– И не волнуйся. Все мы прошли через это, кто добровольно, кто примерно так же как ты. Наша работа ничем не хуже других. Вопросы есть?
У меня их по-прежнему была масса, но я выбрал самый, как мне казалось в тот миг, важный:
– Почему именно я?
Мактерри пожал плечами.
– Этого я не знаю.
В Вашингтонском аэропорту мы пересели в бордовый «понтиак», поджидавший нас на автостоянке с ключами в замке зажигания, и спустя десять минут очутились на автостраде имени Джорджа Вашингтона, проложенной по холмистой местности, поросшей густым лесом.
Я знал, что от столицы до Лэнгли, где располагается штаб-квартира ЦРУ, всего пятнадцать километров и потому не удивился, увидев вскоре дорожный знак:
«Не променял ли я одну тюрьму на другую?» – мелькнула мрачная мысль.
Будто прочитав ее, Мактерри улыбнулся, а затем ободряюще похлопал меня по плечу.
– Не бойся, жить ты будешь не здесь, а в городке неподалеку.
Как ни странно, но эти слова произвели на меня абсолютно противоположное впечатление. Не слишком ли часто он меня успокаивает? Что это – желание приободрить перед встречей с неведомым или же попытка усыпить бдительность? Впрочем, какой в этом смысл? Я продал свою душу и теперь при всем желании ничего не мог изменить. ЦРУ – не та организация, с которой стоит играть в кошки-мышки.
Наконец, вдалеке показался целый комплекс зданий. Сердце ухнуло куда-то вниз – вот она, святая-святых разведки США, на которую вот уже больше полувека льются потоки грязи, и хвалебных речей.
Был ли я рад работать на эту организацию? Пожалуй, да. Я, как ни крути, патриот своей страны. Меня так воспитали. Укреплюсь ли я в этой вере, или меня ждет разочарование? Сейчас это, наверное, самое важное, ибо от этого зависит, буду ли я здесь пленником или равным среди равных…
За окном промелькнула табличка:
«Что ж, – окончательно осознал я, – они знали, что я соглашусь. Это не сложно. Из двух проблем человек всегда желает столкнуться с меньшей, если, конечно, это меньшее не противоречит его моральным принципам. Хотя порой, многие переступают и через это»…
– Можете следовать, – глухо сказал охранник, возвращая документы, и отошел от машины.
Створки ворот почти бесшумно разошлись в стороны, и Мактерри повел «понтиак» в образовавшийся проем. Сразу за контрольным пунктом дорога свернула налево, и я увидел странное здание с полукруглой крышей, а за ним другое, не столь причудливое, но зато, как дикобраз, ощетинившееся иглами антенн. Мы свернули к автомобильной стоянке и, припарковав машину, выбрались наружу.
– Вот ты и на месте, – улыбнулся Мактерри, – надеюсь, не слишком устал?
– После восьмимесячного пребывания в конюшне я мог бы доскакать сюда из Фриско гораздо быстрее, чем мы это только что с тобой проделали, – буркнул я.
Мактерри громко расхохотался и, вытирая слезы, двинулся к входу в центральное здание. Я последовал за ним, напрочь забыв о своей шутке. Меня начинало лихорадить, потому что я боялся. Боялся, как студент, впервые идущий на лекции, как новичок, прыгающий с парашютом, как… Хотя, перечислять все варианты мне пришлось бы пол жизни.
Пока мы ехали сюда, я наслаждался пьянящим запахом свободы – единственным, который стоит вдыхать полной грудью. Я не задумывался о своей будущей работе, по крайней мере, не до конца осознавал, что ждет меня впереди. Теперь же, страх перед неизведанным навалился липкой и потной тушей, и от ужаса я готов был орать, как маяк в бурную и туманную ночь. И все же, хотя и на негнущихся ногах, я шел вслед за Мактерри.
Мы вошли в парадный ход, и я замер, увидев гигантскую светящуюся надпись:
– Цитата из Библии. Насчет этого распорядился Даллес. Старик искренне верил в Бога, что, впрочем, не мешало ему забывать о некоторых его заповедях. Ладно, пошли, тебя уже ждут. Да и мне нужно возвращаться.
То, что он не будет работать со мной, я понял еще на автостраде, ведущей в Сан-Франциско. А потом в магазине, где Вилли покупал мне костюм, он сам признался, что всего лишь вербовщик, и его дело – доставить меня в Лэнгли.
Теперь подходило время расставания. Что ж, я все-таки был благодарен этому человеку. Пусть не он распоряжался моей судьбой, но именно он был тем ангелом-спасителем, который спустился с небес и вытащил меня из клоаки, в которой я оказался.
Пока я размышлял над этим, к нам подошел очередной охранник, внимательно изучил наши документы, отдал Мактерри его удостоверение, а мою бумажку забрал. Затем Уильям и охранник расписались в каком-то журнале, и меня отвели в комнату ожидания.
– Ну, удачи тебе, – протягивая руку, сказал Мактерри. – Жди, за тобой придут…
Он оглянулся и увидел, что охранник уже вышел из комнаты.
– Запомни, – быстро проговорил Уильям, – если станет совсем плохо – звони. Телефон в Лос-Анжелесе 473 – 33—14.
Мы обменялись крепким рукопожатием, и он ушел.
Я остался один в ожидании своей участи.
– Мистер Хопкинс?
Я поднял голову. В дверях стояла миловидная девушка лет двадцати и вопросительно смотрела на меня васильковыми глазами.
Я утвердительно кивнул.
– Следуйте за мной…
Прошло более получаса, прежде чем обо мне, наконец, вспомнили. Впрочем, об этом я не жалел. Впервые со времени освобождения из Стрэнка, у меня была возможность спокойно обдумать свое положение, ибо вопрос: «Почему именно я?» – по-прежнему не давал мне покоя. Конечно же, ответов на него у меня было множество, но я не знал верного.
Им нужен эксперт, разбирающийся в виртуальной реальности? Но таких спецов множество, причем, я, отнюдь, не самый лучший из этой когорты. Или ЦРУ предпочитает использовать людей, которых легко удержать на крючке? Но не связываться же из-за этого с убийцей, коим я, как это не прискорбно, но все же являюсь. Крючок можно найти и менее острый. А может быть, им просто потребовался достаточно молодой и деятельный индивидуум, не обремененный семейными и иными узами? Впрочем, могло быть и так, что при отборе, вообще, не существовало одного критерия, а какая-то их часть в совокупности дала тот результат, который и привел меня в Лэнгли…
И все-таки что-то меня тревожило, не давало покоя с того самого момента, как подле моей камеры возникла гротескная фигурка Уильяма Мактерри. И только сейчас я понял, что это было. ЦРУ ни при каких обстоятельствах не имело право освобождать меня из тюрьмы. Значит, в той, нормальной и привычной жизни на мне окончательно поставили крест. Эндрю Хопкинса больше не существует, он умер, а вместо него появился совсем другой человек – без прошлого, без документов… По всей видимости, это более всего соответствовало истине.
Моя проводница резко остановилась возле электронного турникета, и я едва не налетел на нее. Из небольшой стеклянной кабинки вышел, наверное, тридцатый охранник, которого мне довелось здесь лицезреть, и что-то вручил моему «гиду». Оказалось, это была пластиковая карточка оранжевого цвета с моей фотографией и пятизначным номером, что свежо напомнило мне Стрэнк.
– Прицепите это к пиджаку, – сказала моя провожатая. – И постарайтесь как можно быстрее выучить личный номер. Это облегчит вам перемещение из блока в блок.
– Постараюсь, насколько позволят мои умственные способности, – улыбнулся я. – А впрочем, это легко. Число дьявола плюс чертова дюжина.
– Вы это о чем? – подозрительно посмотрела на меня милашка-«бортпроводница».
– Личный номер 66613, – отрекомендовался я. – Что вы делаете сегодня вечером?
– Посетитель? – угрюмо спросил охранник.
– Новичок.
– А-а, – протянул охранник, открывая турникет. – Не обломанный, значит, еще…
Я косо зыркнул на него, но промолчал, покуда мы не вошли в длинный коридор.
– Простите, мисс, – сказал я, сотворив на лице ангельскую мину. – Я даже не знаю вашего имени. А ведь я впервые в Лэнгли, здесь так много интересного и совершенно мне незнакомого, что я в полной растерянности. У меня столько вопросов, но, не зная, как к вам обратиться, я не решаюсь их задать.
– Я не уполномочена отвечать на вопросы, – отрезала девушка.
– Спасибо, что не ударили, – усмехнулся я, все же решив не сдаваться. – Неужели и ваше имя засекречено?
– Почему же. Мой личный номер 55955.
– Ага, – обрадовался я, – вот и познакомились. Отныне и навеки я буду называть вас «пятерочкой».
Она фыркнула и, даже не взглянув на меня, добавила:
– Через десять минут мы расстанемся и вряд ли когда-нибудь увидимся снова.
– О боже, – театрально прижав руку к груди, застонал я. – Вы разбили мне сердце.
– Лучше постарайтесь не разбить себе голову.
Она резко повернула в боковой коридор, менее освещенный, чем предыдущий, и мне действительно пришлось быть более внимательным. Однако через несколько мгновений я убедился, что пол здесь столь же гладок, а потолки также недосягаемы, и опасаться за свой лоб не имело никакого смысла. Но продолжать бесцельный треп почему-то уже не хотелось. Я нашел более достойное занятие и принялся пялиться по сторонам.
Оказалось, что этот коридор освещен не хуже прежнего, просто стены здесь были выкрашены в фиолетовый цвет. Оттого и возникало ощущение полумрака. Еще я заметил, что на нас все время нацелены телекамеры, закрепленные под потолком на специальных кронштейнах. Впрочем, едва ли все это предназначалось моей персоне – чем-чем, а манией величия я не страдаю. Просто по всему зданию, скорее всего, велось общее наблюдение, а так как мы с «пятерочкой» были единственными в этом коридоре, то следили камеры именно за нами, а не за пустым пространством.
Кроме того, я сделал еще одно интересное открытие. Сколько дверей не попадалось на моем пути, я так и не увидел ни одной, на которой была бы прикреплена хоть какая-то табличка, как это заведено в других правительственных учреждениях.
«Пора привыкать, – подумал я. – Работа в разведывательном управлении требует секретности. Теперь каждый день кто-то будет рыться в твоем грязном белье, просвечивать внутренности и промывать мозги. Ты будешь обязан научиться не болтать языком почем зря, даже если в тебя вколют сыворотку правды, ты должен будешь беспрекословно подчиняться, выполняя чьи-то приказы, при этом даже мысли не допуская о каком-то своем, личном мнении. Тебе предстоит заново научиться жить, видя в каждом заговорившем с тобою на улице или в баре потенциального врага. Тебе предстоит…»
Хотя, по правде говоря, ни хрена я не знал, что мне предстоит. В дешевых книжонках, из которых я мог сложить свое представление о ЦРУ, львиная доля написанного была беззастенчивой брехней, остальное – чистым вымыслом. Те же сведения, которые я мог почерпнуть из прессы, касались лишь скандалов и громких разоблачений…
«Пятерочка» замедлила шаг и остановилась у одной из дверей, ничем не отличавшихся от других. Как она только разобралась, что нам нужна именно эта дверь?
Я встал за спиной девушки, наблюдая, как она вставляет пластиковую карточку электронного допуска в щель идентификатора. Щелкнул замок. Мой «поводырь» толкнула дверь и, не глядя на меня, тихо произнесла:
– Вам сюда.
– Только после вас, – галантно раскланялся я.
– Вам сюда, – повторила она, никак не отреагировав на мои кривляния.
Я вздохнул и переступил порог. Сразу же дверь бесшумно захлопнулась за моей спиной.
Я оказался в просторном кабинете, меблированном в сугубо канцелярском стиле: сейф в углу, несколько стульев, стол, компьютер со всей периферией. Только людей здесь не было.
Я на всякий случай заглянул под стол. Там тоже никого не оказалось. Я пожал плечами и только теперь заметил две двери справа и слева от окна. Одна из них отворилась. Несколько секунд я по-прежнему оставался в комнате один, затаив дыхание и ожидая явления нового персонажа трагедии, коя называлась «моя жизнь». И дождался!
В кабинет ввалился грузный джентльмен с мексиканскими усами и не менее мексиканским орлиным носом. В остальном же его физиономия могла послужить эталоном чистокровного янки, такой холеной и самодовольной она была. Я уже собрался сообщить пришельцу об этом, но он перебил меня радостным возгласом:
– Ага! Вы уже здесь!
– Собственно, а где мне еще быть? – спросил я.
Но он продолжал, не слушая меня:
– Личный номер – шестьдесят шесть шестьсот тринадцать?
– А вот и не угадали, – ответствовал я.
– Позвольте, – он подошел ко мне вплотную и, уставившись на пластиковую карточку, печально спросил: – А это что? Я же вижу, что у вас написано…
– Все правильно, – согласился я, не дав ему закончить фразу, – но здесь написано, что мой личный номер – шестьсот шестьдесят шесть плюс тринадцать, а не так, как вы изволили его прочесть.
– Какая разница?! – взревел янки с носом отъявленного мексиканца.
– Ну, вот, – обиделся я. – А где поэзия мистики, где зловещая окраска моего вновь приобретенного имени? Я имею на это право, черт возьми, раз вы мне его подсунули!
Янки изучающе посмотрел на меня, почти так же, как этим утром оценивал в камере мой нос Мактерри. Впрочем, я уже сильно сомневался, что это была настоящая фамилия моего вербовщика. Судя по тому, как они любили здесь секретничать, так оно и было на самом деле.
– Еще один шутник попался, – хмыкнул янки. – Зря вы это, шестьсот шестьдесят шесть, тринадцать, ох, зря.
– Вы так думаете, тридцать пять тысяч сорок восьмой? – усмехнулся я. – Разве в вашей конторе юмор запрещен?
– Гм, все зависит от обстоятельств, мой друг, и только от них, – он поскрипел стулом, усаживаясь, положил узловатые руки на крышку стола. – И вот еще что… В пределах этой комнаты вы можете называть меня… ну… скажем, Джеком. Так проще, чем каждый раз обращаться друг к другу по номерам.
– Замечательно, – сказал я. – А меня зовите милашкой Сью. По рукам?
И с этими словами я плюхнулся на один из стульев, чем вызвал явное неудовольствие «мексиканца» Джека, отразившееся на его лице. Впрочем, мне на это было глубоко наплевать. Я уже подготовил в голове достойные слова, чтобы ответить колкостью на его предстоящее замечание, но Джек промолчал. Мало того, он даже перестал расстреливать меня взглядом, а, включив компьютер, негромко, но внятно произнес:
– Файл – «Эндрю Хопкинс», раздел – «Новые поступления», код – шестьдесят шесть, шестьсот тринадцать.
Он зыркнул на меня из-за монитора, но я лишь улыбнулся ему уголками губ.
Едва слышно зашелестел винчестер, считывая информацию, и, пока на дисплей выводилась вся моя подноготная, я окончательно осознал себя товаром, который купили современные рабовладельцы.
Да, Мактерри объяснял мне все это, но готов ли я на самом деле отдать себя во власть чужой воле, ведь даже в тюрьме, пусть в самой малой мере, но я все же принадлежал сам себе? Теперь же я был обязан выполнять только приказы свыше, здесь любой самовольный поступок будет расцениваться, как неподчинение, и строго наказываться, пожалуй даже вплоть до водворения обратно в Стрэнк. А туда мне, ох, как не хотелось!
Честно говоря, я ненавижу военную службу. Мой сосед в Нью-Йорке был капитаном ВВС, служил, кажется, в вертолетном полку. Он редко бывал дома, а когда появлялся – всегда отключал телефон. Помню, когда мы еще гонялись за мисс Маргарет Тревор, я услышал, как его пятилетний сын спросил, зачем он это делает? Сосед улыбнулся, усадил пацана на колено и сказал:
– Запомни, сынок, страшнее всего в этой жизни три вещи: обман, предательство и приказ.
Видимо, плохо запомнив первые два слова, мальчишка спросил, что такое «приказ». Отец громко расхохотался, а потом, вмиг став серьезным, ответил:
– Приказ – это когда ты не хочешь что-нибудь делать, а тебя принуждают к этому.
– Почему?
– Потому что ты не имеешь права не подчиниться, иначе тебя сурово накажут.
– Но зачем тебе подчиняться? Ты ведь взрослый.
– Я дал клятву, сынок, и на службе не принадлежу себе.
– И я, когда вырасту, тоже должен буду делать то, что мне скажут другие?
– Надеюсь, что нет. Я не хочу, чтобы ты стал военным…
Почему-то этот разговор, невольным свидетелем которого я стал, врезался мне в память. И вот теперь… Теперь я был уверен в одном: что бы не ждало меня впереди, я не должен поступаться своими принципами. Я освободился из одной клетки, очутившись в другой, пусть более просторной и светлой, но почему я не могу попытаться вырваться и из этой?..
– О чем это вы задумались, Хопкинс?
Я покосился на Джека, успевшего нацепить на переносицу тяжеловесные очки с толстыми линзами, и пожал плечами:
– Да так, ничего. Не каждый день на твоей трассе попадается столько крутых поворотов.
– А-а… Ну-ну, – хмыкнул Джек, вновь обращая свой взор к монитору. – Что ж, у вас не такое обширное досье, чтобы потратить на него кучу времени. Посему, перейдем к формальностям.
Он извлек из ящика стола лист бумаги и положил его передо мной. Это был стандартный бланк, в котором уведомлялось, что отныне такой-то (вместо фамилии значилось пустое место) принят на государственную службу в Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов Америки в качестве штатного агента со всеми вытекающими отсюда последствиями. Признаться, последствия мне эти не понравились, но я благоразумно промолчал, внимательно дочитав бумагу до конца.
– Все понятно? – спросил Джек.
Я кивнул.
– Тогда распишитесь внизу и поставьте дату.
Он сунул мне под нос ручку, и я вывел на бумаге свою незамысловатую закорючку.
– Теперь подойдите сюда.
Я покорно встал и, обойдя стол, приблизился к Джеку почти вплотную. Его мясистый загривок так и призывал вцепиться в него зубами, но я вынужден был отказать себе в этом удовольствии. Пришлось ограничиться тем, что я просто заглянул Джеку через плечо и увидел, как он каллиграфическим почерком вносит в бланк мое имя.
«Канцелярская крыса, – подумал я. – Крыса и есть. Интересно, кто он таков? Начальник отдела по работе с кадрами? Хотя, какой там к черту начальник. Рядовой инспекторишко – не больше».
Джек тем временем кончил выводить буковки и, с удовлетворением оценив результат своей работы, крякнул от удовольствия. А может, у него просто в горле запершило, кто знает?
– Так. А теперь давайте сюда свои ладони, – сказал он, глядя на меня поверх очков.
Я повиновался, приложив ладони к электронному дактилосканеру. Через секунду мои отпечатки появились на экране дисплея. Вновь зашуршало считывающее устройство, а потом приятный женский голос произнес:
– Идентифицирован.
«Да, хороший здесь комп, – отметил я. – Восьмой „пентиум“, а, может, и повыше. И блок звукового диалога есть. Вещь не такая уж и распространенная, хотя и не столь редкая. Что ж, компьютерная техника развивается стремительно и, похоже, пределов этому развитию не существует. Взять, хотя бы, тот же виртал…»
Память щелчком выкинула из своих глубин образ Маргарет Тревор, и я поспешил отогнать от себя ненужные мысли.
Джек тем временем производил сканирование подписанного мною документа. Теперь он осядет в электронном архиве ЦРУ, и мне не изъять его оттуда при всем желании.
Что ж, доктор Фауст, ты продал свою душу за услады земные… Так возрадуйся!
Кажется, последнюю мысль я пробормотал вслух. Джек, косо глянув на меня, отключил сканер и сухо сказал, поднимаясь из-за стола:
– Вы знали, на что шли. Теперь возврата нет, и потому вам следует уяснить для себя одну вещь: вы не должны совершать необдуманных поступков, – помолчал и добавил: – Это в ваших же интересах.
А между строк я прочитал: «За тобой, парень, постоянно будут приглядывать, и не дай Бог, ты попытаешься взбрыкнуть».
– Я не пугаю, – продолжал Джек, – и даже не предупреждаю. Просто советую.
– Спасибо, – я шаркнул ножкой. – Премного благодарен, так сказать, за отеческую заботу.
– Ну-ну, – растянул рот в улыбке янки-мексиканец, – сейчас вам будет не до шуток.
Он подошел к той же двери, из которой появился сам двадцать минут назад, и, распахнув ее настежь, бросил:
– Теперь он ваш. Можете приниматься за дело.
– Даже так? – вздохнул я.
– И только так.
«Ну и ладно, – смирился я, – хорошая разминка еще никому не повредила. Тем более, что Стрэнк научил меня работать не только головой, но и кулаками».
Но я ошибся. В комнате, в которую я попал через несколько секунд, явно не собирались проверять прочность моих костей. Тем более, что молодая худосочная девчушка, облаченная в белоснежный халат, и убеленный сединами старик, хотя и выглядевший довольно бодро, при всем желании не смогли бы научить меня хорошим манерам при помощи манер нехороших. Да и, собственно, отчего я решил, что мне собираются вправлять мозги зуботычинами?..
Меня усадили в мягкое, удобное кресло, нацепили на голову какой-то шутовской колпак с множеством разноцветных проводов, а затем девчушка принялась лепить на мое бренное тело кучу всяческой дребедени, из которой, благодаря моей скромной эрудиции, я узнал лишь пневмограф, фиксирующий частоту дыхания; тонометр, измеряющий кровяное давление и потограф, определяющий степень потливости пальцев и ладоней. Кроме того, мою грудь опоясали какими-то трубками и, в довершение, прилепили где только можно добрую дюжину датчиков. Все это было подключено к компьютеру, при помощи которого собирались заглянуть в мою душу, ибо я, наконец, осознал, что передо мной находится полиграф или, как его принято называть в широких кругах, «детектор лжи».
И тогда я занервничал. Не знаю почему, но я занервничал. Мне нечего было скрывать, я и так был весь, как на ладони – рядовой эксперт-убийца без психических отклонений, но, в общем-то, по большому счету, чудак, возомнивший, что в его силах спасти мир…
– Меня готовят для запуска в космос? – неуклюже сострил я, стараясь отвлечься от предстоящей процедуры.
– Здесь вопросы задаю я, – сотворил постную мину на лице старик.
– За сегодняшний день не многовато ли этих самых вопросов? – все же поинтересовался я.
Но мне не ответили. Старик отвернулся к окну и закурил, «белоснежка» же проверяла крепление датчиков. Потом она отошла к компьютеру, что, видимо, послужило сигналом для старика. Он вновь повернулся ко мне и сказал:
– На все вопросы вы будете отвечать однозначно: «да» или «нет». Уяснили?
– Разумеется, – усердно закивал я.
– Тогда начнем. Ваше имя?
– Да.
– Что, да?
– Тоже нет.
– Не морочьте мне голову.
– Но вы же сами сказали…
– Заткнитесь, – прошипел старичок.
Я заткнулся. И молчал. Долго молчал. А старик все брызгал слюною, все пытался мне что-то доказать, до хрипоты… до появления Джека.
– Что тут происходит? – спросил тот с порога.
«Белоснежка» кивнула в мою сторону:
– Псих какой-то.
– И вовсе не псих, – возмутился я. – Мне было приказано заткнуться, и я заткнулся.
– Так, – тяжело вздохнул Джек. – Паясничаете? Ну-ну. Кажется, без моего присутствия здесь не обойтись, иначе этого шута не угомонить.
– Ваше имя? – снова спросил старик.
Ну как я мог такое пропустить?!
– Да.
– Ну вот опять! – всплеснул руками старик. – Я не могу работать в такой обстановке.
– В чем дело! – взревел Джек.
– Нет, ну что вы от меня хотите? – развел я руками. – Он меня спрашивает, мое ли это имя? Я и отвечаю.
– Не прикидывайтесь дурачком, – испепеляя меня взглядом, процедил сквозь зубы инспектор отдела кадров.
– Эндрю, – выпалил я.
– Полное имя! – закричал старик.
– Но вы же сами прекрасно его знаете?
– Имя?!
– Эндрю Гордон Хопкинс.
– Это ваше настоящее имя?
– А как вы думаете?
– Я же вам сказал: «да» или «нет»!
– Или.
– Что это значит, Хопкинс? – прорычал Джек.
– Но он ведь сам сказал, что надо отвечать «да», «нет», «или».
– Причем здесь «или»? – застонал старик. – Вы хотите свести меня с ума?
– А разве вы еще не того?..
– Все! – выдохнул старик. – Я отказываюсь проводить тестирование.
– Успокойтесь, Мэтью, – сказал Джек, буравя меня глазами. – У этого парня гарвардский диплом. Он просто пудрит нам мозги. Я сейчас вызову охранников, пусть они с ним побеседуют без применения интеллекта.
«Гарвардский диплом? – удивился я. – Когда это я успел его получить? Что-то не припомню. Однако, похоже, настало время становиться паинькой».
– Все понял, – быстро сказал я. – Меня всегда убеждали убедительные доводы. Продолжайте ваше тестирование, я буду слушаться.
– Вы родились в тысяча девятьсот восьмидесятом году в Нью-Йорке?
– Да.
– Вы гражданин Соединенных Штатов?
– Да.
– Вы когда-либо отбывали срок в тюрьме?
– А откуда, по вашему мнению, меня привезли?
– Опять! – взвыл старик. – Отвечайте однозначно.
– Да.
– Вы курите?
– Изредка. Ой-ой, простите. Да.
– Вы владеете какими-либо иностранными языками?
– Да.
– Вы член коммунистической партии?
«Ну и дурак,» – подумал я, но вслух сказал:
– Нет.
– Вам нравятся красивые женщины?
– Да.
– А некрасивые?
– Нет.
– Вы специалист по виртуальным системам?
– Да.
– Вы сотрудничали с полицией?
– Да.
– Вы предпочитаете американскую одежду?
– Да.
– Вы агент иностранной разведслужбы?
– Нет.
– Вы убивали людей?
– Да, – слегка замявшись, все же ответил я.
– Вы закончили Гарвард?
– Не помню.
– Что это значит?
– Я и впрямь не помню. Но раз Джек говорит, значит, кончил.
– Хорошо. Вы любите заниматься спортом?
– Да.
– Вы член организации левого толка?
– Нет.
– Вы женаты?
– Нет.
– У вас есть дети?
– Нет.
– Если среди ваших знакомых мусульманские экстремисты?
– Нет.
– Вы когда-нибудь выезжали за пределы страны?
– Нет.
– Вы когда либо контактировали с представителями зарубежных разведслужб?
– Нет.
И так далее, и тому подобное. Они меня пытали не менее сорока минут. К концу опроса я уже готов был убить и Мактерри, и Джека, и старика с его «белоснежкой». Но тут мне задали последний вопрос: «Говорили вы неправду в ходе обследования, отвечая на какой-то из заданных вопросов»? Я облегченно ответил: «Нет», – и старикашка, обращаясь к своей ассистентке, радостно сказал:
– Все, Лиз. Можешь снимать с него требуху.
Затем он поднялся со своего стула и подошел к компьютеру, где долго пялился на монитор, потом, наконец, приглашающе кивнул Джеку, и они вышли в соседнюю комнату. Я же, блаженно вытянувшись в кресле, отдался во власть цепких «белоснежкиных» рук.
Кажется, первое серьезное испытание я прошел. Впрочем, прошел ли?
– Поздравляю, – сказал Джек, – вы успешно одолели тестирование. Теперь вас ждут в блоке В-12. Прощайте, и дай Бог, наши пути больше не пересекутся.
– Спасибо за доброе слово, – ответил я, но он не стал меня слушать, а выпроводил в коридор.
– Вот ваш пропуск.
Джек протянул мне пластиковую карточку опять же оранжевого цвета и почти идентичную той, что висела у меня на груди. Затем, похлопав меня по плечу, шустро захлопнул дверь.
«Сердечный джентльмен, – подумал я, – приветливый».
– Следуйте за мной.
Я вздрогнул и оглянулся. Ба! Знакомые все лица!
– «Пятерочка», вы ли это?
Признаться, я был рад вновь встретить хоть одно знакомое лицо. В этом осином гнезде, полном хитрющих и кровожадных шпионов, чувствуешь себя не самым лучшим образом. Уж поверьте мне на слово, обманывать не стану.
Однако моя «путеводная звезда» по-прежнему была холодна. Не удосужив меня взглядом, она двинулась по коридору, и мне не оставалось ничего другого, как плестись за нею следом да разглядывать стройные ножки, почти до коленок прикрытые форменной юбкой.
Так мы дошли до конца фиолетового коридора, и там у нас снова проверили пропуска. Затем были голубой, красный и оранжевый сектора. Если следовать логике, то мы были у цели. Оранжевый пропуск, оранжевый коридор… И жизнь у меня теперь будет оранжевой, как гнилой апельсин…
Логика меня не подвела. Мы вскоре остановились возле одной из дверей, и через мгновение я оказался в очередном кабинете, но зато каком! Дорогие ковры, изящная, но современная мебель, мягкие диваны, телевизор и даже бар с множеством разнокалиберных бутылок.
«Вот чего мне сейчас не хватает,» – с тоской подумал я.
И будто глас Господний донесся с небес:
– Хотите что-нибудь выпить?
Я проглотил комок и попытался разглядеть, кто же произнес эти слова, ведь не мог же в самом деле этот голос принадлежать божественной ипостаси. Не верю я в чудеса, хоть режьте. Атеист я до мозга костей.
У меня их по-прежнему была масса, но я выбрал самый, как мне казалось в тот миг, важный:
– Почему именно я?
Мактерри пожал плечами.
– Этого я не знаю.
В Вашингтонском аэропорту мы пересели в бордовый «понтиак», поджидавший нас на автостоянке с ключами в замке зажигания, и спустя десять минут очутились на автостраде имени Джорджа Вашингтона, проложенной по холмистой местности, поросшей густым лесом.
Я знал, что от столицы до Лэнгли, где располагается штаб-квартира ЦРУ, всего пятнадцать километров и потому не удивился, увидев вскоре дорожный знак:
Центральное разведывательное управление —Через несколько минут мы уже были у развилки. Свернув в указанном направлении, «понтиак» выехал на шоссе, огороженное трехметровым забором из колючей проволоки. За ней виднелись охранники, вооруженные автоматами.
следующий поворот с автострады направо
«Не променял ли я одну тюрьму на другую?» – мелькнула мрачная мысль.
Будто прочитав ее, Мактерри улыбнулся, а затем ободряюще похлопал меня по плечу.
– Не бойся, жить ты будешь не здесь, а в городке неподалеку.
Как ни странно, но эти слова произвели на меня абсолютно противоположное впечатление. Не слишком ли часто он меня успокаивает? Что это – желание приободрить перед встречей с неведомым или же попытка усыпить бдительность? Впрочем, какой в этом смысл? Я продал свою душу и теперь при всем желании ничего не мог изменить. ЦРУ – не та организация, с которой стоит играть в кошки-мышки.
Наконец, вдалеке показался целый комплекс зданий. Сердце ухнуло куда-то вниз – вот она, святая-святых разведки США, на которую вот уже больше полувека льются потоки грязи, и хвалебных речей.
Был ли я рад работать на эту организацию? Пожалуй, да. Я, как ни крути, патриот своей страны. Меня так воспитали. Укреплюсь ли я в этой вере, или меня ждет разочарование? Сейчас это, наверное, самое важное, ибо от этого зависит, буду ли я здесь пленником или равным среди равных…
За окном промелькнула табличка:
Государственная территорияи сразу же за ней – другая:
Вход только официально приглашенным
Фотографирование и видеосъемка запрещеныМы подъехали к воротам, и Мактерри заглушил мотор. Двое вооруженных охранников вышли из небольшого одноэтажного здания, больше всего напоминающего бункер времен Второй мировой войны. Один из них застыл у ворот, другой подошел к машине. Мактерри молча протянул ему удостоверение и еще какую-то бумагу, сложенную вчетверо. Охранник лишь мельком глянул на удостоверение, зато бумагу изучал долго и внимательно. Я исхитрился и увидел верхнюю ее половину. Там, в левом углу, была приклеена моя фотография.
«Что ж, – окончательно осознал я, – они знали, что я соглашусь. Это не сложно. Из двух проблем человек всегда желает столкнуться с меньшей, если, конечно, это меньшее не противоречит его моральным принципам. Хотя порой, многие переступают и через это»…
– Можете следовать, – глухо сказал охранник, возвращая документы, и отошел от машины.
Створки ворот почти бесшумно разошлись в стороны, и Мактерри повел «понтиак» в образовавшийся проем. Сразу за контрольным пунктом дорога свернула налево, и я увидел странное здание с полукруглой крышей, а за ним другое, не столь причудливое, но зато, как дикобраз, ощетинившееся иглами антенн. Мы свернули к автомобильной стоянке и, припарковав машину, выбрались наружу.
– Вот ты и на месте, – улыбнулся Мактерри, – надеюсь, не слишком устал?
– После восьмимесячного пребывания в конюшне я мог бы доскакать сюда из Фриско гораздо быстрее, чем мы это только что с тобой проделали, – буркнул я.
Мактерри громко расхохотался и, вытирая слезы, двинулся к входу в центральное здание. Я последовал за ним, напрочь забыв о своей шутке. Меня начинало лихорадить, потому что я боялся. Боялся, как студент, впервые идущий на лекции, как новичок, прыгающий с парашютом, как… Хотя, перечислять все варианты мне пришлось бы пол жизни.
Пока мы ехали сюда, я наслаждался пьянящим запахом свободы – единственным, который стоит вдыхать полной грудью. Я не задумывался о своей будущей работе, по крайней мере, не до конца осознавал, что ждет меня впереди. Теперь же, страх перед неизведанным навалился липкой и потной тушей, и от ужаса я готов был орать, как маяк в бурную и туманную ночь. И все же, хотя и на негнущихся ногах, я шел вслед за Мактерри.
Мы вошли в парадный ход, и я замер, увидев гигантскую светящуюся надпись:
И познайте истину, и истина сделает вас свободнымУвидев, что я остановился, Мактерри повернулся и кивнул в сторону надписи:
– Цитата из Библии. Насчет этого распорядился Даллес. Старик искренне верил в Бога, что, впрочем, не мешало ему забывать о некоторых его заповедях. Ладно, пошли, тебя уже ждут. Да и мне нужно возвращаться.
То, что он не будет работать со мной, я понял еще на автостраде, ведущей в Сан-Франциско. А потом в магазине, где Вилли покупал мне костюм, он сам признался, что всего лишь вербовщик, и его дело – доставить меня в Лэнгли.
Теперь подходило время расставания. Что ж, я все-таки был благодарен этому человеку. Пусть не он распоряжался моей судьбой, но именно он был тем ангелом-спасителем, который спустился с небес и вытащил меня из клоаки, в которой я оказался.
Пока я размышлял над этим, к нам подошел очередной охранник, внимательно изучил наши документы, отдал Мактерри его удостоверение, а мою бумажку забрал. Затем Уильям и охранник расписались в каком-то журнале, и меня отвели в комнату ожидания.
– Ну, удачи тебе, – протягивая руку, сказал Мактерри. – Жди, за тобой придут…
Он оглянулся и увидел, что охранник уже вышел из комнаты.
– Запомни, – быстро проговорил Уильям, – если станет совсем плохо – звони. Телефон в Лос-Анжелесе 473 – 33—14.
Мы обменялись крепким рукопожатием, и он ушел.
Я остался один в ожидании своей участи.
– Мистер Хопкинс?
Я поднял голову. В дверях стояла миловидная девушка лет двадцати и вопросительно смотрела на меня васильковыми глазами.
Я утвердительно кивнул.
– Следуйте за мной…
Прошло более получаса, прежде чем обо мне, наконец, вспомнили. Впрочем, об этом я не жалел. Впервые со времени освобождения из Стрэнка, у меня была возможность спокойно обдумать свое положение, ибо вопрос: «Почему именно я?» – по-прежнему не давал мне покоя. Конечно же, ответов на него у меня было множество, но я не знал верного.
Им нужен эксперт, разбирающийся в виртуальной реальности? Но таких спецов множество, причем, я, отнюдь, не самый лучший из этой когорты. Или ЦРУ предпочитает использовать людей, которых легко удержать на крючке? Но не связываться же из-за этого с убийцей, коим я, как это не прискорбно, но все же являюсь. Крючок можно найти и менее острый. А может быть, им просто потребовался достаточно молодой и деятельный индивидуум, не обремененный семейными и иными узами? Впрочем, могло быть и так, что при отборе, вообще, не существовало одного критерия, а какая-то их часть в совокупности дала тот результат, который и привел меня в Лэнгли…
И все-таки что-то меня тревожило, не давало покоя с того самого момента, как подле моей камеры возникла гротескная фигурка Уильяма Мактерри. И только сейчас я понял, что это было. ЦРУ ни при каких обстоятельствах не имело право освобождать меня из тюрьмы. Значит, в той, нормальной и привычной жизни на мне окончательно поставили крест. Эндрю Хопкинса больше не существует, он умер, а вместо него появился совсем другой человек – без прошлого, без документов… По всей видимости, это более всего соответствовало истине.
Моя проводница резко остановилась возле электронного турникета, и я едва не налетел на нее. Из небольшой стеклянной кабинки вышел, наверное, тридцатый охранник, которого мне довелось здесь лицезреть, и что-то вручил моему «гиду». Оказалось, это была пластиковая карточка оранжевого цвета с моей фотографией и пятизначным номером, что свежо напомнило мне Стрэнк.
– Прицепите это к пиджаку, – сказала моя провожатая. – И постарайтесь как можно быстрее выучить личный номер. Это облегчит вам перемещение из блока в блок.
– Постараюсь, насколько позволят мои умственные способности, – улыбнулся я. – А впрочем, это легко. Число дьявола плюс чертова дюжина.
– Вы это о чем? – подозрительно посмотрела на меня милашка-«бортпроводница».
– Личный номер 66613, – отрекомендовался я. – Что вы делаете сегодня вечером?
– Посетитель? – угрюмо спросил охранник.
– Новичок.
– А-а, – протянул охранник, открывая турникет. – Не обломанный, значит, еще…
Я косо зыркнул на него, но промолчал, покуда мы не вошли в длинный коридор.
– Простите, мисс, – сказал я, сотворив на лице ангельскую мину. – Я даже не знаю вашего имени. А ведь я впервые в Лэнгли, здесь так много интересного и совершенно мне незнакомого, что я в полной растерянности. У меня столько вопросов, но, не зная, как к вам обратиться, я не решаюсь их задать.
– Я не уполномочена отвечать на вопросы, – отрезала девушка.
– Спасибо, что не ударили, – усмехнулся я, все же решив не сдаваться. – Неужели и ваше имя засекречено?
– Почему же. Мой личный номер 55955.
– Ага, – обрадовался я, – вот и познакомились. Отныне и навеки я буду называть вас «пятерочкой».
Она фыркнула и, даже не взглянув на меня, добавила:
– Через десять минут мы расстанемся и вряд ли когда-нибудь увидимся снова.
– О боже, – театрально прижав руку к груди, застонал я. – Вы разбили мне сердце.
– Лучше постарайтесь не разбить себе голову.
Она резко повернула в боковой коридор, менее освещенный, чем предыдущий, и мне действительно пришлось быть более внимательным. Однако через несколько мгновений я убедился, что пол здесь столь же гладок, а потолки также недосягаемы, и опасаться за свой лоб не имело никакого смысла. Но продолжать бесцельный треп почему-то уже не хотелось. Я нашел более достойное занятие и принялся пялиться по сторонам.
Оказалось, что этот коридор освещен не хуже прежнего, просто стены здесь были выкрашены в фиолетовый цвет. Оттого и возникало ощущение полумрака. Еще я заметил, что на нас все время нацелены телекамеры, закрепленные под потолком на специальных кронштейнах. Впрочем, едва ли все это предназначалось моей персоне – чем-чем, а манией величия я не страдаю. Просто по всему зданию, скорее всего, велось общее наблюдение, а так как мы с «пятерочкой» были единственными в этом коридоре, то следили камеры именно за нами, а не за пустым пространством.
Кроме того, я сделал еще одно интересное открытие. Сколько дверей не попадалось на моем пути, я так и не увидел ни одной, на которой была бы прикреплена хоть какая-то табличка, как это заведено в других правительственных учреждениях.
«Пора привыкать, – подумал я. – Работа в разведывательном управлении требует секретности. Теперь каждый день кто-то будет рыться в твоем грязном белье, просвечивать внутренности и промывать мозги. Ты будешь обязан научиться не болтать языком почем зря, даже если в тебя вколют сыворотку правды, ты должен будешь беспрекословно подчиняться, выполняя чьи-то приказы, при этом даже мысли не допуская о каком-то своем, личном мнении. Тебе предстоит заново научиться жить, видя в каждом заговорившем с тобою на улице или в баре потенциального врага. Тебе предстоит…»
Хотя, по правде говоря, ни хрена я не знал, что мне предстоит. В дешевых книжонках, из которых я мог сложить свое представление о ЦРУ, львиная доля написанного была беззастенчивой брехней, остальное – чистым вымыслом. Те же сведения, которые я мог почерпнуть из прессы, касались лишь скандалов и громких разоблачений…
«Пятерочка» замедлила шаг и остановилась у одной из дверей, ничем не отличавшихся от других. Как она только разобралась, что нам нужна именно эта дверь?
Я встал за спиной девушки, наблюдая, как она вставляет пластиковую карточку электронного допуска в щель идентификатора. Щелкнул замок. Мой «поводырь» толкнула дверь и, не глядя на меня, тихо произнесла:
– Вам сюда.
– Только после вас, – галантно раскланялся я.
– Вам сюда, – повторила она, никак не отреагировав на мои кривляния.
Я вздохнул и переступил порог. Сразу же дверь бесшумно захлопнулась за моей спиной.
Я оказался в просторном кабинете, меблированном в сугубо канцелярском стиле: сейф в углу, несколько стульев, стол, компьютер со всей периферией. Только людей здесь не было.
Я на всякий случай заглянул под стол. Там тоже никого не оказалось. Я пожал плечами и только теперь заметил две двери справа и слева от окна. Одна из них отворилась. Несколько секунд я по-прежнему оставался в комнате один, затаив дыхание и ожидая явления нового персонажа трагедии, коя называлась «моя жизнь». И дождался!
В кабинет ввалился грузный джентльмен с мексиканскими усами и не менее мексиканским орлиным носом. В остальном же его физиономия могла послужить эталоном чистокровного янки, такой холеной и самодовольной она была. Я уже собрался сообщить пришельцу об этом, но он перебил меня радостным возгласом:
– Ага! Вы уже здесь!
– Собственно, а где мне еще быть? – спросил я.
Но он продолжал, не слушая меня:
– Личный номер – шестьдесят шесть шестьсот тринадцать?
– А вот и не угадали, – ответствовал я.
– Позвольте, – он подошел ко мне вплотную и, уставившись на пластиковую карточку, печально спросил: – А это что? Я же вижу, что у вас написано…
– Все правильно, – согласился я, не дав ему закончить фразу, – но здесь написано, что мой личный номер – шестьсот шестьдесят шесть плюс тринадцать, а не так, как вы изволили его прочесть.
– Какая разница?! – взревел янки с носом отъявленного мексиканца.
– Ну, вот, – обиделся я. – А где поэзия мистики, где зловещая окраска моего вновь приобретенного имени? Я имею на это право, черт возьми, раз вы мне его подсунули!
Янки изучающе посмотрел на меня, почти так же, как этим утром оценивал в камере мой нос Мактерри. Впрочем, я уже сильно сомневался, что это была настоящая фамилия моего вербовщика. Судя по тому, как они любили здесь секретничать, так оно и было на самом деле.
– Еще один шутник попался, – хмыкнул янки. – Зря вы это, шестьсот шестьдесят шесть, тринадцать, ох, зря.
– Вы так думаете, тридцать пять тысяч сорок восьмой? – усмехнулся я. – Разве в вашей конторе юмор запрещен?
– Гм, все зависит от обстоятельств, мой друг, и только от них, – он поскрипел стулом, усаживаясь, положил узловатые руки на крышку стола. – И вот еще что… В пределах этой комнаты вы можете называть меня… ну… скажем, Джеком. Так проще, чем каждый раз обращаться друг к другу по номерам.
– Замечательно, – сказал я. – А меня зовите милашкой Сью. По рукам?
И с этими словами я плюхнулся на один из стульев, чем вызвал явное неудовольствие «мексиканца» Джека, отразившееся на его лице. Впрочем, мне на это было глубоко наплевать. Я уже подготовил в голове достойные слова, чтобы ответить колкостью на его предстоящее замечание, но Джек промолчал. Мало того, он даже перестал расстреливать меня взглядом, а, включив компьютер, негромко, но внятно произнес:
– Файл – «Эндрю Хопкинс», раздел – «Новые поступления», код – шестьдесят шесть, шестьсот тринадцать.
Он зыркнул на меня из-за монитора, но я лишь улыбнулся ему уголками губ.
Едва слышно зашелестел винчестер, считывая информацию, и, пока на дисплей выводилась вся моя подноготная, я окончательно осознал себя товаром, который купили современные рабовладельцы.
Да, Мактерри объяснял мне все это, но готов ли я на самом деле отдать себя во власть чужой воле, ведь даже в тюрьме, пусть в самой малой мере, но я все же принадлежал сам себе? Теперь же я был обязан выполнять только приказы свыше, здесь любой самовольный поступок будет расцениваться, как неподчинение, и строго наказываться, пожалуй даже вплоть до водворения обратно в Стрэнк. А туда мне, ох, как не хотелось!
Честно говоря, я ненавижу военную службу. Мой сосед в Нью-Йорке был капитаном ВВС, служил, кажется, в вертолетном полку. Он редко бывал дома, а когда появлялся – всегда отключал телефон. Помню, когда мы еще гонялись за мисс Маргарет Тревор, я услышал, как его пятилетний сын спросил, зачем он это делает? Сосед улыбнулся, усадил пацана на колено и сказал:
– Запомни, сынок, страшнее всего в этой жизни три вещи: обман, предательство и приказ.
Видимо, плохо запомнив первые два слова, мальчишка спросил, что такое «приказ». Отец громко расхохотался, а потом, вмиг став серьезным, ответил:
– Приказ – это когда ты не хочешь что-нибудь делать, а тебя принуждают к этому.
– Почему?
– Потому что ты не имеешь права не подчиниться, иначе тебя сурово накажут.
– Но зачем тебе подчиняться? Ты ведь взрослый.
– Я дал клятву, сынок, и на службе не принадлежу себе.
– И я, когда вырасту, тоже должен буду делать то, что мне скажут другие?
– Надеюсь, что нет. Я не хочу, чтобы ты стал военным…
Почему-то этот разговор, невольным свидетелем которого я стал, врезался мне в память. И вот теперь… Теперь я был уверен в одном: что бы не ждало меня впереди, я не должен поступаться своими принципами. Я освободился из одной клетки, очутившись в другой, пусть более просторной и светлой, но почему я не могу попытаться вырваться и из этой?..
– О чем это вы задумались, Хопкинс?
Я покосился на Джека, успевшего нацепить на переносицу тяжеловесные очки с толстыми линзами, и пожал плечами:
– Да так, ничего. Не каждый день на твоей трассе попадается столько крутых поворотов.
– А-а… Ну-ну, – хмыкнул Джек, вновь обращая свой взор к монитору. – Что ж, у вас не такое обширное досье, чтобы потратить на него кучу времени. Посему, перейдем к формальностям.
Он извлек из ящика стола лист бумаги и положил его передо мной. Это был стандартный бланк, в котором уведомлялось, что отныне такой-то (вместо фамилии значилось пустое место) принят на государственную службу в Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов Америки в качестве штатного агента со всеми вытекающими отсюда последствиями. Признаться, последствия мне эти не понравились, но я благоразумно промолчал, внимательно дочитав бумагу до конца.
– Все понятно? – спросил Джек.
Я кивнул.
– Тогда распишитесь внизу и поставьте дату.
Он сунул мне под нос ручку, и я вывел на бумаге свою незамысловатую закорючку.
– Теперь подойдите сюда.
Я покорно встал и, обойдя стол, приблизился к Джеку почти вплотную. Его мясистый загривок так и призывал вцепиться в него зубами, но я вынужден был отказать себе в этом удовольствии. Пришлось ограничиться тем, что я просто заглянул Джеку через плечо и увидел, как он каллиграфическим почерком вносит в бланк мое имя.
«Канцелярская крыса, – подумал я. – Крыса и есть. Интересно, кто он таков? Начальник отдела по работе с кадрами? Хотя, какой там к черту начальник. Рядовой инспекторишко – не больше».
Джек тем временем кончил выводить буковки и, с удовлетворением оценив результат своей работы, крякнул от удовольствия. А может, у него просто в горле запершило, кто знает?
– Так. А теперь давайте сюда свои ладони, – сказал он, глядя на меня поверх очков.
Я повиновался, приложив ладони к электронному дактилосканеру. Через секунду мои отпечатки появились на экране дисплея. Вновь зашуршало считывающее устройство, а потом приятный женский голос произнес:
– Идентифицирован.
«Да, хороший здесь комп, – отметил я. – Восьмой „пентиум“, а, может, и повыше. И блок звукового диалога есть. Вещь не такая уж и распространенная, хотя и не столь редкая. Что ж, компьютерная техника развивается стремительно и, похоже, пределов этому развитию не существует. Взять, хотя бы, тот же виртал…»
Память щелчком выкинула из своих глубин образ Маргарет Тревор, и я поспешил отогнать от себя ненужные мысли.
Джек тем временем производил сканирование подписанного мною документа. Теперь он осядет в электронном архиве ЦРУ, и мне не изъять его оттуда при всем желании.
Что ж, доктор Фауст, ты продал свою душу за услады земные… Так возрадуйся!
Кажется, последнюю мысль я пробормотал вслух. Джек, косо глянув на меня, отключил сканер и сухо сказал, поднимаясь из-за стола:
– Вы знали, на что шли. Теперь возврата нет, и потому вам следует уяснить для себя одну вещь: вы не должны совершать необдуманных поступков, – помолчал и добавил: – Это в ваших же интересах.
А между строк я прочитал: «За тобой, парень, постоянно будут приглядывать, и не дай Бог, ты попытаешься взбрыкнуть».
– Я не пугаю, – продолжал Джек, – и даже не предупреждаю. Просто советую.
– Спасибо, – я шаркнул ножкой. – Премного благодарен, так сказать, за отеческую заботу.
– Ну-ну, – растянул рот в улыбке янки-мексиканец, – сейчас вам будет не до шуток.
Он подошел к той же двери, из которой появился сам двадцать минут назад, и, распахнув ее настежь, бросил:
– Теперь он ваш. Можете приниматься за дело.
– Даже так? – вздохнул я.
– И только так.
«Ну и ладно, – смирился я, – хорошая разминка еще никому не повредила. Тем более, что Стрэнк научил меня работать не только головой, но и кулаками».
Но я ошибся. В комнате, в которую я попал через несколько секунд, явно не собирались проверять прочность моих костей. Тем более, что молодая худосочная девчушка, облаченная в белоснежный халат, и убеленный сединами старик, хотя и выглядевший довольно бодро, при всем желании не смогли бы научить меня хорошим манерам при помощи манер нехороших. Да и, собственно, отчего я решил, что мне собираются вправлять мозги зуботычинами?..
Меня усадили в мягкое, удобное кресло, нацепили на голову какой-то шутовской колпак с множеством разноцветных проводов, а затем девчушка принялась лепить на мое бренное тело кучу всяческой дребедени, из которой, благодаря моей скромной эрудиции, я узнал лишь пневмограф, фиксирующий частоту дыхания; тонометр, измеряющий кровяное давление и потограф, определяющий степень потливости пальцев и ладоней. Кроме того, мою грудь опоясали какими-то трубками и, в довершение, прилепили где только можно добрую дюжину датчиков. Все это было подключено к компьютеру, при помощи которого собирались заглянуть в мою душу, ибо я, наконец, осознал, что передо мной находится полиграф или, как его принято называть в широких кругах, «детектор лжи».
И тогда я занервничал. Не знаю почему, но я занервничал. Мне нечего было скрывать, я и так был весь, как на ладони – рядовой эксперт-убийца без психических отклонений, но, в общем-то, по большому счету, чудак, возомнивший, что в его силах спасти мир…
– Меня готовят для запуска в космос? – неуклюже сострил я, стараясь отвлечься от предстоящей процедуры.
– Здесь вопросы задаю я, – сотворил постную мину на лице старик.
– За сегодняшний день не многовато ли этих самых вопросов? – все же поинтересовался я.
Но мне не ответили. Старик отвернулся к окну и закурил, «белоснежка» же проверяла крепление датчиков. Потом она отошла к компьютеру, что, видимо, послужило сигналом для старика. Он вновь повернулся ко мне и сказал:
– На все вопросы вы будете отвечать однозначно: «да» или «нет». Уяснили?
– Разумеется, – усердно закивал я.
– Тогда начнем. Ваше имя?
– Да.
– Что, да?
– Тоже нет.
– Не морочьте мне голову.
– Но вы же сами сказали…
– Заткнитесь, – прошипел старичок.
Я заткнулся. И молчал. Долго молчал. А старик все брызгал слюною, все пытался мне что-то доказать, до хрипоты… до появления Джека.
– Что тут происходит? – спросил тот с порога.
«Белоснежка» кивнула в мою сторону:
– Псих какой-то.
– И вовсе не псих, – возмутился я. – Мне было приказано заткнуться, и я заткнулся.
– Так, – тяжело вздохнул Джек. – Паясничаете? Ну-ну. Кажется, без моего присутствия здесь не обойтись, иначе этого шута не угомонить.
– Ваше имя? – снова спросил старик.
Ну как я мог такое пропустить?!
– Да.
– Ну вот опять! – всплеснул руками старик. – Я не могу работать в такой обстановке.
– В чем дело! – взревел Джек.
– Нет, ну что вы от меня хотите? – развел я руками. – Он меня спрашивает, мое ли это имя? Я и отвечаю.
– Не прикидывайтесь дурачком, – испепеляя меня взглядом, процедил сквозь зубы инспектор отдела кадров.
– Эндрю, – выпалил я.
– Полное имя! – закричал старик.
– Но вы же сами прекрасно его знаете?
– Имя?!
– Эндрю Гордон Хопкинс.
– Это ваше настоящее имя?
– А как вы думаете?
– Я же вам сказал: «да» или «нет»!
– Или.
– Что это значит, Хопкинс? – прорычал Джек.
– Но он ведь сам сказал, что надо отвечать «да», «нет», «или».
– Причем здесь «или»? – застонал старик. – Вы хотите свести меня с ума?
– А разве вы еще не того?..
– Все! – выдохнул старик. – Я отказываюсь проводить тестирование.
– Успокойтесь, Мэтью, – сказал Джек, буравя меня глазами. – У этого парня гарвардский диплом. Он просто пудрит нам мозги. Я сейчас вызову охранников, пусть они с ним побеседуют без применения интеллекта.
«Гарвардский диплом? – удивился я. – Когда это я успел его получить? Что-то не припомню. Однако, похоже, настало время становиться паинькой».
– Все понял, – быстро сказал я. – Меня всегда убеждали убедительные доводы. Продолжайте ваше тестирование, я буду слушаться.
– Вы родились в тысяча девятьсот восьмидесятом году в Нью-Йорке?
– Да.
– Вы гражданин Соединенных Штатов?
– Да.
– Вы когда-либо отбывали срок в тюрьме?
– А откуда, по вашему мнению, меня привезли?
– Опять! – взвыл старик. – Отвечайте однозначно.
– Да.
– Вы курите?
– Изредка. Ой-ой, простите. Да.
– Вы владеете какими-либо иностранными языками?
– Да.
– Вы член коммунистической партии?
«Ну и дурак,» – подумал я, но вслух сказал:
– Нет.
– Вам нравятся красивые женщины?
– Да.
– А некрасивые?
– Нет.
– Вы специалист по виртуальным системам?
– Да.
– Вы сотрудничали с полицией?
– Да.
– Вы предпочитаете американскую одежду?
– Да.
– Вы агент иностранной разведслужбы?
– Нет.
– Вы убивали людей?
– Да, – слегка замявшись, все же ответил я.
– Вы закончили Гарвард?
– Не помню.
– Что это значит?
– Я и впрямь не помню. Но раз Джек говорит, значит, кончил.
– Хорошо. Вы любите заниматься спортом?
– Да.
– Вы член организации левого толка?
– Нет.
– Вы женаты?
– Нет.
– У вас есть дети?
– Нет.
– Если среди ваших знакомых мусульманские экстремисты?
– Нет.
– Вы когда-нибудь выезжали за пределы страны?
– Нет.
– Вы когда либо контактировали с представителями зарубежных разведслужб?
– Нет.
И так далее, и тому подобное. Они меня пытали не менее сорока минут. К концу опроса я уже готов был убить и Мактерри, и Джека, и старика с его «белоснежкой». Но тут мне задали последний вопрос: «Говорили вы неправду в ходе обследования, отвечая на какой-то из заданных вопросов»? Я облегченно ответил: «Нет», – и старикашка, обращаясь к своей ассистентке, радостно сказал:
– Все, Лиз. Можешь снимать с него требуху.
Затем он поднялся со своего стула и подошел к компьютеру, где долго пялился на монитор, потом, наконец, приглашающе кивнул Джеку, и они вышли в соседнюю комнату. Я же, блаженно вытянувшись в кресле, отдался во власть цепких «белоснежкиных» рук.
Кажется, первое серьезное испытание я прошел. Впрочем, прошел ли?
– Поздравляю, – сказал Джек, – вы успешно одолели тестирование. Теперь вас ждут в блоке В-12. Прощайте, и дай Бог, наши пути больше не пересекутся.
– Спасибо за доброе слово, – ответил я, но он не стал меня слушать, а выпроводил в коридор.
– Вот ваш пропуск.
Джек протянул мне пластиковую карточку опять же оранжевого цвета и почти идентичную той, что висела у меня на груди. Затем, похлопав меня по плечу, шустро захлопнул дверь.
«Сердечный джентльмен, – подумал я, – приветливый».
– Следуйте за мной.
Я вздрогнул и оглянулся. Ба! Знакомые все лица!
– «Пятерочка», вы ли это?
Признаться, я был рад вновь встретить хоть одно знакомое лицо. В этом осином гнезде, полном хитрющих и кровожадных шпионов, чувствуешь себя не самым лучшим образом. Уж поверьте мне на слово, обманывать не стану.
Однако моя «путеводная звезда» по-прежнему была холодна. Не удосужив меня взглядом, она двинулась по коридору, и мне не оставалось ничего другого, как плестись за нею следом да разглядывать стройные ножки, почти до коленок прикрытые форменной юбкой.
Так мы дошли до конца фиолетового коридора, и там у нас снова проверили пропуска. Затем были голубой, красный и оранжевый сектора. Если следовать логике, то мы были у цели. Оранжевый пропуск, оранжевый коридор… И жизнь у меня теперь будет оранжевой, как гнилой апельсин…
Логика меня не подвела. Мы вскоре остановились возле одной из дверей, и через мгновение я оказался в очередном кабинете, но зато каком! Дорогие ковры, изящная, но современная мебель, мягкие диваны, телевизор и даже бар с множеством разнокалиберных бутылок.
«Вот чего мне сейчас не хватает,» – с тоской подумал я.
И будто глас Господний донесся с небес:
– Хотите что-нибудь выпить?
Я проглотил комок и попытался разглядеть, кто же произнес эти слова, ведь не мог же в самом деле этот голос принадлежать божественной ипостаси. Не верю я в чудеса, хоть режьте. Атеист я до мозга костей.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента