Страница:
Трудная, жесткая и жестокая работа спецназовца ГРУ. И не часто за нее дают в мирное время награды. Но она необходима. Спецназовцы берут на себя то, что не по силам другим. Каждый боец – супер. Не просто супербоевик, таких полно, но суперчеловек. Человек, способный взять на себя такое, что другим не по силам. Психологически взять – это умеют исключительные единицы.
Лица горожан здесь казались стандартно-одинаковыми, непроницаемыми и неподдающимися пониманию. Люди, с которыми пришлось контактировать, улыбались, но за улыбкой невозможно было понять сущность их отношения к тебе.
Так же улыбался и Тан, с которым познакомились в первый же день по прилете. Отдельную мобильную группу не стали расквартировывать в воинской части, как планировалось еще в Чите. Александр Иванович Лифшиц, генерал-разведчик, похожий на вьетнамца ростом и цветом волос, но имеющий голос Левитана, непонятно какую должность исполняющий в посольстве, хотя официально и числился при пресс-секретариате, внешне был на момент приезда группы очень зол и очень занят. Поздоровался с Согриным, которого уже знал по предыдущей операции, проводимой полгода назад, на группу даже не посмотрел и сразу позвонил по внутреннему телефону, резко пригласил кого-то подняться к нему.
Пришедший оказался традиционно мелким, непонятного возраста – то ли мальчик, то ли зрелый муж – вьетнамцем в военной, но без знаков отличия, а потому считающейся гражданской одежде. Представился по-русски, которым владел свободно:
– Капитан Тан, – и по очереди, с восточной вежливостью пожал руки всем членам отдельной группы. И неясно было, Тан – это кличка или фамилия.
– Поступаете в его распоряжение, – сказал Александр Иванович. – До особого рспоряжения… Следуйте за ним. Я часа через два подъеду. Некогда… Некогда сейчас… – резко добавил он в ответ на вопросительный взгляд Игоря. – Тут такое творится…
Тан вывел группу во двор, где их дожидался старенький автобус «ЛиАЗ» с фанерными листами вместо нескольких выбитых стекол. Сам сел за руль.
Они ехали через город, когда началась бомбардировка. Самолеты сначала пронеслись над жилыми кварталами низко, но на сверхзвуковой скорости, отчего в автобусе оставшиеся стекла готовы были вылететь, а у людей создалось впечатление, что под кожей пробежали куда-то целые орды бешеных и по-ослиному ревущих тараканов.
А потом самолеты начали с высоты поливать город ракетами – заход за заходом.
Игорю казалось, что во время бомбардировки народу на улицах добавилось. Люди начали бегать, чуть не под колеса автобуса бросаться, вместо того чтобы спрятаться в тут и там вырытые специально для этой цели щели. Бомбили американцы не столько сам город, сколько его население. Шариковые бомбы, запрещенные международными конвенциями, не несут больших разрушений, но поражают людей.
Тан только добавил скорость и остановиться не пожелал – восточный фатализм. Он лавировал среди узких улочек, с трудом избегая столкновения с каждым новым углом при каждом новом повороте, едва-едва не наезжая то на бегущего человека, то на велосипедиста, почему-то тащившего велосипед на себе, то еще на кого-то… Автобус скрипел и стонал, словно молил о пощаде. Но не кончилась еще бомбежка, когда он подкатил к воротам дворика с высоким бетонным забором, за которым виднелся аккуратный двухэтажный дом, и трижды посигналил.
Ворота открылись моментально, словно их здесь давно и нетерпеливо дожидались. Как потом оказалось, так и было на самом деле. Генерал Лифшиц, несмотря на занятость, нашел время позвонить и предупредить.
– Здесь будем жить. Пока… – сказал Тан и вежливо улыбнулся. – Второй этаж для вас.
Он так и сказал: «будем», а не «будете», и из этого Игорь понял, что Тан прикомандирован к группе в качестве проводника и сопровождающего. Да и вообще трудно было предположить, что капитан вьетнамской армии, прекрасно владеющий русским языком, приставлен к ним только для исполнения роли квартирьера или переводчика. Только вот с какими полномочиями будет Тан входить в группу? Скверно, если он будет иметь право командирского голоса. Командир в отдельной мобильной группе может быть только один. Тем более в операциях спецназа.
Но это решать все-таки генералу. А пока следует расположиться так, чтобы соблюсти максимум удобств, потому что скоро этих удобств очень захочется, но найти их будет негде.
Верхний этаж состоял из семи комнат. Игорь выбрал себе самую маленькую и подселил к себе Кордебалета. Все-таки шифровальщик в группе лицо несколько привилегированное, и ему по статусу полагается отдельный кабинет, в который, кроме командира группы, никто не имеет права входить.
Из мебели в комнате был только стол, три стула и две обыкновенные русские раскладушки с матрацами, подушками и одеялами, сохранившими штампы воинских частей и инвентаризационные номера – социализм невозможен без учета.
Игорь только сел на раскладушку, проверяя ее легким раскачиванием, когда в комнату вошел Тан.
– Товарищ генерал приедет через двадцать минут. Будьте готовы. Состоится инструктаж. После этого следует отдохнуть. Сегодня ночью вылетаем.
Его птичий голос несколько смешил, и раздражал, и при этом совершенно не позволял принять капитана всерьез. Но своим сообщением Тан подтвердил мнение Игоря о том, что вьетнамец идет на задание с ними.
– Высадка какая? Вертолет?
– Десантирование с самолета. Со ста метров…
Игорь поморщился. Спортсмены-парашютисты, у которых и парашют куполом поболее, мастера и прочие асы парашютного спорта не понимают, как можно с такой высоты прыгнуть и не разбиться.
– Тан, – спросил Игорь, – ты сколько раз прыгал с парашютом?
– Три раза.
– А со ста метров?
– Не пробовал.
Это вообще убивало наповал. Группа в самом начале операции рисковала остаться без проводника на вражеской территории. Три прыжка – это, по-русски говоря, вообще ничего. Это отсутствие всякой прыжковой практики. А тут еще и десантирование со стометровки. Попали в ситуацию. И прямо как с разбега – задом в лужу.
Игорь не удивился невозмутимости самого вьетнамского капитана. Еще во времена курсантские – в Рязанском училище ВДВ – к ним прислали для двухнедельной стажировки трех вьетнамских офицеров. Курсантов повели в бассейн. Вьетнамцев тоже. Прыгали с вышки. Один за другим. Вьетнамцы тоже. Двое выныривают, третий – нет. Выловили его. Сделали искусственное дыхание. Откачали. «Что случилось?» – спрашивают. Плавать не умеет. А зачем тогда прыгал? Приказ был! Вот так… А если этот капитан тоже идет на задание «по приказу»? Сколько возни с ним предстоит. А тут еще принудительное раскрытие.
Приехал генерал Лифшиц с человеком в штатском, который даже не пожелал представиться. Немигающий взгляд мутных, в красных прожилках глаз сквозь очки с мощными линзами. Этот взгляд неприятно действовал на нервы и мешал сосредоточиться. Короткий инструктаж затянулся на три с половиной часа. Ребята в это время отдыхали. Кордебалета Игорь отправил на оставшуюся свободной раскладушку Тана. Едва ли кто настроился в такую жару уснуть, но хотя бы ноги смогли вытянуть, расслабиться.
А они вчетвером все беседовали и беседовали. Обсуждали детали. Тан больше молчал, а вопросы задавал Игорь.
– А почему высадка не с вертолета?
– А чем вам не нравится самолет? – незнакомец отвечал вопросом на вопрос. Видимо, прыжковый вариант принадлежал ему и он цепко, как за свое самолюбие, за него держался.
– Вы знаете, что такое стометровое десантирование? Ладно, мои ребята… Они привычные. Хотя это и для них не подарок. Особенно для тяжеловесных. А капитан Тан вообще имеет только три прыжка. И ни одного со стометровки. Без подготовки, по сути дела, идет человек. Пятьдесят на пятьдесят. Понимаете, что это такое?
– Все вы офицеры и выполняете приказ.
Этим было все сказано. Как отрезано.
– Команда может быть дана и на прыжок без парашюта. Это только вариант срыва задания.
– Попрошу вас выбирать выражения.
Подходящее русское слово вертелось на языке, но произнести его Согрин не решился. Привычка к подчинению взяла свое.
– Тут есть свои причины… – тяжелым баском генерал Лифшиц попытался смягчить ситуацию. От недавней торопливой злости он отошел. Впрочем, Игорь уже знал, что Лифшиц вспыхивает, и начинает злиться, и становится вдруг добрейшей души человеком всегда одинаково быстро. Такой уж темперамент. – Район контролируется американской авиацией. Там недалеко Комтум, где крупная авиационная база. И летать у них под носом вертолету рискованно. Самолет же на бреющем успевает долететь и вернуться.
– А обратно забирать?
Игорь осмотрел своих командиров.
Глаза за линзами плеснули льдом и морозом, словно человека раздражало желание Согрина вернуться обратно. Лифшиц был более спокоен и доброжелателен.
– Обратно забирать будут вертолетом, но тот вертолет полетит через Лаос. Над территорией Лаоса его будут сопровождать, а потом и встречать наши истребители.
– Если вертолет не прилетит?
– Прилетит, – прошипел очкарик с обаянием вьетнамской желтой кобры – тоже змея очковая. – Успокойтесь и не бойтесь, вы же солдат…
– Район контролируется американцами. Надо отследить все варианты. – Игорь еле сдерживался в рамках холодного приличия, но разговаривать стал исключительно с Лифшицем, словно второго не было здесь вовсе. Тот сразу это почувствовал и – заметно было – занервничал.
– Игорь Алексеевич, – Лифшиц сохранял присущую должности невозмутимость, так непохожую на его поведение утром, когда они прилетели, – не мне тебя учить, как вести себя в экстремальной ситуации. Если что случится с вертолетом, значит, судьба – автономный режим… Выходите своими силами. Мне кажется, тоже лучше через Лаос. Но там могут быть свои осложнения. На этот случай с вами капитан Тан. Он отлично знает местные условия.
Игорь понял, что вопрос об экстремальной ситуации вообще местными спецами не прорабатывался. И в случае чего – их оставляют на произвол судьбы. Умеешь плавать – выплывай, не умеешь – тони на здоровье…
– А почему нельзя все-таки сразу забросить вертолетом через Лаос?
– Этому есть свои причины, – сказал очкарик, но Игорь сделал вид, что его не услышал, и продолжал смотреть, в ожидании ответа, на Лифшица.
Лифшиц прочувствовал ситуацию. И опять поступил не по-генеральски, ответил спокойно:
– Появление русского вертолета в этом районе Лаоса может спугнуть людей, которых вы собираетесь встречать. И они изменят маршрут. Там они контролируют наземную ситуацию, и они как раз могут доставить вам неприятности при отходе через границу.
– Что это за люди?
– Они не подчиняются ни центральному правительству, ни партизанам. По крайней мере, так говорят в самом лаосском правительстве. Там – на этом участке – большие плантации наркотиков…
– Ясно. Где парашюты?
– Они уже приготовлены. Вам выдадут перед полетом. – Незнакомец с глазами за линзами все же хотел показать, что и он хоть что-то здесь значит.
– Вы что, издеваетесь? – С трудом сдерживая готовый сорваться голос, Игорь посмотрел на него, как на дурака. – Покажите-ка мне того десантника, который будет прыгать на парашюте, свернутом другим человеком. Похоже – вы первый день в армии? Короче, так… Парашюты предоставить немедленно. Мои люди будут укладывать их сами, каждый для себя. И это даже не обсуждается!
– Сделайте так, – не по-военному сказал очковой змее Лифшиц. – Он свое дело знает. Он прав…
Гости ушли. На прощание очкарик переглянулся с Таном, словно кивнул ему глазами. Игорь заметил это.
– Что это за тип? – спросил он вьетнамца, когда стих гул автомобильного двигателя за воротами.
– Это ваш… Товарищ Лисовский из вашего торгпредства… – Тан смотрел невинно и честно, невозмутимо и почти по-дурацки улыбался.
А Игорь подумал меж тем, что хотел бы увидеть торгпредство в любой стране, где каждый второй сотрудник не работает на какую-то спецслужбу…
Каждый выбрасывался с дополнительным грузом – запас продуктов на длительный рейд, снаряжение, боезапас. Прыгаешь, летишь вниз головой, чувствуешь, как тебя, словно рука великана мальчишку, воздух хватает за шиворот и поднимает в вертикальное положение – это парашют раскрылся. И тогда бросаешь свой груз. Он прикреплен к поясу пятнадцатиметровым шнуром. Поэтому приземляется раньше тебя. И это чуть смягчает последние метры твоего жесткого и стремительного – а порой, что уж греха таить, смертельного – полета.
Скорость у самолета минимально допустимая, и потому район приземления группы невелик. Единственная неприятность, как Игорь и полагал, пришла со стороны вьетнамского капитана. Смелости для прыжка Тану хватило, и даже карабин за леер не забыл защелкнуть – хладнокровный, и пинка бортмеханику ему давать, похоже, не пришлось – не задержался ни на секунду. Но, выпрыгнув, Тан чуть-чуть растерялся и сразу же – не дождавшись полного раскрытия собственного парашюта – выбросил или же нечаянно уронил груз, который вскользь угодил в только еще раскрывающийся купол парашюта Кордебалета. Сам Тан говорил потом, что просто уронил тюк. Но в этом случае он бы обогнал груз в падении. А чтобы тюк летел быстрее, чем Тан, его следовало сильно толкнуть. Или умышленно, или же истерически. У Кордебалета запросто в такой ситуации могли перехлестнуться стропы. А запасных парашютов при стометровых прыжках за ненадобностью не держат. Шурика действительно спасло чудо – резкий порыв ветра, который груз сбросил и дал возможность его парашюту раскрыться. Когда Кордебалет с наигранным смехом, хотя и с несколько бледноватым лицом рассказывал об этом уже там, на земле, после общего сбора на ближайшем каменистом холме, Согрин быстро принял решение о взаимоотношениях группы и прикомандированного. И тут же высказал прямо в лицо вьетнамцу – случись что с Шуриком, он пристрелил бы Тана на месте. И плевать, что тот проводник. Добрались бы по карте. Такая откровенность должна была показать сразу, что здесь командует только один старший лейтенант Согрин. И он не очень доверяет проводнику, хотя тот и носит воинское звание. И работает, скорее всего, во вьетнамской, потому что ходит постоянно в гражданской одежде – обычная привилегия и мера безопасности.
Капитан Тан чуть заметно побледнел, но нашел в себе силы, как всегда, непонятно улыбнуться и извиниться перед Шуриком. Восточная мудрость! И никто посторонний не поймет, что за ней кроется в действительности – искренность или назревающая неприязнь.
Парашюты сразу же утопили в болоте, Согрин выбрал азимут, не спросясь проводника, чтобы сразу показать ему, что при случае они смогут работать своими силами, без сопровождающих и прочих.
– Вперед!
– Осторожнее, здесь могут быть мины, – предупредил Тан. – Раньше недалеко базировалось большое партизанское соединение. Их отсюда вытеснили, но тропы оставили заминированными. Местные жители часто взрываются на них.
– А кто же ходит тропами? – наивно поинтересовался Игорь. – Где ты видел такой спецназ…
Тан опять ответил азиатской непонятной улыбкой.
– Дело в том, что на отдельных участках без троп пройти вообще невозможно. Не каждый лес и не каждое болото проходимо. Или надо искать лодки. В деревне это сделать можно.
– Обойдемся. Лодку хватятся. Пока есть возможность, себя лучше не обнаруживать. Деревни местные как – лояльны?
Тан покачал головой и по-комариному пожужжал, что должно было, по его мнению, обозначать довольно сильное сомнение.
– Только некоторые. В основном здесь деревни богатые. И родственно-племенные связи с Сайгоном. Они не хотят соединения двух Вьетнамов под северной властью.
– Тем более не стоит им показываться на глаза. Обойдемся без лодки.
Они пошли. И если наверху, на холме, было более-менее светло, то внизу, на болоте, по-прежнему стоял туман, какой-то даже слегка зеленоватый, словно покрытый болотной тиной…
И опять ему повезло. «Старый зубр» из Конторы в Самаре, не дождавшись ответа из бани на подмосковной даче, решил действовать на свой страх и риск, в пределах, естественно, собственных полномочий, и позвонил другому «старому зубру» в Уфу. Просьба была почти безобидная – пошарить в машине, устроить обыск, даже если ничего не найдут, посомневаться в номере на двигателе – может же ведь показаться, что номер перебит… И задержать водителя хотя бы на сутки. Если получится больше, то лучше. Уфимский «старый зубр» дал распоряжение и послал молодых очень умных ребят. Ребята обрядились в почти настоящую форму сотрудников ГАИ, даже бляхи-значки с несуществующими личными номерами прицепили. И поскольку они были очень умными, то решили, что гаишники друг друга прекрасно знают, и им ни к чему выдвигаться слишком близко к настоящему посту во избежание лишних разговоров и темных подозрений. Объект торопится, объект должен скрываться, значит, он не захочет колесить по многолюдным и крутым горным улицам столицы Башкирии и выберет объездную дорогу. И попадет прямо к ним в руки. И долго они стояли на шоссе, всматриваясь в номера всех проезжающих «Жигулей» шестой модели, даже глаза начали уставать и ноги подмерзать. Объекта все не было, и очень умные ребята начали расстраиваться. Что, впрочем, было совершенно напрасным. Потому что они не знали, что представляет собой объект, никто не предупредил их, что за плечами водителя «Жигулей» боевые действия почти во всех «горячих точках» планеты на протяжении последних тридцати лет. И в силу своих очень умных логических рассуждений они просто спасли собственные жизни…
А Игорь тем временем пообедал несколькими чебуреками, запив их бутылкой минеральной воды, и выехал к мосту, где, как законопослушный гражданин, остановился все-таки на жест сержанта-башкира около стандартной будки настоящего ГАИ. Сержант подходил неторопливо, властно и уверенно. Игорь вышел из машины ему навстречу, протянул документы и миролюбиво дожидался, пока сержант внимательно их изучит.
– Продавать гоните? – почему-то спросил сержант.
Очевидно, машины часто гоняют для продажи.
– Нет, на похороны к другу еду… – скорбно сказал Игорь.
Он рассчитал правильно, россияне народ, как правило, сострадательный, и похороны обычно вызывают адекватную реакцию.
– Молодой? – спросил сержант.
– Помоложе меня.
– Сердце?
– Сердце… – скорбно кивнул Игорь. – Поизносилось, перенервничал, и…
– Сейчас времена такие, – сержант, казалось, разделял печаль и скорбь, – у многих сердце перегрузок не выдерживает…
– Да…
– Счастливого пути. Добраться вам удачно, чтобы двух похорон не было. А то дорога сегодня скользкая. Уже несколько аварий было…
– Спасибо.
И все. Все спокойно, и можно дальше давить на акселератор. Что Игорь и сделал.
Дорога через горный Урал доставляла мало радости – спуски, подъемы, бесконечные повороты, и все это на скользкой, оттаявшей к середине дня дороге. Спасала шипованная, почти новая резина.
Большинство встречных и попутных машин ехало едва-едва, соблюдая крайнюю осторожность. Здесь, на горном участке, угроза вылететь в кювет несоизмерима с точно такой же угрозой на равнинных дорогах. Здесь уж если полетишь, то «в последний путь» – с обрыва. И потому водителей понять можно – их машины не крылаты.
Игорь все так же присматривался к другим автомобилям, не зная даже, что он желает увидеть, но оставаясь уверенным, что что-то увидеть может – взгляд ли, жест. И увидел…
Выехав из Бакала, где еще раз перекусил и заправил машину, Игорь отметил, что вот-вот начнет смеркаться. Сразу за городом дорога была пустая. Только где-то внизу навстречу двигался «КамАЗ», время от времени показываясь из-за очередного поворота.
Еще один поворот. Светлая «Волга» стоит у обочины, под каменистым обрывом с левой стороны дороги. И совершенно ни к чему ей там стоять – сразу прочитал Согрин ситуацию. Два человека внимательно смотрят на его «Жигули». Сначала на номер, потом на него самого. И не успел он проехать мимо, как они уже сели в машину. Погоня? Да, они стараются догнать его – достать…
Игорь для начала резко добавил скорость. Но у «Волги» явно форсированный двигатель. Так уверенно она сокращает дистанцию. Внаглую, показывая свое истеричное, почти трясущееся желание… Без надобности никто в здравом уме так гнать не будет. Тем более что «Волга» только что вот, пару минут назад, сохраняла полусонное спокойствие. Ну что же, ребята, вы уж извините, но дорога сильно скользкая… И дорога почти пустая. Если остановят, то где гарантия, что стрельба не начнется раньше проясняющих ситуацию разговоров, раньше того времени, когда он сможет хотя бы подойти вплотную, где преимущество будет – он не сомневался в своей подготовке, не совсем еще конченый пенсионер – уже на его стороне, даже если они и достанут оружие? Нет, до этого лучше не допускать. Скользкая дорога-то, скользкая, всякое на такой дороге случается…
Теперь Игорь сбросил скорость. Все равно не уйти от машины с форсированным двигателем. «Волга» тоже скорость сбросила – не самоубийца там за рулем, соображает, что к чему, – но продолжала догонять. Догнала, выровнялась, пошла на обгон. Водитель напряжен, контролирует движение, второй – рядом с ним – физиономия удовлетворенная и наглая, улыбающаяся, смотрит на Игоря и достает небольшой, невзрачный с виду пистолет-пулемет. «ОЦ-22» – сразу определил Согрин. Все! Они подписали себе приговор. Только дурак будет ждать выстрелов… Игорь еще сбросил скорость – километров до сорока в час, как и положено по технологии. Не однажды уже проверенной и испытанной на полигоне. Если те ребята в «Волге» не просто бандиты, то они должны знать эту технологию. Но у бандитов редко встретишь «ОЦ-22». Слишком уж это специфическое оружие. Впрочем, и оружие, и навыки сейчас могут быть у кого угодно.
Вы показали свое настоящее лицо, ребята… Это недопустимо. Не следует с подполковником спецназа ГРУ так себя вести. Показавший лицо раньше времени проигрывает. А проигравший – гибнет…
* * *
Ханой встретил их тропической жарой, липким удушьем, свойственным периоду окончания сезона дождей. Ощущение создавалось, что все вокруг должно сейчас расти, как в парнике. Новые побеги на деревьях. Стены, полы и потолки в домах казались похожими на ухоженные грядки. Взмокшая одежда липла к телу, и казалось, что ты уже сорок лет не мылся, сам в грядку превратился и тоже скоро прорастешь неведомыми и яркими побегами. Кривые низкорослые улицы и убого слепленные дома северовьетнамской столицы напоминали все города Юго-Восточной Азии, знакомые по кадрам кинохроник. Ни один киножурнал ни в одном кинотеатре СССР в те годы не обходился без кинохроники о вьетнамской войне, на худой конец, без кадров о Камбодже или Лаосе.Лица горожан здесь казались стандартно-одинаковыми, непроницаемыми и неподдающимися пониманию. Люди, с которыми пришлось контактировать, улыбались, но за улыбкой невозможно было понять сущность их отношения к тебе.
Так же улыбался и Тан, с которым познакомились в первый же день по прилете. Отдельную мобильную группу не стали расквартировывать в воинской части, как планировалось еще в Чите. Александр Иванович Лифшиц, генерал-разведчик, похожий на вьетнамца ростом и цветом волос, но имеющий голос Левитана, непонятно какую должность исполняющий в посольстве, хотя официально и числился при пресс-секретариате, внешне был на момент приезда группы очень зол и очень занят. Поздоровался с Согриным, которого уже знал по предыдущей операции, проводимой полгода назад, на группу даже не посмотрел и сразу позвонил по внутреннему телефону, резко пригласил кого-то подняться к нему.
Пришедший оказался традиционно мелким, непонятного возраста – то ли мальчик, то ли зрелый муж – вьетнамцем в военной, но без знаков отличия, а потому считающейся гражданской одежде. Представился по-русски, которым владел свободно:
– Капитан Тан, – и по очереди, с восточной вежливостью пожал руки всем членам отдельной группы. И неясно было, Тан – это кличка или фамилия.
– Поступаете в его распоряжение, – сказал Александр Иванович. – До особого рспоряжения… Следуйте за ним. Я часа через два подъеду. Некогда… Некогда сейчас… – резко добавил он в ответ на вопросительный взгляд Игоря. – Тут такое творится…
Тан вывел группу во двор, где их дожидался старенький автобус «ЛиАЗ» с фанерными листами вместо нескольких выбитых стекол. Сам сел за руль.
Они ехали через город, когда началась бомбардировка. Самолеты сначала пронеслись над жилыми кварталами низко, но на сверхзвуковой скорости, отчего в автобусе оставшиеся стекла готовы были вылететь, а у людей создалось впечатление, что под кожей пробежали куда-то целые орды бешеных и по-ослиному ревущих тараканов.
А потом самолеты начали с высоты поливать город ракетами – заход за заходом.
Игорю казалось, что во время бомбардировки народу на улицах добавилось. Люди начали бегать, чуть не под колеса автобуса бросаться, вместо того чтобы спрятаться в тут и там вырытые специально для этой цели щели. Бомбили американцы не столько сам город, сколько его население. Шариковые бомбы, запрещенные международными конвенциями, не несут больших разрушений, но поражают людей.
Тан только добавил скорость и остановиться не пожелал – восточный фатализм. Он лавировал среди узких улочек, с трудом избегая столкновения с каждым новым углом при каждом новом повороте, едва-едва не наезжая то на бегущего человека, то на велосипедиста, почему-то тащившего велосипед на себе, то еще на кого-то… Автобус скрипел и стонал, словно молил о пощаде. Но не кончилась еще бомбежка, когда он подкатил к воротам дворика с высоким бетонным забором, за которым виднелся аккуратный двухэтажный дом, и трижды посигналил.
Ворота открылись моментально, словно их здесь давно и нетерпеливо дожидались. Как потом оказалось, так и было на самом деле. Генерал Лифшиц, несмотря на занятость, нашел время позвонить и предупредить.
– Здесь будем жить. Пока… – сказал Тан и вежливо улыбнулся. – Второй этаж для вас.
Он так и сказал: «будем», а не «будете», и из этого Игорь понял, что Тан прикомандирован к группе в качестве проводника и сопровождающего. Да и вообще трудно было предположить, что капитан вьетнамской армии, прекрасно владеющий русским языком, приставлен к ним только для исполнения роли квартирьера или переводчика. Только вот с какими полномочиями будет Тан входить в группу? Скверно, если он будет иметь право командирского голоса. Командир в отдельной мобильной группе может быть только один. Тем более в операциях спецназа.
Но это решать все-таки генералу. А пока следует расположиться так, чтобы соблюсти максимум удобств, потому что скоро этих удобств очень захочется, но найти их будет негде.
Верхний этаж состоял из семи комнат. Игорь выбрал себе самую маленькую и подселил к себе Кордебалета. Все-таки шифровальщик в группе лицо несколько привилегированное, и ему по статусу полагается отдельный кабинет, в который, кроме командира группы, никто не имеет права входить.
Из мебели в комнате был только стол, три стула и две обыкновенные русские раскладушки с матрацами, подушками и одеялами, сохранившими штампы воинских частей и инвентаризационные номера – социализм невозможен без учета.
Игорь только сел на раскладушку, проверяя ее легким раскачиванием, когда в комнату вошел Тан.
– Товарищ генерал приедет через двадцать минут. Будьте готовы. Состоится инструктаж. После этого следует отдохнуть. Сегодня ночью вылетаем.
Его птичий голос несколько смешил, и раздражал, и при этом совершенно не позволял принять капитана всерьез. Но своим сообщением Тан подтвердил мнение Игоря о том, что вьетнамец идет на задание с ними.
– Высадка какая? Вертолет?
– Десантирование с самолета. Со ста метров…
Игорь поморщился. Спортсмены-парашютисты, у которых и парашют куполом поболее, мастера и прочие асы парашютного спорта не понимают, как можно с такой высоты прыгнуть и не разбиться.
– Тан, – спросил Игорь, – ты сколько раз прыгал с парашютом?
– Три раза.
– А со ста метров?
– Не пробовал.
Это вообще убивало наповал. Группа в самом начале операции рисковала остаться без проводника на вражеской территории. Три прыжка – это, по-русски говоря, вообще ничего. Это отсутствие всякой прыжковой практики. А тут еще и десантирование со стометровки. Попали в ситуацию. И прямо как с разбега – задом в лужу.
Игорь не удивился невозмутимости самого вьетнамского капитана. Еще во времена курсантские – в Рязанском училище ВДВ – к ним прислали для двухнедельной стажировки трех вьетнамских офицеров. Курсантов повели в бассейн. Вьетнамцев тоже. Прыгали с вышки. Один за другим. Вьетнамцы тоже. Двое выныривают, третий – нет. Выловили его. Сделали искусственное дыхание. Откачали. «Что случилось?» – спрашивают. Плавать не умеет. А зачем тогда прыгал? Приказ был! Вот так… А если этот капитан тоже идет на задание «по приказу»? Сколько возни с ним предстоит. А тут еще принудительное раскрытие.
Приехал генерал Лифшиц с человеком в штатском, который даже не пожелал представиться. Немигающий взгляд мутных, в красных прожилках глаз сквозь очки с мощными линзами. Этот взгляд неприятно действовал на нервы и мешал сосредоточиться. Короткий инструктаж затянулся на три с половиной часа. Ребята в это время отдыхали. Кордебалета Игорь отправил на оставшуюся свободной раскладушку Тана. Едва ли кто настроился в такую жару уснуть, но хотя бы ноги смогли вытянуть, расслабиться.
А они вчетвером все беседовали и беседовали. Обсуждали детали. Тан больше молчал, а вопросы задавал Игорь.
– А почему высадка не с вертолета?
– А чем вам не нравится самолет? – незнакомец отвечал вопросом на вопрос. Видимо, прыжковый вариант принадлежал ему и он цепко, как за свое самолюбие, за него держался.
– Вы знаете, что такое стометровое десантирование? Ладно, мои ребята… Они привычные. Хотя это и для них не подарок. Особенно для тяжеловесных. А капитан Тан вообще имеет только три прыжка. И ни одного со стометровки. Без подготовки, по сути дела, идет человек. Пятьдесят на пятьдесят. Понимаете, что это такое?
– Все вы офицеры и выполняете приказ.
Этим было все сказано. Как отрезано.
– Команда может быть дана и на прыжок без парашюта. Это только вариант срыва задания.
– Попрошу вас выбирать выражения.
Подходящее русское слово вертелось на языке, но произнести его Согрин не решился. Привычка к подчинению взяла свое.
– Тут есть свои причины… – тяжелым баском генерал Лифшиц попытался смягчить ситуацию. От недавней торопливой злости он отошел. Впрочем, Игорь уже знал, что Лифшиц вспыхивает, и начинает злиться, и становится вдруг добрейшей души человеком всегда одинаково быстро. Такой уж темперамент. – Район контролируется американской авиацией. Там недалеко Комтум, где крупная авиационная база. И летать у них под носом вертолету рискованно. Самолет же на бреющем успевает долететь и вернуться.
– А обратно забирать?
Игорь осмотрел своих командиров.
Глаза за линзами плеснули льдом и морозом, словно человека раздражало желание Согрина вернуться обратно. Лифшиц был более спокоен и доброжелателен.
– Обратно забирать будут вертолетом, но тот вертолет полетит через Лаос. Над территорией Лаоса его будут сопровождать, а потом и встречать наши истребители.
– Если вертолет не прилетит?
– Прилетит, – прошипел очкарик с обаянием вьетнамской желтой кобры – тоже змея очковая. – Успокойтесь и не бойтесь, вы же солдат…
– Район контролируется американцами. Надо отследить все варианты. – Игорь еле сдерживался в рамках холодного приличия, но разговаривать стал исключительно с Лифшицем, словно второго не было здесь вовсе. Тот сразу это почувствовал и – заметно было – занервничал.
– Игорь Алексеевич, – Лифшиц сохранял присущую должности невозмутимость, так непохожую на его поведение утром, когда они прилетели, – не мне тебя учить, как вести себя в экстремальной ситуации. Если что случится с вертолетом, значит, судьба – автономный режим… Выходите своими силами. Мне кажется, тоже лучше через Лаос. Но там могут быть свои осложнения. На этот случай с вами капитан Тан. Он отлично знает местные условия.
Игорь понял, что вопрос об экстремальной ситуации вообще местными спецами не прорабатывался. И в случае чего – их оставляют на произвол судьбы. Умеешь плавать – выплывай, не умеешь – тони на здоровье…
– А почему нельзя все-таки сразу забросить вертолетом через Лаос?
– Этому есть свои причины, – сказал очкарик, но Игорь сделал вид, что его не услышал, и продолжал смотреть, в ожидании ответа, на Лифшица.
Лифшиц прочувствовал ситуацию. И опять поступил не по-генеральски, ответил спокойно:
– Появление русского вертолета в этом районе Лаоса может спугнуть людей, которых вы собираетесь встречать. И они изменят маршрут. Там они контролируют наземную ситуацию, и они как раз могут доставить вам неприятности при отходе через границу.
– Что это за люди?
– Они не подчиняются ни центральному правительству, ни партизанам. По крайней мере, так говорят в самом лаосском правительстве. Там – на этом участке – большие плантации наркотиков…
– Ясно. Где парашюты?
– Они уже приготовлены. Вам выдадут перед полетом. – Незнакомец с глазами за линзами все же хотел показать, что и он хоть что-то здесь значит.
– Вы что, издеваетесь? – С трудом сдерживая готовый сорваться голос, Игорь посмотрел на него, как на дурака. – Покажите-ка мне того десантника, который будет прыгать на парашюте, свернутом другим человеком. Похоже – вы первый день в армии? Короче, так… Парашюты предоставить немедленно. Мои люди будут укладывать их сами, каждый для себя. И это даже не обсуждается!
– Сделайте так, – не по-военному сказал очковой змее Лифшиц. – Он свое дело знает. Он прав…
Гости ушли. На прощание очкарик переглянулся с Таном, словно кивнул ему глазами. Игорь заметил это.
– Что это за тип? – спросил он вьетнамца, когда стих гул автомобильного двигателя за воротами.
– Это ваш… Товарищ Лисовский из вашего торгпредства… – Тан смотрел невинно и честно, невозмутимо и почти по-дурацки улыбался.
А Игорь подумал меж тем, что хотел бы увидеть торгпредство в любой стране, где каждый второй сотрудник не работает на какую-то спецслужбу…
* * *
Прошло все чуть легче, чем предполагал Согрин, склонный доверять не героизму, а умению и тренированности. Выбрасывались один за другим. На самом рассвете. В туман, клочьями зависший над заболоченной равниной. Первыми – самые тяжелые по весу, чтобы не сели на купол парашюта предыдущего. Вьетнамскому капитану предстояло прыгать последним – очень уж легкий. Игорь попросил бортмеханика присмотреть, чтобы у Тана карабин был пристегнут к лееру, и в случае чего дать хорошего пинка вьетнамскому капитану, дабы летелось легче и лучше планировалось.Каждый выбрасывался с дополнительным грузом – запас продуктов на длительный рейд, снаряжение, боезапас. Прыгаешь, летишь вниз головой, чувствуешь, как тебя, словно рука великана мальчишку, воздух хватает за шиворот и поднимает в вертикальное положение – это парашют раскрылся. И тогда бросаешь свой груз. Он прикреплен к поясу пятнадцатиметровым шнуром. Поэтому приземляется раньше тебя. И это чуть смягчает последние метры твоего жесткого и стремительного – а порой, что уж греха таить, смертельного – полета.
Скорость у самолета минимально допустимая, и потому район приземления группы невелик. Единственная неприятность, как Игорь и полагал, пришла со стороны вьетнамского капитана. Смелости для прыжка Тану хватило, и даже карабин за леер не забыл защелкнуть – хладнокровный, и пинка бортмеханику ему давать, похоже, не пришлось – не задержался ни на секунду. Но, выпрыгнув, Тан чуть-чуть растерялся и сразу же – не дождавшись полного раскрытия собственного парашюта – выбросил или же нечаянно уронил груз, который вскользь угодил в только еще раскрывающийся купол парашюта Кордебалета. Сам Тан говорил потом, что просто уронил тюк. Но в этом случае он бы обогнал груз в падении. А чтобы тюк летел быстрее, чем Тан, его следовало сильно толкнуть. Или умышленно, или же истерически. У Кордебалета запросто в такой ситуации могли перехлестнуться стропы. А запасных парашютов при стометровых прыжках за ненадобностью не держат. Шурика действительно спасло чудо – резкий порыв ветра, который груз сбросил и дал возможность его парашюту раскрыться. Когда Кордебалет с наигранным смехом, хотя и с несколько бледноватым лицом рассказывал об этом уже там, на земле, после общего сбора на ближайшем каменистом холме, Согрин быстро принял решение о взаимоотношениях группы и прикомандированного. И тут же высказал прямо в лицо вьетнамцу – случись что с Шуриком, он пристрелил бы Тана на месте. И плевать, что тот проводник. Добрались бы по карте. Такая откровенность должна была показать сразу, что здесь командует только один старший лейтенант Согрин. И он не очень доверяет проводнику, хотя тот и носит воинское звание. И работает, скорее всего, во вьетнамской, потому что ходит постоянно в гражданской одежде – обычная привилегия и мера безопасности.
Капитан Тан чуть заметно побледнел, но нашел в себе силы, как всегда, непонятно улыбнуться и извиниться перед Шуриком. Восточная мудрость! И никто посторонний не поймет, что за ней кроется в действительности – искренность или назревающая неприязнь.
Парашюты сразу же утопили в болоте, Согрин выбрал азимут, не спросясь проводника, чтобы сразу показать ему, что при случае они смогут работать своими силами, без сопровождающих и прочих.
– Вперед!
– Осторожнее, здесь могут быть мины, – предупредил Тан. – Раньше недалеко базировалось большое партизанское соединение. Их отсюда вытеснили, но тропы оставили заминированными. Местные жители часто взрываются на них.
– А кто же ходит тропами? – наивно поинтересовался Игорь. – Где ты видел такой спецназ…
Тан опять ответил азиатской непонятной улыбкой.
– Дело в том, что на отдельных участках без троп пройти вообще невозможно. Не каждый лес и не каждое болото проходимо. Или надо искать лодки. В деревне это сделать можно.
– Обойдемся. Лодку хватятся. Пока есть возможность, себя лучше не обнаруживать. Деревни местные как – лояльны?
Тан покачал головой и по-комариному пожужжал, что должно было, по его мнению, обозначать довольно сильное сомнение.
– Только некоторые. В основном здесь деревни богатые. И родственно-племенные связи с Сайгоном. Они не хотят соединения двух Вьетнамов под северной властью.
– Тем более не стоит им показываться на глаза. Обойдемся без лодки.
Они пошли. И если наверху, на холме, было более-менее светло, то внизу, на болоте, по-прежнему стоял туман, какой-то даже слегка зеленоватый, словно покрытый болотной тиной…
* * *
Туман над дорогой начал рассеиваться только недалеко от Уфы. Игорь хорошо знал эту трассу и сначала хотел не испытывать судьбу и не заезжать в город – кольцевая дорога позволяла это сделать. Но потом решил, что бояться ему, по сути, нечего. Если едешь в открытую, это вызывает меньше подозрений. Тем более что через реку Белую перебираться все равно только в одном месте. Раньше там был паром, и машины простаивали в очереди часами. Вот там бы его обязательно перехватили те, кому это надо. Если надо вообще… А пока он уверен в этом не был, только лишь профессиональная осторожность заставляла его сомневаться в собственной безопасности.И опять ему повезло. «Старый зубр» из Конторы в Самаре, не дождавшись ответа из бани на подмосковной даче, решил действовать на свой страх и риск, в пределах, естественно, собственных полномочий, и позвонил другому «старому зубру» в Уфу. Просьба была почти безобидная – пошарить в машине, устроить обыск, даже если ничего не найдут, посомневаться в номере на двигателе – может же ведь показаться, что номер перебит… И задержать водителя хотя бы на сутки. Если получится больше, то лучше. Уфимский «старый зубр» дал распоряжение и послал молодых очень умных ребят. Ребята обрядились в почти настоящую форму сотрудников ГАИ, даже бляхи-значки с несуществующими личными номерами прицепили. И поскольку они были очень умными, то решили, что гаишники друг друга прекрасно знают, и им ни к чему выдвигаться слишком близко к настоящему посту во избежание лишних разговоров и темных подозрений. Объект торопится, объект должен скрываться, значит, он не захочет колесить по многолюдным и крутым горным улицам столицы Башкирии и выберет объездную дорогу. И попадет прямо к ним в руки. И долго они стояли на шоссе, всматриваясь в номера всех проезжающих «Жигулей» шестой модели, даже глаза начали уставать и ноги подмерзать. Объекта все не было, и очень умные ребята начали расстраиваться. Что, впрочем, было совершенно напрасным. Потому что они не знали, что представляет собой объект, никто не предупредил их, что за плечами водителя «Жигулей» боевые действия почти во всех «горячих точках» планеты на протяжении последних тридцати лет. И в силу своих очень умных логических рассуждений они просто спасли собственные жизни…
А Игорь тем временем пообедал несколькими чебуреками, запив их бутылкой минеральной воды, и выехал к мосту, где, как законопослушный гражданин, остановился все-таки на жест сержанта-башкира около стандартной будки настоящего ГАИ. Сержант подходил неторопливо, властно и уверенно. Игорь вышел из машины ему навстречу, протянул документы и миролюбиво дожидался, пока сержант внимательно их изучит.
– Продавать гоните? – почему-то спросил сержант.
Очевидно, машины часто гоняют для продажи.
– Нет, на похороны к другу еду… – скорбно сказал Игорь.
Он рассчитал правильно, россияне народ, как правило, сострадательный, и похороны обычно вызывают адекватную реакцию.
– Молодой? – спросил сержант.
– Помоложе меня.
– Сердце?
– Сердце… – скорбно кивнул Игорь. – Поизносилось, перенервничал, и…
– Сейчас времена такие, – сержант, казалось, разделял печаль и скорбь, – у многих сердце перегрузок не выдерживает…
– Да…
– Счастливого пути. Добраться вам удачно, чтобы двух похорон не было. А то дорога сегодня скользкая. Уже несколько аварий было…
– Спасибо.
И все. Все спокойно, и можно дальше давить на акселератор. Что Игорь и сделал.
Дорога через горный Урал доставляла мало радости – спуски, подъемы, бесконечные повороты, и все это на скользкой, оттаявшей к середине дня дороге. Спасала шипованная, почти новая резина.
Большинство встречных и попутных машин ехало едва-едва, соблюдая крайнюю осторожность. Здесь, на горном участке, угроза вылететь в кювет несоизмерима с точно такой же угрозой на равнинных дорогах. Здесь уж если полетишь, то «в последний путь» – с обрыва. И потому водителей понять можно – их машины не крылаты.
Игорь все так же присматривался к другим автомобилям, не зная даже, что он желает увидеть, но оставаясь уверенным, что что-то увидеть может – взгляд ли, жест. И увидел…
Выехав из Бакала, где еще раз перекусил и заправил машину, Игорь отметил, что вот-вот начнет смеркаться. Сразу за городом дорога была пустая. Только где-то внизу навстречу двигался «КамАЗ», время от времени показываясь из-за очередного поворота.
Еще один поворот. Светлая «Волга» стоит у обочины, под каменистым обрывом с левой стороны дороги. И совершенно ни к чему ей там стоять – сразу прочитал Согрин ситуацию. Два человека внимательно смотрят на его «Жигули». Сначала на номер, потом на него самого. И не успел он проехать мимо, как они уже сели в машину. Погоня? Да, они стараются догнать его – достать…
Игорь для начала резко добавил скорость. Но у «Волги» явно форсированный двигатель. Так уверенно она сокращает дистанцию. Внаглую, показывая свое истеричное, почти трясущееся желание… Без надобности никто в здравом уме так гнать не будет. Тем более что «Волга» только что вот, пару минут назад, сохраняла полусонное спокойствие. Ну что же, ребята, вы уж извините, но дорога сильно скользкая… И дорога почти пустая. Если остановят, то где гарантия, что стрельба не начнется раньше проясняющих ситуацию разговоров, раньше того времени, когда он сможет хотя бы подойти вплотную, где преимущество будет – он не сомневался в своей подготовке, не совсем еще конченый пенсионер – уже на его стороне, даже если они и достанут оружие? Нет, до этого лучше не допускать. Скользкая дорога-то, скользкая, всякое на такой дороге случается…
Теперь Игорь сбросил скорость. Все равно не уйти от машины с форсированным двигателем. «Волга» тоже скорость сбросила – не самоубийца там за рулем, соображает, что к чему, – но продолжала догонять. Догнала, выровнялась, пошла на обгон. Водитель напряжен, контролирует движение, второй – рядом с ним – физиономия удовлетворенная и наглая, улыбающаяся, смотрит на Игоря и достает небольшой, невзрачный с виду пистолет-пулемет. «ОЦ-22» – сразу определил Согрин. Все! Они подписали себе приговор. Только дурак будет ждать выстрелов… Игорь еще сбросил скорость – километров до сорока в час, как и положено по технологии. Не однажды уже проверенной и испытанной на полигоне. Если те ребята в «Волге» не просто бандиты, то они должны знать эту технологию. Но у бандитов редко встретишь «ОЦ-22». Слишком уж это специфическое оружие. Впрочем, и оружие, и навыки сейчас могут быть у кого угодно.
Вы показали свое настоящее лицо, ребята… Это недопустимо. Не следует с подполковником спецназа ГРУ так себя вести. Показавший лицо раньше времени проигрывает. А проигравший – гибнет…