Открыв дверцу неприметной ниши в углу мастерской, я обратился к молодому князю:
– Жарко на дворе. Квасу холодного не желаешь? Или, может, студня?
– Откуда ж студень, батюшка? Чай, не стужа на дворе, сам сказал, что жара.
– Ну, ты же все-таки в мастерской у Коваря как-никак.
И вынув из холодильника крынку ледяного кваса и миску свиного студня, я поставил их на стол, где глиняная посуда мгновенно покрылась испариной. Смотреть на вытаращенные от удивления глаза князя было одно удовольствие. Он даже соскочил с кресла и нагнулся к крынке, недоверчиво ощупав ее рукой. Тут же отдернул, будто от горячей.
– Вот это чудо! Никак ты, Коварь, в чулане своем зиму прячешь?
– Так и есть, в жаркие дни пускаю на постой. Иди-ка, глянь!
Забыв про свой титул князя, как обычный любопытный мальчишка, Александр залез в мой холодильник почти с головой, удивленно ощупывая ледяные наросты на грубой медной трубке, закрученной в спираль на потолке маленького шкафчика. Он касался пальцами рыхлой наледи и снега, от разгоряченной кожи рук поднимались тоненькие струйки пара, горло прихватывал морозный воздух. Конструкция была примитивной и надежной. Наглухо запаянная медная трубка, расширительный бачок и масляная горелка, нагревающая небольшой резервуар с бензином. Когда паров набиралось достаточно, они выдавливали клапан и врывались в длинную трубку, закрученную причудливым узором по всему холодильнику.
– Долго открытым не держи, а ну как решит зима да стужа, что время настало, вырвется наружу, потом уговаривай ее обратно в чулан лезть. А так средь лета снег пойдет, метели завоют, опять все на мою грешную душу людские проклятия.
В этот момент как раз сработал клапан расширительного бачка, и трубки еле заметно затряслись, загудели, с хриплым шипением прогоняя через себя пары бензина. Эффект мгновенного расширения выпущенного под значительным давлением газа, вызывающий экзотермическую реакцию, узнают еще не скоро, и как бы сильно я ни старался объяснить хоть самую примитивную основу технологии, ее все равно станут считать магией и колдовством, темной коварьской ворожбой.
Александр мгновенно отпрянул и захлопнул дверцу, перебарывая в себе желание схватиться за кинжал, висящий на поясе.
– Чур меня! – наконец смог вымолвить Александр и три раза перекрестился.
Разумеется, после этого к холодному квасу на столе отрок так и не притронулся. Я видел, что он внимательно, не стесняясь, оглядывается по углам, замечает какие-то вещи, инструменты, о назначении некоторых только догадывается. Все колбы, реторты, трубки, странные котлы и печи оценивает не иначе, как колдовскую утварь, не видя в них обычных ремесленных приспособлений.
Могу себе представить, каких баек он наплетет своему папаше. Может, это и к лучшему. Пусть знают удельные князья, что не с простым человеком придется иметь дело – колдун, однако!
– Обед скоро, – напомнил я, выводя парня из затянувшегося ступора, – вон уж и часы полдень пробили, пойдем, князь, праздник скоро. Народ собирается повеселиться, погулять. Потешные побоища смотреть с тобой станем, да свою удаль покажем.
Особых мероприятий на этот день я не планировал. Выкачу дюжину бочек хорошего пива для гостей, барашков на вертеле, хлеба, всяких пирожков да калачей, сытную похлебку с увесистым куском мяса и прочее угощенье. Чтоб никому не было обидно, решили провести праздник в гостином дворе, куда вход всем дозволен. Мне докладывали, что, прознав о празднике и потешных боях, по результатам которых я стану набирать себе молодое пополнение в регулярные войска, народу набралось – тысячи три. Вот уж где мои купеческие дворы получат хороший доход. Да и ярмарка вдоль стены, образовавшаяся сама собой, уже шумела людским многоголосьем. Торговали всем, что привезли на многочисленных повозках, телегах, вьючных лошадях и быках. В основном шел натуральный обмен – по старинке. Так и привычнее, и веселей. То тут, то там азартно сходились солидные дядьки, тыча под нос друг другу свой товар, превознося его качество и находя изъяны в предложенном в ответ. Тут же набегал любопытствующий народ, и начиналась толкотня, шум, гам. Наконец из толпы вываливались багроволицые дядьки, каким-то чудом не растерявшие свой товар, и ударяли по рукам, завершая сделку.
Ближе к реке поставили нарядные шатры, карусели и разнообразные качели. Там заправляли праздником многочисленные скоморохи, загодя пришедшие из разных мест и теперь вовсю веселившие народ. Всюду звучал смех, радостные вопли многочисленной детворы; раздавались резкие звуки каких-то дудок, свирелей, трещоток. Гулко ухали бубны и барабаны.
Ближе к лесу, на ровной поляне было размечено футбольное поле, на котором уже гоняли мяч мальчишки, собрав приличную толпу болельщиков. Вообще-то поначалу футбол входил в физическую подготовку стрелков. В полном комплекте доспехов они перекидывались мячом, привыкая к нагрузкам. И до того освоились, что появились целые команды. Играли и в облегченный футбол, но самым зрелищным оказался тяжелый вид. Получилась смесь из хоккея, футбола и кулачного боя. Грохоча доспехами при столкновениях, две команды отчаянно мутузили друг друга, не забывая при этом пинать, хватать и волочить мяч к воротам противника. Нагрузки были запредельные, поэтому по ходу игры проводились частые замены. Сами собой сложились правила. Появились авторитетные судьи.
Зимой же поле заливали водой, не дожидаясь, пока окрепнет лед на реке, и с еще большим азартом гоняли шайбу или мячик клюшками. Я сам отковал первую партию коньков, самых простых, таких, что привязываются прямо к валенкам. Клюшки игроки ладили себе сами, в целом придерживаясь определенного шаблона, в остальном – фантазируя, кто во что горазд.
Мы с Александром, неспешно прогуливаясь по крепостной стене, озирали окрестности. Всюду сновали принаряженные по случаю праздника люди. От торжища, что клубилось под нами, они степенно вышагивали к открытым настежь воротам гостиного двора, где уже давно вились дымами костры с кипящими котлами: варилась похлебка, пеклись пирожки, ворочались большие вертела с жареными тушами, откупоривались все новые бочки с квасом и пивом. Все это изобилие непрерывно подавалось на множество столов, за которые рассаживался прибывающий народ. Где семьями, где компаниями; молодежь – та вовсе не присела, все на бегу, на скаку. Хвать горячий пирожок – и бегом на качели, карусели да на игрища скоморошьи! Что меня особенно порадовало, так это отсутствие всякой давки и беспорядка. Чего я резонно опасался, памятуя, какие побоища устраивали любители халявы в век электроники и мирного (мать его!) атома. Правда, в попытке навести порядок власти тогда не находили ничего лучшего, чем нагонять тучу правоохранительных органов. Превратив все праздники в Дни милиции.
Здесь же – тишь да благодать. Тон, конечно, задавали местные, привыкшие к моим новшествам и установленным порядкам, тем более что многим из них скоро выходить на смену – тем, кто организовывает и готовит этот праздник. Глядя на них, и пришедшие из отдаленных земель гости старались соответствовать и особо не выделяться излишней суетой.
Ближе к вечеру как часть шоу гвардейцы покажут мастерство владения оружием, примут вызов от любого в потешном бою. А в финале выступления я лично продемонстрирую приемы рукопашного боя сразу с дюжиной желающих.
Год выдался тяжелый, неурожайный, и если бы не мои старания, то и склады заполнять было бы нечем. А так от соседних селений люд подкормить, позабавить, пусть знают, что, случись опасность – есть кому защитить народ, есть где спрятаться. Посмотрят, на что отдадут своих сыновей. Не в боярскую грабительскую сотню, а на свое же охранение.
Веселье весельем, но я успевал еще доделать кой-какие дела, которые постоянно требовали моего личного внимания и присутствия. По пути потерял молодого князя. Прошелся по цехам, дневную прибыль уложил в хранилище. Ярославна с Димкой да няньками, набегавшись по ярмарке да аттракционам, уже сидели в центре зрительских трибун на почетных местах, а меня то и дело отвлекали, спрашивая каких-то советов да указаний. Александр со свитой сел особняком, с кислой физиономией выслушивая сердитые нашептыванья его постоянных спутников Евпатия да Ратмира. И, судя по всему, их слова молодого князя совсем не радовали.
Явившиеся на забаву кандидаты выходили в центр огороженной площадки: у одних на локтях были белые повязки, у других красные. Красными я отмечал некрещеных людей, с белыми были христианские селяне. Кто от монастырских угодий, кто бояр дворовые люди, а кто вольный, пришлые колонисты, селений коих в окрестности было много.
Численный перевес был у людей с красными повязками, но для меня это не имело значения, главное – провести сравнительный анализ общего количества тех и других, а уж то, как и за что они станут друг дружке морды бить, то не моя забота. У каждого найдется затаенная обида.
Многие народы и племена собрал мой праздник в крепости. И рязанские, и переславские, и суздальские бояре съехались со своими холопами. Вакансий в мое войско было не больше двух десятков, да вот только не каждого мне отдадут. Хотя не зря я велел всем пришлым в гостином дворе извещать, что в моей крепости есть закон, по которому всякий, кто придет, будь то беглый или невольный, получит убежище и защиту. Может случиться так, что мне некоторых холопов боярских даже выкупать не придется. Кулачный бой не вызывал особого интереса у зрителей. Все с нетерпением ждали показательных выступлений стрелков, к которому те готовились почти полгода. Еще среди зевак по наущению верных мне купцов образовалось что-то вроде тотализатора, где принимались ставки на того или иного кандидата, прошедшего в полуфинал, что давало право бросить вызов мне или стрелкам. По правилам последнего поединка все споры будут разрешаться без оружия и брони, только кулаками. Калечить противника не дозволялось, для чего на празднике присутствовали авторитетные судьи из числа уважаемых старост, глав родов и бывших воевод, доживших до старости.
Праздник открывала тяжелая пехота. Бряцая на бегу прямоугольными металлическими щитами, извиваясь, словно сказочная гигантская змея, колонна втянулась на площадь и мгновенно рассыпалась на небольшие группы, накрывшись чешуей из щитов, превратившись в десяток небывало крупных черепах. По толпе прокатился гул удивления. Щиты на мгновение раскрылись, раздался многократно щелкающий, хлесткий звук одновременно выстреливших арбалетов, выпустивших сотни стрел прямо в небо. Зрители восторженно взревели. С лязгом сомкнулись щиты под градом ссыпавшихся сверху стрел, что вызвало еще больший восторг.
