Саган Франсуаза. Любите ли вы Брамса?

   — Нет, Роже, не считаю. Правда, бывают минуты, когда я чувствую себя немножко одинокой, не такой уж молодой, не всегда могу за тобой угнаться. Но я счастлива.
   — Счастлива?
   — Да.
   Он снова прилег на диван. Она сказала «я счастлива», и тот третьестепенный вопрос, который мучил его целый день, отпал сам собой. Вот и хорошо
   — Послушай-ка, все эти случайные истории, они… словом, ты отлично знаешь им цену.
   — Знаю, знаю, — подтвердила она.
   Она поглядела на него, на его закрытые глаза; какой он все-таки ребенок. Лежит себе на диване, такой большой, такой грузный и спрашивает совсем по-детски: «Ты счастлива?» Он протянул к ней руку, она взяла ее в свои и села рядом. Он все еще не открывал глаз.
   — Поль, — произнес он. — Поль, ты ведь знаешь, без тебя Поль…
   — Знаю…
   Она склонилась над ним, поцеловала в щеку. Он уже спал. Неуловимым движением он высвободил руку из рук Поль и положил ладонь себе на сердце. Она открыла книгу.
   Через час он проснулся, очень оживленный, взглянул на часы и категорически заявил, что самое время идти танцевать и пить, чтобы забыть все эти чертовы грузовики. Поль клонило ко сну. Но если Роже заберет себе что-то в голову, никакие доводы не помогут.
   Он привез ее в незнакомый ресторан, подвальчик на бульваре Сен-Жермен, имитирующий внутренним убранством уголок сквера, весь в пятнах теней, в грохоте бразильских напевов проигрывателя.
   — Не могу я каждый вечер ходить по ресторанам, — сказала Поль, присаживаясь к столику. — На кого я буду завтра похожа. Уже и сегодня утром я еле встала.
   Тут только Поль вспомнила о Симоне. Она совершенно о нем забыла. Она повернулась к Роже.
   — Вообрази, сегодня утром…
   Но не успела докончить фразу. Перед ней стоял Симон.
   — Добрый вечер, — сказал он.
   — Познакомьтесь, мсье Ферте, мсье ден Беш, — представила их друг другу Поль.
   — Я вас искал, — заявил Симон. — И нашел — это хорошее предзнаменование.
   И, не дожидаясь приглашения, он опустился на стул за их столик. Роже сердито выпрямился.
   — Я вас повсюду искал, — продолжал Симон. — И уже думал, не пригрезились ли вы мне.
   Глаза его блестели, он сжал рукой локоть Поль, которая от изумления не могла выговорить ни слова.
   — Вы, очевидно, ошиблись столиком? — спросил Роже.
   — Вы замужем? — воскликнул Симон. — А я-то думал…
   — Он мне надоел, — громко сказал Роже. — Сейчас спроважу его
   Симон посмотрел на Роже, оперся локтями о край стола, обхватив голову руками.
   — Вы правы, прошу меня извинить. Кажется, я выпил лишнее. Но сегодня утром я обнаружил, что ничего не делал всю свою жизнь. Ничего.
   — Тогда займитесь чем-нибудь приятным и убирайтесь.
   — Оставь его, — тихонько попросила Поль. — Он просто несчастен. Всем случалось выпить лишнего. Это сын твоей… как бишь ее… Терезы.
   — Сын? — с удивлением переспросил Роже. — Этого только не хватает.
   Он нагнулся. Симон бессильно уронил голову на руки.
   — Очнитесь, — сказал Роже. — Давайте выпьем вместе. Вы нам расскажете о ваших бедах. Пойду за стаканами, а то тут до ночи можно просидеть без толку!
   Поль развеселилась. Она заранее предвкушала беседу Роже с этим юным сумасбродом. Симон поднял голову и посмотрел вслед Роже, с трудом пробиравшемуся между столиками.
   — Вот это мужчина, — сказал он. — А! Каков? Настоящий мужчина. Ненавижу всех этих здоровяков, мужественных, здравомыслящих…
   — Люди гораздо сложнее, чем вам кажется, — сухо возразила Поль.
   — Вы его любите?
   — Это уж вас не касается.
   Прядка волос спадала ему на глаза, в пламени свечей резче вырисовывались черты лица: он был поразительно хорош. Две женщины за соседним столиком смотрели на Симона с каким-то даже блаженным выражением.
   — Простите, пожалуйста, — проговорил Симон. — Вот странно: я с самого утра все время извиняюсь. Знаете, я думаю, что я просто ничтожество.
   Вернулся Роже с тремя стаканами и, услышав последние слова Симона, буркнул себе под нос, что рано или поздно каждый убеждается в своем ничтожестве» Симон залпом выпил вино и хранил благоразумное молчание. Продолжал сидеть за их столиком и не шевелился. Смотрел, как они танцуют, слушал, что они говорят, но, казалось, ничего не видит и ничего не слышит. В конце концов, они совсем забыли о его присутствии. Только изредка Поль, поворачивая голову, замечала, что он все еще сидит рядом — смирный, благовоспитанный мальчик, — и не могла удержаться от смеха.
   Когда они поднялись, уже собравшись уходить, он тоже вежливо встал с места и вдруг рухнул обратно на стул. Они решили отвезти его домой. В машине он спал, и голова его все время клонилась к плечу Поль. Волосы у него были шелковистые, дышал он неслышно. Поль положила ему на лоб ладонь, чтобы он не ударился о стекло, и с трудом поддерживала эту безжизненно поникшую голову. На авеню Клебер Роже вылез из машины, обошел ее кругом и отпер дверцу.
   — Осторожно, — прошептала Поль.
   Он заметил выражение ее лица, но ничего не сказал и вытащил Симона из машины. В этот вечер он, проводив Поль, поднялся к ней и, уже задремав, продолжал держать ее в своих объятиях, мешая уснуть.

Глава IV

   На следующий день в полдень, когда она, стоя на коленях в витрине, пыталась убедить хозяина магазина, что надевать шляпу на гипсовый бюст не такая уж новая идея, явился Симон. Минут пять он с замиранием сердца глядел на нее, спрятавшись за киоск. И сам не знал, почему замирает сердце: при виде Поль или потому, что он так по-дурацки прячется. Он всегда любил прятаться. Или вдруг начинал делать судорожные движения левой рукой, а правой будто бы сжимал в кармане револьвер или притворялся, будто рука покрыта экземой; и эта комедия пугала в магазинах публику. Он был весьма подходящим объектом для психоанализа — так, по крайней мере, утверждала его мать. Глядя на коленопреклоненную в витрине Поль, он думал, что лучше бы он никогда ее не встречал, не смотрел на нее вот так через стекло. Тогда не пришлось бы и сегодня наверняка нарываться на отказ. Что он вчера наболтал? Вел себя как дурак, безобразно напился, разглагольствовал о состоянии души, что есть верх неприличия… Он жался за киоском, чуть было не ушел, бросив на нее прощальный взгляд. Ему захотелось перебежать через улицу, вырвать у нее из рук эту ужасную шляпку, свирепо ощетинившуюся остриями булавок, вырвать саму Поль у этой работы, у этой жизни, когда надо подыматься на заре, а потом приходить сюда и выстаивать на коленях в витрине на виду у прохожих. Люди останавливались, глядели на нее с любопытством, и, конечно, многих мужчин влекло к ней, коленопреклоненной, с протянутыми к гипсовому истукану руками. Его самого потянуло к ней, и он пересек улицу.
   Симон уже вообразил, что Поль, устав от этих взглядов, измученная ими, радостно повернется к нему — все-таки хоть какое-то развлечение! Но она ограничилась холодной улыбкой.
   — Хотите подобрать шляпку для вашей дамы?
   Симон что-то промямлил, и хозяин не без кокетства толкнул его в бок.
   — Дорогой мсье, вы ждете Поль? Что ж, чудесно, садитесь и дайте нам сначала закончить дела.
   — Он меня не ждет, — отозвалась Поль, передвигая подсвечник.
   — Я поставил бы левее, — посоветовал Симон, — И немного назад. Так будет более броско.
   Она сердито взглянула на него. Он улыбнулся. Он играл уже новую роль. Он был теперь молодым человеком, который зашел за своей возлюбленной в какое-нибудь шикарное заведение. Молодым человеком, обладающим бездной вкуса. И восхищение шляпника-гомосексуалиста, хотя сам Симон был равнодушен к таким вещам, станет, конечно, предметом шуток между ним и Поль.
   — Он прав, — подхватил хозяин. — Так будет более броско.