Сандему Маргит. Зловещее наследство (Люди Льда - 6)

Сандему Маргит
Зловещее наследство (Люди Льда - 6)

   Маргит Сандему
   Зловещее наследство
   (Люди Льда - 6)
   Пер. с норвежск. Б. Злобина
   Проклятие Сатаны преследует потомков Тенгеля Злого.
   Захватывающее напряженное действие происходит в 1650-х годах, в
   родовом поместье Гростенсхольм разыгрывается драма правнука Тенгеля
   Доброго - Колгрима и решается судьба дочери Сесилии - Габриэллы.
   Давным-давно, много сотен лет тому назад Тенгель Злой отправился в безлюдные места, чтобы продать душу Сатане.
   С него начался род Людей Льда.
   Тенгелю было обещано, что ему будет сопутствовать удача, но за это один из его потомков в каждом поколении обязан служить дьяволу и творить зло. Признаком таких людей будут желтые кошачьи глаза. И все они будут иметь колдовскую силу.
   И однажды родится тот, кто будет наделен сверхъестественной силой. Такой в мире никогда не было.
   Проклятие будет висеть над родом до тех пор, пока не найдут места, где Тенгель Злой зарыл горшок, в котором варил колдовское зелье, вызвавшее Князя Тьмы.
   Так говорит легенда.
   Правда это или нет - никто не знает.
   Но в 1500-х годах в роду Людей Льда родился человек, отмеченный проклятием, который пытался творить добро вместо зла, за что получил прозвище Тенгель Добрый.
   В саге рассказывается о его семье, главным образом, о женщинах его рода.
   ЧАСТЬ 1
   Колгрим
   1
   Тот, кто слушает шум ветра, может услышать многое. Но ветер никогда не жаловался столь горько, как в тот год, когда в Гростенсхольм пришло горе. Даже в своей усадьбе Линде-аллее Аре слышал монотонный стон в ветвях деревьев от ветра, проносившегося по их кронам.
   Причиной полного высвобождения злых сил, таившихся в Колгриме, явились всего лишь несколько необдуманных слов Таральда.
   Колгрим собирался пользоваться бесхитростной добротой всех и оставаться в Гростенсхольме, пока не вырастет. Здесь он чувствовал себя хорошо. Но в тот раз в нем что-то сломалось.
   Шла весна 1633 года: ему исполнилось двенадцать лет. Манера поведения оставалась приятной, однако его янтарные глаза, смотревшие в лицо людей по детски прямо и открыто, становились другими, когда человек поворачивался к нему спиной. Взгляд становился холодным и злобным, оценивающим, презрительным.
   "Жалкое ничтожное животное, - мысленно говорил он. - Я сильный, намного сильней вас всех вместе. Я покоряюсь до поры до времени, пока вы мне нужны. Но подождите, когда я вырасту и встану на ноги!"
   Как и все, помеченные проклятием в роду Людей Льда, Колгрим был очень одинок. Но одиночество не тяготило его. Наоборот, он стремился быть один; казалось, что он черпал в одиночестве новые силы.
   За рубежами мирной Норвегии происходили грандиозные события.
   Религиозная война продолжалась. В 1631 году шведский король Густав II Адольф одержал блестящую победу над Тилли под Брайтенфельдом. На следующий 1632 год. шведский король пал в бою под Лютценом, но его армия разгромила объединенные силы Валленштайна и Паппенхейма. Паппенхейм пал в бою под Лютценом, а Тилли в том же году нашел смерть под Лехом; Валленштайн был убит своими сторонниками спустя несколько лет. Но война продолжалась и продолжалась. Сейчас во главе протестантов стояли уже другие шведские полководцы. Леннарт Торстенссон, Иохан Банер и Ханс Кристофер фон Кенигсмарк должны были войти в историю за свои подвиги в этой нескончаемой войне.
   Кристиан IV окончательно разорвал отношения с Кирстен Мунк, ибо обнаружилось, что последний ребенок, дочь Доротея, имеет весьма сомнительное происхождение. Фру Кирстен пыталась даже подмешать в пищу королю яд, но добилась только того, что по приказу короля кузнец ее заклеймил каленым железом как нарушительницу супружеской верности. Все это переполнило чашу терпения Кристиана. Он послал Кирстен "ко всем чертям" и запретил встречаться с детьми. С таким запретом она не могла смириться.
   Что сказала ее мать, Эллен Марсвин, своей потерявшей всякую осторожность дочери после разрыва с королем, никто не знает. Однако внешне она держалась как ни в чем не бывало, сохраняя хорошую мину при плохой игре.
   Не веселее стало этим двум женщинам и оттого, что Кристиан IV завел новую любовницу, их собственную придворную даму Вибеке Крузе. Даму на редкость вульгарную, которая родила королю превосходного сына, Ульрика Кристиана Гюльденлеве. Он стал хорошим воином - лучшим, чем когда либо был его отец.
   Леонора Кристина в девять лет была помолвлена с молодым, рвущимся к успеху аристократом Корфитцем Ульфельдтом. Случилось как-то, что домашняя гофмейстерша, по-прежнему занимавшаяся воспитанием детей, так избила ее, что она несколько недель не могла сидеть, и это повлияло на ее будущее. Леонора Кристина пошла к своему жениху и пожаловалась. С жестоким обращением гофмейстерши с детьми было покончено. Ее выгнали из дворца, и она уже больше не появлялась на королевской службе.
   Старшая дочь короля от Кирстен Мунк, бедная Анна Катерина, прожила недолго. В свое время она очень гордилась помолвкой с Францем Рантцу. Однако в 1632 году этот молодой щеголь гостил у будущего тестя и отмечал свое назначение на должность королевского гофмейстера. Нужно было много сил, чтобы составить компанию королю за чашей вина. Молодой Рантцу так напился, что свалился вниз головой в крепостной ров и утонул.
   Маленькая Анна Катерина заболела. Кое-кто говорил, что от горя, другие же утверждали, что у нее была оспа. Она попросила, чтобы при ней всегда находилась маркграфиня Паладин, и Сесилия, оставив пятилетних двойняшек на Александра в Габриэльсхусе, переехала к ней.
   Тем временем в Гростенсхольме начиналась буря.
   Во время обеда летним днем 1633 года Таральд, никогда не отличавшийся особой сообразительностью, произнес ту фатальную фразу в окружении нескольких с виду равнодушных членов семьи.
   - Я сегодня получил письмо от Тарье.
   - Получил ты? - спросила Лив у своего сына. - Это удивительно! Он отправился в Эрфурт, не так ли? Поступил на службу в качестве помощника к какому-то ученому. Что он хочет?
   - Он оказался в центре эпидемии оспы и боится подхватить эту болезнь.
   - Я слышала, что оспа ужасно опасна, - вмешалась в разговор Ирья.
   - Тарье здоров, как бык, и едва ли станет жертвой оспы, - заметил Даг. - Но почему он написал именно тебе?
   - Он просит меня, если с ним что-нибудь случится, позаботиться о тайнике, где находятся колдовские сокровища нашего рода. В свои последние часы он напишет, где спрятан клад. Он хочет, чтобы Маттиас владел им.
   Лив притворилась, что на нее напал сильный приступ кашля, и ее сын тут же понял, какую оплошность он допустил. Глаза Колгрима забегали, становясь то ясными, то приобретая желтоватый оттенок.
   - Но он, разумеется, забрал все это с собой, - сказал Таральд, пытаясь спасти положение.
   - Что случилось? - спросил восьмилетний Маттиас, блеснув своими кроткими глазами.
   - Я расскажу тебе, когда ты подрастешь, - пробормотал Таральд.
   Маттиас удовольствовался ответом. То, что говорит отец, правильно. Он не любопытен.
   Но в душе Колгрима эти слова вызвали настоящий огонь. От него что-то скрывают! Тайны, колдовские заклинания рода Людей Льда? И их получит Маттиас?
   Неужели Колгрим не является старшим из сводных братьев?
   Гнев и злоба становились все сильнее и сильнее. Существует нечто такое, о чем ему ничего не известно!
   У Тарье?
   Э-э, нет, бабка Лив предупредила отца, это он ясно видел. Значит заклинания не у Тарье. Они должны находиться здесь!
   Где-то в Линде-аллее...
   Да, все старания, приложенные Тарье для сохранения тайны существования заклинаний, пропали даром. Однажды Тенгель у колыбели родившегося Колгрима предупредил Тарье: "Никогда, никогда не допускай этого ребенка даже к самой малой доли заклинаний! Ничему не учи его! Абсолютно ничему!"
   Теперь Тарье в минуту нужды обратился к отцу мальчиков, своему двоюродному брату Таральду. Наихудшее из всех зол. Ведь, несмотря на то, что на Таральде сейчас лежала ответственность за семью, мыслил он почти так же, как сбитый с толку цыпленок.
   И Колгрим услышал слова, которые ему абсолютно не положено было слышать!
   Колгрим, в противоположность отцу, обладал живым злобным умом.
   Он решил узнать больше обо всем этом.
   У кого он может спросить?
   Ни у деда, ни у бабки; обмануть их слишком трудно. Отец чересчур слаб, он никогда не осмелится ослушаться своих родителей. А глупая Ирья ничего не знает, в этом Колгрим может поклясться.
   Интуиция уверенно подсказывала Колгриму, к кому ему следует обратится. К одному из наиболее умных в семье...
   На следующий день он, не спеша, равнодушно вышел во двор усадьбы.
   - Эй, - сказал добродушно Аре. - Ты решил прогуляться?
   - Да, я хочу попросить Бранда починить кое-что для меня. Он такой сильный.
   - А я?
   - Не как Бранд.
   Аре улыбнулся.
   - Видишь, Мета, мне дают отставку.
   Мета покачала головой. Она сильно похудела и подурнела, возраст не красил ее. Эту женщину постоянно мучили боли в животе, и ее не оставляла скорбь по ушедшему в мир иной Тронду. Он ведь был ее любимым сыном.
   Мета бросила взгляд на Колгрима:
   - Не знаю почему, Аре, но при виде этого мальчишки у меня по спине пробегают мурашки.
   - Чепуха! Он стал очень смышленым!
   - Верить в это? - пробормотала Мета.
   Колгрим нашел Бранда на гороховом поле. После нескольких вступительных фраз он неожиданно спросил:
   - Ты когда-нибудь видел тайный клад нашего рода?
   Бранд осторожно уселся на краю канавы. Ему шел двадцать пятый год. Был он высок и грузен. У них с Матильдой родился лишь один ребенок, сын Андреас, других детей не было, но этим единственным ребенком, с момента его появления на свет, гордились все - и отец, и дед.
   - Я никогда не видел клада. Я думаю, что он находится у моего брата Тарье.
   Колгрим сидел рядом с младшим двоюродным братом своего отца словно маленькая змея.
   - А что в этом кладе?
   - Ты никогда не слышал этой истории?
   - Только отрывками. Я не понимаю, почему всем можно рассказывать ее, а мне нет.
   Рассказать Колгриму было опасно. Бранд сделал глубокий вздох.
   - Тронд и я всегда считали, что с тобой обращаются несправедливо. Ты больше, чем кто-либо другой, должен знать сагу нашего рода.
   - Мне тоже так кажется, - согласился Колгрим, при этом у него даже задрожала нижняя губа. Ему удалось представится несчастным, мгновенно готовым заплакать.
   - Я слышал о Тенгеле Злом и о твоем деле Тенгеле и о моей бабке Суль, которые умели колдовать, но больше я ничего не знаю.
   И Бранд рассказал о всех отмеченных проклятием в роду Людей Льда, а Колгрим слушал. Глаза его становились все больше и больше. Он не считал себя отмеченным проклятием - по его мнению он был ИЗБРАННЫМ.
   - Правда, что Тенгель Злой отправился на поиски? Куда?
   - Этого никто не знает.
   - А как он это сделал?
   - Он собрал все магические травы и колдовские средства, какие знал, сложил все это в большой горшок и сварил зелье такое ужасное, что невозможно представить. Тенгель Злой мог сделать многое, можешь верить!
   - А зелье он выпил?
   - Никто не знает. Может - да, может - нет. Во всяком случае, он над горшком прочел странные заклинания, вызывая того, с козлиными ногами. И говорят, ему это удалось. Мой дедушка Тенгель не верил этому; он считал, что появление у нас кошачьих глаз и особых свойств, которых нет у обыкновенных людей, всего лишь особая черта нашего рода. Но я вот сейчас размышляю...
   - И что?
   - Пожалуй, сага правдива. Думаю, что здесь руку приложил Сатана.
   - О, Господи!
   - Не упоминай всуе этого слова! И один из потомков Тенгеля Злого должен стать самым великим колдуном в мире, - закончил Бранд свой рассказ.
   "Это я, это я", - в сильном возбуждении промолвил про себя Колгрим. Он очень хорошо понимал, что он один из тех избранных. Он знал это очень давно. Стоило ему только взглянуть на себя в зеркало, чтобы понять это.
   Да, он уверен в том, что Тенгель Злой выпил дьявольское зелье. Он поступит так же. Когда-нибудь. Если бы только он знал, где оно спрятано. И как его отыскать...
   - Клад у Тарье там, где он сам сейчас находится?
   - В Эрфурте? Тронд так не думал. Да, Тронд также был одним из них, тебе это известно?
   Нет, Колгрим никогда не слышал об этом. Если бы он знал, когда Тронд был жив! Тогда они вместе были бы неимоверно сильны. Непобедимы!
   Бранд, на мгновение взгрустнувший при воспоминании об умершем брате, снова оживился:
   - В кладе среди прочего находится волшебный корень.
   Да, теперь Колгрим узнал гораздо больше, чем знал раньше. Именно это интересовало его и запоминалось крепко.
   Доверчивый Бранд так и не понял, какие зерна бросил он в мелкую черную душу Колгрима.
   В воскресенье Колгрим заявил, что у него поднялась температура. Все отправились в церковь, оставив его дома.
   Он тут же спустился во двор Линде-аллеи и обыскал весь дом, двор, но ничего не обнаружил. Он продолжал поиски все долгое время, пока шла воскресная служба. Но, как только услышал, что люди возвращаются из церкви, быстро шмыгнул на свое место. Больше всего внимания он уделил старой части дома. Но клада нигде не было. Вне себя от злости, разочарованный, забрался он обратно в кровать.
   Эрфурт так далеко, что он даже не представлял себе, где он находится. Поехать туда и воткнуть нож в горло лживого Тарье он не может.
   Но он способен на кое-что другое! Нечто, о чем он мечтал многие годы...
   Он в силах разделаться со своим соперником многими способами. А сейчас у него приманка самая вожделенная: колдовской клад.
   Они еще увидят, кого обидели при дележе!
   Колгрим готовился очень тщательно. Может быть, он все еще смутно помнил рассказы Сесилии о Большом тролле, которому не понравилось, что Маленький тролль сделал больно своей младшей сестре? И поэтому от прямого убийства отказался.
   Ведь есть и другие пути.
   В один июльский день он упросил деда взять его с собой в Кристианию. Забрал все деньги из копилки, которую прятал много лет; мелкие монеты, полученные им в подарок от доброжелательных дядей и теток.
   Сейчас они очень пригодились.
   В лавке серебряных дел мастера он купил брошь с национальным орнаментом.
   Но никому ее не показал.
   В последующие дни он продолжал подготовку. Однажды, например, он без какой-либо определенной цели несколько часов катался верхом на лошади. Слушал, как ветер жалобно стонал в кронах деревьев и злорадно ухмылялся.
   Наконец подготовка была закончена.
   Вечером, когда сводные братья лежали в постелях в своей комнате, Колгрим шепотом спросил маленького Маттиаса:
   - Ты когда-нибудь видел танцующих рыб?
   - Нет, - ответил доверчивый Маттиас. - Разве рыбы умеют танцевать?
   - Умеют ли они! Ты хочешь увидеть это?
   Маттиас с удовольствием бы посмотрел. Колгрим таинственно прошептал:
   - Но это место заколдовано. И увидеть танец можно только в определенное время. Мы сможем подкрасться к ним. Но об этом никто не должен знать.
   Маттиас задумался.
   - И мама тоже?
   - Конечно, и мама! Если узнают, все сорвется.
   Маленький брат кивнул головой в знак согласия.
   - Тогда я возьму тебя в то место, где они танцуют. Но не завтра. Завтра их там не будет. Послезавтра. Я рано выеду верхом взглянуть, подходящий ли день, а ты встретишь меня на опушке леса около большого дуба в... скажем, в девять часов. Ты время по часам читаешь?
   - Я могу спросить у папы.
   - Нет, дуралей, этого ты не должен делать! Когда служанки начнут убирать со стола после завтрака, ты незаметно уйдешь. Никто не должен тебя видеть, запомни! Мы скоро вернемся, так что никому не нужно что-либо знать.
   - Я сделаю так, как ты говоришь, - заверил Маттиас.
   - Можно я завтра съезжу в Кристианию? В последний раз, когда мы были там я приглядел прекрасную брошь в лавке у серебряных дел мастера. Я очень хочу купить ее и подарить бабушке Лив, чтобы она выглядела нарядной в церкви ко дню смерти Олава Святого.
   Сам же Колгрим презирал церковные службы. Иногда он вынужден был ходить в церковь, но чаще изобретал какую-нибудь уважительную причину и оставался дома.
   Таральд, тронутый заботой сына, сказал:
   - Но у тебя, Колгрим, нет денег для этого?
   - Я накопил, - заявил сын с таинственной улыбкой.
   - Храни меня Бог, это не плохо! Но тебе не следует ехать одному. Может быть, я освобожусь...
   - Отец, мне уже двенадцать лет! Ты знаешь, на лошади я держусь хорошо, а воров и мошенников я обойду.
   Да, Таральд был уверен в этом. И он неохотно, но сдался.
   На следующее утро Колгрим, махнув на прощание рукой провожавшим, двинулся по дороге в Кристианию.
   Как только он почувствовал, что его уже не видят из Гростенсхольма, он свернул с дороги и поехал по скрытым от глаз тропинкам, двигаясь полукругом по местности.
   Спустя некоторое время он сидел на лошади рядом с большим дубом и наблюдал, как маленький мальчик, стремясь придти вовремя, переходит луг, пробираясь через высокую траву. На сердце Колгрима опустилось огромное и холодное спокойствие.
   - Я все сделал, как ты велел, - прошептал Маттиас запыхавшись. - Никто меня не видел. Но я немного испугался, когда услышал, что ты уехал в Кристианию, подумал, что не встречу тебя здесь. Но ты оказался на месте, радостно произнес он. Вдруг лицо его снова омрачилось: - Но мне не нравится обманывать маму.
   - Она спрашивала? - резко воскликнул Колгрим.
   - Нет. Но промолчать - это то же, что и соврать, у меня такое чувство.
   Колгрим никогда не испытывал подобных угрызений совести и не понял брата. Не беспокоился он и о своей мачехе, Ирье, которая всегда стремилась относиться к нему с такой же любовью, как и к своему родному сыну Маттиасу.
   - Мы недолго пробудем здесь, они ничего не заметят. Садись сзади меня!
   С трудом взгромоздился Маттиас на лошадь, и Колгрим развернул ее.
   Как все младшие братья, Маттиас обожал своего старшего брата. Он был для него героем, знавшим и умевшим все на свете. Такое поклонение Колгрим принимал с некоторой гордостью, но и с презрением.
   Когда они ехали по лесу, Маттиас возбужденно заявил:
   - Как интересно! Я сегодня ночью ни минуты не спал.
   Отлично, подумал Колгрим с отвратительной улыбкой на устах.
   - Я взял с собой бутерброды, - продолжал младший брат.
   - Что ты сделал? - взорвался Колгрим, но, сдержав себя, продолжал более спокойным тоном. - Тебя кто-нибудь видел?
   - Нет. Я проскочил незаметно в кухню, когда там никого не было.
   - Хорошо! Возможно, мы проголодаемся.
   Они молча продолжали путь через зеленые тени леса.
   - Ты слышишь, как шумят кроны деревьев? - прошептал Маттиас. - Как печально это звучит! Точь-в-точь, как в церкви во время реквиема.
   - Что такое реквием? - спросил Колгрим, не слишком знакомый с дебрями церковных ритуалов.
   - Духовная месса.
   "Подойдет", - подумал старший брат.
   - Далеко, - спустя мгновение осторожно произнес Маттиас.
   - Скоро приедем, - пообещал Колгрим. Спустя еще некоторое время младший брат произнес:
   - Я не собираюсь жаловаться, но у меня спина немного заболела.
   - Сейчас будем на месте, - ответил старший. Сердце его от возбуждения бешено заколотилось.
   Они поехали по лесной дороге, такой же зеленой, как и весь окружающей ее лес, этим летом здесь проезжало мало народу. Если Маттиас и видел следы лошадиных копыт, которые шли сначала впереди, потом возвращались обратно, он не связывал их с поездкой Колгрима несколько дней тому назад. Время от времени они переезжали небольшие поляны, обрамленные зарослями лесной малины, а несколько раз миновали группы строений, выглядевших так, как будто их давно покинули жители.
   Затем ландшафт стал более открытым. Гряды холмов сначала украсились дубами, а затем на смену им пришли осина и ольха.
   Они подошли к берегу.
   Колгрим направил лошадь по малозаметной тропинке, которая вывела их на пристань. Здесь он слез с лошади и помог спуститься с нее брату.
   - О-о, - воскликнул Маттиас. - Это же море!
   Далеко впереди среди гор солнечными зайчиками поблескивал открытый фьорд.
   - Конечно, море, - подтвердил Колгрим. - Здесь и танцуют рыбы. Они большие и зовут их дельфинами. Иди, у меня здесь лодка!
   - Лодка? - произнес Маттиас, широко раскрыв от удивления глаза.
   Колгрим тем временем привязал лошадь к дереву.
   - Конечно. Вон она стоит.
   Колгрим подготовил все тщательно. Он знал, что этой небольшой плоскодонкой пользовались редко.
   Они прыгнули на борт. Колгрим камнем сбил замок и стал грести веслами. Владелец лодки, кем бы он ни был, не мог видеть море, скрытое плотными зарослями ольхи.
   Весла с веселым плеском погружались в воду. Маттиас лег на борт и следил за водоворотами, которые порождали лопасти весел.
   Колгрим греб не спеша, он не хотел слишком удаляться от дороги, ведущей домой. Он, наоборот, делал вялые взмахи веслами, наводящие на сон, и маленький Маттиас вскоре съежился на корме. Веки становились все тяжелее и тяжелее.
   - Отдыхай, - гипнотизируя, произнес старший брат, пристально глядя на Маттиаса, - плыть еще далеко. Я разбужу тебя.
   Маттиас утомленно кивнул и улегся удобней.
   Когда они добрались до мыса, где фьорд сливался с открытым морем, Колгрим осторожно положил весла в лодку и позволил плоскодонке мягко причалить к берегу. Затем, убедившись, что младший брат крепко спит, бросил весла в воду и проследил за тем, как они уплывали прочь. Беззвучно он поднялся на берег и сильно, но осторожно толкнул лодку в море.
   Он учел и отлив. Довольный, он наблюдал, как плоскодонка неумолимо уходила в море.
   В лодке не было заметно никаких движений.
   Колгрим со всех ног бросился по берегу к пристани, где стояла лошадь.
   Никто не поймет, почему он вдруг подумал: "Я не убил его. Я этого не сделал!"
   Видимо, смутное воспоминание детства - о страшных рассказах Сесилии про Большого тролля, иначе говоря, про Дьявола, заставило Колгрима так "гуманно" рассчитаться с мешающим ему младшим братом.
   Он вернулся домой после обеда. Вся семья была в панике.
   - Колгрим, ты не встречал Маттиаса? - спросила Лив.
   Он соскочил с коня. В руке у него был небольшой пакет.
   - Маттиаса? Нет. Я целый день провел в Кристиании.
   - А утром?
   - Он еще спал.
   Лицо Колгрима никогда еще не было столь искренним.
   - Он был за столом во время завтрака, - напомнил Таральд остальным. Затем он исчез. А Колгрим в это время был уже далеко.
   Лицо Ирьи окаменело словно у мертвеца.
   - Но Маттиас взял с собой еду в дорогу. Для двоих, в этом я уверена!
   - Как ты можешь быть уверена в этом? - заметил Таральд.
   - Потому что знаю манеру Маттиаса пользоваться ножом, когда он готовит бутерброд. Берет масло из масленки от центра к краю. И он взял хлеба и масла по крайней мере для двоих.
   - Где дедушка? - спросил Колгрим.
   - Ушел на поиски. Мы все ходили и искали целый день, - сказала Лив, в глазах которой виден был страх и беспокойство.
   Лицо Ирьи ожесточилось. Она вцепилась в Колгрима.
   - Ты знаешь, где он! - крикнула она яростно. - Я вижу это по твоему лицу, ты знаешь где он! Ты...
   Таральд развел их.
   - Но Ирья! Ты всегда относилась хорошо к Колгриму.
   Но истерика, разрывавшая ее целый день, вырвалась наружу.
   - Я знаю его, когда он выглядит таким невинным! Он что-то сделал Маттиасу, я уверена, я знаю!
   Слезы обиды навернулись на глаза Колгрима:
   - Я весь день был в Кристиании! Ездил за подарком бабушке. Вот он!
   Он развернул пакет, в котором лежала серебряная брошь.
   - О-о, Колгрим, - сказала Лив взволнованно. - Так приятно получить от тебя подарок! Ты должен простить Ирью. Мать не всегда способна ясно мыслить, когда с ее ребенком что-то случается.
   Ирья всхлипнула и зарыдала, чувствуя себя покинутой.
   - Единственный мой ребенок... которого мне удалось родить, счастье мое, малыш мой, Маттиас. Он не должен уходить, не должен!
   - Он не ушел, - успокаивал жену Таральд. - Он будет дома до прихода ночи.
   Но Маттиас не вернулся домой. И горе пало на Гростенсхольм.
   Ночью и днем слышался крик Ирьи: "Маттиас!" Сколько раз она обошла весь лес, никто не знает.
   Она могла в панике проснуться среди ночи с ужасным криком: "Он нуждается во мне! Он одинок, и я ему нужна!" И снова бросалась на поиски, кружа по лесам, спрашивала на хуторах, искала и искала...
   Лив утратила свою жизнерадостность, от горя поседели волосы. Даг, здоровье которого и до этого было подорвано, все больше и больше ослабевал, и это пугало всех, а ногти Таральда были полностью искусаны. Внешне он не показывал своего глубокого отчаяния, но, когда оставался один, он шел в комнату Маттиаса, трогал руками его заброшенные вещи, и слезы навертывались ему на глаза.
   В поисках маленького чудесного мальчика из Гростенсхольма принимали участие жители всей округи, и все горевали о нем, страдали вместе с его близкими.
   Однажды Колгрим позволил себе посмеяться над каким-то пустяком. Ирья набросилась на него как фурия, готовая разорвать его.
   - Тебе весело! - пронзительно кричала она. - Радуешься тому, что наконец разделался с братом и один можешь получить все наследство.
   Сколь близка была к правде Ирья, она и сама не догадывалась. Ошибалась она только в том, какое наследство хотел получить Колгрим.
   Жгучая ненависть охватила все его существо.
   - Отпусти меня, дрянная баба, - произнес он шепотом, глаза пожелтели, как у кошки. - Вот ты и показала себя! Никогда ты не любила меня, думала только о своем золотце.
   Лив резко сказала:
   - Чепуху говоришь, Колгрим! Ни один ребенок, оставшийся без матери не пользуется такой любовью, какую уделяют здесь тебе. Здесь ты окутан любовью. Все, от твоего деда, помощника судьи, до самого молодого работника на конюшне, рады тебе и с удовольствием проводят с тобой время. Когда ты только родился и был очень... очень больным ребенком, дедушка и я молили Бога, чтобы ты остался жив. Мы хотели тебя, и рады тебе, в том числе и Ирья! Я не думаю, что твоя бедная мать, Суннива, могла бы дать любовь теплее нашей. Тебе следует знать это.