Автомат я поднял вовремя. Как раз к тому моменту, когда появился второй конвоир, который в лучах света, струящегося из-за неприкрытой двери, все, к страху своему, увидел. Очередь раздалась тоже не сразу – реакция у стрелка плохая. А я уже начал двигаться. Пуля чиркнула меня по бедру, потом другие пули ударили в основание дома, выбивая из камней фундамента искры. Я дал ответную очередь, не прицеливаясь, наобум, с одной руки только в направлении стрелка, результатом своей очереди посчитал интересоваться лишним и побежал – и больше в меня не стреляли.
Невысокий, только чуть выше уровня пояса взрослого человека каменный заборчик, отделяющий двор от огорода, я просто перепрыгнул, не касаясь его. Но дальше бежал уже не так быстро, потому что преследования сразу организовано не было, а в огородах, где и грядки, и растения становятся препятствием, ногу подвернуть легко. Этого мне вовсе не хотелось. Я бежал, не радуясь даже, что так легко сумел вырваться, потому что сделать это было так просто.
Огороды друг от друга отделялись тоже маленькими каменными заборчиками. Камень здесь, как и везде на Кавказе, – основной строительный материал, к тому же, как я понимаю, для сельских жителей вообще бесплатный, и его используют везде и всюду. Чужие огороды тоже преградой для меня не стали, там тоже никто не рвался побежать за мной, никто не пытался стрелять, только в некоторых дворах басисто и яростно лаяли собаки, но они в селе на цепях сидят и потому опасность представляют только в самом дворе, почему я и выбрал путь через огороды.
Когда меня в светлое время проводили под конвоем по селу, я не старался специально определить ориентиры. Но направление я все же запомнил автоматически. И сейчас я выбрал направление к северному выезду. Непроизвольно, только потому, что меня привезли с той стороны. Я бежал, не задыхаясь, чувствуя только легкое неудобство и дискомфорт в ноге, но совсем не боль, и даже не смог сразу определить характер неудобства. И, только покинув село, спустившись к дороге через последний, самый высокий забор из всех, которые мне пришлось преодолеть, я понял, что штанина у меня к ноге прилипает от крови и в башмаке начинает хлюпать. Там тоже кровь.
И только тогда я сорвал несколько листьев с первого же попавшегося мне куста, разжевал их и приложил к ране. И в первый раз попытался оторвать левый рукав. Левый, потому что отрывать его легче правой рукой. Хоть я и стреляю, как левша, но правая рука у меня сильнее.
Оставив неудачную попытку за невозможностью сделать дело второпях, я осмотрелся и прислушался. В селе уже во многих домах зажглись окна. И слышались многие голоса. Потом женский то ли визг, то ли вопль раздался. Долгий и безысходный, радующий мою душу – не зря старался, отвечая адекватно. Мне пытались много раз прикладом шею отбить, я скромно ответил только раз. За неимением приклада – простым и доступным оружием, подвернувшимся под руку. Потом крик повторился. Так хищная птица кричит, когда промахнется в атаке и остается без добычи. Густой предутренний сумрак хорошо доносил звуки.
Похоже, погоня состоится. Люди собираются в толпу, ругают, подонки, естественно, не кого-то, кто все это устроил, а только меня, вся вина которого заключается в том, что я не пожелал быть их жертвой. И это значит, сейчас начнется и охота на беглеца, и не понимают охотники, что женский вопль еще много раз повторится, потому что я просто так сидеть и смотреть на них не собираюсь и руки у меня не куском хлеба с овечьим сыром заняты, а автоматом, хотя хлеб и сыр мне не помешали бы.
Пора набирать скорость, как и прилично делать беглецу. По дороге бежать – глупо. На машине сразу догонят. Вот-вот рассвет начнется, беглеца далеко будет видно.
Бежать можно только там, где машина не пройдет. Пусть там и увидят, но пусть еще догонят и приблизятся, когда у меня в руках автомат. Нет здесь таких спецов, которые в состоянии будут меня выследить и поймать, не понеся потерь~ Причем больших потерь. Судя по тому, какие были у меня конвойные, и другие бандиты должны быть не лучше. Если и есть кто-то лучше, то они заняты на охране остальных пленников, иначе остальные тоже вырвались бы. И тоже с большими потерями для бандитов.
Днем я видел склон горы. Склон неровный, состоящий из террас. И тропа, помнится, серпантином поднималась. И по террасам, вытянувшись вдоль склона, полосы «зеленки». Там, в «зеленке», и спрятаться можно, там и повоевать можно. Правда, выше склона и дальше – высокие горы шли, со снежными шапками. А за ними путь в сторону Ингушетии. Мне туда не надо. Свернуть в нужном направлении я всегда успею. Пока главная задача – обеспечить себе отрыв от погони и перевязать ногу. Сначала отрыв. Перевязка потом, когда запас времени позволит. Не такая рана, чтобы я сознания лишился из-за потери крови. А имея запас времени, я могу и сориентироваться лучше.
И я двинулся туда, к тропе.
Но едва удалился от дороги, как вздохнул с облегчением, радуясь своему выбору, потому что ущелье донесло до меня звуки автомобильных двигателей. А скоро и фары стало видно. Ехали две машины – как я определил без труда даже в темноте, два грузовика. Ехали быстро и уверенно, словно со сложной дорогой были хорошо и давно знакомы. Чужие так по ночам не ездят по горным дорогам. Пусть это и не серпантин, но все же полотно дороги тянется не всегда по дну ущелья, а временами на склон взбирается. И есть возможность при неудачном повороте загрохотать под уклон.
Конечно, для меня эти грузовики угрозы не представляли, а были бы опасны только в том случае, если бы я сдуру сел посреди дороги, дожидаясь, когда машины остановятся, а пассажиры, ткнув стволом мне под ребра, предложат подвезти. Что из грузовика можно увидеть? Только дорогу в месте, куда свет фар падает. Это освещенное пятно всегда кажется некоей материальной точкой, вокруг которой остальное словно бы не существует. И мне можно было бы легко спрятаться за первым же попавшимся камнем. Можно было бы самому рядом с дорогой согнуться в форме камня, и никто не принял бы меня за человека. Я успел бы. Это днем труднее. Днем видно лучше, видно далеко, особенно если смотреть сверху. А дорога к селу как раз сверху шла. И днем меня могли бы заметить сразу.
С грузовиками история – вообще палка о двух концах. Еще год назад, увидев на дороге грузовики, можно было бы смело выходить им навстречу. Это наверняка были бы военные машины, и я обязательно встретил бы своих даже раньше, чем ожидал. Правда, военные грузовики обычно ходят под прикрытием боевой машины пехоты или бронетранспортера, сейчас же такого прикрытия не было. Но и военные машины порой можно встретить без прикрытия. Я сам, когда мы на посту стояли, перекрывая дорогу, приказывал поднять шлагбаум после проверки документов. Сейчас же рисковать я не пожелал, потому что видел грузовики и у бандитов.
Лучше, не имея полной уверенности, надеяться только на свои ноги.
Преодолев последние пару километров, я вышел на такое место тропы, откуда хорошо было видно село. Хорошо видно было бы, говоря по правде, в бинокль. Без бинокля видно было только село, но не видно того, что в селе происходит. Однако по крайней мере с этой точки можно было бы рассмотреть приближение погони. Когда она будет, эта погоня. Пока же ничего увидеть не удалось. Не намереваясь и дальше сидеть и ждать у моря погоды, я двинулся по тропе вверх, рассчитывая, что сверху обзор лучше и оттуда проще будет ориентироваться, выбирая дорогу на юг.
Пологая тропа не сильно утомляла, и, только преодолев ее на две трети, я, заметив большую кучу собачьих, видимо, экскрементов, остановился и задумался, потому что такая куча встретилась мне уже в третий раз. Потом присел и стал внимательно всматриваться и в саму тропу, и в окружающее ее пространство. Не сразу, но я понял, что это вовсе не человеческая тропа. То есть люди здесь тоже ходят, но не одни~ Это тропа скотогонная, и ведет она к горному пастбищу, на котором пасут овец. Более мелкие овечьи экскременты тоже встречались часто, но они не так бросались в глаза, как собачьи, и потому я не сразу обратил на них внимание. Собаки охраняют овец от волков и чужих людей. Не одна собака, а целая стая, наверное. Сами полудикие, как волки, и гораздо более сильные, чем те же самые волки. Если собаки набросятся на меня стаей, то автомат уже не поможет. А я шел, судя по всему, как раз туда, где собаки работают. На их охраняемую территорию.
Рисковый, выходит, я парень или с головой совсем не дружу. Третьего не дано.
Значит, поверху идти нельзя. По большому счету, как я слышал, обычно с пастбищ и уйти бывает некуда. Пастбища здесь издавна так выбирались, чтобы к ним было минимум путей, иначе соседи выберут момент, нападут и угонят единственное достояние села или целого тейпа – стадо. Воровство скота у соседей – это основной промысел горных чеченцев на протяжении многих веков. И, рискуя нарваться на собак и вооруженных чабанов, я в дополнение ко всему могу еще и попасть в западню, не имеющую выхода. Что там за пастбищем? Дальше, издали, из села, видны были заснеженные горные вершины. Для меня в моем положении они непроходимы. Они могут быть проходимы для альпинистов или скалолазов, но не для меня, к этому не подготовленного. Значит, следует уже круто сворачивать и двигаться вдоль дороги. И строго на север, настолько строго, насколько позволяет местность. Впрочем, ошибиться в направлении невозможно, потому что дорога служит ориентиром.
Захватили нас в предгорьях. В сознание я пришел, когда за окном уже были горы. Я их не мог рассмотреть, но горы ощущались по движению машины – угол наклона, натужность работы двигателя, даже такого мощного, как у джипа «Гранд Чероки». Все это хорошо вспоминается задним умом. Да, значит, до гор мы уже добрались. Но до начала гор добраться можно было и через полчаса, и через час пути. И еще через три часа пути вокруг были бы тоже только горы.
Как же во времени сориентироваться? Сориентироваться нельзя, поскольку я не знаю самого момента, когда нас загрузили в машину и повезли. В этом случае нельзя даже приблизительно знать время, когда мы в село прибыли. Нас ведь могли вывезти и в начале ночи, и утром. Разброс во времени слишком большой.
Путь может быть очень длительным и трудным. И трудно идти, не зная, сколько же всего тебе предстоит пройти. Однако, когда знаешь, ради чего идешь, уверен, что обязательно путь одолеешь. Что касается усталости, то здесь я вполне был в состоянии на себя положиться. На моем счету несколько пятидесятикилометровых тренировочных марш-бросков. И во время срочной службы, и после, во время службы по контракту. Двадцатикилометровые марш-броски – не редкость. Пятидесятикилометровые обычно достаются только офицерам и прапорщикам, и берут тех контрактников, кто пожелает. Иногда предлагают и солдатам срочной службы, кто в себе уверен. Это не обязательная тренировочная дисциплина. Но я в себе уверен был всегда. С самого детства на лыжах бегал, не зная усталости. А уж теперь-то тем более не устану. И рана не такая серьезная, чтобы могла мне помешать. Сто километров, сто пятьдесят километров – их я преодолею без сомнения. А если дальше – дальше уже российские области, надо полагать, пойдут.
Но моя задача состоит не только в том, чтобы уйти как можно дальше и добраться до своих~ Моя задача в том, чтобы преодолеть путь как можно быстрее, чтобы рассказать о десяти пленных солдатах и вернуться уже с другими солдатами, чтобы освободить пленников~ Иначе нет смысла во всей моей затее. Я мог бы потихоньку-полегоньку добираться куда-то, подкармливая себя орехами, которых в здешних лесах полным-полно, забираясь в огороды первого попавшегося села, чтобы и там подкормиться. А за это время пленников могут куда угодно перевести, перепрятать, и тогда невозможно будет доказать, что они существуют. Их вообще могут расстрелять и закопать.
Я шел и шел, стараясь не думать о том, сколько же я прошел, и уж тем более старался не считать, сколько пройти осталось. Передвигаться старался над дорогой, идущей по дну ущелья. Там, рядом с дорогой, и ручей пробегал более основательный, нежели попавшийся мне раньше. Если будет необходимость, всегда можно спуститься, умыться и напиться. Но пока можно обходиться без воды. Пока язык во рту не трескается, надо терпеть. Так легче преодолеваются километры, которые я старался мысленно не считать, хотя так же мысленно уже составлял в голове карту и помнил каждый поворот дороги в правильной последовательности. В такой правильной последовательности, что разложи кто-то передо мной кучу местных карт, я только по конфигурации дороги смогу показать, где я шел. Эту способность за собой я хорошо знал и сейчас пользовался ею.
Дорога подо мной была чистой и свободной, и манило спуститься на нее, чтобы двигаться по гравийно-грунтовому полотну, плотно утрамбованному за десятилетия эксплуатации, а не по склону, где даже нет тропы и где раненая нога постоянно вынуждена находиться в напряженном полусогнутом состоянии, и сменить согнутую ногу можно только в том случае, если идти в обратную сторону. Однако передвигаться по дороге было слишком рискованно, потому что там человека видно издалека, в отличие от склона. Но взгляд все чаще возвращался к дороге, по которой за несколько часов, что я шел над ней, только трижды проезжали легковые машины. Они, конечно, тоже представляют собой угрозу. Не только потому, что в машине могут оказаться бандиты, но и потому, что каждый водитель может стать носителем информации об одиноком путнике. И сразу станет ясно, кто этот путник и куда он идет. И потому я предпочитал при появлении звука двигателя прятаться в кустах или среди камней. Хорошо, что на склоне звук слышно было издалека, а потому и время, чтобы выбрать укрытие, у меня было. Но неизвестно было, как слышно звуки двигателя на самой дороге, где акустика отличается своими характеристиками. Машина может неожиданно приблизиться, выскочить из-за очередного поворота тогда, когда у меня не будет возможности вовремя спрятаться. И я шел по склону, превозмогая боль в раненой ноге, и все чаще думал о том, чтобы спуститься на дорогу. Потом проехали два грузовика. Тентированные кузова кого-то скрывали. Наверное, это были те самые грузовики, что ехали в обратном направлении на рассвете. Хотя вовсе и не обязательно. Но не так много, наверное, в этих местах грузовиков, чтобы они появлялись часто. Возможно, это были грузовики с постов на дороге. Одну смену увезли, другую привезли или еще какую-то подобную операцию совершили. Может, просто за продуктами для постовых ездили. Каждая машина для своего поста. Хотя, наверное, рациональнее было бы гонять одну машину, чтобы обеспечить сразу два поста продуктами. Но это неважно. В грузовиках могли оказаться и охотники за моей персоной, прибывшие на посты в дополнение к сидящим там людям. А такой расклад событий мне, естественно, совсем не нравился.
Но дорога все манила к себе возможностью иди по ровному месту. И хотя я умышленно совершенно не прилагал усилий, чтобы приблизиться к ней, тем не менее не умышленно приближался, и приближался заметно. Дело в том, что путь по склону я себе не выбирал. Я шел поперек спуска там, где идти было можно. Но чем дальше, тем склон с левой от меня стороны становился отвеснее, и мне, чтобы продвигаться вперед, следовало спускаться все ниже и ниже, все ближе и ближе к дороге. По другую сторону ручья, все так же провожающего дорожное полотно по дну ущелья, вообще стояла каменная стена, которую преодолеть было невозможно, только перед этой стеной шла полоса «зеленки» метров в сорок шириной. Может быть, следовало туда перебраться, чтобы идти по более ровному месту. Но я решил время на переход не тратить и продвигаться вперед прежним маршрутом до тех пор, пока это будет возможно, ибо за следующим поворотом местность может оказаться непроходимой.
Так и оказалось, как я предполагал.
За поворотом путь мне преградило нагромождение крупных камней, а дальше, за камнями, если бы я стал их преодолевать, стояла стена, круто заворачивающая к ущелью. Выход был один – спуститься к дороге, хотя и это тоже пришлось сделать не сразу, потому что по дороге быстро ехал светло-голубой «жигуленок». Дождавшись, когда он скроется за поворотом, я подобрался уже почти вплотную к дороге, когда снова услышал шум двигателя. Причем совсем близко, и едва-едва успел плюхнуться в первую попавшуюся ямину. Тот же самый «жигуленок» уже возвращался~
Такое событие не могло остаться без внимания. И объяснений было только два. Первое – кто-то поехал по своим делам, но не вовремя вспомнил, что забыл дома нечто важное, и решил на той же скорости, если не быстрее, вернуться, чтобы потом, опять так же быстро, отправиться в новый путь. Второе – впереди был один из двух мне известных постов. Место для расположения поста очень даже подходило, поскольку ущелье здесь стискивалось скалами до узкого проезда. Самое удобное место, чтобы контролировать всех проезжающих или даже проходящих, типа меня. И нет, по всей вероятности, возможности пост обойти.
Когда машина, возвращаясь, проехала мимо меня, я успел увидеть, что в салоне кроме водителя сидит еще один человек. Но был он с оружием или без оружия – рассмотреть не удалось, поскольку автомат в окно никто не высовывал, а пассажир высовывал только руку, ловя ветер раскрытой ладонью. Вполне вероятно, что кто-то ездил на пост, чтобы передать приказ. Против такого утверждения был только один аргумент. Я видел на столе перед Авдорханом Дидиговым мобильный телефон. Значит, здесь существует сотовая связь. А если она существует, любой приказ на пост проще передать по телефону, чем гонять туда машину.
Однако и это утверждение не может быть категоричным, поскольку существует сколько угодно контрутверждений, разрушающих весомый вроде бы аргумент. Например, здесь, на посту, нет элементарной розетки, чтобы можно было подзарядить аккумулятор трубки. Вот и возникает необходимость съездить и доставить аккумулятор для осуществления той же двусторонней связи.
Конечно, пост в таком узком месте выставлен правильно и представляет угрозу человеку в моем положении. Но я давно знаю: где люди уверены, что они прочно перекрыли проход, там пройти легче, чем в ином месте, где уверенности нет и потому постовые напряжены и внимательны. Труднопроходимый участок, напротив, вызывает у охраны расслабление. И при умении этим можно воспользоваться себе во благо. Именно при умении. При умении маскироваться, при умении ползать тихо и быстро, как змея. И при этом наносить смертельные удары.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Невысокий, только чуть выше уровня пояса взрослого человека каменный заборчик, отделяющий двор от огорода, я просто перепрыгнул, не касаясь его. Но дальше бежал уже не так быстро, потому что преследования сразу организовано не было, а в огородах, где и грядки, и растения становятся препятствием, ногу подвернуть легко. Этого мне вовсе не хотелось. Я бежал, не радуясь даже, что так легко сумел вырваться, потому что сделать это было так просто.
Огороды друг от друга отделялись тоже маленькими каменными заборчиками. Камень здесь, как и везде на Кавказе, – основной строительный материал, к тому же, как я понимаю, для сельских жителей вообще бесплатный, и его используют везде и всюду. Чужие огороды тоже преградой для меня не стали, там тоже никто не рвался побежать за мной, никто не пытался стрелять, только в некоторых дворах басисто и яростно лаяли собаки, но они в селе на цепях сидят и потому опасность представляют только в самом дворе, почему я и выбрал путь через огороды.
Когда меня в светлое время проводили под конвоем по селу, я не старался специально определить ориентиры. Но направление я все же запомнил автоматически. И сейчас я выбрал направление к северному выезду. Непроизвольно, только потому, что меня привезли с той стороны. Я бежал, не задыхаясь, чувствуя только легкое неудобство и дискомфорт в ноге, но совсем не боль, и даже не смог сразу определить характер неудобства. И, только покинув село, спустившись к дороге через последний, самый высокий забор из всех, которые мне пришлось преодолеть, я понял, что штанина у меня к ноге прилипает от крови и в башмаке начинает хлюпать. Там тоже кровь.
И только тогда я сорвал несколько листьев с первого же попавшегося мне куста, разжевал их и приложил к ране. И в первый раз попытался оторвать левый рукав. Левый, потому что отрывать его легче правой рукой. Хоть я и стреляю, как левша, но правая рука у меня сильнее.
Оставив неудачную попытку за невозможностью сделать дело второпях, я осмотрелся и прислушался. В селе уже во многих домах зажглись окна. И слышались многие голоса. Потом женский то ли визг, то ли вопль раздался. Долгий и безысходный, радующий мою душу – не зря старался, отвечая адекватно. Мне пытались много раз прикладом шею отбить, я скромно ответил только раз. За неимением приклада – простым и доступным оружием, подвернувшимся под руку. Потом крик повторился. Так хищная птица кричит, когда промахнется в атаке и остается без добычи. Густой предутренний сумрак хорошо доносил звуки.
Похоже, погоня состоится. Люди собираются в толпу, ругают, подонки, естественно, не кого-то, кто все это устроил, а только меня, вся вина которого заключается в том, что я не пожелал быть их жертвой. И это значит, сейчас начнется и охота на беглеца, и не понимают охотники, что женский вопль еще много раз повторится, потому что я просто так сидеть и смотреть на них не собираюсь и руки у меня не куском хлеба с овечьим сыром заняты, а автоматом, хотя хлеб и сыр мне не помешали бы.
Пора набирать скорость, как и прилично делать беглецу. По дороге бежать – глупо. На машине сразу догонят. Вот-вот рассвет начнется, беглеца далеко будет видно.
Бежать можно только там, где машина не пройдет. Пусть там и увидят, но пусть еще догонят и приблизятся, когда у меня в руках автомат. Нет здесь таких спецов, которые в состоянии будут меня выследить и поймать, не понеся потерь~ Причем больших потерь. Судя по тому, какие были у меня конвойные, и другие бандиты должны быть не лучше. Если и есть кто-то лучше, то они заняты на охране остальных пленников, иначе остальные тоже вырвались бы. И тоже с большими потерями для бандитов.
Днем я видел склон горы. Склон неровный, состоящий из террас. И тропа, помнится, серпантином поднималась. И по террасам, вытянувшись вдоль склона, полосы «зеленки». Там, в «зеленке», и спрятаться можно, там и повоевать можно. Правда, выше склона и дальше – высокие горы шли, со снежными шапками. А за ними путь в сторону Ингушетии. Мне туда не надо. Свернуть в нужном направлении я всегда успею. Пока главная задача – обеспечить себе отрыв от погони и перевязать ногу. Сначала отрыв. Перевязка потом, когда запас времени позволит. Не такая рана, чтобы я сознания лишился из-за потери крови. А имея запас времени, я могу и сориентироваться лучше.
И я двинулся туда, к тропе.
Но едва удалился от дороги, как вздохнул с облегчением, радуясь своему выбору, потому что ущелье донесло до меня звуки автомобильных двигателей. А скоро и фары стало видно. Ехали две машины – как я определил без труда даже в темноте, два грузовика. Ехали быстро и уверенно, словно со сложной дорогой были хорошо и давно знакомы. Чужие так по ночам не ездят по горным дорогам. Пусть это и не серпантин, но все же полотно дороги тянется не всегда по дну ущелья, а временами на склон взбирается. И есть возможность при неудачном повороте загрохотать под уклон.
Конечно, для меня эти грузовики угрозы не представляли, а были бы опасны только в том случае, если бы я сдуру сел посреди дороги, дожидаясь, когда машины остановятся, а пассажиры, ткнув стволом мне под ребра, предложат подвезти. Что из грузовика можно увидеть? Только дорогу в месте, куда свет фар падает. Это освещенное пятно всегда кажется некоей материальной точкой, вокруг которой остальное словно бы не существует. И мне можно было бы легко спрятаться за первым же попавшимся камнем. Можно было бы самому рядом с дорогой согнуться в форме камня, и никто не принял бы меня за человека. Я успел бы. Это днем труднее. Днем видно лучше, видно далеко, особенно если смотреть сверху. А дорога к селу как раз сверху шла. И днем меня могли бы заметить сразу.
С грузовиками история – вообще палка о двух концах. Еще год назад, увидев на дороге грузовики, можно было бы смело выходить им навстречу. Это наверняка были бы военные машины, и я обязательно встретил бы своих даже раньше, чем ожидал. Правда, военные грузовики обычно ходят под прикрытием боевой машины пехоты или бронетранспортера, сейчас же такого прикрытия не было. Но и военные машины порой можно встретить без прикрытия. Я сам, когда мы на посту стояли, перекрывая дорогу, приказывал поднять шлагбаум после проверки документов. Сейчас же рисковать я не пожелал, потому что видел грузовики и у бандитов.
Лучше, не имея полной уверенности, надеяться только на свои ноги.
* * *
Так и получилось, что я бежал от близкого преследования, бежал, старательно создавая себе запас времени, а оказалось, что мне этот запас совсем не нужен. Меня, к моему глубокому удивлению, никто не преследовал.Преодолев последние пару километров, я вышел на такое место тропы, откуда хорошо было видно село. Хорошо видно было бы, говоря по правде, в бинокль. Без бинокля видно было только село, но не видно того, что в селе происходит. Однако по крайней мере с этой точки можно было бы рассмотреть приближение погони. Когда она будет, эта погоня. Пока же ничего увидеть не удалось. Не намереваясь и дальше сидеть и ждать у моря погоды, я двинулся по тропе вверх, рассчитывая, что сверху обзор лучше и оттуда проще будет ориентироваться, выбирая дорогу на юг.
Пологая тропа не сильно утомляла, и, только преодолев ее на две трети, я, заметив большую кучу собачьих, видимо, экскрементов, остановился и задумался, потому что такая куча встретилась мне уже в третий раз. Потом присел и стал внимательно всматриваться и в саму тропу, и в окружающее ее пространство. Не сразу, но я понял, что это вовсе не человеческая тропа. То есть люди здесь тоже ходят, но не одни~ Это тропа скотогонная, и ведет она к горному пастбищу, на котором пасут овец. Более мелкие овечьи экскременты тоже встречались часто, но они не так бросались в глаза, как собачьи, и потому я не сразу обратил на них внимание. Собаки охраняют овец от волков и чужих людей. Не одна собака, а целая стая, наверное. Сами полудикие, как волки, и гораздо более сильные, чем те же самые волки. Если собаки набросятся на меня стаей, то автомат уже не поможет. А я шел, судя по всему, как раз туда, где собаки работают. На их охраняемую территорию.
Рисковый, выходит, я парень или с головой совсем не дружу. Третьего не дано.
Значит, поверху идти нельзя. По большому счету, как я слышал, обычно с пастбищ и уйти бывает некуда. Пастбища здесь издавна так выбирались, чтобы к ним было минимум путей, иначе соседи выберут момент, нападут и угонят единственное достояние села или целого тейпа – стадо. Воровство скота у соседей – это основной промысел горных чеченцев на протяжении многих веков. И, рискуя нарваться на собак и вооруженных чабанов, я в дополнение ко всему могу еще и попасть в западню, не имеющую выхода. Что там за пастбищем? Дальше, издали, из села, видны были заснеженные горные вершины. Для меня в моем положении они непроходимы. Они могут быть проходимы для альпинистов или скалолазов, но не для меня, к этому не подготовленного. Значит, следует уже круто сворачивать и двигаться вдоль дороги. И строго на север, настолько строго, насколько позволяет местность. Впрочем, ошибиться в направлении невозможно, потому что дорога служит ориентиром.
* * *
Мне трудно было точно припомнить, сколько же времени нас везли до села. В сознание я пришел уже связанный в багажнике машины, и значительная часть пути уже наверняка была позади – половина, четверть, три четверти или треть~ Вопрос стоял именно в том, какая именно часть пути, насколько значительная часть пути? Путь, пока я пребывал в сознании, занял не меньше двух часов. Может быть, чуть больше, может быть, даже два с половиной часа, но меньше трех. Когда ощущаешь дикий физический дискомфорт, привычное чувство времени и вообще ориентация в нем нарушаются. А сколько мы ехали до этого? Можно ли просчитать?Захватили нас в предгорьях. В сознание я пришел, когда за окном уже были горы. Я их не мог рассмотреть, но горы ощущались по движению машины – угол наклона, натужность работы двигателя, даже такого мощного, как у джипа «Гранд Чероки». Все это хорошо вспоминается задним умом. Да, значит, до гор мы уже добрались. Но до начала гор добраться можно было и через полчаса, и через час пути. И еще через три часа пути вокруг были бы тоже только горы.
Как же во времени сориентироваться? Сориентироваться нельзя, поскольку я не знаю самого момента, когда нас загрузили в машину и повезли. В этом случае нельзя даже приблизительно знать время, когда мы в село прибыли. Нас ведь могли вывезти и в начале ночи, и утром. Разброс во времени слишком большой.
Путь может быть очень длительным и трудным. И трудно идти, не зная, сколько же всего тебе предстоит пройти. Однако, когда знаешь, ради чего идешь, уверен, что обязательно путь одолеешь. Что касается усталости, то здесь я вполне был в состоянии на себя положиться. На моем счету несколько пятидесятикилометровых тренировочных марш-бросков. И во время срочной службы, и после, во время службы по контракту. Двадцатикилометровые марш-броски – не редкость. Пятидесятикилометровые обычно достаются только офицерам и прапорщикам, и берут тех контрактников, кто пожелает. Иногда предлагают и солдатам срочной службы, кто в себе уверен. Это не обязательная тренировочная дисциплина. Но я в себе уверен был всегда. С самого детства на лыжах бегал, не зная усталости. А уж теперь-то тем более не устану. И рана не такая серьезная, чтобы могла мне помешать. Сто километров, сто пятьдесят километров – их я преодолею без сомнения. А если дальше – дальше уже российские области, надо полагать, пойдут.
Но моя задача состоит не только в том, чтобы уйти как можно дальше и добраться до своих~ Моя задача в том, чтобы преодолеть путь как можно быстрее, чтобы рассказать о десяти пленных солдатах и вернуться уже с другими солдатами, чтобы освободить пленников~ Иначе нет смысла во всей моей затее. Я мог бы потихоньку-полегоньку добираться куда-то, подкармливая себя орехами, которых в здешних лесах полным-полно, забираясь в огороды первого попавшегося села, чтобы и там подкормиться. А за это время пленников могут куда угодно перевести, перепрятать, и тогда невозможно будет доказать, что они существуют. Их вообще могут расстрелять и закопать.
Я шел и шел, стараясь не думать о том, сколько же я прошел, и уж тем более старался не считать, сколько пройти осталось. Передвигаться старался над дорогой, идущей по дну ущелья. Там, рядом с дорогой, и ручей пробегал более основательный, нежели попавшийся мне раньше. Если будет необходимость, всегда можно спуститься, умыться и напиться. Но пока можно обходиться без воды. Пока язык во рту не трескается, надо терпеть. Так легче преодолеваются километры, которые я старался мысленно не считать, хотя так же мысленно уже составлял в голове карту и помнил каждый поворот дороги в правильной последовательности. В такой правильной последовательности, что разложи кто-то передо мной кучу местных карт, я только по конфигурации дороги смогу показать, где я шел. Эту способность за собой я хорошо знал и сейчас пользовался ею.
Дорога подо мной была чистой и свободной, и манило спуститься на нее, чтобы двигаться по гравийно-грунтовому полотну, плотно утрамбованному за десятилетия эксплуатации, а не по склону, где даже нет тропы и где раненая нога постоянно вынуждена находиться в напряженном полусогнутом состоянии, и сменить согнутую ногу можно только в том случае, если идти в обратную сторону. Однако передвигаться по дороге было слишком рискованно, потому что там человека видно издалека, в отличие от склона. Но взгляд все чаще возвращался к дороге, по которой за несколько часов, что я шел над ней, только трижды проезжали легковые машины. Они, конечно, тоже представляют собой угрозу. Не только потому, что в машине могут оказаться бандиты, но и потому, что каждый водитель может стать носителем информации об одиноком путнике. И сразу станет ясно, кто этот путник и куда он идет. И потому я предпочитал при появлении звука двигателя прятаться в кустах или среди камней. Хорошо, что на склоне звук слышно было издалека, а потому и время, чтобы выбрать укрытие, у меня было. Но неизвестно было, как слышно звуки двигателя на самой дороге, где акустика отличается своими характеристиками. Машина может неожиданно приблизиться, выскочить из-за очередного поворота тогда, когда у меня не будет возможности вовремя спрятаться. И я шел по склону, превозмогая боль в раненой ноге, и все чаще думал о том, чтобы спуститься на дорогу. Потом проехали два грузовика. Тентированные кузова кого-то скрывали. Наверное, это были те самые грузовики, что ехали в обратном направлении на рассвете. Хотя вовсе и не обязательно. Но не так много, наверное, в этих местах грузовиков, чтобы они появлялись часто. Возможно, это были грузовики с постов на дороге. Одну смену увезли, другую привезли или еще какую-то подобную операцию совершили. Может, просто за продуктами для постовых ездили. Каждая машина для своего поста. Хотя, наверное, рациональнее было бы гонять одну машину, чтобы обеспечить сразу два поста продуктами. Но это неважно. В грузовиках могли оказаться и охотники за моей персоной, прибывшие на посты в дополнение к сидящим там людям. А такой расклад событий мне, естественно, совсем не нравился.
Но дорога все манила к себе возможностью иди по ровному месту. И хотя я умышленно совершенно не прилагал усилий, чтобы приблизиться к ней, тем не менее не умышленно приближался, и приближался заметно. Дело в том, что путь по склону я себе не выбирал. Я шел поперек спуска там, где идти было можно. Но чем дальше, тем склон с левой от меня стороны становился отвеснее, и мне, чтобы продвигаться вперед, следовало спускаться все ниже и ниже, все ближе и ближе к дороге. По другую сторону ручья, все так же провожающего дорожное полотно по дну ущелья, вообще стояла каменная стена, которую преодолеть было невозможно, только перед этой стеной шла полоса «зеленки» метров в сорок шириной. Может быть, следовало туда перебраться, чтобы идти по более ровному месту. Но я решил время на переход не тратить и продвигаться вперед прежним маршрутом до тех пор, пока это будет возможно, ибо за следующим поворотом местность может оказаться непроходимой.
Так и оказалось, как я предполагал.
За поворотом путь мне преградило нагромождение крупных камней, а дальше, за камнями, если бы я стал их преодолевать, стояла стена, круто заворачивающая к ущелью. Выход был один – спуститься к дороге, хотя и это тоже пришлось сделать не сразу, потому что по дороге быстро ехал светло-голубой «жигуленок». Дождавшись, когда он скроется за поворотом, я подобрался уже почти вплотную к дороге, когда снова услышал шум двигателя. Причем совсем близко, и едва-едва успел плюхнуться в первую попавшуюся ямину. Тот же самый «жигуленок» уже возвращался~
Такое событие не могло остаться без внимания. И объяснений было только два. Первое – кто-то поехал по своим делам, но не вовремя вспомнил, что забыл дома нечто важное, и решил на той же скорости, если не быстрее, вернуться, чтобы потом, опять так же быстро, отправиться в новый путь. Второе – впереди был один из двух мне известных постов. Место для расположения поста очень даже подходило, поскольку ущелье здесь стискивалось скалами до узкого проезда. Самое удобное место, чтобы контролировать всех проезжающих или даже проходящих, типа меня. И нет, по всей вероятности, возможности пост обойти.
Когда машина, возвращаясь, проехала мимо меня, я успел увидеть, что в салоне кроме водителя сидит еще один человек. Но был он с оружием или без оружия – рассмотреть не удалось, поскольку автомат в окно никто не высовывал, а пассажир высовывал только руку, ловя ветер раскрытой ладонью. Вполне вероятно, что кто-то ездил на пост, чтобы передать приказ. Против такого утверждения был только один аргумент. Я видел на столе перед Авдорханом Дидиговым мобильный телефон. Значит, здесь существует сотовая связь. А если она существует, любой приказ на пост проще передать по телефону, чем гонять туда машину.
Однако и это утверждение не может быть категоричным, поскольку существует сколько угодно контрутверждений, разрушающих весомый вроде бы аргумент. Например, здесь, на посту, нет элементарной розетки, чтобы можно было подзарядить аккумулятор трубки. Вот и возникает необходимость съездить и доставить аккумулятор для осуществления той же двусторонней связи.
Конечно, пост в таком узком месте выставлен правильно и представляет угрозу человеку в моем положении. Но я давно знаю: где люди уверены, что они прочно перекрыли проход, там пройти легче, чем в ином месте, где уверенности нет и потому постовые напряжены и внимательны. Труднопроходимый участок, напротив, вызывает у охраны расслабление. И при умении этим можно воспользоваться себе во благо. Именно при умении. При умении маскироваться, при умении ползать тихо и быстро, как змея. И при этом наносить смертельные удары.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Подождав, когда машина удалится, я сначала внимательно присмотрелся к тому, что ждет меня по ту сторону дорожного полотна, особое внимание уделив «зеленке», чтобы оттуда мне навстречу не возникла какая-либо неприятность в виде поднятых в боевое положение автоматных стволов, потом спустился, быстро, почти не хромая, хотя боль чувствовалась, перебежал дорогу, миновал мелкий ручей, не задержавшись на «водопой», и сразу углубился в заросли, чтобы не быть долго видимым со стороны. Так всегда бывает – редко что замечаешь за пределами дороги, но на самой дороге любой новый предмет видно сразу. При этом прямо во время передвижения я примерно прикинул скорость только что проехавшей машины и время, которое она могла затратить на путь до поста, если таковой существует, на короткий разговор и на обратный путь от поста до меня. Следовательно, я уже приблизительно знал, где может находиться пост, хотя до конца и не был уверен в его существовании именно здесь.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента