Рыбин Владимир. Интрига

   - Серьезно?
   - Врач говорит: ничего страшного.
   - Почему же она так написала?
   Я и сам хотел бы знать - почему? Успокоил же врач... Или она отправила телеграмму до того, как ей позвонил врач? Иначе бы она не написала "случилось большое несчастье"... "Случится большое несчастье" вдруг вспомнил я записку. И даже не поверил догадке: и там и тут одни и те же слова.
   - Приезжай домой, - торопливо сказал я Светке.
   - Не, я поеду с Петькой.
   - Тащи его сюда. Нечего среди ночи волновать Анну Петровну.
   - Так она сама...
   - Приезжай, тебе говорят!
   Я положил трубку и тут же принялся набирать номер Ани. Но уже набрав двойку, сам еще не осознав почему, начал крутить совсем другие цифры.
   - Слушаю, - послышался в трубке старческий голос. - Кто это среди ночи?
   - Мне бы Валентину Игоревну.
   - Ишь ты, "мне бы". Днем надо звонить, молодой человек.
   - Да я уж не молодой.
   - Не молодой? Тем более...
   - Слушаю, - вмешался Валин голос, и я по похожести интонации понял, что разговаривал с ее матерью. - Это вы?
   - Почему вы решили, что это я?
   - Больше некому.
   - Некому?! - Выкрикнул я это восторженно, и она рассмеялась.
   - Представьте себе. Так что случилось?
   - Вы знаете, что Егор Иваныч в больнице?
   - Я знала, что его положат, три дня назад.
   - Откуда? Он же только вчера...
   - Я вам потом расскажу.
   - Может, вы знаете и о фотографиях?
   - Да, знаю. Я вам говорила: будьте поосторожней.
   - Откуда вы все знаете? - Меня обдало холодом: неужели она замешана в этой истории и все ее прежние слова - игра?
   - Вечером я звонила Анне Петровне.
   - Тогда вы, может, и о телеграмме знаете? Она детей вызвала.
   - О телеграмме не знаю. - Валя помолчала немного и добавила: - Это не она посылала.
   - Кто же тогда?
   - Боюсь, что снова Зоя Марковна.
   - Зачем детей-то?
   - Она же не знает, что у Егора Иваныча ничего страшного. Она думает у него инфаркт. Третий инфаркт. Понимаете?
   - Ей хочется добавить ему страданий?
   - Вот именно. Когда человек на грани, достаточно любого дополнительного толчка.
   - Ну и гадина! - вырвалось у меня. - Верно вы говорили...
   - А дети что, уже приехали? - перебила она меня.
   - Звонили с вокзала. Я сказал, чтобы ехали ко мне.
   - Правильно сделали. Анна Петровна из боязни, что дети узнают о фотографиях, может наделать глупостей. Ее надо подготовить. Я это сделаю.
   - Вы?..
   - Я позвоню ей и все объясню. Прямо сейчас. Она должна сказать детям, что посылала телеграмму. Да, да, придется взять это на себя. Пусть скажет, что испугалась за Егора Иваныча и послала телеграмму. А уж потом узнала, что ничего страшного. Только так, другого выхода нет...
   Я слушал и млел от восторга. Такая женщина! Любую паутину враз распутает.
   - Что вы молчите?
   - Я не молчу, я восхищаюсь вами.
   - Раз пошли комплименты, значит, говорить больше не о чем.
   - Как же не о чем? - Мне очень не хотелось, чтобы она вешала трубку.
   - Не о чем, не о чем. Успокойте детей и ложитесь спать. Еще только светает.
   Положив трубку, я подошел к окну и долго смотрел на улицу, словно побеленную близким рассветом. По улице прошла поливальная машина, наполнила тишину гулом и плеском. Но сегодня поливальная машина была вроде бы ни к чему: не бледное, как вчера, а сочное, розовое небо над крышами обещало перемену погоды.
   Молодые приехали на такси, оживленные, разговорчивые. Я кое-как уговорил их никуда пока не рваться, а хорошенько выспаться с дороги, поскольку - и это был единственный аргумент, приходивший мне в голову, утро вечера мудренее. Светка скоро затихла в своей комнате, а Петр все сидел у телефона, пытался дозвониться матери. Но телефон был занят - как видно, Валя все втолковывала взволнованной Ане, что к чему. Наконец я догадался высказать идею, что телефон, по-видимому, неисправен, и чуть ли не силой уложил Петра спать. И тот сразу уснул, едва прислонившись к подушке, - видно, измаялся в дороге.
   Солнце уже заглядывало в комнату, когда и я тоже с наслаждением вытянулся на своей постели. Потом встал, поплотнее задернул шторы и снова лег. Последней мыслью было самоуверенное, как всегда в полусне, предположение, что если просплю, то как-нибудь отговорюсь в отделе, что начальник меня, несомненно, поймет и не осудит, поскольку у меня такое дело... Какое именно дело я собирался ему объяснить, этого я не успел додумать, провалился в сладкую теплую пустоту...
   - Пап, ты не проспал? - Светка в тонком халатике трясла меня за плечо. - Уже половина одиннадцатого.
   - Конечно, проспал, - сказал я, с трудом раздирая глаза.
   - Так беги скорей.
   - Бегущий одиночка смешон. Бегать надо вместе со всеми, или уж не бегать вовсе. - Когда хочется спать, все мы, как дети, впадаем в разглагольствования, стараясь оправдать свою лень.
   - Как же ты?!
   - Да уж как-нибудь.
   Я добрался до телефона, дозвонился Игорю, попросил его похлопотать перед начальством, чтобы дал мне сегодняшний день за свой счет, за счет отпуска, за будущую отработку или как угодно. Игорь сказал, чтобы я не беспокоился, и я действительно перестал беспокоиться, потому что знал своего приятеля: если сказал - не подведет, и заперся в ванной, чтобы сначала под горячим, а потом под холодным душем окончательно прийти в себя.
   Когда выключил воду, услышал голос Петра в коридоре, разговаривающего с матерью по телефону. Разговаривал он спокойно - как видно, Аня, подготовленная ночной беседой, вела себя нормально. Я вышел, отобрал у Петра трубку, затолкал его, полураздетого, в ванную, заявив, чтобы не смел в таком виде показываться Светке, ибо, как мужчина мужчине могу сказать разлюбит. И когда, проделав все это, приложил трубку к уху, неожиданно для себя услышал всхлипывания.
   - Алло, слушаю, - сказал я как можно спокойнее, зная, что Петр сейчас, пока не включил душ, все слышит.
   - Как она могла?! - запричитала Аня. - Я с ней всегда по-родственному, а она...
   - Все будет хорошо! - бодрым голосом сказал я.
   - Что хорошо? О чем ты?
   - Мы сейчас позавтракаем и приедем. Все вместе.
   - Ты что, не слышишь меня?
   - Прекрасно слышу.
   - Что-то я тебя не понимаю...
   - Что в больнице? - попытался я переменить тему.
   - Врач сам звонил, сказал: все хорошо.
   - Ну вот, я же говорил...
   - Что ты говорил? Нет, я сейчас поеду и все ей выскажу, этой мерзавке. Чтобы не лезла в наши семейные дела.
   - Ты что, в самом деле собираешься?
   - Я уже собралась. Стою одетая.
   - Погоди, - испугался я за нее, - пойдем вместе.
   Мне совсем не хотелось сейчас мчаться через весь город только для того, чтобы ввязаться в пустую, наверняка скандальную, женскую ссору. Я всегда робел перед женским натиском, избегал влезать в острые дискуссии, в которых участвовали женщины. Их алогичность в суждениях и взрывная эмоциональность обезоруживали меня. А то, что Зоя Марковна устроит именно такую сцену, я не сомневался. Куда ей было деваться? Не станет же выдавать тех, кто стоял за ее спиной, подговаривал на такое бессердечнее дело. Было ясно как день, что не сама она, не в одиночку разработала этот дьявольский план. Слежка за мной и Аней, посылка в Ялту фотографа - все свидетельствовало о действиях целой группы, своего рода мафии, поставившей ясную цель - угробить, убрать директора института, освободить место для кого-то своего. А где действует мафия, там люди не болтают о ее планах, боятся. И секретарша будет бояться и, даже припертая к стенке, кинется в истерическую атаку, крикливо вывалит всю грязь, которую сама же и замешала. Сама вываляется в грязи, но и Аню выпачкает, и меня, конечно, как главного "прелюбодея". А заодно и Егора Ивановича. Никого не пожалеет. Расчет один: когда все будут выпачканы, тогда уж трудно будет разглядеть, кто на самом деле грязен, а кто чист.
   Пока мы ехали да пока шли по коридорам института, пыл у моей Ани, как видно, поостыл. Она тихо вошла в приемную, скромно села на стул у дверей. А я демонстративно уселся в мягкое кресло, положил ногу на ногу, твердо намереваясь не вмешиваться в женский разговор, только слушать. Зоя Марковна вскочила, увидев нас, засуетилась, с трудом выбираясь из тесного пространства за столом.
   - Здравствуйте, Анна Петровна! - затараторила она, будто и не было вчерашнего разговора. - Как здоровье Егора Ивановича?
   - Не могу вас обрадовать, - холодно сказала Аня. - Ему лучше.
   - Вот и хорошо, а мы-то беспокоимся...
   Я поражался самообладанию Зои Марковны. Ей же прямо сказали, что не ей бы беспокоиться о здоровье Егора Ивановича, а она хоть бы ухом повела. Такой феномен был для меня в новость, и я с любопытством рассматривал Зою Марковну, сияющую в улыбке, выглядевшую искренне озабоченной.
   - Больше, пожалуйста, прошу не беспокоиться! - выкрикнула Аня, и я побоялся, что она не выдержит, расплачется.
   - Как же не беспокоиться, Анна Петровна? Это входит в мои обязанности - заботиться о душевном состоянии Егора Ивановича. Он мой шеф, а я его секретарша.
   - Он не ваш и вы - не его. Семейные дела Егора Ивановича не входят в ваши обязанности.
   - Как знать...
   - А так и знать! - Аня уже срывалась, по ее лицу пошли красные пятна. - Вы своими заботами едва не довели его до могилы. Вы подбрасываете записки, пакостные фотографии, вы...
   - А вы?! - вдруг грозно крикнула Зоя Марковна. Она снова протиснулась на свое место, села за стол и выпрямилась там в привычной позе неприступного каменного идола. - На себя-то посмотрите... Я, что ли, целуюсь с этим... - Она пренебрежительно кивнула в мою сторону. - Я, что ли, валяюсь с ним на пляже, а может, и еще где-то?..
   - Да вы! Да вы!.. - Аня заплакала, умоляюще посмотрела в мою сторону. Я молчал, хотя стоило это мне немалых усилий.
   - Я прихожу к Егору Иванычу домой, чтобы проведать больного, и застаю вас с этим, - она снова кивнула в мою сторону, - в объятиях. И это сразу после того, как мужа увезли в больницу. Не стыдно вам?! И детей не для того ли свели, чтобы за их спиной...
   - Детей-то пожалейте. Их-то зачем?.. - еле выговорила Аня.
   Кто-то приоткрыл дверь, робко заглянул в приемную.
   - Закройте дверь! - крикнула секретарша так грозно, что дверь тотчас захлопнулась. - А вы?! Что вы молчите? - повернулась она в мою сторону. Хотели избавиться от меня? С лестницы столкнули? Это вам не пройдет, свидетели есть...
   Я медленно поднялся. У меня было огромное безрасчетливое желание и в самом деле, сотворить что-нибудь такое - например, выкинуть это исчадие лжи и злобы из окна. Она по моему лицу, как видно, поняла, что пересолила с оскорблениями, затихла, сжалась за столом. И Аня испуганно уставилась на меня. А я стоял, покачивался с пяток на носки, старался справиться с охватившей меня безотчетной брезгливой ненавистью.
   В этот момент дверь распахнулась и в приемную быстро вошел... Егор Иванович. Был он розов и бодр, совсем не похожий на человека, перенесшего хотя бы крошечный инфаркт. Не поздоровавшись, он прошел к своему кабинету, обернулся в дверях.
   - Аня, иди сюда! - сказал резко, даже вроде бы грубо. Дождался, когда она робко прошла мимо него, и плотно закрыл за собой дверь.
   Зоя Марковна кинулась было к нему, но застряла в узком проходе между столами. Резко отодвинула стол и застыла на месте, увидев входившего в приемную невысокого коренастого человека. За ним неслышно вошла немолодая женщина с цепким уверенным взглядом. Она как-то легко проскользнула мимо Зои Марковны, стоявшей в проходе между столами, уверенно уселась на ее место, принялась оглядывать бумаги на столе.
   - Что это вы себе позволяете?! - взвилась Зоя Марковна.
   - Все правильно, - сказал мужчина. - Вы переводитесь работать в отдел.
   - Как перевожусь? Почему это перевожусь?! Я не хочу...
   Зоя Марковна хватала ртом воздух, не зная, как выразить свое возмущение. Я опустился в кресло, с интересом наблюдая за этой неожиданной сценой. Но тут же снова вскочил, потому что увидел в дверях Валентину Игоревну, Валю. Она посмотрела на меня так, словно нисколько не сомневалась, что я должен быть именно тут, подошла, кивнула и села в соседнее кресло.
   - Кто это? - спросил я о мужчине, с каменной неподвижностью стоявшем возле Зои Марковны.
   - Начальник нашего отдела кадров... Напрасно она ерепенится, приказ уже подписан... А это новая секретарша. Эта порядок наведет...
   Наконец Зоя Марковна опомнилась от своего оцепенения, кинулась к столу, начала хватать бумаги. Новая секретарша решительно отстранила ее руки.
   - Что это вы себе позволяете?! - сказала строго, в точности таким же тоном, каким эти самые слова только что произносила Зоя Марковна.
   - Здесь... все мое!
   - Ваше у вас дома. Здесь вашего ничего нет. Кроме губной помады. Она достала из ящика и положила на стол желтый тюбик. - Когда у меня будут вопросы, я вас позову. А пока отойдите.
   - Да что это такое?! Что это такое?! Я буду жаловаться! - запричитала Зоя Марковна и вдруг, сорвавшись с места, промчалась через приемную так, что закачались от ветра занавески на окнах, громко хлопнула дверь.
   - Принимайте дела, - сказал начальник отдела кадров новой секретарше и тоже вышел.
   Секретарша перекладывала бумаги на столе и, казалось, совсем не замечала нашего присутствия.
   - Егор Иваныч пришел, - сказал я шепотом.
   - Знаю, - спокойно отозвалась Валя.
   - Он вроде и не болен вовсе.
   - Не болен, я знаю.
   - Что вы знаете? - недоуменно спросил я.
   - Да все.
   - Все?!
   - Все, - улыбнулась она, и у меня защемило сердце, так она, улыбаясь, походила на мою покойную Валю. Или это мне только казалось? Ведь столько лет прошло.
   - Вы прямо провидица.
   Она пожала плечами.
   - Да нет, я просто с самого начала все знала.
   - С какого... начала?
   - Успокойтесь, к вашей записке я не имела никакого отношения. О ней вы первый мне сказали. А вот когда увидела на столе у Зои Марковны злополучный листок...
   - Вы тоже мне первому о нем сказали.
   - Нет, не первому. Вы, получив записку, почему-то начали свое "расследование" с конца. Нагромоздили подозрений, помчались в Ялту, то есть вели себя точно так, как и рассчитывала Зоя Марковна или кто там за ней стоял...
   - Это я уж понял. А что бы вы на моем месте сделали?
   - Я бы показала записку тому, кому ее в первую очередь следовало показать, - Егору Ивановичу.
   - Но что бы он подумал?!.
   - Вы решили пощадить его и только все запутали. Поймите же, правда, какой бы она ни казалась суровой, только правда и открытость способны защитить от интриг. Интриганы как раз и рассчитывают на то, что человек начнет стесняться наветов и угроз, замкнется и никому ничего не скажет. Где недоговоренность, неясность, там раздолье интриганам. Я, когда увидела тот листок, сразу пошла к Егору Ивановичу. И он все понял. И когда получил фотографии, уже ничему не удивился...
   - Как не удивился? А инфаркт?!.
   - Не было инфаркта. Сердце, верно, пошаливало, но какое больное сердце выдержит такую жару? Врач настаивал лечь на эти дни в больницу, и Егор Иваныч еще до фотографий собирался лечь.
   - Зачем тогда жену вызвал? - Я все не мог смириться с мыслью, что случившееся не трагично.
   - Да не вызывал он ее. Она позвонила, он сказал, что собирается лечь в больницу, вот она и прилетела.
   - Но ведь она же сама мне сказала - инфаркт.
   - А что она могла сказать? Примчалась домой, а тут "скорая помощь", а на столе эти фотографии. Что она могла подумать, зная, что у Егора Иваныча было уже два инфаркта... А Егор Иваныч еще накануне мне сказал, что ляжет в больницу. Заодно, говорит, погляжу, как поведет себя секретарша...
   - Это вы! - сказал я уверенно. - Вы все так рассчитали, больше некому.
   - Почему я?
   - У вас ум Шерлока Холмса.
   - Ну, вы скажете! - засмеялась Валя. - Это мы вместе с Егором Ивановичем придумали. Хотели вывести интриганов на чистую воду.
   - Что же вы Аню-то, Анну Петровну не успокоили?
   - Еще вчера вечером все ей рассказала. И этой ночью целый час втолковывала. А утром поехала в больницу к Егору Ивановичу. Тот как узнал, что дети приехали, - сразу на выписку. Сказал: надо гнать интриганку, пока она детям чего-нибудь не наговорила. Врач отпустил, поскольку жара сегодня не как вчера...
   - Ну! - развел я руками. - Голова у вас!.. Аж страшно. - И вдруг спохватился: - А вот когда мы с вами впервые увиделись, вы уже догадывались, что к чему?
   - Смутно.
   - Что ж вы мне тогда не рассказали?!
   - Я ведь не знала, что они затевают. А потом... я растерялась.
   - Вы? Растерялись?
   Она покраснела.
   - Ну конечно, разве я могу растеряться. Я же для вас Шерлок Холмс и только.
   Сказала она это насмешливо, с чуть уловимой обидой. Я молчал. Я не мог ничего сказать. Хотя прямо-таки крикнуть хотелось: "Не только!.."