Страница:
— Нет уж, увольте, — с дрожью произнесла Ханне, а Ионатан заметно побледнел.
— С этого обычно начинают все, у кого нет никакого образования. Но если ты думаешь, что тебе с этим не справиться…
— Справлюсь, — тут же ответил Ионатан и сам пожалел об этом. Он готов был откусить себе язык, но дело было сделано. — Когда я смогу приступить к работе? — спросил он.
— Я все устрою и сообщу тебе, — пообещал Кристоффер. — Должен сказать, что я тоже буду чувствовать себя спокойнее, зная, что все трое моих внуков находятся вне сферы внимания Тенгеля Злого.
— И я тоже, — сказал Хеннинг. Остальные озабоченно посмотрели на него. Как-никак, ему было уже восемьдесят девять лет. И их злобный предок, наверняка, имел на него зуб.
Наверняка, он имел зуб и на Бенедикту, шестидесятивосьмилетнюю дочь Хеннинга. Одну из тех меченых, кто повернулся спиной к Тенгелю Первому.
3
— С этого обычно начинают все, у кого нет никакого образования. Но если ты думаешь, что тебе с этим не справиться…
— Справлюсь, — тут же ответил Ионатан и сам пожалел об этом. Он готов был откусить себе язык, но дело было сделано. — Когда я смогу приступить к работе? — спросил он.
— Я все устрою и сообщу тебе, — пообещал Кристоффер. — Должен сказать, что я тоже буду чувствовать себя спокойнее, зная, что все трое моих внуков находятся вне сферы внимания Тенгеля Злого.
— И я тоже, — сказал Хеннинг. Остальные озабоченно посмотрели на него. Как-никак, ему было уже восемьдесят девять лет. И их злобный предок, наверняка, имел на него зуб.
Наверняка, он имел зуб и на Бенедикту, шестидесятивосьмилетнюю дочь Хеннинга. Одну из тех меченых, кто повернулся спиной к Тенгелю Первому.
3
Девочки превосходно устроились у Кристы. Ей самой было всего лишь двадцать девять лет, и она еще не забыла, что значит быть ранимым подростком. Старший сын Абеля, Якоб, был уже женат и жил в другом месте. Следующий по порядку сын, Иосиф, тоже уехал, найдя себе работу в Осло. Остальные сыновья по-прежнему жили дома.
Йоаким и Давид были старше Мари и Карине, Арон же был ровесником Мари. Адам и Эфраим были старше Карине, но младше Мари. А маленький Натаниель, был намного младше своих сводных братьев.
Все братья, за исключением Эфраима, были очень дружны. Глубоко религиозная атмосфера, царившая в доме, очень удивила девочек, в особенности Мари, которая вначале была просто возмущена этим. Но Криста сумела сгладить конфликт, тем более что Абель не оказывал никакого давления на девочек.
Маленький Натаниель был изумительным мальчиком. И в то же время он внушал многим страх. Мари было просто не по себе от его проницательности, ей казалось, что он видит ее насквозь, и при нем она даже не осмеливалась заикаться о своих «мальчиках». (Несмотря на то, что она успела уже несколько раз заново влюбиться в новой школе).
Карине тоже боялась Натаниеля. «Этот мальчик все знает, — думала она. — Иначе его глаза не смотрели бы на меня с такой грустью и с таким участием. Почему, встречая мой взгляд, он всегда так торопливо, подбадривающе улыбается?»
Карине надеялась, что ей будет лучше в новой школе. Но человек не может убежать от самого себя. В перерывах между занятиями она болтала с другими девочками, но сердце ее было мертвым от стыда и отчаяния.
«Как чисты и невинны мои одноклассники, — виновато думала она. — Я же, опозоренная и оскверненная, не имею права находиться рядом с ними. Я самое омерзительное существо в мире, я — воплощение греха и грязи, я подобна Леди Макбет, которая не могла отмыть руки от преступной скверны. Никто не должен прикасаться ко мне, потому что я зараженная, омерзительная, ужасная, и все это написано у меня на лице!»
Сколько раз Карине хотелось умереть! Но она знала, что самоубийство ложится тяжким бременем на окружающих. Близкие ей люди до конца своих дней мучились бы вопросом, почему она это сделала. А рассказывать о случившемся она никому не хотела, испытывая безграничное чувство стыда.
Как и многие другие в подобной ситуации, она сваливала всю вину на себя. Читала себя достойной презрения, достойной того, чтобы ее забросали камнями. Одиночество ее стало еще более глубоким.
Мальчикам не нравилось женское прибавление в доме. Арон и Адам были в том возрасте, когда мальчишки презирают весь женский пол. Они не хотели даже говорить с Мари и Карине, и когда девочки слишком надоедали им, они просто уходили. Точно так же вели себя в свое время Якоб и Иосиф по отношению к Кристе, не желая, чтобы она заняла место их матери.
Но иногда Арон и Адам забывались и начинали играть и спорить с девочками, как с равными. Так что их презрение не было слишком уж глубоким и объяснялось возрастом.
Гораздо хуже обстояло дело с младшим сыном Абеля от первого брака, Эфраимом. Он был совершенно лишен чувства юмора и постоянно пребывал в плохом настроении. Он был невыносимым снобом, считавшим себя приближенным самого Господа. Он никогда не забывал о том, что является седьмым сыном седьмого сына (хотя на самом деле это было не так, потому что Йоаким был плодом случайной связи первой жены Абеля. Об этом знала только Криста, но никому не говорила ничего. Только она знала, что седьмым сыном седьмого сына является Натаниель.)
Криста беспокоилась за Карине. Что происходит с этой девочкой? Она знала, что Карине всегда была одинока, но в глазах девочки порой видна была какая-то безнадежная тоска. Тоска по обществу? Но почему же она постоянно избегала всякого общения? Криста часто пыталась расшевелить Карине, но та моментально замыкалась в себе. Играя с мальчиками, болтая с ними, она как бы отсутствовала.
«Мари не так закомплексована, — думала Криста. — Но и она тоже испытывает большую потребность в общении, и она тяжело переносит прохладное отношение со стороны младших братьев».
Криста решила поговорить со своими приемными сыновьями, Ароном и Адамом, но она признавалась самой себе, что боится этого. Оба мальчика находились в трудном переходном возрасте и были совершенно невосприимчивы к беседам со взрослыми.
С Эфраимом вообще не о чем было разговаривать. Он терпеть не мог свою мачеху-язычницу. Воспринимал ее только как рабыню, которая готовит ему пищу и заботится о нем. Она не заслуживала никакого внимания с его стороны.
Встречать такое отношение со стороны пятнадцатилетнего мальчика было просто невыносимо.
Криста была очень рада приезду девочек. Обе они охотно помогали ей по дому, и Криста вдруг обнаружила, что у нее появилось свободное время. Она не замедлила им воспользоваться. Разумеется, она ничего не знала о том, что Мари ведет опасную игру одновременно с Давидом и Иосифом, который ненадолго приехал домой. Давид и Мари перешептывались о чем-то, что подстегивало их интерес друг к другу, и нечто подобное она начала проделывать с Иосифом, только более открыто и смело. Никто пока еще не перешел запретной грани, но если бы ей позволили продолжать, кое-что незамедлительно бы произошло.
Так, во всяком случае, считала сама Мари. Жизнь казалась ей страшно увлекательной. При мысли о том, чего ей хотелось, у нее мороз бежал по спине.
Что же касается Карине, то она продолжала идти своими одинокими путями.
Криста поговорила об этом с мужем, Абель кивнул.
— Я сам вижу это. Карине нужно в кого-то влюбиться. В того, кто заставил бы ее забыть о себе самой и переключиться на других.
— Но наши мальчики еще слишком малы… — заметила Криста.
— Не только в этом дело, — ответил Абель, человек трезвомыслящий. — Почему бы не подарить ей собаку?
Криста задумалась.
— Это будет единственно правильным решением проблемы, — наконец сказала она. — Спасибо, Абель, за понимание!
— Но в таком случае собака будет принадлежать не мальчикам, а Карине.
— Да, но сначала нам нужно спросить об этом Ветле и Ханне. Им должна понравиться эта идея.
— Разумеется, — согласился Абель. — Позвони им сегодня же!
А тем временем Ионатан приступил к работе в больнице. Он быстро наловчился перевозить на каталке раненых и мертвых, научился приводить раненых в порядок перед операцией. Он научился также приводить в порядок мертвецов перед отправкой их на вскрытие или в похоронное бюро. Это была тяжелая работа, но он сжимал зубы и делал все как следует. Он получал за это деньги, и это было великолепно. Мысль о том, что он сам заработал их, укрепляла его уверенность в себе.