Затем стрелки продемонстрировали фигуры построения на поле боя. Групповую и одиночную атаку, мастерство стрельбы из тяжелых арбалетов. Для пущей убедительности я велел повесить на мишени старые кольчуги, чтобы шпионы и зеваки видели убойность моих стрел. Единственный казарский наемник в моей гвардии с лихостью продемонстрировал мастерство отбивания стрел, пущенных в него из охотничьего лука. Техника владения сразу двумя клинками здешним ратникам была известна, но, по всему видно, применялась нечасто. Под конец Наум продемонстрировал мастерство владения копьем. Вот уж кому под горячую руку лучше не попадаться. Мартын, хоть и его родной брат, был куда сдержанней и более отходчив, да и копье не любил, полагаясь все больше на тяжелые предметы типа палицы или булавы.
Финал боевой части праздника меня немного удивил, но морально я был готов к тому, что получу вызов на поединок сразу от большинства не самых последних в ратном деле людей. Были здесь и рязанский воевода – рыжий варяг со своим одноглазым сыном. И два монаха, что в Коломне славились не меньшей удалью, чем мои братья-близнецы. Были мордовские и мокшанские витязи, племенные вожди. И даже охранник булгарского посла взялся со мной силой помериться. На какой-то момент кандидаты между собой заспорили, желающих было больше двадцати, а по требованию турнира должно быть не больше двенадцати. Все они прошли предварительные поединки в довольно жестокой схватке, когда в толпе крепких мужиков, идущих стенка на стенку, надо выбить как можно больше противников, и теперь, уложив своих многочисленных соперников, горели желанием померяться силой со мною. Но я быстро остановил спор, предложив им во время боя занять места тех, кто добровольно выйдет из поединка.
Для меня холодное оружие: мечи и копья, половецкие сабли, казарские кинжалы, сулицы охотников – в первую очередь представляли интерес как кузнечные изделия. А этим добром мои противники были обеспечены солидно, судя по тому, как они обстоятельно от него освобождались, складывая на землю явно не парадное, а побывавшее во многих схватках оружие. Даже скромный монашеский посох представлял собой отменную палицу, ведь неспроста на ней такое количество металлических бляшек, и не раз, видимо, охаживали им лихих людишек, что любят грабить одиноких путников. Лица тоже выдавали бывалых воинов: покрытые шрамами, с характерным прищуром глаз, цепким ощупывающим взглядом изучавшие меня. Привычные вступать в битву вооруженными и защищенными, сейчас, с пустыми руками, они имели лишь численное преимущество. Которое, впрочем, я постараюсь очень быстро свести к минимуму. Иначе эти «отморозки» меня разорвут. Так что я первым делом бросился… бежать! Под свист и улюлюканье толпы, оторвавшись от кинувшихся за мной соперников, я резко остановился и провел мгновенно прием айкидо против первого настигшего меня. Отправив его падать в зрителей; встретил второго выставленным локтем прямо в лицо так, что он брякнулся третьему под ноги, тот, завалившись, получил от меня рубящий удар ребром ладони по шее. Снова улепетываю, кося глазом через плечо, высматривая самых прытких… Хрясь! Влетаю с ходу в чьи-то медвежьи объятья. Вот досада! Проморгал кого-то. Толпа взвыла, предвкушая кульминацию. Щас! Не дождетесь!
И со всей силой бью головой в оскаленное лицо. Еле оторвавшись от набежавшей ватаги, перепрыгнув через упавшего без памяти, уже было предвкушавшего победу противника, немного выровнял дыхание и оглянулся. Набегали сразу трое. Снова прием айкидо, удобный тем, что, используя инерцию нападающего, только придаешь его телу нужное направление. Отправив его в свободное парение за пределы поляны, брякнулся в ноги остальным. Двое или трое перелетели через меня, довольно жестко приземлившись. Я же, вскочив, тут же схлопотал в ухо.
Ну, это уже мелочи! Левой в пузо, правой в челюсть. Кто-то вцепился со спины, чтобы тут же отвалиться, получив локтем в печень. Самыми рьяными себя показали рязанский воевода и коломенские монахи. Черемисы да мордва сразу сдали позиции и после первого же жесткого приземления больше в драку не лезли. Человеческое тело – это шарниры, рычаги, к которым порой даже много сил прикладывать не приходится, чтобы вывернуть, без особых усилий отшвыривая центнер потного тела, а то и все полтора на приличное расстояние. Я, пританцовывая в боксерской стойке, продолжал контролировать ситуацию, отмечая бессильный гнев в лицах противников, упорно поднимающихся с пыльной посыпанной опилками арены, не понимающих, каким коварством или колдовством я смог их одолеть. Тысячи глаз наблюдали за тем, как разъяренные, ревущие от злости и обиды прославленные воины разлетались от меня в разные стороны, утирая кровавые сопли.
Некоторые из них после трех или четырех попыток больше не решались вступать в драку, хоть толпа их и подначивала не сдаваться, бить до конца. Последним остался монах Афанасий, который, похоже, боли вообще не чувствовал или был настолько терпелив, что мои болевые приемы на него не действовали. С покрасневшими от натуги глазами он наваливался на меня всей тушей, стараясь придавить к земле, но у него не получалось. Мне всякий раз удавалось вывернуться, и я продолжал упорно долбить его в солнечное сплетение, чтобы тот окончательно сбил дыхание и не смог больше нападать.
Наконец-то, задыхаясь и скрючиваясь от боли в животе, он ткнулся мне в ноги, от бессильной ярости укусив за щиколотку, вызвав смех у зрителей.
– ВДВ и в Африке ВДВ, – произнес я непонятную для Афанасия фразу, оторвав его от моей ноги и примирительно похлопывая по спине, потащил шатающуюся фигуру неудачливого соперника из круга под одобрительные возгласы довольной увиденным шоу публики.
Выступление показало, что я в не самой плохой форме, но так занят внедрением технологий, что совершенствоваться просто не остается ни сил, ни времени. Как бы там ни было, тысячи свидетелей теперь понесут весть о том, что Коваря даже дюжиной матерых мужиков, хоть и безоружных, а все одно не одолеть. Слухи, толки, небылицы – их нужно лепить, формировать, подкармливать, подстраивать, подкраивать так, чтобы одними только разговорами обо мне отбивалась охота со мной связываться.
Всех, кто бросил мне вызов в этот день, я пригласил за свой стол, поставленный чуть выше остальных, на свежих досках настила у главных ворот. Уходить праздновать во внутреннюю крепость было бы недемократично. Пить да праздновать с Коварем за одним столом допускался не каждый, но поражение в поединке дало такое право побежденным, заставив всех примириться. Возбужденные разговоры о прошедшем бое переводились в шутку, а оба монаха, чуть выпив, так и вовсе полезли обниматься да брататься.
Рязанский воевода, похоже, возгордился тем, что мы вроде как земляки, а та мелочь, что я с трудом понимаю язык, на котором он ко мне всякий раз обращался, его совершенно не смущала.
Ярославна отвела Димку спать, вверила заботливым нянькам и присоединилась к нам, пользуясь случаем побыть со мной. Гости ели и пили, веселились, потешали друг друга забавными историями, когда к столу со стороны гостиного двора подошли десять человек во главе с боярином, судя по одежде. Боярин вел себя вызывающе, дерзко и выказывал некоторую брезгливость ко всем собравшимся за моим столом.
– Ты что ли тот, кто зовется Коварем? Отвечай!
– Ты кто такой? – возмутился захмелевший Наум, поднимаясь с лавки. – Вот я тебе отвечу…
– Уймись, Наум! – Ухватив разъяренного великана за плечи и удерживая его, я обернулся к Ярославне: – Душа моя, ступай в дом, а Наум тебя проводит. Так ведь? – Я подмигнул Науму, и тот, обиженно недоумевая, тем не менее подхватил бережно за локоток Ярославну, исчез с ней в темноте. Тут я развернулся к незваному гостю и изучающе уставился на него. Мне действительно было интересно, что за придурок явился к нашему столу, и, предчувствуя развлечение, я молча скрестил руки на груди, чтобы не было соблазна навешать ему оплеух. Сидящие за столом притихли, тоже почуяв мое настроение.
Не дождавшись ответа, боярин счел, что произвел должное впечатление и подбоченился, выставив вперед ногу, вытряхнул из рукава свиток мелко исписанного пергамента и, потрясая им, загнусавил:
– По повелению ростовского князя Василько Константиновича, сына князя владимирского Константина Всеволодовича, я, боярин Иван Копыто, приказываю тебе, Коварю, как холопу рязанского боярина Дмитрия Игоревича Мещерского и даннику Ингвора, князя Рязанского, подать к нашему обозу две сотни пудов железа, сто щитов, полста коней, три десятка овец и коз – поровну. Триста гривен-кун, сто гривен серебром. Лучников твоих и с ними три тьмы добрых стрел. Подать сею сопроводить разъездом дружинников рязанских до муромских станов и крепостей на нужды похода до скверных булгар, кои срамно поносят христианских слобод да монастырских угодий разоряют от Итиль по левому берегу.
– Ростовский князь, значит, – прошептал я, состроив испуганную гримасу на лице, – повелел мне, боярскому холопу.
– Да, без промедления, – важно пояснил боярин, убирая свиток с требованиями обратно в рукав.
– Смотрю я, ростовский князь решил пойти пощипать булгар да поучить их хорошим манерам. Может, и ко мне, дикарю да нехристю, заглянет? Вразумит убогого, а?
– Княжьему слову воспротивиться вздумал! Смерд! – воскликнул боярин, хлестнув плетью по столешнице. – Четвертуют тебя, мятежника!
В этот момент волна смеха покатилась от моего стола с некоторой задержкой по всему гостиному двору. Охранники и провожатые обнаглевшего боярина столпились вокруг хозяина, не решаясь даже руку протянуть к оружию. Взгляд у них был запуганный, а гонор боярина и вовсе был не понятен. Весь гостиный двор надрывал животы от хохота, глядя на то, как пыжится и тужится от важности полоумный боярин, явившийся в мои владения с подобным требованием. Уж не знаю, на что рассчитывал отправивший ко мне посла незнакомый мне ростовский князь, но посланника своего он подставил, как говорится, под раздачу.
– Жарко на дворе. Квасу холодного не желаешь? Или, может, студня?
– Откуда ж студень, батюшка? Чай, не стужа на дворе, сам сказал, что жара.
– Ну, ты же все-таки в мастерской у Коваря как-никак.
И вынув из холодильника крынку ледяного кваса и миску свиного студня, я поставил их на стол, где глиняная посуда мгновенно покрылась испариной. Смотреть на вытаращенные от удивления глаза князя было одно удовольствие. Он даже соскочил с кресла и нагнулся к крынке, недоверчиво ощупав ее рукой. Тут же отдернул, будто от горячей.
– Вот это чудо! Никак ты, Коварь, в чулане своем зиму прячешь?
– Так и есть, в жаркие дни пускаю на постой. Иди-ка, глянь!
Забыв про свой титул князя, как обычный любопытный мальчишка, Александр залез в мой холодильник почти с головой, удивленно ощупывая ледяные наросты на грубой медной трубке, закрученной в спираль на потолке маленького шкафчика. Он касался пальцами рыхлой наледи и снега, от разгоряченной кожи рук поднимались тоненькие струйки пара, горло прихватывал морозный воздух. Конструкция была примитивной и надежной. Наглухо запаянная медная трубка, расширительный бачок и масляная горелка, нагревающая небольшой резервуар с бензином. Когда паров набиралось достаточно, они выдавливали клапан и врывались в длинную трубку, закрученную причудливым узором по всему холодильнику.
– Долго открытым не держи, а ну как решит зима да стужа, что время настало, вырвется наружу, потом уговаривай ее обратно в чулан лезть. А так средь лета снег пойдет, метели завоют, опять все на мою грешную душу людские проклятия.
В этот момент как раз сработал клапан расширительного бачка, и трубки еле заметно затряслись, загудели, с хриплым шипением прогоняя через себя пары бензина. Эффект мгновенного расширения выпущенного под значительным давлением газа, вызывающий экзотермическую реакцию, узнают еще не скоро, и как бы сильно я ни старался объяснить хоть самую примитивную основу технологии, ее все равно станут считать магией и колдовством, темной коварьской ворожбой.
Александр мгновенно отпрянул и захлопнул дверцу, перебарывая в себе желание схватиться за кинжал, висящий на поясе.
– Чур меня! – наконец смог вымолвить Александр и три раза перекрестился.
Разумеется, после этого к холодному квасу на столе отрок так и не притронулся. Я видел, что он внимательно, не стесняясь, оглядывается по углам, замечает какие-то вещи, инструменты, о назначении некоторых только догадывается. Все колбы, реторты, трубки, странные котлы и печи оценивает не иначе, как колдовскую утварь, не видя в них обычных ремесленных приспособлений.
Могу себе представить, каких баек он наплетет своему папаше. Может, это и к лучшему. Пусть знают удельные князья, что не с простым человеком придется иметь дело – колдун, однако!
– Обед скоро, – напомнил я, выводя парня из затянувшегося ступора, – вон уж и часы полдень пробили, пойдем, князь, праздник скоро. Народ собирается повеселиться, погулять. Потешные побоища смотреть с тобой станем, да свою удаль покажем.
Особых мероприятий на этот день я не планировал. Выкачу дюжину бочек хорошего пива для гостей, барашков на вертеле, хлеба, всяких пирожков да калачей, сытную похлебку с увесистым куском мяса и прочее угощенье. Чтоб никому не было обидно, решили провести праздник в гостином дворе, куда вход всем дозволен. Мне докладывали, что, прознав о празднике и потешных боях, по результатам которых я стану набирать себе молодое пополнение в регулярные войска, народу набралось – тысячи три. Вот уж где мои купеческие дворы получат хороший доход. Да и ярмарка вдоль стены, образовавшаяся сама собой, уже шумела людским многоголосьем. Торговали всем, что привезли на многочисленных повозках, телегах, вьючных лошадях и быках. В основном шел натуральный обмен – по старинке. Так и привычнее, и веселей. То тут, то там азартно сходились солидные дядьки, тыча под нос друг другу свой товар, превознося его качество и находя изъяны в предложенном в ответ. Тут же набегал любопытствующий народ, и начиналась толкотня, шум, гам. Наконец из толпы вываливались багроволицые дядьки, каким-то чудом не растерявшие свой товар, и ударяли по рукам, завершая сделку.
Ближе к реке поставили нарядные шатры, карусели и разнообразные качели. Там заправляли праздником многочисленные скоморохи, загодя пришедшие из разных мест и теперь вовсю веселившие народ. Всюду звучал смех, радостные вопли многочисленной детворы; раздавались резкие звуки каких-то дудок, свирелей, трещоток. Гулко ухали бубны и барабаны.
Ближе к лесу, на ровной поляне было размечено футбольное поле, на котором уже гоняли мяч мальчишки, собрав приличную толпу болельщиков. Вообще-то поначалу футбол входил в физическую подготовку стрелков. В полном комплекте доспехов они перекидывались мячом, привыкая к нагрузкам. И до того освоились, что появились целые команды. Играли и в облегченный футбол, но самым зрелищным оказался тяжелый вид. Получилась смесь из хоккея, футбола и кулачного боя. Грохоча доспехами при столкновениях, две команды отчаянно мутузили друг друга, не забывая при этом пинать, хватать и волочить мяч к воротам противника. Нагрузки были запредельные, поэтому по ходу игры проводились частые замены. Сами собой сложились правила. Появились авторитетные судьи.
Зимой же поле заливали водой, не дожидаясь, пока окрепнет лед на реке, и с еще большим азартом гоняли шайбу или мячик клюшками. Я сам отковал первую партию коньков, самых простых, таких, что привязываются прямо к валенкам. Клюшки игроки ладили себе сами, в целом придерживаясь определенного шаблона, в остальном – фантазируя, кто во что горазд.
Мы с Александром, неспешно прогуливаясь по крепостной стене, озирали окрестности. Всюду сновали принаряженные по случаю праздника люди. От торжища, что клубилось под нами, они степенно вышагивали к открытым настежь воротам гостиного двора, где уже давно вились дымами костры с кипящими котлами: варилась похлебка, пеклись пирожки, ворочались большие вертела с жареными тушами, откупоривались все новые бочки с квасом и пивом. Все это изобилие непрерывно подавалось на множество столов, за которые рассаживался прибывающий народ. Где семьями, где компаниями; молодежь – та вовсе не присела, все на бегу, на скаку. Хвать горячий пирожок – и бегом на качели, карусели да на игрища скоморошьи! Что меня особенно порадовало, так это отсутствие всякой давки и беспорядка. Чего я резонно опасался, памятуя, какие побоища устраивали любители халявы в век электроники и мирного (мать его!) атома. Правда, в попытке навести порядок власти тогда не находили ничего лучшего, чем нагонять тучу правоохранительных органов. Превратив все праздники в Дни милиции.
Здесь же – тишь да благодать. Тон, конечно, задавали местные, привыкшие к моим новшествам и установленным порядкам, тем более что многим из них скоро выходить на смену – тем, кто организовывает и готовит этот праздник. Глядя на них, и пришедшие из отдаленных земель гости старались соответствовать и особо не выделяться излишней суетой.
Ближе к вечеру как часть шоу гвардейцы покажут мастерство владения оружием, примут вызов от любого в потешном бою. А в финале выступления я лично продемонстрирую приемы рукопашного боя сразу с дюжиной желающих.
Год выдался тяжелый, неурожайный, и если бы не мои старания, то и склады заполнять было бы нечем. А так от соседних селений люд подкормить, позабавить, пусть знают, что, случись опасность – есть кому защитить народ, есть где спрятаться. Посмотрят, на что отдадут своих сыновей. Не в боярскую грабительскую сотню, а на свое же охранение.
Веселье весельем, но я успевал еще доделать кой-какие дела, которые постоянно требовали моего личного внимания и присутствия. По пути потерял молодого князя. Прошелся по цехам, дневную прибыль уложил в хранилище. Ярославна с Димкой да няньками, набегавшись по ярмарке да аттракционам, уже сидели в центре зрительских трибун на почетных местах, а меня то и дело отвлекали, спрашивая каких-то советов да указаний. Александр со свитой сел особняком, с кислой физиономией выслушивая сердитые нашептыванья его постоянных спутников Евпатия да Ратмира. И, судя по всему, их слова молодого князя совсем не радовали.
Явившиеся на забаву кандидаты выходили в центр огороженной площадки: у одних на локтях были белые повязки, у других красные. Красными я отмечал некрещеных людей, с белыми были христианские селяне. Кто от монастырских угодий, кто бояр дворовые люди, а кто вольный, пришлые колонисты, селений коих в окрестности было много.
Численный перевес был у людей с красными повязками, но для меня это не имело значения, главное – провести сравнительный анализ общего количества тех и других, а уж то, как и за что они станут друг дружке морды бить, то не моя забота. У каждого найдется затаенная обида.
Многие народы и племена собрал мой праздник в крепости. И рязанские, и переславские, и суздальские бояре съехались со своими холопами. Вакансий в мое войско было не больше двух десятков, да вот только не каждого мне отдадут. Хотя не зря я велел всем пришлым в гостином дворе извещать, что в моей крепости есть закон, по которому всякий, кто придет, будь то беглый или невольный, получит убежище и защиту. Может случиться так, что мне некоторых холопов боярских даже выкупать не придется. Кулачный бой не вызывал особого интереса у зрителей. Все с нетерпением ждали показательных выступлений стрелков, к которому те готовились почти полгода. Еще среди зевак по наущению верных мне купцов образовалось что-то вроде тотализатора, где принимались ставки на того или иного кандидата, прошедшего в полуфинал, что давало право бросить вызов мне или стрелкам. По правилам последнего поединка все споры будут разрешаться без оружия и брони, только кулаками. Калечить противника не дозволялось, для чего на празднике присутствовали авторитетные судьи из числа уважаемых старост, глав родов и бывших воевод, доживших до старости.
Праздник открывала тяжелая пехота. Бряцая на бегу прямоугольными металлическими щитами, извиваясь, словно сказочная гигантская змея, колонна втянулась на площадь и мгновенно рассыпалась на небольшие группы, накрывшись чешуей из щитов, превратившись в десяток небывало крупных черепах. По толпе прокатился гул удивления. Щиты на мгновение раскрылись, раздался многократно щелкающий, хлесткий звук одновременно выстреливших арбалетов, выпустивших сотни стрел прямо в небо. Зрители восторженно взревели. С лязгом сомкнулись щиты под градом ссыпавшихся сверху стрел, что вызвало еще больший восторг.
Затем стрелки продемонстрировали фигуры построения на поле боя. Групповую и одиночную атаку, мастерство стрельбы из тяжелых арбалетов. Для пущей убедительности я велел повесить на мишени старые кольчуги, чтобы шпионы и зеваки видели убойность моих стрел. Единственный казарский наемник в моей гвардии с лихостью продемонстрировал мастерство отбивания стрел, пущенных в него из охотничьего лука. Техника владения сразу двумя клинками здешним ратникам была известна, но, по всему видно, применялась нечасто. Под конец Наум продемонстрировал мастерство владения копьем. Вот уж кому под горячую руку лучше не попадаться. Мартын, хоть и его родной брат, был куда сдержанней и более отходчив, да и копье не любил, полагаясь все больше на тяжелые предметы типа палицы или булавы.
Финал боевой части праздника меня немного удивил, но морально я был готов к тому, что получу вызов на поединок сразу от большинства не самых последних в ратном деле людей. Были здесь и рязанский воевода – рыжий варяг со своим одноглазым сыном. И два монаха, что в Коломне славились не меньшей удалью, чем мои братья-близнецы. Были мордовские и мокшанские витязи, племенные вожди. И даже охранник булгарского посла взялся со мной силой помериться. На какой-то момент кандидаты между собой заспорили, желающих было больше двадцати, а по требованию турнира должно быть не больше двенадцати. Все они прошли предварительные поединки в довольно жестокой схватке, когда в толпе крепких мужиков, идущих стенка на стенку, надо выбить как можно больше противников, и теперь, уложив своих многочисленных соперников, горели желанием померяться силой со мною. Но я быстро остановил спор, предложив им во время боя занять места тех, кто добровольно выйдет из поединка.
Для меня холодное оружие: мечи и копья, половецкие сабли, казарские кинжалы, сулицы охотников – в первую очередь представляли интерес как кузнечные изделия. А этим добром мои противники были обеспечены солидно, судя по тому, как они обстоятельно от него освобождались, складывая на землю явно не парадное, а побывавшее во многих схватках оружие. Даже скромный монашеский посох представлял собой отменную палицу, ведь неспроста на ней такое количество металлических бляшек, и не раз, видимо, охаживали им лихих людишек, что любят грабить одиноких путников. Лица тоже выдавали бывалых воинов: покрытые шрамами, с характерным прищуром глаз, цепким ощупывающим взглядом изучавшие меня. Привычные вступать в битву вооруженными и защищенными, сейчас, с пустыми руками, они имели лишь численное преимущество. Которое, впрочем, я постараюсь очень быстро свести к минимуму. Иначе эти «отморозки» меня разорвут. Так что я первым делом бросился… бежать! Под свист и улюлюканье толпы, оторвавшись от кинувшихся за мной соперников, я резко остановился и провел мгновенно прием айкидо против первого настигшего меня. Отправив его падать в зрителей; встретил второго выставленным локтем прямо в лицо так, что он брякнулся третьему под ноги, тот, завалившись, получил от меня рубящий удар ребром ладони по шее. Снова улепетываю, кося глазом через плечо, высматривая самых прытких… Хрясь! Влетаю с ходу в чьи-то медвежьи объятья. Вот досада! Проморгал кого-то. Толпа взвыла, предвкушая кульминацию. Щас! Не дождетесь!
И со всей силой бью головой в оскаленное лицо. Еле оторвавшись от набежавшей ватаги, перепрыгнув через упавшего без памяти, уже было предвкушавшего победу противника, немного выровнял дыхание и оглянулся. Набегали сразу трое. Снова прием айкидо, удобный тем, что, используя инерцию нападающего, только придаешь его телу нужное направление. Отправив его в свободное парение за пределы поляны, брякнулся в ноги остальным. Двое или трое перелетели через меня, довольно жестко приземлившись. Я же, вскочив, тут же схлопотал в ухо.
Ну, это уже мелочи! Левой в пузо, правой в челюсть. Кто-то вцепился со спины, чтобы тут же отвалиться, получив локтем в печень. Самыми рьяными себя показали рязанский воевода и коломенские монахи. Черемисы да мордва сразу сдали позиции и после первого же жесткого приземления больше в драку не лезли. Человеческое тело – это шарниры, рычаги, к которым порой даже много сил прикладывать не приходится, чтобы вывернуть, без особых усилий отшвыривая центнер потного тела, а то и все полтора на приличное расстояние. Я, пританцовывая в боксерской стойке, продолжал контролировать ситуацию, отмечая бессильный гнев в лицах противников, упорно поднимающихся с пыльной посыпанной опилками арены, не понимающих, каким коварством или колдовством я смог их одолеть. Тысячи глаз наблюдали за тем, как разъяренные, ревущие от злости и обиды прославленные воины разлетались от меня в разные стороны, утирая кровавые сопли.
Некоторые из них после трех или четырех попыток больше не решались вступать в драку, хоть толпа их и подначивала не сдаваться, бить до конца. Последним остался монах Афанасий, который, похоже, боли вообще не чувствовал или был настолько терпелив, что мои болевые приемы на него не действовали. С покрасневшими от натуги глазами он наваливался на меня всей тушей, стараясь придавить к земле, но у него не получалось. Мне всякий раз удавалось вывернуться, и я продолжал упорно долбить его в солнечное сплетение, чтобы тот окончательно сбил дыхание и не смог больше нападать.
Наконец-то, задыхаясь и скрючиваясь от боли в животе, он ткнулся мне в ноги, от бессильной ярости укусив за щиколотку, вызвав смех у зрителей.
– ВДВ и в Африке ВДВ, – произнес я непонятную для Афанасия фразу, оторвав его от моей ноги и примирительно похлопывая по спине, потащил шатающуюся фигуру неудачливого соперника из круга под одобрительные возгласы довольной увиденным шоу публики.
Выступление показало, что я в не самой плохой форме, но так занят внедрением технологий, что совершенствоваться просто не остается ни сил, ни времени. Как бы там ни было, тысячи свидетелей теперь понесут весть о том, что Коваря даже дюжиной матерых мужиков, хоть и безоружных, а все одно не одолеть. Слухи, толки, небылицы – их нужно лепить, формировать, подкармливать, подстраивать, подкраивать так, чтобы одними только разговорами обо мне отбивалась охота со мной связываться.
Всех, кто бросил мне вызов в этот день, я пригласил за свой стол, поставленный чуть выше остальных, на свежих досках настила у главных ворот. Уходить праздновать во внутреннюю крепость было бы недемократично. Пить да праздновать с Коварем за одним столом допускался не каждый, но поражение в поединке дало такое право побежденным, заставив всех примириться. Возбужденные разговоры о прошедшем бое переводились в шутку, а оба монаха, чуть выпив, так и вовсе полезли обниматься да брататься.
Рязанский воевода, похоже, возгордился тем, что мы вроде как земляки, а та мелочь, что я с трудом понимаю язык, на котором он ко мне всякий раз обращался, его совершенно не смущала.
Ярославна отвела Димку спать, вверила заботливым нянькам и присоединилась к нам, пользуясь случаем побыть со мной. Гости ели и пили, веселились, потешали друг друга забавными историями, когда к столу со стороны гостиного двора подошли десять человек во главе с боярином, судя по одежде. Боярин вел себя вызывающе, дерзко и выказывал некоторую брезгливость ко всем собравшимся за моим столом.
– Ты что ли тот, кто зовется Коварем? Отвечай!
– Ты кто такой? – возмутился захмелевший Наум, поднимаясь с лавки. – Вот я тебе отвечу…
– Уймись, Наум! – Ухватив разъяренного великана за плечи и удерживая его, я обернулся к Ярославне: – Душа моя, ступай в дом, а Наум тебя проводит. Так ведь? – Я подмигнул Науму, и тот, обиженно недоумевая, тем не менее подхватил бережно за локоток Ярославну, исчез с ней в темноте. Тут я развернулся к незваному гостю и изучающе уставился на него. Мне действительно было интересно, что за придурок явился к нашему столу, и, предчувствуя развлечение, я молча скрестил руки на груди, чтобы не было соблазна навешать ему оплеух. Сидящие за столом притихли, тоже почуяв мое настроение.
Не дождавшись ответа, боярин счел, что произвел должное впечатление и подбоченился, выставив вперед ногу, вытряхнул из рукава свиток мелко исписанного пергамента и, потрясая им, загнусавил:
– По повелению ростовского князя Василько Константиновича, сына князя владимирского Константина Всеволодовича, я, боярин Иван Копыто, приказываю тебе, Коварю, как холопу рязанского боярина Дмитрия Игоревича Мещерского и даннику Ингвора, князя Рязанского, подать к нашему обозу две сотни пудов железа, сто щитов, полста коней, три десятка овец и коз – поровну. Триста гривен-кун, сто гривен серебром. Лучников твоих и с ними три тьмы добрых стрел. Подать сею сопроводить разъездом дружинников рязанских до муромских станов и крепостей на нужды похода до скверных булгар, кои срамно поносят христианских слобод да монастырских угодий разоряют от Итиль по левому берегу.
– Ростовский князь, значит, – прошептал я, состроив испуганную гримасу на лице, – повелел мне, боярскому холопу.
– Да, без промедления, – важно пояснил боярин, убирая свиток с требованиями обратно в рукав.
– Смотрю я, ростовский князь решил пойти пощипать булгар да поучить их хорошим манерам. Может, и ко мне, дикарю да нехристю, заглянет? Вразумит убогого, а?
– Княжьему слову воспротивиться вздумал! Смерд! – воскликнул боярин, хлестнув плетью по столешнице. – Четвертуют тебя, мятежника!
В этот момент волна смеха покатилась от моего стола с некоторой задержкой по всему гостиному двору. Охранники и провожатые обнаглевшего боярина столпились вокруг хозяина, не решаясь даже руку протянуть к оружию. Взгляд у них был запуганный, а гонор боярина и вовсе был не понятен. Весь гостиный двор надрывал животы от хохота, глядя на то, как пыжится и тужится от важности полоумный боярин, явившийся в мои владения с подобным требованием. Уж не знаю, на что рассчитывал отправивший ко мне посла незнакомый мне ростовский князь, но посланника своего он подставил, как говорится, под раздачу.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента