Сагара Мишель. Призрачный лес

   - А можно и мне с тобой?
   - Крис... - Обойдя вокруг стола, он крепко обнял сестру, так крепко, как ни разу в жизни не обнимал. - Конечно. Пойдем со мной.
   Он позволил ей хорошенько выговориться - сапоги его, на взгляд Крис, были слишком коротки и легки, да и снегоступы не по размеру, к тому же он небрежно застегнул куртку. Еще он не стал надевать шапку, и возможность позаботиться о нем притупила овладевшее Крис напряжение и успокоила - почти до нормального состояния.
   Снаружи, конечно, стоял мороз, и Джастин ощущал холод всем телом. "Я мертв", - строго напомнил он себе, однако разницы как будто бы не было, и через десять минут он надел и шапку, и шарф, и варежки, вовсе лишив Крис повода для хлопот.
   Стоя под нагими деревьями, лесовики следили за братом и сестрой.
   - Крис, на нас смотрят, - бросил он беззаботно.
   Она удивленно огляделась по сторонам.
   Однако перед ней стояли те же самые деревья, что и перед ним; брови сестры были сдвинуты, лицо бледно.
   - Кто смотрит?
   - Так, проверяющие.
   Мертвые голоса напоминали шорох сухой листвы. Джастин прислушался к их тихому ропоту; как всегда, лесовики молили о весне, о смене времени года. Он вгляделся в лицо Крис, подобное самой зиме.
   - Тебе нравится снег?
   - Я всегда любила снег. - Она украдкой глянула через плечо.
   - А как насчет весны? Лета? Осеннего листопада?
   Сестра молчала.
   - В этом году птицы не прилетают к кормушке, не так ли?
   Джастин обнял Крис за плечи, но она выскользнула из-под его руки.
   - Джастин, прошу тебя...
   - Пойдем, Крис. - Он протянул ей спрятанные под варежками ладони, и после неловкой паузы сестра взяла его за руку. Она дрожала.
   - Не надо плакать, - сказал он ласково. - А то глаза замерзнут.
   - Джастин, я не хочу туда.
   - Но ты ведь любишь рябины, - ответил он, - и никогда уже не увидишь их в весеннем наряде.
   Закусив губу, Крис кивнула:
   - Мне все равно.
   - Ты можешь и не ходить... сейчас. Но я должен это сделать. - Он повлек ее за собой по снегу, и Крис покорилась, ведь вел ее Джастин. Так было всегда.
   За ними, неловко переступая, побрели лесовики. Однажды он оглянулся, и одного нервного взгляда оказалось довольно: Джастин знал, чью смерть видел он в этих глазах.
   Лед покрывал промерзшие рябины, однако круг их стоял незыблемо. Внутри него снег лежал совершенным, безупречно чистым покровом. Если Джастин и впрямь приходил сюда с лопатой, ломал корочку льда, взрывал снежный покров, взламывал заледеневшую землю, от трудов его уже не осталось следа. И он был рад этому.
   - Пойдем дальше, Крис.
   - Я не могу.
   - Почему?
   Она судорожно сглотнула.
   - Просто не могу.
   - Дело в этом круге. Вот и все. Я же с тобой. - Он ненавидел себя за то, что заставляет ее плакать на морозе.
   - Нет, ты не со мной, - возразила сестра, и в голосе ее послышалось обвинение.
   - Я останусь с тобой, пока ты этого хочешь. - Он протянул вперед руки, и, промедлив на границе минуту, Крис вступила внутрь круга. Рябины как будто сомкнулись над ними, деревья теснились друг к другу, словно согревая брата и сестру.
   - Иди сюда, садись.
   На лице женщины проступило сомнение, однако оба были одеты тепло, и, прикусив губу, она опустилась на снег - справа от центра круга. Крис не решалась приблизиться к середине, и Джастин не настаивал.
   Он сел напротив сестры, и она обняла его - как часто делала, когда оба они были куда моложе.
   - Назови худшее, что ты знаешь обо мне?
   Крис надолго задумалась.
   - Худшее? Худшее - это мама.
   - Как - мама? - Вопрос получился излишне резким.
   Крис рассмеялась:
   - Ты спросил. И я не обязана отвечать... во всяком случае, это не волновало меня долгие годы.
   - Нет, я хочу знать!
   - Хуже всего была мама. Она так хотела сына - неведомо почему. И она всегда больше любила тебя. - Взяв его за руки, она потянула их вверх. - Но, по-моему, я кое-чему от нее научилась. Я люблю тебя, пусть ты и заглядывал в мои дневники. И когда ты был близок к смерти...
   Она умолкла, и он вжался в кольцо ее рук.
   - А что было лучшим?
   - Лучшим? Ничего в отдельности. Лучшего было много: я могла рассказывать о тебе целыми днями. Я пыталась вспомнить все, что ненавидела в тебе. И даже чуточку возненавидела за то, что ты умер. Знаешь, я ошиблась: худшим была не мама, а твоя смерть.
   - Я и сам от нее не в восторге.
   - Ты даже не помнишь этого...
   - Верно. Но сама мысль меня далеко не радует. - Он сглотнул. - И если ты хочешь, чтобы я осознал ее... прости - не могу.
   - Я не хочу, чтобы ты чего-то там осознавал! Мне нужно только одно, чтобы ты оставался здесь, как будто ее не было, этой смерти.
   - Но если останусь я, если здесь останешься ты, не будет остальных дней твоей жизни.
   - А уж это позволь решать мне самой. - Даже сквозь двое варежек он почувствовал, как напряглись ее руки.
   Джастин был спокоен, хотя ладони сестры впились в его руки двумя якорями.
   - Знаешь, - сказал он негромко. - В детстве, в юности, ты была мне второй матерью, только более близкой. Ты ходила со мной в школу. Защищала от Тони Фискера... помнишь его? - Он грустно улыбнулся. - Когда-то ты обещала уберечь меня от всего...
   - Помню.
   - А я и не понимал, насколько серьезными оказались твои намерения, проговорил он ясным голосом. - Однако я не имею права позволить тебе это. И, кажется, понимаю теперь, почему людям подобного не дано.
   Он убрал свои руки; сделать это было мучительно трудно, так крепко держала сестра.
   - Крис, я - твое прошлое.
   - Что же в этом плохого? Вся наша жизнь есть сплошное прошлое, и будущее растет из него. Не зная прошлого, ты не можешь даже просто сказать: я ухожу. Джастин, ты эгоист.
   - Я? - удивился он. - Я?! Ты убила целый лес, потому что не сумела примириться со смертью одного человека, и я эгоист?
   Застонали под внезапно налетевшим ветром рябины, посыпалась снежная пыль. Крис подняла взгляд.
   - Они созданы не для того, чтобы жить посреди вечной зимы, - негромко проговорил Джастин, пока сестра его обводила глазами живую ограду. - Ты всегда любила жизнь. И говорила, что главный садовник - природа.
   Она заплакала:
   - Но они ведь только деревья.
   Джастин неловко обнял ее и не разжимал объятий, потому что знал: сестра лжет.
   - Худшее в тебе, - сказал он негромко, меняя тему. - Худшее - твоя неуверенность в себе, которая лишь окрепла, когда мы повзрослели. Ты боялась, что, став взрослым, я отдалюсь от тебя, не буду больше нуждаться в тебе.
   - А лучшее... - он задумался на минуту. Потом усмехнулся: - Ты права. Лучшую черту назвать не так-то легко. У меня столько всего в памяти, за несколько дней не просеять.
   Она напряглась.
   - Моя смерть не изменит этих воспоминаний и правды о них, - продолжал брат.
   - Мне не нужны одни воспоминания!
   Джастин засмеялся.
   - Нет, ты хочешь лишь воспоминаний. Неужели ты этого не понимаешь? Что я сейчас такое? Воспоминание, Крис!
   - Нет, ты жи...
   - Долго мы здесь?
   Она не ответила.
   - Разве я возмужал? Или чему-нибудь научился, совершил какие-нибудь новые ошибки, еще несколько раз разбил свое сердце? Неужели я наконец нашел любимое дело, нашел способ добиться того, во что верю? Переменилось ли во мне хоть что-нибудь?
   - Джастин, почему ты так поступаешь со мной? - голос ее был настолько тих, что ему захотелось замолчать.
   Он не стал этого делать.
   - Я не помню, как умирал, - проговорил Джастин монотонным голосом ушедшего глубоко в собственные думы человека. - И я не помню теперь, как живу. На память приходят события, случившиеся годы назад, - но только не подробности последнего месяца.
   Оторвавшись от трясущейся мелкой дрожью Крис, он встал. Сестра попыталась последовать его примеру, однако движением руки он приказал ей сидеть в белом снегу под черными рябинами.
   Лесовики смотрели на них, однако шепелявый речитатив прекратился. Он слышал, как они разом затаили дыхание, словно перед смертью заклокотало в груди у больного эмфиземой.
   - Расскажи, как я умер.
   Крис долго молчала, он уже решил, что так и не дождется ответа. Повернувшись, Джастин заглянул ей в лицо. Солнце уже заметно склонилось к горизонту: они пробыли здесь куда дольше, чем он предполагал.
   - Ты превысил скорость, - проговорила она бесцветным, едва ли не холодным голосом. Потемневшие, округлившиеся глаза ее смотрели на снег в центре круга. - Шел дождь, и дороги сделались скользкими. Я всегда терпеть не могла, когда ты превышал скорость. Ты не был пьян, слава Богу... иначе это убило бы отца. Однако было темно и поздно. Наверное, ты и сам не понимал, насколько устал. Ты ведь знал этот участок дороги. Клянусь, ты проехал бы по ней даже во сне. Она вяло усмехнулась. - Тем не менее ты погубил четыре дерева. А пятым оказался клен - огромный, старый, со стволом, крепким, как стальная балка.
   - Цифры помнишь?
   - Мне говорили, с какой скоростью ты мчался. Не помню... цифры назвали только один раз, и то какие-то нереальные. Я только кивала. Я это помню. Все задавали мне вопросы, а я кивала и улыбалась. Для меня было главным не встревожить отца дурацкой истерикой. Я не собиралась разрешать себе того, что позволено слабой женщине.
   Он встал на колени в каком-нибудь ярде от нее - паломник, припавший к ногам святого.
   - Похороны - вещь дорогая, но владельцы погребальных контор - люд не скандальный, они знают, как правильно обойтись с человеком, отупевшим от горя. Трудно с другими. Людям кажется, что любое молчание можно заполнить словами о том, как велика утрата, будто нам, родственникам, это не ясно. И они хотят добра, им не прикажешь: умолкни, заткнись, умри, молчи, как покойник.
   - Подобной шутки, боюсь, никто не поймет, - проговорил Джастин с улыбкой.
   - Шутки? Что... ох. - Она заморгала - слезы уже начинали застывать на ресницах. - Потом - твои близкие и друзья. Они знают, когда тебя нужно оставить в одиночестве. Не докучать, дать вздохнуть. Но... но иногда они не понимают, когда этого делать не следует.
   Ненавижу эти воспоминания. Первую неделю мне казалось, что я умру. Я хотела этого. Но пришлось выдержать, потому что я не могла добавить к твоей смерти свою; кроме того, у меня оставались дела. Твой дом, твои бумаги, твои растения. Но после похорон все, казалось, решили, что история окончена. И в самом деле: отчасти так оно и было. Ты ушел. А я все думала о том, что могла сделать и не сделала. Фантазировала, представляла себе, как волшебным образом вмешиваюсь в твою беспутную жизнь, чтобы спасти тебя. Мне уже снилось, как я продаю свою душу, чтобы вернуть тебя обратно!
   И вот однажды я проснулась утром и позвонила тебе...
   Просто сняла трубку и набрала номер. И выслушав дурацкое сообщение о том, что номер отключен, я закричала. Я кричала, кричала... и думала, что никогда не умолкну. Ты ушел - и вдруг утрата сделалась настолько реальной...
   Наконец я переговорила с отцом, - продолжала Крис, - и он сказал, что мы можем перевезти твое тело с кладбища сюда, в Маунт Плезант. Он опасался за меня и знал, что тебе переезд не повредит. - Она застенчиво улыбнулась. Остальное тебе уже известно.
   Джастин сидел, не шелохнувшись.
   - Ты боишься, скажи?
   - Смерти? Я не чувствую себя мертвым, но и не боюсь расставания.
   Она кивнула, словно поверив этим словам.
   - А есть ли жизнь после смерти? - спросила она минуту спустя.
   - Откуда мне знать? Я не помню даже собственной кончины. - Он покачал головой. - Но если подумать, скажу тебе - да. Я ведь сейчас здесь.
   - Я хотела поверить в Бога и Небеса. Но не смогла, потому что ты умер.
   - Крис, люди смертны.
   - Да, но среди них не было тебя. Подождешь ли ты меня на той стороне?
   - Не знаю. Я даже не знаю, существует ли она. - Теперь сестра не скрывала слез, однако ему было важно - ему всегда было важно - не лгать ей. - Я не вправе ложными обещаниями и банальностями придать смерти смысл в твоих глазах. Тут дело не в смысле. Назначение смерти иное.
   - И что же мне делать?
   - Научиться ценить жизнь. И хотя бы потому, что я больше не располагаю собственной, я не могу позволить тебе погубить свою. Я не могу обещать тебе, что буду ждать - просто потому, что не знаю, будет ли мне позволено это. Я не могу уверять тебя в том, что существует настоящая загробная жизнь, потому что не видел ее. Я не могу найти слова, которые способны облегчить тебе расставание. Но я же всегда создавал тебе трудности, так почему же теперь должен вести себя как-то иначе?
   Он протянул к ней руки.
   С трудом поднявшись, сестра заключила его в объятия.
   - Могу назвать тебе две вещи, в которых я уверена: я хочу, чтобы ты жил.
   - Но это только одно.
   - И я люблю тебя.
   - А вот это уже второе.
   Приподняв голову, он оглядел деревья.
   - Становится теплее или мне просто кажется? - ласковым движением отстранив Крис, он принялся снимать с себя зимнюю одежду.
   - Теплее, - отозвалась она слабым голосом. А потом сняла шапку и застыла, не выпуская ее из трясущихся рук.
   - Весна приближается, - произнес он юным голосом, окидывая взглядом собравшихся вокруг лесовиков. - Весна приближается!
   Они понимали это. Но не уходили, не двигались, даже не говорили. И в немигающих глазах, обращенных к центру кольца рябин, он теперь узрел предчувствие.
   Снег начинал таять. А точнее - исчезать. Он отступал, съеживался, пропадал под теплым порывистым ветром, задувавшим между деревьев. Воздух наполнился запахом оживающих весенних рябин. Джастин взял в свои ладони трясущиеся руки Крис, и вместе они смотрели, как распускается листва, как зелень одевает тонкие ветви, как украшают их белые с золотом соцветия...
   Центр круга как будто стал галькой, брошенной в зеленое озеро леса: жизнь разбегалась от него концентрическими кругами. Безмолвие продлилось недолго: его немедленно нарушили птичьи голоса, лесная песня, голос возвращающейся жизни.
   Впрочем, это была уже не весна, а самая маковка лета.
   - Господи Иисусе, Крис... сколько же длилась эта зима?
   Она не ответила. Она смотрела не на него, на лес, полуоткрыв рот, не мигая. Снег отступал повсюду, возвращаясь в то время года, где ему и положено быть.
   Криво усмехнувшись, Джастин взглянул в лицо сестры. И заметил, как преобразили его птичьи песенки, пронзившие лесное молчание. Вокруг пахло рябиной - сильнее и слаще, чем когда-либо в его жизни.
   - Позаботьтесь о ней, - обратился он к деревьям, и те словно бы закивали в ответ... Впрочем, это были, скорее, шуточки ветра.
   "Мы позаботимся".
   Он огляделся и увидел стражу по краю круга. Однако зимних лесовиков больше не было.
   Боже, подумал он. Вот как оно вышло. Значит, сестра отыскала целый лес, населенный вымышленным народом, живой легендой. Джастин не знал, что представляет собой этот летний народ, однако видел в нем и величие, и славу... чудо жизни. Высохшая плоть наполнялась соками, серая омертвевшая кожа отсвечивала золотом, а в глазах прежний сланец и сталь уступили место зелени куда более яркой, чем сам лес.
   И они улыбались ему, эти лесовики; и улыбки их были полны мудрости, отягощены невысказанным знанием.
   - Не обижайтесь на нее, - попросил он еще раз. - Таковы уж мы, люди. Помогите ей, если сможете.
   - Мы не сумеем, - ответил один из них, голосом ни юным, ни зрелым, не принадлежащим ни мужу, ни деве. - Она не впустит нас.
   - Не сейчас. Чуть погодя... Лес всегда был ее стихией.
   - Тогда мы придем сюда и, когда круг раскроется, будем танцевать в нем. Спасибо тебе. - Повернувшись, они легкой поступью направились в лес.
   Какая разница, куда следовали они. Главное, они не были мертвы. В отличие от него. Впредь дороги их не сойдутся.
   "Откуда мне это известно?"
   - Эй, Крис? - сестра ответила ему взглядом. - Не все же лить слезы. Впрочем, ты всегда была у нас самой нежной.
   Джастин опять обнял ее - в последний раз.
   - Мне пора уходить.
   - Куда?
   - Не знаю, но для меня уже нет покоя, - он говорил чистую правду: легкий ветерок вселял в него желание странствий. - Пришлю тебе открытку.
   - Паршивец, - ответила она, улыбаясь, пусть чуточку, пусть сквозь слезы. Ты и живой-то ни разу не написал мне.
   - Ну, я звонил иногда.
   - Если рядом оказывался телефон, - она ответила ему отчаянным, яростным объятием, понимая, что не сумеет более удержать его своими руками. - Лучше дождись меня; я приду, когда все это кончится.
   - Подожду, если сумею. А ты лучше воспользуйся оставшимся временем.
   Ему хотелось задержаться, проследить за ней, убедиться в том, что сестра возвратилась к прежней своей жизни.
   Однако все это дела живых, а не мертвых. С великой нежностью он поцеловал ее в лоб и повторил:
   - Пора в путь.
   - Понимаю. - Лицо ее просветлело, бремя тоски исчезло.
   Крис смотрела на удаляющегося брата и потому не заметила, как сердцевина круга вдруг вскипела жизнью, как из земли поднялся стволик - прямой, стремящийся к солнцу.
   Юная рябина.