Страница:
– Нет, я безотносительно личности. Хотя возможно использование конкретной личности в каких-то определенных действиях, направленных сугубо против спецназа ГРУ. Некая межведомственная возня, в которой мы можем оказаться крайними. Стоит такой вариант рассматривать, Виктор Сергеевич?
Плешивый пожал плечами. При общей ширине его плеч со стороны казалось, что майор размахивается, желая кого-то ударить.
– У нас нет конкретных данных, кроме ошибки, которая могла бы оказаться значительной и даже значимой. Но это тем более должно мобилизовать нас на выполнение задания. Несмотря на все происки недоброжелателей с фамилиями вертухаев[5]. Хотя полностью отметать свои ощущения тоже не стоит. И потому в общении будем проявлять осторожность.
– Кажется, командир, у тебя конкретная дорога просматривалась, – напомнил капитан Никодимов. – С одной стороны и с другой…
Майор, соглашаясь, наклонил голову на крепкой шее.
– Еще не дорога, а, как у нас в России положено, направление. Наши внутренние русофилы и либерасты говорят, вездеходы придуманы русскими для того только, чтобы не строить дороги, хотя сами ни одной дороги не построили. Значит, и мы, как люди русские, обязаны уметь двигаться без дороги, ориентируясь по направлениям. Это и будет наш путь. По сути дела, нам придется идти на ощупь.
– А конкретно?
– А если конкретно, то следует оправдать перед местными спецслужбами и перед охраной Писателя мое появление в пределах его дома.
– Хорошая мысль. Но такое оправдание – это что? Если мы «уберем» все же его, это значит, что ты оправдался? Так? – Юрий Владимирович не понимал, что предлагает майор.
– Примерно так… Если вы «уберете» его…
– То есть? – капитан требовал конкретики. – Объясняй, если начал…
– Я хочу запросить в Москве все данные на Писателя. Нашу картотеку, чтобы было без «биологически-активных добавок» ФСБ. Полную подноготную, если возможно, с психологическим портретом. Обязательно должно быть что-то такое, на что его можно зацепить. Он не вел праведной жизни. Воровал там, скорее всего, ворует и здесь. От дурных привычек избавиться трудно.
– Что конкретно нужно? – спросил капитан. – Я участвовал в охоте за ним еще во времена, когда Писатель жил в Грозном. Помнится, в две тысячи втором году. Я тогда только начинал службу. Получил взвод под командование, и пришлось «подчищать» дела предыдущего погибшего командира взвода. Напрямую против Писателя работали. И я внимательно изучал досье. Что-то в памяти сохранилось, хотя, конечно, немного.
Во времена, когда Писатель жил в Чечне, когда он был одним из идеологов отделения Чечни от России, майор Плешивый еще не работал со своими нынешними подчиненными. И каждый из них в те времена был занят своим делом. Капитан Никодимов тогда, наверное, в лейтенантах ходил. А старший лейтенант Щетинкин вообще, судя по датам, тогда только в училище спецназа поступил и не представлял еще, что ему предстоит, и слыхом ни о каком Писателе не слыхивал.
– Я тоже за ним охотился. Правда, без досье. И было это на три года позже. Я пытался не допустить его уход за границу. Но сил было мало. Я со своим взводом отряд Писателя встретил в засаде. Многих положили, но часть прорвалась к границе. В том числе и сам Писатель. А досье нужно обширное, отражающее все, что можно добыть. Чтобы я имел возможность выбора.
Капитан Никодимов пожал плечами.
– Так в чем проблема? Запроси. Думаю, пришлют. Вопрос серьезный.
– Осторожность, про которую я говорил… Я не отметаю до конца предположения Николая Валерьевича. Не уверен, но могу допустить промахи в работе помощников Страгника не простым неумением работать, а конкретной направленностью против спецназа ГРУ. Мне нужно сделать это так, чтобы материалы не попали в руки полковника Страгника и чтобы он не знал, что я задумал, иначе могут опять появиться какие-то обстоятельства, которые мы втроем предвидеть просто не можем. Не очень верю я полковнику. Надо свои пути искать через военную разведку.
– Резидентура? – спросил Никодимов.
– Да.
– Есть выход на резидента?
– Откуда? Кто мне даст такой выход.
– Тогда о чем говорить?
– Говорить стоит о том, как сделать так, чтобы резидент сам вышел на меня. Пусть даже не лично. Пусть даже с какой-то оказией, через своих помощников. Но – вышел.
– Да, наверное, это единственный вариант, который нам позволят осуществить, – согласился капитан. – Карты перед нами в полном объеме никто раскрывать не будет, но информацию могут передать. Только как отправить запрос?
– Проще простого, – вмешался в разговор старший лейтенант Щетинкин. – Просто позвонить. Открытым текстом, но без подробностей.
– Слишком большой риск. Это вариант возможного провала резидента. По крайней мере, в Москве это могут расценить именно так и сразу откажут, без раздумий. А нам надо, чтобы они подумали. К тому же я не уверен, что у местных спецслужб еще нет номеров наших телефонов. Наши трубки проверяли на таможне без нашего присутствия. Могли определить номера, хотя тогда необходимости в этом не было, но тем не менее. Эта страна традиционно не входит в число дружественных России, и ко всем к нам пристальное внимание, я бы даже сказал, враждебное. Трубки могут прослушивать. Надо думать, как можно осуществить запрос. Всем думать надо. Может, что и надумаем.
– Извини, командир, но я так и не понял главного, – стоял на своем капитан Никодимов. – Что тебе даст даже самое полное досье?
– Я разве не объяснил? Мне нужна зацепка, с которой я могу прийти к Писателю. Любая, чтобы иметь возможность хоть шантажировать, хоть предупреждать. Даже предупреждать об угрозе… Любая зацепка. И убьют Писателя… Убьете, то есть Писателя, у меня на глазах и в присутствии других людей. Но так, чтобы в этот момент с ним рядом был я. Тогда будет оправдание моим прогулкам рядом с его домом – я искал контактов с ним по делу. И уже не будет подозрения, что я готовил на него покушение. Можно даже ранить меня, просто за компанию. А еще кого-то убить, из его людей. Я не сильно обижусь, если рана будет несерьезной. Юрий Владимирович у нас стреляет так, что может просто по касательной меня задеть. Его и попрошу…
– Возможно, это вариант, – согласился Никодимов. – Честно говоря, я из прошлого досье мало какие мелочи помню, но, кажется, были там моменты, связанные с адатом. У Писателя есть «кровники». Их он опасается, наверное, больше, чем российского суда, который уже вынес ему заочный приговор. Давайте будем соображать. А что касается выстрела, то я однажды уже держал Писателя на прицеле «винтореза». Но тогда не было уверенности, что это именно он. Не хотелось убивать другого, непричастного к делу, и я не стал стрелять. Теперь я в него выстрелю без сомнений и обещаю, что не промахнусь. Давайте соображать…
– Будем соображать, – согласился майор.
– Но я попробую хоть что-нибудь вспомнить…
Глава вторая
Плешивый пожал плечами. При общей ширине его плеч со стороны казалось, что майор размахивается, желая кого-то ударить.
– У нас нет конкретных данных, кроме ошибки, которая могла бы оказаться значительной и даже значимой. Но это тем более должно мобилизовать нас на выполнение задания. Несмотря на все происки недоброжелателей с фамилиями вертухаев[5]. Хотя полностью отметать свои ощущения тоже не стоит. И потому в общении будем проявлять осторожность.
– Кажется, командир, у тебя конкретная дорога просматривалась, – напомнил капитан Никодимов. – С одной стороны и с другой…
Майор, соглашаясь, наклонил голову на крепкой шее.
– Еще не дорога, а, как у нас в России положено, направление. Наши внутренние русофилы и либерасты говорят, вездеходы придуманы русскими для того только, чтобы не строить дороги, хотя сами ни одной дороги не построили. Значит, и мы, как люди русские, обязаны уметь двигаться без дороги, ориентируясь по направлениям. Это и будет наш путь. По сути дела, нам придется идти на ощупь.
– А конкретно?
– А если конкретно, то следует оправдать перед местными спецслужбами и перед охраной Писателя мое появление в пределах его дома.
– Хорошая мысль. Но такое оправдание – это что? Если мы «уберем» все же его, это значит, что ты оправдался? Так? – Юрий Владимирович не понимал, что предлагает майор.
– Примерно так… Если вы «уберете» его…
– То есть? – капитан требовал конкретики. – Объясняй, если начал…
– Я хочу запросить в Москве все данные на Писателя. Нашу картотеку, чтобы было без «биологически-активных добавок» ФСБ. Полную подноготную, если возможно, с психологическим портретом. Обязательно должно быть что-то такое, на что его можно зацепить. Он не вел праведной жизни. Воровал там, скорее всего, ворует и здесь. От дурных привычек избавиться трудно.
– Что конкретно нужно? – спросил капитан. – Я участвовал в охоте за ним еще во времена, когда Писатель жил в Грозном. Помнится, в две тысячи втором году. Я тогда только начинал службу. Получил взвод под командование, и пришлось «подчищать» дела предыдущего погибшего командира взвода. Напрямую против Писателя работали. И я внимательно изучал досье. Что-то в памяти сохранилось, хотя, конечно, немного.
Во времена, когда Писатель жил в Чечне, когда он был одним из идеологов отделения Чечни от России, майор Плешивый еще не работал со своими нынешними подчиненными. И каждый из них в те времена был занят своим делом. Капитан Никодимов тогда, наверное, в лейтенантах ходил. А старший лейтенант Щетинкин вообще, судя по датам, тогда только в училище спецназа поступил и не представлял еще, что ему предстоит, и слыхом ни о каком Писателе не слыхивал.
– Я тоже за ним охотился. Правда, без досье. И было это на три года позже. Я пытался не допустить его уход за границу. Но сил было мало. Я со своим взводом отряд Писателя встретил в засаде. Многих положили, но часть прорвалась к границе. В том числе и сам Писатель. А досье нужно обширное, отражающее все, что можно добыть. Чтобы я имел возможность выбора.
Капитан Никодимов пожал плечами.
– Так в чем проблема? Запроси. Думаю, пришлют. Вопрос серьезный.
– Осторожность, про которую я говорил… Я не отметаю до конца предположения Николая Валерьевича. Не уверен, но могу допустить промахи в работе помощников Страгника не простым неумением работать, а конкретной направленностью против спецназа ГРУ. Мне нужно сделать это так, чтобы материалы не попали в руки полковника Страгника и чтобы он не знал, что я задумал, иначе могут опять появиться какие-то обстоятельства, которые мы втроем предвидеть просто не можем. Не очень верю я полковнику. Надо свои пути искать через военную разведку.
– Резидентура? – спросил Никодимов.
– Да.
– Есть выход на резидента?
– Откуда? Кто мне даст такой выход.
– Тогда о чем говорить?
– Говорить стоит о том, как сделать так, чтобы резидент сам вышел на меня. Пусть даже не лично. Пусть даже с какой-то оказией, через своих помощников. Но – вышел.
– Да, наверное, это единственный вариант, который нам позволят осуществить, – согласился капитан. – Карты перед нами в полном объеме никто раскрывать не будет, но информацию могут передать. Только как отправить запрос?
– Проще простого, – вмешался в разговор старший лейтенант Щетинкин. – Просто позвонить. Открытым текстом, но без подробностей.
– Слишком большой риск. Это вариант возможного провала резидента. По крайней мере, в Москве это могут расценить именно так и сразу откажут, без раздумий. А нам надо, чтобы они подумали. К тому же я не уверен, что у местных спецслужб еще нет номеров наших телефонов. Наши трубки проверяли на таможне без нашего присутствия. Могли определить номера, хотя тогда необходимости в этом не было, но тем не менее. Эта страна традиционно не входит в число дружественных России, и ко всем к нам пристальное внимание, я бы даже сказал, враждебное. Трубки могут прослушивать. Надо думать, как можно осуществить запрос. Всем думать надо. Может, что и надумаем.
– Извини, командир, но я так и не понял главного, – стоял на своем капитан Никодимов. – Что тебе даст даже самое полное досье?
– Я разве не объяснил? Мне нужна зацепка, с которой я могу прийти к Писателю. Любая, чтобы иметь возможность хоть шантажировать, хоть предупреждать. Даже предупреждать об угрозе… Любая зацепка. И убьют Писателя… Убьете, то есть Писателя, у меня на глазах и в присутствии других людей. Но так, чтобы в этот момент с ним рядом был я. Тогда будет оправдание моим прогулкам рядом с его домом – я искал контактов с ним по делу. И уже не будет подозрения, что я готовил на него покушение. Можно даже ранить меня, просто за компанию. А еще кого-то убить, из его людей. Я не сильно обижусь, если рана будет несерьезной. Юрий Владимирович у нас стреляет так, что может просто по касательной меня задеть. Его и попрошу…
– Возможно, это вариант, – согласился Никодимов. – Честно говоря, я из прошлого досье мало какие мелочи помню, но, кажется, были там моменты, связанные с адатом. У Писателя есть «кровники». Их он опасается, наверное, больше, чем российского суда, который уже вынес ему заочный приговор. Давайте будем соображать. А что касается выстрела, то я однажды уже держал Писателя на прицеле «винтореза». Но тогда не было уверенности, что это именно он. Не хотелось убивать другого, непричастного к делу, и я не стал стрелять. Теперь я в него выстрелю без сомнений и обещаю, что не промахнусь. Давайте соображать…
– Будем соображать, – согласился майор.
– Но я попробую хоть что-нибудь вспомнить…
Глава вторая
Чечня. 2002 год
Ветер дул северный, тягучий, степной, леденящий лицо и шею. Снег активно таял и пропитывал воздух влагой. Однако температура воздуха временами была еще минусовой, и ветер приносил холод.
Но земля на дороге – густой жирный чернозем – днем была вязкой и цепко хваталась за лодыжки, мешая ходьбе. Приходилось идти не по дороге, а по полю, по густой траве, местами достающей до пояса. Но трава росла так густо, и столько лет уже никто не прикасался к ней косилкой, что она успела переплестись и перепутаться стеблями, и порой приходилось «с боем» продираться через нее. Но даже такое передвижение было более скоростным, чем передвижение по грязной и разбитой грузовиками дороге. Обычно по ней вполне можно передвигаться, пропустив впереди себя танковую колонну. Но здесь танковая колонна не проходила, а только грузовики оставили колею и многочисленные ямы.
Ночью, в зависимости от погоды, дорогой идти было можно. Но только тогда, когда основательно подмораживало. А это случалось, в основном, во второй половине ночи. А в первую половину, когда грязь не успела еще схватиться, как цементом, отрицательными температурами, приходилось идти по траве.
В ногах чувствовалась вялость.
– Привал! – объявил лейтенант Никодимов и перевел дыхание. Маршрут утомлял даже его, что уж о солдатах говорить. Но они терпели, как и сам командир взвода. И привалу все были рады. Обычный привал – пятнадцать минут отдыха. Но если просто так упадешь на сырую еще и прохладную землю, разбросаешь руки в стороны и будешь думать, что отдыхаешь, ты не отдохнешь. Лучше уж потратить лишнюю минуту, сбросить рюкзак, снять бронежилет, и только тогда, подыскав себе место посуше или где трава погуще, свалиться и руки с ногами раскинуть крестом.
Командир взвода, как обычно, оказался в середине круга. Он не ложился, хотя тоже на землю сел и посматривал на небо. Взвод находился уже третьи сутки на марше. А в первые сутки, в самом начале движения, когда вот так же расположились отдыхать, в небе внезапно появилось звено из двух вертолетов МИ-8. Вертолеты летели в стороне, но взвод, должно быть, был замечен, потому что, совершив разворот, вертолеты вернулись и пролетели над ними. Сначала Юрий Владимирович не отреагировал на возвращение ракетоносцев. И только потом, когда вертушки совершили еще один круг и снова стали к ним приближаться, лейтенант заметил, как одновременно опустились носы того и другого вертолета. Так бывает, когда ракетоносцы идут в атаку. Их, видимо, приняли за банду, прячущуюся в траве. Офицер и двадцать три солдата с ним расположились тесным кругом, и хватило бы пары НУРСов, чтобы взвод перестал существовать. И, растеряйся лейтенант, быть бы беде. Однако Никодимов принял единственно верное решение. Отличить армейское подразделение от банды сверху было сложно. И те и другие носят камуфляж. Знаков различия сверху не видно. Оружие у всех практически одинаковое. А случаи расстрела авиацией своих же уже были известны и многократно обсуждались. Единственное, что могло отличить взвод, от банды, это строй. И лейтенант дал резкую команду:
– Взвод! В две шеренги становись! Быстро! Быстро!
После утомительного участка пути вставать никому не хотелось. Тем не менее резкий голос командира был отмечен всеми. Хотя необходимость построения не всем была понятна. Тем не менее команду выполнили быстро. Сам Никодимов повернулся в сторону вертолетов и хорошо увидел, как ведущий звена качнул крыльями, а потом лег на разворот.
Беда миновала…
Никодимов, на всякий случай, записал номер внедорожника. Хотя Чечня и хотела считать себя самостоятельным государством, номера госрегистрации чеченцы использовали российские, если вообще ставили на машины номера. Кончилось дело тем, что один из пассажиров ушел по грязной дороге в обратную сторону. Наверное, в село за трактором. Карта местности показала, что до села двенадцать километров. Ждать, когда внедорожник вытащат, лейтенант не хотел, хотя солдаты с удовольствием отдыхали в то время, когда командир взвода производил наблюдение. Отдыхали они не зря. Командир решил, что хорошо отдохнули.
– Набрались сил? Ну и отлично. Головы не поднимать, ползком разрываем дистанцию с дорогой. Подняться можно будет только за ближайшим холмом. Вперед!
Ползти пришлось больше двух часов. Никодимов не знал, есть ли в машине бинокль. Но, если бинокль есть и если кто-то пожелает просто поглазеть по сторонам, он может заметить взвод, идущий в рост. И потому лейтенант предпочел иной способ отдаления от дороги. Впрочем, на занятиях и солдатам, и командиру взвода вместе с ними иногда приходилось ползать и дольше и преодолевать большие расстояния. И потому нагрузка никому не показалась чрезмерной. Зато благополучно ушли от возможного наблюдения за собой. А «засветка» в маршруте, тем более в самом его конце, разумеется не желательна. Но все закончилось благополучно. И только к девяти часам утра взводу удалось устроиться на отдых. Выставили, как обычно, трех часовых с разных сторон. Но обычным было не то, что часовых было трое, а то, что выставляли их с каждой стороны, откуда возможен был подход к месту отдыха взвода. Чаще выставляли четверых. В этот раз повезло, одну сторону перекрывала река. Хотя, наверное, в летнее время года это была не река, а речушка, почти ручей. Но в период активного таяния снегов в предгорьях вода в русле поднимается значительно, бурлила, набирала скорость и мощь. В такую речку никто соваться не пожелает. Человеческие ноги не смогут удержаться в этом потоке даже в том случае, если здесь не глубоко.
Но четвертый часовой все же тоже был. Он находился в самом лагере и отвечал за подъем сменной группы. Когда выставляли по четыре часовых на внешнем периметре, в лагере находился пятый часовой. Держать, как полагается в карауле, «бодрствующую смену» лейтенант не стал из-за малочисленности своей группы. Двадцать три человека, помимо самого лейтенанта. Во взводе числились еще шестеро солдат. Но они попали в плен еще до прихода во взвод лейтенанта Никодимова, тогда, когда погиб в бою предыдущий командир взвода. И сейчас взвод вместе с новым командиром отправился к своим товарищам на выручку.
Вообще-то найти попавших в плен солдат бывало обычно сложно. Только через продолжительное время что-то удавалось выяснить. Однако в этот раз, когда все шестеро оказались в одном месте, сами бандиты поторопились заработать на пленниках. Письма идут долго, и потому они позвонили солдатским матерям. Условие было одно и категоричное. Срок – два месяца. Если за это время за солдат не заплатят небольшой по тогдашним меркам выкуп по миллиону рублей за каждого, все они будут расстреляны. Если заплатят за пятерых, а за одного не смогут, все равно расстреляны будут все шестеро.
Вести переговоры взялась Валентина Ивановна, мать одного из пленных солдат, женщина, с сильным духом и почти спецназовским хладнокровием. Валентина Ивановна много лет проработала в прокуратуре и умела общаться с бандитами без слез, но со своими логическими требованиями. А для бандитов в то время по всей Чечне главное было уже не война, а заработок. Надеяться на победу им уже не приходилось. Причем бандиты были согласны на любой заработок. Если до второй чеченской войны они заламывали невероятные цены за каждого плененного или украденного человека, то теперь ставки снизились ближе к реальным возможностям простых семей, чьи сыновья ушли на эту войну. Но, как считали бандиты, любая семья может ради сына продать квартиру, чтобы заплатить выкуп. Если не хватит денег, может занять.
Валентина Ивановна сразу привезла с собой требуемую сумму. Конечно, только за одного своего сына. И осталась в бандитском лагере, чтобы общаться со своим сыном и с его пленными товарищами и передавать другим матерям о том, в каком положении находятся их сыновья. Объяснялось ее присутствие просто. Платить выкуп за тех, кто погиб, люди не хотели. А бандитам никто не верил.
Валентина Ивановна поддерживала контакты с другими матерями. Но еще перед поездкой, зная, что ей предстоит, и понимая, что для семей половины пленников даже этот выкуп оказывается неподъемным, женщина обратилась напрямую к командованию спецназа ГРУ. И была разработана целая операция по спасению пленников, в которой бывший работник прокуратуры стала важным составляющим звеном.
Первое, что требовалось спецназу, это определить место содержания солдат. Тогда уже было возможным определить и то, в чью зону влияния это место попадает. То есть кто из полевых командиров захватил солдат. А такие данные могли помочь при разработке операции. Войсковая операция в этом случае не подходила, потому что пленники могли быть уничтожены в момент наступления федеральных сил и все следы пленения заметены. Полевые командиры умели это делать, и именно потому судьба многих из тех, кто попал в плен, до сих пор остается неизвестной. Здесь решили действовать по-другому, аккуратно и своими методами, когда задействуются незначительные мобильные силы, способные решить задачу более четко, чем силы значительные и заметные.
И деньги, которые Валентина Ивановна повезла бандитам, тоже были выделены командованием спецназа. И ее сотовый телефон был взят на контроль местонахождения с помощью спутниковой системы управления космической разведки ГРУ.
Звонить женщине разрешали, понятно, только в присутствии кого-то из бандитов. И разговоры допускались только с другими матерями. Причем разговоры довольно короткие, в которых сообщалось о самочувствии пленника и спрашивалось о том, как продвигается дело со сбором денег. Информация шла, что деньги собираются. Собирается уже общая сумма, на всех пленников. Все остальное время мобильник Валентины Ивановны находился у человека, который называл себя Тамерланом и являлся, кажется, местным начальником охраны. Не только охраны пленников, но вообще всей охраны отряда и отрядной базы, располагающейся, по сути дела, на окраине большого села, где бандитов полностью поддерживали. Местное население относилось к Валентине Ивановне враждебно. Сначала ее хотели поселить в одном из домов села. Потом, чтобы обезопасить от местных жителей, Тамерлан приказал отгородить для женщины закуток в здании заброшенной фермы, там же, где жила часть бандитов. Это было не совсем удобно, но с неудобствами Валентина Ивановна мирилась ради большого дела. Дважды Валентина Ивановна встречалась для короткой беседы с главарем бандитов, которого называли Писателем. Она знала, что он еще в советские времена и вправду был писателем, и даже занимал какую-то уважаемую по тем временам должность в чеченском отделении Союза писателей России. А потом вошел в правительство, где занимался вопросами идеологии. Но идеология не мешала Писателю быть откровенным бандитом и полевым командиром. Желая понять этого боевика, Валентина Ивановна пыталась даже найти хотя бы одну его книгу, чтобы прочитать. Но ей сообщили, что все книги писателя были написаны на чеченском языке, а на русском он публиковался только в каких-то московских журналах в переводе. Найти в селе эти журналы возможности не представлялось.
Все эти подробности лейтенант Никодимов узнал позже, после завершения операции. Тогда же он просто скрытно приближался к родовому селу Писателя, намереваясь освободить пленников. Естественно, вся координация работы взвода осуществлялась посредством радиосвязи. Для этого к взводу из штаба бригады был прикомандирован сержант радист. Сеансы связи для обмена свежими данными осуществлялись ежедневно поздно вечером перед тем, как взвод выступал в очередной переход.
Уснул лейтенант сразу и проснулся от звука шагов. Открыл глаза и увидел, что к нему подходит часовой уже следующей смены. Значит, спал лейтенант Никодимов долго и крепко и не слышал, как произошла смена часовых. Это тоже хорошо. Бойцы свое дело знали и сменялись бесшумно.
Юрий Владимирович, вопрошая, вскинул подбородок.
– Трактор за машиной приехал.
– Куда вытаскивают? В какую сторону?
– Вперед. Хотят продолжить движение.
Сам водитель хороший, Юрий Владимирович, выражая неодобрение, покачал головой.
– Дорогой выбираются?
– Дорогой.
– Неужели «Ленд Крузер» не может рядом с дорогой проехать! Рядом с нею не застрянешь. Прямо по елкам…
Дорогу от поля и холмов отгораживали молодые, не способные помешать движению елки и не густые лиственные кусты – будущий лес. Угроза для внедорожника в этих условиях только одна – может слегка поцарапать пластиковый обвес и бампер. Но, видимо, водитель старается беречь машину. Или хозяин так приказал, понадеявшись на силу двигателя, большой клиренс и электронных помощников при движении по бездорожью.
– Вытащили уже?
– Первый раз вытащили, через десять метров снова застрял.
– Дурное дело нехитрое. Пойдем, посмотрим за ними.
Собраться лейтенанту было недолго. Только вытащил бронежилет из-под травяной подстилки, на бронежилет надел «разгрузку» и поставил прицел на свою винтовку. Вместе с часовым они взобрались по самому крутому склону на холм. По другим, более пологим склонам взбираться было рискованно. Склоны просматривались со стороны дороги. Наверху Никодимов нашел удобное место между двумя камнями в тени скалы, где не будут бликовать на свету стекла бинокля. Вообще-то стекла официально считаются с антибликовым покрытием, и изготовители никак не хотят верить эксплуатационникам, что бинокли все равно бликуют. И даже не обязательно на солнце.
Устроившись поудобнее, командир взвода глянул через плечо на сопровождающего его рядового контрактной службы, который свой бинокль даже не вытащил из пластикового чехла:
– Совсем уж за камень присядь, чтобы и голова не торчала. Все равно без бинокля ничего не увидишь.
Рядовой правильно понял командира и достал бинокль. Теперь можно смотреть вдвоем и обмениваться мнениями.
Никодимов смотрел долго. Его заинтересовал третий пассажир, который все же вышел из машины и, заложив руки за спину, прогуливался по траве, пока трактор пытался в очередной раз вытянуть из грязи тяжелый внедорожник. Но, кажется, слова, которые командир взвода сказал своему солдату, были услышаны и в стороне. Трактор явно тащил «Тойоту» не по дороге, а с нее, на траву и молодые елки, едва поднявшиеся чуть выше уровня колен. Елки росли самосевом и очень густо. Тем не менее они не могли противостоять широким колесам «Ленд Крузера» и машину бы не задержали.
– Теперь поедут… – сказал солдат.
Но лейтенанта Никодимова интересовало не это действие, а третий пассажир. Конечно, бинокль не давал возможности хорошо рассмотреть человека. Тем более, с человеком этим Юрий Владимирович никогда не встречался, а только видел его лицо на не слишком качественной распечатке розыскных данных. Тем не менее подумалось, что это и есть тот самый пресловутый Писатель. И он уезжал из села тогда, когда к селу подходила еще неведомая опасность. Если это в самом деле он, упускать этого человека не стоило. На его совести много грехов против федеральных сил и против русского населения Чечни и близлежащих областей.
Но земля на дороге – густой жирный чернозем – днем была вязкой и цепко хваталась за лодыжки, мешая ходьбе. Приходилось идти не по дороге, а по полю, по густой траве, местами достающей до пояса. Но трава росла так густо, и столько лет уже никто не прикасался к ней косилкой, что она успела переплестись и перепутаться стеблями, и порой приходилось «с боем» продираться через нее. Но даже такое передвижение было более скоростным, чем передвижение по грязной и разбитой грузовиками дороге. Обычно по ней вполне можно передвигаться, пропустив впереди себя танковую колонну. Но здесь танковая колонна не проходила, а только грузовики оставили колею и многочисленные ямы.
Ночью, в зависимости от погоды, дорогой идти было можно. Но только тогда, когда основательно подмораживало. А это случалось, в основном, во второй половине ночи. А в первую половину, когда грязь не успела еще схватиться, как цементом, отрицательными температурами, приходилось идти по траве.
В ногах чувствовалась вялость.
– Привал! – объявил лейтенант Никодимов и перевел дыхание. Маршрут утомлял даже его, что уж о солдатах говорить. Но они терпели, как и сам командир взвода. И привалу все были рады. Обычный привал – пятнадцать минут отдыха. Но если просто так упадешь на сырую еще и прохладную землю, разбросаешь руки в стороны и будешь думать, что отдыхаешь, ты не отдохнешь. Лучше уж потратить лишнюю минуту, сбросить рюкзак, снять бронежилет, и только тогда, подыскав себе место посуше или где трава погуще, свалиться и руки с ногами раскинуть крестом.
Командир взвода, как обычно, оказался в середине круга. Он не ложился, хотя тоже на землю сел и посматривал на небо. Взвод находился уже третьи сутки на марше. А в первые сутки, в самом начале движения, когда вот так же расположились отдыхать, в небе внезапно появилось звено из двух вертолетов МИ-8. Вертолеты летели в стороне, но взвод, должно быть, был замечен, потому что, совершив разворот, вертолеты вернулись и пролетели над ними. Сначала Юрий Владимирович не отреагировал на возвращение ракетоносцев. И только потом, когда вертушки совершили еще один круг и снова стали к ним приближаться, лейтенант заметил, как одновременно опустились носы того и другого вертолета. Так бывает, когда ракетоносцы идут в атаку. Их, видимо, приняли за банду, прячущуюся в траве. Офицер и двадцать три солдата с ним расположились тесным кругом, и хватило бы пары НУРСов, чтобы взвод перестал существовать. И, растеряйся лейтенант, быть бы беде. Однако Никодимов принял единственно верное решение. Отличить армейское подразделение от банды сверху было сложно. И те и другие носят камуфляж. Знаков различия сверху не видно. Оружие у всех практически одинаковое. А случаи расстрела авиацией своих же уже были известны и многократно обсуждались. Единственное, что могло отличить взвод, от банды, это строй. И лейтенант дал резкую команду:
– Взвод! В две шеренги становись! Быстро! Быстро!
После утомительного участка пути вставать никому не хотелось. Тем не менее резкий голос командира был отмечен всеми. Хотя необходимость построения не всем была понятна. Тем не менее команду выполнили быстро. Сам Никодимов повернулся в сторону вертолетов и хорошо увидел, как ведущий звена качнул крыльями, а потом лег на разворот.
Беда миновала…
* * *
Путь был долгий и, по возможности, предельно скрытный. Если вышли в середине дня и сначала, на контролируемой территории, двигались открыто и даже часть пути проехали на машине, пока водитель не отказался ехать дальше из-за грязи, то по территории, где в отсутствие федеральных сил еще хозяйничали банды, продвигались только ночью. И чем ближе была конечная точка маршрута, тем старательнее прятались, завидев издали грузовик или «уазик», пусть даже и военный. По здешней дороге проезжали только грузовики и «уазики». Ни одной другой машине справиться с вязким черноземом было невозможно. Да и зачем нужно было другим машинам выезжать на эту дорогу, если не так далеко существовала другая, идущая параллельно, с нормальным покрытием, которое когда-то даже асфальтом называлось. Впрочем, асфальт не всем был по душе или, скорее, по необходимости. Однажды на рассвете, незадолго до того, как должна была прозвучать общая команда к отдыху, взвод увидел, как буксует в грязи хваленый японец «Тойота Ленд Крузер». Машина мощная, но слишком оборотистая, и высокие обороты колеса закапывают ее в грязь и сажают на обе оси. И всякие электронные помощники и хитрые муфты дифференциалов оказываются не в состоянии что-либо сделать. За «Ленд Крузером» лейтенант Никодимов наблюдал в бинокль. Водитель и двое пассажиров поочередно орудовали одной на всех лопатой, пытаясь прокопать колею, чтобы сдвинуть внедорожник с места. Еще один пассажир в грязь не выбирался, сидел на заднем сиденье. Должно быть, чувствовал себя слишком значимой персоной, чтобы грязь месить. Все четверо были чеченцами. Бинокль не давал возможность хорошенько разглядеть автомобиль, но командиру взвода показалось, что машина бронированная. Только у бронированной машины стекла имеют, если посмотреть со стороны, затемненную кайму – технологическая неизбежность, выдающая класс машины и класс ее владельца. Не каждому достается бронированный внедорожник, стоимость которого в пять раз превышает стоимость оригинальной машины.Никодимов, на всякий случай, записал номер внедорожника. Хотя Чечня и хотела считать себя самостоятельным государством, номера госрегистрации чеченцы использовали российские, если вообще ставили на машины номера. Кончилось дело тем, что один из пассажиров ушел по грязной дороге в обратную сторону. Наверное, в село за трактором. Карта местности показала, что до села двенадцать километров. Ждать, когда внедорожник вытащат, лейтенант не хотел, хотя солдаты с удовольствием отдыхали в то время, когда командир взвода производил наблюдение. Отдыхали они не зря. Командир решил, что хорошо отдохнули.
– Набрались сил? Ну и отлично. Головы не поднимать, ползком разрываем дистанцию с дорогой. Подняться можно будет только за ближайшим холмом. Вперед!
Ползти пришлось больше двух часов. Никодимов не знал, есть ли в машине бинокль. Но, если бинокль есть и если кто-то пожелает просто поглазеть по сторонам, он может заметить взвод, идущий в рост. И потому лейтенант предпочел иной способ отдаления от дороги. Впрочем, на занятиях и солдатам, и командиру взвода вместе с ними иногда приходилось ползать и дольше и преодолевать большие расстояния. И потому нагрузка никому не показалась чрезмерной. Зато благополучно ушли от возможного наблюдения за собой. А «засветка» в маршруте, тем более в самом его конце, разумеется не желательна. Но все закончилось благополучно. И только к девяти часам утра взводу удалось устроиться на отдых. Выставили, как обычно, трех часовых с разных сторон. Но обычным было не то, что часовых было трое, а то, что выставляли их с каждой стороны, откуда возможен был подход к месту отдыха взвода. Чаще выставляли четверых. В этот раз повезло, одну сторону перекрывала река. Хотя, наверное, в летнее время года это была не река, а речушка, почти ручей. Но в период активного таяния снегов в предгорьях вода в русле поднимается значительно, бурлила, набирала скорость и мощь. В такую речку никто соваться не пожелает. Человеческие ноги не смогут удержаться в этом потоке даже в том случае, если здесь не глубоко.
Но четвертый часовой все же тоже был. Он находился в самом лагере и отвечал за подъем сменной группы. Когда выставляли по четыре часовых на внешнем периметре, в лагере находился пятый часовой. Держать, как полагается в карауле, «бодрствующую смену» лейтенант не стал из-за малочисленности своей группы. Двадцать три человека, помимо самого лейтенанта. Во взводе числились еще шестеро солдат. Но они попали в плен еще до прихода во взвод лейтенанта Никодимова, тогда, когда погиб в бою предыдущий командир взвода. И сейчас взвод вместе с новым командиром отправился к своим товарищам на выручку.
Вообще-то найти попавших в плен солдат бывало обычно сложно. Только через продолжительное время что-то удавалось выяснить. Однако в этот раз, когда все шестеро оказались в одном месте, сами бандиты поторопились заработать на пленниках. Письма идут долго, и потому они позвонили солдатским матерям. Условие было одно и категоричное. Срок – два месяца. Если за это время за солдат не заплатят небольшой по тогдашним меркам выкуп по миллиону рублей за каждого, все они будут расстреляны. Если заплатят за пятерых, а за одного не смогут, все равно расстреляны будут все шестеро.
Вести переговоры взялась Валентина Ивановна, мать одного из пленных солдат, женщина, с сильным духом и почти спецназовским хладнокровием. Валентина Ивановна много лет проработала в прокуратуре и умела общаться с бандитами без слез, но со своими логическими требованиями. А для бандитов в то время по всей Чечне главное было уже не война, а заработок. Надеяться на победу им уже не приходилось. Причем бандиты были согласны на любой заработок. Если до второй чеченской войны они заламывали невероятные цены за каждого плененного или украденного человека, то теперь ставки снизились ближе к реальным возможностям простых семей, чьи сыновья ушли на эту войну. Но, как считали бандиты, любая семья может ради сына продать квартиру, чтобы заплатить выкуп. Если не хватит денег, может занять.
Валентина Ивановна сразу привезла с собой требуемую сумму. Конечно, только за одного своего сына. И осталась в бандитском лагере, чтобы общаться со своим сыном и с его пленными товарищами и передавать другим матерям о том, в каком положении находятся их сыновья. Объяснялось ее присутствие просто. Платить выкуп за тех, кто погиб, люди не хотели. А бандитам никто не верил.
Валентина Ивановна поддерживала контакты с другими матерями. Но еще перед поездкой, зная, что ей предстоит, и понимая, что для семей половины пленников даже этот выкуп оказывается неподъемным, женщина обратилась напрямую к командованию спецназа ГРУ. И была разработана целая операция по спасению пленников, в которой бывший работник прокуратуры стала важным составляющим звеном.
Первое, что требовалось спецназу, это определить место содержания солдат. Тогда уже было возможным определить и то, в чью зону влияния это место попадает. То есть кто из полевых командиров захватил солдат. А такие данные могли помочь при разработке операции. Войсковая операция в этом случае не подходила, потому что пленники могли быть уничтожены в момент наступления федеральных сил и все следы пленения заметены. Полевые командиры умели это делать, и именно потому судьба многих из тех, кто попал в плен, до сих пор остается неизвестной. Здесь решили действовать по-другому, аккуратно и своими методами, когда задействуются незначительные мобильные силы, способные решить задачу более четко, чем силы значительные и заметные.
И деньги, которые Валентина Ивановна повезла бандитам, тоже были выделены командованием спецназа. И ее сотовый телефон был взят на контроль местонахождения с помощью спутниковой системы управления космической разведки ГРУ.
Звонить женщине разрешали, понятно, только в присутствии кого-то из бандитов. И разговоры допускались только с другими матерями. Причем разговоры довольно короткие, в которых сообщалось о самочувствии пленника и спрашивалось о том, как продвигается дело со сбором денег. Информация шла, что деньги собираются. Собирается уже общая сумма, на всех пленников. Все остальное время мобильник Валентины Ивановны находился у человека, который называл себя Тамерланом и являлся, кажется, местным начальником охраны. Не только охраны пленников, но вообще всей охраны отряда и отрядной базы, располагающейся, по сути дела, на окраине большого села, где бандитов полностью поддерживали. Местное население относилось к Валентине Ивановне враждебно. Сначала ее хотели поселить в одном из домов села. Потом, чтобы обезопасить от местных жителей, Тамерлан приказал отгородить для женщины закуток в здании заброшенной фермы, там же, где жила часть бандитов. Это было не совсем удобно, но с неудобствами Валентина Ивановна мирилась ради большого дела. Дважды Валентина Ивановна встречалась для короткой беседы с главарем бандитов, которого называли Писателем. Она знала, что он еще в советские времена и вправду был писателем, и даже занимал какую-то уважаемую по тем временам должность в чеченском отделении Союза писателей России. А потом вошел в правительство, где занимался вопросами идеологии. Но идеология не мешала Писателю быть откровенным бандитом и полевым командиром. Желая понять этого боевика, Валентина Ивановна пыталась даже найти хотя бы одну его книгу, чтобы прочитать. Но ей сообщили, что все книги писателя были написаны на чеченском языке, а на русском он публиковался только в каких-то московских журналах в переводе. Найти в селе эти журналы возможности не представлялось.
Все эти подробности лейтенант Никодимов узнал позже, после завершения операции. Тогда же он просто скрытно приближался к родовому селу Писателя, намереваясь освободить пленников. Естественно, вся координация работы взвода осуществлялась посредством радиосвязи. Для этого к взводу из штаба бригады был прикомандирован сержант радист. Сеансы связи для обмена свежими данными осуществлялись ежедневно поздно вечером перед тем, как взвод выступал в очередной переход.
* * *
Двенадцать километров до родового села Писателя. Человек из «Тойоты Ленд Крузер» пошел туда пешком. Расстояние не великое. Чуть больше обычной утренней пробежки на ежедневных занятиях спецназа ГРУ. Взвод тоже не собирался ехать на машине, но днем взводу лучше было никому не попадаться на глаза. То есть категорически не рекомендовалось это. Иначе вся операция могла бы пойти насмарку, и потому все отдыхали. Отдыхал и командир взвода. Наломав крупной многолетней травы, он соорудил себе подстилку. Под травяную подстилку пристроил бронежилет, под руку свой «винторез»[6] со снятым для сохранности оптическим прицелом. Точно такие же подстилки устраивали себе и солдаты. Оставлять после себя следы в открытой местности было нежелательно, хотя и допустимо, поскольку это не рядом с селом, к тому же следы потом можно ликвидировать, разбросав ту же траву. Но это в любом случае было лучше, чем простыть, устроившись просто пусть и уже на обесснеженной, но все же не прогретой земле. Чихнуть во время скрытных действий – значит погубить и себя и товарищей. Потому простывать никто не желал.Уснул лейтенант сразу и проснулся от звука шагов. Открыл глаза и увидел, что к нему подходит часовой уже следующей смены. Значит, спал лейтенант Никодимов долго и крепко и не слышал, как произошла смена часовых. Это тоже хорошо. Бойцы свое дело знали и сменялись бесшумно.
Юрий Владимирович, вопрошая, вскинул подбородок.
– Трактор за машиной приехал.
– Куда вытаскивают? В какую сторону?
– Вперед. Хотят продолжить движение.
Сам водитель хороший, Юрий Владимирович, выражая неодобрение, покачал головой.
– Дорогой выбираются?
– Дорогой.
– Неужели «Ленд Крузер» не может рядом с дорогой проехать! Рядом с нею не застрянешь. Прямо по елкам…
Дорогу от поля и холмов отгораживали молодые, не способные помешать движению елки и не густые лиственные кусты – будущий лес. Угроза для внедорожника в этих условиях только одна – может слегка поцарапать пластиковый обвес и бампер. Но, видимо, водитель старается беречь машину. Или хозяин так приказал, понадеявшись на силу двигателя, большой клиренс и электронных помощников при движении по бездорожью.
– Вытащили уже?
– Первый раз вытащили, через десять метров снова застрял.
– Дурное дело нехитрое. Пойдем, посмотрим за ними.
Собраться лейтенанту было недолго. Только вытащил бронежилет из-под травяной подстилки, на бронежилет надел «разгрузку» и поставил прицел на свою винтовку. Вместе с часовым они взобрались по самому крутому склону на холм. По другим, более пологим склонам взбираться было рискованно. Склоны просматривались со стороны дороги. Наверху Никодимов нашел удобное место между двумя камнями в тени скалы, где не будут бликовать на свету стекла бинокля. Вообще-то стекла официально считаются с антибликовым покрытием, и изготовители никак не хотят верить эксплуатационникам, что бинокли все равно бликуют. И даже не обязательно на солнце.
Устроившись поудобнее, командир взвода глянул через плечо на сопровождающего его рядового контрактной службы, который свой бинокль даже не вытащил из пластикового чехла:
– Совсем уж за камень присядь, чтобы и голова не торчала. Все равно без бинокля ничего не увидишь.
Рядовой правильно понял командира и достал бинокль. Теперь можно смотреть вдвоем и обмениваться мнениями.
Никодимов смотрел долго. Его заинтересовал третий пассажир, который все же вышел из машины и, заложив руки за спину, прогуливался по траве, пока трактор пытался в очередной раз вытянуть из грязи тяжелый внедорожник. Но, кажется, слова, которые командир взвода сказал своему солдату, были услышаны и в стороне. Трактор явно тащил «Тойоту» не по дороге, а с нее, на траву и молодые елки, едва поднявшиеся чуть выше уровня колен. Елки росли самосевом и очень густо. Тем не менее они не могли противостоять широким колесам «Ленд Крузера» и машину бы не задержали.
– Теперь поедут… – сказал солдат.
Но лейтенанта Никодимова интересовало не это действие, а третий пассажир. Конечно, бинокль не давал возможности хорошо рассмотреть человека. Тем более, с человеком этим Юрий Владимирович никогда не встречался, а только видел его лицо на не слишком качественной распечатке розыскных данных. Тем не менее подумалось, что это и есть тот самый пресловутый Писатель. И он уезжал из села тогда, когда к селу подходила еще неведомая опасность. Если это в самом деле он, упускать этого человека не стоило. На его совести много грехов против федеральных сил и против русского населения Чечни и близлежащих областей.