Годы, проведенные в сомнениях, хороша ли она, как хозяйка, жена, мать и даже просто как человек, привели к тому, что ее уверенность в себе была теперь вконец подорвана. Однако жизнь есть жизнь — ей все равно надо оставаться доброй и любящей матерью для Эми, искать себе подходящее место и продолжать существовать в этом мире…
И вот примерно год назад ей удалось найти довольно приличную работу в небольшом городке в Западной Виргинии, где Гвен предложили учить детей пятых классов. Сначала ее взяли на время, из-за того что внезапно захворала штатная учительница. Но болезнь ее затянулась и, когда выяснилось, что это рак мозга, с Гвен сразу же продлили контракт. Она довела класс до летних каникул и благодаря отличным результатам ее учеников, Гвен решили оставить в школе еще на одно полугодие. Но уже к осени по понятным причинам место окончательно освободилось, и Гвен тут же заняла открывшуюся вакансию.
Впервые входя в класс, Гвен тряслась как осиновый лист, будто не она была здесь главная у детей, а им предстояло командовать ею. Но мало-помалу она освоилась и уже через пару месяцев поняла, что справляется с обязанностями вполне успешно. Дети полюбили ее, и к женщине понемногу стала возвращаться былая уверенность в своих силах. Прошли те трудные дни, когда ребята традиционно «в штыки» принимали новую «училку», ведь детское сердце всегда открыто к доброте и пониманию, и Гвен довольно быстро удалось найти с ними общий язык.
Однажды после занятий к ней в класс зашел Джонни Адаме, один из самых «трудных» учеников, и заявил, что, конечно, хотел бы не провалиться на экзаменах и перейти в шестой класс, но даже если этого не произойдет, он не будет сильно расстраиваться, потому что Гвен в таком случае станет учить его еще целый год. А к той «злюке», которая ведет шестые классы, ему не больно-то и хочется попадать. Естественно, такие слова были сущим бальзамом для учительского сердца. И хотя Гвен заметила мальчику: «Не надо называть миссис Вилке злюкой, она замечательный педагог, вот увидишь», — и пыталась держаться с ним строго, в душе у нее все просто пело от такого незатейливого мальчишеского комплимента.
На эту Пасху Уоррен забрал Эми к себе, чтобы Гвен могла немного передохнуть и съездить к своей младшей сестре Салли, которая еще училась в колледже. И вот буквально два дня назад они сели с сестрой в машину в надежде провести несколько праздничных дней в отдыхе и покое.
Теперь, когда Гвен наконец полностью оправилась после развода и снова твердо стояла на ногах, она могла открыто и ничего не утаивая обсуждать с сестрой любые проблемы семейной жизни, наставлять ее и предупреждать об опасностях, которые таятся почти в каждом современном браке. Ведь на ошибках учатся!..
И вот Салли уже нет… Но теперь Гвен как никогда была полна решимости выжить, чего бы ей это ни стоило, ведь у нее еще оставалась дочь… Она надеялась, что любовь к жизни и инстинкт самосохранения, сидящий в каждом из нас, подскажут ей выход и сберегут от непоправимого.
Гвен закрыла глаза, но даже во сне чувствовала гнетущее присутствие вокруг металлических прутьев, густое сплетение которых теперь больше напоминало ей гроб, нежели клетку.
Глава 9
Глава 10
И вот примерно год назад ей удалось найти довольно приличную работу в небольшом городке в Западной Виргинии, где Гвен предложили учить детей пятых классов. Сначала ее взяли на время, из-за того что внезапно захворала штатная учительница. Но болезнь ее затянулась и, когда выяснилось, что это рак мозга, с Гвен сразу же продлили контракт. Она довела класс до летних каникул и благодаря отличным результатам ее учеников, Гвен решили оставить в школе еще на одно полугодие. Но уже к осени по понятным причинам место окончательно освободилось, и Гвен тут же заняла открывшуюся вакансию.
Впервые входя в класс, Гвен тряслась как осиновый лист, будто не она была здесь главная у детей, а им предстояло командовать ею. Но мало-помалу она освоилась и уже через пару месяцев поняла, что справляется с обязанностями вполне успешно. Дети полюбили ее, и к женщине понемногу стала возвращаться былая уверенность в своих силах. Прошли те трудные дни, когда ребята традиционно «в штыки» принимали новую «училку», ведь детское сердце всегда открыто к доброте и пониманию, и Гвен довольно быстро удалось найти с ними общий язык.
Однажды после занятий к ней в класс зашел Джонни Адаме, один из самых «трудных» учеников, и заявил, что, конечно, хотел бы не провалиться на экзаменах и перейти в шестой класс, но даже если этого не произойдет, он не будет сильно расстраиваться, потому что Гвен в таком случае станет учить его еще целый год. А к той «злюке», которая ведет шестые классы, ему не больно-то и хочется попадать. Естественно, такие слова были сущим бальзамом для учительского сердца. И хотя Гвен заметила мальчику: «Не надо называть миссис Вилке злюкой, она замечательный педагог, вот увидишь», — и пыталась держаться с ним строго, в душе у нее все просто пело от такого незатейливого мальчишеского комплимента.
На эту Пасху Уоррен забрал Эми к себе, чтобы Гвен могла немного передохнуть и съездить к своей младшей сестре Салли, которая еще училась в колледже. И вот буквально два дня назад они сели с сестрой в машину в надежде провести несколько праздничных дней в отдыхе и покое.
Теперь, когда Гвен наконец полностью оправилась после развода и снова твердо стояла на ногах, она могла открыто и ничего не утаивая обсуждать с сестрой любые проблемы семейной жизни, наставлять ее и предупреждать об опасностях, которые таятся почти в каждом современном браке. Ведь на ошибках учатся!..
И вот Салли уже нет… Но теперь Гвен как никогда была полна решимости выжить, чего бы ей это ни стоило, ведь у нее еще оставалась дочь… Она надеялась, что любовь к жизни и инстинкт самосохранения, сидящий в каждом из нас, подскажут ей выход и сберегут от непоправимого.
Гвен закрыла глаза, но даже во сне чувствовала гнетущее присутствие вокруг металлических прутьев, густое сплетение которых теперь больше напоминало ей гроб, нежели клетку.
Глава 9
Приближались пасхальные каникулы. Профессор Морган Дрей заканчивал последнюю лекцию на вечернем отделении своего нью-йоркского колледжа такими словами:
— И вот еще что отличает человека от прочих животных… Кстати, возможно, что это и есть его самая главная отличительная черта — способность к сублимации. Благодаря высокоразвитому интеллекту человек научился одерживать верх над своими инстинктами. Однако этой замечательной способности мы обязаны не только величайшими достижениями человечества, но и самыми гнусными извращениями.
Животное, называемое человеком, может быть благородным и заискивающим, трусливым и храбрым, жалким и смехотворным. Некоторые его побуждения достойны всяческого восхищения и подражания, другие, наоборот, вызывают лишь отвращение или жалость. Его можно обучать, можно обманывать, можно заменить кинжал на секс, а нацистские марши на нежнейшие строки высокой поэзии; можно поменять мимолетное чувство короткой страсти на долгие годы искренней преданности и любви… А во имя религии человек способен как на невероятную жестокость, так и на самые гуманные поступки и чувства.
Морган замолчал, давая студентам время обдумать его последние слова, а потом произнес:
— Ну, молодые люди, на сегодня, я думаю, хватит. Это занятие мы закончим на десять минут раньше, как я вам и обещал. Поздравляю всех с наступающим праздником. — И начал собирать с кафедры свои конспекты и книги.
Несколько студентов остались в аудитории, чтобы задать после лекции пару вопросов, другие, пожелав профессору веселой Пасхи, тут же кинулись к выходу. Он уходил последним и почему-то сразу почувствовал себя мучительно одиноким. В коридоре не было ни души, и его собственные шаги отдавались в тишине гулким эхом. В соседних аудиториях свет уже не горел. Колледж опустел.
Сойдя с серых каменных ступеней подъезда, Морган поднял руку и поймал такси. Сначала он хотел поехать, домой, но вместо этого почему-то сказал водителю: «На Вашингтон-сквер». Это было как раз то место, где находился злополучный магазинчик Синтии. Расплатившись с шофером, Морган вышел на тротуар и задумчиво зашагал вперед. Эта девушка не выходила у него из головы — такая упрямая и неисправимая в своих заблуждениях… Но может быть, его просто задело, что она отказалась еще раз с ним встретиться?.. Нет, он никак не мог перестать о ней думать. А особенно вспоминались ее блестящие черные волосы и темные сверкающие глаза.
Магазинчик оказался закрытым. Ставни были опущены, а на двери красовалась табличка «Закрыто по случаю Пасхи». Однако Морган не торопился уходить, надеясь, что, возможно, внутри еще остался кто-нибудь из служащих, а может быть, и сама хозяйка, задержавшаяся по каким-то своим делам.
Спустя минут двадцать, так никого и не дождавшись, он зашел в соседний бар и взял пива. Но даже отхлебывая густую янтарную жидкость, Морган не переставал думать о Синтии. При этом прекрасно понимая, насколько глупо с его стороны так увлечься этой юной чудачкой. Ведь по трезвому размышлению, было совершенно понятно, что девица просто нуждается в помощи психиатра. Однако было в ней нечто неуловимое, что тянуло его, словно магнитом.
Тут Моргану пришлось впервые признаться себе, что он скорее всего действительно всерьез увлекся ею. Иначе рассудок уже заставил бы его не сидеть здесь впустую, а ехать домой и забыть обо всем как можно быстрее. Но почему-то умные мысли не посещали его сегодня. Инстинкты оказывались сильнее. Ему все больше хотелось встретиться с этой девушкой и даже — чего греха таить! — просто переспать с ней, хотя бы она и обладала всеми пороками мира, вместе взятыми.
А с другой стороны, вдруг он сможет чем-то помочь ей? Ведь все ее извращенные понятия методично прививались ей с самого детства. И может быть, он и есть тот единственный в мире парень, который сумеет все-таки вправить ей мозги и доказать, как глубоко она неправа в своих представлениях… Пусть даже их отношения и не получат развития, такой разговор все равно вряд ли ей повредит. Хотя, возможно, что Синтия наконец серьезно задумается над своими убеждениями. А это уже прогресс…
Он допил пиво и тут же попросил бармена налить еще одну кружку.
Моргану вспомнилось, как Синтия рассказывала ему о своих службах. Они проводились как раз на Пасху — это он хорошо помнил. Правда, именно об этих собраниях она почему-то не особенно распространялась, и теперь профессор пытался восстановить в памяти все, что ему стало известно о совершаемых там ритуалах. Неожиданно всплыло и название заштатного городишки, близ которого находится ее поместье: Вишневая Горка. Никаких особых планов на выходные у Моргана не было, и ему в голову пришла вдруг безумная идея: он вооружится фотоаппаратом, картой, отыщет ее и попросит разрешения сделать несколько снимков этих служб для своей будущей книги. Если это разозлит Синтию и она укажет ему на дверь — что ж, так тому и быть: он молча проглотит обиду и отправится восвояси, навсегда выкинув ее из головы. Но вдруг она все же снизойдет до него и позволит ему остаться? Рискнуть, пожалуй, стоит…
Однако что же такое на него нашло? Боже Всемогущий, как все это объяснить?… Теперь он сам себе казался зеленым юнцом, который по уши втюрился в свою одноклассницу и подстерегает ее после уроков, чтобы хоть одним глазком взглянуть на предмет своей страсти. Нет, он никак не походил сейчас на солидного тридцатилетнего ученого, уважаемого и любимого студентами и профессорами…
Ладно. Тогда сегодня он просто в стельку напьется. А завтра, глядишь, похмелье до такой степени выбьет его из колеи, что отпадет последняя охота ехать на край спета в какую-то Богом забытую Вишневую Горку, чтобы предстать там в роли шута горохового. С такими мыслями он заказал третью кружку пива, а, потом подумал и добавил к нему еще двойную порцию виски.
— И вот еще что отличает человека от прочих животных… Кстати, возможно, что это и есть его самая главная отличительная черта — способность к сублимации. Благодаря высокоразвитому интеллекту человек научился одерживать верх над своими инстинктами. Однако этой замечательной способности мы обязаны не только величайшими достижениями человечества, но и самыми гнусными извращениями.
