Страница:
В совершенстве владея собой, Мендвилл, пока она горевала, никак не проявлял своих намерений, но втайне подумывал о будущем. Он знал, на чем держится мир, знал и человеческую природу: не было еще такой сердечной раны, которую не исцелило бы время. Нужно только набраться терпения и сдерживаться, пока процесс заживления не продвинется достаточно далеко; с остальным он справится играючи.
Надежды капитана Мендвилла были не так уж беспочвенны. Миртль не скрывала, что он ей симпатичен, и сейчас, когда она так страдала и нуждалась в утешении, ее отношение к «кузену» Роберту неизбежно становилось все теплее. Вдобавок он заручился заверениями сэра Эндрю в полной благосклонности и поддержке. Сэр Эндрю весьма прозрачно намекал, что не потерпит в зятьях отступника Лэтимера — этого неблагодарного негодяя, которого он не пустит даже на порог своего дома — из чего капитан не без удовольствия заключил, что путь к сватовству расчищен. До сих пор он продвигался вперед по этому пути осторожно, а сейчас, чуя близкую удачу, скакал в Фэргроув с ворохом новостей, полученных от Дика Уильямса.
Мендвилл свернул на Кинг-стрит, где движение было не слишком оживленным, и, ослабив поводья, устремился к городским воротам. На песчаной пустоши за недостроенными укреплениями, возведение которых началось около двадцати лет назад, но потом было заброшено, он увидел большой отряд милиции, обучавшийся строевым приемам. Провинциальная милиция состояла главным образом из молодых мастеровых. Вид красного мундира Мендвилла вызвал среди них пяток непристойных шуток, отпущенных ему вслед, правда, в относительно добродушном тоне.
Не обращая на них внимания, капитан поскакал во весь опор по старой Индейской тропе через сосновые пустоши — безлюдные песчаные дюны, не оживленные никакой растительностью, кроме сосен, казавшихся черными и источавшими на солнце терпкий аромат. Вскоре он подъехал к рукаву Купера, Бэк-ривер, где дед нынешнего Кэри выстроил Фэргроув. Дорога вела через болото; за ним местность приобретала, наконец, более цветущий вид.
Около двух часов пополудни Мендвилл на взмыленной лошади миновал железные ворота Фэргроува. От них начиналась широкая, приблизительно в милю длиной, аллея, засаженная вирджинскими дубами и рассекавшая надвое парк, разбитый вокруг величественного особняка Эндрю Кэри.
Фэргроув, прямоугольное здание классической архитектуры в стиле королевы Анныnote 16, с белыми жалюзи на высоких окнах, был построен пятьдесят, а то и больше, лет тому назад из кирпича, вывезенного из Англии вместо балласта на кораблях. За прошедшие годы дом немного постарел и потускнел от непогоды, что только дополнительно придало ему благородства. Выходя с аллеи на полукруглую, усыпанную гравием дорожку, можно было легко вообразить себя перед английским сельским замком где-нибудь в Кенте или Суррее. Подъездная дорожка вела к парадной лестнице и портику, а по обе строны от нее под сенью кряжистых кедров тянулись подстриженные газоны; на севере парк обрывался крутым спуском к реке.
Черный грум принял лошадь капитана. Дворецкий Римус провел его в длинную прохладную столовую, где сэр Эндрю, только что вернувшийся с плантации, подкреплялся утренним пуншем. Он был в кавалерийских сапогах; на столе лежали брошенные им перчатки и отделанный серебром хлыст. Сэру Эндрю прислуживала дочь, которая выглядела какой-то вялой отрешенной. Утром она получила письмо от Гарри из Саванны; содержание письма разительно отличалось от того, на что она в душе надеялась, и жизнь казалась ей конченой.
Сэр Эндрю, крупный и грубоватый, выглядевший в своем сером сюртуке и бриджах типичным английским сквайром, поднялся навстречу гостю.
— Роберт, мой мальчик, мы чрезвычайно рады. Римус, пунш для капитана Мендвилла.
Интонация, с которой былы произнесены эти сами по себе малозначащие слова, была самой сердечной, а лицо хозяина выражало искреннюю радость.
Мендвилл склонился перед Миртль и поцеловал кончики ее пальцев. Это была высокая и стройная девушка в узком сиреневом платье; темные локоны обрамляли ее лицо и шею. Она одарила кузена искренней дружеской улыбкой, на мгновение тронувшей ее безжизненные губы, затем подошла к массивному буфету и вместе с Римусом занялась приготовлением пунша.
— Вижу, скука вас порядком уморила, — добродушно пошутил сэр Эдрью. — Непохоже, чтобы губернатор перегружал вас работой.
— Вероятно, это продлится недолго, и, клянусь, чем скорее кончится, тем лучше. — Мендвилл взял с подноса бокал с пуншем и поблагодарил мисс Кэри.
— За погибель всех заговорщиков! — провозгласил он тост и пригубил напиток.
— Аминь, аминь, — торжественно пробасил сэр Эндрю, тогда как Миртль изменилась в лице и отвернулась.
Хозяин и капитан уселись за стол друг напротив друга. Стекло и серебро, казалось, плыли по его гладкой полированной поверхности, отражавшей, словно вода в омуте, силуэт сидящей у окна мисс Кэри. Она повернулась спиной к свету, чтобы никто не заметил ее переживаний.
Сэр Эндрю набил длинную трубку табаком из серебряной табакерки, и Римус поспешил к нему с тонкой зажженной лучиной.
— Предлагать вам трубку, разумеется, бесполезно, — прошамкал баронет с мундштуком в зубах, и брезгливый Мендвилл, не выносивший табачного дыма, с улыбкой согласился.
— Вы многое теряете, Боб. Попробуйте — это же прекрасный табак. С плантаций Лэтимера. — По лицу сэра Эндрю пробежала тень. Он вздохнул: — Негодяй обучился этому делу в Вирджинии, но сам от всех держит в секрете. Скрытная лиса — впрочем, как и во всем остальном. Вам надо попробовать трубку, Мендвилл, она здорово успокаивает.
Но капитан, еще раз улыбнувшись, покачал головой.
— Что нового в Чарлстоне? Мы здесь отрезаны от мира. Вы были вчера на балу у старого Айзарда? Я тоже там был, но Миртль не ездила. Хандрит из-за черной неблагодарности проклятого мерзавца, который мизинца ее не стоит.
— Вы должны привезти ее в четверг на бал к миссис Брютон.
— Непременно.
