Страница:
Маргит Сандему
Страх
Давным-давно, сотни лет тому назад, отправился Тенгель Злой в пустынную землю, чтобы продать душу Сатане.
Именно от него и пошел род Людей Льда.
Все мыслимые земные блага были обещаны Тенгелю, но взамен по крайней мере один его потомок в каждом поколении должен был служить Дьяволу и исполнять его злую волю. Избранных отличали по-кошачьи желтые глаза, означавшие, что их обладатель наделен колдовской силой. И однажды, согласно преданию, на свет появится тот, кто будет обладать сверхъестественным могуществом, большим, чем мир когда-либо видел.
Проклятие тяготеет над родом до тех пор, пока не будет найден зарытый Тенгелем Злым сосуд, который он использовал для приготовления ведьминского варева, способного вызвать Князя Тьмы.
Так гласит легенда.
Но не все в ней было правдой.
На самом деле случилось так, что Тенгель Злой обнаружил Источник Жизни и выпил мертвой воды. Ему была обещана вечная жизнь и власть над человечеством, но взамен он должен был продать своих потомков злым силам. В те годы обстоятельства не благоприятствовали его восхождению на престол мирового господства, и тогда ему пришлось впасть в глубокий сон, ожидая, пока не наступят на земле лучшие времена. Кувшин с мертвой водой он повелел закопать.
И теперь Тенгель Злой нетерпеливо ждет сигнала, который должен разбудить его.
Но однажды в 16 веке был рожден необычный потомок Людей Льда. Он попытался обратить зло в добро и был за это прозван Тенгелем Добрым. Эта сага повествует о его семье, прежде всего о женщинах его рода.
Одна из них, Шира, в 1742 году вновь обрела Источник Жизни, из которого смогла набрать живой воды, прекращающей действие воды зла. Но никто так и не нашел погребенный кувшин. Все время существует опасность, что Тенгель Злой может проснуться.
Известно, что он скрывается где-то на юге Европы, и что заколдованная флейта может разбудить его. Поэтому-то Люди Льда так боятся любых флейт.
Именно от него и пошел род Людей Льда.
Все мыслимые земные блага были обещаны Тенгелю, но взамен по крайней мере один его потомок в каждом поколении должен был служить Дьяволу и исполнять его злую волю. Избранных отличали по-кошачьи желтые глаза, означавшие, что их обладатель наделен колдовской силой. И однажды, согласно преданию, на свет появится тот, кто будет обладать сверхъестественным могуществом, большим, чем мир когда-либо видел.
Проклятие тяготеет над родом до тех пор, пока не будет найден зарытый Тенгелем Злым сосуд, который он использовал для приготовления ведьминского варева, способного вызвать Князя Тьмы.
Так гласит легенда.
Но не все в ней было правдой.
На самом деле случилось так, что Тенгель Злой обнаружил Источник Жизни и выпил мертвой воды. Ему была обещана вечная жизнь и власть над человечеством, но взамен он должен был продать своих потомков злым силам. В те годы обстоятельства не благоприятствовали его восхождению на престол мирового господства, и тогда ему пришлось впасть в глубокий сон, ожидая, пока не наступят на земле лучшие времена. Кувшин с мертвой водой он повелел закопать.
И теперь Тенгель Злой нетерпеливо ждет сигнала, который должен разбудить его.
Но однажды в 16 веке был рожден необычный потомок Людей Льда. Он попытался обратить зло в добро и был за это прозван Тенгелем Добрым. Эта сага повествует о его семье, прежде всего о женщинах его рода.
Одна из них, Шира, в 1742 году вновь обрела Источник Жизни, из которого смогла набрать живой воды, прекращающей действие воды зла. Но никто так и не нашел погребенный кувшин. Все время существует опасность, что Тенгель Злой может проснуться.
Известно, что он скрывается где-то на юге Европы, и что заколдованная флейта может разбудить его. Поэтому-то Люди Льда так боятся любых флейт.
1
У страха много обличий.
Страх может олицетворять собой приветливая, невысокая, средних лет дама в серой шляпе и плаще, к несчастью, обладающая потребностью помогать страждущим.
Так случилось в норвежском городе Хальдене, холодной зимой 1937 года, когда маленькая, невзрачная женщина держала весь город в тисках страха, настолько великого, что это потрясло всю страну и привлекло к городу внимание всего западного мира.
Холодным и темным январским утром, когда гудки бумажной фабрики и лесопильного завода слились в диссонансе с гудками и свистками остальных предприятий, Хальдена коснулось дыхание смерти.
Но никто об этом тогда не знал. Не знали об этом бледные, дрожащие от холода девушки в автобусе, клевавшие носом по пути на «Какене» или на обувной фабрике, уставшие после долгого, напряженного вечера и слишком беспокойного, краткого сна. Не знали об этом одетые в зимние пальто рабочие, спешащие через площадь с ребячески непокрытыми головами, небрежно держа под мышками свертки с едой. Не знал об этом и начальник полицейского участка Рикард Бринк из рода Людей Льда, которому через несколько дней предстояло сполна ощутить свою ответственность за будущее города.
Ничего не знал об этом и доктор Клеменс Пост. Он даже не подозревал, что телефон его вот-вот зазвенит.
И даже когда телефон прозвонил и разговор состоялся, он еще не догадался о последствиях того, что должно произойти или уже произошло.
Великий страх охватил сначала всего лишь девять человек. Девять отдельных индивидов и две большие группы — одна из двадцати шести человек, другая из двенадцати. Представитель рода Людей Льда, Рикард должен был обнаружить их, спасти и позаботиться о том, чтобы великий страх не распространился дальше. Собственно говоря, все началось за день до этого — сразу в нескольких местах.
Девять совершенно различных людей…
Неприязнь была обоюдной. Карен Маргрет Дален, называемая всеми Каммой, просто не выносила племянницу своего покойного мужа. Но, не имея в своем распоряжении слуг, она бессовестно злоупотребляла покладистостью Винни и имела, как ей казалось, хорошее влияние на девушку. Это проявлялось, в основном, в беспрестанных намеках на то, какой безнадежной дурнушкой она считает девушку.
Теперь они были с ней одни в просторном доме на берегу озера. Многие годы Камма несла ответственность за воспитание сироты. В последнее же время с ними жил сын Каммы Ханс-Магнус и бабушка Винни. После смерти бабушки — свекрови Каммы — кому же следовало хозяйничать в доме, как не Камме?
— Лавиния! — крикнула она своим хорошо поставленным голосом.
Девушка — если можно назвать девушкой двадцативосьмилетнюю старую деву — вошла в голубую гостиную, опустив голову, смиренно и смущенно глядя себе под ноги. Она знала, что, если тетя Камма зовет ее по имени, которое она получила при крещении, значит случай особый.
«Старая дева», — презрительно подумала Камма.
Но это она сама поставила девушку в такую ситуацию.
— Выпрями спину, дитя, — строго сказала она. — Ты собрала уже свои вещи?
— Думаю, что да, тетя Камма.
Она сказала это почти шепотом, униженно, словно прося извинения за свое присутствие в доме.
— Хорошо, ты ведь согласна со мной, что теперь самое время обзавестись собственным домом? Молодой даме не пристало жить всю жизнь с родителями или родственниками. У тебя будет прекрасная комната в одном порядочном доме, отвечающем высоким моральным требованиям, эти люди будут присматривать за тобой, и у тебя появится больше возможностей…
Они уже много раз говорили об этом. Вернее, Камма говорила и говорила одна своим решительным, полнозвучным голосом, вышколенным у преподавателя риторики, в то время как Винни лишь изредка повторяла : «Конечно, конечно…»
И вот девушка стояла перед ней, склонив голову, глядя себе под ноги печально и смиренно. Она не ощущала в себе ни самоуважения, ни воли к действию. Дело доходило до того, что ей даже не разрешали скорбеть о бабушке. Бабушка, несколько лет не встававшая с постели, пыталась все это время хоть как-то вдохнуть в Винни мужество, пожимая ее руку, посылая ей подбадривающие взгляды. Теперь же бабушки не было в живых, и Винни не с кем было поделиться своими мыслями, своей печалью. Тетя Камма сказала, что ей предстоит покинуть этот дом.
Она хотела и одновременно не хотела этого. Ей хотелось вырваться на свободу, жить по своему усмотрению и в то же время она не осмеливалась на это. Она знала, в какой семье ей предстоит жить. Это были люди во вкусе тети Каммы. Они должны были наблюдать за ней, копаться в ее вещах, следить за тем, чтобы она вела себя прилично…
Словно Винни когда-то вела — или собиралась вести себя неприлично!
Она не обучилась никакой профессии, поскольку все ее время было отдано работе по дому. Вот и теперь тетя Камма все устраивала так, что ей предстояло стать «помощницей хозяйки» в ее новом доме. И время ее работы по дому было распределено так, чтобы она не могла искать себе настоящую работу, учиться или посещать вечернюю школу. Ни о какой плате, разумеется, не было и речи. Короче говоря: ей предстояла та же самая жизнь, что и прежде, только на этот раз в чужом доме.
Винни вряд ли имела представление о своей внешности. Разумеется, она знала, что надеяться ей не на что: ее буроватые волосы оставляли желать лучшего, кожа была слишком бледной, фигура мешковатой, а вкус в одежде просто скандальным. Все это тетя Камма методично вдалбливала ей день ото дня, год за годом. Поэтому она и одевалась во вкусе тети Каммы — в старомодные платья мрачных расцветок, и уж конечно, Винни не дозволено было навешивать на себя всякие безделушки! Одна мысль о них внушала ей ужас. Ей надлежало пользоваться только тем мылом, которое нравилось тете Камме (и которое вызывало раздражение на слишком чувствительной коже Винни), а волосы она должна была расчесывать на прямой рядок и заплетать в две косы. Эта прическа никогда не шла никакой женщине даже немецкой Гретхен или Дирндль. Но об этом Камма Дален не подозревала.
Или все-таки она знала об этом?
— Сбегай-ка в ателье мод и купи для меня голубых ниток для вышивания, будь добра! — распорядилась она. — Я покажу тебе, как нужно вышивать. И поторопись, а то уже скоро придут люди за твоими вещами.
Винни тут же исчезла. В прихожей уже стояли те немногие вещи, которые ей предстояло взять с собой. Камма осмотрела их. Она сама выбрала все это. В основном это были никому не нужные, сломанные вещи.
Однако бабушка недвусмысленно распорядилась о том, чтобы изящный шифоньер с инкрустациями из дерева достался Винни. Это было ее наследство, хотя по многим причинам Камма не прочь была оставить его у себя.
О, как жалко ей было терять этот шкаф! Обойдя вокруг шифоньера, она провела рукой по его полированной поверхности. Он был заперт, и Винни получила ключ от бабушки. Осторожные намеки Каммы на то, чтобы посмотреть, что находится в шифоньере, остались без внимания.
Там могли лежать какие-нибудь ценные вещи, которые вовсе не должны были исчезать из этого дома…
Она наморщила лоб. Задняя стенка шкафа отходила немного в одном из углов. Возможно, это было результатом неосторожного обращения во время переноски. С присущей ей аккуратностью, она попыталась поставить отходящую часть на место. Она терпеть не могла никакого беспорядка.
И тут она увидела уголок желтоватого конверта, застрявшего в щели. Она осторожно вытащила его.
Должно быть, конверт этот выпал из верхнего ящика, потому что там же лежала пара прошлогодних рождественских открыток.
Конверт был большим и толстым — и, судя по виду, не слишком старым. Без адреса.
Она распечатала конверт и вынула свернутые пополам листки бумаги, не испытывая угрызений совести.
Строгое лицо Каммы залилось лихорадочным румянцем.
В конверте было завещание и письмо.
Сначала она прочитала письмо. Это было письмо бабушки к Винни. Ей легко было узнать дрожащий почерк свекрови.
«Дорогая Винни!
Передай это завещание адвокату Хермансену! Это завещание заверено порядочными людьми, и оно должно вступить в действие. Ты ведь понимаешь, сама я не могла связаться с адвокатом. Я никогда не говорила об этом, не желая, чтобы Карен Маргрет была в курсе дела. Не позволяй ей заниматься этим!»
«Ну-ка, посмотрим» — подумала Камма и быстро пробежала глазами завещание.
«…Моя последняя воля состоит в том, чтобы моя внучка, Лавиния Дален, одна владела Баккегорденом. Моя невестка, Карен Маргрет Дален, не должна проживать здесь, по причине ее дурного влияния на девушку. Ее сын от первого брака, Ханс-Магнус, также не имеет права жить в Баккегордене, поскольку он не был усыновлен моим сыном и к тому же вполне в состоянии обеспечить себя. К тому же, он называл меня в моем присутствии „старой каргой, на которую не следует обращать внимания“. Так что я тоже не собираюсь обращать на него внимания. Карен Маргрет Дален я завещаю…»
Тут последовал список немногочисленных, малоценных вещей: какая-то брошь, чайный сервиз, каминные часы…
«Ведь, несмотря на то, что Карен Маргрет утверждает, что ухаживала за мной все эти годы, что я лежала в постели, она в действительности этого не делала. Она перекладывала все на плечи Винни, командуя ею.
Винни же относилась ко мне с теплотой и заботой, тогда как Карен Маргрет была неизменно холодной и нетерпеливой. Поэтому я все и завещаю Винни, в том числе и мои банковские счета, к которым до этого имела доступ Карен Маргрет. Этот доступ прекращается с моей смертью».
Завещание было засвидетельствовано нотариусом Б.Е. Йоханнессеном и его женой, Марианной Йоханнессен.
Побагровев, Камма опустилась на стул. Сердце ее стучало от переполнявшего ее гнева. Подняв голову, она задумалась…
Йоханнессен? Она знала их! Это были совсем старые люди. Разве они еще не умерли? Она, во всяком случае, уже умерла. А он, скорбя о супруге, пережил сердечный приступ. Говорили, что после этого он стал совершенно невменяем.
Когда же было написано завещание?
Она посмотрела на дату: 12 июля, всего полгода назад.
Полгода назад?
Наверняка это было в тот раз, когда у старухи был временный период улучшения и она могла немного двигаться и разговаривать. А Камма в это время уезжала с сыном в Берген, поскольку ей требовался основательный отдых. Да, в самом деле, они уехали в июле.
И старая карга воспользовалась случаем!
Звонок в дверь прервал мягко говоря встревоженные мысли Каммы.
Это должен был быть посыльный.
Куда ей спрятаться?
Не долго думая, она снова засунула конверт в щель поврежденного шкафа, а сама скрылась на кухне.
Это и в самом деле был посыльный, и, будучи по натуре подозрительной и расчетливой, Камма стала сверять по списку все до одной вещи, проверяя при этом цены и полученные суммы. И это вопреки тому, что в голове у нее в это время вызревали планы мести.
Надо же! Именно сейчас, когда у нее появилась, наконец, возможность самолично управлять этим большим домом! Отделаться от этой неуклюжей, ничего из себя не представляющей девицы. А потом дом этот унаследует Ханс-Магнус, после того, как закончит кадетское училище. Это будет прекрасное жилище для офицера, где его любимая мамаша будет выступать в роли хозяйки…
Из прихожей послышались голоса. Это вернулась домой Винни, а не Ханс-Магнус после изнурительной поездки в Осло.
Бедный мальчик, ему так трудно было жить на кадетскую стипендию, он ничего не мог себе позволить. Хорошо, что Камма имела возможность время от времени помогать ему. И тут ее спасали банковские счета бабушки… Теперь же… этому пришел конец!
Она лишилась всего! Зачем Винни, этой неуклюжей уродине, дом и деньги? Она ведь никогда уже не выйдет замуж, в этом Камма была уверена и частенько говорила об этом девушке. Так зачем же ей, одинокой, этот прекрасный дом? Единственно правильным выходом было бы, если бы Ханс-Магнус унаследовал его, став офицером. Так что теперь Камма должна заблаговременно позаботиться о его будущем и о будущем его семьи. Ведь ей очень хотелось иметь внуков. Правда, невестку иметь ей не так сильно хотелось, но Камма знала, как нужно обращаться с невестками.
Счет, принесенный посыльным, превышал сумму дневных расходов. Она тут же обрушилась на мальчишку за его нерадивость.
— Хлеб подорожал, фру, начиная с сегодняшнего дня.
— В газетах об этом ничего не написано.
После долгих препирательств по поводу лишних пяти эре, она швырнула на стол деньги, тем самым показывая свое недоверие к ценам, о которых ее не уведомили, и вернулась в прихожую.
Но ее ожидало там разочарование: это был не сын, а носильщики, и все вещи Винни были уже вынесены.
Сама же девушка как раз входила в дом.
— Они уже уехали? — хриплым голосом спросила ее тетя.
— Носильщики? Да, уехали. Я принесла нитки.
— Нитки? Ах, да!
Новое жилище Винни находилось в Сарпсборге. Как же теперь Камма сможет?..
— Когда ты поедешь?
— Послезавтра…
— Я поеду с тобой, помогу тебе расставить вещи.
— Нет, в этом нет необходимости, тетя Камма, я уже прикинула, где что поставить.
— Вот это как раз меня и беспокоит. У тебя никогда не было вкуса, Винни, ты понятия не имеешь о том, как нужно обставлять комнату. И к тому же ты не сможешь сама повесить гардины…
— Гардины уже висят там, и дама, у которой я буду жить, сказала, что в комнате есть кое-какая мебель Так что я справлюсь сама, и к тому же тебе нужно быть дома, когда приедет Ханс-Магнус…
Камма молчала, но мысль ее работала. Она должна была перехватить конверт!
Она должна была изъять завещание, пока Винни не увидела его. Свидетели, Йоханнессены, в расчет не принимались.
Прекрасно!
Если бы только Ханс-Магнус приехал на автомобиле! Они смогли бы поехать с ним в новый дом Винни. Но почему же он не едет?
День клонился к вечеру.
— Винни, — позвала Камма своим бархатным голосом, в котором теперь слышались какие-то взволнованные нотки.
Девушка показалась в дверях. По своему обыкновению, она стояла, опустив голову, словно на нее сейчас должны были обрушиться удары и брань. «Глупая девчонка, — раздражено подумала Камма, — я ведь никогда не била ее…»
Да, возможно, это и так. Но удары можно наносить не только кулаками.
— Встань как следует! Выпрямись! Пора идти на встречу.
Винни невольно поежилась. Эти встречи привлекали и одновременно отталкивали ее. Тетя Камма была преданной ученицей пастора Прунка и его своеобразной, новоиспеченной секты, и Винни сопровождала ее на эти встречи, поскольку тетя желала этого, и пастор был единственным человеком, видевшим в ней хоть какую-то ценность.
Смысл его проповедей оставался для нее неясен. Ей никогда не позволяли общаться со своими сверстниками, ее детство и юность были отмечены ужасающей дисциплиной, сводящей на нет ее собственное «я». Тетя Камма не позволяла ей ничего. В школе она чувствовала себя безнадежно одинокой и отверженной всеми, потому что тетя запрещала ей играть с «этими неизвестно что из себя представляющими детьми», а у Винни не хватало силы воли противиться запрету тетки Она избегала общения с одноклассниками и те, в свою очередь, тоже сторонились ее.
Поэтому не было ничего странного в том, что взгляды пастора Прунка, выражавшие неразделенную симпатию, привлекали ее внимание. (При этом она не замечала в его взглядах оценку ее женских прелестей). И она почти внушила себе мысль о том, что понимает смысл его проповедей.
Разумеется, Прунк не был настоящим пастором. Была огромная разница между общепринятыми, идущими от самого сердца идеями крупных сект, таких, к примеру, к которой принадлежали Абель Гард и Криста, и сумасбродными идеями Прунка.
Он называл себя избранным, утверждая, что его посещают откровения, что само небо подало ему знак, чтобы он стал пастором, основал новый, свой собственный приход, именуемый «Святые избранники Прунка», и что в момент откровения он узнал, что мир погибнет 6 февраля сего года.
До этого дня ждать осталось не так уж и много.
Поэтому он тайком занял полузабытую пещеру на окраине города.
Там члены секты — а их всего было шестьдесят четыре человека — получили известие с небес о том, что им нужно искать убежище, потому что только им предстояло пережить грядущую катастрофу.
Пастор Прунк призвал их отказаться от золота и благ мира, ссылаясь также на предначертания неба. Сначала им следовало очиститься. И он обещал им сам заняться их грязным, земным богатством, припрятать все то, что было презренным в глазах неба. «Вам не попасть в Рай с карманами, полными Маммоны, — вещал он со своей кафедры, устроенной в пещере, где проходили встречи. — Я обещаю свести на нет ваши земные богатства, чтобы вы очистились перед наступлением великого момента».
Не все в приходе спешили последовать его призыву. В особенности Камма. Ей трудно было расстаться с деньгами. Разумеется, она приносила определенные дары. Крошечные излишки с бабушкиных банковских счетов. Но с основной суммой денег она просто никак не могла расстаться.
Пасторский приход был на редкость сплоченным. На девяносто процентов он состоял из одиноких, не слишком умных пожилых женщин, имевших некоторое состояние. В приходе было несколько детей, а также пара овцеподобных мужчин, внимавших пасторскому краснобайству с низко склоненными головами и слепо верящих его угрозам.
Лишь единицам казалось трудным уловить логику в проповедях Прунка. Если миру суждено погибнуть, а им выжить, как же тогда будет обстоять дело с экономикой? Какой смысл в том, чтобы разрушать материальные ценности? Ведь они окажутся в таком случае просто в пустом пространстве… Нет, эта арифметическая задача была явно не по зубам этим смиренным прихожанам и пастор, конечно, лучше них понимал, как все устроить, когда придет время.
У Каммы была другая проблема: ее сын Ханс-Магнус. Да, жизнь и душа ее сына могли быть спасены, если Винни займет его место в убежище. На Винни Камме было наплевать. Пусть та погибает. Но девушка обязана была ходить на встречи вместо Ханса-Магнуса, так сказать, держать для него наготове место на небесах. И тогда он смог бы пережить катастрофу, даже находясь вдали.
Все было страшно запутано. Только слишком уж примитивные души могли усмотреть логику в сомнительных душеизлияниях пастора.
Винни, разумеется, ничего не знала о том договоре, который заключили между собой пастор и тетя Камма. Она послушно тащилась на встречи и с трепетом внимала пасторским предначертаниям, радуясь, когда его лихорадочный взгляд искал ее взгляда И тогда она чувствовала, что что-то из себя представляет. Ведь кто-то смотрел на нее!
Многие другие члены прихода радовались совсем по иному поводу: они с триумфом думали о тех, кто был за пределами их убежища, кто ничего не знал о благословленной самим небом секте и поэтому обречен на гибель. Эти бедолаги ни о чем даже не подозревали — и осознавать это было так приятно! Конечно, некоторые из прихожан рассказывали своим знакомым о предстоящем конце света, но те относились к этому с полнейшим презрением. Подождите! Сами все увидите! Настанет день, когда вы будете корчиться в предсмертных муках у входа в подвал и умолять, чтобы вас туда впустили! Но будет уже поздно. Находиться в убежище будут иметь право только избранные.
Собственно говоря, это была довольно большая шахта, образовавшаяся в скале в результате прошлых попыток добывать здесь руду. Руду так и не нашли, а о пещере забыли. Но пастору Прунку удалось раздобыть ключ от железной двери, и в результате тяжелого труда прихожан под его чутким руководством пещеру удалось сделать обжитой и даже уютной. Они провели электричество, сделали отопление и обустроили помещение.
В этот вечер Винни и тетя Камма пришли на четверть часа раньше, потому что Камме нужно было кое о чем переговорить с пастором Прунком.
Винни осталась ждать в зале, тогда как Камма была приглашена в святую святых — во внутреннее помещение пещеры.
Пастор Прунк был ухоженным господином неопределенного возраста. Волосы подкрашены в темно-коричневый цвет, смазаны маслом и уложены волнами. Темные, глубоко посаженные глаза горели слащавой сентиментальностью. Голосом своим он владел в совершенстве: мог возвышать его до адского грохота и делать вкрадчиво-льстивым, почти елейным, а одевался подчеркнуто корректно, словно управляющий каким-то предприятием.
— Дорогая фру Дален, — доверительно произнес он. — Чем могу быть вам полезен?
Камма давно уже была покорена его властным взглядом, считая, как и большинство женщин в приходе, что он имеет к ней какой-то особый интерес.
И вот теперь она была с ним наедине в интимной обстановке! Чем это все может закончиться? Может быть, он ласково погладит ее по щеке? Или… возможно, он наконец признается, что она нравится ему?
— Дорогой пастор, случилось нечто ужасное! — сказала она. — Дело в том, что то состояние, о котором я говорила…
Пастор нетерпеливо перебил ее:
— И что же?
— Оказывается, оно принадлежит теперь Винни! Улыбка его стала более сдержанной.
— Но это же прекрасно, фру Дален! — воскликнул он. — Значит, вас не будет обременять никакая земная ноша, когда вы переступите врата Рая!
— Да, конечно, но мне доставило бы радость передать все это состояние в ваше распоряжение, чтобы вы свели его на нет! И немного мне хотелось бы оставить себе, ведь мы же, избранные, переживем катастрофу…
Улыбка Прунка стала судорожной, натянутой. Погрозив ей указательным пальцем, он сказал:
— Фру Дален, вы неправильно все себе представляете! Кроме нас никого не останется на земле. Зачем же нам тогда деньги?
— Нет, но я думала… У вас есть машина, пастор, мы могли бы съездить вместе в новый дом Винни… Там лежит бумага, и ее можно перехватить, чтобы помешать Винни таким нечестным путем запустить когти в мои… в наши деньги.
Он внимательно посмотрел на нее, обдумывая дело со всех сторон. Потом похлопал ее по руке — шлеп-шлеп-шлеп — и встал.
— Успокойтесь, дорогая фру Дален! Мы все это уладим.
Камма вздохнула с облегчением. Она подсознательно понимала, что ей будет гораздо легче завоевать пастора Прунка, если у нее будет, что пожертвовать его священнодействию с земным золотом и богатством.
В этот день Прунк почти безотрывно смотрел на Винни — доверительно, многообещающе. Камма этого не замечала. Ей казалось только, что в этот раз в пещере было слишком холодно — или в Храме, как называли прихожане свой подвал.
В тот же вечер Камма, находясь в ванной, крикнула:
— Винни! Будь добра, прогуляй Бранцефлора!
Страх может олицетворять собой приветливая, невысокая, средних лет дама в серой шляпе и плаще, к несчастью, обладающая потребностью помогать страждущим.
Так случилось в норвежском городе Хальдене, холодной зимой 1937 года, когда маленькая, невзрачная женщина держала весь город в тисках страха, настолько великого, что это потрясло всю страну и привлекло к городу внимание всего западного мира.
Холодным и темным январским утром, когда гудки бумажной фабрики и лесопильного завода слились в диссонансе с гудками и свистками остальных предприятий, Хальдена коснулось дыхание смерти.
Но никто об этом тогда не знал. Не знали об этом бледные, дрожащие от холода девушки в автобусе, клевавшие носом по пути на «Какене» или на обувной фабрике, уставшие после долгого, напряженного вечера и слишком беспокойного, краткого сна. Не знали об этом одетые в зимние пальто рабочие, спешащие через площадь с ребячески непокрытыми головами, небрежно держа под мышками свертки с едой. Не знал об этом и начальник полицейского участка Рикард Бринк из рода Людей Льда, которому через несколько дней предстояло сполна ощутить свою ответственность за будущее города.
Ничего не знал об этом и доктор Клеменс Пост. Он даже не подозревал, что телефон его вот-вот зазвенит.
И даже когда телефон прозвонил и разговор состоялся, он еще не догадался о последствиях того, что должно произойти или уже произошло.
Великий страх охватил сначала всего лишь девять человек. Девять отдельных индивидов и две большие группы — одна из двадцати шести человек, другая из двенадцати. Представитель рода Людей Льда, Рикард должен был обнаружить их, спасти и позаботиться о том, чтобы великий страх не распространился дальше. Собственно говоря, все началось за день до этого — сразу в нескольких местах.
Девять совершенно различных людей…
№1 и №2: Винни и Камма
Вдова Камма Дален была из так называемого «привилегированного высшего класса». Она называла ужин «супом», а парикмахершу — по фамилии, Андерсен (на английский манер). Она жаловалась на то, что трудно стало найти прислугу, что слуги теперь неблагодарны и требовательны (лично у нее не было ни одного!). Одевалась по моде 20-х годов в твидовый костюм с юбкой-мини и неопределенного цвета блузку из китайского шелка, с бантом вместо воротника. Волосы вдовы цвета охры, мелко завитые и тусклые, напоминали парик и были разделены на прямой пробор, уложены волнами и собраны в тугой узел на затылке. В свои пятьдесят восемь лет она использовала весьма интенсивную парфюмерию. В ее присутствии Винни всегда испытывала неприятное чувство.Неприязнь была обоюдной. Карен Маргрет Дален, называемая всеми Каммой, просто не выносила племянницу своего покойного мужа. Но, не имея в своем распоряжении слуг, она бессовестно злоупотребляла покладистостью Винни и имела, как ей казалось, хорошее влияние на девушку. Это проявлялось, в основном, в беспрестанных намеках на то, какой безнадежной дурнушкой она считает девушку.
Теперь они были с ней одни в просторном доме на берегу озера. Многие годы Камма несла ответственность за воспитание сироты. В последнее же время с ними жил сын Каммы Ханс-Магнус и бабушка Винни. После смерти бабушки — свекрови Каммы — кому же следовало хозяйничать в доме, как не Камме?
— Лавиния! — крикнула она своим хорошо поставленным голосом.
Девушка — если можно назвать девушкой двадцативосьмилетнюю старую деву — вошла в голубую гостиную, опустив голову, смиренно и смущенно глядя себе под ноги. Она знала, что, если тетя Камма зовет ее по имени, которое она получила при крещении, значит случай особый.
«Старая дева», — презрительно подумала Камма.
Но это она сама поставила девушку в такую ситуацию.
— Выпрями спину, дитя, — строго сказала она. — Ты собрала уже свои вещи?
— Думаю, что да, тетя Камма.
Она сказала это почти шепотом, униженно, словно прося извинения за свое присутствие в доме.
— Хорошо, ты ведь согласна со мной, что теперь самое время обзавестись собственным домом? Молодой даме не пристало жить всю жизнь с родителями или родственниками. У тебя будет прекрасная комната в одном порядочном доме, отвечающем высоким моральным требованиям, эти люди будут присматривать за тобой, и у тебя появится больше возможностей…
Они уже много раз говорили об этом. Вернее, Камма говорила и говорила одна своим решительным, полнозвучным голосом, вышколенным у преподавателя риторики, в то время как Винни лишь изредка повторяла : «Конечно, конечно…»
И вот девушка стояла перед ней, склонив голову, глядя себе под ноги печально и смиренно. Она не ощущала в себе ни самоуважения, ни воли к действию. Дело доходило до того, что ей даже не разрешали скорбеть о бабушке. Бабушка, несколько лет не встававшая с постели, пыталась все это время хоть как-то вдохнуть в Винни мужество, пожимая ее руку, посылая ей подбадривающие взгляды. Теперь же бабушки не было в живых, и Винни не с кем было поделиться своими мыслями, своей печалью. Тетя Камма сказала, что ей предстоит покинуть этот дом.
Она хотела и одновременно не хотела этого. Ей хотелось вырваться на свободу, жить по своему усмотрению и в то же время она не осмеливалась на это. Она знала, в какой семье ей предстоит жить. Это были люди во вкусе тети Каммы. Они должны были наблюдать за ней, копаться в ее вещах, следить за тем, чтобы она вела себя прилично…
Словно Винни когда-то вела — или собиралась вести себя неприлично!
Она не обучилась никакой профессии, поскольку все ее время было отдано работе по дому. Вот и теперь тетя Камма все устраивала так, что ей предстояло стать «помощницей хозяйки» в ее новом доме. И время ее работы по дому было распределено так, чтобы она не могла искать себе настоящую работу, учиться или посещать вечернюю школу. Ни о какой плате, разумеется, не было и речи. Короче говоря: ей предстояла та же самая жизнь, что и прежде, только на этот раз в чужом доме.
Винни вряд ли имела представление о своей внешности. Разумеется, она знала, что надеяться ей не на что: ее буроватые волосы оставляли желать лучшего, кожа была слишком бледной, фигура мешковатой, а вкус в одежде просто скандальным. Все это тетя Камма методично вдалбливала ей день ото дня, год за годом. Поэтому она и одевалась во вкусе тети Каммы — в старомодные платья мрачных расцветок, и уж конечно, Винни не дозволено было навешивать на себя всякие безделушки! Одна мысль о них внушала ей ужас. Ей надлежало пользоваться только тем мылом, которое нравилось тете Камме (и которое вызывало раздражение на слишком чувствительной коже Винни), а волосы она должна была расчесывать на прямой рядок и заплетать в две косы. Эта прическа никогда не шла никакой женщине даже немецкой Гретхен или Дирндль. Но об этом Камма Дален не подозревала.
Или все-таки она знала об этом?
— Сбегай-ка в ателье мод и купи для меня голубых ниток для вышивания, будь добра! — распорядилась она. — Я покажу тебе, как нужно вышивать. И поторопись, а то уже скоро придут люди за твоими вещами.
Винни тут же исчезла. В прихожей уже стояли те немногие вещи, которые ей предстояло взять с собой. Камма осмотрела их. Она сама выбрала все это. В основном это были никому не нужные, сломанные вещи.
Однако бабушка недвусмысленно распорядилась о том, чтобы изящный шифоньер с инкрустациями из дерева достался Винни. Это было ее наследство, хотя по многим причинам Камма не прочь была оставить его у себя.
О, как жалко ей было терять этот шкаф! Обойдя вокруг шифоньера, она провела рукой по его полированной поверхности. Он был заперт, и Винни получила ключ от бабушки. Осторожные намеки Каммы на то, чтобы посмотреть, что находится в шифоньере, остались без внимания.
Там могли лежать какие-нибудь ценные вещи, которые вовсе не должны были исчезать из этого дома…
Она наморщила лоб. Задняя стенка шкафа отходила немного в одном из углов. Возможно, это было результатом неосторожного обращения во время переноски. С присущей ей аккуратностью, она попыталась поставить отходящую часть на место. Она терпеть не могла никакого беспорядка.
И тут она увидела уголок желтоватого конверта, застрявшего в щели. Она осторожно вытащила его.
Должно быть, конверт этот выпал из верхнего ящика, потому что там же лежала пара прошлогодних рождественских открыток.
Конверт был большим и толстым — и, судя по виду, не слишком старым. Без адреса.
Она распечатала конверт и вынула свернутые пополам листки бумаги, не испытывая угрызений совести.
Строгое лицо Каммы залилось лихорадочным румянцем.
В конверте было завещание и письмо.
Сначала она прочитала письмо. Это было письмо бабушки к Винни. Ей легко было узнать дрожащий почерк свекрови.
«Дорогая Винни!
Передай это завещание адвокату Хермансену! Это завещание заверено порядочными людьми, и оно должно вступить в действие. Ты ведь понимаешь, сама я не могла связаться с адвокатом. Я никогда не говорила об этом, не желая, чтобы Карен Маргрет была в курсе дела. Не позволяй ей заниматься этим!»
«Ну-ка, посмотрим» — подумала Камма и быстро пробежала глазами завещание.
«…Моя последняя воля состоит в том, чтобы моя внучка, Лавиния Дален, одна владела Баккегорденом. Моя невестка, Карен Маргрет Дален, не должна проживать здесь, по причине ее дурного влияния на девушку. Ее сын от первого брака, Ханс-Магнус, также не имеет права жить в Баккегордене, поскольку он не был усыновлен моим сыном и к тому же вполне в состоянии обеспечить себя. К тому же, он называл меня в моем присутствии „старой каргой, на которую не следует обращать внимания“. Так что я тоже не собираюсь обращать на него внимания. Карен Маргрет Дален я завещаю…»
Тут последовал список немногочисленных, малоценных вещей: какая-то брошь, чайный сервиз, каминные часы…
«Ведь, несмотря на то, что Карен Маргрет утверждает, что ухаживала за мной все эти годы, что я лежала в постели, она в действительности этого не делала. Она перекладывала все на плечи Винни, командуя ею.
Винни же относилась ко мне с теплотой и заботой, тогда как Карен Маргрет была неизменно холодной и нетерпеливой. Поэтому я все и завещаю Винни, в том числе и мои банковские счета, к которым до этого имела доступ Карен Маргрет. Этот доступ прекращается с моей смертью».
Завещание было засвидетельствовано нотариусом Б.Е. Йоханнессеном и его женой, Марианной Йоханнессен.
Побагровев, Камма опустилась на стул. Сердце ее стучало от переполнявшего ее гнева. Подняв голову, она задумалась…
Йоханнессен? Она знала их! Это были совсем старые люди. Разве они еще не умерли? Она, во всяком случае, уже умерла. А он, скорбя о супруге, пережил сердечный приступ. Говорили, что после этого он стал совершенно невменяем.
Когда же было написано завещание?
Она посмотрела на дату: 12 июля, всего полгода назад.
Полгода назад?
Наверняка это было в тот раз, когда у старухи был временный период улучшения и она могла немного двигаться и разговаривать. А Камма в это время уезжала с сыном в Берген, поскольку ей требовался основательный отдых. Да, в самом деле, они уехали в июле.
И старая карга воспользовалась случаем!
Звонок в дверь прервал мягко говоря встревоженные мысли Каммы.
Это должен был быть посыльный.
Куда ей спрятаться?
Не долго думая, она снова засунула конверт в щель поврежденного шкафа, а сама скрылась на кухне.
Это и в самом деле был посыльный, и, будучи по натуре подозрительной и расчетливой, Камма стала сверять по списку все до одной вещи, проверяя при этом цены и полученные суммы. И это вопреки тому, что в голове у нее в это время вызревали планы мести.
Надо же! Именно сейчас, когда у нее появилась, наконец, возможность самолично управлять этим большим домом! Отделаться от этой неуклюжей, ничего из себя не представляющей девицы. А потом дом этот унаследует Ханс-Магнус, после того, как закончит кадетское училище. Это будет прекрасное жилище для офицера, где его любимая мамаша будет выступать в роли хозяйки…
Из прихожей послышались голоса. Это вернулась домой Винни, а не Ханс-Магнус после изнурительной поездки в Осло.
Бедный мальчик, ему так трудно было жить на кадетскую стипендию, он ничего не мог себе позволить. Хорошо, что Камма имела возможность время от времени помогать ему. И тут ее спасали банковские счета бабушки… Теперь же… этому пришел конец!
Она лишилась всего! Зачем Винни, этой неуклюжей уродине, дом и деньги? Она ведь никогда уже не выйдет замуж, в этом Камма была уверена и частенько говорила об этом девушке. Так зачем же ей, одинокой, этот прекрасный дом? Единственно правильным выходом было бы, если бы Ханс-Магнус унаследовал его, став офицером. Так что теперь Камма должна заблаговременно позаботиться о его будущем и о будущем его семьи. Ведь ей очень хотелось иметь внуков. Правда, невестку иметь ей не так сильно хотелось, но Камма знала, как нужно обращаться с невестками.
Счет, принесенный посыльным, превышал сумму дневных расходов. Она тут же обрушилась на мальчишку за его нерадивость.
— Хлеб подорожал, фру, начиная с сегодняшнего дня.
— В газетах об этом ничего не написано.
После долгих препирательств по поводу лишних пяти эре, она швырнула на стол деньги, тем самым показывая свое недоверие к ценам, о которых ее не уведомили, и вернулась в прихожую.
Но ее ожидало там разочарование: это был не сын, а носильщики, и все вещи Винни были уже вынесены.
Сама же девушка как раз входила в дом.
— Они уже уехали? — хриплым голосом спросила ее тетя.
— Носильщики? Да, уехали. Я принесла нитки.
— Нитки? Ах, да!
Новое жилище Винни находилось в Сарпсборге. Как же теперь Камма сможет?..
— Когда ты поедешь?
— Послезавтра…
— Я поеду с тобой, помогу тебе расставить вещи.
— Нет, в этом нет необходимости, тетя Камма, я уже прикинула, где что поставить.
— Вот это как раз меня и беспокоит. У тебя никогда не было вкуса, Винни, ты понятия не имеешь о том, как нужно обставлять комнату. И к тому же ты не сможешь сама повесить гардины…
— Гардины уже висят там, и дама, у которой я буду жить, сказала, что в комнате есть кое-какая мебель Так что я справлюсь сама, и к тому же тебе нужно быть дома, когда приедет Ханс-Магнус…
Камма молчала, но мысль ее работала. Она должна была перехватить конверт!
Она должна была изъять завещание, пока Винни не увидела его. Свидетели, Йоханнессены, в расчет не принимались.
Прекрасно!
Если бы только Ханс-Магнус приехал на автомобиле! Они смогли бы поехать с ним в новый дом Винни. Но почему же он не едет?
День клонился к вечеру.
— Винни, — позвала Камма своим бархатным голосом, в котором теперь слышались какие-то взволнованные нотки.
Девушка показалась в дверях. По своему обыкновению, она стояла, опустив голову, словно на нее сейчас должны были обрушиться удары и брань. «Глупая девчонка, — раздражено подумала Камма, — я ведь никогда не била ее…»
Да, возможно, это и так. Но удары можно наносить не только кулаками.
— Встань как следует! Выпрямись! Пора идти на встречу.
Винни невольно поежилась. Эти встречи привлекали и одновременно отталкивали ее. Тетя Камма была преданной ученицей пастора Прунка и его своеобразной, новоиспеченной секты, и Винни сопровождала ее на эти встречи, поскольку тетя желала этого, и пастор был единственным человеком, видевшим в ней хоть какую-то ценность.
Смысл его проповедей оставался для нее неясен. Ей никогда не позволяли общаться со своими сверстниками, ее детство и юность были отмечены ужасающей дисциплиной, сводящей на нет ее собственное «я». Тетя Камма не позволяла ей ничего. В школе она чувствовала себя безнадежно одинокой и отверженной всеми, потому что тетя запрещала ей играть с «этими неизвестно что из себя представляющими детьми», а у Винни не хватало силы воли противиться запрету тетки Она избегала общения с одноклассниками и те, в свою очередь, тоже сторонились ее.
Поэтому не было ничего странного в том, что взгляды пастора Прунка, выражавшие неразделенную симпатию, привлекали ее внимание. (При этом она не замечала в его взглядах оценку ее женских прелестей). И она почти внушила себе мысль о том, что понимает смысл его проповедей.
Разумеется, Прунк не был настоящим пастором. Была огромная разница между общепринятыми, идущими от самого сердца идеями крупных сект, таких, к примеру, к которой принадлежали Абель Гард и Криста, и сумасбродными идеями Прунка.
Он называл себя избранным, утверждая, что его посещают откровения, что само небо подало ему знак, чтобы он стал пастором, основал новый, свой собственный приход, именуемый «Святые избранники Прунка», и что в момент откровения он узнал, что мир погибнет 6 февраля сего года.
До этого дня ждать осталось не так уж и много.
Поэтому он тайком занял полузабытую пещеру на окраине города.
Там члены секты — а их всего было шестьдесят четыре человека — получили известие с небес о том, что им нужно искать убежище, потому что только им предстояло пережить грядущую катастрофу.
