Сандему Маргит. Томление

   Хозяева склонили головы.
   — Все обстоит гораздо хуже, — ответил наконец Даг. — Моя сестра умерла вот уже восемнадцать лет назад.
   — О, как печально слышать это! Мой отец так стремился сделать что-нибудь для нее. Он очень сожалел, что не смог отплатить ей по достоинству в прошлый раз за ее услуги. Я надеюсь, что ее смерть не имеет ничего общего с беспорядками в Копенгагене?
   — Нет, конечно же. Так ей было предопределено судьбой, что она умрет молодой, граф Страленхельм. Она не могла жить в этом мире.
   Они умолкли. Воспоминания нахлынули на них. И юный Страленхельм, казалось, был очень удручен новостью, которую он здесь узнал.
   Наконец Шарлотта прервала молчание.
   — Знаете, о чем я сейчас подумала, — сказала она. — У нас ведь есть точная копия Суль…
   — Нет, матушка, мы не можем отправить такую юную девушку в Копенгаген, — сказал Даг.
   — Почему же не можем? А как же ездил ты? Да и сама Суль тоже? Граф, моя внучка Сесилия — точная копия Суль: ей восемнадцать лет. Думаю, что лучшей няни детям короля Кристиана нечего и желать. Она очень любит маленьких детей и добра к ним, в отличие от Суль.
   — Но Суль была добрейшим созданием, — удивленно возразил граф.
   — У нее были тем не менее свои недостатки, — сухо прибавил Даг.
   Входная дверь хлопнула, и послышались голоса.
   — Сесилия и Таральд! — позвала Шарлотта. — Идите сюда, милые дети, и поприветствуйте графа Страленхельма, который пожаловал к нам.
   Ясный девичий голосок раздался за дверью:
   — Граф? А он красивый?
   — Сесилия! — возмущенно прервала ее Шарлотта.
   Юный граф поднялся со своего места, когда парочка вошла в залу. Его взгляд заблестел, когда он увидел Сесилию.
   — Видит Бог, я припоминаю черты моей няни, когда гляжу на вас, фрекен Сесилия! Хотя я и был совсем еще ребенок. Вы напомнили мне ее грацию и очарование.
   Он поклонился и поцеловал ее руку. Сесилия приняла эту мужскую лесть как должное, хотя раньше к ней так никто не обращался.
   — Дети, — торжественно начала Шарлотта. — Граф Страленхельм приехал сюда затем, чтобы просить Суль стать няней у детей короля Кристиана. Я предложила ему взять с собой Сесилию, но твои родители против, девочка.
   — Я тоже буду против, — вмешался Таральд. — Ей ведь только еще восемнадцать лет.
   — Но скоро исполнится девятнадцать, — быстро вставила Сесилия, хотя ее день рождения должен был быть еще через несколько месяцев.
   — Вот как? — многозначительно произнес Таральд.
   — Хотя… — задумчиво произнесла Шарлотта. — Почему бы не отправить Сунниву?
   — Нет, только не Сунниву, — быстро выпалил Таральд.
   — Но почему же? — настаивала Шарлотта. Сесилия, увидев, что перспектива заманчивой поездки в другую страну исчезает, уверенно произнесла:
   — Суннива слишком беспомощна, она растеряется. Она не умеет противостоять людям и обстоятельствам. Она только и сделает, что улыбнется своей слабой улыбкой.
   — Какая ты злая, — ответил Таральд.
   — Ничего подобного. Я просто высказываю очевидные вещи.
   Лив решила покончить с этим спором.
   — Я согласна, что нам не следует посылать ко двору Сунниву. Она не сумеет справиться с порученным ей делом. Ведь нужно не просто ухаживать за королевскими детьми: я представляю себе, что здесь нужна твердая рука и хорошая подготовка. Потребуется одновременно уважение к королевским наследникам и строгость, чтобы удержать их от неразумных поступков. Суннива не справится с последней задачей. Она будет сидеть и плакать, если кто-то из детей нагрубит ей.
   Сесилия согласно кивнула. Она была во всем согласна с Лив.
   — Баронесса права, — подтвердил граф. И Лив выпрямилась. Она и через двадцать лет никак не могла привыкнуть к своему титулу. — Я лично считаю, — продолжал граф, — что Сесилия превосходно справилась бы с воспитанием детей. И мои родители одобрили бы мой выбор, когда они узнали бы, что Суль больше нет в живых. Двор просил совета у моего отца, и, конечно же, тот счел за честь порадовать короля наилучшей няней для его детей.
   — Но для чего же искать в Норвегии? — спросила Лив. — Есть же ведь и в Дании способные девушки!
   Граф сдержанно кашлянул.
   — Разумеется, и многие из них хотели бы нянчить королевских детей. Но эти девушки часто менялись во дворце. Я должен сказать, что Кирстен Мунк не из тех, с кем легко иметь дело. И она считает, что ее маленьких дочерей следует воспитывать соответственно их высочайшему положению. И мать, и ее дочери твердо держатся своего и не желают довольствоваться полумерами. Поэтому мой отец сразу же вспомнил о фрекен Суль. Ведь она была в высшей степени образованной и искусной.
   — Сесилия похожа на свою мать, — гордо прибавила Шарлотта. — Это она обучила всех здешних детей.
   — Прекрасно! Другая же причина в том, что король Кристиан хотел бы не забывать о своем втором королевстве, Норвегии. Так что если фрекен Сесилия соблаговолит приступить к своему почетному поручению, то она изберет правильный путь.
   — Я подумаю об этом, — ответила Сесилия.
   — Подумай же хорошенько, — сказал Даг, который помнил, что произошло с Суль в Копенгагене и поэтому очень неохотно отпустил бы туда собственную дочь.
   — Даг, — начали просить Лив и Шарлотта одновременно. — Отпусти ее!
   — Но она не может совершить это путешествие в одиночестве, — возразил Даг, все еще упорствуя.
   — Конечно же, нет, — ответил граф Страленхельм. — Она поедет туда вместе с нами. Моя жена ждет нас в Осло, так как плохо переносит морскую качку. Мы вернемся в Данию через три недели, вам это удобно?
   На том они и порешили. И только Даг потихоньку вздыхал. Он все же беспокоился за свою юную дочь.
   Сама же Сесилия не могла скрыть радости и с нетерпением ожидала заманчивой поездки.
   Незаметно наступило лето. Но вот и оно уже отцвело.
   Однажды Силье не смогла подняться с постели: нога не желала слушаться ее.
   Ей помогала Ирья. Девушка усердно исполняла все пожелания Силье, так что та могла даже писать небольшие акварели с изображениями интерьера своей комнаты.
   — Милая Ирья, почему бы тебе не зачесать свои волосы иначе?
   Ирья заулыбалась от радости, слыша, что кто-то назвал ее милой. Своей прической она, действительно, не могла похвастаться. Волосы у нее были непослушные и лежали плохо.
   — Как же мне лучше сделать, госпожа Силье?
   — Иди-ка сюда и присядь на кровать, я покажу тебе, как надо делать! У тебя есть расческа?
   Ирья достала ее, и Силье отметила, что расческа у девушки целая и чистая. Ирья отличалась опрятностью, и Силье нравилось спокойное, ровное настроение девушки и то чувство уверенности, которое она вселяла в окружающих. И Ирья помогала ей гораздо лучше Суннивы.
   Пока Силье распускала длинные белокурые волосы Ирьи, она продолжала вести разговор:
   — Ты в нашем доме уже много лет, Ирья. Я помню, как вы вчетвером, — Суннива, ты, Таральд и маленькая Сесилия, — любили играть с мячом или деревянной лошадкой в аллее. Сесилия всегда отставала от остальных, и это ей очень не нравилось. И я замечала, что ты иногда уступаешь ей, чтобы и она тоже выиграла хоть разок.
   — Но это было не так уж часто, — улыбнулась Ирья, пытаясь не замечать, что Силье иногда присочиняет ради нее. — Фрекен Сесилия прекрасно умела вести себя и справлялась со всеми трудностями. Как и теперь, когда она покинула Гростенсхольм. Но Сесилия была самой младшей и поэтому нередко проигрывала. Хотя она никогда не признавала своего поражения. Однажды она упала, не успевая догнать старших. И тогда она изорвала на себе одежду в клочья — я никогда не видела ее в таком гневе! Она была лидером, несмотря ни на что, и ее мало заботила победа над другими. Я не один раз наблюдала это, хотя сама и не участвовала в тех играх.
   — Как это похоже на нее! — улыбнулась Силье. — Конечно, Сесилия справится со всеми жизненными трудностями на своем пути. Хуже обстоит дело с Суннивой. Я пыталась привить этой девушке большее упорство в жизни, но она такая робкая и боязливая. Таральд очень заботится о ней.
   Ирья умолкла. Ее лицо омрачилось печалью, и Силье заметила ее переживания.
   Милая, добрая Ирья! Как жаль, что у нее столь неказистая внешность, из-за которой Таральд никогда не оценит ее. Силье бросила взгляд на руки девушки, грубые от работы, на ее чересчур скуластое лицо. Но глаза Ирьи были лучистыми от доброты и душевного тепла — нужно было только заглянуть в них, чтобы понять это.
   Силье перевела разговор на другую тему.
   — Возьми со стола зеркало и посмотри сама, как я буду укладывать тебе волосы!
   Ирья послушалась.
   — Я делаю тебе прямой пробор и зачесываю их со лба наверх, чтобы они образовали дугу над ушами, вот так.
   — Но не окажется ли мое лицо еще шире от этого?
   — Да нет же, напротив, такая прическа скроет твои скулы. А затем я заплетаю волосы в две тугие косы…
   Это занятие продолжалось некоторое время, и Силье спросила у девушки, как у нее дома.
   История, поведанная Ирьей, оказалась малоутешительной. Дома никакой радости, только труд и нужда. Младенческая смертность в приходе была высокой, и тем не менее семейство в Эйкебю оставалось многочисленным, так что в доме им было тесновато. Ирье негде было даже поместиться. И было совершенно очевидно, что она с нетерпением поджидала, когда же в очередной раз можно отправиться в Линде-аллее.
   Когда Ирья помогала по дому, то Силье стыдилась иногда того, что совала украдкой девушке то деньги, то лакомства, — все же она была товарищем по играм для господских детей. Но впоследствии она поняла, что поступает правильно. Хотя Ирья сама не говорила об этом, но родители ее видели в приношениях из усадьбы существенную поддержку своей семье и сами посылали дочь в Линде-аллее — не просто поиграть, а услужить хоть чем-то. И Ирья постепенно превратилась в служанку госпожи Силье. Родители девушки не признавали дружеских отношений с этой семьей. И они наверняка забрали бы девушку домой, если бы узнали об этом.
   Силье виновато думала о том, что надо бы поприличнее платить Ирье за ее работу в усадьбе. Она не догадывалась, как много значили для Ирьи даже те мелкие монеты, которые она получала от своей госпожи.
   В Эйкебю было много голодных ртов.
   Какая жалость, что эта достойная девушка не привлекает к себе внимания, а тем временем она была бы прекрасной матерью и женой. Однако ее отец, выдавший поочередно замуж остальных своих дочерей, уже решил, что Ирья останется в девках и будет помогать дома родителям, когда те состарятся. Решил он так по своей воле, никого не спрашивая, и меньше всего саму Ирью. Что и говорить: девочек даже не считали за настоящих детей в семье, заботясь только о сыновьях. Привычным было услышать, как крестьянин отвечает, что у него «четверо детей», добавляя при этом: «И три дочери».
   Глаза Ирьи делались печальными, когда она заговаривала о своем будущем. Остаться вместе с престарелыми, ворчливыми родителями было делом нелегким.
   — Ну-ка, взгляни теперь в зеркало, — сказала наконец Силье. — Теперь я обвиваю голову косами, закалывая их жемчугом. Вот так… жемчужная нитка на лбу! А теперь я немного припудрю твое лицо, иначе нос у тебя блестит как маяк. А где сейчас Суннива?
   — Я… видела ее вместе с Таральдом.
   — Где это? — спросила Силье более строгим тоном, чем сама ожидала.
   — Я не знаю, куда они пошли, госпожа Силье. Они просто проходили через усадьбу.
   «Боже правый, нельзя говорить Тенгелю об этом, — подумала Силье. — Я сама должна поговорить с одним из них».
   — Ну как, ты довольна прической? — произнесла она вслух.
   Ирья очарованно гляделась в зеркало.
   — Как мне нравится! — прошептала она наконец.
   — Да, ты красива, — подхватила Силье, хотя и сознавала, что это легкое преувеличение. Но в самой непривлекательности Ирьи таилась такая необъяснимая красота. — Эту жемчужную нитку ты можешь оставить себе, камни на ней поддельные.
   — Благодарю вас, — сказала Ирья со слезами на глазах. — Благодарю, милая госпожа Силье!
   В этот миг в комнату вошли Суннива и Таральд.
   — Добрый день, бабушка, — сказала Суннива с сияющими глазами. — Как ты себя чувствуешь?
   — Спасибо, хорошо. Где вы были?
   — Мы просто прогулялись немного, — уклончиво ответила Суннива.
   Таральд, в свою очередь, приветствовал бабушку. При этом он равнодушно кивнул Ирье, в ожидании стоявшей со своей новой прической:
   — Здравствуй, и ты здесь? Хорошо.
   Блеск в глазах девушки померк. Силье поняла, что мысли этой парочки витали далеко отсюда.
   Суннива держалась увереннее, чем обычно. Она улыбалась, бросая незаметные взгляды на Таральда. И она с восторгом слушала, как он рассказывал об их прогулке.
   Наконец, Суннива заметила перемену, происшедшую с Ирьей.
   — Ирья, — изумленно усмехнулась она, — что это ты вырядилась?
   Ирья, простая крестьянская девушка, бросила беспомощный взгляд на Силье.
   — Это я сделала ей новую прическу, — ответила Силье. — И я считаю, что она очень мила.
   Слава Богу, и Таральд наконец заметил, как изменилась Ирья. Но мысли его были все еще далеко отсюда.
   — Да, я обратил на это внимание, — прибавил он. — Тебе это очень к лицу, Ирья.
   Суннива смутилась. Она не хотела обидеть Ирью.
   — Я тоже заметила, что тебе идет новая прическа, — коротко сказала она. — Я просто не сразу узнала тебя. Пойдем в столовую, я проголодалась.
   — Мне можно пойти? — спросила Ирья у Силье.
   — Конечно, иди же, я справлюсь без тебя.
   — Я скоро вернусь. Госпожа Силье желает, чтобы я принесла что-нибудь?
   — Пожалуй, — ответила Силье. — Принеси мне медовый пряник.
   Она позволила себе это. Она всю жизнь ограничивала себя во всем, и теперь ей захотелось полакомиться, чтобы отвлечься от боли в ноге.
   Она уже с трудом писала картины. Изредка она принималась ткать, но и это занятие утомляло ее. Время от времени она все же писала небольшие акварели, чтобы чем-то заняться. Ей казалось, что она съеживается с возрастом, все платья на ней болтались, и ей приходилось ушивать их.
   Так что лишний медовый пряник здоровью не повредит.
   Тенгель был очень занят в эти дни. Он обучал юного Тарье, брал его с собой к больным, и они лечили пациентов старыми травами и настоями, секреты которых хранились потомками рода Людей Льда. Тенгель подчас поражался смышлености Тарье. Он считал себя весьма одаренным, но мальчик превзошел даже его. Тарье изучал растения и травы, пытался определить их воздействие на человека. Однажды он решил на себе испытать приготовленную им смесь, однако в результате этого опыта испуганному Тенгелю пришлось приложить большие усилия, чтобы вернуть мальчика к жизни. Тарье пришел в себя и первым делом воскликнул:
   — Теперь я знаю, что это такое! Эти травы смешивать нельзя, они не сочетаются.
   — Но зачем надо было пробовать их действие на себе? — спросил Тенгель сердито.
   И все же они прекрасно уживались друг с другом. Силье улыбалась, когда она вспоминала их серьезные лица: Тарье обращался к Тенгелю за разъяснениями, а тот, никогда не задавая себе этих вопросов, пытался теперь найти на них ответ.
   В комнату вошла Суннива, неся бабушке медовые пряники.
   — Кухарка хотела заставить меня помогать на кухне, но я не стала разговаривать с ней и прислала вместо себя Ирью, — с улыбкой сообщила она.
   — Тебе не следовало этого делать, потому что Ирья нужна мне здесь…
   Глаза Суннивы округлились и стали изумленными.
   — Ты не хочешь говорить со мной, бабушка? Ты хочешь, чтобы здесь была Ирья?
   — Ну, конечно же, нет, милая девочка. Я только подумала… Забудем это. Так о чем же ты собираешься поговорить со мной?
   Суннива взяла со стола зеркало и посмотрелась в него, явно довольная своим видом. Затем она положила зеркало на место и глубоко вздохнула.
   — Бабушка, я так счастлива!
   — Вот и прекрасно, — осторожно ответила Силье, не любившая разговоров подобного рода. — А где Таральд, на кухне?
   — Нет, он отправился домой в Гростенсхольм.
   И так как Суннива готова была уже продолжать свои излияния, то Силье поспешила сказать:
   — Милая Суннива… Я думаю, тебе не следует так часто встречаться с Таральдом.
   Глаза девушки в непонимании остановились на ней.
   — Но почему же?
   — Вы слишком близкие родственники.
   — Но он мой троюродный брат. Разве это близкое родство? Троюродные могут вступать в брак, я знаю это. Даже двоюродные братья и сестры вступают в брак!
   — Да, но не из рода Людей Льда.
   — Ну, это старое предание! Просто выдумки!
   — Нет, Суннива, это не выдумки. Разве ты не заметила, что дедушка Тенгель не похож на других людей?
   — Я, конечно, вижу, что он отличается от остальных, но ведь он добрейший в мире человек. — И она шепнула: — После Таральда. — Но затем слезы брызнули у нее из глаз. Она закрыла лицо руками. — Сесилия отправляется в Данию, и все так любят ее. Тарье всегда держится вместе с дедушкой. Тетя Шарлотта боготворит Таральда, как и его родители. Ты, бабушка, всегда предпочитаешь, чтобы тебе прислуживала Ирья. И только меня никто не любит, я в доме словно какое-то несчастное исключение. Я знаю, что ты, бабушка, не хотела, чтобы я жила в доме, и еще ребенком отдала меня Дагу и Лив. А теперь ты хочешь отнять у меня то единственное, что мне дорого?
   Силье была в смятении. Почему эта девушка решила, что она никому не нужна?
   — И все же, Суннива, ты не права, — сказала она, положив свою руку девушке на плечо. — Я отдала тебя Лив и Дагу только потому, что мне в моем возрасте было уже тяжело ухаживать за ребенком. Хочешь, я расскажу тебе кое-что? Когда у меня было четверо маленьких детей — твоя мать, Даг, Лив и Аре, то я была, наверное, самой обремененной хозяйкой и матерью в Норвегии. Но я любила их, как я люблю тебя и всех остальных моих внуков. И ты помнишь, что я, конечно же, временами была раздражительной! Можешь себе представить все эти тряпки и корыта, которые оставляли меня без сил. Даг может рассказать тебе, как я иногда убегала в лес или как у меня пригорала каша, которую я должна была приготовить для своих детей. Или он поведает тебе о детских одежках, так плохо сшитых, что соседи смеялись надо мной. А ведь в то время я еще была молодой и полной сил. Когда же становишься старше, то все труднее выполнять обязанности по дому и уходу за детьми. Лив — прирожденная мать и хозяйка, но я — нет.
   Суннива перестала плакать. Невинное лицо девушки с беспомощным взглядом выражало теперь только удивление, но также и проблеск надежды.
   — Я понимаю, что ты чувствуешь себя иногда одинокой, — продолжала Силье. — Ты ведь осталась без отца и матери. Но ты должна помнить, что все тебя любят, — и в усадьбе, и в Линде-аллее, и заботятся о тебе, видя твою беззащитность.
   На лице девушки появилась робкая улыбка.
   Суннива была слишком уж нежным созданием. Она не умела противостоять жизненным обстоятельствам. Она постоянно нуждалась в заботе, но сама мало что могла дать другим. В ее красивом лице не было и тени от силы воли ее матери, Суль. Силье всегда видела в Сунниве свойства ее отца, Хемминга, и дочь, к тому же, унаследовала многие черты его характера. Это стремление всегда бежать прочь от любых трудностей, жить за счет других и пользоваться чужой милостью. Особенно Суннива льнула к рослой и крепкой Ирье. Именно Ирья выполняла различные тяжелые обязанности по дому, освобождая от них Сунниву.
   Но с другой стороны, Суннива была так очаровательна в своей слабости, она никому не причиняла зла и всегда как будто извинялась перед другими.
   Силье похлопала девушку по плечу.
   — Что же касается Таральда…
   Девушка покраснела.
   — Что касается Таральда, то вы должны оставаться только друзьями, помни это. Конечно, вы можете взяться за руки и иногда даже поцеловаться. Но не более того. Ничего больше, помни это!
   Казалось, что Суннива была поражена откровенностью бабушки.
   — Но мы никогда и не думали ни о чем! Мы просто хотим пожениться.
   На миг Силье потеряла дар речи. Неужели она так плохо знала эту девушку?
   — Даже речи не может быть об этом! — отрезала она и теперь была согласна с Тенгелем. — Иначе вам придется расстаться навсегда.
   — О нет! — воскликнула Суннива порывисто.
   — И все же вам придется расстаться, чтобы не случилось еще чего похуже.
   — Нет, бабушка, будьте же добры ко мне. Вы не знаете, что такое любить другого!
   Силье едва удержалась от очередного выпада. Ей хотелось сохранить серьезность, и она продолжала:
   — Обещай мне только одно: вы никогда не переступите границы в вашем общении! Слышишь: никогда!