Самбук Ростислав Феодосьевич. Картина в тайнике

   Партизаны перебежали поляну, гитлеровцы убили Ивасюту, а Войтюк был еще раз ранен. Однако Прусь не оставил его, нес на плечах почти полтора десятка километров, но, к сожалению, спасти командира не удалось: Войтюк умер у него на руках, и Прусь сам похоронил его.
   Рассказ был настолько правдоподобен, что никто в нем не усомнился. Новый командир отряда представил Пруся к награде, и после освобождения Львова тот получил медаль "За отвагу".
   Роман Панасович заварил себе еще полстакана кофе. Представил, как все это могло произойти на самом деле. Поставив на подводу ящики с ценными трофеями, Прусь погнал коня не к месту сбора партизанского отряда, а хорошо знакомыми ему лесными дорогами в свое село. Козюренко проверял по карте: село в восемнадцати километрах от дороги, где отряд напал на гитлеровский обоз. Оставил трофеи у родных или знакомых, а может, просто спрятал где-нибудь и уже потом двинулся на базу. Тут его встретили Войтюк с Ивасютой. Возможно, командир и правда был ранен. Конечно, он не мог не спросить у Пруся, почему тот едет от села да еще на пустом возу. И тогда Прусь уничтожил их - предательски скосил автоматной очередью. Командира похоронил, а труп Ивасюты просто бросил в лесу. Рассказывая в отряде о гибели Войтюка, изобразил свои действия как геройские...
   Козюренко вздохнул: конечно, это лишь его догадка. Но, скорее всего, так оно и было, хотя доказать преступление Пруся теперь уже невозможно.
   Зазвонил телефон: Владов сообщил, что дежурную наконец разыскали и привезли в райотдел милиции.
   Роман Панасович разложил на столе с десяток фотографий. Женщина, которую привел старший лейтенант, с любопытством посмотрела на него, сознавая, что нужна милиции: сам участковый привез ее на машине. Она подошла к Козюренко и таинственно зашептала:
   - Я, товарищ, прямо скажу: он, и больше никто... Лицо у него, что у того ворюги, а глаза так и бегают, так и бегают. Я сразу хотела позвонить в милицию, да взяло меня сомнение: товарищ Прусь такой солидный человек, что не станет водиться с ворами.
   Роман Панасович попросил позвать понятых и пригласил женщину к столу.
   - Посмотрите, нет ли его здесь?
   Дежурная сразу ткнула в одну из фотографий.
   - Вот он, голубчик. Точно он. Я его узнала, ворюгу. Теперь не выкрутится... Немножко помоложе тут. Убийца проклятый!
   Козюренко подчеркнуто официально сказал:
   - Гражданка Коцюба, прошу вас еще раз внимательно посмотреть на это фото. Вы утверждаете, что на снимке человек, с которым вы видели восемнадцатого мая Василя Корнеевича Пруся?
   - А то как же, утверждаю. Да я его и средь тысячи узнала б.
   - Ну что ж, тогда благодарю вас. - Роман Панасович подал ей руку. До свидания.
   Видно, тетка Маруся не ожидала такого финала, надеялась, что ее станут подробно расспрашивать, составлять протоколы, наконец, советоваться, как задержать убийцу, а тут - до свидания.
   Сделала шаг к Козюренко, хотела что-то сказать, но Владов хорошо знал службу - открыл дверь и велел:
   - Пройдите, гражданка!
   Коцюба крепко сжала губы и обиженно посмотрела на Романа Панасовича: вот какое уважение за раскрытие преступления. Но Козюренко уже снова погрузился в дела и не заметил ее взгляда. Он достал из папки сопроводительную записку и фотографии.
   Яков Григорьевич Семенишин. Рабочий Ковельского кирпичного завода. 1917 года рождения. Адрес...
   Взглянул на часы. Только половина одиннадцатого, и если сейчас выехать, можно после обеда быть в Ковеле. Бросил в портфель бумагу, зубную щетку и приказал Владову подать машину...