Пастор Прунк призвал их отказаться от золота и благ мира, ссылаясь также на предначертания неба. Сначала им следовало очиститься. И он обещал им сам заняться их грязным, земным богатством, припрятать все то, что было презренным в глазах неба. «Вам не попасть в Рай с карманами, полными Маммоны, — вещал он со своей кафедры, устроенной в пещере, где проходили встречи. — Я обещаю свести на нет ваши земные богатства, чтобы вы очистились перед наступлением великого момента».
Не все в приходе спешили последовать его призыву. В особенности Камма. Ей трудно было расстаться с деньгами. Разумеется, она приносила определенные дары. Крошечные излишки с бабушкиных банковских счетов. Но с основной суммой денег она просто никак не могла расстаться.
Пасторский приход был на редкость сплоченным. На девяносто процентов он состоял из одиноких, не слишком умных пожилых женщин, имевших некоторое состояние. В приходе было несколько детей, а также пара овцеподобных мужчин, внимавших пасторскому краснобайству с низко склоненными головами и слепо верящих его угрозам.
Лишь единицам казалось трудным уловить логику в проповедях Прунка. Если миру суждено погибнуть, а им выжить, как же тогда будет обстоять дело с экономикой? Какой смысл в том, чтобы разрушать материальные ценности? Ведь они окажутся в таком случае просто в пустом пространстве… Нет, эта арифметическая задача была явно не по зубам этим смиренным прихожанам и пастор, конечно, лучше них понимал, как все устроить, когда придет время.
У Каммы была другая проблема: ее сын Ханс-Магнус. Да, жизнь и душа ее сына могли быть спасены, если Винни займет его место в убежище. На Винни Камме было наплевать. Пусть та погибает. Но девушка обязана была ходить на встречи вместо Ханса-Магнуса, так сказать, держать для него наготове место на небесах. И тогда он смог бы пережить катастрофу, даже находясь вдали.
Все было страшно запутано. Только слишком уж примитивные души могли усмотреть логику в сомнительных душеизлияниях пастора.
Винни, разумеется, ничего не знала о том договоре, который заключили между собой пастор и тетя Камма. Она послушно тащилась на встречи и с трепетом внимала пасторским предначертаниям, радуясь, когда его лихорадочный взгляд искал ее взгляда И тогда она чувствовала, что что-то из себя представляет. Ведь кто-то смотрел на нее!
Многие другие члены прихода радовались совсем по иному поводу: они с триумфом думали о тех, кто был за пределами их убежища, кто ничего не знал о благословленной самим небом секте и поэтому обречен на гибель. Эти бедолаги ни о чем даже не подозревали — и осознавать это было так приятно! Конечно, некоторые из прихожан рассказывали своим знакомым о предстоящем конце света, но те относились к этому с полнейшим презрением. Подождите! Сами все увидите! Настанет день, когда вы будете корчиться в предсмертных муках у входа в подвал и умолять, чтобы вас туда впустили! Но будет уже поздно. Находиться в убежище будут иметь право только избранные.
Собственно говоря, это была довольно большая шахта, образовавшаяся в скале в результате прошлых попыток добывать здесь руду. Руду так и не нашли, а о пещере забыли. Но пастору Прунку удалось раздобыть ключ от железной двери, и в результате тяжелого труда прихожан под его чутким руководством пещеру удалось сделать обжитой и даже уютной. Они провели электричество, сделали отопление и обустроили помещение.
В этот вечер Винни и тетя Камма пришли на четверть часа раньше, потому что Камме нужно было кое о чем переговорить с пастором Прунком.
Винни осталась ждать в зале, тогда как Камма была приглашена в святую святых — во внутреннее помещение пещеры.
Пастор Прунк был ухоженным господином неопределенного возраста. Волосы подкрашены в темно-коричневый цвет, смазаны маслом и уложены волнами. Темные, глубоко посаженные глаза горели слащавой сентиментальностью. Голосом своим он владел в совершенстве: мог возвышать его до адского грохота и делать вкрадчиво-льстивым, почти елейным, а одевался подчеркнуто корректно, словно управляющий каким-то предприятием.
— Дорогая фру Дален, — доверительно произнес он. — Чем могу быть вам полезен?
Камма давно уже была покорена его властным взглядом, считая, как и большинство женщин в приходе, что он имеет к ней какой-то особый интерес.
И вот теперь она была с ним наедине в интимной обстановке! Чем это все может закончиться? Может быть, он ласково погладит ее по щеке? Или… возможно, он наконец признается, что она нравится ему?
— Дорогой пастор, случилось нечто ужасное! — сказала она. — Дело в том, что то состояние, о котором я говорила…
Пастор нетерпеливо перебил ее:
— И что же?
— Оказывается, оно принадлежит теперь Винни! Улыбка его стала более сдержанной.
— Но это же прекрасно, фру Дален! — воскликнул он. — Значит, вас не будет обременять никакая земная ноша, когда вы переступите врата Рая!
— Да, конечно, но мне доставило бы радость передать все это состояние в ваше распоряжение, чтобы вы свели его на нет! И немного мне хотелось бы оставить себе, ведь мы же, избранные, переживем катастрофу…
Улыбка Прунка стала судорожной, натянутой. Погрозив ей указательным пальцем, он сказал:
— Фру Дален, вы неправильно все себе представляете! Кроме нас никого не останется на земле. Зачем же нам тогда деньги?
— Нет, но я думала… У вас есть машина, пастор, мы могли бы съездить вместе в новый дом Винни… Там лежит бумага, и ее можно перехватить, чтобы помешать Винни таким нечестным путем запустить когти в мои… в наши деньги.
Он внимательно посмотрел на нее, обдумывая дело со всех сторон. Потом похлопал ее по руке — шлеп-шлеп-шлеп — и встал.
— Успокойтесь, дорогая фру Дален! Мы все это уладим.
Камма вздохнула с облегчением. Она подсознательно понимала, что ей будет гораздо легче завоевать пастора Прунка, если у нее будет, что пожертвовать его священнодействию с земным золотом и богатством.
В этот день Прунк почти безотрывно смотрел на Винни — доверительно, многообещающе. Камма этого не замечала. Ей казалось только, что в этот раз в пещере было слишком холодно — или в Храме, как называли прихожане свой подвал.
В тот же вечер Камма, находясь в ванной, крикнула:
— Винни! Будь добра, прогуляй Бранцефлора!