Страница:
Глава 10
- Чего ты там высматриваешь, Вася, - сказал Цион, бросив беглый взгляд на разноцветную стайку дам; кровопролитные турниры были, пожалуй, единственным развлечением в их однообразной светской жизни. В ожидании рыцарских поединков они чинно расположились в плетеных креслах по левую сторону от королевского подиума, украшенного гирляндами живых цветов; иные грациозно шелестели веерами, другие пытались разгадать в закованных рыцарях своих кавалеров. - Видишь ту милую девушку слева? - сказал Василий,- она в самой середке... - Ничего не вижу все они там в середке... - Она не все, - оскорбился Василий, - у нее тюрбан на голове и ожерелье на плечиках... Пока Цион рассеянно искал глазами избранницу маркиза, неутомимый паж торжественно объявил первую пару. "Высокочтимый сэр Альфонсо де Моменто - дама сердца девица Клариса де Шатлю - вызывает на бой доблестного сэра Иоахима Анжуйского - дама сердца Дениза Леконт!" Две названные пажем девицы внезапно сорвались с мест и, ухватившись пальчиками за пышные юбки, жеманно присели, приветствуя королевскую чету и разгоряченную в предвкушении скорой крови публику. "Глянь, как буйствуют, - восторгался Цион, - прямо как на футболе" Заярконский был заядлый болельщик и не упускал ни одного матча любимой команды. В последнем сезоне команда, за которую он болел, вылетела из высшей лиги, и это надолго ввергло его в мрачное уныние. Именно тогда подруга, с которой он познакомился в Институте Времени, ушла от него, сказав, что футбол с лихвой может заменить ему секс. Василий не слушал друга, он не отрывал глаз от своей дамы, прикидывая не прогадал ли, остановив на ней выбор. Два объявленных рыцаря, затянутые в железо, поигрывая смертоносным оружием, медленно съезжались с противоположных сторон ристалища. Сойдясь в центре, они развернули горячих коней к зрительским ложам, церемонно поклонились королевской чете и, помахав копьями, сияющим от счастья, дамам, разъехались по разные стороны арены. Здесь они снова развернулись и, пустив коней в галоп, с копьями наперевес, помчались навстречу желанной победе, которую жаждали посвятить своим возлюбленным. Съехавшись в центре, решительно настроенные рыцари вышибли друг друга из седел, причем де Моменто остался лежать на земле неподвижной грудой жести, ослепительно блестевшей под яркими лучами солнца. Победитель - Иоахим, поднявшись на ноги, поклонился королю, победно помахал рукавицей своей даме и с трудом взобрался на коня. "Нет бы помочь спаринг партнеру" - с укоризной сказал Цион, переходя на боксерский сленг, более понятный другу. Но друг признавал только две вещи, достойные настоящего мужчины - крепкие кулаки и красивую женщину - как награду воину за доблесть. "На войне как на войне" - хладнокровно заметил Василий. В это время со стороны королевской ложи, при всеобщем молчании, до них донеслись искусно выводимые всхлипы. - Что это? - недоуменно спросил Вася. - Этикет обязывает даму сраженного рыцаря всенародно предаться скорби, отвечал Цион. - И надолго она завелась? - Пока не унесут этот куль с костями, - уныло сказал Цион. В отличие от жесткого маркиза, он был эстет по натуре, и подобные зверства оставляли в нем тягостные впечатления. Тело низложенного неудачника грудой металла разложили на деревянных носилках и поспешно уволокли с арены.
Глава 11
Иуда Вольф выслушал Кадишмана с видом человека, который давно и безнадежно страдает от надоевшей зубной боли. "Лейтенант, - сказал он, - устало, прикуривая сигару, - вы все более разочаровываете меня. Хорошо еще, что вы не женщина, иначе бы вас покидали мужчины" Это был запрещенный прием, к которому комиссар нередко прибегал в обращении с безответными подчиненными. Из-за подобных грубых намеков с ним не мог ужиться ни один из его заместителей. Вне стен Главного управления он разыгрывал из себя чуткого администратора, на самом же деле, был сторонником авторитарной власти и проводил в учреждении политику железного кулака. Заместителей он немедленно выживал, если замечал в них дух противоречия, мешающий его становлению как сильной личности. Впрочем, с последним замом ему не повезло. Этот смурной коротышка майор с телом хлюпика и массивной челюстью гангстера был переведен в Управление из Иерусалима. В короткое время он сумел (к удовольствию тель-авивцев), поставить своенравного шефа на место - умение, которое так не хватало Кадишману. Инспектор Кадишман, от которого действительно ушла первая жена, на что намекал бесцеремонный шеф, болезненно и молча переносил разговоры на эту тему, хотя вправе был осадить зарвавшееся начальство. В Управлении он имел репутацию человека безынициативного, ему поручалась бумажная работа, которой в оперативном отделе всегда хватало. Дело, с которым он пришел к комиссару, казалось ему важным и он, не имея конкретных выводов (о которых любил распространяться шеф), выдвинул, для солидности, бледную версию о похищении генеральского трупа заинтересованными лицами. - Кому к черту нужен ваш прогнивший енерал, - ухмыльнулся комиссар, вам, что больше нечего сказать, Кадишман? - Господин комиссар, тут практически не за что уцепиться, - честно признался лейтенант. - А версия с мужем, - ехидно улыбнулся комиссар, - не исключено, что именно он заинтересован в этих загробных фокусах, может, он клад какой нашел, и скрывает это? - Эту версию я проработал с особой тщательностью, - в голосе Кадишмана звучали обиженные нотки. - Проработал? - комиссар недоверчиво хрюкнул в кулак, - приятная неожиданность, лейтенант. И что же вы раскрыли, позвольте спросить, нашел клад, подозреваемый, или решил поводить вас за нос? - Последние три дня Гавриэля Шварца расписаны у меня по минутам: на кладбище он был, но о дедушке не имел никакого понятия: супруги женаты четыре года, а дед умер, когда Елизавете исполнилось пятнадцать. Я выяснил также, что дед и внучка были очень дружны в свое время. - Немаловажная деталь, лейтенант, - сардонически отметил комиссар. Он недавно бросил курить, позволяя себе затяжку, другую как средство для эффективного подавления стресса. Сегодня он выкурил целую сигару, что делал редко, когда буквально страдал от неповоротливости подчиненных и нового зама - майора Петербургского. За последние три года от шефа ушло, кляня его, на чем свет стоит, пять замов. Но последний - с челюстью гангстера, прижился, неожиданно для всех, и даже заставил считаться с собой такую сильную в Управлении личность как Иуда Вольф. Новый заместитель буквально третировал непосредственного начальника, беспрестанно строча на него кляузы и держа его в постоянном напряжении, что и называлось у него "Поставить шефа на место". Комиссар Вольф, увы, не смог вовремя распознать в этом