   ...На Ковельский кирпичный завод они приехали вместе с инспектором уголовного розыска местной городской милиции. Заведующему отделом кадров объяснили, что расследуют заявление, которое пришло в милицию, - что-то связанное с продажей краденых вещей. Попросили вызвать начальника цеха, где работает Семенишин. Ожидая его, Козюренко углубился в личное дело, принесенное заведующим. Чуть не свистнул от неожиданности: Яков Григорьевич Семенишин воевал в одном партизанском отряде с Прусем. Но ничем не обнаружил своего удивления. Профессиональная привычка обуздывать эмоции, скрывать их. И все же сознание того, что, возможно, наконец, напал на настоящий след, всегда возбуждало и приносило удовлетворение. Ведь Прусь с Семенишиным могли быть сообщниками еще во время войны, а может, Семенишин в чем-то подозревал Пруся и шантажировал его...
   Пришел начальник цеха - солидный, седеющий мужчина с хитрыми глазами. Роман Панасович спросил у него, что тот думает о Семенишине.
   - Выходит, вы из прокуратуры... - то ли удивился, то ли одобрил начальник цеха и разгладил свои пышные усы. - И интересуетесь Яшком? Что же он, разрешите спросить, натворил?
   Козюренко увидел, как вспыхнул инспектор уголовного розыска, и остановил его незаметным движением руки. Знал: таких людей, как этот начальник цеха, лучше не раздражать и не кичиться перед ними своим положением. Видно, вышел из рабочих и знает себе цену.
   Роман Панасович придвинул начальнику цеха стул и откровенно сказал:
   - Поверьте нам, уважаемый товарищ: дело это, может, и не такое простое. Но вы, вероятно, понимаете, что работа у нас специфическая должны держать язык за зубами. Поэтому, если можно, не расспрашивайте нас.
   Начальник цеха покосился на него хитрым глазом.
   - Хорошо, - согласился он. - Стало быть, что я думаю про Яшка? План он выполняет, инициативный. Работник неплохой, не сачок, если надо, со своим временем и выгодой не считается.
   - Сейчас он на заводе?
   - Рабочий день еще не кончился...
   - И на этой неделе каждый день работал?
   - В понедельник брал отгул... - Начальник цеха только на мгновение запнулся и сказал твердо: - Но не вышел на работу и во вторник. Я ему, правда, прогул не записал. Яшко - работник добросовестный и обещал отработать сверхурочно.
   Роман Панасович невольно переглянулся с Владовым.
   - Скажите, пожалуйста, - спросил быстро, - вы видели Семенишина во вторник?
   - Видел. После работы Яшко заходил ко мне. Он живет неподалеку, счел нужным пояснить, - извинился: мол, в поезде встретилась компания и хорошо хлебнули. Приехал и лег отсыпаться.
   - В котором часу он был у вас?
   - Около пяти.
   - Вы знаете, по какому делу отлучался Семенишин?
   - Как не знать? Все знают. Очередь у него на "Запорожец" подходит ездил к какому-то своему старому знакомому занять деньги.
   - И занял?
   - Кажется.
   - И последнее. Вы говорили, что живете поблизости от Семенишина. Бывали вы у него? Какой он семьянин?
   Начальник цеха развел руками.
   - Семья как семья... Живут... Ну, случается, когда Яшко поддаст лишнего, так и разговоры, конечно, ведутся нежелательные.
   - Говорите уж прямо: скандалы, - вмешался местный инспектор.
   - Можно и так назвать, - согласился начальник цеха. - Но Семенишин порядочный человек. Дети у него хорошие, и жену свою он уважает.
   - К вам просьба, - доверительно нагнулся к нему Козюренко. - Не могли бы вы задержать Семенишина после работы, скажем, на полчасика? Но о нашем разговоре... - прижал палец к губам. - Это в интересах самого Семенишина.
   Начальник цеха недовольно хмыкнул, но спорить не стал. Когда он вышел, Роман Панасович приказал Владову:
   - Немедленно свяжитесь с вокзалом. Уточните расписание движения поездов в Желеховском направлении. И автобусов. А вас, - обратимся он к инспектору, - прошу позвонить в милицию, чтобы опергруппа была наготове.
   Роман Панасович устало откинулся на спинку стула.
   Владов украдкой поглядывал на него, стараясь угадать, о чем думает следователь по особо важным делам: наверно, составляет план допроса преступника...
   В это время Роману Панасовичу просто хотелось спать: жаркий день и не очень хорошая дорога давали себя знать... Незаметно потер виски, отхлебнул из стакана тепловатой воды и нетерпеливо спросим у старшего лейтенанта:
   - Ну, что там у вас, Петр?
   Тот, дописав несколько цифр в блокноте, положил трубку.
   - Поезда из Желехова на Ковель ходят трижды в сутки. Прямой из Львова в Ленинград проходит через Желехов в двенадцать часов четыре минуты, прибывает в Ковель через шесть часов. Пригородный Львов - Ковель. Этот выходит из Желехова в двадцать один двадцать семь. Прибывает в половине седьмого утра. И еще один на Брест. Время отправления из Желехова пятнадцать ноль семь, прибытие в Ковель - двадцать два восемнадцать.
   - Автобусы?
   - Есть только два из Львова до Ковеля через Желехов. Ночной останавливается в Желехове около пяти и прибывает в Ковель в одиннадцать или чуть позже. И дневной. Этот выходит из Львова в девять двадцать пять, приблизительно час идет до Желехова и еще шесть до Ковеля. Таким образом, сюда он прибывает около семнадцати часов.
   - Семенишин мог вернуться ночным автобусом, - быстро прикинул Роман Панасович. - Ночь прослонялся по Желехову или просидел где-нибудь в парке... А впрочем, нечего гадать, едем.
   Небольшой, из красного кирпича домик Семенишина утопал в зелени. Под окнами цвели какие-то желтые цветы, а вдоль дорожки, ведущей к крыльцу, красовались огромные белые и красные пионы. Владов толкнул калитку - не заперто. Взошли на крыльцо, позвонили - никто не ответил. Позвонили еще раз, вдруг их окликнули из сада тонким голоском:
   - Что вам надо, дяденьки?
   Козюренко нагнулся над перилами крыльца. Под деревом стоял мальчик лет десяти в коротких штанах и клетчатой рубашке. Беленький, курносый.
   - Папа или мама дома? - спросил Роман Панасович. - Ты же Семенишина сын?
   - А то как же, Семенишина. Но родители на работе.
   - А можно их подождать?
   Мальчик пожал плечами.
   - Они скоро должны быть. - Он смотрел открыто, но все же настороженно.
   Козюренко понимал, что мальчика следует как-то успокоить. Но как? Он неуверенно сказал:
   - Мы из области, и нам надо поговорить с твоим отцом. Как тебя зовут?
   - Олегом.
   - Так где можно подождать?
   - А заходите в дом. Там есть радио и газеты.
   - А ты не хочешь вместе с нами за компанию? Где Лида?
   Незнакомые дяди знали, как зовут его сестру, и это окончательно убедило мальчика, что они свои люди.
   - В школе. Она же во второй смене.
   - А-а... - сказал Владов таким тоном, будто знал и только случайно забыл.
   - Говорят, скоро вы на "Запорожце" будете ездить? - спросил Роман Панасович, сев на диванчик.
   - Папа говорил, что этим летом получим... - И радостно прибавил: - Он хочет красного цвета.
   - А ты?
   - И мне тоже нравится.
   - Ну и хорошо, - вмешался Владов. - Если собрали деньги, то какие тут могут быть разговоры...
   Роман Панасович бросил на него неодобрительный взгляд - зачем провоцировать ребенка? И Владов осекся. Но мальчику было приятно поболтать на эту тему.
   - Еще не собрали, но папа говорил, что как-нибудь выкрутимся. Займем, а потом отдадим.
   - Ну... ну, - хмыкнул Козюренко. - А как у тебя дела в школе? поспешил он перевести разговор на другую тему.
   - Так... - немного смутился мальчик.
   - Есть тройки?
   - Не часто...
   Роман Панасович встал, выглянул в коридор. Нарочно пришел к Семенишиным, пока хозяин не вернулся с работы - хотел узнать о нем побольше. Даже бытовые мелочи имели значение. Ведь они часто подчеркивают или обнаруживают ту или иную черту характера человека. Кроме того, Козюренко хотел поговорить с женой Семенишина. Может, она что-то знает, а если и нет, то не исключено, что влияет на мужа: бывали случаи, когда самые закоренелые преступники, которые вели со следователем долгую и запутанную игру, не выдерживали взгляда жены...
   Из коридора дверь вела в детскую комнату. Там стояла этажерка с учебниками, на стенах были развешаны карты и цветные вклейки из журнала "Украина", а на письменном столе лежала кучка тетрадок. Из открытой двери третьей комнаты выглядывала никелированная спинка кровати, на которой высилась гора подушек - обыкновенная скромная обстановка рабочего человека.
   Стукнула калитка, и Олег высунулся в окно.
   - Мама пришла! - радостно воскликнул он и побежал встречать. - У нас гости, мама, - сказал на крыльце, - так я пригласил их в дом.
   - Молодец! - похвалила мать. Она поставила в коридоре тяжелую сумку с картофелем, мимоходом поправила перед зеркалом прическу и остановилась в дверях гостиной.
   - Вы к Якову?
   - Надо поговорить с вами, уважаемая Вера Владимировна, - учтиво поклонился Козюренко, - только... - он показал глазами на мальчика.
   - Сбегай, Олежка, за хлебом, - нашлась та.
   Мальчик недовольно поморщился - ведь интересно послушать разговор взрослых. Но в семье, видно, поддерживалась дисциплина: схватил авоську и побежал в магазин.
   - Разговор у нас, Вера Владимировна, будет долгий и неприятный, так уж садитесь поближе. Мы, правда, не очень-то и желанные гости... Из следственных органов, вот мое удостоверение.
   Женщина побелела как полотно.
   - Неужели мой Яшко что-нибудь натворил? Он, товарищ следователь, как чуть выпьет, дурным становится...
   - Всему свое время, Вера Владимировна. Сначала мы попросим вас ответить на некоторые вопросы. Это не допрос, и если вы не согласны...
   Хозяйка подвинула к себе стул и наконец села.
   - Что он натворил? - прошептала она.
   - Я понял, что вы согласны помочь следственным органам, не так ли? настаивал Козюренко.
   - Спрашивайте, - женщина тяжело вздохнула.
   - Вы знали, что ваш муж ездил на днях в Желехов?
   - Да.
   - Зачем?
   - Занять денег.
   - Когда должен был вернуться?
   - Восемнадцатого мая.
   - А приехал?
   - Девятнадцатого.
   - В котором часу вы его увидели?
   - Вот как сейчас, после работы. Но он вернулся утром. Сказал, что был выпивши и не хотел нас беспокоить. Заснул в сарае на сене.
   - Он занял деньги?
   - Нет, но договорился, что тот его знакомый переведет по почте пятьсот рублей.
   - И ничего ваш муж не привез? Никаких пакетов, свертков?
   - А мы сейчас ничего не покупаем. На машину собираем.
   Женщина отвечала сразу, не колеблясь. В ее глазах Роман Панасович читал удивление и тревогу.
   - В Желехове .ограбили человека, - произнес он, пристально следя за выражением ее лица. - Этого человека хорошо знал ваш муж. К нему и ездил за деньгами.
   Женщина облегченно вздохнула, даже улыбнулась.
   - Ерунда, - ответила уверенно. - Яков этого не сделает. А я думала по пьянке...
   - Хорошо, что вы так верите мужу...
   - Я знаю: Яков не способен на преступление.
   На выложенной кирпичом дорожке за окнами послышались шаги. Вошел Семенишин. Изумленно посмотрел на Козюренко, перевел взгляд на жену и Владова. Его покрытое мелкими морщинами лицо, действительно похожее на печеное яблоко, растянулось в улыбке.
   - Здравствуйте, - сказал растерянно. - Кто вы такие? Потому как вроде бы не знаю вас...
   - Мы из прокуратуры, - перебил Козюренко. - К вам, Яков Григорьевич. По делу.
   - Из прокуратуры? - Семенишин спокойно прошел к столу, сел, положив на него руки. - Ну, если к нам есть дело, так говорите, зачем пришли...
   Козюренко внимательно посмотрел на него: совершенно спокоен, никаких признаков волнения.
   - Вы встречались в Желехове с Василием Корнеевичем Прусем? - спросил.
   - Ездил к нему.
   - Когда?
   - В воскресенье уехал, так? - повернулся Семенишин к жене.
   - Отвечайте только мне! - Козюренко придвинулся к столу.
   Теперь они сидели друг против друга, и Роман Панасович смотрел прямо в глаза Семенишину, будто хотел прочитать его мысли.
   - В воскресенье, семнадцатого?
   - Конечно. Приехал в Желехов поздно ночью и остановился в гостинице.
   - Почему не пошли к Прусю?
   - А где бы я узнал его адрес? Если бы знал, пошел бы к Василю - в гостинице ведь надо деньги платить...
   - Но утром вы разыскали Пруся?
   - Так я же знаю, где он работает! Утром пошел в заготконтору и там дождался его.
   - Просили у него денег?
   - На машину у нас очередь подходит, должен...
   - И Прусь вам дал?
   Семенишин покосился на жену. Ответил неопределенно:
   - Да нет... Обещал одолжить пятьсот рублей.
   - Когда вы ушли от него?
   - Ну, пообедали в чайной... Выпили, и он на работу пошел. А я еще немножко посидел на скамеечке, до поезда у меня времени много было, - и на вокзал.
   - Когда выехали из Желехова?
   - В полдесятого вечера.
   - Чем можете доказать?
   - Как чем? Где-то билет у меня... - Он озабоченно начал шарить в карманах и не находил. Наконец облегченно вздохнул - положил на стол железнодорожный билет. Роман Панасович посмотрел на свет - да, билет был продан восемнадцатого мая и на вечерний поезд.
   - Итак, вы ехали поездом Львов - Ковель, который прибывает в ваш город в половине седьмого утра. Кто может засвидетельствовать, что вы приехали именно этим поездом?
   Семенишин пожал плечами.
   - А я знаю?
   - Почему не пришли прямо домой?
   - А где же я был? - снова тревожно посмотрел на жену. - И почему это вы меня допрашиваете? - вдруг повысил голос. - Какое имеете право?
   - Не волнуйтесь, гражданин Семенишин, - перебил его Козюренко. - Нам нужно, чтобы вы просто ответили на несколько вопросов. Жена увидела вас девятнадцатого мая только после работы. Где вы были весь день?
   - Спал. На сене в сарае спал. Компания в поезде подобралась, хорошие парни, так? Ну, пол-литра выпили, а потом еще в карты играли. Чуть не до Ковеля. Они раньше сошли. Был я немножко выпивши, так? А с женой у нас... - Он не досказал и бросил на нее взгляд.
   Та встала со стула, хотела вмешаться, но Козюренко поднял руку, попросив не делать этого.
   - Назовите, с кем ехали в поезде.
   - С ребятами, я же говорю. Трактористы они, так?
   - Фамилии, имена помните?
   Семенишин заморгал, сокрушенно опустив голову.
   - Пьяный был, - сказал смущенно. - Забыл... Пол-литра, значит, взяли, а потом еще, так?
   - Вы тоже покупали водку? - прищурил глаза Роман Панасович. - Ночью, да еще на вокзале, не продают.
   - А я еще перед отъездом. Пол-литра...
   - Имели при себе деньги? Сколько?
   Семенишин заерзал на стуле. Козюренко обратился к его жене:
   - Сколько дали мужу на дорогу?
   - На проезд да еще трешницу.
   - Из нее вы рубль заплатили за койку в гостинице... - Роман Панасович уставился немигающим взглядом на Семенишина. - Завтракали? - Тот кивнул. Еще полтинник на завтрак. Откуда же взяли деньги на водку?
   Лицо Семенишина покрылось красными пятнами. Щеки обвисли.
   - У Пруся. Он одолжил мне семьдесят рублей. Десятку пропили, поэтому и не сказал жене.
   Козюренко вспомнил тело с раскроенным черепом. И вывернутые карманы. Вряд ли Семенишин отважился бы на убийство ради семидесяти рублей. Конечно, мог надеяться, что возьмет больше. Но при чем тут картина? Может, Прусь через Семенишина хотел ее куда-то переправить?
   Спросил коротко:
   - Где деньги?
   - Пожалуйста... Тут они... - Семенишин полез в шкаф, вытащил из нижнего ящика завернутые в платок деньги.
   Роман Панасович незаметно посмотрел на женщину: глаза у нее наполнились ужасом, губы дрожали. Внезапно подумал: "А если все это правда? Все так, как рассказывает Семенишин? Могло быть? Конечно, могло. А "Портрет" Эль Греко тем временем..."
   - Следовательно, вы утверждаете, что не знаете, где живет Прусь, и никогда не были у него дома?
   - Это истинная правда! - Семенишин приложил обе ладони к груди.
   "Если его отпечатки пальцев не идентичны отпечаткам на стакане с недопитым портвейном... - подумал Козюренко. - Прямых доказательств пока что нет. Конечно, если не найдем тут картину. Итак, обыск..." Вышел с Владовым в коридор, приказал вызвать оперативную группу и попросил взять у прокурора постановление на обыск. Вернувшись, спросил у Семенишина:
   - Насколько мне известно, Прусь не очень щедрый человек и никому денег не одалживает... - Он сознательно говорил о покойнике, как о живом, надеясь, что Семенишин как-то прореагирует на это. Но тот сидел потупившись. - Почему же он отдал вам всю зарплату и еще пообещал полтысячи?
   Семенишин поднял голову, и Козюренко заметил, как забегали у него глаза.
   - Почему? - настаивал следователь.
   Семенишин потер свои сморщенные щеки кончиками пальцев. Он явно колебался.
   - Пожалуйста, не скрывайте от нас ничего, - посоветовал Роман Панасович.
   - Прусь был у меня, так сказать, в долгу, - нерешительно, запинаясь, начал Семенишин. - Уже давно, со времен войны, когда вместе партизанили. Я никому не рассказывал, так? Потому как и сам тут не очень-то... - покачал головой и продолжал твердо, как человек, сделавший первый шаг, и терять которому уже нечего. - Когда-то я видел, как Прусь снял обручальное кольцо с пальца мертвой женщины, так? Он заметил, что я смотрю. Испугался. Да и было чего. Если бы наш командир Войтюк прознал про это, худо бы Прусю пришлось. Ну, начал умолять, так? Мол, черт попутал. Я говорю: "Выбрось кольцо!" Он и выбросил. Потом обещал: "Я тебе всю жизнь буду благодарен, что понадобится, рассчитывай на меня". А тут очередь на машину, я и вспомнил, так?
   - Но ведь это могло выглядеть как шантаж...
   - Да нет. Сколько лет прошло. Надеялся на благодарность. Думаю, деньги у него есть. Живет ведь один. А он мне - семьдесят рублей... Я знаю, что полтысячи не пришлет. Пообещал, только бы отделаться, так?
   "Если придумано, то неплохо", - отметил Козюренко.
   - А вы помните, как появился в вашем отряде Прусь?
   - Почему же, помню. Мы не очень-то доверяли ему, так? Полицай поглумился над девушкой Пруся, а Василь убил его. Пришлось бежать. К бандерам ему было не с руки, потому как этот полицай имел среди них в нашем районе много дружков. Ну, и пристал к нам, так? Наш командир товарищ Войтюк из ихнего села был - пожалел и взял.
   "Верно, на свою голову!" - чуть не вырвалось у Романа Панасовича.
   - Мы вынуждены произвести в вашей усадьбе обыск, - сказал он. - Скоро приедет оперативная группа. Но перед этим я хотел бы еще раз убедиться: все ли вы рассказали правдиво и не утаиваете ли чего-нибудь?
   - Яшенька, - подошла к нему жена, - ты уж... если что натворил, лучше сознайся. И нам будет легче...
   Семенишин посмотрел на нее как-то отчужденно.
   - Пьяный я был, может, чего-то и не помню... В чем меня обвиняют? обернулся к Козюренко.
   - Дело в том, что Прусь убит и ограблен. А вы были с ним в тот день. Ездили за деньгами.
   - Не выйдет! - вдруг закричал Семенишин. Он выпятил губы, и морщины неожиданно разгладились на его лице. Это было сказано так решительно, что Роман Панасович встал со стула. А Семенишин вдруг безвольно осел, и руки его опустились как плети.
   - Так уж лучше сознаться, - шептала жена, склонившись над ним.
   - Прочь! - Семенишин оттолкнул ее от себя. - Вы мне дело не пришьете! - погрозил он пальцем Козюренко.
   - Вспомните фамилии тех, кто был с вами в поезде , - предложил следователь спокойно. - Имена, приметы... Это для вас очень важно.
   Семенишин удивленно воззрелся на него. Закрыл глаза, немного подумал и покачал головой.
   - Нет, - сказал стыдливо. - Пьяный был, все из головы вылетело. Вдруг какая-то мысль, видно, промелькнула у него. Нерешительно начал: - Но был там такой долговязый... - Потер лоб и радостно воскликнул: - Тимком его звали, вспомнил - точно Тимком, так?
   - Тракторист Тимофей? - повторил Козюренко, и нельзя было понять, иронизирует он или говорит серьезно. - А фамилия?
   - Не знаю. Тимко - и ладно. - Теперь в тоне Семенишина ощущалась уверенность. - Он сошел где-то перед Ковелем.
   - Ну... Ну... - Роман Панасович хотел что-то прибавить, но на улице остановилась машина. - Вера Владимировна, - попросил он, - встретьте сына и уведите его куда-нибудь. Эта процедура не для детей... А вы, - приказал Владову, - сходите к соседям и попросите их быть понятыми.
   Когда они вернулись вечером в городской отдел милиции, Владов сказал Козюренко:
   - Почему вы не приказали арестовать Семенишина? Я бы задержал его. Ведь он же ничего не может доказать...
   - А мы? Что-нибудь нашли у него? - остудил пыл старшего лейтенанта Роман Панасович. - Нарушать законы никто не волен. Завтра увидим, если сойдутся отпечатки пальцев...
   - Их уже повезли во Львов.
   - Вот и подождем до утра.
   Утром позвонили из Львова. Оказалось, что отпечатки пальцев Семенишина не идентичны отпечаткам, оставленным на стакане в доме Пруся. Козюренко как раз умывался, когда Владов сообщил ему об этом. Тот повесил полотенце. Причесался.
   - Дайте команду, - приказал он, - чтобы поискали в селах около железной дороги Львов - Ковель тракториста по имени Тимко. Тимофей то есть... Высокого роста...
   - Но ведь Семенишин определенно лжет, - осмелился возразить старший лейтенант. - Чтобы запутать следствие.
   - Нас не так-то легко запутать, - улыбнулся Козюренко. - А что, если не лжет? И убийца, укравший картину, разгуливает на свободе и смеется над нами? Нет, если у Семенишина есть алиби, мы сами немедля должны подтвердить его. Это в наших интересах, дружище. - Натянул рубашку и добавил: - А у Семенишина возьмите подписку о невыезде. И пусть ваши ребята наблюдают за ним...
   ГАЛИЦКИЙ
   Директор заготконторы собрал работников плодоовощного цеха.
   - Вот ваш новый начальник, - представил еще молодого - лет под тридцать - светловолосого мужчину с темными, выразительными глазами. Дмитро Семенович Серошапка. Сегодня он принял дела. По рекомендации руководства облпотребсоюза, - подчеркнул он.
   Директор конторы хотел поставить начальником цеха мастера Галицкого, и все были уверены, что именно он займет должность Пруся. И вдруг - такое. К Галицкому привыкли, знали его. А кто такой этот Серошапка?