Он бросил его через ограду из невинных с виду ажурных прутьев, в сторону сваленного в кучу богатства. Вылетев из его пальцев, талисман вызвал, как показалось, искру, большую, чем любая, вызываемая трением материи о янтарь; и вместе с этой искрой невидимый, несмотря на все свое могущество, образ Чармианы в его мозгу смялся и разлетелся вдребезги, подобно разбитому зеркалу. От этого удара Чап покачнулся и сделал два шага вперед, выставив руки перед собой. Словно пробужденный лунатик, он заморгал и непроизвольно вскрикнул. Ему стало еще хуже, когда он вспомнил весь тот кошмар, который привел его сюда; магия ночного кошмара — вот что заставило его поверить своей жене…
Он крепко зажмурился, забыв на мгновение даже о дремлющих, бормочущих, ослепленных демонах над головой, пытаясь снова вспомнить лицо Чармианы. Но теперь, освободившись от могучих чар, он понял, что ее красота — не что иное, как маска, надетая врагом.
Он стоял, озадаченно глядя за ажурную ограду из прутьев. Золотистое колечко пропало, затерялось в сиянии желтого металла, сваленного там… и теперь, когда он освободился от него, он не хотел заполучить его обратно. Ни его, ни ее саму. Она могла теперь оставаться с Тарленотом, с Ханном или с кем угодно другим. Чап понял, что его это больше не волнует.
До него дошло, что она должна была знать, что он освободится, отбросив талисман. Или она думала, что его, подобно другим мужчинам, которых она использовала, свяжет с ней одна лишь магия ее привлекательности? Нет, он никогда не пленялся ею — пока не подобрал талисман. Она должна была знать, что с этого момента он будет свободен.
Свободен для чего? В чем состояли его интересы? Был ли он теперь согласен без разговоров помогать ей в борьбе против Сома?
Припоминая теперь ее лицо и голос в течение последних нескольких дней, Чап заключил, что она по-прежнему ненавидит его за то, что не могла совладать с ним без помощи магии и особенно за однажды полученную пощечину, которой он наградил ее, чтобы вывести из состояния безумной истерики. Не кончалось ли здесь, на этом месте, его использование ею, и не свершила ли она, наконец, свою месть?
Время его безопасного пребывания здесь быстро истекало. Он осторожно повернулся, чтобы покинуть помещение. Над его головой маленький пушистый зверек продолжал дергаться и пищать, насаженный на свисающий коготь демона. Чап протянул руку, чтобы лишить демона его игрушки; он забросил маленькое существо вверх на винтовую лестницу. Там оно могло бы найти щель, в которой могло бы спокойно умереть. Будь прокляты все демоны тысячу раз! Чап не мог уничтожить их, но воспользовался шансом лишить одного из них его живой игрушки. Взойдя за первый поворот идущей вверх лестницы, он остановился и произнес слова, данные ему Ханном, в обратном порядке. Сияние внизу едва заметно изменилось, вокруг перестала царить полная тишина.
Когда он снова поднялся на затемненный уровень, где жила стоножка, то порадовался, что не стал терять времени внизу, — тварь уже начинала подергиваться. Она еще не двигалась, но уже пыталась подняться, ее лапки царапали в темноте камни пола. Он немного выждал, чтобы дать глазам возможность попривыкнуть к темноте.
Теперь, по некотором размышлении, ему стало казаться, что он больше не нужен Чармиане. Не имея власти, он не мог сделать для нее ничего такого, чего с таким же успехом не мог бы сделать кто-нибудь другой, имеющий больше возможностей, — Тарленот, например. Она ненавидела Чапа, он ничуть не сомневался в этом, и была не той женщиной, которая оставила бы свою ненависть неудовлетворенной.
Теперь он мог смутно различал в темноте стоножку, которая лежала на боку, сворачиваясь и разворачиваясь, словно ленивая змея. Ее лапки скребли пол, но еще не были готовы держать ее. В угрожающей тишине Чап шагнул вперед, туда, где ему должны были спустить лестницу… здесь? Уж не здесь ли, по замыслу Чармианы, он должен умереть?
Чем больше он думал, тем более вероятным это казалось. Весь этот план можно было бы осуществить иначе. Ханн мог бы снабдить искалеченных сторожей отравленными фруктами и магическими словами. Они могли бы взять колечко и забросить его на груду так же легко, как это сделал Чап. Если не считать того, что в этом случае Чап не остался бы под землей и сохранил бы жизнь и свободу.
Затаив дыхание, он прислушивался к каждому доносящемуся сверху звуку. Сторожа, должно быть, тоже стояли молча, прислушиваясь. Предположим, он попросит лестницу, и они спустят ее. Когда он, безоружный, взберется по ней, они будут поджидать его по обе стороны от входа с оружием наготове… или, скажем, не опустят лестницу, а просто расхохочутся. Возможно, у них есть способ забрать его тело и спрятать, когда стоножка ужалит его. В любом случае, как только он будет мертв, они смогут сбросить его тело в какую-нибудь расщелину. Он бы исчез, или его сочли бы жертвой какого-нибудь несчастного случая или загадочного убийства — и ничто не связывало бы его с сокровищницей.
Позади Чапа стоножка завозилась громче. Обернувшись, он увидел, что она оправилась настолько, что могла ползти по полу, и теперь двигалась в его сторону.
И прямо над собой он услышал слабый шорох сандалий и прерывистое взволнованное дыхание.
— Где он? — донесся до него тихий шепот одного из охранников. — Если демоны все-таки забрали его, они, конечно, доложат об этом. Тогда мы влипли!
Теперь глаза Чапа достаточно привыкли к мраку, чтобы несколько лучше разглядеть тварь. Она была толщиной с его руку, но в длину больше человеческого роста; хвост почти такой же длины был покрыт множеством шипов. Казалось, человек с сильными руками мог бы легко сломать тонкую шею этой твари. Если не считать того, что при первой же попытке схватить ее этот хвост принялся бы хлестать в темноте, словно бич, от которого нельзя было бы ни защититься, ни уклониться… а усеивавшие его кончик ядовитые иглы были длиннее пальца. Как мог человек с голыми руками противостоять такой твари?
Ну что ж, чему быть, того не миновать. По крайней мере медлительность одурманенной стоножки давала ему шанс. Холодный расчет заставил Чапа отказаться от разработки более детального плана. Он доверился своему чутью; причины станут ясны, когда у него будет время подумать о них.
Животное, пытавшееся встать, почти добилось успеха. Чап сделал глубокий вдох и приступил к действиям. Он затопал сандалиями по полу, имитируя торопливые шаги, и тихо, но отчетливо позвал:
— Спускайте лестницу.
Сверху донесся смешок.
Стоножка продолжала скользить к Чапу, шелестя по камням лапками и туловищем. Двигаясь быстрее одурманенной твари, Чап обогнул ее и зашел к ней сзади. Затем почти в полной темноте схватился незащищенной рукой за хвост у самой кисточки с ядовитыми шипами. Затем уперся ногой в то, что можно было бы назвать рылом твари и придавил его книзу, когда стоножка попыталась подняться. Держать хвост прямо было довольно легко, но множество хрупких на вид ног обладали силой, удивительной для их размеров. Как только действие яда полностью прекратится, ему придется туго, тем более, что он не должен убивать эту тварь. Интуиция испытанного бойца, на которую он полагался, сразу подсказала ему, хотя он не задумывался над этим сознательно: успех или провал плана Чармианы должен зависеть от него. Убить это животное означало бы насторожить Сома и раскрыть со временем весь план.
Голоса над головой стали подзадоривать тварь.
— Спустите лестницу, скорей, во имя всех демонов! — закричал Чап. Находясь вне поля зрения сторожей наверху, он навалился на туловище животного, прижимая его к земле. Его правая рука по-прежнему сжимала хвост, левая — стискивала шею.
— Ну-ка, справься с ней, великий повелитель Чап! — откликнулся голос одного из охранников. — Что случилось, может, ты забыл свой меч?
Он ответил невнятным возгласом ярости, слегка сдвинув руки на туловище животного, и встал, взвалив его на плечи. Оно оказалось довольно тяжелым для своих размеров — примерно в половину веса человека.
— Похоже, что она добралась до него.
— Должно быть, так. Все же подождем немного.
Сотня ног продолжала шевелиться, слегка холодя при касаниях голову Чапа. Он пошевелился со своим отвратительным грузом на плечах, предусмотрительно сдвигаясь из поля прямой видимости тех, кто был наверху, стараясь ступать беззвучно.
Один из невидимых голосов произнес:
— Бросай приманку. Мы ждали достаточно долго. Она ужалила его, иначе он продолжал бы топать.
— Он мог убежать обратно в склеп.
— Тупица! Слова не могут сработать дважды в течение одной ночи, забыл? Ханн предупредил нас об этом. Ни один человек не побежит к проснувшимся демонам, даже если его преследует стоножка. Бросай приманку, мы не знаем, когда собирается прийти проверяющий.
— Ладно, ладно. Где эта тварь? Нужно швырнуть ей прямо под нос.
Чап снял свой груз с плеч и осторожно опустил перед собой, ровно настолько, чтобы маленькие ножки царапнули по полу.
— Там, там, слышишь? — Чап услышал тихий шлепок — отравленный плод Ханна упал примерно в метре от него. Он выждал, медленно считая до десяти, зажимая туловище своей отвратительной пленницы под левой рукой, стискивая смертоносный хвост не знающей устали, привыкшей к мечу правой. Затем он снова прижал сотню ног к плитам пола, на этот раз коснувшись камней и извивающимся туловищем, чтобы раздался звук, будто от конвульсий и падения.
— Она схватила приманку. Спускайся.
— Ты спускайся, если так торопишься. Подождем, пока она свалится, я говорю.
Чап снова поднял животное и тихо переместился на новую позицию.
— Теперь она готова. Спускайся и вытащи могучего повелителя Чапа.
— Мы ведь уже договорились, что ты спустишься!
— Ты же всегда похвалялся, что сильней меня. Так что поторопись.
Послышался рев страха и злобы.
— Быстрее! Что, если придет проверяющий?
В конце концов верх одержал карлик; высокий мужчина со шрамом начал медленно, с опаской спускаться по лестнице, вглядываясь в темноту, туда, где, по его мнению, должны были лежать и Чап и тварь. Он держал меч наготове и быстро обернулся, когда услышал за собой мягкие шаги Чапа. Затем он вскрикнул и, отскочив, упал, когда увидел, каким оружием размахивает Чап.
Не колеблясь, Чап развернулся и бросился вверх по лестнице, держа тварь над собой в вытянутых руках. Он увидел выжидательно уставившееся вниз лицо карлика, которое затем в ужасе отшатнулось и пропало из вида.
Карлик излишне замешкался, вытаскивая меч. К тому времени Чап уже достиг вершины лестницы, швырнул животное обратно в яму и настиг человечка. Попавшая в стальные клещи толстая рука с мечом выворачивалась до тех пор, пока оружие не зазвенело по полу, затем и сам карлик был отброшен на противоположный конец комнаты.
— Осади назад! — рявкнул Чап, прижавшись спиной к двери. — Я не собираюсь ни убивать здесь, ни приманивать сюда валькирий, чтобы они прожужжали вниз по туннелю, забрали тебя и вызвали расследование. А теперь стой на месте!
Обезоруженный карлик, скуля, сидел там, куда он был отброшен, и не выказывал ни малейшего намерения нападать. Как и высокий со шрамом, который, выиграв у стоножки состязание в скорости, которое воистину было гонкой ради жизни, замер теперь у верха лестницы. Высокий был вооружен, но теперь вооружен был и Чап, подобравший меч карлика; и то, что Чап только что проделал, не имея меча, изрядно подняло его авторитет в глазах сторожей.
Мужчина отступил. Чап кивнул и, одной рукой нащупав позади себя массивный засов на двери, отодвинул его в сторону.
— План, по которому вы действовали, остается в силе, и если вы сыграете свои роли, я посмотрю, как вас вознаградить. — Про себя Чап подумал: «Если уцелеете». Он продолжал говорить хорошо поставленным повелительным голосом: — План все еще в силе, но теперь я задаю тон, а не те, кто первыми подкупили вас и проинструктировали. Помните об этом. Поднимите лестницу.
Высокий немного поколебался, затем с готовностью подскочил к ней, сперва вложив в ножны свой клинок. Карлик скулил, словно школьник, пойманный на какой-то шалости.
Чап потребовал:
— Что вы должны делать дальше? Как вы должны были дать ей знать о том, что я мертв?
Ответил высокий:
— Твое… ваше тело, господин. Мы должны были оставить его там, где его бы нашли; как если бы какая-нибудь дикая стоножка… в этих пещерах они встречаются. Чтобы ваша смерть выглядела как несчастный случай.
— Понимаю. — Теперь у Чапа было время подумать. — Продолжайте нести службу, как будто ничего не произошло. Если придет проверяющий, ничего не говорите. Внизу я не оставил никаких следов. Я вернусь или дам вам знать, что делать. — Теперь Чап мог логически обдумать все детали своего плана; выходя и закрывая за собой дверь, он улыбался.
6. БУДЬ КАК Я
Он крепко зажмурился, забыв на мгновение даже о дремлющих, бормочущих, ослепленных демонах над головой, пытаясь снова вспомнить лицо Чармианы. Но теперь, освободившись от могучих чар, он понял, что ее красота — не что иное, как маска, надетая врагом.
Он стоял, озадаченно глядя за ажурную ограду из прутьев. Золотистое колечко пропало, затерялось в сиянии желтого металла, сваленного там… и теперь, когда он освободился от него, он не хотел заполучить его обратно. Ни его, ни ее саму. Она могла теперь оставаться с Тарленотом, с Ханном или с кем угодно другим. Чап понял, что его это больше не волнует.
До него дошло, что она должна была знать, что он освободится, отбросив талисман. Или она думала, что его, подобно другим мужчинам, которых она использовала, свяжет с ней одна лишь магия ее привлекательности? Нет, он никогда не пленялся ею — пока не подобрал талисман. Она должна была знать, что с этого момента он будет свободен.
Свободен для чего? В чем состояли его интересы? Был ли он теперь согласен без разговоров помогать ей в борьбе против Сома?
Припоминая теперь ее лицо и голос в течение последних нескольких дней, Чап заключил, что она по-прежнему ненавидит его за то, что не могла совладать с ним без помощи магии и особенно за однажды полученную пощечину, которой он наградил ее, чтобы вывести из состояния безумной истерики. Не кончалось ли здесь, на этом месте, его использование ею, и не свершила ли она, наконец, свою месть?
Время его безопасного пребывания здесь быстро истекало. Он осторожно повернулся, чтобы покинуть помещение. Над его головой маленький пушистый зверек продолжал дергаться и пищать, насаженный на свисающий коготь демона. Чап протянул руку, чтобы лишить демона его игрушки; он забросил маленькое существо вверх на винтовую лестницу. Там оно могло бы найти щель, в которой могло бы спокойно умереть. Будь прокляты все демоны тысячу раз! Чап не мог уничтожить их, но воспользовался шансом лишить одного из них его живой игрушки. Взойдя за первый поворот идущей вверх лестницы, он остановился и произнес слова, данные ему Ханном, в обратном порядке. Сияние внизу едва заметно изменилось, вокруг перестала царить полная тишина.
Когда он снова поднялся на затемненный уровень, где жила стоножка, то порадовался, что не стал терять времени внизу, — тварь уже начинала подергиваться. Она еще не двигалась, но уже пыталась подняться, ее лапки царапали в темноте камни пола. Он немного выждал, чтобы дать глазам возможность попривыкнуть к темноте.
Теперь, по некотором размышлении, ему стало казаться, что он больше не нужен Чармиане. Не имея власти, он не мог сделать для нее ничего такого, чего с таким же успехом не мог бы сделать кто-нибудь другой, имеющий больше возможностей, — Тарленот, например. Она ненавидела Чапа, он ничуть не сомневался в этом, и была не той женщиной, которая оставила бы свою ненависть неудовлетворенной.
Теперь он мог смутно различал в темноте стоножку, которая лежала на боку, сворачиваясь и разворачиваясь, словно ленивая змея. Ее лапки скребли пол, но еще не были готовы держать ее. В угрожающей тишине Чап шагнул вперед, туда, где ему должны были спустить лестницу… здесь? Уж не здесь ли, по замыслу Чармианы, он должен умереть?
Чем больше он думал, тем более вероятным это казалось. Весь этот план можно было бы осуществить иначе. Ханн мог бы снабдить искалеченных сторожей отравленными фруктами и магическими словами. Они могли бы взять колечко и забросить его на груду так же легко, как это сделал Чап. Если не считать того, что в этом случае Чап не остался бы под землей и сохранил бы жизнь и свободу.
Затаив дыхание, он прислушивался к каждому доносящемуся сверху звуку. Сторожа, должно быть, тоже стояли молча, прислушиваясь. Предположим, он попросит лестницу, и они спустят ее. Когда он, безоружный, взберется по ней, они будут поджидать его по обе стороны от входа с оружием наготове… или, скажем, не опустят лестницу, а просто расхохочутся. Возможно, у них есть способ забрать его тело и спрятать, когда стоножка ужалит его. В любом случае, как только он будет мертв, они смогут сбросить его тело в какую-нибудь расщелину. Он бы исчез, или его сочли бы жертвой какого-нибудь несчастного случая или загадочного убийства — и ничто не связывало бы его с сокровищницей.
Позади Чапа стоножка завозилась громче. Обернувшись, он увидел, что она оправилась настолько, что могла ползти по полу, и теперь двигалась в его сторону.
И прямо над собой он услышал слабый шорох сандалий и прерывистое взволнованное дыхание.
— Где он? — донесся до него тихий шепот одного из охранников. — Если демоны все-таки забрали его, они, конечно, доложат об этом. Тогда мы влипли!
Теперь глаза Чапа достаточно привыкли к мраку, чтобы несколько лучше разглядеть тварь. Она была толщиной с его руку, но в длину больше человеческого роста; хвост почти такой же длины был покрыт множеством шипов. Казалось, человек с сильными руками мог бы легко сломать тонкую шею этой твари. Если не считать того, что при первой же попытке схватить ее этот хвост принялся бы хлестать в темноте, словно бич, от которого нельзя было бы ни защититься, ни уклониться… а усеивавшие его кончик ядовитые иглы были длиннее пальца. Как мог человек с голыми руками противостоять такой твари?
Ну что ж, чему быть, того не миновать. По крайней мере медлительность одурманенной стоножки давала ему шанс. Холодный расчет заставил Чапа отказаться от разработки более детального плана. Он доверился своему чутью; причины станут ясны, когда у него будет время подумать о них.
Животное, пытавшееся встать, почти добилось успеха. Чап сделал глубокий вдох и приступил к действиям. Он затопал сандалиями по полу, имитируя торопливые шаги, и тихо, но отчетливо позвал:
— Спускайте лестницу.
Сверху донесся смешок.
Стоножка продолжала скользить к Чапу, шелестя по камням лапками и туловищем. Двигаясь быстрее одурманенной твари, Чап обогнул ее и зашел к ней сзади. Затем почти в полной темноте схватился незащищенной рукой за хвост у самой кисточки с ядовитыми шипами. Затем уперся ногой в то, что можно было бы назвать рылом твари и придавил его книзу, когда стоножка попыталась подняться. Держать хвост прямо было довольно легко, но множество хрупких на вид ног обладали силой, удивительной для их размеров. Как только действие яда полностью прекратится, ему придется туго, тем более, что он не должен убивать эту тварь. Интуиция испытанного бойца, на которую он полагался, сразу подсказала ему, хотя он не задумывался над этим сознательно: успех или провал плана Чармианы должен зависеть от него. Убить это животное означало бы насторожить Сома и раскрыть со временем весь план.
Голоса над головой стали подзадоривать тварь.
— Спустите лестницу, скорей, во имя всех демонов! — закричал Чап. Находясь вне поля зрения сторожей наверху, он навалился на туловище животного, прижимая его к земле. Его правая рука по-прежнему сжимала хвост, левая — стискивала шею.
— Ну-ка, справься с ней, великий повелитель Чап! — откликнулся голос одного из охранников. — Что случилось, может, ты забыл свой меч?
Он ответил невнятным возгласом ярости, слегка сдвинув руки на туловище животного, и встал, взвалив его на плечи. Оно оказалось довольно тяжелым для своих размеров — примерно в половину веса человека.
— Похоже, что она добралась до него.
— Должно быть, так. Все же подождем немного.
Сотня ног продолжала шевелиться, слегка холодя при касаниях голову Чапа. Он пошевелился со своим отвратительным грузом на плечах, предусмотрительно сдвигаясь из поля прямой видимости тех, кто был наверху, стараясь ступать беззвучно.
Один из невидимых голосов произнес:
— Бросай приманку. Мы ждали достаточно долго. Она ужалила его, иначе он продолжал бы топать.
— Он мог убежать обратно в склеп.
— Тупица! Слова не могут сработать дважды в течение одной ночи, забыл? Ханн предупредил нас об этом. Ни один человек не побежит к проснувшимся демонам, даже если его преследует стоножка. Бросай приманку, мы не знаем, когда собирается прийти проверяющий.
— Ладно, ладно. Где эта тварь? Нужно швырнуть ей прямо под нос.
Чап снял свой груз с плеч и осторожно опустил перед собой, ровно настолько, чтобы маленькие ножки царапнули по полу.
— Там, там, слышишь? — Чап услышал тихий шлепок — отравленный плод Ханна упал примерно в метре от него. Он выждал, медленно считая до десяти, зажимая туловище своей отвратительной пленницы под левой рукой, стискивая смертоносный хвост не знающей устали, привыкшей к мечу правой. Затем он снова прижал сотню ног к плитам пола, на этот раз коснувшись камней и извивающимся туловищем, чтобы раздался звук, будто от конвульсий и падения.
— Она схватила приманку. Спускайся.
— Ты спускайся, если так торопишься. Подождем, пока она свалится, я говорю.
Чап снова поднял животное и тихо переместился на новую позицию.
— Теперь она готова. Спускайся и вытащи могучего повелителя Чапа.
— Мы ведь уже договорились, что ты спустишься!
— Ты же всегда похвалялся, что сильней меня. Так что поторопись.
Послышался рев страха и злобы.
— Быстрее! Что, если придет проверяющий?
В конце концов верх одержал карлик; высокий мужчина со шрамом начал медленно, с опаской спускаться по лестнице, вглядываясь в темноту, туда, где, по его мнению, должны были лежать и Чап и тварь. Он держал меч наготове и быстро обернулся, когда услышал за собой мягкие шаги Чапа. Затем он вскрикнул и, отскочив, упал, когда увидел, каким оружием размахивает Чап.
Не колеблясь, Чап развернулся и бросился вверх по лестнице, держа тварь над собой в вытянутых руках. Он увидел выжидательно уставившееся вниз лицо карлика, которое затем в ужасе отшатнулось и пропало из вида.
Карлик излишне замешкался, вытаскивая меч. К тому времени Чап уже достиг вершины лестницы, швырнул животное обратно в яму и настиг человечка. Попавшая в стальные клещи толстая рука с мечом выворачивалась до тех пор, пока оружие не зазвенело по полу, затем и сам карлик был отброшен на противоположный конец комнаты.
— Осади назад! — рявкнул Чап, прижавшись спиной к двери. — Я не собираюсь ни убивать здесь, ни приманивать сюда валькирий, чтобы они прожужжали вниз по туннелю, забрали тебя и вызвали расследование. А теперь стой на месте!
Обезоруженный карлик, скуля, сидел там, куда он был отброшен, и не выказывал ни малейшего намерения нападать. Как и высокий со шрамом, который, выиграв у стоножки состязание в скорости, которое воистину было гонкой ради жизни, замер теперь у верха лестницы. Высокий был вооружен, но теперь вооружен был и Чап, подобравший меч карлика; и то, что Чап только что проделал, не имея меча, изрядно подняло его авторитет в глазах сторожей.
Мужчина отступил. Чап кивнул и, одной рукой нащупав позади себя массивный засов на двери, отодвинул его в сторону.
— План, по которому вы действовали, остается в силе, и если вы сыграете свои роли, я посмотрю, как вас вознаградить. — Про себя Чап подумал: «Если уцелеете». Он продолжал говорить хорошо поставленным повелительным голосом: — План все еще в силе, но теперь я задаю тон, а не те, кто первыми подкупили вас и проинструктировали. Помните об этом. Поднимите лестницу.
Высокий немного поколебался, затем с готовностью подскочил к ней, сперва вложив в ножны свой клинок. Карлик скулил, словно школьник, пойманный на какой-то шалости.
Чап потребовал:
— Что вы должны делать дальше? Как вы должны были дать ей знать о том, что я мертв?
Ответил высокий:
— Твое… ваше тело, господин. Мы должны были оставить его там, где его бы нашли; как если бы какая-нибудь дикая стоножка… в этих пещерах они встречаются. Чтобы ваша смерть выглядела как несчастный случай.
— Понимаю. — Теперь у Чапа было время подумать. — Продолжайте нести службу, как будто ничего не произошло. Если придет проверяющий, ничего не говорите. Внизу я не оставил никаких следов. Я вернусь или дам вам знать, что делать. — Теперь Чап мог логически обдумать все детали своего плана; выходя и закрывая за собой дверь, он улыбался.
6. БУДЬ КАК Я
Лицо трупа было изуродовано до неузнаваемости, словно после долгого падения по камням, а вид остального тела наводил на мысль, что его обглодали какие-то стервятники, возможно, рептилии. Солдаты, которые доставили его Чармиане, — предводительствуемые двумя офицерами, не входившими в ее малочисленную группу заговорщиков, — стояли, словно изваяния, пока она пыталась опознать тело.
Она долго смотрела на то, что некогда было лицом, на крупные руки и ноги, которые когда-то были могучими. Они, казалось, не имели ничего общего с Чапом, но были так изуродованы, что с равным успехом могли принадлежать и ему, и кому-нибудь другому. Чармиана ничуть не боялась смерти — если это была чужая смерть, — и поэтому она протянула руку и повернула разбитую голову. Ее строение и цвет волос мертвого мужчины были такими же, как и у Чапа, изодранная черная форма тоже могла принадлежать ему. Чармиана не смогла разглядеть на теле никаких следов, оставленных оружием.
Полдня спустя после того, как Чап отправился выполнять порученную ему Чармианой миссию, принцесса послала узнать в резиденции Сома, не был ли ее муж занят каким-нибудь делом. В ответ ей сообщили, что о его местонахождении ничего не известно. Еще полдня спустя начались активные поиски. Теперь, еще одним днем позже, случилось это. События разворачивались, как она и планировала.
— Где был найден этот человек? — спросила она.
— На дне глубокой расщелины, госпожа, в одной из нижних пещер. Он, должно быть, упал с моста. — Голос офицера был бесстрастным. — Можете вы опознать его?
— Не со всей определенностью. — Чармиана спокойно подняла глаза; от представителя высшей иерархии Востока нельзя было ожидать, что он станет выказывать особую печаль, лишившись кого-либо. — Впрочем, да; я думаю, что это тело моего мужа. Передайте вице-королю Сому, что я весьма признательна ему за помощь в организации поисков. И если это не был несчастный случай, то те, кто убил господина Чапа, такие же враги Сому, как и мне.
Офицеры поклонились.
Спустя полдня после того, как они и их люди ушли, увезя с собой на тележке ужасный груз, от Сома пришли другие посланцы, гораздо более изысканно одетые и с гораздо более приятной вестью — Чармиану призывали предстать перед вице-королем, но приказ был облечен в форму любезного приглашения.
Вскоре после того, как и эти посланцы удалились, предоставив ей время подготовиться, колдун Ханн наблюдал за Чармианой. Они находились в центральной комнате ее изысканного жилища. Ханн сидел верхом на развернутом задом наперед стуле, его острый подбородок покоился на скрещенных на высокой спинке слабых, почему-то казавшихся колдуну неподходящими ей, руках.
Наряд, в который собиралась облачиться Чармиана, — облегающее иссиня-черное платье — висел рядом с ширмой. Сама Чармиана, завернутая в белый халат и мягкое полотенце, только что вышла из ванны и теперь сидела, прихорашиваясь, перед зеркалами. Стоило ей едва заметно шевельнуть пальцем, головой или просто повести глазами, как тут же подскакивала Карен или Кэт — поправить лампу или зеркало, или Лиза, или Портия, чтобы подать другой гребень или щетку, сосуд или чашу, большинство которых их госпожа отвергала. Саманта выполняла какое-то поручение Чармианы, а Люция, еще раньше обвиненная в какой-то грубой оплошности, отсутствовала; зато можно было заметить кровь, которая засыхала на небольшом кнуте с серебряной рукояткой, лежащем на краю длинного стола. Лицо Чармианы, всегда отражающее все ее эмоции, в эту минуту было начисто лишено очарования юности и мягкости и казалось безвозрастным, холодным словно лед и почти таким же безжизненным.
Ханн, наблюдавший за принцессой, лишенной своего оружия — очарования, — был в состоянии оценить ее; при этом он испытывал чувства сродни тем, что ощущал, наблюдая за другим магом, решающимся на отчаянный подвиг; его интерес был чисто профессиональным.
Ему никогда не приходилось беспокоиться по поводу ее присутствия духа, говорил он себе. Эта девушка-женщина повзрослела за те полгода, что минули с тех пор, как она явилась сюда перепуганной беженкой. Поначалу Чармиана держалась чрезвычайно заносчиво; теперь она научилась быть хладнокровной, владеть собой. Она, вероятно, смогла бы командовать армией, найдись у нее советчики по части тактики и уста, которыми она могла бы отдавать приказы, — мужчина вроде Тарленота. Вдобавок Чармиана была достаточно хладнокровна и неразборчива в средствах, чтобы управиться и с остальными силами, подчинявшимися вице-королю, даже с той, которая звалась Запраносом, — при помощи искусного мага, Ханна.
Правители Восточной Империи не стали бы волноваться, если бы Сом оказался свергнут одним из своих вассалов; это означало бы только, что более способный слуга заменил менее способного. И теперь казалось, что Сом сплоховал. (Но в подсознании Ханна теплился вопрос: почему труп так изуродован, что его нельзя с уверенностью опознать? Ладно, а почему нет? Карлик и Лицо-со-Шрамом клялись, что сбросили господина Чапа в расщелину, как и было задумано. А там были плотоядные твари, которые попали туда из склепов, где родились…)
Чармиана отпустила служанок. Как только последняя из них покинула комнату, она обратила к Ханну вопросительный взгляд. Ханн, понимая, в чем дело, сразу же воспользовался самыми сильными из своих средств, чтобы быстро проверить покои принцессы и прилегающие к ним помещения. В этой отрасли магии он считал себя непревзойденным. Голоса невидимых сил, нечеловеческих, объективных и верных, бормотали ему свои доклады так тихо, что никто, кроме него, не мог их слышать.
— Говори спокойно, — сказал он Чармиане. — Тебя не слышит никто, кроме меня.
Держа крошечную бутылочку с духами, она спросила:
— Как наш вице-король и господин получил свое имя?
Ханн удивился.
— Сом?
— Кто же еще, мой ученый глупец? Почему его зовут Мертвым?
Он вскочил со стула, пораженный.
— Ты не знаешь этого?
В глазах Чармианы заплясали огоньки. Поглядывая на Ханна в зеркала, она чувствовала себя довольно свободно; она погрузила пальцы в небольшую чашу.
— Ты ведь знаешь, я видела его всего лишь дважды, оба раза очень недолго. Я, конечно, понимаю, что такое имя должно пугать тех, кто его слышит. Но в каком смысле это правда?
— В очень реальном смысле! — напуганный ее невежеством, Ханн возбужденно качал головой из стороны в сторону.
— Значит, в очень реальном смысле. Но расскажи мне больше. — Голос Чармианы был ласковым и неторопливым, ее глаза успокаивали.
Ханн, который отчасти заразился ее спокойствием, развернул свой стул и уселся нормально.
— Хорошо. У Сома вообще нет возраста. Он равно невосприимчив к ядам и болезням, если то, что я слышал, правда. — Колдун нахмурился. — Он достиг определенного равновесия, заключил какую-то сделку со смертью. Признаюсь, мне неизвестно, как ему это удалось.
Чармиана, похоже, не поверила.
— Ты говоришь так, словно смерть — это какой-то человек или демон.
Ханн, которому доводилось бывать в самом центре Восточной Империи, некоторое время молчал. Он связал свою судьбу с этой девчонкой, и теперь ее неопытность и наивность начинали пугать его. Уже не оставалось времени научить ее слишком многому.
— Я знаю то, что знаю, — сказал он наконец.
Она спросила, довольно спокойно:
— А что еще ты знаешь о Соме?
— Ну… Я никогда не видел, чтобы он вступал в битву. Но люди, которым можно верить, говорили, что любой, кто поднимает оружие против Сома, оказывается сражен в ту же секунду и получает такую же рану, какую намеревался нанести.
При этих словах множество зеркальных отражений Чармианы задумчиво нахмурились.
— В таком случае, когда я продену свое магическое кольцо в нос Сома и сведу его с трона, что нам делать с ним тогда? Если ни одно оружие не может убить его…
— Это не совсем так.
— А?!
— Впрочем, я не знаю, что за оружие способно отнять у него жизнь. Так же, как и сам Сом, я уверен. — От сил, которые служили ему, Ханн недавно слышал о близкой угрозе Сому, угрозе, исходящей от какой-то загадочной силы Запада, и о том, что стало известно какое-то эффективное оружие, и что его применят, когда придет время. — Не знаю, но могу быстро узнать, если у меня будут все инструменты и средства, необходимые для работы.
— Когда я стану супругой вице-короля, ты получишь все, что тебе нужно, и даже более того. Что еще я должна знать о Соме прежде, чем отправиться к нему?
Ханн обеспокоенно продолжил:
— Иногда от него исходит запах смерти; хотя, когда ему приходится иметь дело с приближенными, он заглушает смрад духами. И еще — я предупреждаю тебя. Если ты увидишь его вблизи и боковым зрением, ты можешь увидеть не человеческое лицо, а безносый череп. Сможешь ты тогда смеяться и есть, не выказывая своего отвращения?
Она снова, казалось, полностью сосредоточилась на своих отражениях, чтобы положить какой-то последний штрих на губы.
— Я? Ты не знаешь меня, Ханн.
— Нет! Признаю, я не знаю тебя. — Он снова вскочил на ноги и принялся расхаживать. — О, я знаю, ты способна на это. Но мне известно также, что ты очень молода и родом из захолустья. Не обладаешь опытом и никогда не путешествовала по свету.
Зеркала мягко и приветливо улыбались ему. Раздражаясь и все больше беспокоясь, он продолжал настаивать:
— Я знаю, в крохотной сатрапии твоего отца мужчины сворачивали себе шеи, чтобы завоевать твое расположение. Здесь некоторые тоже… но помни, не всеми здесь так легко можно манипулировать.
Она и виду не подала, что слышала его слова.
Он повысил голос.
— Или ты полагаешь, что очаровала и окрутила меня? Я твой полный компаньон в этом предприятии, моя госпожа. Это магия обращает внимание Сома на тебя; смотри не забывай этого.
— Ты меня не знаешь, — мягко повторила Чармиана. С этими словами она отодвинула от себя стопку полотенец, сосуды и чаши и повернулась к Ханну от зеркал. В комнате внезапно словно стало светлее. Даже в той одежде, что была на ней, в свободном закрытом халате…
— Никогда я не видел… — произнес Ханн совсем другим, подавленным голосом; и произнеся эти четыре слова, он пораженно замолчал.
Она рассмеялась и встала, качнув бедрами.
Хан проговорил глухим голосом:
— Погоди, не уходи еще.
Ее губки капризно надулись.
— Ах, не искушай меня, коварный колдун. Ведь ты знаешь, какая я слабая, как легко поддаюсь на любые твои заигрывания. Только сознание того, что я должна идти ради твоего же благополучия, дает мне силы заставить себя уйти. — С этими словами она снова рассмеялась и скрылась за ширмами, где находились ее служанки, а Ханн остался наедине с воспоминаниями о ней.
К тому времени, как Чармиана закончила одеваться и покинула свои покои, приблизилось время ее аудиенции, но она не торопилась; помещение для приемов находилось неподалеку. По пути в глубь цитадели ей кланялись и провожали взглядами слуги вице-короля; некоторые из них были людьми. Другие же больше походили на зверей или были больше магами, чем людьми, такие тела, как у них, не часто можно было встретить вне пределов Черных гор. Чармиану больше не удивлял, словно девчонку из захолустья, их облик; уже дважды ей случалось проходить этой дорогой.
Во время ее первой аудиенции у Сома, почти полгода тому назад, вице-король просто и кратко заявил ей, что приютить ее — в его интересах. На второй аудиенции она стояла молча и, по-видимому, осталась незамеченной среди множества других придворных, когда Сом объявил им об открытии новой кампании для восстановления утраченных сатрапий на морском побережье и, в частности, о намерении сокрушить Томаса из Разоренных Земель; с тех пор о кампании практически ничего не было слышно. В каждом из этих случаев Сом выказывал к Чармиане не больше интереса, чем мог бы проявить к предмету обстановки. Вскоре она узнала из пересудов придворных, что он действительно был мертв в смысле телесных радостей.
Или так, по крайней мере, все полагали; что бы они сказали сегодня?
Заглянув из-за двери в огромную приемную Сома, она была совершенно сбита с толку, увидев, что та почти пуста. Затем, когда лакей пригласил ее войти, она увидела, что вице-король только что закончил разговаривать с двумя военными, которые теперь пятились от него, непрестанно кланяясь, шумно сворачивая свитки с картами. Сом хмурился им вслед. Чармиана не заметила в человеке на троне из черного дерева никакой перемены со времени своей последней аудиенции. Судя по всему, Сом был мужчиной среднего роста и среднего возраста, довольно просто одетым, если не считать богато украшенной драгоценными камнями золотой цепи, обвивающей его шею. Он был довольно хорошо сложен и на первый взгляд не вызывал отвращения, разве только довольно ввалившиеся глаза.
Она долго смотрела на то, что некогда было лицом, на крупные руки и ноги, которые когда-то были могучими. Они, казалось, не имели ничего общего с Чапом, но были так изуродованы, что с равным успехом могли принадлежать и ему, и кому-нибудь другому. Чармиана ничуть не боялась смерти — если это была чужая смерть, — и поэтому она протянула руку и повернула разбитую голову. Ее строение и цвет волос мертвого мужчины были такими же, как и у Чапа, изодранная черная форма тоже могла принадлежать ему. Чармиана не смогла разглядеть на теле никаких следов, оставленных оружием.
Полдня спустя после того, как Чап отправился выполнять порученную ему Чармианой миссию, принцесса послала узнать в резиденции Сома, не был ли ее муж занят каким-нибудь делом. В ответ ей сообщили, что о его местонахождении ничего не известно. Еще полдня спустя начались активные поиски. Теперь, еще одним днем позже, случилось это. События разворачивались, как она и планировала.
— Где был найден этот человек? — спросила она.
— На дне глубокой расщелины, госпожа, в одной из нижних пещер. Он, должно быть, упал с моста. — Голос офицера был бесстрастным. — Можете вы опознать его?
— Не со всей определенностью. — Чармиана спокойно подняла глаза; от представителя высшей иерархии Востока нельзя было ожидать, что он станет выказывать особую печаль, лишившись кого-либо. — Впрочем, да; я думаю, что это тело моего мужа. Передайте вице-королю Сому, что я весьма признательна ему за помощь в организации поисков. И если это не был несчастный случай, то те, кто убил господина Чапа, такие же враги Сому, как и мне.
Офицеры поклонились.
Спустя полдня после того, как они и их люди ушли, увезя с собой на тележке ужасный груз, от Сома пришли другие посланцы, гораздо более изысканно одетые и с гораздо более приятной вестью — Чармиану призывали предстать перед вице-королем, но приказ был облечен в форму любезного приглашения.
Вскоре после того, как и эти посланцы удалились, предоставив ей время подготовиться, колдун Ханн наблюдал за Чармианой. Они находились в центральной комнате ее изысканного жилища. Ханн сидел верхом на развернутом задом наперед стуле, его острый подбородок покоился на скрещенных на высокой спинке слабых, почему-то казавшихся колдуну неподходящими ей, руках.
Наряд, в который собиралась облачиться Чармиана, — облегающее иссиня-черное платье — висел рядом с ширмой. Сама Чармиана, завернутая в белый халат и мягкое полотенце, только что вышла из ванны и теперь сидела, прихорашиваясь, перед зеркалами. Стоило ей едва заметно шевельнуть пальцем, головой или просто повести глазами, как тут же подскакивала Карен или Кэт — поправить лампу или зеркало, или Лиза, или Портия, чтобы подать другой гребень или щетку, сосуд или чашу, большинство которых их госпожа отвергала. Саманта выполняла какое-то поручение Чармианы, а Люция, еще раньше обвиненная в какой-то грубой оплошности, отсутствовала; зато можно было заметить кровь, которая засыхала на небольшом кнуте с серебряной рукояткой, лежащем на краю длинного стола. Лицо Чармианы, всегда отражающее все ее эмоции, в эту минуту было начисто лишено очарования юности и мягкости и казалось безвозрастным, холодным словно лед и почти таким же безжизненным.
Ханн, наблюдавший за принцессой, лишенной своего оружия — очарования, — был в состоянии оценить ее; при этом он испытывал чувства сродни тем, что ощущал, наблюдая за другим магом, решающимся на отчаянный подвиг; его интерес был чисто профессиональным.
Ему никогда не приходилось беспокоиться по поводу ее присутствия духа, говорил он себе. Эта девушка-женщина повзрослела за те полгода, что минули с тех пор, как она явилась сюда перепуганной беженкой. Поначалу Чармиана держалась чрезвычайно заносчиво; теперь она научилась быть хладнокровной, владеть собой. Она, вероятно, смогла бы командовать армией, найдись у нее советчики по части тактики и уста, которыми она могла бы отдавать приказы, — мужчина вроде Тарленота. Вдобавок Чармиана была достаточно хладнокровна и неразборчива в средствах, чтобы управиться и с остальными силами, подчинявшимися вице-королю, даже с той, которая звалась Запраносом, — при помощи искусного мага, Ханна.
Правители Восточной Империи не стали бы волноваться, если бы Сом оказался свергнут одним из своих вассалов; это означало бы только, что более способный слуга заменил менее способного. И теперь казалось, что Сом сплоховал. (Но в подсознании Ханна теплился вопрос: почему труп так изуродован, что его нельзя с уверенностью опознать? Ладно, а почему нет? Карлик и Лицо-со-Шрамом клялись, что сбросили господина Чапа в расщелину, как и было задумано. А там были плотоядные твари, которые попали туда из склепов, где родились…)
Чармиана отпустила служанок. Как только последняя из них покинула комнату, она обратила к Ханну вопросительный взгляд. Ханн, понимая, в чем дело, сразу же воспользовался самыми сильными из своих средств, чтобы быстро проверить покои принцессы и прилегающие к ним помещения. В этой отрасли магии он считал себя непревзойденным. Голоса невидимых сил, нечеловеческих, объективных и верных, бормотали ему свои доклады так тихо, что никто, кроме него, не мог их слышать.
— Говори спокойно, — сказал он Чармиане. — Тебя не слышит никто, кроме меня.
Держа крошечную бутылочку с духами, она спросила:
— Как наш вице-король и господин получил свое имя?
Ханн удивился.
— Сом?
— Кто же еще, мой ученый глупец? Почему его зовут Мертвым?
Он вскочил со стула, пораженный.
— Ты не знаешь этого?
В глазах Чармианы заплясали огоньки. Поглядывая на Ханна в зеркала, она чувствовала себя довольно свободно; она погрузила пальцы в небольшую чашу.
— Ты ведь знаешь, я видела его всего лишь дважды, оба раза очень недолго. Я, конечно, понимаю, что такое имя должно пугать тех, кто его слышит. Но в каком смысле это правда?
— В очень реальном смысле! — напуганный ее невежеством, Ханн возбужденно качал головой из стороны в сторону.
— Значит, в очень реальном смысле. Но расскажи мне больше. — Голос Чармианы был ласковым и неторопливым, ее глаза успокаивали.
Ханн, который отчасти заразился ее спокойствием, развернул свой стул и уселся нормально.
— Хорошо. У Сома вообще нет возраста. Он равно невосприимчив к ядам и болезням, если то, что я слышал, правда. — Колдун нахмурился. — Он достиг определенного равновесия, заключил какую-то сделку со смертью. Признаюсь, мне неизвестно, как ему это удалось.
Чармиана, похоже, не поверила.
— Ты говоришь так, словно смерть — это какой-то человек или демон.
Ханн, которому доводилось бывать в самом центре Восточной Империи, некоторое время молчал. Он связал свою судьбу с этой девчонкой, и теперь ее неопытность и наивность начинали пугать его. Уже не оставалось времени научить ее слишком многому.
— Я знаю то, что знаю, — сказал он наконец.
Она спросила, довольно спокойно:
— А что еще ты знаешь о Соме?
— Ну… Я никогда не видел, чтобы он вступал в битву. Но люди, которым можно верить, говорили, что любой, кто поднимает оружие против Сома, оказывается сражен в ту же секунду и получает такую же рану, какую намеревался нанести.
При этих словах множество зеркальных отражений Чармианы задумчиво нахмурились.
— В таком случае, когда я продену свое магическое кольцо в нос Сома и сведу его с трона, что нам делать с ним тогда? Если ни одно оружие не может убить его…
— Это не совсем так.
— А?!
— Впрочем, я не знаю, что за оружие способно отнять у него жизнь. Так же, как и сам Сом, я уверен. — От сил, которые служили ему, Ханн недавно слышал о близкой угрозе Сому, угрозе, исходящей от какой-то загадочной силы Запада, и о том, что стало известно какое-то эффективное оружие, и что его применят, когда придет время. — Не знаю, но могу быстро узнать, если у меня будут все инструменты и средства, необходимые для работы.
— Когда я стану супругой вице-короля, ты получишь все, что тебе нужно, и даже более того. Что еще я должна знать о Соме прежде, чем отправиться к нему?
Ханн обеспокоенно продолжил:
— Иногда от него исходит запах смерти; хотя, когда ему приходится иметь дело с приближенными, он заглушает смрад духами. И еще — я предупреждаю тебя. Если ты увидишь его вблизи и боковым зрением, ты можешь увидеть не человеческое лицо, а безносый череп. Сможешь ты тогда смеяться и есть, не выказывая своего отвращения?
Она снова, казалось, полностью сосредоточилась на своих отражениях, чтобы положить какой-то последний штрих на губы.
— Я? Ты не знаешь меня, Ханн.
— Нет! Признаю, я не знаю тебя. — Он снова вскочил на ноги и принялся расхаживать. — О, я знаю, ты способна на это. Но мне известно также, что ты очень молода и родом из захолустья. Не обладаешь опытом и никогда не путешествовала по свету.
Зеркала мягко и приветливо улыбались ему. Раздражаясь и все больше беспокоясь, он продолжал настаивать:
— Я знаю, в крохотной сатрапии твоего отца мужчины сворачивали себе шеи, чтобы завоевать твое расположение. Здесь некоторые тоже… но помни, не всеми здесь так легко можно манипулировать.
Она и виду не подала, что слышала его слова.
Он повысил голос.
— Или ты полагаешь, что очаровала и окрутила меня? Я твой полный компаньон в этом предприятии, моя госпожа. Это магия обращает внимание Сома на тебя; смотри не забывай этого.
— Ты меня не знаешь, — мягко повторила Чармиана. С этими словами она отодвинула от себя стопку полотенец, сосуды и чаши и повернулась к Ханну от зеркал. В комнате внезапно словно стало светлее. Даже в той одежде, что была на ней, в свободном закрытом халате…
— Никогда я не видел… — произнес Ханн совсем другим, подавленным голосом; и произнеся эти четыре слова, он пораженно замолчал.
Она рассмеялась и встала, качнув бедрами.
Хан проговорил глухим голосом:
— Погоди, не уходи еще.
Ее губки капризно надулись.
— Ах, не искушай меня, коварный колдун. Ведь ты знаешь, какая я слабая, как легко поддаюсь на любые твои заигрывания. Только сознание того, что я должна идти ради твоего же благополучия, дает мне силы заставить себя уйти. — С этими словами она снова рассмеялась и скрылась за ширмами, где находились ее служанки, а Ханн остался наедине с воспоминаниями о ней.
К тому времени, как Чармиана закончила одеваться и покинула свои покои, приблизилось время ее аудиенции, но она не торопилась; помещение для приемов находилось неподалеку. По пути в глубь цитадели ей кланялись и провожали взглядами слуги вице-короля; некоторые из них были людьми. Другие же больше походили на зверей или были больше магами, чем людьми, такие тела, как у них, не часто можно было встретить вне пределов Черных гор. Чармиану больше не удивлял, словно девчонку из захолустья, их облик; уже дважды ей случалось проходить этой дорогой.
Во время ее первой аудиенции у Сома, почти полгода тому назад, вице-король просто и кратко заявил ей, что приютить ее — в его интересах. На второй аудиенции она стояла молча и, по-видимому, осталась незамеченной среди множества других придворных, когда Сом объявил им об открытии новой кампании для восстановления утраченных сатрапий на морском побережье и, в частности, о намерении сокрушить Томаса из Разоренных Земель; с тех пор о кампании практически ничего не было слышно. В каждом из этих случаев Сом выказывал к Чармиане не больше интереса, чем мог бы проявить к предмету обстановки. Вскоре она узнала из пересудов придворных, что он действительно был мертв в смысле телесных радостей.
Или так, по крайней мере, все полагали; что бы они сказали сегодня?
Заглянув из-за двери в огромную приемную Сома, она была совершенно сбита с толку, увидев, что та почти пуста. Затем, когда лакей пригласил ее войти, она увидела, что вице-король только что закончил разговаривать с двумя военными, которые теперь пятились от него, непрестанно кланяясь, шумно сворачивая свитки с картами. Сом хмурился им вслед. Чармиана не заметила в человеке на троне из черного дерева никакой перемены со времени своей последней аудиенции. Судя по всему, Сом был мужчиной среднего роста и среднего возраста, довольно просто одетым, если не считать богато украшенной драгоценными камнями золотой цепи, обвивающей его шею. Он был довольно хорошо сложен и на первый взгляд не вызывал отвращения, разве только довольно ввалившиеся глаза.