Так прошло несколько месяцев, и ему стали поручать все более и более ответственную работу. Ионатан справлялся со всем прекрасно, стараясь изо всех сил — и об этом сообщали его деду Кристофферу в Драммен.
Семья гордилась им.
Целый год прошел с тех пор, как Тенгель Злой бесследно исчез в Берлине. Странник постоянно находился там, день и ночь вел поиски, но нигде не мог обнаружить следов его устрашающего присутствия.
В Липовой аллее Хейке и другие предки Людей Льда стояли на страже; и там тоже не было заметно присутствия Тенгеля Злого. Конечно, они бывали время от времени в долине Людей Льда и там обнаруживали присутствие его духа, охраняющего котел с водой Зла. Но сам он при этом не присутствовал, и это удивляло всех. Они пришли к выводу, что его власть еще недостаточно сильна, что он просто отсиживается где-то. Но где?
В апреле 1940 года Норвегия была оккупирована немцами.
В это время Ионатан продолжал работать в больнице. Он втайне ненавидел захватчиков и охотно присоединился бы к группам сопротивления, о которых шептались повсюду. Но он не знал, как с ними связаться, а люди вынуждены были вести себя крайне осторожно, поскольку повсюду были осведомители. Кое-кто из больничного персонала открыто сотрудничал с немцами.
До Ионатана доходили слухи о том, что движение сопротивления было еще беспорядочным. Повсюду действовали небольшие группы без центрального руководства; эти группы не знали о существовании друг друга, активность их была стихийной. Нередко сопротивление носило пассивный характер: замедлялся ход работ, не отсылались письма, как следует не выполнялись приказы, и при этом все прикидывались перед немцами ничего не смыслящими дурачками. Захватчики чувствовали, что перед ними какая-то мягкая стена, не дающая им, однако, ходу.
Хуже всего норвежцам приходилось в первое время, когда люди не знали, на кого им можно положиться. Приходилось хорошенько все взвешивать, прежде чем довериться кому-то.
Ионатан, будучи молодым и отважным, не мог усидеть на месте. Это можно было назвать недомыслием, но он не знал, к кому присоединиться, как действовать, чтобы не навредить кому-либо. И его одинокие вылазки напоминали холостые выстрелы в воздух.
Так он встретил лето 1941 года — и тут с ним произошло на одной из улиц Осло нечто такое, что резко изменило его жизнь.
Ионатан был теперь высоким и привлекательным молодым человеком Белокурый и голубоглазый, с правильными чертами лица, он был похож на своего отца Ветле, но имел более сильное телосложение. Его внешность могла послужить арийским идеалом для любого немецкого офицера.
В тот летний день он получил из дома новую одежду, сшитую мамой Ханне. Будучи француженкой и предпочитая яркие цвета, Ханне послала ему ярко-красную рубашку. Ионатану сразу же понравилась эта рубашка, он надел ее и решил покрасоваться перед девушками на Карл Йохан. У него еще не было постоянной подружки, ведь ему было всего лишь семнадцать лет, но он уже присматривался к девушкам. Его уже начинало тянуть к противоположному полу и нравилось, когда девушки проявляли к нему интерес. В дальнейшем это чувство становится более зрелым, и человеку надоедает любоваться собой в зеркале всеобщего восхищения, ему хочется сделать кого-то счастливым, он забывает о собственном «я» ради других.
Ионатан и понятия не имел о том, что немцы воспринимают красный цвет как своего рода провокацию. Впрочем, на улицах было не так уж много немцев.
Его остановила группа из четырех человек — двое немцев из СС и двое норвежских дружинников. Все четверо были навеселе. Остановиться ему приказали норвежцы. Они свирепо прорычали, чтобы он снял рубашку. И когда он отказался сделать это, они стали угрожать ему пистолетами. Ионатан не понимал, что ему нужно делать, видя краем глаза, что прохожие спешат прочь. Немцы сказали в его адрес что-то вроде: «эта большевистская свинья», но по сравнению с норвежскими дружинниками они были пассивными зрителями. Норвежцы же, явно желая понравиться немцам, сорвали с него новую, красивую рубашку, разорвав материю на куски.
А ведь мама Ханне потратила столько часов, чтобы сшить эту прекрасную рубашку! Ярость закипела в Ионатане, но, к счастью, он сумел обуздать себя. Они записали в блокнот его имя и адрес и приказали ему убираться восвояси. Бегом!
Большевистская свинья? Ни Ханне, ни Ионатан не связывали цвет этой рубашки с политикой!
Он стоял на улице, голый по пояс, чувствуя, что гнев в нем достигает опасных пределов. Он вовсе не собирался бежать, но он ни в коем случае не должен был набрасываться с кулаками на этих мерзких тварей, угрожавших ему пистолетом.
— Беги! — кричали они ему. — Живо беги! Они сделали два предупредительных выстрела в воздух.
Ионатан пошел прочь.
— Беги, живо! — командовали они, подталкивая его сзади.
Но Ионатан старался идти как можно спокойнее под дулом направленного на него пистолета. Его толкали в спину, бранили и ругали, но он продолжал идти. В конце концов немцы решили оставить его в покое. Норвежцы последовали за немцами в другую сторону. Ионатан смутно понимал, что норвежцы не прочь были и дальше преследовать его, но кто-то из немцев сказал что-то вроде «арийский» — и они ушли прочь.
По пути в больницу — голый по пояс, с разгоряченной головой — Ионатан думал о том, как ему следовало поступить. И он пришел к выводу, что не мог поступить иначе. Молчаливое сопротивление. Это было лучшее, что придумали норвежцы, зная о репрессивных мерах немцев. В стране распространялись новости из-за рубежа, никто не знал, каким образом, и было ясно, что в других оккупированных странах теперь гораздо хуже, чем в Норвегии. Движение сопротивления в Чехословакии, например, нередко вызывало репрессии немцев против невиновных. И теперь в стране правил совершенно жуткий государственный комиссар, настоящий монстр, по имени Гейдрих.
Ионатану вовсе не хотелось, чтобы его соотечественники страдали из-за его необдуманных поступков.
В больнице все были поражены его видом, и ему пришлось обо всем рассказать. Он говорил холодно и рассудочно, не придавая случившемуся политическую окраску. Ведь он знал, что среди больничного персонала есть доносчики.
Но на следующий день случилось то, о чем он давно мечтал: один из врачей вместе с завхозом позвали его, чтобы поговорить без свидетелей о военном положении.
Ответы Ионатана были осторожными, но ему приходилось все же отвечать на вопросы, потому что у него наконец-то спросили: согласен ли он стать членом маленькой группы сопротивления? Такие как он, им нужны, объяснили ему. Молодые, сильные, осторожные и рассудительные.
Юноша не был уверен в том, что ему очень уж присущи осторожность и рассудительность, лично он нередко упрекал самого себя в безрассудстве. Именно безрассудным назвал его отец, когда он похвастался тем, что собирается совершить какой-нибудь геройский подвиг в борьбе с немцами. Теперь же он сам и окружающие были очень довольны тем, как он вел себя на улице. И он охотно принял предложение вступить в группу сопротивления.
С этого началась деятельность Ионатана-борца. Она оказалась куда более трудной, чем он себе это представлял. В группе он встретил Руне, удивительного юношу, который впоследствии так много сделал для Ионатана и его одинокой сестры Карине.
Йоаким и Давид были старше Мари и Карине, Арон же был ровесником Мари. Адам и Эфраим были старше Карине, но младше Мари. А маленький Натаниель, был намного младше своих сводных братьев.
Все братья, за исключением Эфраима, были очень дружны. Глубоко религиозная атмосфера, царившая в доме, очень удивила девочек, в особенности Мари, которая вначале была просто возмущена этим. Но Криста сумела сгладить конфликт, тем более что Абель не оказывал никакого давления на девочек.
Маленький Натаниель был изумительным мальчиком. И в то же время он внушал многим страх. Мари было просто не по себе от его проницательности, ей казалось, что он видит ее насквозь, и при нем она даже не осмеливалась заикаться о своих «мальчиках». (Несмотря на то, что она успела уже несколько раз заново влюбиться в новой школе).
Карине тоже боялась Натаниеля. «Этот мальчик все знает, — думала она. — Иначе его глаза не смотрели бы на меня с такой грустью и с таким участием. Почему, встречая мой взгляд, он всегда так торопливо, подбадривающе улыбается?»
Карине надеялась, что ей будет лучше в новой школе. Но человек не может убежать от самого себя. В перерывах между занятиями она болтала с другими девочками, но сердце ее было мертвым от стыда и отчаяния.
«Как чисты и невинны мои одноклассники, — виновато думала она. — Я же, опозоренная и оскверненная, не имею права находиться рядом с ними. Я самое омерзительное существо в мире, я — воплощение греха и грязи, я подобна Леди Макбет, которая не могла отмыть руки от преступной скверны. Никто не должен прикасаться ко мне, потому что я зараженная, омерзительная, ужасная, и все это написано у меня на лице!»
Сколько раз Карине хотелось умереть! Но она знала, что самоубийство ложится тяжким бременем на окружающих. Близкие ей люди до конца своих дней мучились бы вопросом, почему она это сделала. А рассказывать о случившемся она никому не хотела, испытывая безграничное чувство стыда.
Как и многие другие в подобной ситуации, она сваливала всю вину на себя. Читала себя достойной презрения, достойной того, чтобы ее забросали камнями. Одиночество ее стало еще более глубоким.
Мальчикам не нравилось женское прибавление в доме. Арон и Адам были в том возрасте, когда мальчишки презирают весь женский пол. Они не хотели даже говорить с Мари и Карине, и когда девочки слишком надоедали им, они просто уходили. Точно так же вели себя в свое время Якоб и Иосиф по отношению к Кристе, не желая, чтобы она заняла место их матери.
Но иногда Арон и Адам забывались и начинали играть и спорить с девочками, как с равными. Так что их презрение не было слишком уж глубоким и объяснялось возрастом.
Гораздо хуже обстояло дело с младшим сыном Абеля от первого брака, Эфраимом. Он был совершенно лишен чувства юмора и постоянно пребывал в плохом настроении. Он был невыносимым снобом, считавшим себя приближенным самого Господа. Он никогда не забывал о том, что является седьмым сыном седьмого сына (хотя на самом деле это было не так, потому что Йоаким был плодом случайной связи первой жены Абеля. Об этом знала только Криста, но никому не говорила ничего. Только она знала, что седьмым сыном седьмого сына является Натаниель.)
Криста беспокоилась за Карине. Что происходит с этой девочкой? Она знала, что Карине всегда была одинока, но в глазах девочки порой видна была какая-то безнадежная тоска. Тоска по обществу? Но почему же она постоянно избегала всякого общения? Криста часто пыталась расшевелить Карине, но та моментально замыкалась в себе. Играя с мальчиками, болтая с ними, она как бы отсутствовала.
«Мари не так закомплексована, — думала Криста. — Но и она тоже испытывает большую потребность в общении, и она тяжело переносит прохладное отношение со стороны младших братьев».
Криста решила поговорить со своими приемными сыновьями, Ароном и Адамом, но она признавалась самой себе, что боится этого. Оба мальчика находились в трудном переходном возрасте и были совершенно невосприимчивы к беседам со взрослыми.
С Эфраимом вообще не о чем было разговаривать. Он терпеть не мог свою мачеху-язычницу. Воспринимал ее только как рабыню, которая готовит ему пищу и заботится о нем. Она не заслуживала никакого внимания с его стороны.
Встречать такое отношение со стороны пятнадцатилетнего мальчика было просто невыносимо.
Криста была очень рада приезду девочек. Обе они охотно помогали ей по дому, и Криста вдруг обнаружила, что у нее появилось свободное время. Она не замедлила им воспользоваться. Разумеется, она ничего не знала о том, что Мари ведет опасную игру одновременно с Давидом и Иосифом, который ненадолго приехал домой. Давид и Мари перешептывались о чем-то, что подстегивало их интерес друг к другу, и нечто подобное она начала проделывать с Иосифом, только более открыто и смело. Никто пока еще не перешел запретной грани, но если бы ей позволили продолжать, кое-что незамедлительно бы произошло.
Так, во всяком случае, считала сама Мари. Жизнь казалась ей страшно увлекательной. При мысли о том, чего ей хотелось, у нее мороз бежал по спине.
Что же касается Карине, то она продолжала идти своими одинокими путями.
Криста поговорила об этом с мужем, Абель кивнул.
— Я сам вижу это. Карине нужно в кого-то влюбиться. В того, кто заставил бы ее забыть о себе самой и переключиться на других.
— Но наши мальчики еще слишком малы… — заметила Криста.
— Не только в этом дело, — ответил Абель, человек трезвомыслящий. — Почему бы не подарить ей собаку?
Криста задумалась.
— Это будет единственно правильным решением проблемы, — наконец сказала она. — Спасибо, Абель, за понимание!
— Но в таком случае собака будет принадлежать не мальчикам, а Карине.
— Да, но сначала нам нужно спросить об этом Ветле и Ханне. Им должна понравиться эта идея.
— Разумеется, — согласился Абель. — Позвони им сегодня же!
А тем временем Ионатан приступил к работе в больнице. Он быстро наловчился перевозить на каталке раненых и мертвых, научился приводить раненых в порядок перед операцией. Он научился также приводить в порядок мертвецов перед отправкой их на вскрытие или в похоронное бюро. Это была тяжелая работа, но он сжимал зубы и делал все как следует. Он получал за это деньги, и это было великолепно. Мысль о том, что он сам заработал их, укрепляла его уверенность в себе.
Так прошло несколько месяцев, и ему стали поручать все более и более ответственную работу. Ионатан справлялся со всем прекрасно, стараясь изо всех сил — и об этом сообщали его деду Кристофферу в Драммен.
Семья гордилась им.
Целый год прошел с тех пор, как Тенгель Злой бесследно исчез в Берлине. Странник постоянно находился там, день и ночь вел поиски, но нигде не мог обнаружить следов его устрашающего присутствия.
В Липовой аллее Хейке и другие предки Людей Льда стояли на страже; и там тоже не было заметно присутствия Тенгеля Злого. Конечно, они бывали время от времени в долине Людей Льда и там обнаруживали присутствие его духа, охраняющего котел с водой Зла. Но сам он при этом не присутствовал, и это удивляло всех. Они пришли к выводу, что его власть еще недостаточно сильна, что он просто отсиживается где-то. Но где?
В апреле 1940 года Норвегия была оккупирована немцами.
В это время Ионатан продолжал работать в больнице. Он втайне ненавидел захватчиков и охотно присоединился бы к группам сопротивления, о которых шептались повсюду. Но он не знал, как с ними связаться, а люди вынуждены были вести себя крайне осторожно, поскольку повсюду были осведомители. Кое-кто из больничного персонала открыто сотрудничал с немцами.
До Ионатана доходили слухи о том, что движение сопротивления было еще беспорядочным. Повсюду действовали небольшие группы без центрального руководства; эти группы не знали о существовании друг друга, активность их была стихийной. Нередко сопротивление носило пассивный характер: замедлялся ход работ, не отсылались письма, как следует не выполнялись приказы, и при этом все прикидывались перед немцами ничего не смыслящими дурачками. Захватчики чувствовали, что перед ними какая-то мягкая стена, не дающая им, однако, ходу.
Хуже всего норвежцам приходилось в первое время, когда люди не знали, на кого им можно положиться. Приходилось хорошенько все взвешивать, прежде чем довериться кому-то.
Ионатан, будучи молодым и отважным, не мог усидеть на месте. Это можно было назвать недомыслием, но он не знал, к кому присоединиться, как действовать, чтобы не навредить кому-либо. И его одинокие вылазки напоминали холостые выстрелы в воздух.
Так он встретил лето 1941 года — и тут с ним произошло на одной из улиц Осло нечто такое, что резко изменило его жизнь.
Ионатан был теперь высоким и привлекательным молодым человеком Белокурый и голубоглазый, с правильными чертами лица, он был похож на своего отца Ветле, но имел более сильное телосложение. Его внешность могла послужить арийским идеалом для любого немецкого офицера.
В тот летний день он получил из дома новую одежду, сшитую мамой Ханне. Будучи француженкой и предпочитая яркие цвета, Ханне послала ему ярко-красную рубашку. Ионатану сразу же понравилась эта рубашка, он надел ее и решил покрасоваться перед девушками на Карл Йохан. У него еще не было постоянной подружки, ведь ему было всего лишь семнадцать лет, но он уже присматривался к девушкам. Его уже начинало тянуть к противоположному полу и нравилось, когда девушки проявляли к нему интерес. В дальнейшем это чувство становится более зрелым, и человеку надоедает любоваться собой в зеркале всеобщего восхищения, ему хочется сделать кого-то счастливым, он забывает о собственном «я» ради других.
Ионатан и понятия не имел о том, что немцы воспринимают красный цвет как своего рода провокацию. Впрочем, на улицах было не так уж много немцев.
Его остановила группа из четырех человек — двое немцев из СС и двое норвежских дружинников. Все четверо были навеселе. Остановиться ему приказали норвежцы. Они свирепо прорычали, чтобы он снял рубашку. И когда он отказался сделать это, они стали угрожать ему пистолетами. Ионатан не понимал, что ему нужно делать, видя краем глаза, что прохожие спешат прочь. Немцы сказали в его адрес что-то вроде: «эта большевистская свинья», но по сравнению с норвежскими дружинниками они были пассивными зрителями. Норвежцы же, явно желая понравиться немцам, сорвали с него новую, красивую рубашку, разорвав материю на куски.
А ведь мама Ханне потратила столько часов, чтобы сшить эту прекрасную рубашку! Ярость закипела в Ионатане, но, к счастью, он сумел обуздать себя. Они записали в блокнот его имя и адрес и приказали ему убираться восвояси. Бегом!
Большевистская свинья? Ни Ханне, ни Ионатан не связывали цвет этой рубашки с политикой!
Он стоял на улице, голый по пояс, чувствуя, что гнев в нем достигает опасных пределов. Он вовсе не собирался бежать, но он ни в коем случае не должен был набрасываться с кулаками на этих мерзких тварей, угрожавших ему пистолетом.
— Беги! — кричали они ему. — Живо беги! Они сделали два предупредительных выстрела в воздух.
Ионатан пошел прочь.
— Беги, живо! — командовали они, подталкивая его сзади.
Но Ионатан старался идти как можно спокойнее под дулом направленного на него пистолета. Его толкали в спину, бранили и ругали, но он продолжал идти. В конце концов немцы решили оставить его в покое. Норвежцы последовали за немцами в другую сторону. Ионатан смутно понимал, что норвежцы не прочь были и дальше преследовать его, но кто-то из немцев сказал что-то вроде «арийский» — и они ушли прочь.
По пути в больницу — голый по пояс, с разгоряченной головой — Ионатан думал о том, как ему следовало поступить. И он пришел к выводу, что не мог поступить иначе. Молчаливое сопротивление. Это было лучшее, что придумали норвежцы, зная о репрессивных мерах немцев. В стране распространялись новости из-за рубежа, никто не знал, каким образом, и было ясно, что в других оккупированных странах теперь гораздо хуже, чем в Норвегии. Движение сопротивления в Чехословакии, например, нередко вызывало репрессии немцев против невиновных. И теперь в стране правил совершенно жуткий государственный комиссар, настоящий монстр, по имени Гейдрих.
Ионатану вовсе не хотелось, чтобы его соотечественники страдали из-за его необдуманных поступков.
В больнице все были поражены его видом, и ему пришлось обо всем рассказать. Он говорил холодно и рассудочно, не придавая случившемуся политическую окраску. Ведь он знал, что среди больничного персонала есть доносчики.
Но на следующий день случилось то, о чем он давно мечтал: один из врачей вместе с завхозом позвали его, чтобы поговорить без свидетелей о военном положении.
Ответы Ионатана были осторожными, но ему приходилось все же отвечать на вопросы, потому что у него наконец-то спросили: согласен ли он стать членом маленькой группы сопротивления? Такие как он, им нужны, объяснили ему. Молодые, сильные, осторожные и рассудительные.
Юноша не был уверен в том, что ему очень уж присущи осторожность и рассудительность, лично он нередко упрекал самого себя в безрассудстве. Именно безрассудным назвал его отец, когда он похвастался тем, что собирается совершить какой-нибудь геройский подвиг в борьбе с немцами. Теперь же он сам и окружающие были очень довольны тем, как он вел себя на улице. И он охотно принял предложение вступить в группу сопротивления.
С этого началась деятельность Ионатана-борца. Она оказалась куда более трудной, чем он себе это представлял. В группе он встретил Руне, удивительного юношу, который впоследствии так много сделал для Ионатана и его одинокой сестры Карине.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента