Я предложил всей компании поехать завтра в Химки, на пляж.
– Завтра не могу, – загадочно улыбаясь, ответила Зоя.
– Ведь завтра понедельник – в магазине выходной.
– Потому и не могу, что выходной.
Девчонки захихикали, стали подмигивать друг другу, точно у них была бог весть какая тайна.
– Вы чего? – недоуменно спросил я.
Они продолжали перемигиваться и хихикать, не обращая внимания на мой вопрос, игнорируя мое недоумение, на что-то намекали, просили Зою чего-то там купить. Они до того дохихикались, доперемигивались и доигнорировались, что в конце концов проболтались: завтра Зоя едет в магазин для новобрачных. Как торговый работник? В порядке обмена опытом? Ничего подобного! Зоя едет в магазин для новобрачных как новобрачная. Она собирается выйти замуж. Черт возьми! И за кого? За верзилу, которого я хотел считать ее братом.
– Это правда? – спросил я Зою с полным достоинством.
– Это правда, – ответила Зоя тоже с полным достоинством и со своей проклятой улыбкой.
Шмаков Петр смотрел на меня. Еще ухмыляется, остолоп! Мне что! Я не влюблен в Зою, как он. Его девушка выходит замуж, а он ухмыляется.
– Не огорчайся, Крош! – рассмеялась Рая. – Мы тебе найдем другую невесту.
Дуры, как разговаривают со мной!
– Для меня это не новость, – сказал я. – Жених – шофер такси.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Зоя.
– Видел, как он к магазину подъезжал, – заметил Шмаков, завидуя моей проницательности.
– Я все знаю. Я так много знаю, что мне уже неинтересно жить.
Я повторил выпендрючку Игоря. Но здесь она годилась: главное было – сохранить достоинство. А догадаться, кто приучил Зою раскатываться на такси, было нетрудно.
Непонятно только, зачем она тогда, в лесу, разрешила себя поцеловать. Таковы они!
27
28
– Завтра не могу, – загадочно улыбаясь, ответила Зоя.
– Ведь завтра понедельник – в магазине выходной.
– Потому и не могу, что выходной.
Девчонки захихикали, стали подмигивать друг другу, точно у них была бог весть какая тайна.
– Вы чего? – недоуменно спросил я.
Они продолжали перемигиваться и хихикать, не обращая внимания на мой вопрос, игнорируя мое недоумение, на что-то намекали, просили Зою чего-то там купить. Они до того дохихикались, доперемигивались и доигнорировались, что в конце концов проболтались: завтра Зоя едет в магазин для новобрачных. Как торговый работник? В порядке обмена опытом? Ничего подобного! Зоя едет в магазин для новобрачных как новобрачная. Она собирается выйти замуж. Черт возьми! И за кого? За верзилу, которого я хотел считать ее братом.
– Это правда? – спросил я Зою с полным достоинством.
– Это правда, – ответила Зоя тоже с полным достоинством и со своей проклятой улыбкой.
Шмаков Петр смотрел на меня. Еще ухмыляется, остолоп! Мне что! Я не влюблен в Зою, как он. Его девушка выходит замуж, а он ухмыляется.
– Не огорчайся, Крош! – рассмеялась Рая. – Мы тебе найдем другую невесту.
Дуры, как разговаривают со мной!
– Для меня это не новость, – сказал я. – Жених – шофер такси.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Зоя.
– Видел, как он к магазину подъезжал, – заметил Шмаков, завидуя моей проницательности.
– Я все знаю. Я так много знаю, что мне уже неинтересно жить.
Я повторил выпендрючку Игоря. Но здесь она годилась: главное было – сохранить достоинство. А догадаться, кто приучил Зою раскатываться на такси, было нетрудно.
Непонятно только, зачем она тогда, в лесу, разрешила себя поцеловать. Таковы они!
27
Не так уж я любил Зою. Конечно, приятная девчонка. Но если бы, допустим, мы плыли на пароходе – я, Зоя и Майка – и пароход стал бы тонуть, я еще не знаю, на помощь кому бы я бросился в первую очередь: на помощь Майке или на помощь Зое? По-видимому, сначала Майке. А уж вытащив Майку, кинулся бы за Зоей. Не исключено, что за это время Зоя пошла бы ко дну. Но не думаю – она крепкая девчонка и полная. А полные, как известно, лучше держатся на воде и не так быстро тонут.
Если разобраться, то любви у нее ко мне не было, так, дурака валяла. Недаром меня насторожила ее улыбка, насмешливая, поощрительная, с примесью любопытства и с оттенком сомнения, – улыбочка Елизаветы Степановны, черт бы побрал эту улыбочку! В сущности, это улыбка поверхностных, неглубоких натур. У Майки не бывает такой улыбки. Майка никогда не ставит себя в двусмысленное положение. Как она отбрила слесаря Лагутина, когда мы проходили производственную практику на автобазе! И с Майкой есть о чем разговаривать, бывают иногда разногласия, но это естественно – люди не могут думать одинаково. А с Зоей я решительно не знаю, о чем говорить, мы не понимаем друг друга. Шмакова Петра она понимает, а меня никак. Анекдот про английских лордов и тот не поняла. И не слишком интересно ухаживать за девчонкой, которая улыбается всем без разбора.
Я, конечно, утешал себя. Что там ни говори, обидно. То, что она дала повод Веэну, – могло получиться случайно. Но зачем она дала повод мне? Улыбалась, позволила поцеловать, ходила в кино. Легкомысленная девчонка! Верзила совершает большую ошибку, женясь на ней.
Даже если они разыграли меня, все кончено. Кончено с Зоей. Но они не разыгрывали. Достаточно вспомнить, как они обсуждали, что будут покупать в своем пошлом салоне для новобрачных!
И все же было обидно. На душе скребли кошки. Богатое событиями лето: я узнал, как бегают по спине мурашки и как на душе скребут кошки. Или, как говорят наши наставники, у меня прибавилось жизненного опыта. Стало ли мне от этого лучше – не знаю.
Я заставил себя не думать о Зое. Весь следующий день ждал звонка Кости. Не выходил из дому, опасался, что он позвонит без меня. Питался супом из пакетиков, но из дому не выходил. Порубал три пакетика.
Костя не позвонил, и я отправился к нему сам.
Дверь мне открыла худенькая женщина с грустными глазами – мать Кости. Она сказала, что Костя у себя. Через большую комнату, где играла на рояле Костина сестра, я прошел в лоджию.
Костя лежал на раскладушке и читал. Он скосил на меня глаза, но не положил книгу.
– Чего не звонишь?
– Занят был.
Я кивнул в сторону большой комнаты.
– Говорил?
– Да.
– Ну и что?
– Все получилось из-за статьи.
– Все ясно, теперь сравни. – Я протянул ему журнал со статьей Веэна, туда была вложена и переписанная мной статья Максимова.
Больше мне нечего было говорить. Костя достаточно умен, чтобы во всем разобраться.
– Мама вышла за отчима через несколько лет после того, как все это случилось, – сказал Костя. – И отчим меня усыновил. Они не хотели, чтобы я знал, как умер мой отец, боялись меня огорчить, что ли, и потому скрывали от меня правду.
– Ну что ж, – сказал я, – самое время подвести итоги.
– Я это сделаю сам, – сказал Костя.
– Мы это сделаем вместе, – ответил я.
Если разобраться, то любви у нее ко мне не было, так, дурака валяла. Недаром меня насторожила ее улыбка, насмешливая, поощрительная, с примесью любопытства и с оттенком сомнения, – улыбочка Елизаветы Степановны, черт бы побрал эту улыбочку! В сущности, это улыбка поверхностных, неглубоких натур. У Майки не бывает такой улыбки. Майка никогда не ставит себя в двусмысленное положение. Как она отбрила слесаря Лагутина, когда мы проходили производственную практику на автобазе! И с Майкой есть о чем разговаривать, бывают иногда разногласия, но это естественно – люди не могут думать одинаково. А с Зоей я решительно не знаю, о чем говорить, мы не понимаем друг друга. Шмакова Петра она понимает, а меня никак. Анекдот про английских лордов и тот не поняла. И не слишком интересно ухаживать за девчонкой, которая улыбается всем без разбора.
