Социальная или этнографическая антропология должна быть каналом для ознакомления с неизвестными "другими" (например, индейцами). По крайней мере, так должно быть. В действительности же, это лишь небольшая замкнутая на себя вселенная, ни в коем случае не выходящая за пределы академических границ. Действительность "других" рассматривается очень поверхностно, если вообще рассматривается. Обычный человек едва ли получит от деятельности антропологов какую-либо пользу, прибыль или ощутит само присутствие где-то поблизости этой антропологической вселенной. В большинстве своем обычные люди даже не знают, чем занимаются антропологи. Плодами работы антропологов пользуются не индейские народы и не люди из общества и даже не они сами, как индивидуумы. Их работа предназначена для их собственных "заказчиков" - руководства, правительственных кругов и других антропологов - единственных ценителей работы своих коллег.
Я стремился работать именно в тех областях, о существовании которых академические исследователи не хотели или не могли знать, или же подозревали об их существовании, но не могли или не собирались исследовать. Если бы они искали и находили, то не осмелились бы заявить о своих находках публично из-за страха быть обвиненными в утрате "научной объективности" и стремления сохранить уважение своих коллег в академических кругах. Будучи антиантропологом, я лишен этого страха, и поэтому располагаю гораздо большей свободой действий. Я могу позволить себе опыт встречи с неизвестным, ощутить на себе его влияние, я готов преобразиться в процессе этих встреч. Для меня не важно соответствовать формальным требованиям "научной объективности". Я стремлюсь представить свидетельства иного рода, рассказать о том, что происходит, когда мы осмеливаемся совершить этот "смертельный прыжок в сторону от рассудка", преодолев самих себя, покончив со своей личной историей и самомнением.
С одной стороны, моя работа отвечает всем требованиям, предъявляемым к "научному исследованию". Это, - не исключаю, - может со временем убедить других "социологов": в работе нет ничего, что может вызвать недоверие или быть сочтено цирковым фокусом - то есть, с их точки зрения, здесь все в полном порядке и под контролем. Мы, ученые, понимаем почти все, а чего не понимаем, то поймем позднее, это всего лишь вопрос времени.
С другой стороны, наличествует и то, что можно опробовать, и что не укладывается в тональ причинноследственных связей. Я считаю важным и тот факт, что мы осмеливаемся исследовать явления, не укладывающиеся в привычные рамки познания, и то, что мы можем и хотим говорить об этом. Ученые против эзотериков
В широком спектре тех, кто обладает "знанием об индейцах", доминирующее положение долгое время занимали две явно противостоявших друг другу группы, имевших по существу много общего. К одной из них относились социологи, одержимые поиском таких доказательств, которые могли бы подтвердить существование Единственной Реальности (всегда соответствующей их идеологии или предпочитаемой ими "теоретической схеме"). Вторая группа объединяет многочисленных писателей, публикующих свои рассказы об "индейском знании". В большинстве случаев эти авторы полностью игнорируют саму возможность предоставления читателю шанса проверить истинность их историй, поэтому мы никогда не можем с уверенностью сказать, достоверны приведенные в них сведения или нет. Книги, авторы которых принадлежат к первой группе, предназначены для академической среды и практически неизвестны широким кругам читателей. Книги авторов второй группы предназначены для менее требовательной публики, интересующейся духовными аспектами излагаемых историй и легко верящей в достоверность описанных событий; эти книги, напротив, вполне доступны обычному читателю и служат благодатным источником ошибочных мнений и сведений. Таким образом, возникает весьма затруднительная ситуация: большинству антропологов не удается найти более гуманный и объективный подход к индейским народам, а те писатели, которых я назову эзотериками, зачастую не имеют контакта с реальными индейскими общинами.
Итак, можно сказать, что ученые связаны чрезмерно жесткими требованиями к "научной достоверности данных", а эзотерики позволяют себе слишком вольное обращение с имеющейся в их распоряжении информацией. Совершенно очевидно, что ценность книги определяется ее содержанием и не зависит от того, является ли она литературной выдумкой или отчетом, достоверно описывающим реально происходившие события. Ценность книги определяется лишь качеством, формой и смыслом содержащегося в книге послания к читателю. Однако тот факт, что обе категории книг имеют особую, присущую лишь им ценность, не должен позволять авторам смешивать один тип литературной работы с другим, в особенности не предупредив об этом читателя.
С моей точки зрения, роман или отчет, превращенный в роман - по любой теме, включая темы индейцев, - может быть весьма ценным, если он имеет "реальную основу". Содержание романа с реальной основой может обогатить нас, оно может даже подвигнуть нас на изменение или коренное улучшение нашего образа жизни. Откуда же тогда страх перед таинством написания литературного произведения таким, как оно есть? Почему надо держать в секрете личный опыт автора литературного произведения, как если бы он сам был нежелательным персонажем в своей же собственной работе?
Есть мнение, отнюдь не бесспорное, что сохранение в тайне источника сведений, которыми авторы пользовались при написании своих книг, придает большую силу воздействия, и достоверность содержанию их работ. Однако здесь мы подходим к проблеме, значимость которой со временем становится все более и более серьезной: отчуждению между индейскими и неиндейскими народами. Следует ясно понимать: если мы проводим антропологические исследования среди индейских народов, или пишем романы и представляем их содержание как реальные факты, то в глазах наших читателей мы подменяем реальность вымыслом, что поощряет восхищение персонажами-индейцами в книгах и способствует неприятию или безразличному отношению к настоящим индейцам. Может показаться парадоксальным, но это факт: книги, описывающие знание коренных американцев, наводнившие в 80-х и 90-х годах рынок духовной литературы, могли вызвать устойчивое отчуждение по отношению к реальным индейцам. Еще бы - они ведь не выглядят столь живописно, как индейцы из нового поколения фантастических книг. Они вызывают презрение читателей подобных книг как "ненастоящие" или "испорченные" колонизацией. Кроме того, индейцы в книгах выглядят более впечатляюще и живописно. Ориентируясь на свои собственные культурные традиции, носители "цивилизованной" культуры очередной раз присваивают право высказывать мнение об индейцах, назначая самих себя судьями, способными определить "истинность" индейцев, степень их этнической и духовной чистоты! Такой поверхностный взгляд на проблему индейцев мешает увидеть реальную тайну, находящуюся за гранью очевидного. Тайна эта приоткрывается нам лишь тогда, когда, избавившись от предубеждения, мы становимся открыты для непосредственного и устойчивого контакта с этой другой реальностью повседневной жизнью во вселенной индейцев.
Мы вплотную приблизились к историческому моменту, когда нам следует остановиться и пересмотреть свое отношение к индейским народам и их знанию. Если мы действительно хотим наступления Новой эры, в которой тысячелетнее знание индейцев сможет помочь нам заполнить образовавшуюся в душах людей современного общества пустоту, то необходимо, чтобы исследователи, писатели, читатели - все общество в целом стало более требовательным и ответственным, чтобы ускорилось духовное сближение городских жителей и индейских народов, которые выжили, сохранив свои традиции, знание и самобытность. Давление на эти общины столь велико, что даже незначительная небрежность в решении связанных с ними вопросов может иметь серьезные последствия. Приведем только один пример: недавние конфликты в зонах компактного проживания индейцев в штате Чьялас - это всего лишь верхушка айсберга. Эти события должны заставить нас лучше понять то, как далеки мы от настоящих индейских народов и какие ужасные последствия это может повлечь. Небольшой пример послужит иллюстрацией:
В середине 1994 года, когда я читал лекцию о выживании индейского знания в начале нового тысячелетия, один из присутствующих спросил меня об индейском восстании в штате Чьялас, направленном против мексиканского правительства и политического руководства штата. Он хотел узнать мое мнение, было ли восстание запатистов движением "истинного коренного населения". Когда я рассказал об истинно индейском характере движения, о прекрасной культуре и знаниях, сохраненных этими потомками майя, об их оскорбительной бедности и ужасной эксплуатации, которой они подвергаются, то сразу же столкнулся с непониманием. Мне стала возражать какая-то возмущенная женщина, она говорила, что армия запатистов никак не могла состоять из индейцев. Я спросил ее, почему она так думает и она ответила: "Если бы они были настоящими индейцами, то не просили бы помощи продуктами и медикаментами, как это делают солдаты запатистов. Истинные индейцы слишком мудры, чтобы страдать от голода и болезней".
Конечно, в словах этой женщины виден максимализм, граничащий с экстремизмом, но они дают представление о взглядах многих других людей, которые пестуют свои собственные фантазии и готовы идти в этом вплоть до абсурда, отрицая, если понадобится, любые свидетельства реальности. Но в данном случае, подобное отношение может очень легко оказаться вопросом жизни и смерти для тысяч индейцев. Стоит лишь вспомнить, как много раз участие или безразличие всего общества было определяющим фактором либо в ускорении истребления целых народов, либо в прекращении такого истребления. При уничтожении народов теряется не только много человеческих жизней, но и сами мы, "цивилизованные люди", утрачиваем прекрасную возможность обогатить свой мир иными способами восприятия вселенной, причем такими разнообразными и многообещающими, какие присущи представителям коренного населения американского континента.
Одновременно, все более широкое распространение получают курсы по "шаманизму", позволяя нам за короткое время превратиться в "шаманов"; при этом нам показывают имитации ритуалов, не имеющих связи с повседневной жизнью и потому остающихся пустыми и недействующими. Таким образом, с одной стороны мы имеем антропологов; они едут в индейские общины, чтобы проверить эффективность своих теоретических схем и поддержать мнение о себе, как о "тех, кто способен понять" индейскую реальность, благодаря наличию интеллектуальной подготовки. С другой стороны, существуют потребители фантастического "знания об индейцах", которые, кажется, больше заинтересованы в своих книгах, чем в более близком знакомстве с индейцами из плоти и крови. Подлинная же встреча с опытом и знанием мира индейцев остается актуальной задачей и сейчас, в эти трудные времена, когда мы становимся свидетелями неуклонного и очевидного исчезновения "индейского облика" нашей культуры.
Что и говорить, печальная картина. И выход из сложившейся ситуации для нас, представителей доминирующего на этой планете биологического вида, может быть только один - в этот сложный момент нашей истории мы должны срочно отыскать другие, более здоровые пути, которые позволят нам изменить свое отношение к реальности. И необходимым условием этого является обеспечение физического выживания индейских народов, сохраняющих так необходимое нам знание. Это наша последняя возможность сделать настоящее открытие, способное помочь нам преобразиться и направить свое развитие в нужном для нас направлении. Это наш "звездный час", именно сейчас мы можем встретиться с иным, открыть другое "я", скрытое внутри каждого из нас.
В своей работе, - как с отдельными индейцами, так и с целыми общинами, - я стремился не увязнуть в болоте фантазий и не попасть в капкан самоутверждения исследователя-антрополога. Я пытался пройти по своему пути как можно дальше, оставляя на его обочине клочки своей личной истории, своего эго, своего описания мира, все для того, чтобы оказаться как можно ближе к тем, другим, о ком мы знаем так мало. Достиг ли я этого, хотя бы отчасти, - не мне судить. Я могу лишь предоставить свидетельства моих усилий.
Все события, описания которых я привожу в этой книге, происходили на самом деле, и я не собираюсь лишить эти описания субъективных моментов, в которые сам в свое время поверил без всякого труда. Меня интересует объективное знание, но я уже давно обнаружил, что наш опыт восприятия реальности всегда субъективен и что "объективное" восприятие - это не более, чем наши домыслы о причинно-следственных связях, так как никакое восприятие невозможно без участия субъекта (то есть меня).
