случае, на престол взойдет государь более либерального направления и проявивший больше заботы о русском народе.
А.А. Шилов, один из авторов многотомника «Деятели революционного движения в России», выходившего с конца 1920-х годов, так характеризовал Николая Ишутина на основе имевшихся документов: «Ишутин как-то не подходил под общее представление о российских революционерах, и если с кем-то его можно сопоставить, то только с Нечаевым, одинаково окружавшим себя таинственностью и также неразборчивым в средствах…
Кинжал, веревка, смерть за непослушание и измену – вот средства, рекомендованные Ишутиным. «Кто не за нас, тот против нас!» – постоянно говорил он в подобных случаях. От него исходили предложения об убийстве, отравлении, ограблении в целях добывания средств». Он утверждал, что цель оправдывает средства, а террор – лучший способ вызвать крестьянское восстание и заставить правительство отказаться от самодержавия в пользу социализма.
Трудно сказать, насколько глубоко и серьезно верил Ишутин в те принципы, которые внушал своим соратникам. Во всяком случае, сам он не решился организовать покушение на императора.
Был еще один человек, которого также можно считать одним из первых идеологов революционного террора в России и вдохновителем Каракозова – Петр Григорьевич Зайчиевский (1842–1896), автор прокламации «Молодая Россия». Он принадлежал к среднепоместным дворянам Орловской губернии. Проявил способности к естественным наукам и в 1858 году поступил на физико-математический факультет Московского университета.
Зайчиевский увлекся революционными идеями. После разгона в феврале 1861 года демонстрации в Варшаве с требованием отделения Польши от России он во время мессы по убитым ее участникам произнес речь, предлагая объединить усилия русских и польских борцов за свободу. В том же году он вместе со студентом юридического факультета П.Э. Аргиропуло организовал подпольный революционный кружок.
Во время летних каникул он вел пропаганду среди крестьян Подольского и Мценского уездов, призывая к неповиновению властям и общинному землевладению. В народе его речи не нашли отзвука. Хорошо еще, что его не передали полиции.
Но эта участь Зайчиевского не миновала. За ним учредили негласный надзор и в одном из перехваченных его писем Аргиропуло обнаружили революционные высказывания. Материал представили императору. Он наложил резолюцию: «Письмо это столь преступного и опасного содержания, что считаю необходимым арестовать немедленно и того, и другого и выслать их со всеми их бумагами сюда».
Судя по тому, что дело было доложено в высшую инстанцию, оно было из ряда вон выходящим. Арестованного Зайчиевского доставили в Петербург, допросили и отправили в Москву. Находясь в заключении, двадцатилетний революционер не пал, а напротив, воспрянул духом и сочинил прокламацию «Молодая Россия», фрагменты которой приведены выше.
В 1862 году его приговорили к 2 годам 8 месяцам каторги. Отбыв ее в Усольском соляном заводе (Иркутская губерния), он находился на поселении в Забайкалье до 1869 года, после чего вернулся в Европейскую Россию. Здесь он продолжал революционную пропаганду, создавал тайные кружки. В 1889 году его вторично арестовали и судили. Два года он провел в тюрьме, после был сослан в Иркутск на 5 лет. Работая в иностранном отделе газеты «Восточное обозрение», он продолжал вести революционную пропаганду. Последний год жизни провел в Смоленске.
Петр Зайчиевский был одним из наиболее ярких идеологов насильственного свержения существующего строя любыми средствами, а Николай Ишутин попытался приступить к реализации «революционного проекта».
После ареста, давая показания в Следственной комиссии, он утверждал, что целью созданной им «Организации» была пропаганда социалистических идей в народе, сближение с крестьянами и рабочим классом, устройство артелей и агентурной сети. По его словам: «Государственные вопросы решаются с рассмотрения депутатов всех обществ или областей. Государь есть полный выразитель общественных нужд и потребностей страны».
Судя по всему, тут он лукавил, стараясь избежать обвинения в подготовке убийства императора. Он даже утверждал, будто «никогда не имелось в виду цареубийство». Впрочем, членов «Организации» действительно могли не информировать о такой террористической акции. Ее предполагалось осуществить членами глубоко законспирированной группы «Ад», о которой мы уже упоминали.
«Цель этого кружка была цареубийство, – сказал Ишутин, – в случае, ежели правительство не согласится с требованиями. Член «Ада» должен отчуждаться от всех порядочных людей и, чтобы отвлечь от себя подозрения правительства, сделаться абсолютными негодяем, взяточником и вообще окружить себя самой гадкой обстановкою… Для пробы характера и нравственной силы членов, третью часть членов по жребию сделать доносчиками… В случае революции члены «Ада» не должны делаться вожаками… Член «Ада» должен был в случае необходимости жертвовать жизнию своею, не задумавшись. Жертвовать жизнию других, тормозящих дело и мешающих своим влиянием… Член «Ада» должен жить под чужим именем и бросить семейные связи; не должен жениться, бросить прежних друзей и вообще вести жизнь только для одной исключительной цели».
И хотя этой целью Ишутин называл благо родины, совершенно непонятно, почему ради этого надо сделаться абсолютным негодяем? (Позже такую роль играл знаменитый провокатор эсер Азеф.) Разве не целесообразнее стать скромным служащим, обывателем, семьянином? Кто заподозрит в таком субъекте свирепого революционера? И почему надо брать взятки? Не ради же материальной поддержки революции (ведь члены «Ада» слишком конспиративны и не должны общаться с порядочными людьми), а для того, чтобы вести распутную разгульную жизнь.
Создается впечатление, что втайне от самого себя Ишутин мечтал жить вне законов не только государственных, но и нравственных, вкушая все прелести разврата во имя «высшей цели». Для него, атеиста, ад был не посмертной карой за грехи, а олицетворением всевозможных грехов, среди которых есть и весьма привлекательные.
…Итак, в 1862–1865 годах в кругах российских студентов витала идея убийства императора. И если такие, как Петр Зайчиевский, имели в виду теоретическую возможность цареубийства, то Николай Ишутин начал создавать террористическую организацию, а Дмитрий Каракозов решился посягнуть на жизнь Александра II, не дожидаясь, когда в стране сама собой возникнет революционная ситуация. Возможно, он считал, что после его выстрела она и появится.
Преступление и наказание
Принято считать, что бытие определяет сознание. Для многих, называемых обычно обывателями, так оно и есть. Они приспосабливаются к существующей в обществе ситуации, можно сказать, плывут по течению житейского моря.
Но для людей, увлеченных идеями, имеющих общественные и личные идеалы, к которым они стремятся, сознание определяет бытие, судьбу, а то и смерть. Для Дмитрия Каракозова было именно так.
Никакой личной смертельной ненависти к императору России у него не было. Убить его он решил из «высших соображений» под влиянием Николая Ишутина с его пропагандой революционного террора. Такова была общая идейная установка. Но помимо этого сказались и другие факторы.
«С моей точки зрения, – писал А.А. Шилов, – требует более серьезного изучения и чисто медицинский аспект поступка Каракозова. Как известно, незадолго до покушения он лежал в клинике Московского университета, считая себя неизлечимым больным, подумывал и говорил о самоубийстве. Попытку самоубийства он совершил, находясь в заключении. Почти все, общавшиеся с Каракозовым, находили его, по меньшей мере, странным».
Об этом свидетельствует и то, что после попытки самоубийства он тем не менее подал прошение царю о помиловании. По-видимому, как у многих невротиков, у него резко менялось настроение, а порой обуревали навязчивые идеи. Могла сыграть свою роль и его мнимая или реальная неизлечимая болезнь, вызвав желание завершить жизнь героически.
Накануне покушения он написал и распространял прокламацию «Друзьям-рабочим!». В ней он писал:
«Грустно, тяжко мне стало, что так погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ. Удастся мне мой замысел, – я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу – русскому мужичку. А не удастся, так все же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось – им удастся. Для них смерть моя будет примером и вдохновит их. Пусть узнает русский народ своего главного могучего врага – будь он Александр второй или Александр третий и так далее, это все равно. Справится народ со своим главным врагом, остальные мелкие – помещики, вельможи, чиновники и богатеи струсят, потому что число их вовсе незначительно. Тогда-то и будет настоящая воля».
Короче, чтобы «из искры возгорелось пламя», чтобы начались революционные выступления рабочих и крестьян, он решил убить царя. Правда, поведение Каракозова во время и после покушения было вовсе не героическим. Он вел себя как человек, слабо владеющий собой, испытавший сильное потрясение и забывший в результате принципы, которые провозгласил в своей недавно написанной прокламации.
Как гласил обвинительный акт Верховного Уголовного суда, обстоятельства дела были таковы:
«4 апреля 1866 года, около 4 часов пополудни, когда Государь Император, по окончании прогулки в Летнем саду, выйдя на набережную р. Невы, приблизился к своему экипажу, неизвестный человек, стоявший в толпе народа, собравшейся у ворот сада, выстрелил в Священную Особу его Императорского Величества.
Провидению было угодно сохранить драгоценную для России жизнь возлюбленного монарха.
Крестьянин Костромской губернии, Буйского уезда, Молвитинской волости, села Молвитина, Осип Комиссаров, стоявший в толпе народа, увидевший направленный в Государя Императора пистолет, толкнул преступника в локоть, вследствие чего пуля пролетела над головою его Величества.
Сделавший выстрел побежал вдоль Невы, по направлению к Прачешному мосту, но был задержан городовым, унтер-офицером дворцовой команды Степаном Заболотиным (бляха № 66), который вырвал у него двуствольный пистолет, другой курок которого был взведен, и унтер-офицером жандармского эскадрона Лукьяном Слесарчуком и доставлен в III отделение собственной его Императорского Величества канцелярии».
Государь записал в дневнике об этом событии кратко «Гулял с Марусей и Колей (детьми. – Р.Б.) в Летнем саду… выстрелили из пистолета, мимо… Убийцу схватили… Общее участие. Я домой – в Казанский собор. Ура – вся гвардия в белом зале…»
При задержании Каракозов назвал себя крестьянином одной из южных губерний Алексеем Петровым. При нем оказались: две прокламации «Друзьям рабочим!»; фунт пороха и пять пуль; стеклянный пузырек с синильной кислотой, порция стрихнина и 8 порошков морфия. Все это – сильнодействующие яды.
Принято считать, что решение стрелять в императора Каракозов принял самостоятельно. Но тот факт, что он имел при себе прокламацию и яд, свидетельствует о следовании правилам, которые Ишутин предписал членам «Ада»: в случае необходимости покончить с жизнью, имея при себе только революционную листовку, а чтобы труп не опознали, разгрызть капсулу с гремучей ртутью, произведя взрыв. Не имея такой капсулы, Каракозов обзавелся ядом.
Но тут проявляются странности его поведения. Из двуствольного пистолета при дополнительных пяти зарядах он сделал лишь один выстрел, дав промах. После этого не застрелился на глазах ошеломленной публики, не принял яд хотя бы одного типа, а то и всех трех, выкрикнув предсмертные призывы, а бросился наутек, словно нашкодивший мальчишка. Слыша шаги догонявших, он не выстрелил в них, а когда его схватили, не оказал сопротивления.
На следствии его, по-видимому, пытали, в частности, лишением сна. Так полагал П.А. Кропоткин, слышавший об этом от одного офицера.
Суд приговорил Каракозова к повешению. На его прошении о помиловании Александр II наложил резолюцию: «Лично в душе моей давно простил ему, но как представитель Верховной власти, я не считаю себя в праве прощения подобного преступника».
Каракозова казнили при огромном стечении народа 3 сентября 1866 года на Смоленском поле в Петербурге, на краю Васильевского острова.
Ишутина арестовали по тому же делу и судили, приговорив к смертной казни как «зачинщика замыслов о цареубийстве». На следующий день после казни его двоюродного брата на то же лобное место с виселицей доставили под конвоем Николая Ишутина. Подержав его у позорного столба, надели на него саван, накинули на шею петлю.
В последний момент, как бывало не раз, подъехал фельдъегерь и привез пакет с царским помилованием. Испытание страхом смерти не прошло для него даром. В Шлиссельбургской крепости он стал проявлять признаки психического расстройства. Его отправили в Сибирь на пожизненные каторжные работы. После ареста он прожил всего 7 лет, не дотянув до сорокалетнего возраста.
Возможно, помилование он получил за то, что выдал участников своей тайной «Организации». Во всяком случае, всех их арестовали и судили. Один из них, Дмитрий Юрасов (1842–1918), на следственной комиссии показал, что после появления плана особо тайного кружка «Ад», некоторые члены «Организации» высказались против, и осуществление этого адского плана постоянно откладывали. «Когда же Каракозов, – сказал Юрасов, – сообщил кому-то из живущих со мной о своем преступном намерении и пропал из Москвы, тогда сделалось ясно, что словами нельзя шутить!» (Юрасова приговорили к бессрочной каторге, сокращенной до 10 лет.)
Покушение Каракозова стало триумфом Осипа Ивановича Комиссарова (1838–1892). Этот московский мастеровой из крестьян был возведен в дворянское достоинство и награжден деньгами как спасший жизнь императора. Хотя уже тогда высказывались резонные сомнения в этой официальной версии, более всего похожей на ловкий пропагандистский прием.
Действительно, если Осип Комиссаров толкнул Каракозова, помешав ему сделать прицельный выстрел, то почему не схватил преступника за руку? Почему не задержал его на месте преступления? Или если опешил, почему тотчас не бросился за ним вдогонку?
Промах Каракозова проще всего объяснить тем, что он не умел хорошо стрелять и вдобавок сильно волновался. Даже хладнокровный убийца без предварительных тренировок имеет мало шансов попасть навскидку в движущуюся цель с расстояния в 20–30 м. А тут вовсе не хладнокровный убийца, а нервная неуравновешенная личность, и не мишень, а человек.
Судьбоносным выстрел Каракозова оказался не только для него, но и для императора.
От этого покушения на убийство никто не пострадал. Александр II даже не испытал сильной моральной травмы. Тем не менее посмевший посягнуть на его жизнь был казнен.
Трудно сказать, почему Александр II решил подписать смертный приговор Каракозову. Ссылка на то, что сделал он это не по личным мотивам, а как представитель верховной власти, ничего не объясняет. Именно как самодержец он мог помиловать преступника.
Странно, что никто ему не объяснил пользу такого решения. Оно много бы изменило в революционном движении. Казнь Каракозова не могла напугать террористов. Она лишь укрепила их в мысли покончить с императором-злодеем. Тут уже был уместен призыв: кровь за кровь, смерть за смерть. Ведь казнили человека, не пролившего кровь, никого не убившего и даже не ранившего!
Да, он посмел посягнуть на жизнь священной особы. Но ведь священна она, эта особа, именем всемилостивейшего Бога, завещавшего прощать врагов своих, не воздавать злом за зло, дабы оно не возрастало в мире. С этих позиций христианского смирения и прощения императору следовало помиловать Каракозова.
Ясно, что политик, государственный деятель, а тем более самодержец не может всегда и во всем следовать религиозным заповедям. (В личной жизни Александр II, подобно всем другим императорам, не раз нарушал их.) Но в данном конкретном случае бессрочная каторга или пожизненное заточение в крепости были бы не бог весть какой царской милостью. Зато в общественном мнении, а особенно в народе, такой поступок вызвал бы одобрение и умиление, моральный авторитет царской власти поднялся бы на новую высоту.
Это могло бы стать, пожалуй, самым сокрушительным ударом по террористам. Кто решился бы готовить очередное покушение на такого императора? если он ценит человеческую жизнь, если он милостив даже к тому, кто хотел лишить его жизни, то каким же надо быть извергом, чтобы его убить?!
Террористу необходимо оправдание своей акции. Казнь Каракозова, не причинившего никому никакого вреда, давала такое оправдание. Безусловно, и без этого нашлись бы оголтелые сторонники цареубийства. Однако им было бы трудно подыскать сообщников и над ними довлело бы общественное мнение. В такой обстановке вряд ли кто-то решился посягнуть на жизнь «милосердного» государя, а решившись, имел бы ничтожно мало шансов на успех.
Короче говоря, выстрел Каракозова, промахнувшегося в царя, мог бы стать точным попаданием в революционеров-террористов в случае отмены смертной казни для совершившего это преступление. Ничего подобного не произошло, и для Александра II начался отсчет времени до трагического завершения жизни.
Сам того не желая, он поощрил своих будущих убийц.
Революционеров, отвергавших индивидуальный террор (а таких было подавляющее большинство), покушение Каракозова ошеломило и возмутило не меньше, чем сторонников самодержавия.
«Выстрел 4 апреля был нам не по душе, – писал Герцен. – Мы ждали от него бедствий, нас возмущала ответственность, которую брал на себя какой-то фанатик. Мы вообще терпеть не можем сюрпризов ни на именинах, ни на площадях: первые никогда не удаются, вторые почти всегда вредны. Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами». (Это замечание было опровергнуто последующими историческими событиями, вплоть до нашего времени.)
Ему ответил неистовый революционер-анархист М.А. Бакунин: «Я так же, как и ты, не ожидаю ни малейшей пользы от цареубийства в России, готов даже согласиться, что оно положительно вредно, возбуждая в пользу царя временную реакцию, но не удивлюсь отнюдь, что не все разделяют это мнение и что под тягостью настоящего невыносимого, говорят, положения нашелся человек, менее философски развитый, но зато и более энергичный, чем мы, который подумал, что гордиев узел можно развязать одним ударом. Несмотря на теоретический промах его, мы не можем отказать ему в своем уважении и должны признать его «нашим» перед гнусной толпой лакействующих царепоклонников».
Не совсем прав Бакунин, предполагая «теоретический промах» у террориста. Да, безусловно, ответом на покушение было ужесточение карательных мер со стороны правительства. Но именно этого добивались некоторые теоретики индивидуального террора.
По их мнению, обострение борьбы между революционерами и их противниками должно привести в конце концов к открытому столкновению, социальному взрыву. Индивидуальный террор провоцирует аналогичные меры со стороны государства. Таким путем предполагалось вызвать дестабилизацию общества, страх перед новыми покушениями, растерянность и смуту.
Кроме того, громкие террористические акции должны были, по мнению их сторонников, напоминать властям и народу, а также просвещенным гражданам других стран, что в России действуют тайные общества революционеров, бросивших вызов самодержавию. Слабых духом это заставляло трепетать, а сильных вдохновляло на революционные подвиги (или на противодействие им).
…В период либеральных реформ Александра II большинство идейных революционеров отвергали метод террора. А желающих совершить цареубийство даже ценой собственной жизни было, по-видимому, немало. П.А. Кропоткин, член тайного кружка народников «чайковцев», свидетельствовал:
«Из южных губерний приехал однажды в Петербург молодой человек с твердым намерением убить Александра II. Узнав об этом, некоторые чайковцы долго убеждали юношу не делать этого; но так как они не могли переубедить его, то заявили, что помешают ему силой. Зная, как слабо охранялся в ту пору Зимний дворец, я могу утвердительно сказать, что чайковцы тогда спасли Александра II. Так твердо была настроена тогда молодежь против той самой войны, в которую она бросилась потом с самоотвержением, когда чаша ее страданий переполнилась».
Если у кого-то была надежда запугать покушениями царя и вынудить его пойти на уступки, она ни в коей мере не оправдалась. Как бы ни относиться к русским царям, трусостью они не отличались. В частности, во время покушений на его жизнь Александр II проявлял спокойствие и мужество. Но ему, пожалуй, не хватило рассудительности и трезвого расчета, чтобы использовать покушение Каракозова в своих и государственных целях. Или, вернее сказать, не было у него советника, подсказавшего правильное решение.
Либеральные реформы Александра II и относительная свобода печати вызвали «демократическое брожение» в российском обществе. Они возбудили в среде значительной части образованных сословий надежды на дальнейшую модернизацию государственной системы, вплоть до принятия конституции (к чему стремились главным образом демократы-западники) или укрепления местного самоуправления и сельских общин, о чем мечтали славянофилы и революционеры-народники.
Время шло, а дальнейшего развития реформы царя-Освободителя не имели. Не потому, что ему чрезвычайно нравилось чувствовать себя самодержавным владыкой огромной империи. Он находился в трудном положении, опасаясь, что будут поколеблены устои российского общества, начнется борьба за власть, а там еще народные бунты, революция, распад державы.
По мнению Петра Кропоткина, Александр II был храбр перед реальной опасностью, «но он беспрерывно трепетал перед призраками, созданными его собственным воображением. Единственно чтобы охранить свою императорскую власть, он окружил себя людьми самого реакционного направления, которым не было никакого дела до него, а просто нужно было удержать свои выгодные места».
И все-таки ситуация для царя была не так проста. В его ближайшем окружении не было единства. С одной стороны на него оказывали давление влиятельнейшие представители имперской власти, привилегированные слои общества, недовольные либеральными реформами. С другой – не менее влиятельные силы стояли за дальнейшие постепенные преобразования и установление в конце концов конституционной монархии.
Высшее дворянство претендовало на свою долю «самодержавия», тогда как революционеры стремились либо свергнуть любую власть (анархисты), либо установить народовластие (неведомо какое), либо – меньшинство – полагали, что социализм победит в России после установления буржуазной демократии.
С момента покушения Каракозова и уничтожения ишутинской «Организации» с ее «Адом» особое беспокойство стали вызывать террористы. Как показали дальнейшие события, им не удалось запугать Александра II. Но возник вопрос: как с ними бороться? В окружении императора возобладало мнение о том, что нельзя допускать каких-либо послаблений, когда и без того отмена крепостного права возбудила в обществе иллюзии о слабости самодержавия. С террористами решено было действовать такими же террористическими методами, чтобы нагнать на них страх и принудить отказаться от преступных замыслов.
Но для людей, увлеченных идеями, имеющих общественные и личные идеалы, к которым они стремятся, сознание определяет бытие, судьбу, а то и смерть. Для Дмитрия Каракозова было именно так.
Никакой личной смертельной ненависти к императору России у него не было. Убить его он решил из «высших соображений» под влиянием Николая Ишутина с его пропагандой революционного террора. Такова была общая идейная установка. Но помимо этого сказались и другие факторы.
«С моей точки зрения, – писал А.А. Шилов, – требует более серьезного изучения и чисто медицинский аспект поступка Каракозова. Как известно, незадолго до покушения он лежал в клинике Московского университета, считая себя неизлечимым больным, подумывал и говорил о самоубийстве. Попытку самоубийства он совершил, находясь в заключении. Почти все, общавшиеся с Каракозовым, находили его, по меньшей мере, странным».
Об этом свидетельствует и то, что после попытки самоубийства он тем не менее подал прошение царю о помиловании. По-видимому, как у многих невротиков, у него резко менялось настроение, а порой обуревали навязчивые идеи. Могла сыграть свою роль и его мнимая или реальная неизлечимая болезнь, вызвав желание завершить жизнь героически.
Накануне покушения он написал и распространял прокламацию «Друзьям-рабочим!». В ней он писал:
«Грустно, тяжко мне стало, что так погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ. Удастся мне мой замысел, – я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу – русскому мужичку. А не удастся, так все же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось – им удастся. Для них смерть моя будет примером и вдохновит их. Пусть узнает русский народ своего главного могучего врага – будь он Александр второй или Александр третий и так далее, это все равно. Справится народ со своим главным врагом, остальные мелкие – помещики, вельможи, чиновники и богатеи струсят, потому что число их вовсе незначительно. Тогда-то и будет настоящая воля».
Короче, чтобы «из искры возгорелось пламя», чтобы начались революционные выступления рабочих и крестьян, он решил убить царя. Правда, поведение Каракозова во время и после покушения было вовсе не героическим. Он вел себя как человек, слабо владеющий собой, испытавший сильное потрясение и забывший в результате принципы, которые провозгласил в своей недавно написанной прокламации.
Как гласил обвинительный акт Верховного Уголовного суда, обстоятельства дела были таковы:
«4 апреля 1866 года, около 4 часов пополудни, когда Государь Император, по окончании прогулки в Летнем саду, выйдя на набережную р. Невы, приблизился к своему экипажу, неизвестный человек, стоявший в толпе народа, собравшейся у ворот сада, выстрелил в Священную Особу его Императорского Величества.
Провидению было угодно сохранить драгоценную для России жизнь возлюбленного монарха.
Крестьянин Костромской губернии, Буйского уезда, Молвитинской волости, села Молвитина, Осип Комиссаров, стоявший в толпе народа, увидевший направленный в Государя Императора пистолет, толкнул преступника в локоть, вследствие чего пуля пролетела над головою его Величества.
Сделавший выстрел побежал вдоль Невы, по направлению к Прачешному мосту, но был задержан городовым, унтер-офицером дворцовой команды Степаном Заболотиным (бляха № 66), который вырвал у него двуствольный пистолет, другой курок которого был взведен, и унтер-офицером жандармского эскадрона Лукьяном Слесарчуком и доставлен в III отделение собственной его Императорского Величества канцелярии».
Государь записал в дневнике об этом событии кратко «Гулял с Марусей и Колей (детьми. – Р.Б.) в Летнем саду… выстрелили из пистолета, мимо… Убийцу схватили… Общее участие. Я домой – в Казанский собор. Ура – вся гвардия в белом зале…»
При задержании Каракозов назвал себя крестьянином одной из южных губерний Алексеем Петровым. При нем оказались: две прокламации «Друзьям рабочим!»; фунт пороха и пять пуль; стеклянный пузырек с синильной кислотой, порция стрихнина и 8 порошков морфия. Все это – сильнодействующие яды.
Принято считать, что решение стрелять в императора Каракозов принял самостоятельно. Но тот факт, что он имел при себе прокламацию и яд, свидетельствует о следовании правилам, которые Ишутин предписал членам «Ада»: в случае необходимости покончить с жизнью, имея при себе только революционную листовку, а чтобы труп не опознали, разгрызть капсулу с гремучей ртутью, произведя взрыв. Не имея такой капсулы, Каракозов обзавелся ядом.
Но тут проявляются странности его поведения. Из двуствольного пистолета при дополнительных пяти зарядах он сделал лишь один выстрел, дав промах. После этого не застрелился на глазах ошеломленной публики, не принял яд хотя бы одного типа, а то и всех трех, выкрикнув предсмертные призывы, а бросился наутек, словно нашкодивший мальчишка. Слыша шаги догонявших, он не выстрелил в них, а когда его схватили, не оказал сопротивления.
На следствии его, по-видимому, пытали, в частности, лишением сна. Так полагал П.А. Кропоткин, слышавший об этом от одного офицера.
Суд приговорил Каракозова к повешению. На его прошении о помиловании Александр II наложил резолюцию: «Лично в душе моей давно простил ему, но как представитель Верховной власти, я не считаю себя в праве прощения подобного преступника».
Каракозова казнили при огромном стечении народа 3 сентября 1866 года на Смоленском поле в Петербурге, на краю Васильевского острова.
Ишутина арестовали по тому же делу и судили, приговорив к смертной казни как «зачинщика замыслов о цареубийстве». На следующий день после казни его двоюродного брата на то же лобное место с виселицей доставили под конвоем Николая Ишутина. Подержав его у позорного столба, надели на него саван, накинули на шею петлю.
В последний момент, как бывало не раз, подъехал фельдъегерь и привез пакет с царским помилованием. Испытание страхом смерти не прошло для него даром. В Шлиссельбургской крепости он стал проявлять признаки психического расстройства. Его отправили в Сибирь на пожизненные каторжные работы. После ареста он прожил всего 7 лет, не дотянув до сорокалетнего возраста.
Возможно, помилование он получил за то, что выдал участников своей тайной «Организации». Во всяком случае, всех их арестовали и судили. Один из них, Дмитрий Юрасов (1842–1918), на следственной комиссии показал, что после появления плана особо тайного кружка «Ад», некоторые члены «Организации» высказались против, и осуществление этого адского плана постоянно откладывали. «Когда же Каракозов, – сказал Юрасов, – сообщил кому-то из живущих со мной о своем преступном намерении и пропал из Москвы, тогда сделалось ясно, что словами нельзя шутить!» (Юрасова приговорили к бессрочной каторге, сокращенной до 10 лет.)
Покушение Каракозова стало триумфом Осипа Ивановича Комиссарова (1838–1892). Этот московский мастеровой из крестьян был возведен в дворянское достоинство и награжден деньгами как спасший жизнь императора. Хотя уже тогда высказывались резонные сомнения в этой официальной версии, более всего похожей на ловкий пропагандистский прием.
Действительно, если Осип Комиссаров толкнул Каракозова, помешав ему сделать прицельный выстрел, то почему не схватил преступника за руку? Почему не задержал его на месте преступления? Или если опешил, почему тотчас не бросился за ним вдогонку?
Промах Каракозова проще всего объяснить тем, что он не умел хорошо стрелять и вдобавок сильно волновался. Даже хладнокровный убийца без предварительных тренировок имеет мало шансов попасть навскидку в движущуюся цель с расстояния в 20–30 м. А тут вовсе не хладнокровный убийца, а нервная неуравновешенная личность, и не мишень, а человек.
Судьбоносным выстрел Каракозова оказался не только для него, но и для императора.
От этого покушения на убийство никто не пострадал. Александр II даже не испытал сильной моральной травмы. Тем не менее посмевший посягнуть на его жизнь был казнен.
Трудно сказать, почему Александр II решил подписать смертный приговор Каракозову. Ссылка на то, что сделал он это не по личным мотивам, а как представитель верховной власти, ничего не объясняет. Именно как самодержец он мог помиловать преступника.
Странно, что никто ему не объяснил пользу такого решения. Оно много бы изменило в революционном движении. Казнь Каракозова не могла напугать террористов. Она лишь укрепила их в мысли покончить с императором-злодеем. Тут уже был уместен призыв: кровь за кровь, смерть за смерть. Ведь казнили человека, не пролившего кровь, никого не убившего и даже не ранившего!
Да, он посмел посягнуть на жизнь священной особы. Но ведь священна она, эта особа, именем всемилостивейшего Бога, завещавшего прощать врагов своих, не воздавать злом за зло, дабы оно не возрастало в мире. С этих позиций христианского смирения и прощения императору следовало помиловать Каракозова.
Ясно, что политик, государственный деятель, а тем более самодержец не может всегда и во всем следовать религиозным заповедям. (В личной жизни Александр II, подобно всем другим императорам, не раз нарушал их.) Но в данном конкретном случае бессрочная каторга или пожизненное заточение в крепости были бы не бог весть какой царской милостью. Зато в общественном мнении, а особенно в народе, такой поступок вызвал бы одобрение и умиление, моральный авторитет царской власти поднялся бы на новую высоту.
Это могло бы стать, пожалуй, самым сокрушительным ударом по террористам. Кто решился бы готовить очередное покушение на такого императора? если он ценит человеческую жизнь, если он милостив даже к тому, кто хотел лишить его жизни, то каким же надо быть извергом, чтобы его убить?!
Террористу необходимо оправдание своей акции. Казнь Каракозова, не причинившего никому никакого вреда, давала такое оправдание. Безусловно, и без этого нашлись бы оголтелые сторонники цареубийства. Однако им было бы трудно подыскать сообщников и над ними довлело бы общественное мнение. В такой обстановке вряд ли кто-то решился посягнуть на жизнь «милосердного» государя, а решившись, имел бы ничтожно мало шансов на успех.
Короче говоря, выстрел Каракозова, промахнувшегося в царя, мог бы стать точным попаданием в революционеров-террористов в случае отмены смертной казни для совершившего это преступление. Ничего подобного не произошло, и для Александра II начался отсчет времени до трагического завершения жизни.
Сам того не желая, он поощрил своих будущих убийц.
Революционеров, отвергавших индивидуальный террор (а таких было подавляющее большинство), покушение Каракозова ошеломило и возмутило не меньше, чем сторонников самодержавия.
«Выстрел 4 апреля был нам не по душе, – писал Герцен. – Мы ждали от него бедствий, нас возмущала ответственность, которую брал на себя какой-то фанатик. Мы вообще терпеть не можем сюрпризов ни на именинах, ни на площадях: первые никогда не удаются, вторые почти всегда вредны. Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами». (Это замечание было опровергнуто последующими историческими событиями, вплоть до нашего времени.)
Ему ответил неистовый революционер-анархист М.А. Бакунин: «Я так же, как и ты, не ожидаю ни малейшей пользы от цареубийства в России, готов даже согласиться, что оно положительно вредно, возбуждая в пользу царя временную реакцию, но не удивлюсь отнюдь, что не все разделяют это мнение и что под тягостью настоящего невыносимого, говорят, положения нашелся человек, менее философски развитый, но зато и более энергичный, чем мы, который подумал, что гордиев узел можно развязать одним ударом. Несмотря на теоретический промах его, мы не можем отказать ему в своем уважении и должны признать его «нашим» перед гнусной толпой лакействующих царепоклонников».
Не совсем прав Бакунин, предполагая «теоретический промах» у террориста. Да, безусловно, ответом на покушение было ужесточение карательных мер со стороны правительства. Но именно этого добивались некоторые теоретики индивидуального террора.
По их мнению, обострение борьбы между революционерами и их противниками должно привести в конце концов к открытому столкновению, социальному взрыву. Индивидуальный террор провоцирует аналогичные меры со стороны государства. Таким путем предполагалось вызвать дестабилизацию общества, страх перед новыми покушениями, растерянность и смуту.
Кроме того, громкие террористические акции должны были, по мнению их сторонников, напоминать властям и народу, а также просвещенным гражданам других стран, что в России действуют тайные общества революционеров, бросивших вызов самодержавию. Слабых духом это заставляло трепетать, а сильных вдохновляло на революционные подвиги (или на противодействие им).
…В период либеральных реформ Александра II большинство идейных революционеров отвергали метод террора. А желающих совершить цареубийство даже ценой собственной жизни было, по-видимому, немало. П.А. Кропоткин, член тайного кружка народников «чайковцев», свидетельствовал:
«Из южных губерний приехал однажды в Петербург молодой человек с твердым намерением убить Александра II. Узнав об этом, некоторые чайковцы долго убеждали юношу не делать этого; но так как они не могли переубедить его, то заявили, что помешают ему силой. Зная, как слабо охранялся в ту пору Зимний дворец, я могу утвердительно сказать, что чайковцы тогда спасли Александра II. Так твердо была настроена тогда молодежь против той самой войны, в которую она бросилась потом с самоотвержением, когда чаша ее страданий переполнилась».
Если у кого-то была надежда запугать покушениями царя и вынудить его пойти на уступки, она ни в коей мере не оправдалась. Как бы ни относиться к русским царям, трусостью они не отличались. В частности, во время покушений на его жизнь Александр II проявлял спокойствие и мужество. Но ему, пожалуй, не хватило рассудительности и трезвого расчета, чтобы использовать покушение Каракозова в своих и государственных целях. Или, вернее сказать, не было у него советника, подсказавшего правильное решение.
Либеральные реформы Александра II и относительная свобода печати вызвали «демократическое брожение» в российском обществе. Они возбудили в среде значительной части образованных сословий надежды на дальнейшую модернизацию государственной системы, вплоть до принятия конституции (к чему стремились главным образом демократы-западники) или укрепления местного самоуправления и сельских общин, о чем мечтали славянофилы и революционеры-народники.
Время шло, а дальнейшего развития реформы царя-Освободителя не имели. Не потому, что ему чрезвычайно нравилось чувствовать себя самодержавным владыкой огромной империи. Он находился в трудном положении, опасаясь, что будут поколеблены устои российского общества, начнется борьба за власть, а там еще народные бунты, революция, распад державы.
По мнению Петра Кропоткина, Александр II был храбр перед реальной опасностью, «но он беспрерывно трепетал перед призраками, созданными его собственным воображением. Единственно чтобы охранить свою императорскую власть, он окружил себя людьми самого реакционного направления, которым не было никакого дела до него, а просто нужно было удержать свои выгодные места».
И все-таки ситуация для царя была не так проста. В его ближайшем окружении не было единства. С одной стороны на него оказывали давление влиятельнейшие представители имперской власти, привилегированные слои общества, недовольные либеральными реформами. С другой – не менее влиятельные силы стояли за дальнейшие постепенные преобразования и установление в конце концов конституционной монархии.
Высшее дворянство претендовало на свою долю «самодержавия», тогда как революционеры стремились либо свергнуть любую власть (анархисты), либо установить народовластие (неведомо какое), либо – меньшинство – полагали, что социализм победит в России после установления буржуазной демократии.
С момента покушения Каракозова и уничтожения ишутинской «Организации» с ее «Адом» особое беспокойство стали вызывать террористы. Как показали дальнейшие события, им не удалось запугать Александра II. Но возник вопрос: как с ними бороться? В окружении императора возобладало мнение о том, что нельзя допускать каких-либо послаблений, когда и без того отмена крепостного права возбудила в обществе иллюзии о слабости самодержавия. С террористами решено было действовать такими же террористическими методами, чтобы нагнать на них страх и принудить отказаться от преступных замыслов.