жалком сморчке достойного врага, и вынужден был расплачиваться за непростительную халатность. Вчера "сморчок" в очередной раз отправил в министерство письмо, в котором оповещал руководство о "Неэтичном поведении шефа полиции". Комиссару доложили об этом гнусном доносе некоторые доброхоты, и он предвкушал крупный разнос со стороны язвительного министра. - Я также установил личность дедушки, - тем же обиженным тоном, - бубнил Кадишман, - и выяснил любопытные детали. - Браво, лейтенант, вы начинаете нравиться мне!.. Кадишман наслышанный о табачных трансформациях шефа, проявляющихся в минуты волнения, не знал, как принимать его дополнительную сигару - как признак служебного одобрения или напротив - презрительного осуждения. К сожалению, он так и не научился понимать свое недалекое начальство и поэтому в сорок лет все еще оставался дежурным инспектором. "Наверное, он злится на меня" - с горечью рассудил лейтенант, и последующая реплика босса не оставила на сей счет никаких сомнений. - На кой ляд вам личность человека, сыгравшего в ящик тому уж десять лет назад? - яростно загремел начальник, сломав нечаянно очередную сигару и нервно бросая смятые половинки в пепельницу. - Господин комиссар, я подумал, может быть, он и не умер вовсе... - Но он таки умер, вопреки вашим ожиданиям? - тонкая улыбка шефа, казалось, источала яд и отраву. Иуда Вольф уже знал содержание доноса, отправленного министру его дотошным заместителем, и подыскивал в уме веские аргументы, чтобы достойно выйти из глупой ситуации, а буде возможно - и самому очернить, подлого зама в глазах доверчивого министра. Факты, собранные майором, соответствовали действительности, и отрицать было глупо. В секретном документе, отправленном министру по внутренней безопасности, Давид Петербургский утверждал будто он, комиссар тель-авивской полиции, упорно склоняет к сожительству студентку юридического факультета, стажирующуюся в прокуратуре тель-авивского округа. Комиссар действительно подвозил студенточку до дома, но не, потому что она ему нравилась, а из добрых побуждений, просто встретилась ему по дороге в прокуратуру - почему бы и не подвезти, раз им по пути? Правда, эти подвозы участились в последнюю неделю и Петербургский, скот, оказывается, не дремал. Комиссар слушал Кадишмана вполуха. Этот идиот мешал ему подготовиться к серьезному разговору с министром. Конечно же, босс станет читать ему опостылевшие нравоучения о высших идеалах семьи и брака, как это было в прошлый раз, когда он всего лишь раз трахнул свою обаятельную секретаршу, а Петербургский, говно, подсмотрел и тотчас донес по инстанции. - Что вы стоите истуканом, лейтенант, отвечайте на поставленные перед вами вопросы! Кадишман недоуменно пожал плечами: - Уриэль Хильман - дедушка Елизаветы Шварц, воевал в рядах французского сопротивления, участвовал в диверсионных акциях против нацистской Германии... - Воевал, значит, покойничек? - усмехнулся комиссар, вспоминая голые коленки студенточки. В последний раз он отечески тронул ее чуть повыше локтя; она вздрогнула, но не сразу убрала руку, и это было хорошее предзнаменование. - Почему мне надо вытягивать из вас в час по чайной ложке, лейтенант начальственно повысил голос Вольф. - Покойник также геройски проявил себя в годы войны за независимость, сказал Кадишман, - ушел в отставку бригадным генералом. Документы в архивах характеризуют его с лучшей стороны; лишь однажды он был привлечен к уголовной ответственности за избиение соседа, но в дело вмешались офицеры генерального штаба, и под их давлением оно было закрыто. - Участник сопротивления, значит, - сказал Иуда Вольф и не удержался, чтобы не съязвить, - досопротивлялся енерал ваш до уличного хулиганства.
Глава 12
"Кровавый турнир" был в самом разгаре. Приятели стали свидетелями еще трех довольно унылых поединков. Они были столь же бесцветны в техническом отношении, как и первая встреча рыцарей неудачников; отдавая дань традиции и своеобразному воинскому ритуалу, соперники поочередно раскланивались, приветствуя восторженную публику, затем разгоняли коней и неслись друг на друга с упорством быка, жаждущего насадить на рог зазевавшегося тореадора. В середине поля они сшибались с глухим звоном, и один из них пулей вылетал из седла, занимая более удобную позицию на деревянных носилках. Нередко после подобных энергических сшибок из седел вылетали оба рыцаря, и тогда судья церемонно фиксировал боевую ничью, под радостные вопли кровожадной публики. В подведении итогов особой надобности не было, ибо рыцари в подобных случаях нуждались более в гробах, нежели в носилках, а их сентиментальным подругам приходилось всхлипывать уже трагическим дуэтом. Все время быстро сменявшихся поединков Цион открыто томился от скуки, разглядывая выходные туалеты, дам и железно-тупо-угловатую пропорциональность мужских костюмов. "Сколько металла даром изводят" сокрушался он. Пока он скучал, усыпляемый монотонным однообразием поединков, и неучтиво (кругом были дамы) предавался жестокой зевоте, его товарищ не отрывал страстного взора от своей избранницы. Циону удалось разглядеть ее: это была юная особа лет восемнадцати, блондинка с голубыми глазами и милым личиком, на котором застыло выражение холодного высокомерия. Цион видел, как, поймав на себе дерзкий взгляд маркиза, она равнодушно прошлась по нему, выискивая в толпе рыцарей своего именитого поклонника. Дамы вокруг улыбались даже Циону, хотя на фоне железных гигантов, бездумно пронзающих друг друга длинными копьями, он выглядел жалким оловянным солдатиком. Ему улыбались, несмотря на его неучтивую зевоту, расценивая, очевидно, его интерес к их пышным нарядам, как знаки особого расположения. Очаровательная брюнетка с тонкой муаровой накидкой, выделившая Заярконского из серой вереницы рыцарей, оглядела Васю, словно пень, внезапно выросший под ногами. Цион злорадно подумал, как должен чувствовать себя Василий, гордившийся своей неотразимой внешностью и, снискавший на романтическом поприще Тель-Авива почетную кличку Маэстро - По моему, Вася, тебе здесь нечего ловить, - ехидно подначил он друга. - Не боись, Маша, я Дубровскй - уверенно сказал Василий! Это была присказка, с которой маэстро, обыкновенно, начинал очередную любовную интригу. Цион давно понял, что он приехал сюда не только дам разглядывать, и, зная непреклонную решимость напарника, боялся, как бы тот не наломал дров. "Я должен образумить его" - решил он про себя и деликатно приступил к делу: - Вася, - начал поэт, издалека, зная вспыльчивый нрав маэстро, - мы полностью исчерпали лимит, пора возвращаться домой... - Исключено, - категорически отрезал маэстро, - я не уеду отсюда, пока не овладею герцогиней!
Глава 13
Сумбурное сообщение Елизаветы Шварц принял лейтенант Кадишман. По манере рыдать театрально, он признал знакомую "Психопатку" с улицы Членов. Оскорбительный оттенок прозвище это приняло после унижения, испытанного им в кабинете босса. Как всегда, очередной разнос озабоченного любовными похождениями шефа, расстроил его, но он привык к постоянным неудачам на работе и был рад тому, что дома ему воздастся сторицей. Это был второй брак лейтенанта. Первый не удался и знаменовал собой черную полосу жизни, которая принесла немало страданий; он бросил учебу в университете, похоронил старых родителей, переехал из провинции в центр, долго не мог найти занятие по душе и, проучившись в полицейской школе, был принят в подразделение по борьбе с террором. На это время приходится его непродолжительный брак с Розой. Постоянные скандалы с женой отражались на его карьере. Он был невнимателен на службе, которая требовала сосредоточенности, и вскоре его перевели в административный отдел, где он осел в качестве рядового инспектора. По роду деятельности он снимал показания, регистрировал жалобы, формировал папки и мечтал о том дне, когда сможет доказать всему Управлению, что способен вести оперативную работу. Когда его спрашивали, почему первая жена ушла от него (в самый трудный период жизни), он грустно вздыхал и связывал это со своим бесплодием и ее нежеланием усыновить ребенка со стороны. На самом деле главной причиной разрыва стало то, что он постоянно докучал ей своей глупой ревностью и мелкими придирками, и она не захотела с этим мириться. По сути, он отыгрывался на ней за неудачи и унижения, которые терпел на службе. Своим нытьем он добился того, что она сделала то, в чем он давно уже подозревал ее - завела роман и ушла к другому, более удачливому мужчине. Вторую жену он любил, так же, впрочем, как и первую, но теперь, наученный горьким опытом, воздерживался от сцен ревности и вечных придирок, по поводу того, что она не может вести хозяйство так, как это делала его экономная мать. То, что первая жена ушла от него к преуспевающему бизнесмену задело его самолюбие, и он еще более замкнулся в себе. Но чуткая Берта сумела возродить в нем веру в свои силы, и у него появилась цель - добиться перевода на оперативную работу. Ах, если бы счастье улыбнулось ему, и он смог бы показать себя, распутав серьезное дело! Супруги жили, душа в душу и утром, прийдя на работу, он с нетерпением ждал вечера, чтобы поднести ей букет алых роз, присовокупив к нему нежный чувственный поцелуй. Как меняет человека возраст - в двадцать лет он приходил домой злой как черт и говорил жене кучу гадостей, а в сорок боялся нечаянно обидеть ее или ранить неосторожным словом. У него не было родственников, он не имел друзей, вся жизнь его заключалась в любимой жене, и он не хотел снова остаться у разбитого корыта из-за того, что на службе его недооценивают. Сегодня он не успеет купить ей цветы, потому что мадам Шварц приготовила ему еще одну занятную головоломку. Уже более часа телохранители, дежурившие у дома "Психопатки", не выходили на связь и, отвечая на внезапный телефонный звонок, он был уверен, что это один из них удосужился поднять задницу. Но к его удивлению это оказалась Елизавета. Зная за ней привычку, прибегать в разговоре к живописным художественным деталям, он постарался выудить у нее главное. "Перестаньте хныкать, женщина, - сказал он, - я приставил к вам охрану, с вами ничего не случится" В душе, однако, он чувствовал, что произошло что-то непредвиденное, поскольку в случае нужды ей было бы проще бежать вниз к телохранителям, а не донимать его звонками с другого конца города. - Случилось уже, - подтвердила она его худшие подозрения и зарыдала в голос. - Отвечайте быстро и четко, - грозно потребовал лейтенант, - кто убивает, сколько их, чем они вооружены? - Я не видела никого, - сказала Елизавета, всхлипывая - но я знаю, что это дедушка. "Ваш дедушка сидит у меня в печенке!" - грубо хотел заорать Кадишман, но сдержал себя; цветы для Берты, он успеет купить в дежурном магазине на Аленби, а этой истеричке нужно только спуститься к телохранителям, и они уймут неугомонного деда. - Послушайте, мадам, - сказал он, - немедленно прекратите плакать, и позовите моих людей. Плачь в трубке неожиданно прервался, и в разговор ввязался сосед Елизаветы, из квартиры которого она звонила: - Алло, начальник, - встревожено сказал он, - охрана ваша внизу перебита, а у Шварцев происходит нечто странное, никто не кричит, но там явно чужие люди. "Вот оно настоящее дело!" - мелькнуло в голове Кадишмана: - Ничего не предпринимать, - властно скомандовал он, - полиция прибудет с минуты на минуту! В дежурный магазин на Аленби в этот вечер он не попал, ему удалось по дороге позвонить Берте и предупредить, что сегодня он будет поздно. Цветы супруге придется купить завтра - огромный букет роскошных роз, чтобы помнила о его безмерной нежности к ней.
Глава 14
- Экая все же ты сволочь, Вася! - сказал Цион, возмущенный грубым эгоизмом друга, который, не считаясь с обстоятельствами и мнением окружающих, делал всегда то, что считал для себя важным, - так-то ты платишь за мое к тебе доброе расположение? - Я расположен к тебе не меньше, Ципа, - искренне отвечал Василий, но это ничего не меняет - герцогиня будет моей! В глубине души Цион все еще надеялся, что сможет убедить Васю, но безумный блеск в глазах товарища и то пренебрежительное презрение, с которым он, обычно, смотрел на своих соперников, говорило о том, что никакие силы на свете не заставят его изменить свое решение. С арены поспешно унесли носилки с очередным инвалидом или даже трупом неудачливого рыцаря. Молчаливые слуги, одетые в зеленую униформу, бесшумно подбирали обломки копий и тяжелые медные щиты, не уберегшие соискателей от бесславного поражения. Бурно обсуждая перипетии рыцарских схваток, зрители выражали свое неудовольствие к проигравшим и не ждали от турнира ничего хорошего; лучшие бойцы уже выбыли из игры, а те, кому предстояло сражаться, были безвестны и вряд ли смыслят что-либо в истинной рубке. Бойкий на язык паж, почувствовав разочарование толпы, оставил на время свой пост и направился в сторону друзей. Он знал, как добиться перелома в настроении знати и был уверен, что в этом ему поможет Вася; стоило ему перекинуться с маэстро словами, и он тут же понял, кто нынче будет гвоздь программы. Ходил паж как-то изломано, вызывающе вихляя задом, и это наводило на мысль, о его возможной причастности к жрецам однополой любви. - Высокочтимый сэр, - звонко сказал мальчик, обращаясь к Васе с такой напыщенной торжественностью, что даже пряжки на его туфлях гордо встопорщились, - ваш выход, намерены вы объявить народу даму своего сердца? - Назови мне имя вон той красотки, - небрежно сказал Вася, показывая глазами на гордую блондинку. - Какой? - сказал паж, манерничая, словно кокотка, которой сделали удачный комплимент. - Она сидит рядом с королевой. - С бриллиантовой диадемой? это герцогиня де Блюм, кузина ее величества. Первая красавица Англии... - Это я без тебя знаю, - оборвал Вася, - она моя дама. Иди, объяви об этом народу! Услышав неожиданное признание, паж не на шутку встревожился. "Гвоздь программы" мог обернуться банальным скандалом, который может навредить его карьере. Ведь за все спросят с него - почему не был начеку и допустил к барьеру безродную чернь? - Сударь, - бледнея, сказал он, - никто из рыцарей не смеет помянуть всуе имя бесценной госпожи моей... - Резонно, - согласился Василий, - это должен делать только Я! Паж побледнел еще более. Черт бы побрал этого задиристого господина с его дерзкими заявками. - Сударь, - повторил он, взывая к благоразумию маэстро, - вот уж несколько лет ее благосклонности добивается гроза всех рыцарей Европы, герой первого крестового похода, могучий герцог Балкруа - второй из Тулуза. - Что ж, - невозмутимо сказал Вася, - отныне и впредь он будет третьим. - Почему третьим? - недоумевал паж. Странные силлогизмы Василия не поддавались его логике. - Потому что третий - лишний! - последовал жесткий ответ маэстро, но паж не понял юмора: - Всех поклонников моей несравненной госпожи их сиятельство благополучно отправил к праотцам. - Заявил он с пугливым выражением лица. - Отлично! - весело отозвался Вася, - настала его очередь составить им компанию. Циона при этих словах охватила нервная дрожь. Он видел, что маркиза понесло, и попытался остановить его: - Это тебе не перчатками размахивать, парень, - тихо, сказал он, - герцог мигом свернет тебе шею и будет абсолютно прав. - Не боись, Маня, - беспечно сказал Василий, - я Дубровский. - Так вы Дубровский или Хаимов? - озабоченно спросил паж. Он не мог взять в толк, откуда взялся этот грубиян и как следует вести себя с ним. - Может вы по ошибке попали сюда, сэр, вам лучше уйти, пока не поздно. - Не твое дело, козел! - жестко пресек его Вася, - делай, что говорят! - А что, парень, действительно он так крепко бьется? - полюбопытствовал Цион, встревоженный информацией женоподобного пажа. - Обычно он не пользуется копьем, - заикаясь, сказал паж, - предпочитая этому легковесному орудию тяжелый походный топор. Услышав про топор, Василий рассмеялся: - Скажи герцогу, - велел он мальчику, - что топор этот я воткну ему в ж..! - Бог с вами, сэр, - отпрянул паж, - в топорной атаке герцог не имеет себе равных... - Ты слышал, что я сказал, Цуцик? - в гневе вскричал Василий. - Да, ваша честь, слышал. - Иди, выполняй. "Цуцик" послушно повернулся и через минуту друзья увидели его тощую фигурку на деревянном постаменте, служащим ему информаторской будкой. Секунду он колебался: слова, которые прозвучат сейчас, могут стоить ему места, а то и головы; разумно ли рисковать ради какого-то распустившего перья рыцаря? Но предчувствие говорило ему, что ставку надо делать на Васю. В глубине души он знал - именно это мгновение, будет воспето позже поэтами, ибо на арене предстоит самый героический поединок эпохи. Только бы голос не сорвался, вот он звездный час славы, о котором мечтает каждый честолюбивый юноша. Паж набрал полную грудь воздуха, и над ристалищем гордой птицей взвился его звонкий тенор: - Маркиз Василий де Хаимов - дама сердца герцогиня де Блюм, вызывает на бой герцога Балкруа-второго из Тулуза - дама сердца герцогиня де Блюм! Гул неподдельного изумления пронесся по зрительским рядам. Несколько человек, словно ужаленные повскакивали с мест, полагая, что безумный паж со - шел с ума. Все взоры были обращены на герцога Балкруа, и он воспринял это как призыв к убийству. - Какому супостату не терпится познакомиться с моим топором? - грозно сказал он и, грубо растолкав товарищей, широким шагом пошел к ристалищу. Ему тотчас подвели коня и подали топор, которым в свое время был разрублен ни один рыцарский панцирь. - Я жду, - раскатисто гремел герцог, - пусть покажет свою поганую рожу! Он был прекрасен в эту минуту - высокий, могучий и негодующий исполин, жаждущий крови. Две особы, поднявшиеся вслед за Балкруа, вызвали у публики возгласы удивления; одна из них была прелестная герцогиня де Блюм; лицо ее исказили признаки сильнейшего душевного волнения. Забыв о цветистом веере, который она изящно держала в левой руке, герцогиня нервно замахала надушенным платочком в правой руке, пытаясь вспомнить, кем мог быть этот странный незнакомец, решивший испытать терпение всемогущего герцога. Ее волнение не было наигранным, как это случается у женщин высших кругов, и заинтриговало публику не меньше, чем информация о том, что непобедимому герцогу брошен дерзкий вызов неизвестным рыцарем, изъявившим готовность сражаться за благосклонность нежной герцогини. Еще более публику удивило волнение, проявленное другой высокопоставленной особой, которой не пристало показывать на людях столь непозволительную слабость. Это была королева Англии Альенора. Не совладав чувствами, резво поднявшись с царственного ложа, прекрасная Альенора издала тихий, похожий на стон или всхлип звук, но под обстрелом гневных взоров венценосного супруга, смутившись, была вынуждена робко занять свою половину трона. Увидев нездоровый ажиотаж, вызванный сообщением о поединке никому неведомого безумца с первым рыцарем Европы, Цион поддался панике и сделал последнюю попытку образумить впавшего в необъяснимое помешательство друга: - В нашем распоряжении тридцать минут! - с отчаянием взмолился он, - ты хочешь, чтобы тебя унесли отсюда на носилках? - Победителей не носят, а возносят, - спокойно отвечал Василий - А что будет со мной, если тебя унесут? - заерзал на стуле Цион. - Не надо лишних телодвижений, сэр, - сказал Василий, я - Дубровский. Сие означало, что у Заярконского, в сущности, нет особых причин для проявления беспокойства, и сейчас, произойдет блистательное представление в стиле знаменитого Касиуса Клея.
- Чего ты там высматриваешь, Вася, - сказал Цион, бросив беглый взгляд на разноцветную стайку дам; кровопролитные турниры были, пожалуй, единственным развлечением в их однообразной светской жизни. В ожидании рыцарских поединков они чинно расположились в плетеных креслах по левую сторону от королевского подиума, украшенного гирляндами живых цветов; иные грациозно шелестели веерами, другие пытались разгадать в закованных рыцарях своих кавалеров. - Видишь ту милую девушку слева? - сказал Василий,- она в самой середке... - Ничего не вижу все они там в середке... - Она не все, - оскорбился Василий, - у нее тюрбан на голове и ожерелье на плечиках... Пока Цион рассеянно искал глазами избранницу маркиза, неутомимый паж торжественно объявил первую пару. "Высокочтимый сэр Альфонсо де Моменто - дама сердца девица Клариса де Шатлю - вызывает на бой доблестного сэра Иоахима Анжуйского - дама сердца Дениза Леконт!" Две названные пажем девицы внезапно сорвались с мест и, ухватившись пальчиками за пышные юбки, жеманно присели, приветствуя королевскую чету и разгоряченную в предвкушении скорой крови публику. "Глянь, как буйствуют, - восторгался Цион, - прямо как на футболе" Заярконский был заядлый болельщик и не упускал ни одного матча любимой команды. В последнем сезоне команда, за которую он болел, вылетела из высшей лиги, и это надолго ввергло его в мрачное уныние. Именно тогда подруга, с которой он познакомился в Институте Времени, ушла от него, сказав, что футбол с лихвой может заменить ему секс. Василий не слушал друга, он не отрывал глаз от своей дамы, прикидывая не прогадал ли, остановив на ней выбор. Два объявленных рыцаря, затянутые в железо, поигрывая смертоносным оружием, медленно съезжались с противоположных сторон ристалища. Сойдясь в центре, они развернули горячих коней к зрительским ложам, церемонно поклонились королевской чете и, помахав копьями, сияющим от счастья, дамам, разъехались по разные стороны арены. Здесь они снова развернулись и, пустив коней в галоп, с копьями наперевес, помчались навстречу желанной победе, которую жаждали посвятить своим возлюбленным. Съехавшись в центре, решительно настроенные рыцари вышибли друг друга из седел, причем де Моменто остался лежать на земле неподвижной грудой жести, ослепительно блестевшей под яркими лучами солнца. Победитель - Иоахим, поднявшись на ноги, поклонился королю, победно помахал рукавицей своей даме и с трудом взобрался на коня. "Нет бы помочь спаринг партнеру" - с укоризной сказал Цион, переходя на боксерский сленг, более понятный другу. Но друг признавал только две вещи, достойные настоящего мужчины - крепкие кулаки и красивую женщину - как награду воину за доблесть. "На войне как на войне" - хладнокровно заметил Василий. В это время со стороны королевской ложи, при всеобщем молчании, до них донеслись искусно выводимые всхлипы. - Что это? - недоуменно спросил Вася. - Этикет обязывает даму сраженного рыцаря всенародно предаться скорби, отвечал Цион. - И надолго она завелась? - Пока не унесут этот куль с костями, - уныло сказал Цион. В отличие от жесткого маркиза, он был эстет по натуре, и подобные зверства оставляли в нем тягостные впечатления. Тело низложенного неудачника грудой металла разложили на деревянных носилках и поспешно уволокли с арены.
Глава 11
Иуда Вольф выслушал Кадишмана с видом человека, который давно и безнадежно страдает от надоевшей зубной боли. "Лейтенант, - сказал он, - устало, прикуривая сигару, - вы все более разочаровываете меня. Хорошо еще, что вы не женщина, иначе бы вас покидали мужчины" Это был запрещенный прием, к которому комиссар нередко прибегал в обращении с безответными подчиненными. Из-за подобных грубых намеков с ним не мог ужиться ни один из его заместителей. Вне стен Главного управления он разыгрывал из себя чуткого администратора, на самом же деле, был сторонником авторитарной власти и проводил в учреждении политику железного кулака. Заместителей он немедленно выживал, если замечал в них дух противоречия, мешающий его становлению как сильной личности. Впрочем, с последним замом ему не повезло. Этот смурной коротышка майор с телом хлюпика и массивной челюстью гангстера был переведен в Управление из Иерусалима. В короткое время он сумел (к удовольствию тель-авивцев), поставить своенравного шефа на место - умение, которое так не хватало Кадишману. Инспектор Кадишман, от которого действительно ушла первая жена, на что намекал бесцеремонный шеф, болезненно и молча переносил разговоры на эту тему, хотя вправе был осадить зарвавшееся начальство. В Управлении он имел репутацию человека безынициативного, ему поручалась бумажная работа, которой в оперативном отделе всегда хватало. Дело, с которым он пришел к комиссару, казалось ему важным и он, не имея конкретных выводов (о которых любил распространяться шеф), выдвинул, для солидности, бледную версию о похищении генеральского трупа заинтересованными лицами. - Кому к черту нужен ваш прогнивший енерал, - ухмыльнулся комиссар, вам, что больше нечего сказать, Кадишман? - Господин комиссар, тут практически не за что уцепиться, - честно признался лейтенант. - А версия с мужем, - ехидно улыбнулся комиссар, - не исключено, что именно он заинтересован в этих загробных фокусах, может, он клад какой нашел, и скрывает это? - Эту версию я проработал с особой тщательностью, - в голосе Кадишмана звучали обиженные нотки. - Проработал? - комиссар недоверчиво хрюкнул в кулак, - приятная неожиданность, лейтенант. И что же вы раскрыли, позвольте спросить, нашел клад, подозреваемый, или решил поводить вас за нос? - Последние три дня Гавриэля Шварца расписаны у меня по минутам: на кладбище он был, но о дедушке не имел никакого понятия: супруги женаты четыре года, а дед умер, когда Елизавете исполнилось пятнадцать. Я выяснил также, что дед и внучка были очень дружны в свое время. - Немаловажная деталь, лейтенант, - сардонически отметил комиссар. Он недавно бросил курить, позволяя себе затяжку, другую как средство для эффективного подавления стресса. Сегодня он выкурил целую сигару, что делал редко, когда буквально страдал от неповоротливости подчиненных и нового зама - майора Петербургского. За последние три года от шефа ушло, кляня его, на чем свет стоит, пять замов. Но последний - с челюстью гангстера, прижился, неожиданно для всех, и даже заставил считаться с собой такую сильную в Управлении личность как Иуда Вольф. Новый заместитель буквально третировал непосредственного начальника, беспрестанно строча на него кляузы и держа его в постоянном напряжении, что и называлось у него "Поставить шефа на место". Комиссар Вольф, увы, не смог вовремя распознать в этом жалком