Гор Геннадий Самойлович. Волшебная дорога

   - Возможно, - согласился дядя. - Но нам пора идти. Небо покрылось тучами. И скоро пойдет дождь.
   Раздался удар грома.
   - А рояль? - спросил я. - Он не испортится от дождя?
   - Это имущество бесхозное, - сказал дядя. - Оно не значится ни в одной ведомости и относится не к действительности, а к чуду.
   - Я не верю в чудеса. Моя материалистическая совесть...
   - И моя тоже, - перебил меня дядя. - Но мои чудеса опираются на науку, как недавно писали в журнале "Знание".
   - Кто писал?
   - Два академика и один профессор. Известные всему миру ученые. Их авторитета достаточно, чтобы любую гипотезу превратить в теорию. Я вырезал эту статью и показываю всем, кто сомневается в научности моих чудес.
   У меня не было ни сил, ни желания читать дальше книгу, которая называлась "Чья-то жизнь". Во-первых, в ней описывалась не чья-то жизнь, а моя собственная, а, во-вторых, я как раз дочитал до того места, где от меня ушла моя жена, забрав картину Петрова-Водкина, чемодан, три скатерти, четыре полотенца и скрипку, на которой я так любил играть.
   Я вырвал из книги те страницы, где описывался уход жены, и поднес к ним горящую спичку. Пепел я бросил в мусорную корзину и подбежал к окну.
   Я подбежал к окну и увидел то, что я только что сжег. Страницы ожили. За окном я увидел Виктора и свою жену Клаву.
   - Я ушла от тебя, - сказала Клава своим мелодичным голосом школьной учительницы.
   - Когда? - спросил я.
   - Это не так уж существенно, - сказала она. - Ведь я явилась к тебе из будущего вовсе не для того, чтобы напоминать тебе о прошлом.
   - А для чего?
   - Не знаю. Мне просто захотелось повидать тебя, поговорить с тобой.
   - А почему ты ушла?
   - Разочаровалась. И потом твое безобразное поведение в институте... Но не в этом дело. Я полюбила другого.
   - Зачем же ты пришла? Зачем? Ведь это произойдет нескоро. Ты не имела права нарушать хронологию, изменять законам природы.
   - Это все твой дядя. Он, тебе это известно, волшебник. Творит чудеса, утвержденные в какой-то комиссии. Забыла ее название. Он вызвал меня из будущего. И вот я пришла. Не думай, что это очень приятно - попадать в прошлое. А главное, не легко. У меня до сих пор болит голова и шумит в ушах. Я передвигалась со скоростью, превышающей скорость света.
   - Такой скорости не существует, - сказал я. - Это доказал еще Эйнштейн.
   - Твой дядя принципиально не согласен с Эйнштейном. Он волшебник. Я никогда не верила ни в чудеса, ни в волшебство, считая все это мраком. Но я стала жертвой какого-то ужасного эксперимента. Познакомься, это мой муж Виктор.
   - Мы уже знакомы, - сказал я. - Хотя этого еще не произошло.
   - Чего?
   - Ты знаешь, о чем я говорю.
   - Но это произойдет.
   - Я не хочу. Не желаю. Пойми меня.
   Клава усмехнулась.
   - Судьба, - сказала она. - Она сильнее наших желаний.
   - А что ты теперь делаешь? По-прежнему преподаешь в школе?
   - Не в той. Из той я ушла по причине плохого характера директора. Теперь я работаю в английской.
   - А ты не вернешься ко мне?
   - Нет. Мне нравится моя новая жизнь. Виктор очень любит меня. Он не мешает мне проверять детские тетрадки. Мы ходим не в кино, а в театр. А летом уезжаем загорать в Коктебель.
   - Отлично, - сказал я. - Вы превосходно проводите время. Но для чего ты явилась сюда? И почему твой Виктор молчит, словно набрал полный рот воды?
   - Виктору вставили искусственную челюсть. Потому он и молчит. Привыкает. Когда он освоится с протезом, он тоже тебе скажет несколько слов. Он работает в том же институте, где работал ты, пока тебя не отчислили.
   - Разве меня отчислили?
   - Пока еще нет, но со временем отчислят.
   - Откуда ты это знаешь?
   - Откуда? Я же из будущего. А твое отчисление из института для меня уже стало далеким прошлым, как и твоя защита докторской диссертации.
   - Кстати, - перебил я Клаву, - как она прошла?
   - Не спрашивай об этом. Я не хочу тебя огорчать. Тебе набросали черных шаров.
   - За что?
   - Сам знаешь. Твое поведение в институте. И потом все хорошо знали, что ты бездарность.
   Виктор, молча привыкавший к вставной челюсти, кивнул. Я отвернулся, закрыл окно занавеской и ушел в глубь комнаты, к столу, где лежала книга с вырванными страницами.
   Послышались чьи-то шаги, потом стук в дверь. В комнату вошел своей быстрой легкой походкой волшебник, мой дядя.
   Он взглянул на стол, где лежала раскрытая книга, и лицо его стало огорченным.
   - Это ты вырвал страницы? - спросил он строго.
   - Я.
   - Зачем? Это же варварство - портить не принадлежащую тебе книгу. И кроме того, это библиографическая редкость, уникум. Ее нет даже в Публичной библиотеке. Куда ты дел вырванные листы?
   - Сжег. А пепел бросил в мусорную корзину. Я не хотел читать о том, как уходит от меня моя жена.
   - Тебе не понравился стиль? - спросил дядя. - Он показался тебе слишком старомодным?
   - Нет, стиль мне понравился. Все выглядит довольно правдиво и убедительно.
   - Так почему же тебя разочаровали эти страницы?
   - Я не хочу, чтобы от меня ушла моя жена. Я ее люблю. И мне хочется, чтобы она жила со мной, а не с каким-то Виктором, пришедшим неизвестно когда и откуда.
   - Все равно тебе не следовало портить книгу и вырывать листы. Книга написана не для тебя одного и другим могла очень понравиться, особенно то место, где описан уход твоей жены. Ты поступил неэтично и поставил меня в неловкое положение. Книга принадлежит не мне. И я даже не знаю, что сказать ее владельцу.
   - А кто ее владелец?
   Дядя смутился и вытер лоб носовым платком.
   - Кто владелец этой странной книги? - спросил я.
   - Я не отвечу на этот вопрос, - сказал дядя тихо и сел на диван.
   - Почему? Разве это государственная тайна?
   - Нет. Но я дал слово этому человеку хранить молчание.
   - А кто написал эту книгу? Имя автора почему-то не указано.
   - Эту книгу, - сказал дядя, - написал Марк Твен, великий американский писатель.
   - Марк Твен? - удивился я. - Он умер задолго до моего рождения, и откуда он мог знать мое прошлое и даже будущее?
   - Угадал, - сказал дядя. - Обладал даром предвидения. Он был великий реалист.
   - Но почему эта книга не вошла в собрание его сочинений?
   - Не знаю, - ответил дядя. - Марк Твен был большой оригинал и, возможно, указал ее в своем завещании, запретив помещать ее в собрания своих сочинений и высказав пожелание, чтобы она была сначала издана на русском языке весьма ограниченным тиражом.
   - Слишком все это невероятно, - сказал я.
   - А то, что ты видел здесь, гостя у меня, разве вероятно?
   - Это были чудеса, которые ты творил. Надеюсь, утвержденные чудеса, одобренные общественностью?
   - Не было никаких чудес. Тебе все это показалось, настолько сильное впечатление произвела на тебя книга.
   - А окно? - спросил я.
   - За окном ничего не было и нет. Сад. Забор. Небо. Прачечная. Все необыкновенное было только в книге, которую ты читал. Если не веришь, посмотри в окно. Сам убедишься.
   Я подошел к окну и посмотрел. За окном была будничная картина: серое небо, крыши домов, прачечная, из дверей которой выбивались клубы пара.
   - Неужели такое сильное впечатление могла произвести книга?
   - Да, - сказал дядя. - Это довольно сильная вещь. Ее написал Марк Твен, великий американский писатель. А он, как тебе известно, был реалист.