Я, конечно, утешал себя. Что там ни говори, обидно. То, что она дала повод Веэну, – могло получиться случайно. Но зачем она дала повод мне? Улыбалась, позволила поцеловать, ходила в кино. Легкомысленная девчонка! Верзила совершает большую ошибку, женясь на ней.
Даже если они разыграли меня, все кончено. Кончено с Зоей. Но они не разыгрывали. Достаточно вспомнить, как они обсуждали, что будут покупать в своем пошлом салоне для новобрачных!
И все же было обидно. На душе скребли кошки. Богатое событиями лето: я узнал, как бегают по спине мурашки и как на душе скребут кошки. Или, как говорят наши наставники, у меня прибавилось жизненного опыта. Стало ли мне от этого лучше – не знаю.
Я заставил себя не думать о Зое. Весь следующий день ждал звонка Кости. Не выходил из дому, опасался, что он позвонит без меня. Питался супом из пакетиков, но из дому не выходил. Порубал три пакетика.
Костя не позвонил, и я отправился к нему сам.
Дверь мне открыла худенькая женщина с грустными глазами – мать Кости. Она сказала, что Костя у себя. Через большую комнату, где играла на рояле Костина сестра, я прошел в лоджию.
Костя лежал на раскладушке и читал. Он скосил на меня глаза, но не положил книгу.
– Чего не звонишь?
– Занят был.
Я кивнул в сторону большой комнаты.
– Говорил?
– Да.
– Ну и что?
– Все получилось из-за статьи.
– Все ясно, теперь сравни. – Я протянул ему журнал со статьей Веэна, туда была вложена и переписанная мной статья Максимова.
Больше мне нечего было говорить. Костя достаточно умен, чтобы во всем разобраться.
– Мама вышла за отчима через несколько лет после того, как все это случилось, – сказал Костя. – И отчим меня усыновил. Они не хотели, чтобы я знал, как умер мой отец, боялись меня огорчить, что ли, и потому скрывали от меня правду.
– Ну что ж, – сказал я, – самое время подвести итоги.
– Я это сделаю сам, – сказал Костя.
– Мы это сделаем вместе, – ответил я.
28
...Веэн встретил нас настороженно. Не ожидал, что я приду снова, да еще с Костей.
Костя поставил на стол фигурку мальчика с книгой.
– Откуда она у тебя? – спросил Веэн спокойно.
– Она всегда была у меня.
– Понятно.
За его спокойствием угадывалась тревога.
– Я читал вашу статью о Краснухине, она мне не понравилась, – сказал Костя.
– Мне она тоже не слишком нравится, – ответил Веэн, – но напиши ее другой, она была бы еще хуже.
Уж слишком издалека начинает Костя. Так мы никогда не доберемся до сути. Я спросил напрямик:
– Вы знали такого – Максимова?
– Что за Максимов?
– В сорок восьмом году он написал статью о Костином отце.
Передо мной мелькнул знакомый мне уже мгновенный, колючий и вместе с тем жалкий и обреченный взгляд.
– Да, такая статья была, я помню.
– Максимов бесчестный человек, – сказал Костя.
– Ты встречал абсолютно честных людей? Где? Назови! – сощурился Веэн.
Костя посмотрел на меня. Веэн перехватил его взгляд и пренебрежительно поморщился:
– Крош бесплодный фантазер и мечтатель. А тебе предстоит жизнь. В мире, где слабый падает под ударами судьбы. Тебя не обманет только твоя независимость – я тебе ее дам.
Меня поразила страсть, с которой говорил Веэн. Он любит Костю, это точно. Его неподдельная искренность поколебала даже меня. Я снова почувствовал в себе раздвоение личности. Надо взять себя в руки! Что из того, что он любит Костю? Вотрен тоже любил Люсьена де Рюбампре.
– У меня такое впечатление, – сказал я, – что статью о профессоре Мавродаки и статью о художнике Краснухине писал один человек.