С другой стороны, есть один аспект моей работы, который я считаю очень важным - достоверно рассказать о том, что происходило в действительности. Я ничего не придумываю. В книге приведены примеры того, что может случиться при встрече с индейским знанием и с живыми его носителями, в существовании которых вряд ли можно усомниться.
ГЛАВА ПЯТАЯ. ТРАДИЦИЯ ТОЛЬТЕКОВ НАШИХ ДНЕЙ Живая религия
Повседневная жизнь индейцев виррарика глубоко связана с их религиозным мировоззрением. Их религия не отделена от повседневной жизни, она не похожа на религию тех, кто ходит время от времени в церковь лишь для того, чтобы затем опять забыть все, что связано с верой - до очередного посещения церкви. Для индейцев виррарика религиозная мысль не представляет собой набор доктрин или кодекс верований. Она не записана в какой-либо священной книге, не направляется священниками или какой-то церковной иерархией. Какая-либо религиозная иерархия, официально признаваемая всеми и тем или иным образом доминирующая над обществом, отсутствует. Для них религия - это образ жизни, в котором каждое их действие находится в определенной связи с силами, правящими миром. Поскольку у них нет ни священных книг, ни религиозной иерархии, они делят между собой ответственность за сохранение и воссоздание своей картины мироздания день заднем, поколение за поколением. Благодаря этому, исторические предания, песни и легенды о Тамаце Кахуллумари или Татевари, или рассказ о сотворении мира не являются неизменной, застывшей историей. Когда маракаме рассказывает эти истории, он не просто повторяет что-то механически заученное или полученное от другого мага; он скорее пересказывает то, что он непосредственно видит в самый момент совершения ритуала. Ко многим услышанным за свою жизнь историям, где действуют персонажи космогонии индейцев виррарика, он будет добавлять другие истории, которые сам непосредственно наблюдает или о которых он напрямую узнает в те моменты, когда его осознание фокусируется на особой реальности.
Для индейцев виррарика поиск Бога или Духа начинается не со слов, не с того, о чем вам рассказывают и чему вы верите. Это нечто, что вы сами видите и слышцте. В течение многих лет ребенок у индейцев виррарика слушает песни и легенды о Прародителе Хвосте Оленя или о Татей Урианака, но пока он не увидит их сам, он не будет по-настоящему приобщен к этому знанию. Как носители западной культуры, мы слишком часто думаем, что религиозная мысль индейцев полна предрассудков и надуманных историй. Объясняется это тем, что наше собственное понимание религии именно таково: собрание догм, в которые мы сами не верим, кодекс норм поведения, которого мы сами не соблюдаем, какие-то истории, свидетелями которых мы сами не были - пустые истории и предрассудки без каких-либо эмпирических доказательств. Мы можем бесконечно говорить о Христе или Боге. Мы можем даже декларировать, что Бог хочет того-то или этого, что "он" думает такимто или таким-то образом, что он ведет себя так-то и так-то, но мы никогда не видим "его", "он" никогда ничего не делает на наших глазах.
Естественно, опираясь на подобную пустую и бедную религиозную основу, мы склонны полагать, что нечто подобное должно быть и у индейцев, если только не заходим еще дальше и не начинаем с раздражением говорить о "примитивных религиях", тем самым ставя самих себя много выше индейцев. Мы проводим исследования, классифицируем, высказываем мнения, - мы уверены, что что-то понимаем. На самом же деле истина заключается в том, что в целом мы не имеем ни малейшего представления о том, что же на самом деле происходит в религиозном сознании индейцев, в особенности тех, кто сохранил краеугольные элементы древних доиспанских религий.
В этом смысле индейцы виррарика представляют собой совершенно особый случай. Их исконная религия оказалась сохраненной практически полностью; она ничуть не была замутнена экспансией варварских религий, как прибывавших из Европы, начиная с XVI века, так и тех, что в последнее время проникают в Мексику из Соединенных Штатов.
В случае с индейцами слово "религия" сохраняет свой первоначальный смысл:
religare значит "воссоединять", воссоединять людей с энергией, которая делает мир живым, с энергией, которую мы можем называть Богом, Нагуалем, Духом, Смыслом, Иуси или любым иным пришедшем нам на ум словом. Религиозные практики и ритуалы индейцев продолжают оставаться действенной и жизнеспособной системой, позволяющей представителям этого народа эффективно воссоединяться с Духом, и именно поэтому мы можем сказать, что имеем дело с живой религией. Она открывает путь к воссоединению с Духом, используя при этом сложную и необычную систему восприятия и осознания; другими словами, то, что передает маракаме в своих песнях, это не истории, заученные им на каком-то из этапов его жизненного пути и в дальнейшем пересказываемые остальным. Скорее он имеет дело с самим мирозданием или с целой серией параллельных миров, куда он может эффективно проникать, иногда вместе со всеми другими участниками ритуала, - благодаря использованию таких форм внимания, о существовании которых обычный человек даже не подозревает. Маракаме
Хотя практически все индейцы виррарика участвуют в религиозной жизни своих общин, все же особую роль здесь играет фигура маракаме (сами индейцы произносят mara'haa'kame), который, по мнению этнографов, представляет собою общинного шамана.
Термин "шаман" на самом деле не говорит нам почти ничего, так как используется для обозначения всех хилеров, колдунов, певцов уйчоль, жрецов, знатоков трав, исполнителей ритуальных танцев, диаблерос, ведьм, - всех, кто имеет к магии хоть какое-то отношение, несмотря на заметные различия, которые существуют между всеми упомянутыми занятиями. В результате чрезвычайно расширенного употребления этого термина, он подвергся столь интенсивному размыванию, что теперь всякий, закончив недельные курсы, может именоваться "шаманом". Нужно ли говорить, что в подобных случаях мы имеем дело всего лишь с разными модификациями "контроля над сознанием", иногда сдобренными индейской музыкой и даже с использованием специальных наркотических препаратов. Эта разновидность псевдошаманизма особенно модна в Европе, прежде всего в Испании.
Поэтому маракаме лучше говорить не прибегая к термину "шаманизм". Основное занятие маракаме у индейцев виррарика представляет собой исполнение ритуальных песен, в ходе которого он общается с Огнем-Прародителем, упоминая при этом историю сотворения мира и сотни персонажей, населяющих космогоническую вселенную индейцев. Он должен присутствовать практически на всех церемониальных или религиозных действах. Это в равной мере относится и к церемониям вызывания дождя, и к просьбам дать совет для решения повседневных проблем или для лечения больного. В подобных случаях маракаме входит в транс и получает указания непосредственно от правящих миром Сил. Исполняя песнопения - что может занять от одной ночи до нескольких дней, - он сообщает намерения Сил или невидимые причины, вызвавшие некую болезнь или задержку дождей.
На самом деле, это лишь самый упрощенный взгляд на то, что делает маракаме. Прежде чем я перейду к более глубокому аспекту его предназначения, к более сложным задачам маракаме, необходимо упомянуть, что сама численность маракаме в горах достаточно велика. Любое, даже самое небольшое, поселение имеет хотя бы одного маракаме. Маракаме не должен соответствовать каким-либо определенным требованиям и не "утверждается в должности" какими-либо вышестоящими властями лишь самим Духом. Среди маракаме есть и женщины, хотя число их совсем невелико, возможно, из-за лежащей на них обязанности рожать и воспитывать детей.
Хотя маракаме в целом обучаются своему занятию сами, без прохождения формального курса обучения, без инициирующего их учителя, не следует думать, что стать маракаме можно быстро и легко (заметим, что почти все маракаме очень стары). Задача, которую они выполняют, предполагает поразительную степень овладения сложными навыками. Это проявляется как внешне (само число элементов и ритуальных объектов, с которыми они имеют дело, впечатляюще велико), так и внутренне (чтобы "увлечь" всех участников в иной мир, воздействие на их внимание и восприятие ими ритуала должно быть достаточно интенсивным).
Хотя я на протяжении нескольких лет участвовал в ритуальных церемониях виррарика, наблюдая и переживая своим как телесным, так и осознанным восприятием работу маракаме, раз за разом я все отчетливее осознавал: то, что мне удается воспринять, есть лишь малая часть того, что происходит на самом деле. Ритуалы необычайно многообразны и сложны, и все, что маракаме делают - зажигают огонь, танцуют, а также то как они ходят, поют, как они садятся, их одеяния, ритуальные предметы, работа исполнителей ритуальных песен, ответные реакции участников ритуала, вход в магический круг и выход из него, то, как они приближаются к огню и обращаются к нему, - все это имеет определенную, точно выверенную форму, направление, ритм, особый порядок исполнения. Наше упрощенное представление о ритуале, в ходе которого индейцы преимущественно танцуют, поют и смотрят на огонь, имеет мало общего с реальностью. В настоящем ритуале имеет место нечто большее, неизмеримо большее! Происходит так много всего, что некоторые ритуалы продолжаются на протяжение дней или недель без повторения каких-либо из процедур прошлых дней. Трудно поверить, но все участники выполняют свои роли с полной концентрацией и удивительной точностью, с полным знанием того, как себя вести в каждый отдельный момент. В результате они ведут себя как единое тело, действуя абсолютно синхронно, не прибегая при этом к каким-либо устным договоренностям. Достаточно сказать, что мне никогда не доводилось видеть индейца виррарика в роли инструктора, объясняющего другим, как следует себя вести в ходе ритуала. Ученичество у духа
В самом начале я спрашивал себя: "Как все они этому учатся? Как получается, что никто из них не нуждается в каких бы то ни было инструкциях?" Молчаливое наблюдение дало мне первую часть ответа: они учатся, начиная с детства, начиная даже с материнской утробы. Беременность и лактация не отлучают женщин и детей от ритуальной жизни, даже от изматывающего путешествия на Хумун Куллуаби. Таким образом получается, что буквально всю свою жизнь индеец виррарика участвует в ритуалах. Они учатся, участвуя без какого-либо специального, предваряющего обучения.
Именно среди виррарика я познакомился с этой формой ученичества, и я продолжаю считать ее лучшей, ибо при ней не расходуются впустую время и энергия на достижение официального подтверждения квалификации; вы просто оказываетесь там, где общая ситуация заставляет вас поступать определенным образом. Второй ответ на вопрос, как им удается достигать такой точности и синхронности действий во время ритуалов, имеет отношение к тем конкретным связям, которые способно создавать человеческое осознание, особенно в ситуациях, предполагающих высокую концентрацию сил, когда внимание и энергия фокусируются на общей цели. Результатом является определенная спонтанная координация осознания всех участников ритуала, которая устанавливает такую форму общения, которая многограннее и эффективнее обычной словесной коммуникации. Неоспоримым фактом является то, что они трансформируются в единое энергетическое поле, которое естественным образом действует в органическом единстве с самим собой.
Возвращаясь к знанию, которым обладает маракаме, необходимо сказать, что, хотя всю свою жизнь он участвует в ритуалах и наблюдает действия других маракаме, существенную часть своих знаний он приобретает вовсе не путем имитации. Скорее он получает их непосредственно от Духа, который является ему в виде Голубого Оленя. Собственно говоря, именно Он ставит перед тем или иным человеком задачу стать маракаме, это отнюдь не их личное решение. Почувствовав "зов", избранный Оленем человек должен существенно изменить свою жизнь. Подготовка к восприятию "уроков" Тамацина и их выполнение предполагает определенный, весьма упорядоченный образ жизни с продолжительными периодами разного рода воздержания, непрерывным участием в ритуалах и сопутствующих видах деятельности, изучении того, как трансформировать латентный опыт в духовное ученичество, и прежде всего - совершение Великого Паломничества на Хумун Куллуаби, дом Тамаца Кахуллумари. Именно там, в этом древнейшем месте силы, маракаме и те, кто собирается стать маракаме, отправляются на поиски своего оленя, фундаментального видения или цикла видений, которые помогут им понять стоящие перед ними задачи. Именно там они получают знания, ложащиеся в основу их образования. По этой причине, в отличие от обычного индейца виррарика, обязанного совершить паломничество на Хумун Куллуаби по крайней мере один раз в своей жизни, будущие или уже ставшие маракаме обязаны делать это многократно.
Я стремился работать именно в тех областях, о существовании которых академические исследователи не хотели или не могли знать, или же подозревали об их существовании, но не могли или не собирались исследовать. Если бы они искали и находили, то не осмелились бы заявить о своих находках публично из-за страха быть обвиненными в утрате "научной объективности" и стремления сохранить уважение своих коллег в академических кругах. Будучи антиантропологом, я лишен этого страха, и поэтому располагаю гораздо большей свободой действий. Я могу позволить себе опыт встречи с неизвестным, ощутить на себе его влияние, я готов преобразиться в процессе этих встреч. Для меня не важно соответствовать формальным требованиям "научной объективности". Я стремлюсь представить свидетельства иного рода, рассказать о том, что происходит, когда мы осмеливаемся совершить этот "смертельный прыжок в сторону от рассудка", преодолев самих себя, покончив со своей личной историей и самомнением.
С одной стороны, моя работа отвечает всем требованиям, предъявляемым к "научному исследованию". Это, - не исключаю, - может со временем убедить других "социологов": в работе нет ничего, что может вызвать недоверие или быть сочтено цирковым фокусом - то есть, с их точки зрения, здесь все в полном порядке и под контролем. Мы, ученые, понимаем почти все, а чего не понимаем, то поймем позднее, это всего лишь вопрос времени.
С другой стороны, наличествует и то, что можно опробовать, и что не укладывается в тональ причинноследственных связей. Я считаю важным и тот факт, что мы осмеливаемся исследовать явления, не укладывающиеся в привычные рамки познания, и то, что мы можем и хотим говорить об этом. Ученые против эзотериков
В широком спектре тех, кто обладает "знанием об индейцах", доминирующее положение долгое время занимали две явно противостоявших друг другу группы, имевших по существу много общего. К одной из них относились социологи, одержимые поиском таких доказательств, которые могли бы подтвердить существование Единственной Реальности (всегда соответствующей их идеологии или предпочитаемой ими "теоретической схеме"). Вторая группа объединяет многочисленных писателей, публикующих свои рассказы об "индейском знании". В большинстве случаев эти авторы полностью игнорируют саму возможность предоставления читателю шанса проверить истинность их историй, поэтому мы никогда не можем с уверенностью сказать, достоверны приведенные в них сведения или нет. Книги, авторы которых принадлежат к первой группе, предназначены для академической среды и практически неизвестны широким кругам читателей. Книги авторов второй группы предназначены для менее требовательной публики, интересующейся духовными аспектами излагаемых историй и легко верящей в достоверность описанных событий; эти книги, напротив, вполне доступны обычному читателю и служат благодатным источником ошибочных мнений и сведений. Таким образом, возникает весьма затруднительная ситуация: большинству антропологов не удается найти более гуманный и объективный подход к индейским народам, а те писатели, которых я назову эзотериками, зачастую не имеют контакта с реальными индейскими общинами.
Итак, можно сказать, что ученые связаны чрезмерно жесткими требованиями к "научной достоверности данных", а эзотерики позволяют себе слишком вольное обращение с имеющейся в их распоряжении информацией. Совершенно очевидно, что ценность книги определяется ее содержанием и не зависит от того, является ли она литературной выдумкой или отчетом, достоверно описывающим реально происходившие события. Ценность книги определяется лишь качеством, формой и смыслом содержащегося в книге послания к читателю. Однако тот факт, что обе категории книг имеют особую, присущую лишь им ценность, не должен позволять авторам смешивать один тип литературной работы с другим, в особенности не предупредив об этом читателя.
С моей точки зрения, роман или отчет, превращенный в роман - по любой теме, включая темы индейцев, - может быть весьма ценным, если он имеет "реальную основу". Содержание романа с реальной основой может обогатить нас, оно может даже подвигнуть нас на изменение или коренное улучшение нашего образа жизни. Откуда же тогда страх перед таинством написания литературного произведения таким, как оно есть? Почему надо держать в секрете личный опыт автора литературного произведения, как если бы он сам был нежелательным персонажем в своей же собственной работе?
Есть мнение, отнюдь не бесспорное, что сохранение в тайне источника сведений, которыми авторы пользовались при написании своих книг, придает большую силу воздействия, и достоверность содержанию их работ. Однако здесь мы подходим к проблеме, значимость которой со временем становится все более и более серьезной: отчуждению между индейскими и неиндейскими народами. Следует ясно понимать: если мы проводим антропологические исследования среди индейских народов, или пишем романы и представляем их содержание как реальные факты, то в глазах наших читателей мы подменяем реальность вымыслом, что поощряет восхищение персонажами-индейцами в книгах и способствует неприятию или безразличному отношению к настоящим индейцам. Может показаться парадоксальным, но это факт: книги, описывающие знание коренных американцев, наводнившие в 80-х и 90-х годах рынок духовной литературы, могли вызвать устойчивое отчуждение по отношению к реальным индейцам. Еще бы - они ведь не выглядят столь живописно, как индейцы из нового поколения фантастических книг. Они вызывают презрение читателей подобных книг как "ненастоящие" или "испорченные" колонизацией. Кроме того, индейцы в книгах выглядят более впечатляюще и живописно. Ориентируясь на свои собственные культурные традиции, носители "цивилизованной" культуры очередной раз присваивают право высказывать мнение об индейцах, назначая самих себя судьями, способными определить "истинность" индейцев, степень их этнической и духовной чистоты! Такой поверхностный взгляд на проблему индейцев мешает увидеть реальную тайну, находящуюся за гранью очевидного. Тайна эта приоткрывается нам лишь тогда, когда, избавившись от предубеждения, мы становимся открыты для непосредственного и устойчивого контакта с этой другой реальностью повседневной жизнью во вселенной индейцев.
Мы вплотную приблизились к историческому моменту, когда нам следует остановиться и пересмотреть свое отношение к индейским народам и их знанию. Если мы действительно хотим наступления Новой эры, в которой тысячелетнее знание индейцев сможет помочь нам заполнить образовавшуюся в душах людей современного общества пустоту, то необходимо, чтобы исследователи, писатели, читатели - все общество в целом стало более требовательным и ответственным, чтобы ускорилось духовное сближение городских жителей и индейских народов, которые выжили, сохранив свои традиции, знание и самобытность. Давление на эти общины столь велико, что даже незначительная небрежность в решении связанных с ними вопросов может иметь серьезные последствия. Приведем только один пример: недавние конфликты в зонах компактного проживания индейцев в штате Чьялас - это всего лишь верхушка айсберга. Эти события должны заставить нас лучше понять то, как далеки мы от настоящих индейских народов и какие ужасные последствия это может повлечь. Небольшой пример послужит иллюстрацией:
В середине 1994 года, когда я читал лекцию о выживании индейского знания в начале нового тысячелетия, один из присутствующих спросил меня об индейском восстании в штате Чьялас, направленном против мексиканского правительства и политического руководства штата. Он хотел узнать мое мнение, было ли восстание запатистов движением "истинного коренного населения". Когда я рассказал об истинно индейском характере движения, о прекрасной культуре и знаниях, сохраненных этими потомками майя, об их оскорбительной бедности и ужасной эксплуатации, которой они подвергаются, то сразу же столкнулся с непониманием. Мне стала возражать какая-то возмущенная женщина, она говорила, что армия запатистов никак не могла состоять из индейцев. Я спросил ее, почему она так думает и она ответила: "Если бы они были настоящими индейцами, то не просили бы помощи продуктами и медикаментами, как это делают солдаты запатистов. Истинные индейцы слишком мудры, чтобы страдать от голода и болезней".
Конечно, в словах этой женщины виден максимализм, граничащий с экстремизмом, но они дают представление о взглядах многих других людей, которые пестуют свои собственные фантазии и готовы идти в этом вплоть до абсурда, отрицая, если понадобится, любые свидетельства реальности. Но в данном случае, подобное отношение может очень легко оказаться вопросом жизни и смерти для тысяч индейцев. Стоит лишь вспомнить, как много раз участие или безразличие всего общества было определяющим фактором либо в ускорении истребления целых народов, либо в прекращении такого истребления. При уничтожении народов теряется не только много человеческих жизней, но и сами мы, "цивилизованные люди", утрачиваем прекрасную возможность обогатить свой мир иными способами восприятия вселенной, причем такими разнообразными и многообещающими, какие присущи представителям коренного населения американского континента.
Одновременно, все более широкое распространение получают курсы по "шаманизму", позволяя нам за короткое время превратиться в "шаманов"; при этом нам показывают имитации ритуалов, не имеющих связи с повседневной жизнью и потому остающихся пустыми и недействующими. Таким образом, с одной стороны мы имеем антропологов; они едут в индейские общины, чтобы проверить эффективность своих теоретических схем и поддержать мнение о себе, как о "тех, кто способен понять" индейскую реальность, благодаря наличию интеллектуальной подготовки. С другой стороны, существуют потребители фантастического "знания об индейцах", которые, кажется, больше заинтересованы в своих книгах, чем в более близком знакомстве с индейцами из плоти и крови. Подлинная же встреча с опытом и знанием мира индейцев остается актуальной задачей и сейчас, в эти трудные времена, когда мы становимся свидетелями неуклонного и очевидного исчезновения "индейского облика" нашей культуры.
Что и говорить, печальная картина. И выход из сложившейся ситуации для нас, представителей доминирующего на этой планете биологического вида, может быть только один - в этот сложный момент нашей истории мы должны срочно отыскать другие, более здоровые пути, которые позволят нам изменить свое отношение к реальности. И необходимым условием этого является обеспечение физического выживания индейских народов, сохраняющих так необходимое нам знание. Это наша последняя возможность сделать настоящее открытие, способное помочь нам преобразиться и направить свое развитие в нужном для нас направлении. Это наш "звездный час", именно сейчас мы можем встретиться с иным, открыть другое "я", скрытое внутри каждого из нас.
В своей работе, - как с отдельными индейцами, так и с целыми общинами, - я стремился не увязнуть в болоте фантазий и не попасть в капкан самоутверждения исследователя-антрополога. Я пытался пройти по своему пути как можно дальше, оставляя на его обочине клочки своей личной истории, своего эго, своего описания мира, все для того, чтобы оказаться как можно ближе к тем, другим, о ком мы знаем так мало. Достиг ли я этого, хотя бы отчасти, - не мне судить. Я могу лишь предоставить свидетельства моих усилий.
Все события, описания которых я привожу в этой книге, происходили на самом деле, и я не собираюсь лишить эти описания субъективных моментов, в которые сам в свое время поверил без всякого труда. Меня интересует объективное знание, но я уже давно обнаружил, что наш опыт восприятия реальности всегда субъективен и что "объективное" восприятие - это не более, чем наши домыслы о причинно-следственных связях, так как никакое восприятие невозможно без участия субъекта (то есть меня).
С другой стороны, есть один аспект моей работы, который я считаю очень важным - достоверно рассказать о том, что происходило в действительности. Я ничего не придумываю. В книге приведены примеры того, что может случиться при встрече с индейским знанием и с живыми его носителями, в существовании которых вряд ли можно усомниться.
ГЛАВА ПЯТАЯ. ТРАДИЦИЯ ТОЛЬТЕКОВ НАШИХ ДНЕЙ Живая религия
Повседневная жизнь индейцев виррарика глубоко связана с их религиозным мировоззрением. Их религия не отделена от повседневной жизни, она не похожа на религию тех, кто ходит время от времени в церковь лишь для того, чтобы затем опять забыть все, что связано с верой - до очередного посещения церкви. Для индейцев виррарика религиозная мысль не представляет собой набор доктрин или кодекс верований. Она не записана в какой-либо священной книге, не направляется священниками или какой-то церковной иерархией. Какая-либо религиозная иерархия, официально признаваемая всеми и тем или иным образом доминирующая над обществом, отсутствует. Для них религия - это образ жизни, в котором каждое их действие находится в определенной связи с силами, правящими миром. Поскольку у них нет ни священных книг, ни религиозной иерархии, они делят между собой ответственность за сохранение и воссоздание своей картины мироздания день заднем, поколение за поколением. Благодаря этому, исторические предания, песни и легенды о Тамаце Кахуллумари или Татевари, или рассказ о сотворении мира не являются неизменной, застывшей историей. Когда маракаме рассказывает эти истории, он не просто повторяет что-то механически заученное или полученное от другого мага; он скорее пересказывает то, что он непосредственно видит в самый момент совершения ритуала. Ко многим услышанным за свою жизнь историям, где действуют персонажи космогонии индейцев виррарика, он будет добавлять другие истории, которые сам непосредственно наблюдает или о которых он напрямую узнает в те моменты, когда его осознание фокусируется на особой реальности.
Для индейцев виррарика поиск Бога или Духа начинается не со слов, не с того, о чем вам рассказывают и чему вы верите. Это нечто, что вы сами видите и слышцте. В течение многих лет ребенок у индейцев виррарика слушает песни и легенды о Прародителе Хвосте Оленя или о Татей Урианака, но пока он не увидит их сам, он не будет по-настоящему приобщен к этому знанию. Как носители западной культуры, мы слишком часто думаем, что религиозная мысль индейцев полна предрассудков и надуманных историй. Объясняется это тем, что наше собственное понимание религии именно таково: собрание догм, в которые мы сами не верим, кодекс норм поведения, которого мы сами не соблюдаем, какие-то истории, свидетелями которых мы сами не были - пустые истории и предрассудки без каких-либо эмпирических доказательств. Мы можем бесконечно говорить о Христе или Боге. Мы можем даже декларировать, что Бог хочет того-то или этого, что "он" думает такимто или таким-то образом, что он ведет себя так-то и так-то, но мы никогда не видим "его", "он" никогда ничего не делает на наших глазах.
Естественно, опираясь на подобную пустую и бедную религиозную основу, мы склонны полагать, что нечто подобное должно быть и у индейцев, если только не заходим еще дальше и не начинаем с раздражением говорить о "примитивных религиях", тем самым ставя самих себя много выше индейцев. Мы проводим исследования, классифицируем, высказываем мнения, - мы уверены, что что-то понимаем. На самом же деле истина заключается в том, что в целом мы не имеем ни малейшего представления о том, что же на самом деле происходит в религиозном сознании индейцев, в особенности тех, кто сохранил краеугольные элементы древних доиспанских религий.
В этом смысле индейцы виррарика представляют собой совершенно особый случай. Их исконная религия оказалась сохраненной практически полностью; она ничуть не была замутнена экспансией варварских религий, как прибывавших из Европы, начиная с XVI века, так и тех, что в последнее время проникают в Мексику из Соединенных Штатов.
В случае с индейцами слово "религия" сохраняет свой первоначальный смысл:
religare значит "воссоединять", воссоединять людей с энергией, которая делает мир живым, с энергией, которую мы можем называть Богом, Нагуалем, Духом, Смыслом, Иуси или любым иным пришедшем нам на ум словом. Религиозные практики и ритуалы индейцев продолжают оставаться действенной и жизнеспособной системой, позволяющей представителям этого народа эффективно воссоединяться с Духом, и именно поэтому мы можем сказать, что имеем дело с живой религией. Она открывает путь к воссоединению с Духом, используя при этом сложную и необычную систему восприятия и осознания; другими словами, то, что передает маракаме в своих песнях, это не истории, заученные им на каком-то из этапов его жизненного пути и в дальнейшем пересказываемые остальным. Скорее он имеет дело с самим мирозданием или с целой серией параллельных миров, куда он может эффективно проникать, иногда вместе со всеми другими участниками ритуала, - благодаря использованию таких форм внимания, о существовании которых обычный человек даже не подозревает. Маракаме
Хотя практически все индейцы виррарика участвуют в религиозной жизни своих общин, все же особую роль здесь играет фигура маракаме (сами индейцы произносят mara'haa'kame), который, по мнению этнографов, представляет собою общинного шамана.
Термин "шаман" на самом деле не говорит нам почти ничего, так как используется для обозначения всех хилеров, колдунов, певцов уйчоль, жрецов, знатоков трав, исполнителей ритуальных танцев, диаблерос, ведьм, - всех, кто имеет к магии хоть какое-то отношение, несмотря на заметные различия, которые существуют между всеми упомянутыми занятиями. В результате чрезвычайно расширенного употребления этого термина, он подвергся столь интенсивному размыванию, что теперь всякий, закончив недельные курсы, может именоваться "шаманом". Нужно ли говорить, что в подобных случаях мы имеем дело всего лишь с разными модификациями "контроля над сознанием", иногда сдобренными индейской музыкой и даже с использованием специальных наркотических препаратов. Эта разновидность псевдошаманизма особенно модна в Европе, прежде всего в Испании.
Поэтому маракаме лучше говорить не прибегая к термину "шаманизм". Основное занятие маракаме у индейцев виррарика представляет собой исполнение ритуальных песен, в ходе которого он общается с Огнем-Прародителем, упоминая при этом историю сотворения мира и сотни персонажей, населяющих космогоническую вселенную индейцев. Он должен присутствовать практически на всех церемониальных или религиозных действах. Это в равной мере относится и к церемониям вызывания дождя, и к просьбам дать совет для решения повседневных проблем или для лечения больного. В подобных случаях маракаме входит в транс и получает указания непосредственно от правящих миром Сил. Исполняя песнопения - что может занять от одной ночи до нескольких дней, - он сообщает намерения Сил или невидимые причины, вызвавшие некую болезнь или задержку дождей.
На самом деле, это лишь самый упрощенный взгляд на то, что делает маракаме. Прежде чем я перейду к более глубокому аспекту его предназначения, к более сложным задачам маракаме, необходимо упомянуть, что сама численность маракаме в горах достаточно велика. Любое, даже самое небольшое, поселение имеет хотя бы одного маракаме. Маракаме не должен соответствовать каким-либо определенным требованиям и не "утверждается в должности" какими-либо вышестоящими властями лишь самим Духом. Среди маракаме есть и женщины, хотя число их совсем невелико, возможно, из-за лежащей на них обязанности рожать и воспитывать детей.
Хотя маракаме в целом обучаются своему занятию сами, без прохождения формального курса обучения, без инициирующего их учителя, не следует думать, что стать маракаме можно быстро и легко (заметим, что почти все маракаме очень стары). Задача, которую они выполняют, предполагает поразительную степень овладения сложными навыками. Это проявляется как внешне (само число элементов и ритуальных объектов, с которыми они имеют дело, впечатляюще велико), так и внутренне (чтобы "увлечь" всех участников в иной мир, воздействие на их внимание и восприятие ими ритуала должно быть достаточно интенсивным).
Хотя я на протяжении нескольких лет участвовал в ритуальных церемониях виррарика, наблюдая и переживая своим как телесным, так и осознанным восприятием работу маракаме, раз за разом я все отчетливее осознавал: то, что мне удается воспринять, есть лишь малая часть того, что происходит на самом деле. Ритуалы необычайно многообразны и сложны, и все, что маракаме делают - зажигают огонь, танцуют, а также то как они ходят, поют, как они садятся, их одеяния, ритуальные предметы, работа исполнителей ритуальных песен, ответные реакции участников ритуала, вход в магический круг и выход из него, то, как они приближаются к огню и обращаются к нему, - все это имеет определенную, точно выверенную форму, направление, ритм, особый порядок исполнения. Наше упрощенное представление о ритуале, в ходе которого индейцы преимущественно танцуют, поют и смотрят на огонь, имеет мало общего с реальностью. В настоящем ритуале имеет место нечто большее, неизмеримо большее! Происходит так много всего, что некоторые ритуалы продолжаются на протяжение дней или недель без повторения каких-либо из процедур прошлых дней. Трудно поверить, но все участники выполняют свои роли с полной концентрацией и удивительной точностью, с полным знанием того, как себя вести в каждый отдельный момент. В результате они ведут себя как единое тело, действуя абсолютно синхронно, не прибегая при этом к каким-либо устным договоренностям. Достаточно сказать, что мне никогда не доводилось видеть индейца виррарика в роли инструктора, объясняющего другим, как следует себя вести в ходе ритуала. Ученичество у духа
В самом начале я спрашивал себя: "Как все они этому учатся? Как получается, что никто из них не нуждается в каких бы то ни было инструкциях?" Молчаливое наблюдение дало мне первую часть ответа: они учатся, начиная с детства, начиная даже с материнской утробы. Беременность и лактация не отлучают женщин и детей от ритуальной жизни, даже от изматывающего путешествия на Хумун Куллуаби. Таким образом получается, что буквально всю свою жизнь индеец виррарика участвует в ритуалах. Они учатся, участвуя без какого-либо специального, предваряющего обучения.
Именно среди виррарика я познакомился с этой формой ученичества, и я продолжаю считать ее лучшей, ибо при ней не расходуются впустую время и энергия на достижение официального подтверждения квалификации; вы просто оказываетесь там, где общая ситуация заставляет вас поступать определенным образом. Второй ответ на вопрос, как им удается достигать такой точности и синхронности действий во время ритуалов, имеет отношение к тем конкретным связям, которые способно создавать человеческое осознание, особенно в ситуациях, предполагающих высокую концентрацию сил, когда внимание и энергия фокусируются на общей цели. Результатом является определенная спонтанная координация осознания всех участников ритуала, которая устанавливает такую форму общения, которая многограннее и эффективнее обычной словесной коммуникации. Неоспоримым фактом является то, что они трансформируются в единое энергетическое поле, которое естественным образом действует в органическом единстве с самим собой.
Возвращаясь к знанию, которым обладает маракаме, необходимо сказать, что, хотя всю свою жизнь он участвует в ритуалах и наблюдает действия других маракаме, существенную часть своих знаний он приобретает вовсе не путем имитации. Скорее он получает их непосредственно от Духа, который является ему в виде Голубого Оленя. Собственно говоря, именно Он ставит перед тем или иным человеком задачу стать маракаме, это отнюдь не их личное решение. Почувствовав "зов", избранный Оленем человек должен существенно изменить свою жизнь. Подготовка к восприятию "уроков" Тамацина и их выполнение предполагает определенный, весьма упорядоченный образ жизни с продолжительными периодами разного рода воздержания, непрерывным участием в ритуалах и сопутствующих видах деятельности, изучении того, как трансформировать латентный опыт в духовное ученичество, и прежде всего - совершение Великого Паломничества на Хумун Куллуаби, дом Тамаца Кахуллумари. Именно там, в этом древнейшем месте силы, маракаме и те, кто собирается стать маракаме, отправляются на поиски своего оленя, фундаментального видения или цикла видений, которые помогут им понять стоящие перед ними задачи. Именно там они получают знания, ложащиеся в основу их образования. По этой причине, в отличие от обычного индейца виррарика, обязанного совершить паломничество на Хумун Куллуаби по крайней мере один раз в своей жизни, будущие или уже ставшие маракаме обязаны делать это многократно.