— Мне туда не хочется, — откликнулась Миртль неуверенно, но капитан мягко возразил:
— Нет-нет, моя дорогая Миртль! Это долг, никак не меньше. Бал дается в честь губернатора, и считается официальным мероприятием. В эти печальные времена лорду Уильяму требуется поддержка каждого лояльно настроенного мужчины и каждой женщины. В самом деле, сэр Эндрю, он просил передать, что сожалеет о вашем отъезде из Чарлстона и что вам лучше было бы вернуться.
Сэр Эндрю начал горячо уверять, что без промедления вернулся бы в город, но там слишком смердит — смрад измены вызывает у него тошноту. В самом деле: сидеть в имении в это время года было для него необычно, и он наверняка не остался бы тут после приезда губернатора, если бы не обстоятельства его последнего посещения Чарлстона и не данная сэром Эндрю клятва, что он не вернется туда до тех пор, пока в этом мерзком месте витает дух мятежа.
Он покинул город в середине февраля, на следующий день после объявленного Провинциальным конгрессом «Дня смирения, поста и молитвы перед всемогущим Господом с благоговейной просьбой к Нему ниспослать королю истинную мудрость, помочь обретению свободы Северной Америкой и отвратить бедствия гражданской войны».
Ничего более кощунственного сэр Эндрю не мог себе представить. Это казалось ему самым великим богохульством, когда-либо исходившим из человеческих уст. Когда же он услыхал, что все места богослужения в Чарлстоне переполнились бездельниками и глупцами, собравшимися на бунтовщическую молитву, когда собственными глазами увидал членов Провинциального конгресса во главе со спикером Палаты общин Лаундсом в пурпурной мантии, алонжевом парике и с серебряным жезлом, которые торжественной процессией шли к церкви святого Филиппа, негодование сэра Эндрю не позволило ему оставаться более в городе, который, как он ожидал, могла в любую минуту постичь та же кара, что обрушилась на Содом и Гоморру.
Он метался в бессильной ярости; немногим мог он выразить свое отвращение к этому событию, но это немногое сделал — закрыл свою резиденцию на Тредд-стрит и уехал, отряхнув со своих ног прах измены.
С тех пор Кэри поселился на плантации и оставался бы там безвыездно, не вызови его вице-король, повиноваться которому он почитал своим святым долгом.
— Мы будем там завтра, Боб, живыми или мертвыми, и умножим число друзей короля. — Поставив таким образом на этом точку, он осведомился о новостях.
Мендвилл напустил на себя печальный вид и, как бы сожалея, что приходится об этом говорить, дал подробный отчет об утренней беседе у губернатора, особо остановившись на выдвинутом Диком Уильямсом обвинении Лэтимера в подлости по отношению к менее влиятельному соседу.
Сэр Эндрю протянул с сомнением:
— На Гарри Лэтимера это непохоже.
Миртль резко поднялась и шагнула к ним от окна.
— Это неправда! — сказала она гневно.
— Я и сам с трудом в это поверил, — дипломатично согласился капитан. — Люди не часто совершают бесчестные поступки не имея на то серьезных оснований, а какие мотивы могли быть у богатого мистера Лэтимера для мелкого воровства? И все же… и все же…— Он на мгновение запнулся, будто преодолевая колебания. — Тот, кто способен забыть свою честь и долг перед королем… — Он не стал продолжать.
— Да, да, — уступил сэр Эндрю с глухим недовольным ворчанием.
— О нет, вы неправы, неправы! — настаивала его дочь. — Между этими поступками — огромная пропасть. Каким бы ни был Гарри, — он не вор; никто не заставит меня поверить в обратное.
Мендвилл понял, что время еще не начинало своей целительной работы.
— Никто не заставит тебя поверить, что он изменник, — раздраженно подхватил баронет, — никто не заставит тебя поверить в его скрытность — а он приезжает и уезжает украдкой, как вор.
— Кстати, это напомнило мне, — произнес капитан Мендвилл, — что он сейчас в Чарлстоне.
В изумленных взглядах обоих застыл немой вопрос.
— Я узнал об этом все от того же Уильямса. Он утверждал, что видел его сегодня утром.
— Так почему, ради всего святого, вы его не арестовали?
— Нет, папа! — Миртль положила руку ему на плечо.
— Девочка моя! Этот субъект больше тебе никто.
Мендвилл желал бы разделить его уверенность. Между тем, он отвечал на возмущенное восклицание сэра Эндрю:
— Лорд Уильям уже собирался подписать ордер, но… — он заколебался.
— Ну? Что «но»?
— Я убедил его не делать этого.
— Вы убедили его?! — весь облик сэра Эндрю выражал недоумение, — Но почему?
— Это было бы неразумно. Мы хотим избежать открытого конфликта и избегаем любых действий, которые могут к нему привести. Мистер Лэтимер — нечто вроде героя черни, а мы не хотим провоцировать толпу на поступки, требующие возмездия.
— Видит Бог, они его заслуживают.
— Может быть. И все же это опасно. Лорд Уильям это понимает. Кроме того, сэр Эндрю, есть и другая причина. Что бы ни сделал мистер Лэтимер, он все же дорог вашему сердцу.
— Я вырвал его оттуда, — гневно отрубил сэр Эндрю.
— Но остается еще Миртль, — со вздохом сказал капитан.
— Как вы добры! — Глаза Миртль благодарно увлажнились.
— Добры! — прорычал баронет, — Добры! Пренебречь своей прямой обязанностью!
— Сомневаюсь, что мне следует выполнять свои обязанности ценою вашего страдания, пускай даже легкого. Вы стали так мне дороги за эти месяцы, что я не могу не считаться с вашими чувствами.
Вдруг, прежде чем сэр Кэри или Миртль успели найти подходящие слова в ответ на подобое признание, дверь распахнулась, и Римус радостно объявил:
— Маса Гарри, сэр.
Старому дворецкому никогда не пришло бы в голову, что для визита мастера Гарри могут существовать какие-то препятствия, поэтому и проводил его сразу в столовую, где находился сэр Эндрю.
Надежды капитана Мендвилла были не так уж беспочвенны. Миртль не скрывала, что он ей симпатичен, и сейчас, когда она так страдала и нуждалась в утешении, ее отношение к «кузену» Роберту неизбежно становилось все теплее. Вдобавок он заручился заверениями сэра Эндрю в полной благосклонности и поддержке. Сэр Эндрю весьма прозрачно намекал, что не потерпит в зятьях отступника Лэтимера — этого неблагодарного негодяя, которого он не пустит даже на порог своего дома — из чего капитан не без удовольствия заключил, что путь к сватовству расчищен. До сих пор он продвигался вперед по этому пути осторожно, а сейчас, чуя близкую удачу, скакал в Фэргроув с ворохом новостей, полученных от Дика Уильямса.
Мендвилл свернул на Кинг-стрит, где движение было не слишком оживленным, и, ослабив поводья, устремился к городским воротам. На песчаной пустоши за недостроенными укреплениями, возведение которых началось около двадцати лет назад, но потом было заброшено, он увидел большой отряд милиции, обучавшийся строевым приемам. Провинциальная милиция состояла главным образом из молодых мастеровых. Вид красного мундира Мендвилла вызвал среди них пяток непристойных шуток, отпущенных ему вслед, правда, в относительно добродушном тоне.
Не обращая на них внимания, капитан поскакал во весь опор по старой Индейской тропе через сосновые пустоши — безлюдные песчаные дюны, не оживленные никакой растительностью, кроме сосен, казавшихся черными и источавшими на солнце терпкий аромат. Вскоре он подъехал к рукаву Купера, Бэк-ривер, где дед нынешнего Кэри выстроил Фэргроув. Дорога вела через болото; за ним местность приобретала, наконец, более цветущий вид.
Около двух часов пополудни Мендвилл на взмыленной лошади миновал железные ворота Фэргроува. От них начиналась широкая, приблизительно в милю длиной, аллея, засаженная вирджинскими дубами и рассекавшая надвое парк, разбитый вокруг величественного особняка Эндрю Кэри.
Фэргроув, прямоугольное здание классической архитектуры в стиле королевы Анныnote 16, с белыми жалюзи на высоких окнах, был построен пятьдесят, а то и больше, лет тому назад из кирпича, вывезенного из Англии вместо балласта на кораблях. За прошедшие годы дом немного постарел и потускнел от непогоды, что только дополнительно придало ему благородства. Выходя с аллеи на полукруглую, усыпанную гравием дорожку, можно было легко вообразить себя перед английским сельским замком где-нибудь в Кенте или Суррее. Подъездная дорожка вела к парадной лестнице и портику, а по обе строны от нее под сенью кряжистых кедров тянулись подстриженные газоны; на севере парк обрывался крутым спуском к реке.
Черный грум принял лошадь капитана. Дворецкий Римус провел его в длинную прохладную столовую, где сэр Эндрю, только что вернувшийся с плантации, подкреплялся утренним пуншем. Он был в кавалерийских сапогах; на столе лежали брошенные им перчатки и отделанный серебром хлыст. Сэру Эндрю прислуживала дочь, которая выглядела какой-то вялой отрешенной. Утром она получила письмо от Гарри из Саванны; содержание письма разительно отличалось от того, на что она в душе надеялась, и жизнь казалась ей конченой.
Сэр Эндрю, крупный и грубоватый, выглядевший в своем сером сюртуке и бриджах типичным английским сквайром, поднялся навстречу гостю.
— Роберт, мой мальчик, мы чрезвычайно рады. Римус, пунш для капитана Мендвилла.
Интонация, с которой былы произнесены эти сами по себе малозначащие слова, была самой сердечной, а лицо хозяина выражало искреннюю радость.
Мендвилл склонился перед Миртль и поцеловал кончики ее пальцев. Это была высокая и стройная девушка в узком сиреневом платье; темные локоны обрамляли ее лицо и шею. Она одарила кузена искренней дружеской улыбкой, на мгновение тронувшей ее безжизненные губы, затем подошла к массивному буфету и вместе с Римусом занялась приготовлением пунша.
— Вижу, скука вас порядком уморила, — добродушно пошутил сэр Эдрью. — Непохоже, чтобы губернатор перегружал вас работой.
— Вероятно, это продлится недолго, и, клянусь, чем скорее кончится, тем лучше. — Мендвилл взял с подноса бокал с пуншем и поблагодарил мисс Кэри.
— За погибель всех заговорщиков! — провозгласил он тост и пригубил напиток.
— Аминь, аминь, — торжественно пробасил сэр Эндрю, тогда как Миртль изменилась в лице и отвернулась.
Хозяин и капитан уселись за стол друг напротив друга. Стекло и серебро, казалось, плыли по его гладкой полированной поверхности, отражавшей, словно вода в омуте, силуэт сидящей у окна мисс Кэри. Она повернулась спиной к свету, чтобы никто не заметил ее переживаний.
Сэр Эндрю набил длинную трубку табаком из серебряной табакерки, и Римус поспешил к нему с тонкой зажженной лучиной.
— Предлагать вам трубку, разумеется, бесполезно, — прошамкал баронет с мундштуком в зубах, и брезгливый Мендвилл, не выносивший табачного дыма, с улыбкой согласился.
— Вы многое теряете, Боб. Попробуйте — это же прекрасный табак. С плантаций Лэтимера. — По лицу сэра Эндрю пробежала тень. Он вздохнул: — Негодяй обучился этому делу в Вирджинии, но сам от всех держит в секрете. Скрытная лиса — впрочем, как и во всем остальном. Вам надо попробовать трубку, Мендвилл, она здорово успокаивает.
Но капитан, еще раз улыбнувшись, покачал головой.
— Что нового в Чарлстоне? Мы здесь отрезаны от мира. Вы были вчера на балу у старого Айзарда? Я тоже там был, но Миртль не ездила. Хандрит из-за черной неблагодарности проклятого мерзавца, который мизинца ее не стоит.
— Вы должны привезти ее в четверг на бал к миссис Брютон.
— Непременно.
— Мне туда не хочется, — откликнулась Миртль неуверенно, но капитан мягко возразил:
— Нет-нет, моя дорогая Миртль! Это долг, никак не меньше. Бал дается в честь губернатора, и считается официальным мероприятием. В эти печальные времена лорду Уильяму требуется поддержка каждого лояльно настроенного мужчины и каждой женщины. В самом деле, сэр Эндрю, он просил передать, что сожалеет о вашем отъезде из Чарлстона и что вам лучше было бы вернуться.
Сэр Эндрю начал горячо уверять, что без промедления вернулся бы в город, но там слишком смердит — смрад измены вызывает у него тошноту. В самом деле: сидеть в имении в это время года было для него необычно, и он наверняка не остался бы тут после приезда губернатора, если бы не обстоятельства его последнего посещения Чарлстона и не данная сэром Эндрю клятва, что он не вернется туда до тех пор, пока в этом мерзком месте витает дух мятежа.
Он покинул город в середине февраля, на следующий день после объявленного Провинциальным конгрессом «Дня смирения, поста и молитвы перед всемогущим Господом с благоговейной просьбой к Нему ниспослать королю истинную мудрость, помочь обретению свободы Северной Америкой и отвратить бедствия гражданской войны».
Ничего более кощунственного сэр Эндрю не мог себе представить. Это казалось ему самым великим богохульством, когда-либо исходившим из человеческих уст. Когда же он услыхал, что все места богослужения в Чарлстоне переполнились бездельниками и глупцами, собравшимися на бунтовщическую молитву, когда собственными глазами увидал членов Провинциального конгресса во главе со спикером Палаты общин Лаундсом в пурпурной мантии, алонжевом парике и с серебряным жезлом, которые торжественной процессией шли к церкви святого Филиппа, негодование сэра Эндрю не позволило ему оставаться более в городе, который, как он ожидал, могла в любую минуту постичь та же кара, что обрушилась на Содом и Гоморру.
Он метался в бессильной ярости; немногим мог он выразить свое отвращение к этому событию, но это немногое сделал — закрыл свою резиденцию на Тредд-стрит и уехал, отряхнув со своих ног прах измены.
С тех пор Кэри поселился на плантации и оставался бы там безвыездно, не вызови его вице-король, повиноваться которому он почитал своим святым долгом.
— Мы будем там завтра, Боб, живыми или мертвыми, и умножим число друзей короля. — Поставив таким образом на этом точку, он осведомился о новостях.
Мендвилл напустил на себя печальный вид и, как бы сожалея, что приходится об этом говорить, дал подробный отчет об утренней беседе у губернатора, особо остановившись на выдвинутом Диком Уильямсом обвинении Лэтимера в подлости по отношению к менее влиятельному соседу.
Сэр Эндрю протянул с сомнением:
— На Гарри Лэтимера это непохоже.
Миртль резко поднялась и шагнула к ним от окна.
— Это неправда! — сказала она гневно.
— Я и сам с трудом в это поверил, — дипломатично согласился капитан. — Люди не часто совершают бесчестные поступки не имея на то серьезных оснований, а какие мотивы могли быть у богатого мистера Лэтимера для мелкого воровства? И все же… и все же…— Он на мгновение запнулся, будто преодолевая колебания. — Тот, кто способен забыть свою честь и долг перед королем… — Он не стал продолжать.
— Да, да, — уступил сэр Эндрю с глухим недовольным ворчанием.
— О нет, вы неправы, неправы! — настаивала его дочь. — Между этими поступками — огромная пропасть. Каким бы ни был Гарри, — он не вор; никто не заставит меня поверить в обратное.
Мендвилл понял, что время еще не начинало своей целительной работы.
— Никто не заставит тебя поверить, что он изменник, — раздраженно подхватил баронет, — никто не заставит тебя поверить в его скрытность — а он приезжает и уезжает украдкой, как вор.
— Кстати, это напомнило мне, — произнес капитан Мендвилл, — что он сейчас в Чарлстоне.
В изумленных взглядах обоих застыл немой вопрос.
— Я узнал об этом все от того же Уильямса. Он утверждал, что видел его сегодня утром.
— Так почему, ради всего святого, вы его не арестовали?
— Нет, папа! — Миртль положила руку ему на плечо.
— Девочка моя! Этот субъект больше тебе никто.
Мендвилл желал бы разделить его уверенность. Между тем, он отвечал на возмущенное восклицание сэра Эндрю:
— Лорд Уильям уже собирался подписать ордер, но… — он заколебался.
— Ну? Что «но»?
— Я убедил его не делать этого.
— Вы убедили его?! — весь облик сэра Эндрю выражал недоумение, — Но почему?
— Это было бы неразумно. Мы хотим избежать открытого конфликта и избегаем любых действий, которые могут к нему привести. Мистер Лэтимер — нечто вроде героя черни, а мы не хотим провоцировать толпу на поступки, требующие возмездия.
— Видит Бог, они его заслуживают.
— Может быть. И все же это опасно. Лорд Уильям это понимает. Кроме того, сэр Эндрю, есть и другая причина. Что бы ни сделал мистер Лэтимер, он все же дорог вашему сердцу.
— Я вырвал его оттуда, — гневно отрубил сэр Эндрю.
— Но остается еще Миртль, — со вздохом сказал капитан.
— Как вы добры! — Глаза Миртль благодарно увлажнились.
— Добры! — прорычал баронет, — Добры! Пренебречь своей прямой обязанностью!
— Сомневаюсь, что мне следует выполнять свои обязанности ценою вашего страдания, пускай даже легкого. Вы стали так мне дороги за эти месяцы, что я не могу не считаться с вашими чувствами.
Вдруг, прежде чем сэр Кэри или Миртль успели найти подходящие слова в ответ на подобое признание, дверь распахнулась, и Римус радостно объявил:
— Маса Гарри, сэр.
Старому дворецкому никогда не пришло бы в голову, что для визита мастера Гарри могут существовать какие-то препятствия, поэтому и проводил его сразу в столовую, где находился сэр Эндрю.
Глава V. Мятежник
Быстрыми, легкими шагами, с треуголкой и тяжелым хлыстом под мышкой, в комнату вошел Гарри Лэтимер.
Старый негр прикрыл дверь снаружи, и в комнате воцарилось молчание.
Сэр Эндрю, капитан Мендвилл и мисс Кэри застыли на месте. Оба джентльмена — старый и молодой — сидели; девушка, чье дыхание участилось, стояла позади отца, держась рукою за высокую спинку кресла.
Читатель, разумеется, представляет, сколь противоречивые чувства бушевали в душе каждого из них, и понимает, что над всеми этими чувствами в тот момент преобладало нескрываемое изумление. Самым глубоим оно было у капитана Мендвилла. Он был не просто изумлен — он был озадачен. Ибо высокий и стройный молодой человек, стоящий перед ними и стягивающий перчатки, кого-то сильно ему напоминал. Он где-то уже видел этого человека и говорил с ним. Капитан Мендвилл напряг свою память, лихорадочно вспоминая, когда и где это могло произойти. Но только одну минуту. Постепенно фигура, с которой он не сводил глаз, подверглась перед его внутренним взором метаморфозе. Модно скроенный, длинный сюртук уступил место поношенной коричневой куртке; изящные холеные руки стали грубыми и неопрятными; волнистые бронзовые волосы с аккуратно вплетенной в косицу муаровой лентой свободно рассыпались вокруг худой бледной физиономии с пронзительно синими глазами и насмешливым ртом.
Кулак капитана Мендвилла обрушился на красное дерево с такой силой, что бокалы и серебро на столе задребезжали; он привстал в кресле, потеряв самообладание.
— Дик Уильямс! — вскричал он и простонал: — Боже мой!
Мистер Лэтимер поклонился с сардонической усмешкой:
— Ваш покорный слуга, капитан Мендвилл. Я разделяю ваши чувства.
Мендвилл ничего не ответил. Его мысли мгновенно перенеслись к событиям сегодняшнего утра. Он попытался сообразить, как много сведений разнюхал этот дерзкий шпион, который полностью одурачил их с губернатором при помощи Чини, чья необъяснимая измена теперь тоже стала очевидной.
Сэр Эндрю, слишком поглощенный собственными чувствами, чтобы обратить должное внимание на этот непонятный обмен репликами, яростно взорвался:
— Мой Бог! И у тебя хватило наглости показаться нам на глаза? Теперь, когда с тебя сорвана личина и мы знаем, кто ты таков?
— Сэр, вы не знаете обо мне ничего такого, чего я мог бы стыдиться.
— Потому что у тебя нет стыда! — задохнулся сэр Эндрю и нетерпеливо сбросил с плеча трепещущую ладонь Миртль.
Лэтимер глядел на него с грустью.
— Сэр Эндрю, — подчеркнуто мягко начал он, — разве между нами непременно должна идти война, если мы по-разному смотрим на вопросы политики и правосудия? Во всем мире нет человека, которого я уважал бы больше, чем вас…
— Избавьте меня от этого, — оборвал баронет. — Когда я встречу более неблагодарного предателя, я, может быть, возненавижу его сильнее. Но вряд ли такой отыщется.
Бледность Лэтимера усилилась, под его глазами обозначились тени.
— Чем же я неблагодарный? — спросил он тихо.
— Вам еще требуется объяснять? Мог ли любой отец сделать для вас больше, чем сделал я? Годами, пока вы были мальчиком, пока учились в Англии, я управлял вашими имениями, присматривал за ними, подчас в ущерб своему собственному. Ваш отец оставил вас состоятельным человеком, но моими усилиями ваше состояние утроилось, и теперь вы богатейший человек в Каролине, а может быть, и во всей Америке. И это приумноженное мной состояние вы транжирите, стараясь разрушить все, что мне дорого и свято, и намереваясь уничтожить алтари, которым я поклоняюсь.
— А если я сумею доказать, что это алтари ложных богов?
— Ложных богов?! Вы мне омерзительны!..
— Сэр Эндрю! — Лэтимер умоляюще протянул руки, — дайте мне возможность оправдаться.
— Оправдаться! Какие могут быть оправдания тому, что вы творите и что уже натворили?
Он не добавил бы к этому ничего, но на помощь Лэтимеру пришла Миртль:
— Папа, ведь нужно только выслушать. — Ее просьба возникла из глубоко затаенного в сердце желания: она надеялась найти в его словах что-нибудь такое, что могло бы смягчить приговор, вынесенный в ее письме и не достигший своей настоящей цели — вернуть Гарри с неправедной стези.
Мендвилл, мысленно проклиная болтливость и доверчивость губернатора, совершенно растерялся и не знал, как теперь себя вести. Ему теперь необходимо было заботиться о соблюдении своих же взаимоисключающих интересов, и он молча выжидал — словно игрок, который не может решить, какую выбрать тактику.
— Сэр Эндрю, — начал Лэтимер, — вы живете в богатой, беззаботной провинции, еще по-настоящему не ощутившей тяжелую руку короля, и не имеете представления о том, что происходит на Севере.
Однако сэр Эндрю не собирался вступать в политический диспут.
— Не могу? — И он закашлялся язвительным смехом. — Я не могу! Предательство — вот что происходит на Севере! И вы приложили к этому руку, замышляя против своего короля Бог весть какие козни.
— В ваших словах мало правды, — возразил Лэтимер.
— Вы полагаете, нам не было доложено?
— Доложено… — Лэтимер обратил проницательный взгляд на капитана Мендвилла и чуть поклонился ему, — похоже, я становлюсь важной птицей, если имею честь быть предметом ваших докладов, сэр.
— Мне, как конюшему его светлости губернатора, вменены определенные обязанности. — Мендвилл пожал плечами. — Возможно, мистер Лэтимер, вы не принимаете этого в расчет.
— Помилуйте, сэр! — Свойственная Лэтимеру сдержанная ирония, за которой при желании можно было углядеть скрытую издевку, уже начинала раздражать капитана. — Утром я удовлетворил свое любопытство касательно круга ваших обязанностей. — Капитан невольно покраснел. — Но ваши доклады — или, по меньшей мере, выводы из них — не вполне точны. У меня даже сложилось впечатление, что верные умозаключения не входят в обязанности чиновников.
Он опять обратился к сэру Эндрю, который с трудом себя сдерживал и только наполовину понимал происходящее между Лэтимером и конюшим.
— Возможно, я и строил козни, но никак не против короля. Я не отношу себя к экстремистам, требующим немедленной независимости. Напротив, я из тех, кто пытается, вопреки всем провокациям, сохранить мир и поддержать конституционализм против попыток ввергнуть провинцию в пучину насилия.
Баронет ограничился насмешкой:
— Так это заботясь о мире, вы организовали налет на арсенал?
Лэтимер снова метнул взгляд на Мендвилла.
— Ваши доклады были очень подробными, капитан Мендвилл.
На сей раз капитан ответил колкостью на колкость:
— Видите ли, мистер Лэтимер, изредка и чиновники способны на умозаключения.
Но Лэтимер осадил его репликой:
— Это не умозаключение, капитан, это всего лишь информация. То, за чем я приходил и что получил сегодня утром. А до остального, — и, не давая капитану времени на ответ, он вновь повернулся к сэру Эндрю, — мы хотим избежать у нас того, что случилось в Бостоне, когда британские войска расстреливали британских подданных. Si vis pacem, para bellumnote 17 — мудрое изречение. Нам не оставили другого выбора, когда Англия или, вернее, английский король и его слишком угодливый кабинет министров начали угрожать британской колонии, как вражеской стране. Мы готовимся к войне, дабы избежать ее. Какими доводами убедить министров принять наши петиции, рассмотреть наши жалобы и устранить несправедливость вместо того, чтобы посредством грубой силы принуждать нас повиноваться?
— Бог мой! Вы — сумасшедший! Точно, сумасшедший!
Капитан Мендвилл вмешался вкрадчиво:
— Разве не сам Бостон своею непокорностью навлек на себя беды?
— Да! Что вы ответите на это? — требовательно подхватил сэр Эндрю.
— Непокорность? — слегка пожал плечами мистер Лэтимер. — Чему же Бостон должен был покориться? Покорность свободных людей исполнительной власти есть не что иное, как подчинение законам, которые они сами для себя вырабатывают.
— Вы цитируете доктора Франклина, надо полагать, — сказал капитан, подозревая подвох.
— Я цитирую одно из писем Юниуса, капитан Мендвилл, — одно из писем, адресованных королю и кабинету, которые столь безрассудны, что угрожают свободам англичан не только в колониях, но и в самой Англии.
Сэр Эндрю зашелся от негодования:
— Вы назвали его величество безрассудным?!
— Вероятно, это несколько шокирует. Но сама по себе подобная возможность не может отвергаться.
— Не может?! — рявкнул сэр Эндрю, — Я отвергаю ее — как отвергаю каждый надуманный предлог для мятежа! Проклятое евангелие этих «Сыновей Свободы»! «Сыновья Свободы»! — Он фыркнул, — Сыновья измены!
Лэтимер поддался минутной вспышке обиды.
— Англичанин и член Палаты общин, над которым вы издеваетесь, отзывался о нашей приверженности свободе с восхищением.
— Нисколько не сомневаюсь. В Англии тоже есть бунтовщики, как в Америке остались верноподданные.
— Да, но со временем, по всей видимости, станет больше первых и меньше последних. Ибо, повторяю, сэр, нет никакой ссоры между Англией и Америкой. Независимости, в результате которой Британия может потерять североамериканские колонии, желают лишь очень немногие из нас. Но она может оказаться единственным выходом. И это будет заслугой нерасчетливого короля, который, хотя и гордится титулом британского…
Но ему не дали возможности закончить. Сэр Эндрю вскочил, вне себя от бешенства:
— Вы бесчестный предатель! Боже мой! Как вы смеете произносить такие речи в моем доме? Вы слышали его, Роберт? Вы-то, конечно, знаете свой долг!
Капитан Мендвилл тоже приподнялся. Ему было явно не по себе.
— Роберт! — крикнула Миртль. Она поняла намерения отца в отношении Гарри и в волнении опустила обязательное церемонное «кузен» перед именем. И Лэтимер, и Мендвилл заметили это, хотя оба были поглощены более серьезными проблемами.
— Умоляю вас, не бойтесь, дорогая Миртль, — успокоил ее капитан и повернулся к наблюдавшему за ним Лэтимеру. — Здесь, под крышей сэра Эндрю, у меня нет возможности должным образом реагировать на ваши слова.
Горбинка на носу мистера Лэтимера обозначилась сильнее.
— Если вы хотите сказать, сэр, что сожалеете об этом, я буду счастлив повторить их в любом месте и в любое время, когда и где вам будет угодно.
В отчаянии Миртль снова вмешалась, даже не подозревая о том, что причина их явной враждебности друг к другу заключалась скорее в ней, чем в политических разногласиях.
— Гарри, ты ведешь себя, как безумец! Роберт, пожалуйста, не принимайте его слова всерьез.
— Не буду. — Мендвилл отвесил Лэтимеру легкий поклон. — Боюсь, вы меня неправильно поняли, сэр. Я только хотел сказать, что ношу форму офицера его величества, и этим продиктованы мои действия, — обезоруживающе пояснил он.
— Вряд ли вы захотели бы сказать другое.
Сэр Эндрю, с лицом багровым, точно тутовые ягоды, наконец пустил в ход свой самый веский аргумент:
— Оставьте мой дом, сэр! Немедленно! Я надеялся, что что не увижу вас больше, но вы приходите и оскорбляете мой слух своими гнусными речами…
— Сэр, это не входило в мои намерения, — остановил его Лэтимер, — я приехал исключительно для того, чтобы оказать вам одну услугу.
— Не желаю принимать от вас никаких услуг! Убирайтесь, или я прикажу вас вышвырнуть!
Миртль стояла за спиной сэра Эндрю бледная, расстроенная, ей страстно хотелось помешать ссоре, попытаться восстановить мир между отцом и любимым человеком — ведь она любила его по-прежнему, — но она не смела. Баронет разбушевался не на шутку.
— Дело, которое меня сюда привело, — холодно настаивал Лэтимер, — касается Габриэля Фезерстона.
Он уловил резкий вздох сэра Энрью и заметил, как внезапно насторожился капитан Мендвилл, но и непосвященному было бы видно, как глубоко они поражены. Их выдавали лица. Он выдержал паузу, пристально глядя в злые глаза баронета.
— Вы поступили бы мудро, если бы приказали вашему управляющему отправить своего сына подальше из Чарлстона и вообще из провинции еще до наступления вечера.
Уже второй раз за сегодняшний день Мендвилл, обычно так хорошо владеющий собой, испытывал глубокое потрясение.
Мистер Лэтимер улыбнулся одними губами.
— Капитан Мендвилл, кажется, понимает, в чем дело.
— Что вы имеете в виду? — Сэр Эндрю справился с собой настолько, что смог задать вопрос.
— Если Габриэль Фезерстон не окажется к вечеру вне досягаемости Сыновей Свободы, то наверняка будет повешен, а предварительно, вероятно, обмазан дегтем и вывалян в перьях.
— Габриэль Фезерстон? — Щеки баронета неприятно побелели.
— Я вижу, — констатировал Лэтимер, — для вас не секрет, чем он занимается. Особый род королевской службы, на которую его нанял капитан Мендвилл.
— Я нанял? — переспросил Мендвилл.
Лэтимер моментально обернулся к нему.
— Лорд Уильям Кемпбелл, — сказал он с сарказмом, — не отличается осмотрительностью. Его можно легко вызвать на откровенность, причем без всякого с его стороны расчета на личную выгоду, который, наоборот, притупил вашу собственную сообразительность, капитан. Бывает, личный интерес становится повязкой на глазах осторожности. Это и случилось с вами утром, как мне представляется.
— Вы — подлый шпион! — взъярился Мендвилл.
Лэтимер демонстративно пожал плечами.
Старый негр прикрыл дверь снаружи, и в комнате воцарилось молчание.
Сэр Эндрю, капитан Мендвилл и мисс Кэри застыли на месте. Оба джентльмена — старый и молодой — сидели; девушка, чье дыхание участилось, стояла позади отца, держась рукою за высокую спинку кресла.
Читатель, разумеется, представляет, сколь противоречивые чувства бушевали в душе каждого из них, и понимает, что над всеми этими чувствами в тот момент преобладало нескрываемое изумление. Самым глубоим оно было у капитана Мендвилла. Он был не просто изумлен — он был озадачен. Ибо высокий и стройный молодой человек, стоящий перед ними и стягивающий перчатки, кого-то сильно ему напоминал. Он где-то уже видел этого человека и говорил с ним. Капитан Мендвилл напряг свою память, лихорадочно вспоминая, когда и где это могло произойти. Но только одну минуту. Постепенно фигура, с которой он не сводил глаз, подверглась перед его внутренним взором метаморфозе. Модно скроенный, длинный сюртук уступил место поношенной коричневой куртке; изящные холеные руки стали грубыми и неопрятными; волнистые бронзовые волосы с аккуратно вплетенной в косицу муаровой лентой свободно рассыпались вокруг худой бледной физиономии с пронзительно синими глазами и насмешливым ртом.
Кулак капитана Мендвилла обрушился на красное дерево с такой силой, что бокалы и серебро на столе задребезжали; он привстал в кресле, потеряв самообладание.
— Дик Уильямс! — вскричал он и простонал: — Боже мой!
Мистер Лэтимер поклонился с сардонической усмешкой:
— Ваш покорный слуга, капитан Мендвилл. Я разделяю ваши чувства.
Мендвилл ничего не ответил. Его мысли мгновенно перенеслись к событиям сегодняшнего утра. Он попытался сообразить, как много сведений разнюхал этот дерзкий шпион, который полностью одурачил их с губернатором при помощи Чини, чья необъяснимая измена теперь тоже стала очевидной.
Сэр Эндрю, слишком поглощенный собственными чувствами, чтобы обратить должное внимание на этот непонятный обмен репликами, яростно взорвался:
— Мой Бог! И у тебя хватило наглости показаться нам на глаза? Теперь, когда с тебя сорвана личина и мы знаем, кто ты таков?
— Сэр, вы не знаете обо мне ничего такого, чего я мог бы стыдиться.
— Потому что у тебя нет стыда! — задохнулся сэр Эндрю и нетерпеливо сбросил с плеча трепещущую ладонь Миртль.
Лэтимер глядел на него с грустью.
— Сэр Эндрю, — подчеркнуто мягко начал он, — разве между нами непременно должна идти война, если мы по-разному смотрим на вопросы политики и правосудия? Во всем мире нет человека, которого я уважал бы больше, чем вас…
— Избавьте меня от этого, — оборвал баронет. — Когда я встречу более неблагодарного предателя, я, может быть, возненавижу его сильнее. Но вряд ли такой отыщется.
Бледность Лэтимера усилилась, под его глазами обозначились тени.
— Чем же я неблагодарный? — спросил он тихо.
— Вам еще требуется объяснять? Мог ли любой отец сделать для вас больше, чем сделал я? Годами, пока вы были мальчиком, пока учились в Англии, я управлял вашими имениями, присматривал за ними, подчас в ущерб своему собственному. Ваш отец оставил вас состоятельным человеком, но моими усилиями ваше состояние утроилось, и теперь вы богатейший человек в Каролине, а может быть, и во всей Америке. И это приумноженное мной состояние вы транжирите, стараясь разрушить все, что мне дорого и свято, и намереваясь уничтожить алтари, которым я поклоняюсь.
— А если я сумею доказать, что это алтари ложных богов?
— Ложных богов?! Вы мне омерзительны!..
— Сэр Эндрю! — Лэтимер умоляюще протянул руки, — дайте мне возможность оправдаться.
— Оправдаться! Какие могут быть оправдания тому, что вы творите и что уже натворили?
Он не добавил бы к этому ничего, но на помощь Лэтимеру пришла Миртль:
— Папа, ведь нужно только выслушать. — Ее просьба возникла из глубоко затаенного в сердце желания: она надеялась найти в его словах что-нибудь такое, что могло бы смягчить приговор, вынесенный в ее письме и не достигший своей настоящей цели — вернуть Гарри с неправедной стези.
Мендвилл, мысленно проклиная болтливость и доверчивость губернатора, совершенно растерялся и не знал, как теперь себя вести. Ему теперь необходимо было заботиться о соблюдении своих же взаимоисключающих интересов, и он молча выжидал — словно игрок, который не может решить, какую выбрать тактику.
— Сэр Эндрю, — начал Лэтимер, — вы живете в богатой, беззаботной провинции, еще по-настоящему не ощутившей тяжелую руку короля, и не имеете представления о том, что происходит на Севере.
Однако сэр Эндрю не собирался вступать в политический диспут.
— Не могу? — И он закашлялся язвительным смехом. — Я не могу! Предательство — вот что происходит на Севере! И вы приложили к этому руку, замышляя против своего короля Бог весть какие козни.
— В ваших словах мало правды, — возразил Лэтимер.
— Вы полагаете, нам не было доложено?
— Доложено… — Лэтимер обратил проницательный взгляд на капитана Мендвилла и чуть поклонился ему, — похоже, я становлюсь важной птицей, если имею честь быть предметом ваших докладов, сэр.
— Мне, как конюшему его светлости губернатора, вменены определенные обязанности. — Мендвилл пожал плечами. — Возможно, мистер Лэтимер, вы не принимаете этого в расчет.
— Помилуйте, сэр! — Свойственная Лэтимеру сдержанная ирония, за которой при желании можно было углядеть скрытую издевку, уже начинала раздражать капитана. — Утром я удовлетворил свое любопытство касательно круга ваших обязанностей. — Капитан невольно покраснел. — Но ваши доклады — или, по меньшей мере, выводы из них — не вполне точны. У меня даже сложилось впечатление, что верные умозаключения не входят в обязанности чиновников.
Он опять обратился к сэру Эндрю, который с трудом себя сдерживал и только наполовину понимал происходящее между Лэтимером и конюшим.
— Возможно, я и строил козни, но никак не против короля. Я не отношу себя к экстремистам, требующим немедленной независимости. Напротив, я из тех, кто пытается, вопреки всем провокациям, сохранить мир и поддержать конституционализм против попыток ввергнуть провинцию в пучину насилия.
Баронет ограничился насмешкой:
— Так это заботясь о мире, вы организовали налет на арсенал?
Лэтимер снова метнул взгляд на Мендвилла.
— Ваши доклады были очень подробными, капитан Мендвилл.
На сей раз капитан ответил колкостью на колкость:
— Видите ли, мистер Лэтимер, изредка и чиновники способны на умозаключения.
Но Лэтимер осадил его репликой:
— Это не умозаключение, капитан, это всего лишь информация. То, за чем я приходил и что получил сегодня утром. А до остального, — и, не давая капитану времени на ответ, он вновь повернулся к сэру Эндрю, — мы хотим избежать у нас того, что случилось в Бостоне, когда британские войска расстреливали британских подданных. Si vis pacem, para bellumnote 17 — мудрое изречение. Нам не оставили другого выбора, когда Англия или, вернее, английский король и его слишком угодливый кабинет министров начали угрожать британской колонии, как вражеской стране. Мы готовимся к войне, дабы избежать ее. Какими доводами убедить министров принять наши петиции, рассмотреть наши жалобы и устранить несправедливость вместо того, чтобы посредством грубой силы принуждать нас повиноваться?