Того, что произошло вслед за этим, я никак не ожидал. Веэн бросился на меня и схватил за грудь. Хорошо, что я сидел, если бы я стоял, то наверняка бы упал – так стремительно бросился он на меня. И если бы Костя не схватил его за руки, он наверняка задушил бы, слово даю!
– Ничтожество! – бормотал Веэн трясущимися губами. – Как ты смеешь! Дрянь!
Вероятно, я немного испугался. Испугаешься, когда здоровый, спортивного вида гражданин хватает тебя за горло. Если разобраться, то произошла отвратительная сцена. Взрослый, как будто интеллигентный человек бросился драться. Вот бы уж никогда не подумал, никогда не ожидал. А мы еще на диспутах рассуждаем о мелком хулиганстве!
Веэн опустился в кресло и закрыл глаза руками. Довольно трагическая поза. Мне даже сделалось как-то неловко. Но Костю эта поза никак не тронула, я видел это по его холодному, бесстрастному лицу. И правильно! Хорошим отношением к Косте Веэн хотел искупить свою вину. Но ведь он хотел сделать Костю таким же проходимцем, каким был сам. Какое же это искупление вины? Это – усугубление вины.
Не отнимая рук от лица, Веэн глухо проговорил:
– Все не так, как ты думаешь, Костя. Со временем ты все поймешь. Но верь только мне! Все, что я делаю, я делаю для тебя, ты это знаешь.
– Максимов – это вы? – холодно спросил Костя.
– Нет! – закричал Веэн, отнимая руки, и я поразился тому, как сразу постарело его лицо. – Максимов – это не я. Максимов – это время...
Потом я сообразил, как мне следовало ответить Веэну: «Плохого времени не бывает, бывают плохие люди». Это было бы сказано! Но поздно думать об этом! Впрочем, если представится случай, я это выскажу.
На улице я хотел обсудить с Костей все, что произошло. Надо было выяснить еще некоторые детали. Но Костя не был настроен разговаривать. Я только спросил:
– Будешь приходить к нам?
– Буду.
Он вынул из кармана нэцкэ – мальчика с книгой – и протянул мне:
– Возьми, может быть, будешь собирать...
– Зачем... Такая дорогая штука. И я не знаю, буду ли я собирать, скорее всего, что не буду. И потом, ведь это...
Я хотел сказать, что ведь эта нэцкэ – память об отце. Но Костя не дал мне договорить:
– У меня есть еще одна, та, что дал Краснухин, – цветок...
– Спасибо, – сказал я. – Так приходи.
– Ладно, – ответил Костя, повернулся и пошел по улице.
Некоторое время я видел его маленькую, но сильную фигурку, потом он смешался с толпой прохожих.
Я представил себе, как он придет домой и будет разговаривать со своей матерью и со своим отчимом. И когда я представил себе отчима, я подумал, что на свете все же хороших людей гораздо больше, чем плохих.
Потом я открыл коробочку и снова рассмотрел нэцкэ – мальчика с книгой, – лучшую нэцкэ из коллекции Мавродаки.
Мальчик пристально вглядывается в даль. Что видят его глаза? Таинственные образы проносятся в детских мечтах подобно песням птиц. Но что мы сделали для того, чтобы королевство фантазии стало рядом с нами навсегда?
Хорошая притча, правда?
Ею я начал, ею и заканчиваю свои записки.
До свидания!
1964—1965 гг. Москва
Костя поставил на стол фигурку мальчика с книгой.
– Откуда она у тебя? – спросил Веэн спокойно.
– Она всегда была у меня.
– Понятно.
За его спокойствием угадывалась тревога.
– Я читал вашу статью о Краснухине, она мне не понравилась, – сказал Костя.
– Мне она тоже не слишком нравится, – ответил Веэн, – но напиши ее другой, она была бы еще хуже.
Уж слишком издалека начинает Костя. Так мы никогда не доберемся до сути. Я спросил напрямик:
– Вы знали такого – Максимова?
– Что за Максимов?
– В сорок восьмом году он написал статью о Костином отце.
Передо мной мелькнул знакомый мне уже мгновенный, колючий и вместе с тем жалкий и обреченный взгляд.
– Да, такая статья была, я помню.
– Максимов бесчестный человек, – сказал Костя.
– Ты встречал абсолютно честных людей? Где? Назови! – сощурился Веэн.
Костя посмотрел на меня. Веэн перехватил его взгляд и пренебрежительно поморщился:
– Крош бесплодный фантазер и мечтатель. А тебе предстоит жизнь. В мире, где слабый падает под ударами судьбы. Тебя не обманет только твоя независимость – я тебе ее дам.
Меня поразила страсть, с которой говорил Веэн. Он любит Костю, это точно. Его неподдельная искренность поколебала даже меня. Я снова почувствовал в себе раздвоение личности. Надо взять себя в руки! Что из того, что он любит Костю? Вотрен тоже любил Люсьена де Рюбампре.
– У меня такое впечатление, – сказал я, – что статью о профессоре Мавродаки и статью о художнике Краснухине писал один человек.
Того, что произошло вслед за этим, я никак не ожидал. Веэн бросился на меня и схватил за грудь. Хорошо, что я сидел, если бы я стоял, то наверняка бы упал – так стремительно бросился он на меня. И если бы Костя не схватил его за руки, он наверняка задушил бы, слово даю!
– Ничтожество! – бормотал Веэн трясущимися губами. – Как ты смеешь! Дрянь!
Вероятно, я немного испугался. Испугаешься, когда здоровый, спортивного вида гражданин хватает тебя за горло. Если разобраться, то произошла отвратительная сцена. Взрослый, как будто интеллигентный человек бросился драться. Вот бы уж никогда не подумал, никогда не ожидал. А мы еще на диспутах рассуждаем о мелком хулиганстве!
Веэн опустился в кресло и закрыл глаза руками. Довольно трагическая поза. Мне даже сделалось как-то неловко. Но Костю эта поза никак не тронула, я видел это по его холодному, бесстрастному лицу. И правильно! Хорошим отношением к Косте Веэн хотел искупить свою вину. Но ведь он хотел сделать Костю таким же проходимцем, каким был сам. Какое же это искупление вины? Это – усугубление вины.
– Все не так, как ты думаешь, Костя. Со временем ты все поймешь. Но верь только мне! Все, что я делаю, я делаю для тебя, ты это знаешь.
– Максимов – это вы? – холодно спросил Костя.
– Нет! – закричал Веэн, отнимая руки, и я поразился тому, как сразу постарело его лицо. – Максимов – это не я. Максимов – это время...
Потом я сообразил, как мне следовало ответить Веэну: «Плохого времени не бывает, бывают плохие люди». Это было бы сказано! Но поздно думать об этом! Впрочем, если представится случай, я это выскажу.
На улице я хотел обсудить с Костей все, что произошло. Надо было выяснить еще некоторые детали. Но Костя не был настроен разговаривать. Я только спросил:
– Будешь приходить к нам?
– Буду.
Он вынул из кармана нэцкэ – мальчика с книгой – и протянул мне:
– Возьми, может быть, будешь собирать...
– Зачем... Такая дорогая штука. И я не знаю, буду ли я собирать, скорее всего, что не буду. И потом, ведь это...
Я хотел сказать, что ведь эта нэцкэ – память об отце. Но Костя не дал мне договорить:
– У меня есть еще одна, та, что дал Краснухин, – цветок...
– Спасибо, – сказал я. – Так приходи.
– Ладно, – ответил Костя, повернулся и пошел по улице.
Некоторое время я видел его маленькую, но сильную фигурку, потом он смешался с толпой прохожих.
Я представил себе, как он придет домой и будет разговаривать со своей матерью и со своим отчимом. И когда я представил себе отчима, я подумал, что на свете все же хороших людей гораздо больше, чем плохих.
Потом я открыл коробочку и снова рассмотрел нэцкэ – мальчика с книгой, – лучшую нэцкэ из коллекции Мавродаки.
Мальчик пристально вглядывается в даль. Что видят его глаза? Таинственные образы проносятся в детских мечтах подобно песням птиц. Но что мы сделали для того, чтобы королевство фантазии стало рядом с нами навсегда?
Хорошая притча, правда?
Ею я начал, ею и заканчиваю свои записки.
До свидания!