Сабатини Рафаэль. Скарамуш

   Когда Андре-Луи дошел по Торговой площади, пробило два часа — самое оживленное время на бирже. Площадь с внушительным зданием биржи, построенным в классическом стиле, заполняла такая плотная толпа, что он с немалым трудом пробился к ступеням пышного ионического портика. Одного слова Андре-Луи было бы достаточно, чтобы проложить дорогу, но он намеренно не произнес его. Как гром среди ясного неба обрушится он на это бурлящее от нетерпения людское море, как вчера обрушился на толпу в Рене. Он хотел, чтобы его появление было внезапным и неожиданным.
   Подходы к Торговой палате бдительно охраняли швейцары, вооруженные длинными посохами, которых купцы срочно собирали в случае необходимости. Как только молодой адвокат попытался подняться по ступеням лестницы, один из швейцаров решительно преградил ему дорогу посохом.
   Андре-Луи шепотом сказал ему, кто он такой. Посох мгновенно был поднят, и молодой человек следом за швейцаром поднялся по лестнице. У двери он остановился.
   — Я подожду здесь, — объявил он своему проводнику. — Пригласите президента сюда.
   — Ваше имя, сударь?
   Андре-Луи чуть было не ответил, но вспомнил предостережение Ле Шапелье об опасности, сопряженной с его миссией, и совет соблюдать инкогнито.
   — Это не имеет значения. Президенту мое имя неизвестно. Я всего лишь гонец народа. Ступайте.
   Швейцар ушел, оставив Андре-Луи одного. Время от времени он поглядывал на людское море, волнующееся внизу. Все лица были обращены к нему.
   Вскоре вышел президент в сопровождении целой толпы, занявшей весь портик; в нетерпении люди проталкивались поближе к Андре-Луи.
   — Вы гонец из Рена?
   — Я — делегат, посланный литературным салоном этого города сообщить вам о том, что происходит в Рене.
   — Ваше имя?
   Андре-Луи немного помедлил.
   — Пожалуй, чем меньше мы будет называть имен, тем лучше.
   Глаза президента округлились от важности. Это был тучный краснолицый человек, весьма самодовольный а кичащийся своим богатством.
   Президент на мгновение заколебался.
   — Войдемте в Палату, — наконец предложил он.
   — С вашего позволения, сударь, я скажу то, что мне поручено сказать, прямо отсюда, с лестницы.
   — Отсюда? — Важный купец нахмурился.
   — Мое послание адресовано народу Нанта, а с этого места я могу обратиться одновременно ко множеству жителей города всех сословий и рангов. Я желаю — равно как и те, кого я представляю, — чтобы возможно больше жителей Нанта услышали меня.
   — Сударь, скажите, король действительно распустил Штаты?
   Андре-Луи посмотрел на президента, улыбнулся, словно прося извинения, и махнул рукой в сторону толпы. Глаза всех собравшихся на площади были обращены на молодого человека. Непостижимый стадный инстинкт подсказал людям, что этот худощавый незнакомец, вызвавший президента и половину членов Палаты, и есть долгожданный вестник.
   — Пригласите сюда остальных господ членов Палаты, сударь, — сказал Андре-Луи, — и вы все узнаете.
   — Пусть будет по-вашему.
   Услышав слова президента, толпа дрогнула и хлынула на лестницу, оставив свободным лишь небольшое пространство посередине верхней ступени.
   Андре-Луи неторопливо вышел на обозначенное таким образом место и остановился, возвышаясь над всем собранием. Он снял шляпу и обрушил на толпу первую фразу своего обращения — обращения исторического, ибо оно является крупной вехой на пути Франции к революции.
   — Народ великого города Нанта, я прибыл, чтобы призвать тебя к оружию!
   Прежде чем продолжить, он обвел взглядом притихшую от легкого испуга площадь.
   — Я — делегат народа Рена, уполномоченный сообщить вам о том, что происходит вокруг, и в страшный час бедствий призвать вас подняться и выступить на защиту нашей страны. — Имя, ваше имя! — крикнул кто-то.
   Толпа мгновенно подхватила вопрос, и вскоре вся площадь скандировала его.
   Возбужденной черни Андре-Луи не мог ответить так, как ответил президенту. Надо было что-то придумать, и он с честью вышел из положения.
   — Мое имя, — сказал он, — Omnes Omnibus — Все за Всех. Пока зовите меня так. Я гонец, рупор, голос — не более. Я прибыл сообщить вам, что привилегированные сословия, созвав в Рене Штаты Бретани, поступили наперекор вашей воле — нашей воле — и вопреки желанию короля. Поэтому его величество распустил Штаты.
   Раздались восторженные аплодисменты. Люди смеялись, шумели, и наконец над площадью грянул клич: «Да здравствует король! « Заметив сильную бледность Андре-Луи, в толпе догадались, что он еще не закончил; постепенно восстановилась тишина, и он смог продолжить:
   — Вы рано радуетесь. К сожалению, дворяне, с присущим им наглым высокомерием, игнорировали королевский приказ. Они не расходятся и продолжают решать вопросы по своему усмотрению.
   Тревожное молчание послужило ответом на обескураживающий эпилог речи, начало которой было встречено с таким бурным восторгом.
   — Те, кто уже давно противопоставил себя своему народу, правосудию, справедливости и самой гуманности, теперь восстали и против своего короля. Они скорее насмеются над авторитетом королевской власти и над самим королем, чем уступят хоть малую толику своих чрезмерных привилегий, благодаря которым они так долго процветали ценой прозябания целой нации. Они твердо решили доказать, что во Франции нет иной власти, кроме власти праздных паразитов.
   В толпе раздались слабые хлопки, но большая часть собравшихся молча ждала продолжения.
   — В этом нет ничего нового. Так было всегда. За последние десять лет привилегированные сословия, пользуясь своим влиянием, заставили уйти в отставку нескольких министров, которые, понимая нужды и тяготы государства, советовали принять те самые меры, которых требуем мы с вами, видя в них единственное средство остановить неуклонное скатывание нашей Родины в пропасть. Господина Неккера дважды призывали принять министерство и дважды отстраняли, как только он начинал настаивать на проведении реформ, угрожающих привилегиям дворян и духовенства. Теперь его призвали в третий раз, и, похоже, Генеральные штаты наконец будут созваны несмотря ни на что. Но привилегированные сословия решили профанировать то, что они не в силах предотвратить. Так как созыв Генеральных штатов — дело решенное, дворяне и духовенство непременно постараются — если мы не примем мер и не помешаем им — внедрить в третье сословие своих ставленников, лишить его реального представительства и превратить Генеральные штаты в орудие увековечения своей власти и угнетения народа. Их ничто не остановит. Они насмеялись над авторитетом короля и прибегают к убийствам, чтобы заставить замолчать тех, кто смеет обличать их. Вчера в Рене по наущению дворян были убиты два молодых человека, которые обратились к народу, как я сейчас обращаюсь к вам. Их кровь взывает к отмщению.
   Над площадью поднялся глухой ропот; негодование слушателей постепенно росло и наконец взорвалось гневным ревом.
   — Граждане Нанта, Родина в опасности! Выступим на ее защиту! Заявим всему миру, что мы видим, какие сопротивление встречают все попытки избавить третье сословие от цепей многовекового рабства у тех сословий, чей безумный эгоизм в слезах и страданиях несчастных усматривает гнусную дань и стремится завещать ее своим потомкам. Судя по варварским методам, которыми пользуются наши враги для увековечения своего господства, у нас есть все основания опасаться, что аристократы намерены возвести его в конституционный принцип. Не допустим этого! Установление свободы и равенства должно стать целью каждого гражданина — представителя третьего сословия. Так сплотимся же во имя этой цели! Особенно те, кто молод и энергичен, — те, кто имел счастье родиться в наше просвещенное время и воспользоваться бесценными плодами философии восемнадцатого века.
   Толпа разразилась бурными аплодисментами. Он покорил ее своим красноречием и поспешил закрепить победу.
   — Поклянемся во имя гуманности и свободы сплотиться для борьбы с нашими врагами и противопоставить их кровожадности спокойное упорство людей, исполненных сознания правоты своего дела! — громко воскликнул он. — Выразим протест против всех тиранических декретов, в которых нас попытаются объявить мятежниками за наши чистые и справедливые помыслы! Честью нашей Родины поклянемся: если хоть одного из нас схватят по приговору неправедного суда на основании тех актов, которые объясняются политической необходимостью, а на деле являются проявлением деспотизма, поклянемся, говорю я, не жалеть сил и для самозащиты свершить то, что велят нам свершить природа, мужество и отчаяние!
   Долго не смолкала овация, встретившая заключительные слова оратора. С удовольствием и даже злорадством Андре-Луи отметил, что богатые купцы, которые раньше стояли на лестнице, а теперь, окружив его, пожимали ему руки, были не просто участниками, но предводителями исступленной, восторженной толпы.
   Это еще более утвердило его в уверенности, что не только философские идеи, лежащие в основе нового общественного движения, почерпнуты у мыслителей из рядов буржуазии, но и необходимость претворения этих идей на практике наиболее ясно осознается именно буржуазией, которой привилегированные сословия не дают развиваться соответственно ее богатству. И если можно сказать, что Андре-Луи возжег в Нанте факел революции, то факел этот ему вручили представители крупной буржуазии города.
   Надо ли останавливаться на последствиях? Дело историков рассказать о том, что клятва, данная гражданами Нанта по призыву Omnes Omnibus'a, стала ключевой формулой официального протеста, подписанного тысячами горожан. Он, в сущности, целиком соответствовал воле, высказанной самим сувереном, и его результаты не заставили долго себя ждать. Кто скажет, в какой степени он помог Неккеру, когда 27-го числа того памятного ноября министр добился от Совета принятия наиболее серьезных мер, на которые дворяне и духовенство отказались дать свое согласие? В тот день был издан королевский декрет, который предписывал избрать в Генеральные штаты не менее тысячи депутатов и предоставить третьему сословию число мест, равное числу депутатов от дворянства и духовенства, вместе взятых.

Глава IX. ПОСЛЕДСТВИЯ

   На следующий день, в сумерки, Андре-Луи подъезжал к Гавриияку. Отлично понимая, что скоро начнутся поиски поборника революционных идей, призвавшего парод Нанта к оружию, он хотел, чтобы его посещение этого приморского города как можно дольше оставалось в тайне. Он сделал большой крюк, дважды пересек реку — в Брюсе и немного выше Шавани — и подъехал к Гавриияку с севера, будто возвращаясь из Рена, куда, как всем было известно, отправился два дня назад.
   Примерно в миле от деревни он в полутьме заметно всадника, который медленно ехал ему навстречу. Когда между ними оставалось всего несколько ярдов, он, приглядевшись, увидел, что закутанный в плащ всадник наклонился в седле и внимательно всматривается в него. Почти тут же раздался женский голос:
   — Ах, это вы, Андре! Наконец-то!
   Несколько удивленный Андре-Луи сдержал коня и услышал нетерпеливый, взволнованный вопрос:
   — Где вы были?
   — Где я был, кузина Алина? О… бродил по свету.
   — Я целый день разъезжаю здесь, поджидая вас. — Алина спешила все объяснить, и голос ее прерывался. — Сегодня утром в Гавриияк примчались жандармы. Они искали вас. Все перевернули вверх дном и в замке, и в деревне, пока не узнали, что вы должны вернуть коня, которого наняли в «Вооруженном бретонце». Они остались в гостинице и ждут. Я целый день высматриваю вас, чтобы предупредить о западне.
   — Милая Алина! Чтобы я был причиной такого волнения!
   — Пустяки. Это не главное.
   — Напротив, это самое главное, а пустяки — все остальное.
   — Вы понимаете, что они приехали арестовать вас? — Нетерпение Алины росло. — Вас разыскивают за подстрекательство к мятежу. Господин де Ледигьер выдал ордер на ваш арест.
   — Подстрекательство к мятежу? — переспросил Андре-Луи и вспомнил про Нант. Не может быть, чтобы в Рене все так быстро узнали и приняли меры.
   — Да, подстрекательство. Подстрекательство в преступной речи, которую в среду вы произнесли в Рене.
   — Ах, вот в чем дело! Уф!
   Будь Алина внимательнее, вырвавшийся у Андре-Луи вздох облегчения, возможно, и подсказал бы ей, что у него есть основания опасаться последствий еще большего преступления, которое он успел совершить с тех пор.
   — О, это сущие пустяки.
   — Пустяки?
   — Я сильно подозреваю, что истинные намерения господ жандармов неверно истолкованы. Вероятнее всего, они прибыли поблагодарить меня от имени господина де Ледигьера. Я утихомирил людей, когда они собирались спалить Дворец Правосудия и его в придачу.
   — Да, после того, как вы же и вдохновили их на этот подвиг. Вы, наверное, испугались дела рук своих и отступили в последнюю минуту. Но, если мне правильно передали, вы наговорили де Ледигьеру такого, чего он никогда не забудет.
   — Понимаю, — проговорил Андре-Луи и задумался.
   Но мадемуазель де Керкадью уже обдумала все, что считала необходимым, и в ее сообразительной юной головке созрел план действий.
   — Вам нельзя ехать в Гавриияк, — сказала она. — Вам надо сойти с коня и отдать его мне. На ночь я поставлю его в конюшню замка, а завтра утром, когда вы будете достаточно далеко отсюда, верну его в гостиницу.
   — Ах, но это невозможно.
   — Невозможно? Почему?
   — По нескольким причинам. Во-первых, вы не подумали о том, что будет с вами.
   — Со мной? Вы думаете, я испугаюсь своры неотесанных болванов, посланных де Ледигьером? Я никого не подстрекала к мятежу.
   — Но помогать тому, кого разыскивают за это преступление, почти все равно что совершить его. Таков закон.
   — Какое мне дело до закона? Вы воображаете, будто закон осмелится задеть меня?
   — Ах да. Конечно. Я совсем забыл, что вас охраняет одна из тех привилегий, которые я обличал в Рене.
   — Обличайте ее сколько угодно, но воспользуйтесь преимуществом, которое она вам предлагает. Послушайте, Андре, делайте, как вам говорят. Слезайте с коня. — Видя его колебания, Алина наклонилась и схватила его за руку. Голос ее дрожал от волнения. — Андре, вы не видите, насколько серьезно ваше положение. Если вас схватят, то наверняка повесят. Как вы этого не понимаете? Вам нельзя ехать в Гавриияк. Вы должны немедленно уехать и переделать, пока пройдет гроза. Вам надо скрываться, пока дядюшка не употребит свои связи и не добьется для вас прощения.
   — В таком случае мне долго придется ждать, — заметил Андре-Луи.
   — Господин де Керкадью не удосужился обзавестись друзьями при дворе.
   — У нас есть господин де Латур д'Азир, — к немалому удивлению молодого человека напомнила Алина.
   — Он! — воскликнул Андре-Луи и рассмеялся. — Но ведь прежде всего против него я и бунтовал народ Рена. Мне следовало бы догадаться, что вам не передали мою речь.
   — Передали, и эту ее часть — среди прочего.
   — Ах! И тем не менее вы заботитесь о безопасности человека, который покушается на жизнь вашего будущего супруга, призывая в союзники закон или справедливый гнев народа? Или, быть может, убийство бедного Филиппа открыло вам глаза на вашего избранника, на его истинную природу, и вы изменили свое отношение к перспективе стать маркизой де Латур д'Азир?
   — В своих рассуждениях вы часто проявляете полную неспособность отличить частное от общего.