Животное, называемое человеком, может быть благородным и заискивающим, трусливым и храбрым, жалким и смехотворным. Некоторые его побуждения достойны всяческого восхищения и подражания, другие, наоборот, вызывают лишь отвращение или жалость. Его можно обучать, можно обманывать, можно заменить кинжал на секс, а нацистские марши на нежнейшие строки высокой поэзии; можно поменять мимолетное чувство короткой страсти на долгие годы искренней преданности и любви… А во имя религии человек способен как на невероятную жестокость, так и на самые гуманные поступки и чувства.
Морган замолчал, давая студентам время обдумать его последние слова, а потом произнес:
— Ну, молодые люди, на сегодня, я думаю, хватит. Это занятие мы закончим на десять минут раньше, как я вам и обещал. Поздравляю всех с наступающим праздником. — И начал собирать с кафедры свои конспекты и книги.
Несколько студентов остались в аудитории, чтобы задать после лекции пару вопросов, другие, пожелав профессору веселой Пасхи, тут же кинулись к выходу. Он уходил последним и почему-то сразу почувствовал себя мучительно одиноким. В коридоре не было ни души, и его собственные шаги отдавались в тишине гулким эхом. В соседних аудиториях свет уже не горел. Колледж опустел.
Сойдя с серых каменных ступеней подъезда, Морган поднял руку и поймал такси. Сначала он хотел поехать, домой, но вместо этого почему-то сказал водителю: «На Вашингтон-сквер». Это было как раз то место, где находился злополучный магазинчик Синтии. Расплатившись с шофером, Морган вышел на тротуар и задумчиво зашагал вперед. Эта девушка не выходила у него из головы — такая упрямая и неисправимая в своих заблуждениях… Но может быть, его просто задело, что она отказалась еще раз с ним встретиться?.. Нет, он никак не мог перестать о ней думать. А особенно вспоминались ее блестящие черные волосы и темные сверкающие глаза.
Магазинчик оказался закрытым. Ставни были опущены, а на двери красовалась табличка «Закрыто по случаю Пасхи». Однако Морган не торопился уходить, надеясь, что, возможно, внутри еще остался кто-нибудь из служащих, а может быть, и сама хозяйка, задержавшаяся по каким-то своим делам.
Спустя минут двадцать, так никого и не дождавшись, он зашел в соседний бар и взял пива. Но даже отхлебывая густую янтарную жидкость, Морган не переставал думать о Синтии. При этом прекрасно понимая, насколько глупо с его стороны так увлечься этой юной чудачкой. Ведь по трезвому размышлению, было совершенно понятно, что девица просто нуждается в помощи психиатра. Однако было в ней нечто неуловимое, что тянуло его, словно магнитом.
Тут Моргану пришлось впервые признаться себе, что он скорее всего действительно всерьез увлекся ею. Иначе рассудок уже заставил бы его не сидеть здесь впустую, а ехать домой и забыть обо всем как можно быстрее. Но почему-то умные мысли не посещали его сегодня. Инстинкты оказывались сильнее. Ему все больше хотелось встретиться с этой девушкой и даже — чего греха таить! — просто переспать с ней, хотя бы она и обладала всеми пороками мира, вместе взятыми.
А с другой стороны, вдруг он сможет чем-то помочь ей? Ведь все ее извращенные понятия методично прививались ей с самого детства. И может быть, он и есть тот единственный в мире парень, который сумеет все-таки вправить ей мозги и доказать, как глубоко она неправа в своих представлениях… Пусть даже их отношения и не получат развития, такой разговор все равно вряд ли ей повредит. Хотя, возможно, что Синтия наконец серьезно задумается над своими убеждениями. А это уже прогресс…
Он допил пиво и тут же попросил бармена налить еще одну кружку.
Моргану вспомнилось, как Синтия рассказывала ему о своих службах. Они проводились как раз на Пасху — это он хорошо помнил. Правда, именно об этих собраниях она почему-то не особенно распространялась, и теперь профессор пытался восстановить в памяти все, что ему стало известно о совершаемых там ритуалах. Неожиданно всплыло и название заштатного городишки, близ которого находится ее поместье: Вишневая Горка. Никаких особых планов на выходные у Моргана не было, и ему в голову пришла вдруг безумная идея: он вооружится фотоаппаратом, картой, отыщет ее и попросит разрешения сделать несколько снимков этих служб для своей будущей книги. Если это разозлит Синтию и она укажет ему на дверь — что ж, так тому и быть: он молча проглотит обиду и отправится восвояси, навсегда выкинув ее из головы. Но вдруг она все же снизойдет до него и позволит ему остаться? Рискнуть, пожалуй, стоит…
Однако что же такое на него нашло? Боже Всемогущий, как все это объяснить?… Теперь он сам себе казался зеленым юнцом, который по уши втюрился в свою одноклассницу и подстерегает ее после уроков, чтобы хоть одним глазком взглянуть на предмет своей страсти. Нет, он никак не походил сейчас на солидного тридцатилетнего ученого, уважаемого и любимого студентами и профессорами…
Ладно. Тогда сегодня он просто в стельку напьется. А завтра, глядишь, похмелье до такой степени выбьет его из колеи, что отпадет последняя охота ехать на край спета в какую-то Богом забытую Вишневую Горку, чтобы предстать там в роли шута горохового. С такими мыслями он заказал третью кружку пива, а, потом подумал и добавил к нему еще двойную порцию виски.
Глава 10
Нэнси очнулась в четыре утра и больше заснуть ей уже не удалось. Она обдумывала предложенный Гвен план побега. Он мучил ее и не давал покоя, представляясь одновременно и страшным, и вполне осуществимым. Только бы у них все получилось!.. Но, наверное, как всегда, ничего не выйдет. Хотя вдруг все же получится?..
Но, сидя взаперти в грязной клетке, Нэнси физически не могла сейчас представить себе свободы. Все образы почему-то расплывались и не удерживались в голове. Но надо крепиться, чтобы совсем не расклеиться… Иначе, если она падет духом, с ней все будет кончено. Однако мысли текли вяло и медленно, никакие эпизоды из жизни не вспыхивали яркими видениями, как это бывает обычно у людей перед смертью. Может быть, это значит, что ей все же удастся выжить?..
Итак, Гвен попытается соблазнить одного из братьев — Льюка или Авраама. А интересно, будет ли это в такой ситуации смертным грехом?.. Впрочем, даже если и будет, этот грех ляжет на душу Гвен, а Нэнси все равно останется чистой. Хотя польза от такого «грехопадения» и для нее была вполне очевидной. Во всяком случае, девушка рассчитывала на успех, хоть и не решила еще, что предпочтительнее — отдать свое тело на поругание или позволить просто убить себя.
Потом ей вспомнилась последняя исповедь. Как хорошо, что она все же отважилась сходить к священнику и очистить свою душу от греха, лежавшего на ней целых два года!.. Теперь она чиста перед Господом, если, конечно, не учитывать ту кражу продуктов из сельского магазинчика. Но ведь это, в сущности, небольшой грешок…
А может быть, Господь вдохновил ее на исповедь, чтобы подготовить к смерти?.. Но все равно, даже с сознанием, что она попадет теперь прямо в рай, Нэнси было страшно умирать.
Она попыталась отбросить все мрачные мысли, как это советовала ей Гвен. Но, сидя в клетке, это было почти невозможно. Ее то и дело охватывала паника, страх ожидания и неизвестности. Либо отсюда и в самом деле нет выхода, либо страх просто так крепко овладел ее сознанием, что ситуация казалась уже безнадежной. Во всяком случае, ни одного плана, ни малейшей мысли, как отсюда сбежать, у Нэнси не возникало.
Внезапно она услышала чьи-то мягкие шаги на ступеньках лестницы и невольно напряглась. В комнату вошла Синтия. Она приблизилась к клетке, где томилась Нэнси и как бы невзначай потрогала прутья рукой. Нэнси в ужасе широко раскрыла глаза, с трепетом ожидая, что будет дальше. На девушке был красивый длинный халат из дорогого розового шелка. Она, вероятно, неплохо выспалась и прекрасно выглядела. Вид у нее был такой, словно в ее доме не происходило ничего странного. Она даже улыбнулась, поприветствовав свою пленницу:
— Доброе утро — Доброе утро, — с трудом выговорила Нэнси и не узнала собственного голоса. Ответила она чисто автоматически, ведь пожелание доброго утра звучало сейчас прямо-таки издевательски.
— Завтрак скоро будет готов, — тем же певучим мелодичным голосом проворковала Синтия. После этого она гордо выпрямилась и удалилась через столовую в кухню, откуда сразу же послышался тихий звон кастрюлей и сковородок.
— Вот сука проклятая! — неожиданно с ненавистью прошипела Гвен, и этот шепот заставил Нэнси вздрогнуть.
— А я и не знала, что ты уже проснулась! — виновато и как бы оправдывая свой испуг, улыбнулась Нэнси.
— Очень скоро до тебя начнут доноситься весьма приятные запахи яичницы, жареных тостов и чудесного кофе, — продолжала Гвен. — Но только нам ничего из этого не перепадет. Потом в столовую спустятся уже известные тебе братья и вместе с сестричкой неплохо позавтракают за милой семейной беседой. А после этого кинут нам по куску хлеба и, может быть, добавят немного кислого домашнего сыра. Но вовсе не по какой-то милости, а чтобы мы не подохли. Мы им нужны живые… Потом братья выведут нас на улицу, чтобы мы справили там нужду. Вот тут-то и наступит самый ответственный момент. Вчера еще мне почему-то было страшно пробовать свой план в одиночку. Но теперь я надеюсь, что ты мне поможешь… Одна из нас обязательно должна успеть вырваться отсюда, а если все произойдет, как я задумала, — тогда мы спасемся обе.
— Но я боюсь, — призналась Нэнси. — И вообще слабо представляю себе, что мне надо будет делать.
Гвен строго взглянула на нее полными решимости глазами.
— Когда почувствуешь, что настал подходящий момент, — действуй без колебаний. Хватай палку или камень — короче, что под руку попадется. А если ты уже заранее начнешь заигрывать с одним из братьев, то наши шансы еще больше возрастут — тогда можно будет попробовать завладеть их оружием — Нет, я, наверное, не выдержу, если они хоть пальцем меня коснутся, — вздохнула Нэнси.
— Ты что же, предпочитаешь ждать, пока они сделают с тобой нечто гораздо худшее, так что ли? — с досадой в голосе спросила Гвен.
Тут сверху послышались тяжелые громкие шаги — братья спускались к завтраку. Льюк с Авраамом прямиком прошли к столу и заняли свои места, а Сайрус задержался около клеток. Он хихикал, строил девушкам рожи и пытался просунуть свои толстые пальцы между прутьев, чтобы ущипнуть то одну из них, то другую К счастью, на этот раз он забыл прихватить с собой нож.
— Сайрус! — раздался из кухни нетерпеливый голос Синтии. — Иди к столу, завтрак стынет!
Урод еще несколько раз попытался ущипнуть Нэнси, ухмыльнулся напоследок и, шаркая ногами, потащился в столовую.
— Сегодня вместо яичницы она приготовила оладьи, — зашептала Гвен. — Никак не пойму: к чему только не прикоснется эта чертова сучка, все у нее начинает так здорово пахнуть!.. Вот ведь скотина, а? — Ругая Синтию, Гвен таким образом подбадривала и саму себя, и пыталась вселить уверенность в Нэнси.
Нэнси лежала на спине, невидящими глазами уставившись сквозь решетку в потолок, и старалась прийти в себя после встречи с этим мерзким дебилом. Ее даже передернуло, когда она вспомнила его жадный взгляд и толстые пальцы, ищущие ее тело.
— Послушай, Гвен, а этому идиоту они никогда ключи не дают, ты не знаешь? — наконец спросила она.
— Не помню. Кажется, нет. А что?
— Мне кажется, его-то было бы проще всех одурачить.
— Я думаю, это им известно не хуже нашего, — печально вздохнула Гвен.
В столовой велась непринужденная утренняя беседа. Нэнси и Гвен хорошо слышали каждое слово, но их клетки были повернуты так, что они не видели участников разговора и могли лишь по голосам судить, кому принадлежит та или иная фраза. Чтобы разглядеть хоть какую-то часть столовой, им приходилось по-змеиному изгибаться, но все равно мебель загораживала почти весь обзор. Однако, услышав женский голос, девушки сразу поняли, что сейчас заговорила именно Синтия. Она принялась наставлять братьев, а те притихли, внимая ее приказам.
— Когда управитесь с теми двумя, в комнате, вы, Льюк и Авраам, поедете и добудете третью, где хотите. Кстати, и этим станет, наверное, повеселее. Мама хочет, чтобы их было трое. А тебе, Сайрус, совсем не обязательно ехать с мальчиками. У тебя и здесь хватит работы — надо подмести хорошенько часовню и вытереть пыль со скамей. И делай все на совесть, не фелонь!
Завтра уже приедут первые гости, так что все должно быть в полном порядке. Они привыкли, что у нас все проходит на самом высоком уровне, понимаете? Конечно, большинство гостей остановится в мотелях поблизости, но самые избранные будут жить с нами здесь. И они должны чувствовать себя в доме комфортно, а мы — быть самыми гостеприимными хозяевами и всячески им угождать. Так сказала мама.
— Кстати, она совсем не сердилась на меня вчера, — сообщил Льюк. — Ведь то, что произошло с той второй девчонкой, было не по нашей вине. Она сама…
— Будем считать так, — согласилась Синтия. — Но все равно нужно, чтобы их было трое, причем завтра же. Понял?
Послышался шум отодвигаемых стульев, и из столовой показались Льюк и Авраам, которые сразу же направились к клеткам. Сайрус хотел было последовать за братьями, но Синтия прикрикнула на него и велела немедленно брать метлу и идти подметать часовню. В руках у Льюка и Авраама были револьверы убитых полицейских. Льюк достал из кармана большое кольцо с ключами и объявил девушкам:
— Сейчас мы отведем вас в поле, чтобы вы сделали там все свои дела. Потому что здесь ничего нельзя пачкать. А потом — снова в клетки, и вам дадут чего-нибудь перекусить. И ведите себя тихо — никаких выходок!.. Иначе вообще сегодня еды не получите.
— А почему нельзя воспользоваться вашим домашним туалетом? — удивилась Нэнси.
Гвен гневно сверкнула на нее глазами, мысленно умоляя девушку заткнуться. Ведь если им не позволят выйти из дома, то пропадает последняя надежда сбежать отсюда.
— Мы не можем разрешить вам пользоваться нашей ванной, потому что там полно всяких опасных предметов — зеркала, бритвы и так далее, — пояснил, усмехаясь, Льюк. — Вдруг вам взбредет в голову прихватить с собой что-нибудь остренькое или, того хуже, прямо там перепилить себе вены… — С этими словами он отпер обе клетки и подождал, пока девушки выйдут, не сводя с них нацеленного оружия. Авраам тоже держал револьвер наготове. Оба брата внимательно следили за пленницами, чтобы больше не случилось никаких промашек, за которые можно получить взбучку от Синтии или мамы.
Нэнси и Гвен не спеша вылезли из своего заточения, и, с наслаждением распрямившись, стали потягиваться, разминая затекшие конечности.
— Ну-ка поживей! — гаркнул на них Авраам. — Вон туда. К черному ходу.
Подталкиваемые в спины дулами револьверов, девушки прошли через столовую, заметив на тарелках недоеденные остатки завтрака, потом миновали кухню и, наконец, спустившись с крыльца, оказались на улице. Гвен то и дело искоса поглядывала на Нэнси, как бы говоря ей: будь храброй, ничего не бойся и у нас обязательно все получится.
Утро выдалось прохладным, на траве лежала роса. Девушки тут же покрылись мурашками: ведь на них не было ничего, кроме нижнего белья. Они осторожно ступали босыми ногами по влажной холодной траве. Мимо часовни и какой-то пристройки их вывели в поле. Нэнси показалось, что Сайрус, который занимался сейчас уборкой территории, может подглядывать за ними, и от этого ей сразу стало не по себе.
— А куда мы идем? — спросила она, притворяясь, будто так и не поняла, зачем их выпустили из клеток.
— А тебе какая разница? — огрызнулся Авраам.
— Можете хоть здесь устраиваться, чтобы мы на вас полюбовались, если вам так не терпится, — усмехнулся Льюк.
— Ну, для любования и других удовольствий я могла бы предложить вам и кое-что поинтересней… — игриво промурлыкала Гвен и, остановившись, повернулась к братьям, ослепительно улыбаясь. — Давайте лучше пойдем все вчетвером прямо в лес, — вдруг предложила она. — И кстати, Синтии об этом совершенно не обязательно докладывать.
Льюк лишь пренебрежительно усмехнулся, зато Авраама эта затея, кажется, сразу заинтересовала:
— А что? Раз уж они все равно не девственницы, то какая разница? Можно и побаловаться немного… — обратился он к брату.
— Они что-то задумали, — буркнул Льюк.
— Интересно, что же? — с вызовом спросила Гвен. — У вас ведь пистолеты! Да и куда нам деваться из этих мест?.. Мы с Нэнси вечерком как раз разговаривали об этом и решили, что если уж мы вам так понравились, так, может, и вы доставите нам удовольствие?
— А почему бы и нет? — сразу ухватился за предложение Авраам. — Почему мы не можем позволить себе слегка поразвлечься, а, Льюк? Тогда, если они хорошенько постараются, можно будет и подумать, как помочь этим крошкам…
— Ну… я даже не знаю, — с сомнением в голосе произнес старший брат. Но тем не менее и он уже начал возбуждаться. Поразмыслив немного, Льюк заключил, что они ничем особенно не рискуют, раз эти девчонки сами решили отдаться им за те мнимые услуги, на которые только что намекнул Авраам. Конечно, у них и в мыслях не было помогать этим красавицам, но ведь они об этом не будут знать… А как приятно было бы сейчас поваляться с девчонкой, которая будет из кожи вон лезть, лишь бы доставить тебе наслаждение! И никакого насилия — сплошное удовольствие. — Ну, хорошо. Если вы как следует постараетесь, то, так и быть, мы вас отпустим и отловим где-нибудь еще двоих, — «сдался» Льюк.
Нэнси почувствовала, что начинает серьезно нервничать. По плану Гвен выходило, что теперь они обе должны будут отдаться этим жутким братьям или хотя бы сделать к тому первый шаг. А если весь план сорвется и им не удастся сбежать?.. Впрочем, не лучше и Другой вариант: их отпустят, а взамен две другие невинные души попадут в лапы этой дьявольской секты. Вот уж где точно смертный грех! Нельзя ради спасения собственной шкуры подставлять чужую жизнь.
— Ну что ж, я полна решимости показать, на что я способна. Уверяю, мальчики, вы этого никогда не забудете, — обворожительно улыбнулась Гвен и расстегнула бюстгальтер.
Авраам и Льюк так и пожирали глазами ее крупные упругие груди. Следуя ее примеру, Нэнси, как в тумане, тоже начала раздеваться. Теперь глаза у братьев буквально засветились от похоти; они жадно облизывали взглядом то одну девушку, то другую. У Нэнси же глаза широко раскрылись от ужаса, но это вполне можно было принять за признак нестерпимого желания поскорее отдаться.
— Идите вон туда, за деревья, — приказал Льюк, указав в сторону дулом пистолета.
Он лишь на мгновение обернулся, чтобы удостовериться, что из дома за ними никто не смотрит, но когда снова повернул голову к девушкам, с изумлением обнаружил, что Авраам уже беззастенчиво тискает грудь Гвен, а пистолет болтается у него на поясе.
И тут Льюку показалось, будто все происходит, как в замедленном кино: он увидел, как рука Гвен тянется к револьверу, как она хватается за его рукоятку, и только в самый последний момент успел подскочить и выбить оружие из этой руки. Нэнси заметила, куда упал пистолет, но замешкалась всего на долю секунды, и этого оказалось достаточно, чтобы братья мигом пришли в себя и сумели ее опередить. Льюк ударом ноги отбросил оружие подальше в траву, а потом с такой силой рубанул ребром ладони по шее девушки, что Нэнси тут же распласталась у его ног, едва не потеряв сознание. Авраам совсем озверел и теперь в ярости избивал Гвен, колотя ее кулаками по лицу, груди, а потом, когда и она упала, начал пинать ногами в живот, заставляя корчиться и кричать от нестерпимой боли. Когда же она попыталась встать на четвереньки, подбежал Льюк и сапогом ударил ее по ребрам. Гвен застонала и снова повалилась на траву. Льюк подобрал револьвер и сунул его в руки Аврааму.
— Вот грязные потаскушки! — заорал он. — Что, решили из нас дураков сделать, да не вышло?
Льюк и Авраам грубо подняли девушек на ноги, затащили в кусты и там внимательно смотрели, как те оправляются, чтобы больше уж не случилось никаких неприятностей. Потом, подталкивая обеих револьверами в спины, привели их назад в дом и, затолкав в клетки, заперли на замок.
— Сегодня еды не получите! — гаркнул Льюк и затопал в столовую, где Синтия как раз убирала со стола остатки пищи.
— Они пытались бежать, — коротко сообщил он сестре.
Гвен и Нэнси, переполненные страхом и отчаянием, молча лежали в своих клетках. Их план провалился, и теперь уже вряд ли будет второй случай для побега.
Из столовой доносились приказания Синтии:
— Льюк, завтра их можно будет перевести в часовню. Вечером там надо разжечь огонь, чтобы и гости не замерзли, и эти не успели у нас подохнуть от воспаления легких. А потом мы запрем их там, и они уже больше не доставят нам никаких хлопот.
Но, сидя взаперти в грязной клетке, Нэнси физически не могла сейчас представить себе свободы. Все образы почему-то расплывались и не удерживались в голове. Но надо крепиться, чтобы совсем не расклеиться… Иначе, если она падет духом, с ней все будет кончено. Однако мысли текли вяло и медленно, никакие эпизоды из жизни не вспыхивали яркими видениями, как это бывает обычно у людей перед смертью. Может быть, это значит, что ей все же удастся выжить?..
Итак, Гвен попытается соблазнить одного из братьев — Льюка или Авраама. А интересно, будет ли это в такой ситуации смертным грехом?.. Впрочем, даже если и будет, этот грех ляжет на душу Гвен, а Нэнси все равно останется чистой. Хотя польза от такого «грехопадения» и для нее была вполне очевидной. Во всяком случае, девушка рассчитывала на успех, хоть и не решила еще, что предпочтительнее — отдать свое тело на поругание или позволить просто убить себя.
Потом ей вспомнилась последняя исповедь. Как хорошо, что она все же отважилась сходить к священнику и очистить свою душу от греха, лежавшего на ней целых два года!.. Теперь она чиста перед Господом, если, конечно, не учитывать ту кражу продуктов из сельского магазинчика. Но ведь это, в сущности, небольшой грешок…
А может быть, Господь вдохновил ее на исповедь, чтобы подготовить к смерти?.. Но все равно, даже с сознанием, что она попадет теперь прямо в рай, Нэнси было страшно умирать.
Она попыталась отбросить все мрачные мысли, как это советовала ей Гвен. Но, сидя в клетке, это было почти невозможно. Ее то и дело охватывала паника, страх ожидания и неизвестности. Либо отсюда и в самом деле нет выхода, либо страх просто так крепко овладел ее сознанием, что ситуация казалась уже безнадежной. Во всяком случае, ни одного плана, ни малейшей мысли, как отсюда сбежать, у Нэнси не возникало.
Внезапно она услышала чьи-то мягкие шаги на ступеньках лестницы и невольно напряглась. В комнату вошла Синтия. Она приблизилась к клетке, где томилась Нэнси и как бы невзначай потрогала прутья рукой. Нэнси в ужасе широко раскрыла глаза, с трепетом ожидая, что будет дальше. На девушке был красивый длинный халат из дорогого розового шелка. Она, вероятно, неплохо выспалась и прекрасно выглядела. Вид у нее был такой, словно в ее доме не происходило ничего странного. Она даже улыбнулась, поприветствовав свою пленницу:
— Доброе утро — Доброе утро, — с трудом выговорила Нэнси и не узнала собственного голоса. Ответила она чисто автоматически, ведь пожелание доброго утра звучало сейчас прямо-таки издевательски.
— Завтрак скоро будет готов, — тем же певучим мелодичным голосом проворковала Синтия. После этого она гордо выпрямилась и удалилась через столовую в кухню, откуда сразу же послышался тихий звон кастрюлей и сковородок.
— Вот сука проклятая! — неожиданно с ненавистью прошипела Гвен, и этот шепот заставил Нэнси вздрогнуть.
— А я и не знала, что ты уже проснулась! — виновато и как бы оправдывая свой испуг, улыбнулась Нэнси.
— Очень скоро до тебя начнут доноситься весьма приятные запахи яичницы, жареных тостов и чудесного кофе, — продолжала Гвен. — Но только нам ничего из этого не перепадет. Потом в столовую спустятся уже известные тебе братья и вместе с сестричкой неплохо позавтракают за милой семейной беседой. А после этого кинут нам по куску хлеба и, может быть, добавят немного кислого домашнего сыра. Но вовсе не по какой-то милости, а чтобы мы не подохли. Мы им нужны живые… Потом братья выведут нас на улицу, чтобы мы справили там нужду. Вот тут-то и наступит самый ответственный момент. Вчера еще мне почему-то было страшно пробовать свой план в одиночку. Но теперь я надеюсь, что ты мне поможешь… Одна из нас обязательно должна успеть вырваться отсюда, а если все произойдет, как я задумала, — тогда мы спасемся обе.
— Но я боюсь, — призналась Нэнси. — И вообще слабо представляю себе, что мне надо будет делать.
Гвен строго взглянула на нее полными решимости глазами.
— Когда почувствуешь, что настал подходящий момент, — действуй без колебаний. Хватай палку или камень — короче, что под руку попадется. А если ты уже заранее начнешь заигрывать с одним из братьев, то наши шансы еще больше возрастут — тогда можно будет попробовать завладеть их оружием — Нет, я, наверное, не выдержу, если они хоть пальцем меня коснутся, — вздохнула Нэнси.
— Ты что же, предпочитаешь ждать, пока они сделают с тобой нечто гораздо худшее, так что ли? — с досадой в голосе спросила Гвен.
Тут сверху послышались тяжелые громкие шаги — братья спускались к завтраку. Льюк с Авраамом прямиком прошли к столу и заняли свои места, а Сайрус задержался около клеток. Он хихикал, строил девушкам рожи и пытался просунуть свои толстые пальцы между прутьев, чтобы ущипнуть то одну из них, то другую К счастью, на этот раз он забыл прихватить с собой нож.
— Сайрус! — раздался из кухни нетерпеливый голос Синтии. — Иди к столу, завтрак стынет!
Урод еще несколько раз попытался ущипнуть Нэнси, ухмыльнулся напоследок и, шаркая ногами, потащился в столовую.
— Сегодня вместо яичницы она приготовила оладьи, — зашептала Гвен. — Никак не пойму: к чему только не прикоснется эта чертова сучка, все у нее начинает так здорово пахнуть!.. Вот ведь скотина, а? — Ругая Синтию, Гвен таким образом подбадривала и саму себя, и пыталась вселить уверенность в Нэнси.
Нэнси лежала на спине, невидящими глазами уставившись сквозь решетку в потолок, и старалась прийти в себя после встречи с этим мерзким дебилом. Ее даже передернуло, когда она вспомнила его жадный взгляд и толстые пальцы, ищущие ее тело.
— Послушай, Гвен, а этому идиоту они никогда ключи не дают, ты не знаешь? — наконец спросила она.
— Не помню. Кажется, нет. А что?
— Мне кажется, его-то было бы проще всех одурачить.
— Я думаю, это им известно не хуже нашего, — печально вздохнула Гвен.
В столовой велась непринужденная утренняя беседа. Нэнси и Гвен хорошо слышали каждое слово, но их клетки были повернуты так, что они не видели участников разговора и могли лишь по голосам судить, кому принадлежит та или иная фраза. Чтобы разглядеть хоть какую-то часть столовой, им приходилось по-змеиному изгибаться, но все равно мебель загораживала почти весь обзор. Однако, услышав женский голос, девушки сразу поняли, что сейчас заговорила именно Синтия. Она принялась наставлять братьев, а те притихли, внимая ее приказам.
— Когда управитесь с теми двумя, в комнате, вы, Льюк и Авраам, поедете и добудете третью, где хотите. Кстати, и этим станет, наверное, повеселее. Мама хочет, чтобы их было трое. А тебе, Сайрус, совсем не обязательно ехать с мальчиками. У тебя и здесь хватит работы — надо подмести хорошенько часовню и вытереть пыль со скамей. И делай все на совесть, не фелонь!
Завтра уже приедут первые гости, так что все должно быть в полном порядке. Они привыкли, что у нас все проходит на самом высоком уровне, понимаете? Конечно, большинство гостей остановится в мотелях поблизости, но самые избранные будут жить с нами здесь. И они должны чувствовать себя в доме комфортно, а мы — быть самыми гостеприимными хозяевами и всячески им угождать. Так сказала мама.
— Кстати, она совсем не сердилась на меня вчера, — сообщил Льюк. — Ведь то, что произошло с той второй девчонкой, было не по нашей вине. Она сама…
— Будем считать так, — согласилась Синтия. — Но все равно нужно, чтобы их было трое, причем завтра же. Понял?
Послышался шум отодвигаемых стульев, и из столовой показались Льюк и Авраам, которые сразу же направились к клеткам. Сайрус хотел было последовать за братьями, но Синтия прикрикнула на него и велела немедленно брать метлу и идти подметать часовню. В руках у Льюка и Авраама были револьверы убитых полицейских. Льюк достал из кармана большое кольцо с ключами и объявил девушкам:
— Сейчас мы отведем вас в поле, чтобы вы сделали там все свои дела. Потому что здесь ничего нельзя пачкать. А потом — снова в клетки, и вам дадут чего-нибудь перекусить. И ведите себя тихо — никаких выходок!.. Иначе вообще сегодня еды не получите.
— А почему нельзя воспользоваться вашим домашним туалетом? — удивилась Нэнси.
Гвен гневно сверкнула на нее глазами, мысленно умоляя девушку заткнуться. Ведь если им не позволят выйти из дома, то пропадает последняя надежда сбежать отсюда.
— Мы не можем разрешить вам пользоваться нашей ванной, потому что там полно всяких опасных предметов — зеркала, бритвы и так далее, — пояснил, усмехаясь, Льюк. — Вдруг вам взбредет в голову прихватить с собой что-нибудь остренькое или, того хуже, прямо там перепилить себе вены… — С этими словами он отпер обе клетки и подождал, пока девушки выйдут, не сводя с них нацеленного оружия. Авраам тоже держал револьвер наготове. Оба брата внимательно следили за пленницами, чтобы больше не случилось никаких промашек, за которые можно получить взбучку от Синтии или мамы.
Нэнси и Гвен не спеша вылезли из своего заточения, и, с наслаждением распрямившись, стали потягиваться, разминая затекшие конечности.
— Ну-ка поживей! — гаркнул на них Авраам. — Вон туда. К черному ходу.
Подталкиваемые в спины дулами револьверов, девушки прошли через столовую, заметив на тарелках недоеденные остатки завтрака, потом миновали кухню и, наконец, спустившись с крыльца, оказались на улице. Гвен то и дело искоса поглядывала на Нэнси, как бы говоря ей: будь храброй, ничего не бойся и у нас обязательно все получится.
Утро выдалось прохладным, на траве лежала роса. Девушки тут же покрылись мурашками: ведь на них не было ничего, кроме нижнего белья. Они осторожно ступали босыми ногами по влажной холодной траве. Мимо часовни и какой-то пристройки их вывели в поле. Нэнси показалось, что Сайрус, который занимался сейчас уборкой территории, может подглядывать за ними, и от этого ей сразу стало не по себе.
— А куда мы идем? — спросила она, притворяясь, будто так и не поняла, зачем их выпустили из клеток.
— А тебе какая разница? — огрызнулся Авраам.
— Можете хоть здесь устраиваться, чтобы мы на вас полюбовались, если вам так не терпится, — усмехнулся Льюк.
— Ну, для любования и других удовольствий я могла бы предложить вам и кое-что поинтересней… — игриво промурлыкала Гвен и, остановившись, повернулась к братьям, ослепительно улыбаясь. — Давайте лучше пойдем все вчетвером прямо в лес, — вдруг предложила она. — И кстати, Синтии об этом совершенно не обязательно докладывать.
Льюк лишь пренебрежительно усмехнулся, зато Авраама эта затея, кажется, сразу заинтересовала:
— А что? Раз уж они все равно не девственницы, то какая разница? Можно и побаловаться немного… — обратился он к брату.
— Они что-то задумали, — буркнул Льюк.
— Интересно, что же? — с вызовом спросила Гвен. — У вас ведь пистолеты! Да и куда нам деваться из этих мест?.. Мы с Нэнси вечерком как раз разговаривали об этом и решили, что если уж мы вам так понравились, так, может, и вы доставите нам удовольствие?
— А почему бы и нет? — сразу ухватился за предложение Авраам. — Почему мы не можем позволить себе слегка поразвлечься, а, Льюк? Тогда, если они хорошенько постараются, можно будет и подумать, как помочь этим крошкам…
— Ну… я даже не знаю, — с сомнением в голосе произнес старший брат. Но тем не менее и он уже начал возбуждаться. Поразмыслив немного, Льюк заключил, что они ничем особенно не рискуют, раз эти девчонки сами решили отдаться им за те мнимые услуги, на которые только что намекнул Авраам. Конечно, у них и в мыслях не было помогать этим красавицам, но ведь они об этом не будут знать… А как приятно было бы сейчас поваляться с девчонкой, которая будет из кожи вон лезть, лишь бы доставить тебе наслаждение! И никакого насилия — сплошное удовольствие. — Ну, хорошо. Если вы как следует постараетесь, то, так и быть, мы вас отпустим и отловим где-нибудь еще двоих, — «сдался» Льюк.
Нэнси почувствовала, что начинает серьезно нервничать. По плану Гвен выходило, что теперь они обе должны будут отдаться этим жутким братьям или хотя бы сделать к тому первый шаг. А если весь план сорвется и им не удастся сбежать?.. Впрочем, не лучше и Другой вариант: их отпустят, а взамен две другие невинные души попадут в лапы этой дьявольской секты. Вот уж где точно смертный грех! Нельзя ради спасения собственной шкуры подставлять чужую жизнь.
— Ну что ж, я полна решимости показать, на что я способна. Уверяю, мальчики, вы этого никогда не забудете, — обворожительно улыбнулась Гвен и расстегнула бюстгальтер.
Авраам и Льюк так и пожирали глазами ее крупные упругие груди. Следуя ее примеру, Нэнси, как в тумане, тоже начала раздеваться. Теперь глаза у братьев буквально засветились от похоти; они жадно облизывали взглядом то одну девушку, то другую. У Нэнси же глаза широко раскрылись от ужаса, но это вполне можно было принять за признак нестерпимого желания поскорее отдаться.
— Идите вон туда, за деревья, — приказал Льюк, указав в сторону дулом пистолета.
Он лишь на мгновение обернулся, чтобы удостовериться, что из дома за ними никто не смотрит, но когда снова повернул голову к девушкам, с изумлением обнаружил, что Авраам уже беззастенчиво тискает грудь Гвен, а пистолет болтается у него на поясе.
И тут Льюку показалось, будто все происходит, как в замедленном кино: он увидел, как рука Гвен тянется к револьверу, как она хватается за его рукоятку, и только в самый последний момент успел подскочить и выбить оружие из этой руки. Нэнси заметила, куда упал пистолет, но замешкалась всего на долю секунды, и этого оказалось достаточно, чтобы братья мигом пришли в себя и сумели ее опередить. Льюк ударом ноги отбросил оружие подальше в траву, а потом с такой силой рубанул ребром ладони по шее девушки, что Нэнси тут же распласталась у его ног, едва не потеряв сознание. Авраам совсем озверел и теперь в ярости избивал Гвен, колотя ее кулаками по лицу, груди, а потом, когда и она упала, начал пинать ногами в живот, заставляя корчиться и кричать от нестерпимой боли. Когда же она попыталась встать на четвереньки, подбежал Льюк и сапогом ударил ее по ребрам. Гвен застонала и снова повалилась на траву. Льюк подобрал револьвер и сунул его в руки Аврааму.
— Вот грязные потаскушки! — заорал он. — Что, решили из нас дураков сделать, да не вышло?
Льюк и Авраам грубо подняли девушек на ноги, затащили в кусты и там внимательно смотрели, как те оправляются, чтобы больше уж не случилось никаких неприятностей. Потом, подталкивая обеих револьверами в спины, привели их назад в дом и, затолкав в клетки, заперли на замок.
— Сегодня еды не получите! — гаркнул Льюк и затопал в столовую, где Синтия как раз убирала со стола остатки пищи.
— Они пытались бежать, — коротко сообщил он сестре.
Гвен и Нэнси, переполненные страхом и отчаянием, молча лежали в своих клетках. Их план провалился, и теперь уже вряд ли будет второй случай для побега.
Из столовой доносились приказания Синтии:
— Льюк, завтра их можно будет перевести в часовню. Вечером там надо разжечь огонь, чтобы и гости не замерзли, и эти не успели у нас подохнуть от воспаления легких. А потом мы запрем их там, и они уже больше не доставят нам никаких хлопот.