сморчке достойного врага, и вынужден был расплачиваться за непростительную халатность. Вчера "сморчок" в очередной раз отправил в министерство письмо, в котором оповещал руководство о "Неэтичном поведении шефа полиции". Комиссару доложили об этом гнусном доносе некоторые доброхоты, и он предвкушал крупный разнос со стороны язвительного министра. - Я также установил личность дедушки, - тем же обиженным тоном, - бубнил Кадишман, - и выяснил любопытные детали. - Браво, лейтенант, вы начинаете нравиться мне!.. Кадишман наслышанный о табачных трансформациях шефа, проявляющихся в минуты волнения, не знал, как принимать его дополнительную сигару - как признак служебного одобрения или напротив - презрительного осуждения. К сожалению, он так и не научился понимать свое недалекое начальство и поэтому в сорок лет все еще оставался дежурным инспектором. "Наверное, он злится на меня" - с горечью рассудил лейтенант, и последующая реплика босса не оставила на сей счет никаких сомнений. - На кой ляд вам личность человека, сыгравшего в ящик тому уж десять лет назад? - яростно загремел начальник, сломав нечаянно очередную сигару и нервно бросая смятые половинки в пепельницу. - Господин комиссар, я подумал, может быть, он и не умер вовсе... - Но он таки умер, вопреки вашим ожиданиям? - тонкая улыбка шефа, казалось, источала яд и отраву. Иуда Вольф уже знал содержание доноса, отправленного министру его дотошным заместителем, и подыскивал в уме веские аргументы, чтобы достойно выйти из глупой ситуации, а буде возможно - и самому очернить, подлого зама в глазах доверчивого министра. Факты, собранные майором, соответствовали действительности, и отрицать было глупо. В секретном документе, отправленном министру по внутренней безопасности, Давид Петербургский утверждал будто он, комиссар тель-авивской полиции, упорно склоняет к сожительству студентку юридического факультета, стажирующуюся в прокуратуре тель-авивского округа. Комиссар действительно подвозил студенточку до дома, но не, потому что она ему нравилась, а из добрых побуждений, просто встретилась ему по дороге в прокуратуру - почему бы и не подвезти, раз им по пути? Правда, эти подвозы участились в последнюю неделю и Петербургский, скот, оказывается, не дремал. Комиссар слушал Кадишмана вполуха. Этот идиот мешал ему подготовиться к серьезному разговору с министром. Конечно же, босс станет читать ему опостылевшие нравоучения о высших идеалах семьи и брака, как это было в прошлый раз, когда он всего лишь раз трахнул свою обаятельную секретаршу, а Петербургский, говно, подсмотрел и тотчас донес по инстанции. - Что вы стоите истуканом, лейтенант, отвечайте на поставленные перед вами вопросы! Кадишман недоуменно пожал плечами: - Уриэль Хильман - дедушка Елизаветы Шварц, воевал в рядах французского сопротивления, участвовал в диверсионных акциях против нацистской Германии... - Воевал, значит, покойничек? - усмехнулся комиссар, вспоминая голые коленки студенточки. В последний раз он отечески тронул ее чуть повыше локтя; она вздрогнула, но не сразу убрала руку, и это было хорошее предзнаменование. - Почему мне надо вытягивать из вас в час по чайной ложке, лейтенант начальственно повысил голос Вольф. - Покойник также геройски проявил себя в годы войны за независимость, сказал Кадишман, - ушел в отставку бригадным генералом. Документы в архивах характеризуют его с лучшей стороны; лишь однажды он был привлечен к уголовной ответственности за избиение соседа, но в дело вмешались офицеры генерального штаба, и под их давлением оно было закрыто. - Участник сопротивления, значит, - сказал Иуда Вольф и не удержался, чтобы не съязвить, - досопротивлялся енерал ваш до уличного хулиганства.
Глава 12
"Кровавый турнир" был в самом разгаре. Приятели стали свидетелями еще трех довольно унылых поединков. Они были столь же бесцветны в техническом отношении, как и первая встреча рыцарей неудачников; отдавая дань традиции и своеобразному воинскому ритуалу, соперники поочередно раскланивались, приветствуя восторженную публику, затем разгоняли коней и неслись друг на друга с упорством быка, жаждущего насадить на рог зазевавшегося тореадора. В середине поля они сшибались с глухим звоном, и один из них пулей вылетал из седла, занимая более удобную позицию на деревянных носилках. Нередко после подобных энергических сшибок из седел вылетали оба рыцаря, и тогда судья церемонно фиксировал боевую ничью, под радостные вопли кровожадной публики. В подведении итогов особой надобности не было, ибо рыцари в подобных случаях нуждались более в гробах, нежели в носилках, а их сентиментальным подругам приходилось всхлипывать уже трагическим дуэтом. Все время быстро сменявшихся поединков Цион открыто томился от скуки, разглядывая выходные туалеты, дам и железно-тупо-угловатую пропорциональность мужских костюмов. "Сколько металла даром изводят" сокрушался он. Пока он скучал, усыпляемый монотонным однообразием поединков, и неучтиво (кругом были дамы) предавался жестокой зевоте, его товарищ не отрывал страстного взора от своей избранницы. Циону удалось разглядеть ее: это была юная особа лет восемнадцати, блондинка с голубыми глазами и милым личиком, на котором застыло выражение холодного высокомерия. Цион видел, как, поймав на себе дерзкий взгляд маркиза, она равнодушно прошлась по нему, выискивая в толпе рыцарей своего именитого поклонника. Дамы вокруг улыбались даже Циону, хотя на фоне железных гигантов, бездумно пронзающих друг друга длинными копьями, он выглядел жалким оловянным солдатиком. Ему улыбались, несмотря на его неучтивую зевоту, расценивая, очевидно, его интерес к их пышным нарядам, как знаки особого расположения. Очаровательная брюнетка с тонкой муаровой накидкой, выделившая Заярконского из серой вереницы рыцарей, оглядела Васю, словно пень, внезапно выросший под ногами. Цион злорадно подумал, как должен чувствовать себя Василий, гордившийся своей неотразимой внешностью и, снискавший на романтическом поприще Тель-Авива почетную кличку Маэстро - По моему, Вася, тебе здесь нечего ловить, - ехидно подначил он друга. - Не боись, Маша, я Дубровскй - уверенно сказал Василий! Это была присказка, с которой маэстро, обыкновенно, начинал очередную любовную интригу. Цион давно понял, что он приехал сюда не только дам разглядывать, и, зная непреклонную решимость напарника, боялся, как бы тот не наломал дров. "Я должен образумить его" - решил он про себя и деликатно приступил к делу: - Вася, - начал поэт, издалека, зная вспыльчивый нрав маэстро, - мы полностью исчерпали лимит, пора возвращаться домой... - Исключено, - категорически отрезал маэстро, - я не уеду отсюда, пока не овладею герцогиней!
Глава 13
Сумбурное сообщение Елизаветы Шварц принял лейтенант Кадишман. По манере рыдать театрально, он признал знакомую "Психопатку" с улицы Членов. Оскорбительный оттенок прозвище это приняло после унижения, испытанного им в кабинете босса. Как всегда, очередной разнос озабоченного любовными похождениями шефа, расстроил его, но он привык к постоянным неудачам на работе и был рад тому, что дома ему воздастся сторицей. Это был второй брак лейтенанта. Первый не удался и знаменовал собой черную полосу жизни, которая принесла немало страданий; он бросил учебу в университете, похоронил старых родителей, переехал из провинции в центр, долго не мог найти занятие по душе и, проучившись в полицейской школе, был принят в подразделение по борьбе с террором. На это время приходится его непродолжительный брак с Розой. Постоянные скандалы с женой отражались на его карьере. Он был невнимателен на службе, которая требовала сосредоточенности, и вскоре его перевели в административный отдел, где он осел в качестве рядового инспектора. По роду деятельности он снимал показания, регистрировал жалобы, формировал папки и мечтал о том дне, когда сможет доказать всему Управлению, что способен вести оперативную работу. Когда его спрашивали, почему первая жена ушла от него (в самый трудный период жизни), он грустно вздыхал и связывал это со своим бесплодием и ее нежеланием усыновить ребенка со стороны. На самом деле главной причиной разрыва стало то, что он постоянно докучал ей своей глупой ревностью и мелкими придирками, и она не захотела с этим мириться. По сути, он отыгрывался на ней за неудачи и унижения, которые терпел на службе. Своим нытьем он добился того, что она сделала то, в чем он давно уже подозревал ее - завела роман и ушла к другому, более удачливому мужчине. Вторую жену он любил, так же, впрочем, как и первую, но теперь, наученный горьким опытом, воздерживался от сцен ревности и вечных придирок, по поводу того, что она не может вести хозяйство так, как это делала его экономная мать. То, что первая жена ушла от него к преуспевающему бизнесмену задело его самолюбие, и он еще более замкнулся в себе. Но чуткая Берта сумела возродить в нем веру в свои силы, и у него появилась цель - добиться перевода на оперативную работу. Ах, если бы счастье улыбнулось ему, и он смог бы показать себя, распутав серьезное дело! Супруги жили, душа в душу и утром, прийдя на работу, он с нетерпением ждал вечера, чтобы поднести ей букет алых роз, присовокупив к нему нежный чувственный поцелуй. Как меняет человека возраст - в двадцать лет он приходил домой злой как черт и говорил жене кучу гадостей, а в сорок боялся нечаянно обидеть ее или ранить неосторожным словом. У него не было родственников, он не имел друзей, вся жизнь его заключалась в любимой жене, и он не хотел снова остаться у разбитого корыта из-за того, что на службе его недооценивают. Сегодня он не успеет купить ей цветы, потому что мадам Шварц приготовила ему еще одну занятную головоломку. Уже более часа телохранители, дежурившие у дома "Психопатки", не выходили на связь и, отвечая на внезапный телефонный звонок, он был уверен, что это один из них удосужился поднять задницу. Но к его удивлению это оказалась Елизавета. Зная за ней привычку, прибегать в разговоре к живописным художественным деталям, он постарался выудить у нее главное. "Перестаньте хныкать, женщина, - сказал он, - я приставил к вам охрану, с вами ничего не случится" В душе, однако, он чувствовал, что произошло что-то непредвиденное, поскольку в случае нужды ей было бы проще бежать вниз к телохранителям, а не донимать его звонками с другого конца города. - Случилось уже, - подтвердила она его худшие подозрения и зарыдала в голос. - Отвечайте быстро и четко, - грозно потребовал лейтенант, - кто убивает, сколько их, чем они вооружены? - Я не видела никого, - сказала Елизавета, всхлипывая - но я знаю, что это дедушка. "Ваш дедушка сидит у меня в печенке!" - грубо хотел заорать Кадишман, но сдержал себя; цветы для Берты, он успеет купить в дежурном магазине на Аленби, а этой истеричке нужно только спуститься к телохранителям, и они уймут неугомонного деда. - Послушайте, мадам, - сказал он, - немедленно прекратите плакать, и позовите моих людей. Плачь в трубке неожиданно прервался, и в разговор ввязался сосед Елизаветы, из квартиры которого она звонила: - Алло, начальник, - встревожено сказал он, - охрана ваша внизу перебита, а у Шварцев происходит нечто странное, никто не кричит, но там явно чужие люди. "Вот оно настоящее дело!" - мелькнуло в голове Кадишмана: - Ничего не предпринимать, - властно скомандовал он, - полиция прибудет с минуты на минуту! В дежурный магазин на Аленби в этот вечер он не попал, ему удалось по дороге позвонить Берте и предупредить, что сегодня он будет поздно. Цветы супруге придется купить завтра - огромный букет роскошных роз, чтобы помнила о его безмерной нежности к ней.
Глава 14
- Экая все же ты сволочь, Вася! - сказал Цион, возмущенный грубым эгоизмом друга, который, не считаясь с обстоятельствами и мнением окружающих, делал всегда то, что считал для себя важным, - так-то ты платишь за мое к тебе доброе расположение? - Я расположен к тебе не меньше, Ципа, - искренне отвечал Василий, но это ничего не меняет - герцогиня будет моей! В глубине души Цион все еще надеялся, что сможет убедить Васю, но безумный блеск в глазах товарища и то пренебрежительное презрение, с которым он, обычно, смотрел на своих соперников, говорило о том, что никакие силы на свете не заставят его изменить свое решение. С арены поспешно унесли носилки с очередным инвалидом или даже трупом неудачливого рыцаря. Молчаливые слуги, одетые в зеленую униформу, бесшумно подбирали обломки копий и тяжелые медные щиты, не уберегшие соискателей от бесславного поражения. Бурно обсуждая перипетии рыцарских схваток, зрители выражали свое неудовольствие к проигравшим и не ждали от турнира ничего хорошего; лучшие бойцы уже выбыли из игры, а те, кому предстояло сражаться, были безвестны и вряд ли смыслят что-либо в истинной рубке. Бойкий на язык паж, почувствовав разочарование толпы, оставил на время свой пост и направился в сторону друзей. Он знал, как добиться перелома в настроении знати и был уверен, что в этом ему поможет Вася; стоило ему перекинуться с маэстро словами, и он тут же понял, кто нынче будет гвоздь программы. Ходил паж как-то изломано, вызывающе вихляя задом, и это наводило на мысль, о его возможной причастности к жрецам однополой любви. - Высокочтимый сэр, - звонко сказал мальчик, обращаясь к Васе с такой напыщенной торжественностью, что даже пряжки на его туфлях гордо встопорщились, - ваш выход, намерены вы объявить народу даму своего сердца? - Назови мне имя вон той красотки, - небрежно сказал Вася, показывая глазами на гордую блондинку. - Какой? - сказал паж, манерничая, словно кокотка, которой сделали удачный комплимент. - Она сидит рядом с королевой. - С бриллиантовой диадемой? это герцогиня де Блюм, кузина ее величества. Первая красавица Англии... - Это я без тебя знаю, - оборвал Вася, - она моя дама. Иди, объяви об этом народу! Услышав неожиданное признание, паж не на шутку встревожился. "Гвоздь программы" мог обернуться банальным скандалом, который может навредить его карьере. Ведь за все спросят с него - почему не был начеку и допустил к барьеру безродную чернь? - Сударь, - бледнея, сказал он, - никто из рыцарей не смеет помянуть всуе имя бесценной госпожи моей... - Резонно, - согласился Василий, - это должен делать только Я! Паж побледнел еще более. Черт бы побрал этого задиристого господина с его дерзкими заявками. - Сударь, - повторил он, взывая к благоразумию маэстро, - вот уж несколько лет ее благосклонности добивается гроза всех рыцарей Европы, герой первого крестового похода, могучий герцог Балкруа - второй из Тулуза. - Что ж, - невозмутимо сказал Вася, - отныне и впредь он будет третьим. - Почему третьим? - недоумевал паж. Странные силлогизмы Василия не поддавались его логике. - Потому что третий - лишний! - последовал жесткий ответ маэстро, но паж не понял юмора: - Всех поклонников моей несравненной госпожи их сиятельство благополучно отправил к праотцам. - Заявил он с пугливым выражением лица. - Отлично! - весело отозвался Вася, - настала его очередь составить им компанию. Циона при этих словах охватила нервная дрожь. Он видел, что маркиза понесло, и попытался остановить его: - Это тебе не перчатками размахивать, парень, - тихо, сказал он, - герцог мигом свернет тебе шею и будет абсолютно прав. - Не боись, Маня, - беспечно сказал Василий, - я Дубровский. - Так вы Дубровский или Хаимов? - озабоченно спросил паж. Он не мог взять в толк, откуда взялся этот грубиян и как следует вести себя с ним. - Может вы по ошибке попали сюда, сэр, вам лучше уйти, пока не поздно. - Не твое дело, козел! - жестко пресек его Вася, - делай, что говорят! - А что, парень, действительно он так крепко бьется? - полюбопытствовал Цион, встревоженный информацией женоподобного пажа. - Обычно он не пользуется копьем, - заикаясь, сказал паж, - предпочитая этому легковесному орудию тяжелый походный топор. Услышав про топор, Василий рассмеялся: - Скажи герцогу, - велел он мальчику, - что топор этот я воткну ему в ж..! - Бог с вами, сэр, - отпрянул паж, - в топорной атаке герцог не имеет себе равных... - Ты слышал, что я сказал, Цуцик? - в гневе вскричал Василий. - Да, ваша честь, слышал. - Иди, выполняй. "Цуцик" послушно повернулся и через минуту друзья увидели его тощую фигурку на деревянном постаменте, служащим ему информаторской будкой. Секунду он колебался: слова, которые прозвучат сейчас, могут стоить ему места, а то и головы; разумно ли рисковать ради какого-то распустившего перья рыцаря? Но предчувствие говорило ему, что ставку надо делать на Васю. В глубине души он знал - именно это мгновение, будет воспето позже поэтами, ибо на арене предстоит самый героический поединок эпохи. Только бы голос не сорвался, вот он звездный час славы, о котором мечтает каждый честолюбивый юноша. Паж набрал полную грудь воздуха, и над ристалищем гордой птицей взвился его звонкий тенор: - Маркиз Василий де Хаимов - дама сердца герцогиня де Блюм, вызывает на бой герцога Балкруа-второго из Тулуза - дама сердца герцогиня де Блюм! Гул неподдельного изумления пронесся по зрительским рядам. Несколько человек, словно ужаленные повскакивали с мест, полагая, что безумный паж со - шел с ума. Все взоры были обращены на герцога Балкруа, и он воспринял это как призыв к убийству. - Какому супостату не терпится познакомиться с моим топором? - грозно сказал он и, грубо растолкав товарищей, широким шагом пошел к ристалищу. Ему тотчас подвели коня и подали топор, которым в свое время был разрублен ни один рыцарский панцирь. - Я жду, - раскатисто гремел герцог, - пусть покажет свою поганую рожу! Он был прекрасен в эту минуту - высокий, могучий и негодующий исполин, жаждущий крови. Две особы, поднявшиеся вслед за Балкруа, вызвали у публики возгласы удивления; одна из них была прелестная герцогиня де Блюм; лицо ее исказили признаки сильнейшего душевного волнения. Забыв о цветистом веере, который она изящно держала в левой руке, герцогиня нервно замахала надушенным платочком в правой руке, пытаясь вспомнить, кем мог быть этот странный незнакомец, решивший испытать терпение всемогущего герцога. Ее волнение не было наигранным, как это случается у женщин высших кругов, и заинтриговало публику не меньше, чем информация о том, что непобедимому герцогу брошен дерзкий вызов неизвестным рыцарем, изъявившим готовность сражаться за благосклонность нежной герцогини. Еще более публику удивило волнение, проявленное другой высокопоставленной особой, которой не пристало показывать на людях столь непозволительную слабость. Это была королева Англии Альенора. Не совладав чувствами, резво поднявшись с царственного ложа, прекрасная Альенора издала тихий, похожий на стон или всхлип звук, но под обстрелом гневных взоров венценосного супруга, смутившись, была вынуждена робко занять свою половину трона. Увидев нездоровый ажиотаж, вызванный сообщением о поединке никому неведомого безумца с первым рыцарем Европы, Цион поддался панике и сделал последнюю попытку образумить впавшего в необъяснимое помешательство друга: - В нашем распоряжении тридцать минут! - с отчаянием взмолился он, - ты хочешь, чтобы тебя унесли отсюда на носилках? - Победителей не носят, а возносят, - спокойно отвечал Василий - А что будет со мной, если тебя унесут? - заерзал на стуле Цион. - Не надо лишних телодвижений, сэр, - сказал Василий, я - Дубровский. Сие означало, что у Заярконского, в сущности, нет особых причин для проявления беспокойства, и сейчас, произойдет блистательное представление в стиле знаменитого Касиуса Клея.