Страница:
— О Господи! — простонал доктор. — Что за чушь!
— Это еще как сказать. Сами поборники верят в болотных жителей, ходят слухи, что они даже поддерживают связь с этими таинственными потусторонними существами. Все это, безусловно, сказки, но, похоже, поборники настроены весьма решительно.
— И что же они собираются предпринять?
— Свергнуть короля. Принести его в жертву, устроить грандиозное жертвоприношение. А потом предоставить дворец в распоряжение болотных жителей и возвести их короля на престол.
— Какая ересь!
— Все это не так безобидно, как кажется. Конечно, их вера в болотных жителей — химера, никаких болотных жителей не существует, зато угроза Его Величеству существует, и вполне реальная. Эти фанатики ни перед чем не остановятся.
— И много их?
— Этого мы не знаем.
— Но ведь дворец хорошо охраняется!
Лицо коменданта стало каменным. Он посмотрел в окно на три длинные тени…
— Ходят тревожные слухи, будто их люди есть и во дворце. Среди придворных, и даже среди королевской личной охраны.
— Господи, спаси и помилуй! — прошептал доктор. — Невероятно!
— Узнать бы только, где они проводят свои встречи! — мечтательно сказал комендант. — Мы бы тогда разом всех накрыли! Брать их поодиночке бессмысленно. Они плодятся, как комары летом.
— И все-таки мне кажется, что все это пустая болтовня. Ни один тайный орден не допустил бы, чтобы о нем ходило столько слухов.
Комендант бесстрастно посмотрел на доктора.
— Мы, кстати, знаем, кто положил начало этим разговорам, — сказал он. — Один юноша, весьма недалекий, искатель приключений. На другой день, после того как новость о существовании поборников была у всех на устах, его нашли мертвым. Он висел вниз головой, как забитый баран. Кровь из него была выпущена.
Доктор заметно вздрогнул.
— И все-таки, что-то тут не так. Если уж им так нужны болотные жители, они стали бы искать их на болотах или на вересковых пустошах. Но только не в городах! В городах люди слишком трезвы и не верят древним преданиям.
— Копенгаген не всегда был городом, — тихо проговорил комендант.
— Ты хочешь сказать? — Доктор опять вздрогнул.
— Говорят, они готовы спуститься под землю. Как раз под город, где обитают болотные жители. По слухам, они поддерживают постоянную связь с этими существами.
— У меня есть родственница в Норвегии. Она говорит, что все эти подземные жители и хюльдры настроены весьма миролюбиво.
— Это верно, наши эльфы тоже, если, конечно, их не обижают. Чего нельзя сказать о болотных жителях. Те просто исходят злобой.
— Ты в них веришь? — быстро спросил доктор.
— Не говори глупостей! Я тебе рассказываю, какая у них репутация, это еще не значит, что я в них верю. А вот в поборников истинной власти я верю. Поборники, с их оккультными ритуалами, их поклонением злу, их верой в связь со злобными болотными жителями, очень опасны. Опасны, как любые фанатики.
— Тебе известно что-нибудь еще об их кровавых жертвоприношениях, кроме того зарезанного юноши?
— Ничего определенного. Насколько мне известно, во время таких обрядов они приносят в жертву главным образом петухов и других мелких животных, но кто знает… У нас в Копенгагене исчезали маленькие дети, впрочем, взрослые люди тоже, и никто не может сказать, куда они подевались. Возможно, у этих таинственных исчезновений есть вполне естественные объяснения.
— Значит, они хотят свергнуть короля? Вот негодяи! Мне даже захотелось пойти и взглянуть на этих мерзавцев.
— Ничего не выйдет. Они никому из дворца не позволяют приблизиться к себе.
— Ты только взгляни, какого они роста! Как думаешь, откуда такие взялись?
На лице у коменданта появилось странное выражение.
— Нам представляется, что болотные жители должны быть маленькими, неуклюжими существами, живущими в подземных норах, так? — спросил он.
— Да, но там-то стоят стражи.
— Сразу видно, что ты слышал мало преданий о болотных жителях. А предания гласят, что все болотные жители — это люди исполинского роста — как мужчины, так и женщины.
Доктор уставился на него с открытым ртом. Потом перевел взгляд на площадь.
Три темные тени исчезли. Слились с темнотой под деревьями и растворились в ней.
Во дворце было шумно и весело.
Но под дворцом происходило нечто совсем иное.
Доктор и комендант были правы. Те трое, что стояли на другом конце площади, исчезли. Однако они не растворились во мраке.
Хозяин маленького трактира кивнул им, когда они показались в дверях, как кивал сегодня уже многим своим посетителям. Захмелевшие от пива гости не обратили внимания на вновь пришедших, которые быстро скрылись за драпировкой в темном углу. Гости решили, что там есть отдельное помещение, предназначенное только для благородных господ.
Но за драпировкой не было ничего, кроме двери и лестницы, ведущей в подвал. Привычным шагом пришедшие начали спускаться. Внизу чадила жировая лампа. Они открыли еще одну дверь, спустились по другой лестнице и вошли в подземный ход, стены которого были выложены камнем.
Каменная кладка была очень старая. Кое-где висели тусклые фонари, расстояние между ними было такое большое, что их света хватало только на то, чтобы указать нужное направление. Вдоль стен бегали мыши.
В подземном ходе было сыро. Он был проложен подо рвом — или каналом, как называли его некоторые, — окружавшим дворец. Потом стены стали суше, теперь их покрывал зеленоватый мох. С трудом, открыв тяжелую каменную дверь, таинственные незнакомцы оказались в помещении со сводчатым потолком. Помещение было настолько древнее, что камни были наполовину съедены временем.
В праздничном зале веселились, ни о чем, не подозревая, однако кое-кто незаметно покинул танцы и нашел дверь, ведущую в подвал. Число телохранителей чуть сократилось, однако до того незначительно, что комендант ничего не заметил.
Люди, покинувшие королевский праздник, добрались до мрачного помещения, которым никто никогда не пользовался. Там они сдвинули с места несколько тяжелых половых досок, под которыми оказалась каменная плита с железным кольцом. Когда плиту подняли, в нос ударил сырой запах древности. По стертым ступеням они спустились в таинственное подземелье. Старый королевский дворец был построен на развалинах древнего монастыря. Люди, покинувшие бал, находились сейчас под этим монастырем, здесь они встретились с теми тремя, которые пришли сюда через подземный ход. В давние времена монахи проложили этот ход подо рвом, чтобы быстро и незаметно попадать в соседний женский монастырь.
Копенгагенцы давно об этом забыли. Поборники истинной власти обнаружили эти подземелья по чистой случайности. Позже, когда королевский дворец был перестроен, подземелье оказалось отрезанным от дворца, но во времена Кристиана V оно внезапно стало представлять собой угрозу королевской власти.
На всех собравшихся в священном подземелье были коричневые монашеские сутаны с капюшонами. Слово «священный», возможно, и звучит богохульством по отношению к происходящему, но все пришедшие сюда считали себя участниками священнодействия.
Помещение было небольшое. Повсюду горели сальные свечи, их зажгли не только ради света, но и ради того, чтобы они хоть немного согрели это сырое, холодное подземелье. Посреди земляного пола была сложена невысокая каменная стена, такими стенами обычно обносят колодцы. И колодец здесь действительно был, но пустой, без воды, из него глубоко под землю уходила шахта.
Присутствовавших было тринадцать. Именно тринадцать человек могли образовать магический круг. Все, как один, отличались высоким ростом. Женщин среди них не было, да и вряд ли в XVII веке в Дании можно было найти таких высоких женщин. Лица скрывались под опущенными капюшонами.
Двенадцать человек полукругом обступили колодец. Тринадцатый стоял лицом к ним по другую сторону колодца. Вот он воздел руки.
Если б лица этих людей не были скрыты, то было бы видно, что на них застыло жестокое, злое, холодное выражение. Эти лица могли бы внушить ужас. Молодые люди, которых привела в этот орден жажда приключений и тяга к таинственному, особенно страшились этой минуты. Они смутно представляли себе смысл вершившихся здесь обрядов. Но отступать было поздно. Они слишком хорошо знали, какая участь постигла того, кто не сумел держать язык за зубами. Желание выйти из ордена сочли бы изменой, а с изменниками поступили бы согласно жестокому уставу.
Юноши попали сюда случайно, но уже не смели в этом признаться. Они смертельно боялись всех членов ордена. Эти суровые мужи не были особенно кровожадны, но интересы ордена были для них превыше всего. Они были всесильны! Они владели магией и проникали в тайны, которые для других оставались за семью печатями. Юноши не верили в существование болотных жителей, но при мысли о некоторых членах ордена их охватывало смятение. Кто они, обыкновенные люди или…
Больше всего их пугали те три великана, которые явились на встречу через подземный ход. Они никогда не открывали своих лиц, лишь порой на мгновение можно было увидеть их скулы, подернутые мертвенные бледностью, холодные змеиные глаза. Где они жили, откуда приходили сюда? Каждый раз они появлялись в подземелье неожиданно. Иногда их видели под деревьями возле трактира. Иногда они приходили в подземелье задолго до других братьев. Они заметно выделялись ростом даже среди остальных членов ордена.
Расспрашивать друг о друге было запрещено. Разговаривать с остальными во время совершения магического обряда и после него — тоже. Молодые люди были приняты в орден по рекомендации того малого, который поплатился жизнью за свою болтливость. После его смерти они оказались в ловушке. У них не было возможности порвать с орденом. Время от времени они замечали испытующие взгляды братьев…
Но с другой стороны здесь было столько занятного! Их с детства влекло к себе все таинственное, теперь же они были причастны к тайнам, о коих и не помышляли. Подавив страх, они следили за ходом магической службы, хотя от происходящего у них мороз продирал по коже.
Пастор, который стоял по другую сторону колодца, читал заклинания на неведомом им языке. Древние, языческие, гортанные. Юноши знали, что этим языком написаны и недавно обнаруженные древние письмена. Считалось, что на нем говорили болотные жители. После заклинаний из колодца начали подниматься клубы пара. Это юноши наблюдали уже не раз и потому не испугались. Но голос, который звучал из колодца, всегда вызывал у них озноб ужаса. Они невольно подались друг к другу. И тут же из-под капюшона одного из троих таинственных незнакомцев сверкнули змеиные глаза.
Юноши знали, что за ними наблюдают денно и нощно. Им не доверяли.
Пастор начал беседовать с голосом, идущим из глубины, сам он был почти не виден из-за клубов пара. Подземный голос был низкий и гулкий, он выговаривал слова преувеличенно четко.
Когда разговор окончился, пастор обратился к братьям по ордену. Постепенно пар рассеивался и пастора становилось видно все лучше.
— Наши друзья хотят жертвы, — сказал он. — В следующее новолуние мы должны доказать им свою преданность.
— Чего они хотят? — спросил один из присутствующих.
— Крови, — холодно ответил пастор. — Но на этот раз человеческой.
— Они… они хотят, чтобы мы принесли им самую великую жертву?
— Нет. Для той крови время еще не пришло. Сейчас им нужна молодая кровь. Кровь девственницы.
Один из юношей испугался, другому вдруг захотелось смеяться, и он начал кашлять, чтобы подавить смех. Все строго посмотрели в его сторону. На этот раз обошлось, хотя он и подвергал себя страшному риску. Все здесь казалось ему преувеличенно театральным. Впрочем, он знал, что тут не шутили. О некоторых жертвоприношениях ему хотелось бы забыть…
Но смеялся он недолго. Вскоре его охватил страх, этот страх вместе с холодом, источаемым каменными стенами, сковал все его существо. Ему стало трудно дышать. Действо продолжалось, в нем было много зловещего. Юноша помертвел, когда из глубины шахты зазвучала протяжная языческая песнь.
А наверху в зале продолжались танцы и веселье. Его Величество развлекал своих гостей музыкой и балетом. Записки о тайных свиданиях летали между дамами и кавалерам, которые, конечно, состояли в браке и свидания назначали отнюдь не своим мужьям или женам. Двор развлекался, забыв о бренности жизни.
3
— Это еще как сказать. Сами поборники верят в болотных жителей, ходят слухи, что они даже поддерживают связь с этими таинственными потусторонними существами. Все это, безусловно, сказки, но, похоже, поборники настроены весьма решительно.
— И что же они собираются предпринять?
— Свергнуть короля. Принести его в жертву, устроить грандиозное жертвоприношение. А потом предоставить дворец в распоряжение болотных жителей и возвести их короля на престол.
— Какая ересь!
— Все это не так безобидно, как кажется. Конечно, их вера в болотных жителей — химера, никаких болотных жителей не существует, зато угроза Его Величеству существует, и вполне реальная. Эти фанатики ни перед чем не остановятся.
— И много их?
— Этого мы не знаем.
— Но ведь дворец хорошо охраняется!
Лицо коменданта стало каменным. Он посмотрел в окно на три длинные тени…
— Ходят тревожные слухи, будто их люди есть и во дворце. Среди придворных, и даже среди королевской личной охраны.
— Господи, спаси и помилуй! — прошептал доктор. — Невероятно!
— Узнать бы только, где они проводят свои встречи! — мечтательно сказал комендант. — Мы бы тогда разом всех накрыли! Брать их поодиночке бессмысленно. Они плодятся, как комары летом.
— И все-таки мне кажется, что все это пустая болтовня. Ни один тайный орден не допустил бы, чтобы о нем ходило столько слухов.
Комендант бесстрастно посмотрел на доктора.
— Мы, кстати, знаем, кто положил начало этим разговорам, — сказал он. — Один юноша, весьма недалекий, искатель приключений. На другой день, после того как новость о существовании поборников была у всех на устах, его нашли мертвым. Он висел вниз головой, как забитый баран. Кровь из него была выпущена.
Доктор заметно вздрогнул.
— И все-таки, что-то тут не так. Если уж им так нужны болотные жители, они стали бы искать их на болотах или на вересковых пустошах. Но только не в городах! В городах люди слишком трезвы и не верят древним преданиям.
— Копенгаген не всегда был городом, — тихо проговорил комендант.
— Ты хочешь сказать? — Доктор опять вздрогнул.
— Говорят, они готовы спуститься под землю. Как раз под город, где обитают болотные жители. По слухам, они поддерживают постоянную связь с этими существами.
— У меня есть родственница в Норвегии. Она говорит, что все эти подземные жители и хюльдры настроены весьма миролюбиво.
— Это верно, наши эльфы тоже, если, конечно, их не обижают. Чего нельзя сказать о болотных жителях. Те просто исходят злобой.
— Ты в них веришь? — быстро спросил доктор.
— Не говори глупостей! Я тебе рассказываю, какая у них репутация, это еще не значит, что я в них верю. А вот в поборников истинной власти я верю. Поборники, с их оккультными ритуалами, их поклонением злу, их верой в связь со злобными болотными жителями, очень опасны. Опасны, как любые фанатики.
— Тебе известно что-нибудь еще об их кровавых жертвоприношениях, кроме того зарезанного юноши?
— Ничего определенного. Насколько мне известно, во время таких обрядов они приносят в жертву главным образом петухов и других мелких животных, но кто знает… У нас в Копенгагене исчезали маленькие дети, впрочем, взрослые люди тоже, и никто не может сказать, куда они подевались. Возможно, у этих таинственных исчезновений есть вполне естественные объяснения.
— Значит, они хотят свергнуть короля? Вот негодяи! Мне даже захотелось пойти и взглянуть на этих мерзавцев.
— Ничего не выйдет. Они никому из дворца не позволяют приблизиться к себе.
— Ты только взгляни, какого они роста! Как думаешь, откуда такие взялись?
На лице у коменданта появилось странное выражение.
— Нам представляется, что болотные жители должны быть маленькими, неуклюжими существами, живущими в подземных норах, так? — спросил он.
— Да, но там-то стоят стражи.
— Сразу видно, что ты слышал мало преданий о болотных жителях. А предания гласят, что все болотные жители — это люди исполинского роста — как мужчины, так и женщины.
Доктор уставился на него с открытым ртом. Потом перевел взгляд на площадь.
Три темные тени исчезли. Слились с темнотой под деревьями и растворились в ней.
Во дворце было шумно и весело.
Но под дворцом происходило нечто совсем иное.
Доктор и комендант были правы. Те трое, что стояли на другом конце площади, исчезли. Однако они не растворились во мраке.
Хозяин маленького трактира кивнул им, когда они показались в дверях, как кивал сегодня уже многим своим посетителям. Захмелевшие от пива гости не обратили внимания на вновь пришедших, которые быстро скрылись за драпировкой в темном углу. Гости решили, что там есть отдельное помещение, предназначенное только для благородных господ.
Но за драпировкой не было ничего, кроме двери и лестницы, ведущей в подвал. Привычным шагом пришедшие начали спускаться. Внизу чадила жировая лампа. Они открыли еще одну дверь, спустились по другой лестнице и вошли в подземный ход, стены которого были выложены камнем.
Каменная кладка была очень старая. Кое-где висели тусклые фонари, расстояние между ними было такое большое, что их света хватало только на то, чтобы указать нужное направление. Вдоль стен бегали мыши.
В подземном ходе было сыро. Он был проложен подо рвом — или каналом, как называли его некоторые, — окружавшим дворец. Потом стены стали суше, теперь их покрывал зеленоватый мох. С трудом, открыв тяжелую каменную дверь, таинственные незнакомцы оказались в помещении со сводчатым потолком. Помещение было настолько древнее, что камни были наполовину съедены временем.
В праздничном зале веселились, ни о чем, не подозревая, однако кое-кто незаметно покинул танцы и нашел дверь, ведущую в подвал. Число телохранителей чуть сократилось, однако до того незначительно, что комендант ничего не заметил.
Люди, покинувшие королевский праздник, добрались до мрачного помещения, которым никто никогда не пользовался. Там они сдвинули с места несколько тяжелых половых досок, под которыми оказалась каменная плита с железным кольцом. Когда плиту подняли, в нос ударил сырой запах древности. По стертым ступеням они спустились в таинственное подземелье. Старый королевский дворец был построен на развалинах древнего монастыря. Люди, покинувшие бал, находились сейчас под этим монастырем, здесь они встретились с теми тремя, которые пришли сюда через подземный ход. В давние времена монахи проложили этот ход подо рвом, чтобы быстро и незаметно попадать в соседний женский монастырь.
Копенгагенцы давно об этом забыли. Поборники истинной власти обнаружили эти подземелья по чистой случайности. Позже, когда королевский дворец был перестроен, подземелье оказалось отрезанным от дворца, но во времена Кристиана V оно внезапно стало представлять собой угрозу королевской власти.
На всех собравшихся в священном подземелье были коричневые монашеские сутаны с капюшонами. Слово «священный», возможно, и звучит богохульством по отношению к происходящему, но все пришедшие сюда считали себя участниками священнодействия.
Помещение было небольшое. Повсюду горели сальные свечи, их зажгли не только ради света, но и ради того, чтобы они хоть немного согрели это сырое, холодное подземелье. Посреди земляного пола была сложена невысокая каменная стена, такими стенами обычно обносят колодцы. И колодец здесь действительно был, но пустой, без воды, из него глубоко под землю уходила шахта.
Присутствовавших было тринадцать. Именно тринадцать человек могли образовать магический круг. Все, как один, отличались высоким ростом. Женщин среди них не было, да и вряд ли в XVII веке в Дании можно было найти таких высоких женщин. Лица скрывались под опущенными капюшонами.
Двенадцать человек полукругом обступили колодец. Тринадцатый стоял лицом к ним по другую сторону колодца. Вот он воздел руки.
Если б лица этих людей не были скрыты, то было бы видно, что на них застыло жестокое, злое, холодное выражение. Эти лица могли бы внушить ужас. Молодые люди, которых привела в этот орден жажда приключений и тяга к таинственному, особенно страшились этой минуты. Они смутно представляли себе смысл вершившихся здесь обрядов. Но отступать было поздно. Они слишком хорошо знали, какая участь постигла того, кто не сумел держать язык за зубами. Желание выйти из ордена сочли бы изменой, а с изменниками поступили бы согласно жестокому уставу.
Юноши попали сюда случайно, но уже не смели в этом признаться. Они смертельно боялись всех членов ордена. Эти суровые мужи не были особенно кровожадны, но интересы ордена были для них превыше всего. Они были всесильны! Они владели магией и проникали в тайны, которые для других оставались за семью печатями. Юноши не верили в существование болотных жителей, но при мысли о некоторых членах ордена их охватывало смятение. Кто они, обыкновенные люди или…
Больше всего их пугали те три великана, которые явились на встречу через подземный ход. Они никогда не открывали своих лиц, лишь порой на мгновение можно было увидеть их скулы, подернутые мертвенные бледностью, холодные змеиные глаза. Где они жили, откуда приходили сюда? Каждый раз они появлялись в подземелье неожиданно. Иногда их видели под деревьями возле трактира. Иногда они приходили в подземелье задолго до других братьев. Они заметно выделялись ростом даже среди остальных членов ордена.
Расспрашивать друг о друге было запрещено. Разговаривать с остальными во время совершения магического обряда и после него — тоже. Молодые люди были приняты в орден по рекомендации того малого, который поплатился жизнью за свою болтливость. После его смерти они оказались в ловушке. У них не было возможности порвать с орденом. Время от времени они замечали испытующие взгляды братьев…
Но с другой стороны здесь было столько занятного! Их с детства влекло к себе все таинственное, теперь же они были причастны к тайнам, о коих и не помышляли. Подавив страх, они следили за ходом магической службы, хотя от происходящего у них мороз продирал по коже.
Пастор, который стоял по другую сторону колодца, читал заклинания на неведомом им языке. Древние, языческие, гортанные. Юноши знали, что этим языком написаны и недавно обнаруженные древние письмена. Считалось, что на нем говорили болотные жители. После заклинаний из колодца начали подниматься клубы пара. Это юноши наблюдали уже не раз и потому не испугались. Но голос, который звучал из колодца, всегда вызывал у них озноб ужаса. Они невольно подались друг к другу. И тут же из-под капюшона одного из троих таинственных незнакомцев сверкнули змеиные глаза.
Юноши знали, что за ними наблюдают денно и нощно. Им не доверяли.
Пастор начал беседовать с голосом, идущим из глубины, сам он был почти не виден из-за клубов пара. Подземный голос был низкий и гулкий, он выговаривал слова преувеличенно четко.
Когда разговор окончился, пастор обратился к братьям по ордену. Постепенно пар рассеивался и пастора становилось видно все лучше.
— Наши друзья хотят жертвы, — сказал он. — В следующее новолуние мы должны доказать им свою преданность.
— Чего они хотят? — спросил один из присутствующих.
— Крови, — холодно ответил пастор. — Но на этот раз человеческой.
— Они… они хотят, чтобы мы принесли им самую великую жертву?
— Нет. Для той крови время еще не пришло. Сейчас им нужна молодая кровь. Кровь девственницы.
Один из юношей испугался, другому вдруг захотелось смеяться, и он начал кашлять, чтобы подавить смех. Все строго посмотрели в его сторону. На этот раз обошлось, хотя он и подвергал себя страшному риску. Все здесь казалось ему преувеличенно театральным. Впрочем, он знал, что тут не шутили. О некоторых жертвоприношениях ему хотелось бы забыть…
Но смеялся он недолго. Вскоре его охватил страх, этот страх вместе с холодом, источаемым каменными стенами, сковал все его существо. Ему стало трудно дышать. Действо продолжалось, в нем было много зловещего. Юноша помертвел, когда из глубины шахты зазвучала протяжная языческая песнь.
А наверху в зале продолжались танцы и веселье. Его Величество развлекал своих гостей музыкой и балетом. Записки о тайных свиданиях летали между дамами и кавалерам, которые, конечно, состояли в браке и свидания назначали отнюдь не своим мужьям или женам. Двор развлекался, забыв о бренности жизни.
3
Марина тщетно пыталась забыть то, что ей довелось пережить в оружейной палате.
Она открыла глаза и прислушалась. Все тихо, никто не подкрадывается к ее двери. Наверняка граф Рюккельберг танцует сейчас на балу. О Господи, пусть он пробудет там весь вечер, всю ночь! Не разрешай ему подняться сюда наверх!
Оружейная палата…. Кажется, это случилось неделю назад. Или чуть больше…
— Там темно, я все равно ничего не увижу, — прошептала она.
— Тс-с, подожди, все, что нужно, ты увидишь, — возразил ей граф Рюккельберг. Звякнуло оружие. — Осторожней! — шикнул на нее граф.
— Дядя Поуль… Давайте вернемся. Ведь меня ищут.
Он остановился. Она ощущала исходящий от него жар, под шелковым жилетом колыхалось рыхлое тело. От страха и отвращения Марина чуть не задохнулась.
— Подожди, — прошептал он взволнованно и нетерпеливо, и Марина услыхала, что он возится со своей одеждой. Он снова шумно и тяжело задышал.
Марине не хотелось думать об этом, она вся дрожала, у нее потекли слезы, но неотвязные воспоминания были сильнее ее воли. Он схватил ее руку.
— Потрогай, — срывающимся голосом прошептал он и дрожащими потными руками потянул к себе ее руку.
Марина была вынуждена обхватить что-то круглое, горячее, пульсирующее, она ничего не понимала и попыталась освободиться, но граф, словно в отчаянии вцепился в нее.
— Вот что значит настоящий мужчина, — хрипло проговорил он. — Чувствуешь? Чувствуешь, какая в нем сила?
Марина чувствовала, что ее вот-вот вырвет, она застонала и попыталась освободиться, но рука графа держала ее руку и заставляла двигаться так, как ему хотелось. Дыхание с хрипом вырывалось у него из груди, она подумала, что он умирает. Наконец ей удалось вырваться, и она бросилась к дверям, за спиной у нее раздался разочарованный крик, но граф не последовал за ней, он не мог двинуться с места и только шумно дышал. Она была уже в коридоре.
В тот вечер она не осмелилась лечь. Так и сидела на подоконнике, пока не заснула. Однако никому ни о чем не сказала: граф предупредил Марину, что ее мать совершила ужасный проступок. Если король о нем узнает, матери отрубят голову. Но он, добрый дядя Поуль, никому не расскажет об этом, если Марина будет умницей. Как могла она после этого рассказать кому-нибудь о том, что случилось в оружейной палате?
На другой вечер граф не приходил к Марине. Она умоляла мать разрешить ей спать у нее в спальне, но это могло разгневать отца и Хильдегард пришлось ответить Марине отказом. Отец уже несколько раз бил Марину, и Хильдегард была не в силах пережить эти побои еще раз.
Но оружейная палата оказалась только началом. Через несколько вечеров граф снова явился к Марине.
— Нет! Нет! — в отчаянии закричала она.
— Тс-с-с, девчонка! Хочешь, чтобы палач пришел и увел твою мать? — прошептал граф. — Но я умею молчать. Не бойся, ничего с тобой не случится, только лежи тихо.
— Я хочу к маме.
— Она спит. Весь дворец спит. Лежи спокойно, это не страшно. Я только немного поглажу тебя.
Все человечество словно отвернулось от Марины, она дрожала от ужаса, не смея пошевелиться, а граф сунул руку под одеяло и стал щупать ее грудь, при этом он сладострастно сопел.
— Пожалуйста, не надо, — молила Марина.
— Хорошо, хорошо, если тебе это не нравится, — сказал он сладким голосом. — Желание моей маленькой куколки — для меня закон.
И его жирные пальцы скользнули вниз по ее телу к самому сокровенному месту! Марина громко закричала от унижения и страха. Тогда он ударил ее по руке и ушел.
Это воспоминание было таким мучительным, что Марина зажала уши руками, пытаясь отогнать его. Но это было выше ее сил.
Хильдегард очнулась от гула голосов, вокруг нее толпились люди. Они с трудом сдерживали любопытство… Где она, что с ней случилось?
— Она умерла, — сказал кто-то в задних рядах. Эти слова, как ножом, резанули Хильдегард по сердцу.
Говорившему ответил мягкий мужской голос:
— Пожалуйста, не говорите при больной о том, чего не понимаете!
Хильдегард так понравился этот голос, что слезы, вызванные жестокими словами, превратились в слезы благодарности.
Несколько сильных рук подняли ее. Она пыталась помешать им, сказать, что у нее задерется юбка, и она будет выглядеть смешно. Однако произнести этого не смогла. Итак, то, чего она боялась больше всего, случилось — она упала в обморок на глазах у всех.
— Где ее муж, где герцог Йохум? — крикнул кто-то, и Хильдегард узнала голос королевы.
— Удалился куда-то с фрекен Лотти, — холодно произнес женский голос.
— Неужели вы не видите, что она уже очнулась? К чему такая жестокость? — сделал замечание мужской голос, уже ставший для Хильдегард дорогим.
— Я не намерена выслушивать замечания от какого-то телохранителя! — возразил все тот же недобрый женский голос.
Телохранитель? Так это он!
Хильдегард больше не волновали язвительные замечания придворных дам. Она и прежде никогда не рассчитывала на их сочувствие. Главное, что Тристан был рядом.
Ее положили на диван. Здесь было спокойно и прохладно. Лакеи принесли носилки.
— Отнесите герцогиню в ее комнату! — приказала королева. — Нет, нет, только не через зал. Вы что, совсем ничего не понимаете?
Путь оказался не близким. Носилки покачивались. Хильдегард была не в силах открыть глаза.
Кто-то неотступно шел рядом с носилками. Надежный, внушающий чувство покоя. Тяжелые, твердые шаги, поскрипывание сапог.
— Боже, какой стыд…
— О чем Вы говорите, герцогиня!
Хильдегард знала, что усталость и горькая безнадежность давно въелись в ее черты. В уголках глаз стояли слезы. Ей удалось поднять руку и прикрыть ею свое обезображенное лицо, к которому она так и не привыкла. Из груди у нее вырвался тяжелый стон. Это произошло помимо ее воли, у нее не было сил удержать его.
Добрая рука на мгновение прикоснулась к ее плечу. Хильдегард хотелось взять эту руку в свои, и человек, идущий рядом, словно прочитал ее мысли. Хильдегард крепко сжала его руку.
— Не уходите от меня, — прошептала она, стыдясь собственной слабости, но она уже не владела собой. — Пожалуйста, останьтесь со мной! Я вас не знаю, даже не знаю, как вы выглядите, но у вас доброе сердце. Здесь это большая редкость.
Он помолчал.
— Вы меня видели, — медленно сказал он. — Вы меня видели в бальном зале.
— Вы телохранитель? — неуверенно спросила она.
— Да. Я маркграф Тристан Паладин, и я к вашим услугам, герцогиня.
— Спасибо за помощь, маркграф!
Посторонним было бы трудно понять, в чем состояла эта помощь, но герцогиня и маркграф понимали, о чем идет речь.
Маркграф! Это хорошо, думала Хильдегард. Это значит, что он настоящий дворянин.
Сквозняк прекратился. Они пришли в ее покои. Лакеи положили герцогиню на кровать и позвали камеристку.
— Ну вот, опять, — сказала камеристка, не знавшая, что Хильдегард уже в сознании. — Она только и делает, что падает в обмороки!
Тристан не был резок, но даже если бы он кричал, его замечание не могло бы поразить камеристку больше.
— Ты не смеешь говорить о герцогине «она», герцогиня для тебя Ее Высочество или Ее Милость. И твой презрительный тон здесь неуместен. Герцогиня тяжело больна. Кто еще, кроме тебя, прислуживает ей?
Хильдегард слышала, как камеристка ахнула при виде красивого телохранителя. Его укор возымел на нее сильное действие…
— Нас двое, — ответила камеристка так подобострастно, как никогда не говорила с Хильдегард. — Я сделаю для Ее Высочества все, что нужно.
— Этого не требуется, — сказал благородный спаситель. — Вы будете находиться в соседней комнате, но дверь пусть останется открытой, не хватает, чтобы злые языки потом перемывали герцогине кости. Я сам подежурю у Ее Высочества этот вечер.
О, счастье, думала Хильдегард. Какое счастье! Его немного старомодная и вычурная манера говорить тронула ее. Она как будто перенеслась в рыцарские времена.
Камеристка вышла, показав Тристану все, что могло понадобиться для ухода за герцогиней.
Заботливые руки укутали Хильдегард одеялом. Приподняли голову, поднесли чашу с питьем.
— Вы слишком добры, маркграф Паладин, — прошептала Хильдегард. — Мне так стыдно, что я упала в обморок там в зале…
— Не думайте об этом, — успокоил ее Тристан, его голос звучал, как музыка. — Что говорит доктор о ваших обмороках?
— Он не знает, отчего они случаются. Говорит только, что у меня больная кровь. Но кровопускания не помогают, скорее, наоборот, я слабею от них еще больше. Вообще-то, я совсем не такая толстая… — быстро прибавила она. — Это все отеки…
— Понимаю. Любопытно… — Тристан замолчал.
— Что любопытно, маркграф?
— Нет, ничего. Я так мало вас знаю.
Хильдегард почувствовала, что постепенно к ней возвращаются силы.
— Я тоже ничего не знаю о вас, маркграф. Ее Величество королева сказала, что вы потеряли всех близких.
— Тех близких, кто жил в Дании. У меня есть еще сестра, она с семьей живет в Сконе. Одна моя кузина живет в Швеции, она отличается странным характером, но большая часть моей родни живет в Норвегии. Мы все принадлежим к роду Людей Льда, я сейчас подумал как раз о них…
Наконец Хильдегард смогла открыть глаза. Тристан Паладин сидел на стуле, поодаль от кровати, как того требовало приличие, однако и на таком расстоянии он мог уловить любое ее движение. Вблизи он был еще привлекательней. Изящный, однако, не женоподобный, тонкие черты лица, грустная улыбка. Впрочем, лицо у Тристана было вполне мужественное, но не грубое. Густые, вьющиеся волосы были, безусловно, его собственные, хотя кругом все мужчины носили пышные парики. Темные глаза были прекрасны.
— Что вы хотели сказать о ваших родных в Норвегии?
Их прервал герцог, вошедший в соседнюю комнату. Тристан тут же встал.
Но герцог не спешил в спальню жены.
— Я вижу, крошка, ты здесь скучаешь? — сказал он камеристке. — Что за глупости я слышал, будто моей жене на балу стало дурно?
— Но это так.
— Значит, правда, — проворчал герцог. — Вечно она оскандалится. Ни перед чем не остановится, лишь бы выставить меня на посмешище. А почему ты не у нее в комнате?
Камеристка что-то ответила ему, понизив голос.
— Что? С ней там какой-то телохранитель? Этого еще не хватало… Кто он?
Камеристка что-то сказала.
— Ах, этот! — захохотал граф. — Пусть возится с моей женой, сколько хочет. Всем известно, что он давным-давно потерял мужскую силу и не в состоянии испортить ничью репутацию. Передай герцогине, что я у себя!
Раздался звук удаляющихся шагов. Хлопнула дверь. Тристан Паладин побледнел.
— Прошу прощения за своего мужа, — смущенно сказала Хильдегард. — Он выпил сегодня лишнего.
Тристан молчал.
— Значит, в его нелепом замечании есть доля правды? — осторожно спросила Хильдегард через некоторое время.
Тристан взял себя в руки и глубоко вздохнул:
— Да, увы. Но я не понимаю, каким образом… Доктор, который лечил меня в тот раз, не мог ничего сказать. Досадно…
— Досадно, что при дворе судачат об этом? Я вас понимаю, маркграф. Это… это результат ранения?
Немного поколебавшись, Тристан утвердительно кивнул.
— Не принимайте близко к сердцу глупую болтовню, — сказала Хильдегард, уже оправившаяся после обморока. — Напротив, из-за этого вы кажетесь более таинственным и неотразимым. Многим женщинам, наверное, хотелось бы проверить, достаточно ли они привлекательны, чтобы помочь вам справиться с этим недугом.
— Вы слишком добры ко мне, — улыбнулся Тристан. — Но мы говорили не о моих недугах.
— Вы правы, вы начали рассказывать о своих норвежских родственниках.
— Дело в том, что мы принадлежим к необычному роду. Что касается меня, я самый обыкновенный человек и не обладаю какими-либо сверхъестественными способностями, но некоторые из моих родных… В это трудно поверить, но в моем роду многие умеют творить чудеса и знают искусство врачевания. — Хильдегард вся подалась вперед, глаза у нее загорелись. — Нет, нет, я не хотел бы подавать вам напрасные надежды, — сказал Тристан. — Те, кто владеют этим даром, живут в Норвегии. Виллему, моя кузина, которая живет в Швеции, не умеет врачевать, одному Богу известно, каким даром она обладает. Но у меня есть родственник, вот он настоящий целитель…
— Ради Бога, выпишите его сюда!
— Думаю, это невозможно, но мне пришло в голову другое…
— Что же? — Нетерпение Хильдегард почти пугало Тристана.
— Я многому научился у своих родных, когда жил у них в Норвегии. И помню все, что они рассказывали о целебных травах.
Хильдегард схватила его за руку, такое волнение вряд ли шло ей на пользу.
— Травы? Пожалуйста, маркграф, вспомните все, что вы знали! Найдите эти травы! Я прошу вас не ради себя, собственная жизнь слишком тяготит меня, чтобы я за нее цеплялась. Но у меня есть дочь, которой я не могла уделять должного внимания, и это меня мучает. Мне бы хотелось позаботиться о ней, сделать все, что в моих силах, хотя бы теперь. Вы меня понимаете?
Она открыла глаза и прислушалась. Все тихо, никто не подкрадывается к ее двери. Наверняка граф Рюккельберг танцует сейчас на балу. О Господи, пусть он пробудет там весь вечер, всю ночь! Не разрешай ему подняться сюда наверх!
Оружейная палата…. Кажется, это случилось неделю назад. Или чуть больше…
— Там темно, я все равно ничего не увижу, — прошептала она.
— Тс-с, подожди, все, что нужно, ты увидишь, — возразил ей граф Рюккельберг. Звякнуло оружие. — Осторожней! — шикнул на нее граф.
— Дядя Поуль… Давайте вернемся. Ведь меня ищут.
Он остановился. Она ощущала исходящий от него жар, под шелковым жилетом колыхалось рыхлое тело. От страха и отвращения Марина чуть не задохнулась.
— Подожди, — прошептал он взволнованно и нетерпеливо, и Марина услыхала, что он возится со своей одеждой. Он снова шумно и тяжело задышал.
Марине не хотелось думать об этом, она вся дрожала, у нее потекли слезы, но неотвязные воспоминания были сильнее ее воли. Он схватил ее руку.
— Потрогай, — срывающимся голосом прошептал он и дрожащими потными руками потянул к себе ее руку.
Марина была вынуждена обхватить что-то круглое, горячее, пульсирующее, она ничего не понимала и попыталась освободиться, но граф, словно в отчаянии вцепился в нее.
— Вот что значит настоящий мужчина, — хрипло проговорил он. — Чувствуешь? Чувствуешь, какая в нем сила?
Марина чувствовала, что ее вот-вот вырвет, она застонала и попыталась освободиться, но рука графа держала ее руку и заставляла двигаться так, как ему хотелось. Дыхание с хрипом вырывалось у него из груди, она подумала, что он умирает. Наконец ей удалось вырваться, и она бросилась к дверям, за спиной у нее раздался разочарованный крик, но граф не последовал за ней, он не мог двинуться с места и только шумно дышал. Она была уже в коридоре.
В тот вечер она не осмелилась лечь. Так и сидела на подоконнике, пока не заснула. Однако никому ни о чем не сказала: граф предупредил Марину, что ее мать совершила ужасный проступок. Если король о нем узнает, матери отрубят голову. Но он, добрый дядя Поуль, никому не расскажет об этом, если Марина будет умницей. Как могла она после этого рассказать кому-нибудь о том, что случилось в оружейной палате?
На другой вечер граф не приходил к Марине. Она умоляла мать разрешить ей спать у нее в спальне, но это могло разгневать отца и Хильдегард пришлось ответить Марине отказом. Отец уже несколько раз бил Марину, и Хильдегард была не в силах пережить эти побои еще раз.
Но оружейная палата оказалась только началом. Через несколько вечеров граф снова явился к Марине.
— Нет! Нет! — в отчаянии закричала она.
— Тс-с-с, девчонка! Хочешь, чтобы палач пришел и увел твою мать? — прошептал граф. — Но я умею молчать. Не бойся, ничего с тобой не случится, только лежи тихо.
— Я хочу к маме.
— Она спит. Весь дворец спит. Лежи спокойно, это не страшно. Я только немного поглажу тебя.
Все человечество словно отвернулось от Марины, она дрожала от ужаса, не смея пошевелиться, а граф сунул руку под одеяло и стал щупать ее грудь, при этом он сладострастно сопел.
— Пожалуйста, не надо, — молила Марина.
— Хорошо, хорошо, если тебе это не нравится, — сказал он сладким голосом. — Желание моей маленькой куколки — для меня закон.
И его жирные пальцы скользнули вниз по ее телу к самому сокровенному месту! Марина громко закричала от унижения и страха. Тогда он ударил ее по руке и ушел.
Это воспоминание было таким мучительным, что Марина зажала уши руками, пытаясь отогнать его. Но это было выше ее сил.
Хильдегард очнулась от гула голосов, вокруг нее толпились люди. Они с трудом сдерживали любопытство… Где она, что с ней случилось?
— Она умерла, — сказал кто-то в задних рядах. Эти слова, как ножом, резанули Хильдегард по сердцу.
Говорившему ответил мягкий мужской голос:
— Пожалуйста, не говорите при больной о том, чего не понимаете!
Хильдегард так понравился этот голос, что слезы, вызванные жестокими словами, превратились в слезы благодарности.
Несколько сильных рук подняли ее. Она пыталась помешать им, сказать, что у нее задерется юбка, и она будет выглядеть смешно. Однако произнести этого не смогла. Итак, то, чего она боялась больше всего, случилось — она упала в обморок на глазах у всех.
— Где ее муж, где герцог Йохум? — крикнул кто-то, и Хильдегард узнала голос королевы.
— Удалился куда-то с фрекен Лотти, — холодно произнес женский голос.
— Неужели вы не видите, что она уже очнулась? К чему такая жестокость? — сделал замечание мужской голос, уже ставший для Хильдегард дорогим.
— Я не намерена выслушивать замечания от какого-то телохранителя! — возразил все тот же недобрый женский голос.
Телохранитель? Так это он!
Хильдегард больше не волновали язвительные замечания придворных дам. Она и прежде никогда не рассчитывала на их сочувствие. Главное, что Тристан был рядом.
Ее положили на диван. Здесь было спокойно и прохладно. Лакеи принесли носилки.
— Отнесите герцогиню в ее комнату! — приказала королева. — Нет, нет, только не через зал. Вы что, совсем ничего не понимаете?
Путь оказался не близким. Носилки покачивались. Хильдегард была не в силах открыть глаза.
Кто-то неотступно шел рядом с носилками. Надежный, внушающий чувство покоя. Тяжелые, твердые шаги, поскрипывание сапог.
— Боже, какой стыд…
— О чем Вы говорите, герцогиня!
Хильдегард знала, что усталость и горькая безнадежность давно въелись в ее черты. В уголках глаз стояли слезы. Ей удалось поднять руку и прикрыть ею свое обезображенное лицо, к которому она так и не привыкла. Из груди у нее вырвался тяжелый стон. Это произошло помимо ее воли, у нее не было сил удержать его.
Добрая рука на мгновение прикоснулась к ее плечу. Хильдегард хотелось взять эту руку в свои, и человек, идущий рядом, словно прочитал ее мысли. Хильдегард крепко сжала его руку.
— Не уходите от меня, — прошептала она, стыдясь собственной слабости, но она уже не владела собой. — Пожалуйста, останьтесь со мной! Я вас не знаю, даже не знаю, как вы выглядите, но у вас доброе сердце. Здесь это большая редкость.
Он помолчал.
— Вы меня видели, — медленно сказал он. — Вы меня видели в бальном зале.
— Вы телохранитель? — неуверенно спросила она.
— Да. Я маркграф Тристан Паладин, и я к вашим услугам, герцогиня.
— Спасибо за помощь, маркграф!
Посторонним было бы трудно понять, в чем состояла эта помощь, но герцогиня и маркграф понимали, о чем идет речь.
Маркграф! Это хорошо, думала Хильдегард. Это значит, что он настоящий дворянин.
Сквозняк прекратился. Они пришли в ее покои. Лакеи положили герцогиню на кровать и позвали камеристку.
— Ну вот, опять, — сказала камеристка, не знавшая, что Хильдегард уже в сознании. — Она только и делает, что падает в обмороки!
Тристан не был резок, но даже если бы он кричал, его замечание не могло бы поразить камеристку больше.
— Ты не смеешь говорить о герцогине «она», герцогиня для тебя Ее Высочество или Ее Милость. И твой презрительный тон здесь неуместен. Герцогиня тяжело больна. Кто еще, кроме тебя, прислуживает ей?
Хильдегард слышала, как камеристка ахнула при виде красивого телохранителя. Его укор возымел на нее сильное действие…
— Нас двое, — ответила камеристка так подобострастно, как никогда не говорила с Хильдегард. — Я сделаю для Ее Высочества все, что нужно.
— Этого не требуется, — сказал благородный спаситель. — Вы будете находиться в соседней комнате, но дверь пусть останется открытой, не хватает, чтобы злые языки потом перемывали герцогине кости. Я сам подежурю у Ее Высочества этот вечер.
О, счастье, думала Хильдегард. Какое счастье! Его немного старомодная и вычурная манера говорить тронула ее. Она как будто перенеслась в рыцарские времена.
Камеристка вышла, показав Тристану все, что могло понадобиться для ухода за герцогиней.
Заботливые руки укутали Хильдегард одеялом. Приподняли голову, поднесли чашу с питьем.
— Вы слишком добры, маркграф Паладин, — прошептала Хильдегард. — Мне так стыдно, что я упала в обморок там в зале…
— Не думайте об этом, — успокоил ее Тристан, его голос звучал, как музыка. — Что говорит доктор о ваших обмороках?
— Он не знает, отчего они случаются. Говорит только, что у меня больная кровь. Но кровопускания не помогают, скорее, наоборот, я слабею от них еще больше. Вообще-то, я совсем не такая толстая… — быстро прибавила она. — Это все отеки…
— Понимаю. Любопытно… — Тристан замолчал.
— Что любопытно, маркграф?
— Нет, ничего. Я так мало вас знаю.
Хильдегард почувствовала, что постепенно к ней возвращаются силы.
— Я тоже ничего не знаю о вас, маркграф. Ее Величество королева сказала, что вы потеряли всех близких.
— Тех близких, кто жил в Дании. У меня есть еще сестра, она с семьей живет в Сконе. Одна моя кузина живет в Швеции, она отличается странным характером, но большая часть моей родни живет в Норвегии. Мы все принадлежим к роду Людей Льда, я сейчас подумал как раз о них…
Наконец Хильдегард смогла открыть глаза. Тристан Паладин сидел на стуле, поодаль от кровати, как того требовало приличие, однако и на таком расстоянии он мог уловить любое ее движение. Вблизи он был еще привлекательней. Изящный, однако, не женоподобный, тонкие черты лица, грустная улыбка. Впрочем, лицо у Тристана было вполне мужественное, но не грубое. Густые, вьющиеся волосы были, безусловно, его собственные, хотя кругом все мужчины носили пышные парики. Темные глаза были прекрасны.
— Что вы хотели сказать о ваших родных в Норвегии?
Их прервал герцог, вошедший в соседнюю комнату. Тристан тут же встал.
Но герцог не спешил в спальню жены.
— Я вижу, крошка, ты здесь скучаешь? — сказал он камеристке. — Что за глупости я слышал, будто моей жене на балу стало дурно?
— Но это так.
— Значит, правда, — проворчал герцог. — Вечно она оскандалится. Ни перед чем не остановится, лишь бы выставить меня на посмешище. А почему ты не у нее в комнате?
Камеристка что-то ответила ему, понизив голос.
— Что? С ней там какой-то телохранитель? Этого еще не хватало… Кто он?
Камеристка что-то сказала.
— Ах, этот! — захохотал граф. — Пусть возится с моей женой, сколько хочет. Всем известно, что он давным-давно потерял мужскую силу и не в состоянии испортить ничью репутацию. Передай герцогине, что я у себя!
Раздался звук удаляющихся шагов. Хлопнула дверь. Тристан Паладин побледнел.
— Прошу прощения за своего мужа, — смущенно сказала Хильдегард. — Он выпил сегодня лишнего.
Тристан молчал.
— Значит, в его нелепом замечании есть доля правды? — осторожно спросила Хильдегард через некоторое время.
Тристан взял себя в руки и глубоко вздохнул:
— Да, увы. Но я не понимаю, каким образом… Доктор, который лечил меня в тот раз, не мог ничего сказать. Досадно…
— Досадно, что при дворе судачат об этом? Я вас понимаю, маркграф. Это… это результат ранения?
Немного поколебавшись, Тристан утвердительно кивнул.
— Не принимайте близко к сердцу глупую болтовню, — сказала Хильдегард, уже оправившаяся после обморока. — Напротив, из-за этого вы кажетесь более таинственным и неотразимым. Многим женщинам, наверное, хотелось бы проверить, достаточно ли они привлекательны, чтобы помочь вам справиться с этим недугом.
— Вы слишком добры ко мне, — улыбнулся Тристан. — Но мы говорили не о моих недугах.
— Вы правы, вы начали рассказывать о своих норвежских родственниках.
— Дело в том, что мы принадлежим к необычному роду. Что касается меня, я самый обыкновенный человек и не обладаю какими-либо сверхъестественными способностями, но некоторые из моих родных… В это трудно поверить, но в моем роду многие умеют творить чудеса и знают искусство врачевания. — Хильдегард вся подалась вперед, глаза у нее загорелись. — Нет, нет, я не хотел бы подавать вам напрасные надежды, — сказал Тристан. — Те, кто владеют этим даром, живут в Норвегии. Виллему, моя кузина, которая живет в Швеции, не умеет врачевать, одному Богу известно, каким даром она обладает. Но у меня есть родственник, вот он настоящий целитель…
— Ради Бога, выпишите его сюда!
— Думаю, это невозможно, но мне пришло в голову другое…
— Что же? — Нетерпение Хильдегард почти пугало Тристана.
— Я многому научился у своих родных, когда жил у них в Норвегии. И помню все, что они рассказывали о целебных травах.
Хильдегард схватила его за руку, такое волнение вряд ли шло ей на пользу.
— Травы? Пожалуйста, маркграф, вспомните все, что вы знали! Найдите эти травы! Я прошу вас не ради себя, собственная жизнь слишком тяготит меня, чтобы я за нее цеплялась. Но у меня есть дочь, которой я не могла уделять должного внимания, и это меня мучает. Мне бы хотелось позаботиться о ней, сделать все, что в моих силах, хотя бы теперь. Вы меня понимаете?