Страница:
Вилкас стукнул пятками пегого конька жмудской породы – коротконогого, толстошеего, но послушного и выносливого, – и, прибавив рыси, опередил спорящих дружинников. Поэтому он первым из отряда увидел поднятую руку Семена Акинфовича: знак быть наготове. Неужто боярин какую-то опасность углядел?
Литвин быстро сунул гусли в мешок, отцепил от седла тяжелую палицу, с какой управлялся лучше, чем с каким бы то ни было оружием, повернувшись к Пантюхе со Всемилом, вполголоса окликнул их:
– Начеку будьте! Других предупреди!
А сам подскакал к боярину.
Темно-рыжий скалился в сторону жмудка и прижимал уши.
– Тихо, Исток, тихо, – похлопал его по шее Семен.
– Чего там? – спросил Вилкас. Хотя одного взгляда на протянувшуюся впереди дорогу оказалось достаточно, чтобы понять причину беспокойства. Навстречу им рысил десяток всадников. Без шлемов, но со щитами при седлах. А если присмотреться внимательнее, то можно было заметить притороченные луки и самострелы. Кто такие?
– Кто такие? – литвин высказал вопрос вслух.
– Да кто угодно может быть, – рассудительно ответил тверской боярин. – Народу нынче по дорогам Смоленщины немерено мотается.
«Это точно», – не мог не согласиться Вилкас.
Время сейчас такое, что ехать навстречу с вооруженным отрядом мог кто угодно. И смоляне, и витебцы, и Витеня люди.
Если уж дать себе труд задуматься, то нисколько не удивит и встреча с немцами, и с поляками, и с галичанами.
Последние годы их князь… Или король? С недавних пор князья Галицкие себя королями именуют. Как Данила Романович короновался, так зовут они себя не иначе как «Regis Rusiae»[55]. А в последнее время сильно Юрий Львович, внук Данилы, не мирился с Витенем и Гедимином. Не имея полководческого таланта деда своего и гибкости, граничащей с изворотливостью, отца – Льва Даниловича, «король русский» терял потихоньку земли, собранные вокруг Владимира-Волынского достойными предками. Отдал полякам Люблин с окрестными владениями, а там, глядишь, уже мадьяры точат зубы на Мукачево с Берегом. А кроме того, нельзя сбрасывать со счетов угрозу, что литвины отберут Берестье, а с ним и Дорогочин – город славы галицко-волынского оружия[56]. Вот и пришлось князю Юрию заключать союз против Литвы с мазовецким князем Болеславом и Тевтонским Орденом.
Здешние, витебские земли противоборствующие стороны считали спорными. А потому нарваться на вооруженных людей, хоть принесших присягу Витеню, хоть подчиняющихся князьям галицким или мазовецким…
Вилкас исподволь оглянулся. Тверичи подтянулись поближе, разворачиваясь полукругом. Съехавшие на обочину дружинники взяли на изготовку луки и самострелы. Оставшиеся в середине сбились в плотный клин: ладони на рукоятках мечей, на топорищах. Попробуй-ка, подступись!
– Опустите оружие, – негромко скомандовал Семен. – Похоже, свои.
– Свои? – прищурился Вилкас. По его мнению, такие свои ничем не отличались от чужих. С чего бы это боярин вдруг стал доверчивым?
– Да смоляне это. Воевода Илья Приснославич, – пояснил Акинфович. – Если и не друзья, то уж не враги. Пока что… – Он подмигнул литвину. И, подняв раскрытую ладонь, поприветствовал смолян: – Здрав будь, воевода Илья!
– И тебе поздорову, Семен Акинфович, именитый боярин, – предводитель встречных воинов отмахнул рукой своим, чтобы успокоились и за железо зазря не хватались.
Смолянин и тверич сдержанно поклонились друг другу. Знатностью рода, как мог понять Вилкас, они были приблизительно равны, положением при своих князьях – тоже. Даже наружностью не слишком отличались: оба русобородые, высокие, плечистые. Хотя, пожалуй, Илья постарше будет – вон, виски уже сединой припорошены. Не так чтобы очень сильно, а все ж заметно.
– Удивился я, не скрою, тебя увидев, – сказал Семен. – Но встрече рад.
– Да и я не горюю. Сейчас на дорогах наших врага гораздо легче встретить, чем друга.
– Никак война на пороге? – нахмурился тверич.
– А с чего это ты взял?
– Так в мирное время воеводы, словно гонцы, по лесам и полям не мотаются. С малой дружиной для скрытности.
Илья улыбнулся. Как показалось литвину, через силу.
– Слава Богу, войны в скором времени не предвижу, – перекрестился смолянин. – Мы войны не ищем, хотя, ежели что, не забоимся, будем драться. Что до того, с кем и как я мотаюсь по дорогам, то выполняю я поручение князя Александра Глебовича. Очень важное и ответственное.
– Уж не с теми ли беглыми татями связанное, из-за которых мой отряд проверяли на выезде из Смоленска?
– Каких таких татей? – поднял брови воевода. – Расскажи-ка!
– Ну, таких… – легонько хохотнул Семен. – Вздумали мы из града Смоленска выехать, ан нет! Не выходит! Дороги рогатками перекрыты, и стражники стоят…
– Так то у нас всегда так. Ты верно заметил, время-то неспокойное. Хоть войны и нет пока, а ухо востро держать надобно.
– Так-то оно так, только стражники сказали, что моих людей осмотреть должны.
– Не приведи Господи! – шутливо всплеснул ладонями Илья. – Раздевали?
– Обошлось, – махнул рукой тверич. – Даже в торока не заглядывали. Сказали, двоих оборванцев каких-то ищут, что из-под стражи сбежали.
– В торока, говоришь, не заглядывали? – нахмурился смолянин. – Это упущение. Это я им разгону дам, как вернусь во Смоленск. Это ж надо! Стоит пару седмиц от службы отдохнуть, как стражники совсем совесть потеряли! В торока не заглядывают, за пазухой не шарят… Ай-ай-ай!
– Ты разберись, разберись, Приснославич! – в тон собеседнику поддакнул Семен. – И напомни своим стражникам, что я предлагал тороки развязать. А они сказали, что, чай, не мальчик-с-пальчик у них сбежал, в мешке не утаишь.
– А ты, поди, и рад тому, Акинфович? Небось половину котов смоленских в мешках вывез?
– Ага! Половину! А половину оставил. Ты там порасспроси, когда вернешься, какие такие нелюди котов пополам рубят и половинки по улицам разбрасывают… – Тверич рассмеялся, а Илья с готовностью подхватил.
Заулыбались и смоляне, застывшие в седлах позади воеводы. Их темные обводы вокруг глаз почему-то не позволяли Вилкасу согласиться, что ездил воевода просто в гости или грамоту там передать друцкому князю. Или воеводе, кто у них там?
– А что это за литвин у тебя такой, Семен Акинфович? – Илья вдруг прекратил смех на полувздохе. – Вроде бы раньше не было с вами…
– Не было, – посерьезнел боярин.
– Так откуда взялся?
– Проводника я нанял, Приснославич. А с чего это вдруг я тебе отчет давать должен? Мало ли кого я нанимаю или в попутчики приглашаю…
– Да так… – замялся смолянин. И нахмурился, туча тучей. – Ты, Семен Акинфович, про двух мальчишек расспрашивал, к Александру Глебовичу ходил… Помнишь, нет?
– Помню. Чего ж не помнить.
– Там как-то все без меня решалось… Ты скажи мне, положа руку на сердце, это литвин тебя за них просил?
– Руку на сердце, говоришь? – Тверич потрепал Истока по гриве, поглядел на близкий лес. – А с чего это я с тобой откровенничать должен? Вот если бы ты со мной начистоту…
Илья разве что только не зарычал:
– Не моя это тайна…
– Так что же ты от меня требуешь? Откровенность за откровенность.
Воевода задумался. На лице его отражалась кипучая внутренняя борьба.
– Отъедем? – сказал он, наконец решившись.
– Да запросто! – улыбнулся Семен.
Они повернули коней – темно-рыжего и каурого – и сошли на обочину. Жеребцы, настороженно поглядывая друг на друга, зашагали по целине. Когда обе дружины остались далеко позади, Илья вздохнул.
– Татарчонок и русский мальчишка… Еще те выжиги. О себе говорят, будто исполняют поручение московских князей. Они?
– Они, – кивнул Семен Акинфович. – А что натворили-то?
– Это ты меня спрашиваешь? А кто их разыскивал, князю челом бил?
– Я их разыскивал, потому что меня литвин попросил. Вот этот самый, – он через плечо ткнул пальцем в Вилкаса. – Ты верно догадался, Приснославич. Они ехали с обозом купеческим от Москвы на Смоленск. Так ведь? За три дня пути до Смоленска на обоз напали. Не грабители. Похоже, селяне взбесились и сдуру начали убивать всех без разбору. Похоже на правду?
– Похоже.
– Литвина по голове дубиной ударили, он упал, до ночи провалялся. А твои люди, видать, проглядели, что он живой. Верно? Проглядели?
– Не до того нам было. Видел бы ты, Акинфович, какая там бойня была… Я с малолетства сражаюсь, а такого не встречал.
– Верю. А за что ж их в поруб усадили? Разве жизнь свою защищать – против Правды Русской?
– Там, Акинфович, много непонятного… За пяток дней до того, как на купцов напали, кто-то село сжег. Оно немного в стороне от тракта было. – Илья сглотнул слюну, ставшую тягучей и густой. – Смердов всех вырезали, от мала до велика. Тела в колодец побросали.
– Так ты на них грешишь, что ли? – удивился тверич. – Но ведь парни с купцами ехали. Разве смогли бы тайно целую весь перебить?
– То-то и оно, что ни купцов, ни охранников в живых никого не осталось. С обозом они ехали или с нападавшими вместе были?
– А следопытов с тобой не было, что ли?
– Да там все так истоптали – черт ногу сломит! – Смолянин сжал кулак. – К слову, что литвин твой говорит?
– Говорит, что от самой Москвы с обозом ехали. Село сожженное сами обнаружили и осторожность удвоили – ночью костры палили, сторожили… Только не помогло.
– Да видел я, что не помогло. А говорил тебе литвин, что с ними еще рыцарь-франк был?
– Рыцарь? Франк? Нет, не говорил. А из каких рыцарей?
– Из тех самых… – многозначительно произнес Илья.
– Что-то ты загадками сыплешь сегодня, Приснославич.
– Крыжак. Сиречь крестоносец… – начал воевода.
Семен насторожился, даже дыхание слегка задержал.
– Ордена Храма, – безжалостно закончил его собеседник.
– Да ну? – вырвалось у тверича, но он быстро взял себя в руки. – Мне-то что за дело?
– Ну да! Тебе никакого дела нет. Какие у тебя могут быть дела с храмовниками?
– Нет, что-то мне невдомек, Приснославич, ты что-то обо мне знаешь, чего я сам не знаю?
Илья жестко усмехнулся:
– Откровенность за откровенность. Хоть ты и юлишь, как мне кажется. Кто-то из твоих проболтался, зачем и куда ты едешь. Вовсе даже не к Владиславу Локотку в Краков, а дальше, в Силезию. В город Вроцлав, который немцы зовут – Бреслау. Да ты не мрачней. Александр Глебович не хочет дружбы с Михаилом Ярославичем нарушать. Потому не стал тебе препятствий чинить. И воеводам своим не велел.
– Что ж, «спасибо» мое князю передавай, – скрипнул зубами Семен.
– А ты обиделся никак, Акинфович?
– Да с чего мне обижаться?
– Правда, не обиделся? Вот и славно… А что перед тобой в Смоленске московский отряд был, ты слышал?
Тверич кивнул.
– Емельян Олексич его ведет.
– Слыхал. Слухом земля полнится.
– Тогда ты не можешь не заметить, как все один в один сходится.
– Да заметил уже. Где эти мальчишки?
– Так сбежали они, Акинфович. Сбежали. Или ты не знал?
– Не знал. Христом Богом клянусь. А! Так это…
– Они. Да.
– А что ж вы так ищете старательно, если интереса своего князь Смоленский в этих ребятах не видит?
– Ты хочешь, чтобы я тебе сказал? – вздохнул Илья.
– Да не прочь бы…
– Скажу. Если ты честно скажешь мне, что за дела у вас с крыжаками-храмовниками?
Теперь настал черед Семена задуматься. Он закусил ус, без нужды перебирая поводья. Рыжему жеребцу, казалось, передалось волнение хозяина. Он взбрыкнул, клацнул зубами, заржал тихо, но со злостью. Боярин передернул удила, успокаивая аргамака. Сказал, глядя прямо в глаза воеводе:
– Я должен перехватить обоз из франкского королевства. У рыцарей договор с Юрием Московским – им они везут богатства Ордена. Откуда мой князь прознал об этом обозе, я не ведаю. Что именно везут, не ведаю. Ведаю, что перехватывать их надо под Вроцлавом. Что я и сделаю. А не выйдет, так голову сложу. Ты ж меня знаешь, Приснославич.
– Знаю. Потому и беседу веду. С другим не стал бы.
– Спасибо, – горько усмехнулся тверич.
– Ну, откровенность за откровенность, как уговаривались. Эти два ухаря – москвич с ордынцем – не просто сбежали из поруба. С ними княжна удрала.
– Княжна?!
– Она. Василиса Александровна.
Семен присвистнул:
– Вот это да! Княжну умыкнуть…
– Да такую княжну, как наша, и уговаривать сильно не пришлось, я думаю. Василиса, она с малолетства любила больше верхом скакать, да из лука стрелять, да сабелькой рубить… А вышивать за пяльцами да на качелях в саду кататься – это не для нее.
– А куда же батюшка смотрел? – удивленно покачал головой Семен. – Не для княжны занятия.
– А младшенькая она. Любимая. Александр Глебович ей все позволял. Особенно как сына Глеба под Дорогобужем потерял. Вот и допозволялся… – Илья сверкнул глазами. – Одно утешает, не одна она с двумя парнями сбежала. Дядьку[57] взяла, старого Мала. На него вся надежда у меня.
– Так это их искали на выезде из Смоленска?
– Их. Князь взлютовал, аж про немецкое посольство забыл. Теперь еще с ними беда – обидятся, как пить дать. – Воевода горестно вздохнул и махнул рукой. – Ладно, Акинфович. Просить тебя татарина с москвичом нам отдать, ежели они вдруг тебе попадутся, само собой, не буду. Но уж Василису Лександровну, не сочти за труд, отправь во Смоленск?
Тверич улыбнулся.
– Русь большая, Литва с Польшей тоже не маленькие. Где их искать?
– Это гора с горой не сходятся. А человек с человеком… Тем паче, чует мое сердце, Василиса тоже во Вроцлав лыжи навострила. Потому я сам эту дорогу и оседлал с самыми верными и надежными дружинниками. Но ты тоже поглядывай, хорошо?
– Хорошо. Перед Богом обещаю тебе, – Семен перекрестился, – что княжну верну. Мальчишек – не обещаю.
– Кто б сомневался? – Воевода въедливо прищурился. – Ну, прощавай, Семен Акинфович!
– Прощавай и ты, Илья Приснославич!
Смолянин хлестнул коня плетью, поднимая его с места вскачь. Дружинники его, один другого суровее, промчались следом. Только снежная пыль взвилась.
Тверской боярин возвращался к своим неторопливо, покусывал ус.
– Ну что, соколики, соскучились по быстрой езде? – подмигнул он воинам.
– А чё нам скучать? – ответил за всех Пантелеймон. – Это татарам все равно: что наступать бежать, что отступать бежать. Русский человек запрягает медленно…
– Вот и считай, что уже запряг. Кончилась для нас спокойная жизнь. На Витебск поскачем! Коней не жалеть – вволю в Смоленске отдохнули! – Посмотрел прямо в лицо Вилкаса. – Поедем твоих друзей искать. Доволен?
Парень просиял:
– Правда? Доволен, знамо дело!
– Вот и погнали, пока их смоляне не нашли!
Исток, послушный хозяйскому приказу, рванул так, что невезучему Всемилу комок снега, вылетевший из-под копыта, угодил в раззявленный рот.
Тверская дружина поскакала прямиком на север.
Глава пятая
Студень 6815 года от Сотворения мира
Литвин быстро сунул гусли в мешок, отцепил от седла тяжелую палицу, с какой управлялся лучше, чем с каким бы то ни было оружием, повернувшись к Пантюхе со Всемилом, вполголоса окликнул их:
– Начеку будьте! Других предупреди!
А сам подскакал к боярину.
Темно-рыжий скалился в сторону жмудка и прижимал уши.
– Тихо, Исток, тихо, – похлопал его по шее Семен.
– Чего там? – спросил Вилкас. Хотя одного взгляда на протянувшуюся впереди дорогу оказалось достаточно, чтобы понять причину беспокойства. Навстречу им рысил десяток всадников. Без шлемов, но со щитами при седлах. А если присмотреться внимательнее, то можно было заметить притороченные луки и самострелы. Кто такие?
– Кто такие? – литвин высказал вопрос вслух.
– Да кто угодно может быть, – рассудительно ответил тверской боярин. – Народу нынче по дорогам Смоленщины немерено мотается.
«Это точно», – не мог не согласиться Вилкас.
Время сейчас такое, что ехать навстречу с вооруженным отрядом мог кто угодно. И смоляне, и витебцы, и Витеня люди.
Если уж дать себе труд задуматься, то нисколько не удивит и встреча с немцами, и с поляками, и с галичанами.
Последние годы их князь… Или король? С недавних пор князья Галицкие себя королями именуют. Как Данила Романович короновался, так зовут они себя не иначе как «Regis Rusiae»[55]. А в последнее время сильно Юрий Львович, внук Данилы, не мирился с Витенем и Гедимином. Не имея полководческого таланта деда своего и гибкости, граничащей с изворотливостью, отца – Льва Даниловича, «король русский» терял потихоньку земли, собранные вокруг Владимира-Волынского достойными предками. Отдал полякам Люблин с окрестными владениями, а там, глядишь, уже мадьяры точат зубы на Мукачево с Берегом. А кроме того, нельзя сбрасывать со счетов угрозу, что литвины отберут Берестье, а с ним и Дорогочин – город славы галицко-волынского оружия[56]. Вот и пришлось князю Юрию заключать союз против Литвы с мазовецким князем Болеславом и Тевтонским Орденом.
Здешние, витебские земли противоборствующие стороны считали спорными. А потому нарваться на вооруженных людей, хоть принесших присягу Витеню, хоть подчиняющихся князьям галицким или мазовецким…
Вилкас исподволь оглянулся. Тверичи подтянулись поближе, разворачиваясь полукругом. Съехавшие на обочину дружинники взяли на изготовку луки и самострелы. Оставшиеся в середине сбились в плотный клин: ладони на рукоятках мечей, на топорищах. Попробуй-ка, подступись!
– Опустите оружие, – негромко скомандовал Семен. – Похоже, свои.
– Свои? – прищурился Вилкас. По его мнению, такие свои ничем не отличались от чужих. С чего бы это боярин вдруг стал доверчивым?
– Да смоляне это. Воевода Илья Приснославич, – пояснил Акинфович. – Если и не друзья, то уж не враги. Пока что… – Он подмигнул литвину. И, подняв раскрытую ладонь, поприветствовал смолян: – Здрав будь, воевода Илья!
– И тебе поздорову, Семен Акинфович, именитый боярин, – предводитель встречных воинов отмахнул рукой своим, чтобы успокоились и за железо зазря не хватались.
Смолянин и тверич сдержанно поклонились друг другу. Знатностью рода, как мог понять Вилкас, они были приблизительно равны, положением при своих князьях – тоже. Даже наружностью не слишком отличались: оба русобородые, высокие, плечистые. Хотя, пожалуй, Илья постарше будет – вон, виски уже сединой припорошены. Не так чтобы очень сильно, а все ж заметно.
– Удивился я, не скрою, тебя увидев, – сказал Семен. – Но встрече рад.
– Да и я не горюю. Сейчас на дорогах наших врага гораздо легче встретить, чем друга.
– Никак война на пороге? – нахмурился тверич.
– А с чего это ты взял?
– Так в мирное время воеводы, словно гонцы, по лесам и полям не мотаются. С малой дружиной для скрытности.
Илья улыбнулся. Как показалось литвину, через силу.
– Слава Богу, войны в скором времени не предвижу, – перекрестился смолянин. – Мы войны не ищем, хотя, ежели что, не забоимся, будем драться. Что до того, с кем и как я мотаюсь по дорогам, то выполняю я поручение князя Александра Глебовича. Очень важное и ответственное.
– Уж не с теми ли беглыми татями связанное, из-за которых мой отряд проверяли на выезде из Смоленска?
– Каких таких татей? – поднял брови воевода. – Расскажи-ка!
– Ну, таких… – легонько хохотнул Семен. – Вздумали мы из града Смоленска выехать, ан нет! Не выходит! Дороги рогатками перекрыты, и стражники стоят…
– Так то у нас всегда так. Ты верно заметил, время-то неспокойное. Хоть войны и нет пока, а ухо востро держать надобно.
– Так-то оно так, только стражники сказали, что моих людей осмотреть должны.
– Не приведи Господи! – шутливо всплеснул ладонями Илья. – Раздевали?
– Обошлось, – махнул рукой тверич. – Даже в торока не заглядывали. Сказали, двоих оборванцев каких-то ищут, что из-под стражи сбежали.
– В торока, говоришь, не заглядывали? – нахмурился смолянин. – Это упущение. Это я им разгону дам, как вернусь во Смоленск. Это ж надо! Стоит пару седмиц от службы отдохнуть, как стражники совсем совесть потеряли! В торока не заглядывают, за пазухой не шарят… Ай-ай-ай!
– Ты разберись, разберись, Приснославич! – в тон собеседнику поддакнул Семен. – И напомни своим стражникам, что я предлагал тороки развязать. А они сказали, что, чай, не мальчик-с-пальчик у них сбежал, в мешке не утаишь.
– А ты, поди, и рад тому, Акинфович? Небось половину котов смоленских в мешках вывез?
– Ага! Половину! А половину оставил. Ты там порасспроси, когда вернешься, какие такие нелюди котов пополам рубят и половинки по улицам разбрасывают… – Тверич рассмеялся, а Илья с готовностью подхватил.
Заулыбались и смоляне, застывшие в седлах позади воеводы. Их темные обводы вокруг глаз почему-то не позволяли Вилкасу согласиться, что ездил воевода просто в гости или грамоту там передать друцкому князю. Или воеводе, кто у них там?
– А что это за литвин у тебя такой, Семен Акинфович? – Илья вдруг прекратил смех на полувздохе. – Вроде бы раньше не было с вами…
– Не было, – посерьезнел боярин.
– Так откуда взялся?
– Проводника я нанял, Приснославич. А с чего это вдруг я тебе отчет давать должен? Мало ли кого я нанимаю или в попутчики приглашаю…
– Да так… – замялся смолянин. И нахмурился, туча тучей. – Ты, Семен Акинфович, про двух мальчишек расспрашивал, к Александру Глебовичу ходил… Помнишь, нет?
– Помню. Чего ж не помнить.
– Там как-то все без меня решалось… Ты скажи мне, положа руку на сердце, это литвин тебя за них просил?
– Руку на сердце, говоришь? – Тверич потрепал Истока по гриве, поглядел на близкий лес. – А с чего это я с тобой откровенничать должен? Вот если бы ты со мной начистоту…
Илья разве что только не зарычал:
– Не моя это тайна…
– Так что же ты от меня требуешь? Откровенность за откровенность.
Воевода задумался. На лице его отражалась кипучая внутренняя борьба.
– Отъедем? – сказал он, наконец решившись.
– Да запросто! – улыбнулся Семен.
Они повернули коней – темно-рыжего и каурого – и сошли на обочину. Жеребцы, настороженно поглядывая друг на друга, зашагали по целине. Когда обе дружины остались далеко позади, Илья вздохнул.
– Татарчонок и русский мальчишка… Еще те выжиги. О себе говорят, будто исполняют поручение московских князей. Они?
– Они, – кивнул Семен Акинфович. – А что натворили-то?
– Это ты меня спрашиваешь? А кто их разыскивал, князю челом бил?
– Я их разыскивал, потому что меня литвин попросил. Вот этот самый, – он через плечо ткнул пальцем в Вилкаса. – Ты верно догадался, Приснославич. Они ехали с обозом купеческим от Москвы на Смоленск. Так ведь? За три дня пути до Смоленска на обоз напали. Не грабители. Похоже, селяне взбесились и сдуру начали убивать всех без разбору. Похоже на правду?
– Похоже.
– Литвина по голове дубиной ударили, он упал, до ночи провалялся. А твои люди, видать, проглядели, что он живой. Верно? Проглядели?
– Не до того нам было. Видел бы ты, Акинфович, какая там бойня была… Я с малолетства сражаюсь, а такого не встречал.
– Верю. А за что ж их в поруб усадили? Разве жизнь свою защищать – против Правды Русской?
– Там, Акинфович, много непонятного… За пяток дней до того, как на купцов напали, кто-то село сжег. Оно немного в стороне от тракта было. – Илья сглотнул слюну, ставшую тягучей и густой. – Смердов всех вырезали, от мала до велика. Тела в колодец побросали.
– Так ты на них грешишь, что ли? – удивился тверич. – Но ведь парни с купцами ехали. Разве смогли бы тайно целую весь перебить?
– То-то и оно, что ни купцов, ни охранников в живых никого не осталось. С обозом они ехали или с нападавшими вместе были?
– А следопытов с тобой не было, что ли?
– Да там все так истоптали – черт ногу сломит! – Смолянин сжал кулак. – К слову, что литвин твой говорит?
– Говорит, что от самой Москвы с обозом ехали. Село сожженное сами обнаружили и осторожность удвоили – ночью костры палили, сторожили… Только не помогло.
– Да видел я, что не помогло. А говорил тебе литвин, что с ними еще рыцарь-франк был?
– Рыцарь? Франк? Нет, не говорил. А из каких рыцарей?
– Из тех самых… – многозначительно произнес Илья.
– Что-то ты загадками сыплешь сегодня, Приснославич.
– Крыжак. Сиречь крестоносец… – начал воевода.
Семен насторожился, даже дыхание слегка задержал.
– Ордена Храма, – безжалостно закончил его собеседник.
– Да ну? – вырвалось у тверича, но он быстро взял себя в руки. – Мне-то что за дело?
– Ну да! Тебе никакого дела нет. Какие у тебя могут быть дела с храмовниками?
– Нет, что-то мне невдомек, Приснославич, ты что-то обо мне знаешь, чего я сам не знаю?
Илья жестко усмехнулся:
– Откровенность за откровенность. Хоть ты и юлишь, как мне кажется. Кто-то из твоих проболтался, зачем и куда ты едешь. Вовсе даже не к Владиславу Локотку в Краков, а дальше, в Силезию. В город Вроцлав, который немцы зовут – Бреслау. Да ты не мрачней. Александр Глебович не хочет дружбы с Михаилом Ярославичем нарушать. Потому не стал тебе препятствий чинить. И воеводам своим не велел.
– Что ж, «спасибо» мое князю передавай, – скрипнул зубами Семен.
– А ты обиделся никак, Акинфович?
– Да с чего мне обижаться?
– Правда, не обиделся? Вот и славно… А что перед тобой в Смоленске московский отряд был, ты слышал?
Тверич кивнул.
– Емельян Олексич его ведет.
– Слыхал. Слухом земля полнится.
– Тогда ты не можешь не заметить, как все один в один сходится.
– Да заметил уже. Где эти мальчишки?
– Так сбежали они, Акинфович. Сбежали. Или ты не знал?
– Не знал. Христом Богом клянусь. А! Так это…
– Они. Да.
– А что ж вы так ищете старательно, если интереса своего князь Смоленский в этих ребятах не видит?
– Ты хочешь, чтобы я тебе сказал? – вздохнул Илья.
– Да не прочь бы…
– Скажу. Если ты честно скажешь мне, что за дела у вас с крыжаками-храмовниками?
Теперь настал черед Семена задуматься. Он закусил ус, без нужды перебирая поводья. Рыжему жеребцу, казалось, передалось волнение хозяина. Он взбрыкнул, клацнул зубами, заржал тихо, но со злостью. Боярин передернул удила, успокаивая аргамака. Сказал, глядя прямо в глаза воеводе:
– Я должен перехватить обоз из франкского королевства. У рыцарей договор с Юрием Московским – им они везут богатства Ордена. Откуда мой князь прознал об этом обозе, я не ведаю. Что именно везут, не ведаю. Ведаю, что перехватывать их надо под Вроцлавом. Что я и сделаю. А не выйдет, так голову сложу. Ты ж меня знаешь, Приснославич.
– Знаю. Потому и беседу веду. С другим не стал бы.
– Спасибо, – горько усмехнулся тверич.
– Ну, откровенность за откровенность, как уговаривались. Эти два ухаря – москвич с ордынцем – не просто сбежали из поруба. С ними княжна удрала.
– Княжна?!
– Она. Василиса Александровна.
Семен присвистнул:
– Вот это да! Княжну умыкнуть…
– Да такую княжну, как наша, и уговаривать сильно не пришлось, я думаю. Василиса, она с малолетства любила больше верхом скакать, да из лука стрелять, да сабелькой рубить… А вышивать за пяльцами да на качелях в саду кататься – это не для нее.
– А куда же батюшка смотрел? – удивленно покачал головой Семен. – Не для княжны занятия.
– А младшенькая она. Любимая. Александр Глебович ей все позволял. Особенно как сына Глеба под Дорогобужем потерял. Вот и допозволялся… – Илья сверкнул глазами. – Одно утешает, не одна она с двумя парнями сбежала. Дядьку[57] взяла, старого Мала. На него вся надежда у меня.
– Так это их искали на выезде из Смоленска?
– Их. Князь взлютовал, аж про немецкое посольство забыл. Теперь еще с ними беда – обидятся, как пить дать. – Воевода горестно вздохнул и махнул рукой. – Ладно, Акинфович. Просить тебя татарина с москвичом нам отдать, ежели они вдруг тебе попадутся, само собой, не буду. Но уж Василису Лександровну, не сочти за труд, отправь во Смоленск?
Тверич улыбнулся.
– Русь большая, Литва с Польшей тоже не маленькие. Где их искать?
– Это гора с горой не сходятся. А человек с человеком… Тем паче, чует мое сердце, Василиса тоже во Вроцлав лыжи навострила. Потому я сам эту дорогу и оседлал с самыми верными и надежными дружинниками. Но ты тоже поглядывай, хорошо?
– Хорошо. Перед Богом обещаю тебе, – Семен перекрестился, – что княжну верну. Мальчишек – не обещаю.
– Кто б сомневался? – Воевода въедливо прищурился. – Ну, прощавай, Семен Акинфович!
– Прощавай и ты, Илья Приснославич!
Смолянин хлестнул коня плетью, поднимая его с места вскачь. Дружинники его, один другого суровее, промчались следом. Только снежная пыль взвилась.
Тверской боярин возвращался к своим неторопливо, покусывал ус.
– Ну что, соколики, соскучились по быстрой езде? – подмигнул он воинам.
– А чё нам скучать? – ответил за всех Пантелеймон. – Это татарам все равно: что наступать бежать, что отступать бежать. Русский человек запрягает медленно…
– Вот и считай, что уже запряг. Кончилась для нас спокойная жизнь. На Витебск поскачем! Коней не жалеть – вволю в Смоленске отдохнули! – Посмотрел прямо в лицо Вилкаса. – Поедем твоих друзей искать. Доволен?
Парень просиял:
– Правда? Доволен, знамо дело!
– Вот и погнали, пока их смоляне не нашли!
Исток, послушный хозяйскому приказу, рванул так, что невезучему Всемилу комок снега, вылетевший из-под копыта, угодил в раззявленный рот.
Тверская дружина поскакала прямиком на север.
Глава пятая
Студень 6815 года от Сотворения мира
Нижний замок, Витебск
Именитый гость Андраш Чак из Пожоня оказался, на взгляд Никиты, очень неприятным попутчиком. Всю дорогу до Витебска он почем зря костерил бросивших его охранников: сурового Дьёрдя, молчаливого Иштвана, коренастого Лайоша, пучеглазого Чабу. Слава Богу, все эти «kutya», «disznо́», «kos», «szamár»[58] звучали для ученика Горазда одинаково заковыристо и непонятно. Но мадьярский купец произносил их с таким смаком, а телохранители, обвешанные оружием, выглядевшие так, словно в одиночку могли разогнать ватагу Любослава одним только грозным видом, молчали, втянув головы в плечи. Дьёрдь попытался вяло оправдываться, но вызвал такой поток брани, сопровождавшийся потрясанием кулаков и размахиванием плеткой, что счел за лучший выход захлопнуть рот и кивать в ответ на каждое слово.
– Сколько ж это платить охранникам надо, чтоб такое терпели?.. – недоуменно произнес Мал, стараясь, чтобы услышали его только Никита и Василиса.
– Да, видать, немало, – усмехнулся парень. – Очень богатый этот Андраш, если такими конями торгует.
– Торгует? – презрительно бросила девушка. – Вот и видно, что ты в лесу вырос. Таких аргамаков не продают и не покупают. Таких красавцев только дарят, – повторила она слова Любослава.
– Дарят? Да он же стоит…
– Он столько стоит, что ты такую кучу кун и представить не можешь, – поддержал Василису старик. И признал, подумав: – Да и я тоже не могу.
– Дарят великим князьям, ханам и королям западным, – пояснила смолянка.
– Зачем купцам дарить что-то князьям? – удивился Никита. – Ради вольной торговли? Чтоб не утесняли пошлинами?
– Вот еще! Другие князья и короли дарят. Ради дружбы, союза воинского, в благодарность за помощь и поддержку.
– А купец тут при чем?
– Ну ты и темный…
– Я, может, и темный, – даже обиделся слегка Никита. – Я, может, и в лесу вырос. В державных делах ничего не понимаю. Ну так я и не лезу никуда. А что тебе мешает объяснить по-человечески? Или я тайны какие-то выпытываю, которые тебе князь Александр Глебович по доброте душевной открыл?
Мал с Василисой переглянулись.
– Ты не обижайся, – извиняющимся тоном проговорила девушка. – Это я про темноту твою, не подумав, ляпнула. Сейчас расскажу, что думаю…
Тем временем мадьярский купец знаком отпустил помощников, но ругаться не перестал. Ударяя кулаком по передней луке, от чего его конь шарахался в сторону и взбрыкивал, он то и дело выкрикивал охрипшим голосом:
– Tokfilkó világtalan és suket! Elmúlt értelem veszteget![59]
Слуги опасливо держались чуть поодаль.
«Хоть бы ты в болок свой забрался, – устало подумал Никита. – Всех уже замордовал…»
– Эка его разбирает, – крякнул Мал, слегка натягивая поводья, чтобы остаться рядом с придержавшей коня Василисой.
Девушка же, убедившись, что ее слова не достигнут ушей мадьяр (кто знает, все они не понимают русскую речь или только прикидываются «валенками»), сказала:
– Думаю я, никакой он не купец.
– А кто? – выпучил глаза Улан-мэрген.
– Тебе что за дело? – срезала его смолянка. – Езжай себе да помалкивай!
Ордынец надулся, как сыч, и отвернулся.
– Не похож он на купца, – продолжала Василиса. – Вы сами заметили, как орет на свиту. Купец не позволит себе так на охранников шуметь. А вот князь… или кто у них там в Венгерском королевстве? Боярин? Воевода?
– Воевода – это в Валахии… – неуверенно произнес Мал. – Или в Молдавии. А у мадьяр, кажись, жупаны…
– Да и леший с ним! – отмахнулась девица. – Он на них орет, а они молчат! А сам он как выступает, видели? Ну, самое малое, князь удельный. Где вы видели купца такого значительного да настолько себе цену знающего? А?
Никита пожал плечами. Он и незначительных, раболепных купцов не видал. Те, с которыми ехал на Смоленск, были самыми обычными людьми – в меру хитрыми, в меру прижимистыми, в меру честными.
– А если он не купец, то что тут делает? – Парень посмотрел в спину малость приутихшего, но продолжающего возмущаться Андраша. – Кому подарок везет? Если это, конечно, подарок и ты не ошибаешься…
– Думать надо… – Василиса будто и не заметила его намека. Она была уверена в собственной правоте. – Если он, в самом деле, из Венгерского королевства, то может быть посланцем Карла Роберта…
– Откуда ты все знаешь? – прищурился Никита.
– Не твое дело! Знаю, и все!
– Оно, может быть, и не мое… Только что ты за птица? Все знаешь. Всех князей поименно. И королей тоже…
– Я? – возмутилась Василиса. – Да я, если хочешь знать… – И осеклась на полуслове. – Не твое это дело.
– Ну вот. Опять не мое дело. Раз не мое, то нечего и разговоры разводить!
– Ой, не очень-то и хотелось! – Девушка вскинула подбородок.
Стукнув каблуками коня, она быстро нагнала Андраша и пристроилась с ним рядом. Мадьяр тут же прекратил ругаться, отвесил изысканный поклон. «В самом деле, – подумалось Никите. – Купец так не смог бы. Не та выучка. Неужели их попутчик – знатный боярин. Или нет, как там правильно. Жупан? Смешное название…»
– Ты, паря, не обижайся на нее, – подал голос Мал. – Балованная она…
«С чего бы это старик вздумал сочувствовать?»
– С детства никого не слушалась. А как она воеводу Илью Приснославича изводила…
– Это который Лют?
– Он самый. Только он с другими лют. А с нею тает, словно кусок масла на солнце. Виданное дело – девке позволять в разъезды с дружинниками скакать?
– А как же ее родители отпускали? И почему Илья им пожаловаться не мог?
– Родители… – вздохнул смоленский дружинник. – Матери у нее давно нет. Преставилась еще в год, когда под Дорогобуж князь Александр ходил. А отец… Нет, ты лучше не расспрашивай меня, а то сболтну лишку по-стариковски. Лучше не надо. – Мал даже затряс стриженной «под горшок» головой, будто стараясь отогнать искушение.
Никита пожал плечами:
– Нет так нет. Выпытывать против воли ничего не хочу. Когда решите, что пора, сами все расскажете. Только уж и вы не выпытывайте у меня ничего. Все равно не скажу.
Так они замолчали до самого Витебска.
Уже заприметив в неясном лунном свете громаду крепостной стены, парень подумал, что в город их, конечно же, не пустят. Кто это станет ворота ночью открывать? Да и зачем, если задуматься? Постоялых дворов и в посаде должно хватать. И дешевле там…
Он оказался неправ.
Ворота до сих пор держали нараспашку. Да не одну половинку, а обе створки, чтобы болок и сани с товарами проехать могли. Рядом с недовольными стражниками стояли двое мадьяр в коротких полушубках и барашковых шапках. Удерживая ладони на рукоятках кривых сабель, они низко поклонились Андрашу и отступили с дороги, пропуская обоз в город. Никита успел заметить, как в руки седоватого стражника – должно быть старшего над витебчанами – перекочевал округлый мешочек. Понятно, что ради одного только почтения к чужестранному гостю никто не стал бы нарываться на разнос от местного князя или воевод. А за хорошую мзду и пострадать можно. Даже потерпеть, если суровый командир вздумает по шее накостылять.
Как успел шепнуть вновь разговорившийся Мал, Витебск был старым городом. Ну, не старше Великого Новгорода или Киева, но с Москвой запросто мог поспорить. В народе говорили, что заложила его еще княгиня Ольга. Мол, проезжала она по Новгородской земле, ставила погосты[60] по рекам Мсте и Луге, а на обратном пути остановилась в том месте, где Витьба впадает в Двину. Видно, глянулся ей удобный пригорок, защищенный обрывистыми берегами, а также мудрая правительница не могла упустить возможность держать под надзором сразу две реки. Вот и основала на левом берегу Витьбы небольшое сперва поселение с деревянными кольями вместо огорожи. А, скорее всего, там люди уже жили, и Ольга пришла «на готовое», только повелела укрепление соорудить. Так или иначе, там, где некогда стоял посад, высился Верхний замок, по сути дела детинец. С юга и востока к нему пристроился Нижний замок – здесь стены были пониже, насколько позволяла разглядеть ночная темнота. Внутри располагались ремесленные слободки, торговая площадь и гостиный двор для заезжих купцов. Чего-чего, а посада, обнесенного крепостной стеной, Никита раньше не встречал. Ну так а какие города он видел? Москву да Смоленск? А кроме того Можайск, Вязьму, Дорогобуж – и те мельком, некогда было разглядывать.
В Верхнем замке обитал князь с боярами и ближней дружиной, стояли церкви, строились самые богатые купцы из местных. В Нижнем жил народ поплоше. Хотя, как пояснил Мал, Витебск славился искусными ремесленниками издавна. Кузнецы и столяры, гончары и кожевники. А таких изразцовых дел мастеров, как здесь, и в западных королевствах не сыщешь. Не зря князь литовский Витень точит зубы на город и окрестные земли. И захватит. Не мытьем, так катанием. Все к этому идет.
А может так случиться, что и купцы, владеющие тугой мошной, а следовательно, имеющие немалое влияние на князя и бояр, сами предложат перейти под руку сильного и крепнущего с каждым годом Великого княжества Литовского. Ведь купцам надо торговать. Витебские торговые гости вывозили на все четыре стороны света желтый и белый воск, душистый мёд, соленое сало, лён, пеньку, деготь, поташ… И это еще не все! А обратно везли из чужих держав тонкие дорогие ткани, соль, доброе железо, сельдь, серебряные и золотые украшения. Но, если на юг и восток обозы уходили беспрепятственно, то на запад и север купцы направлялись неохотно. Тому виной было постоянное немирье витебчан с рыцарями-крыжаками Тевтонского Ордена, которых без изысков, не разбирая дотошно, кто есть кто, звали попросту немцами. Из-за этих самых немцев, так и норовящих перекрыть дороги на Литву и на Польшу, на Псков и Новгород, торговля не ладилась. А всем известно, как Витень с Гедимином не любят тевтонцев. Потому лучше дружить с литовскими князьями… Примерно так, по словам Мала, рассуждали нарочитые мужи Витебска.
– Сколько ж это платить охранникам надо, чтоб такое терпели?.. – недоуменно произнес Мал, стараясь, чтобы услышали его только Никита и Василиса.
– Да, видать, немало, – усмехнулся парень. – Очень богатый этот Андраш, если такими конями торгует.
– Торгует? – презрительно бросила девушка. – Вот и видно, что ты в лесу вырос. Таких аргамаков не продают и не покупают. Таких красавцев только дарят, – повторила она слова Любослава.
– Дарят? Да он же стоит…
– Он столько стоит, что ты такую кучу кун и представить не можешь, – поддержал Василису старик. И признал, подумав: – Да и я тоже не могу.
– Дарят великим князьям, ханам и королям западным, – пояснила смолянка.
– Зачем купцам дарить что-то князьям? – удивился Никита. – Ради вольной торговли? Чтоб не утесняли пошлинами?
– Вот еще! Другие князья и короли дарят. Ради дружбы, союза воинского, в благодарность за помощь и поддержку.
– А купец тут при чем?
– Ну ты и темный…
– Я, может, и темный, – даже обиделся слегка Никита. – Я, может, и в лесу вырос. В державных делах ничего не понимаю. Ну так я и не лезу никуда. А что тебе мешает объяснить по-человечески? Или я тайны какие-то выпытываю, которые тебе князь Александр Глебович по доброте душевной открыл?
Мал с Василисой переглянулись.
– Ты не обижайся, – извиняющимся тоном проговорила девушка. – Это я про темноту твою, не подумав, ляпнула. Сейчас расскажу, что думаю…
Тем временем мадьярский купец знаком отпустил помощников, но ругаться не перестал. Ударяя кулаком по передней луке, от чего его конь шарахался в сторону и взбрыкивал, он то и дело выкрикивал охрипшим голосом:
– Tokfilkó világtalan és suket! Elmúlt értelem veszteget![59]
Слуги опасливо держались чуть поодаль.
«Хоть бы ты в болок свой забрался, – устало подумал Никита. – Всех уже замордовал…»
– Эка его разбирает, – крякнул Мал, слегка натягивая поводья, чтобы остаться рядом с придержавшей коня Василисой.
Девушка же, убедившись, что ее слова не достигнут ушей мадьяр (кто знает, все они не понимают русскую речь или только прикидываются «валенками»), сказала:
– Думаю я, никакой он не купец.
– А кто? – выпучил глаза Улан-мэрген.
– Тебе что за дело? – срезала его смолянка. – Езжай себе да помалкивай!
Ордынец надулся, как сыч, и отвернулся.
– Не похож он на купца, – продолжала Василиса. – Вы сами заметили, как орет на свиту. Купец не позволит себе так на охранников шуметь. А вот князь… или кто у них там в Венгерском королевстве? Боярин? Воевода?
– Воевода – это в Валахии… – неуверенно произнес Мал. – Или в Молдавии. А у мадьяр, кажись, жупаны…
– Да и леший с ним! – отмахнулась девица. – Он на них орет, а они молчат! А сам он как выступает, видели? Ну, самое малое, князь удельный. Где вы видели купца такого значительного да настолько себе цену знающего? А?
Никита пожал плечами. Он и незначительных, раболепных купцов не видал. Те, с которыми ехал на Смоленск, были самыми обычными людьми – в меру хитрыми, в меру прижимистыми, в меру честными.
– А если он не купец, то что тут делает? – Парень посмотрел в спину малость приутихшего, но продолжающего возмущаться Андраша. – Кому подарок везет? Если это, конечно, подарок и ты не ошибаешься…
– Думать надо… – Василиса будто и не заметила его намека. Она была уверена в собственной правоте. – Если он, в самом деле, из Венгерского королевства, то может быть посланцем Карла Роберта…
– Откуда ты все знаешь? – прищурился Никита.
– Не твое дело! Знаю, и все!
– Оно, может быть, и не мое… Только что ты за птица? Все знаешь. Всех князей поименно. И королей тоже…
– Я? – возмутилась Василиса. – Да я, если хочешь знать… – И осеклась на полуслове. – Не твое это дело.
– Ну вот. Опять не мое дело. Раз не мое, то нечего и разговоры разводить!
– Ой, не очень-то и хотелось! – Девушка вскинула подбородок.
Стукнув каблуками коня, она быстро нагнала Андраша и пристроилась с ним рядом. Мадьяр тут же прекратил ругаться, отвесил изысканный поклон. «В самом деле, – подумалось Никите. – Купец так не смог бы. Не та выучка. Неужели их попутчик – знатный боярин. Или нет, как там правильно. Жупан? Смешное название…»
– Ты, паря, не обижайся на нее, – подал голос Мал. – Балованная она…
«С чего бы это старик вздумал сочувствовать?»
– С детства никого не слушалась. А как она воеводу Илью Приснославича изводила…
– Это который Лют?
– Он самый. Только он с другими лют. А с нею тает, словно кусок масла на солнце. Виданное дело – девке позволять в разъезды с дружинниками скакать?
– А как же ее родители отпускали? И почему Илья им пожаловаться не мог?
– Родители… – вздохнул смоленский дружинник. – Матери у нее давно нет. Преставилась еще в год, когда под Дорогобуж князь Александр ходил. А отец… Нет, ты лучше не расспрашивай меня, а то сболтну лишку по-стариковски. Лучше не надо. – Мал даже затряс стриженной «под горшок» головой, будто стараясь отогнать искушение.
Никита пожал плечами:
– Нет так нет. Выпытывать против воли ничего не хочу. Когда решите, что пора, сами все расскажете. Только уж и вы не выпытывайте у меня ничего. Все равно не скажу.
Так они замолчали до самого Витебска.
Уже заприметив в неясном лунном свете громаду крепостной стены, парень подумал, что в город их, конечно же, не пустят. Кто это станет ворота ночью открывать? Да и зачем, если задуматься? Постоялых дворов и в посаде должно хватать. И дешевле там…
Он оказался неправ.
Ворота до сих пор держали нараспашку. Да не одну половинку, а обе створки, чтобы болок и сани с товарами проехать могли. Рядом с недовольными стражниками стояли двое мадьяр в коротких полушубках и барашковых шапках. Удерживая ладони на рукоятках кривых сабель, они низко поклонились Андрашу и отступили с дороги, пропуская обоз в город. Никита успел заметить, как в руки седоватого стражника – должно быть старшего над витебчанами – перекочевал округлый мешочек. Понятно, что ради одного только почтения к чужестранному гостю никто не стал бы нарываться на разнос от местного князя или воевод. А за хорошую мзду и пострадать можно. Даже потерпеть, если суровый командир вздумает по шее накостылять.
Как успел шепнуть вновь разговорившийся Мал, Витебск был старым городом. Ну, не старше Великого Новгорода или Киева, но с Москвой запросто мог поспорить. В народе говорили, что заложила его еще княгиня Ольга. Мол, проезжала она по Новгородской земле, ставила погосты[60] по рекам Мсте и Луге, а на обратном пути остановилась в том месте, где Витьба впадает в Двину. Видно, глянулся ей удобный пригорок, защищенный обрывистыми берегами, а также мудрая правительница не могла упустить возможность держать под надзором сразу две реки. Вот и основала на левом берегу Витьбы небольшое сперва поселение с деревянными кольями вместо огорожи. А, скорее всего, там люди уже жили, и Ольга пришла «на готовое», только повелела укрепление соорудить. Так или иначе, там, где некогда стоял посад, высился Верхний замок, по сути дела детинец. С юга и востока к нему пристроился Нижний замок – здесь стены были пониже, насколько позволяла разглядеть ночная темнота. Внутри располагались ремесленные слободки, торговая площадь и гостиный двор для заезжих купцов. Чего-чего, а посада, обнесенного крепостной стеной, Никита раньше не встречал. Ну так а какие города он видел? Москву да Смоленск? А кроме того Можайск, Вязьму, Дорогобуж – и те мельком, некогда было разглядывать.
В Верхнем замке обитал князь с боярами и ближней дружиной, стояли церкви, строились самые богатые купцы из местных. В Нижнем жил народ поплоше. Хотя, как пояснил Мал, Витебск славился искусными ремесленниками издавна. Кузнецы и столяры, гончары и кожевники. А таких изразцовых дел мастеров, как здесь, и в западных королевствах не сыщешь. Не зря князь литовский Витень точит зубы на город и окрестные земли. И захватит. Не мытьем, так катанием. Все к этому идет.
А может так случиться, что и купцы, владеющие тугой мошной, а следовательно, имеющие немалое влияние на князя и бояр, сами предложат перейти под руку сильного и крепнущего с каждым годом Великого княжества Литовского. Ведь купцам надо торговать. Витебские торговые гости вывозили на все четыре стороны света желтый и белый воск, душистый мёд, соленое сало, лён, пеньку, деготь, поташ… И это еще не все! А обратно везли из чужих держав тонкие дорогие ткани, соль, доброе железо, сельдь, серебряные и золотые украшения. Но, если на юг и восток обозы уходили беспрепятственно, то на запад и север купцы направлялись неохотно. Тому виной было постоянное немирье витебчан с рыцарями-крыжаками Тевтонского Ордена, которых без изысков, не разбирая дотошно, кто есть кто, звали попросту немцами. Из-за этих самых немцев, так и норовящих перекрыть дороги на Литву и на Польшу, на Псков и Новгород, торговля не ладилась. А всем известно, как Витень с Гедимином не любят тевтонцев. Потому лучше дружить с литовскими князьями… Примерно так, по словам Мала, рассуждали нарочитые мужи Витебска.