— Бог мой! Вы — сумасшедший! Точно, сумасшедший!
Капитан Мендвилл вмешался вкрадчиво:
— Разве не сам Бостон своею непокорностью навлек на себя беды?
— Да! Что вы ответите на это? — требовательно подхватил сэр Эндрю.
— Непокорность? — слегка пожал плечами мистер Лэтимер. — Чему же Бостон должен был покориться? Покорность свободных людей исполнительной власти есть не что иное, как подчинение законам, которые они сами для себя вырабатывают.
— Вы цитируете доктора Франклина, надо полагать, — сказал капитан, подозревая подвох.
— Я цитирую одно из писем Юниуса, капитан Мендвилл, — одно из писем, адресованных королю и кабинету, которые столь безрассудны, что угрожают свободам англичан не только в колониях, но и в самой Англии.
Сэр Эндрю зашелся от негодования:
— Вы назвали его величество безрассудным?!
— Вероятно, это несколько шокирует. Но сама по себе подобная возможность не может отвергаться.
— Не может?! — рявкнул сэр Эндрю, — Я отвергаю ее — как отвергаю каждый надуманный предлог для мятежа! Проклятое евангелие этих «Сыновей Свободы»! «Сыновья Свободы»! — Он фыркнул, — Сыновья измены!
Лэтимер поддался минутной вспышке обиды.
— Англичанин и член Палаты общин, над которым вы издеваетесь, отзывался о нашей приверженности свободе с восхищением.
— Нисколько не сомневаюсь. В Англии тоже есть бунтовщики, как в Америке остались верноподданные.
— Да, но со временем, по всей видимости, станет больше первых и меньше последних. Ибо, повторяю, сэр, нет никакой ссоры между Англией и Америкой. Независимости, в результате которой Британия может потерять североамериканские колонии, желают лишь очень немногие из нас. Но она может оказаться единственным выходом. И это будет заслугой нерасчетливого короля, который, хотя и гордится титулом британского…
Но ему не дали возможности закончить. Сэр Эндрю вскочил, вне себя от бешенства:
— Вы бесчестный предатель! Боже мой! Как вы смеете произносить такие речи в моем доме? Вы слышали его, Роберт? Вы-то, конечно, знаете свой долг!
Капитан Мендвилл тоже приподнялся. Ему было явно не по себе.
— Роберт! — крикнула Миртль. Она поняла намерения отца в отношении Гарри и в волнении опустила обязательное церемонное «кузен» перед именем. И Лэтимер, и Мендвилл заметили это, хотя оба были поглощены более серьезными проблемами.
— Умоляю вас, не бойтесь, дорогая Миртль, — успокоил ее капитан и повернулся к наблюдавшему за ним Лэтимеру. — Здесь, под крышей сэра Эндрю, у меня нет возможности должным образом реагировать на ваши слова.
Горбинка на носу мистера Лэтимера обозначилась сильнее.
— Если вы хотите сказать, сэр, что сожалеете об этом, я буду счастлив повторить их в любом месте и в любое время, когда и где вам будет угодно.
В отчаянии Миртль снова вмешалась, даже не подозревая о том, что причина их явной враждебности друг к другу заключалась скорее в ней, чем в политических разногласиях.
— Гарри, ты ведешь себя, как безумец! Роберт, пожалуйста, не принимайте его слова всерьез.
— Не буду. — Мендвилл отвесил Лэтимеру легкий поклон. — Боюсь, вы меня неправильно поняли, сэр. Я только хотел сказать, что ношу форму офицера его величества, и этим продиктованы мои действия, — обезоруживающе пояснил он.
— Вряд ли вы захотели бы сказать другое.
Сэр Эндрю, с лицом багровым, точно тутовые ягоды, наконец пустил в ход свой самый веский аргумент:
— Оставьте мой дом, сэр! Немедленно! Я надеялся, что что не увижу вас больше, но вы приходите и оскорбляете мой слух своими гнусными речами…
— Сэр, это не входило в мои намерения, — остановил его Лэтимер, — я приехал исключительно для того, чтобы оказать вам одну услугу.
— Не желаю принимать от вас никаких услуг! Убирайтесь, или я прикажу вас вышвырнуть!
Миртль стояла за спиной сэра Эндрю бледная, расстроенная, ей страстно хотелось помешать ссоре, попытаться восстановить мир между отцом и любимым человеком — ведь она любила его по-прежнему, — но она не смела. Баронет разбушевался не на шутку.
— Дело, которое меня сюда привело, — холодно настаивал Лэтимер, — касается Габриэля Фезерстона.
Он уловил резкий вздох сэра Энрью и заметил, как внезапно насторожился капитан Мендвилл, но и непосвященному было бы видно, как глубоко они поражены. Их выдавали лица. Он выдержал паузу, пристально глядя в злые глаза баронета.
— Вы поступили бы мудро, если бы приказали вашему управляющему отправить своего сына подальше из Чарлстона и вообще из провинции еще до наступления вечера.
Уже второй раз за сегодняшний день Мендвилл, обычно так хорошо владеющий собой, испытывал глубокое потрясение.
Мистер Лэтимер улыбнулся одними губами.
— Капитан Мендвилл, кажется, понимает, в чем дело.
— Что вы имеете в виду? — Сэр Эндрю справился с собой настолько, что смог задать вопрос.
— Если Габриэль Фезерстон не окажется к вечеру вне досягаемости Сыновей Свободы, то наверняка будет повешен, а предварительно, вероятно, обмазан дегтем и вывалян в перьях.
— Габриэль Фезерстон? — Щеки баронета неприятно побелели.
— Я вижу, — констатировал Лэтимер, — для вас не секрет, чем он занимается. Особый род королевской службы, на которую его нанял капитан Мендвилл.
— Я нанял? — переспросил Мендвилл.
Лэтимер моментально обернулся к нему.
— Лорд Уильям Кемпбелл, — сказал он с сарказмом, — не отличается осмотрительностью. Его можно легко вызвать на откровенность, причем без всякого с его стороны расчета на личную выгоду, который, наоборот, притупил вашу собственную сообразительность, капитан. Бывает, личный интерес становится повязкой на глазах осторожности. Это и случилось с вами утром, как мне представляется.
— Вы — подлый шпион! — взъярился Мендвилл.
Лэтимер демонстративно пожал плечами.