Страница:
Неважно было и то, что электрический стул вдруг отказался работать, и Римо очнулся в палате санатория в местечке Рай, штат Нью-Йорк. Неважным было и то, что с того дня началось его обучение в качестве члена сверхсекретной организации КЮРЕ. И уж совсем неважно было то, что это обучение сделало из него более совершенную машину по устранению, чем могло представить себе даже его непосредственное руководство.
Все это абсолютно ничего не значило — поскольку организм, именовавшийся некогда Римо Уильямсом, закончил свое существование на электрическом стуле. Долгие годы тренировок, скручивавших мышцы, дробивших кости и иссушавших мозг, сделали из него совсем другое существо, далеко превосходившее возможности человека.
Римо умер для того, чтобы Шива-Разрушитель мог жить. В мире индийских богов Шива был олицетворением смерти и разрушения; в мире, где жил Римо, любой посчитал бы его живым воплощением этого божества.
Об этом и думал Римо, стоя на пустынной грязной улице Нью-Хейвена поздним вечером, который синоптики позже признали самым холодным в этом году.
— Вот ты и дома, Римо, — пробормотал он себе под нос. — С Новым годом.
Римо вошел в пустой, тускло освещенный вестибюль здания. Взошел на эскалатор, чувствуя сквозь подошвы черных, ручной работы мокасин ребристую поверхность ступеней, и поднялся к лифтам.
Нажав кнопку “вверх”, он вошел в просторную распахнувшуюся перед ним кабину и, пока поднимался на 19-й этаж, изучал рекламные объявления баров — “Тики-Тики”, “Ветка”, “Вершина” — наклеенные на противоположной стене.
На 19-м этаже в распахнувшиеся двери кабины ворвался прохладный кондиционированный воздух, в котором обоняние Римо уловило оставшиеся после очистки частички угля. Римо потянулся, ощущая в суставах сладкую истому, заставившую его вспомнить о давно позабытой роскоши — сне. Да, после многих лет тренировок сон стал всего лишь роскошью.
Подойдя к двери своего номера, которая никогда не запиралась, он толкнул ее и вошел внутрь.
Посреди комнаты на циновке из рисовой соломы сидел небольшого роста пожилой азиат, держа в тонких, с длинными ногтями пальцах несколько больших кусков пергамента.
— Почему ты опять задержался? Я что, снова должен все делать сам?
— Прости, Чиун, — ответил Римо. — Если бы я знал, что ты так спешишь, я бежал бы сюда бегом из самой Дакоты.
— Да, и если бы ты сделал это, от тебя не несло бы сейчас так этим кошмарным пластиком, из которого сделаны эти жуткие сиденья в чудовищных самолетах, — отозвался маленький азиат, сморщившись и помахивая в воздухе руками. — Выйди и как следует вымойся, а потом приходи опять, потому что мне нужно обсудить с тобой очень, очень важное дело.
Римо неохотно поплелся в ванную, но, не дойдя несколько шагов, остановился на пороге.
— Что такое на сей раз, папочка? Отменили показ очередной мыльной оперы? Критики отругали Барбару Стрейзанд? Или здешний носильщик оказался китайцем? А?
Чиун снова взмахнул рукой — было похоже, будто прямо перед его лицом вспорхнула беспокойная птица.
— Даже китайцы могут нести мои сундуки, только нужно следить, чтобы они не воровали перламутр со стенок. Голос Барбары Стрейзанд по-прежнему чист, как воздух моей родины, а ее красоту невозможно сравнить ни с чем. А что до остальных названных тобой вещей, то они больше ни в малейшей степени не привлекают моего внимания.
Римо так и застыл на пороге.
— Ну-ка, давай еще раз. Насколько я понял, ты не смотришь больше мыльные оперы. С каких это пор?
— С тех пор, как они приносят мне одни лишь разочарования, — ответил Чиун. — Но ни слова больше, пока ты не избавишься от этого ужасного запаха. Я подожду.
Выйдя из душа, Римо одел короткий льняной халат и, открыв дверь ванной, увидел, что Чиун выводит на листе пергамента корейские иероглифы.
— Так что там случилось с мыльными операми? — полюбопытствовал Римо.
— Они обратились к насилию и осквернили ими же созданную красоту. Я попытался остановить их, заставив тебя отправить мое письмо самому Норману Лиру, чтобы предупредить его. Увы, ничто не изменилось. А лишь ухудшилось. — Отложив гусиное перо, Чиун поднял глаза на Римо. — Поэтому я и решил написать несравненную драму сам. — Он обвел лежавшие перед ними листки пергамента. — Вот, ты видишь ее перед собою.
Римо застонал.
— Чиун, ты написал мыльную оперу?
— Я написал величайшую драму всех времен. Это более достойное для нее название.
Расхохотавшись, Римо повалился на стоявший у стены диван.
— Ну, ясно. Я даже знаю, как ты ее назовешь. “Рюбовь и левность” — угадал, папочка?
Чиун смерил его презрительным взглядом.
— В отличие от некоторых, я правильно произношу “Р” и “Л” — иначе как бы смог я выговорить ваши немыслимые имена, скажи мне?
Римо кивнул в ответ.
— И потом, — продолжал Чиун, — ведь “репоголовый” начинается с “р”, а “лопух” — явно с “л”. Перепутать буквы было бы недостойно по отношению к этим чудесным словам, столь ярко живописующим твою неполноценность.
Римо, перестав смеяться, резко выпрямился.
— Хочешь завести человека, Чиун?
— Ага, — удовлетворенно закивал Чиун. — Наконец я добился внимания с твоей стороны — значит, можно приступать к делу.
— Валяй, — кивнул с кислым видом Римо.
— Для того, чтобы оценить величайшее из произведений, люди должны его увидеть, — начал Чиун.
— И чтобы поверить, что оно вообще есть, — кивнул Римо.
— Замолчи. Итак, есть несколько способов показать эту вершину искусства по телевидению. Но поскольку у нас нет собственной телестанции, и мы не производим в коробочках питание для младенцев, эти способы неподвластны нам. Значит, нужно найти другие. Обратись в слух, ибо то, что я скажу далее, впрямую касается тебя.
— Умираю от нетерпения.
— Я с величайшим тщанием обдумывал это и понял, что у всех людей, которые пишут для телевидения, есть одна общая черта.
— Талант?
Чиун плавно взмахнул рукой, словно отметая шпильки нерадивого питомца.
— У них есть агенты. И причиной тому — почта, которую вы устроили у себя в стране.
— Бога ради, какое отношение к этому имеет почтовое ведомство?
— Если писатель просто положит свое детище в ящик, чтобы отослать его на телевидение, с ним произойдет то, что происходит с любым письмом. Его потеряют так же, как теряют эти недоумки все письма, которые шлют мне все эти годы немногие преданные ученики. И поэтому писатель нанимает агента. А этот агент кладет шедевр в конверт, берет конверт под мышку, несет его на телевидение и вручает его там нужным людям. Так его невозможно потерять. Ты должен верить мне, Римо, именно так все это и делается.
— Вообще-то агенты занимаются не этим, — пожал плечами Римо.
— Агенты занимаются именно этим, — наставительно изрек Чиун. — А потом этому самому агенту достается десять процентов того, что получает писатель. Но ты начинающий агент, и потому я собираюсь платить тебе пять процентов.
Римо покачал головой, не в знак того, что он отвергает предложение наставника, а просто от общего обалдения.
— А почему ты решил выбрать именно меня, папочка?
— Я уже сказал тебе. Я тщательно все обдумал. У тебя есть одно качество, совершенно необходимое для того, чтобы быть хорошим агентом.
— Да? Какое же?
— У тебя два имени. — Римо ошеломленно воззрился на Чиуна. — Да, да, Римо. У всех больших агентов два имени. Почему так — не знаю, но это так. Можешь сам посмотреть и убедиться.
Римо открыл рот, собираясь что-то сказать, но подумал и закрыл его снова. Опять открыл рот — и снова закрыл.
— Вот и прекрасно. Возразить тебе нечего. Значит, все решено. И я так хорошо знаю тебя, Римо, что заключать контракт между нами не нужно, наверное, — я знаю, ты никогда меня не обманешь.
— Чиун, это же какой-то бред.
— Волноваться тебе не следует. Я уверен, ты быстро всему научишься и станешь самым настоящим агентом. Я сам буду помогать тебе.
Мысль о протесте Римо откинул как бесполезную.
— Ну, хорошо, обсудим все это подробнее чуть попозже. А эта твоя мыльная опера? О чем она? Я ведь еще и не знаю.
— Потому что я тебе еще не сказал. Это история молодого, честного, храброго юноши...
— ...Из деревни Синанджу в Северной Корее, — мрачно закончил Римо.
— ...Из деревни Синанджу в Северной Корее, — продолжал, будто не слыша его, Чиун. — И этот молодой человек, оказавшись в жестоком и глупом мире, вынужден применить свое древнее искусство...
— ...Убийства себе подобных, как все мастера Синанджу, — продолжил Римо. Чиун откашлялся.
— ...Свое древнее искусство управлять себе подобными. Его не ценят и не понимают, но он остается верен своим убеждениям и исправно выполняет благородную задачу — шлет золото в свою родную деревню, потому что она очень бедная...
— А без этого золота, — встрял Римо, — люди начнут голодать и швырять новорожденных в море, потому что не смогут прокормить их.
— Римо, ты подглядывал в мою рукопись, да?
— Я бы не посмел, папочка.
— Тогда дай мне закончить. А потом наш герой, уже в годах, берет приемного сына, ребенка другой расы, но воспитанник вырастает в толстого неблагодарного лентяя, от которого смердит пластиком и который не пошевельнет ради отца пальцем, — Чиун замолчал.
— Ну и? — сказал Римо.
— Что значит твое “ну и”?
— Что дальше? Что происходит с нашим героем и его неблагодарным американским приемышем, имя которого, по всей видимости, что-то вроде “Римо Уильямс”?
— Я еще не дописал конец, — ответил Чиун.
— Почему?
— Я хотел сначала посмотреть, как ты справишься с обязанностями моего агента.
Римо сделал глубокий вдох.
— Чиун, я должен сказать тебе что-то... и очень рад, что звонит телефон в соседней комнате, потому что мне не придется тебе этого говорить.
Звонил доктор Харолд В.Смит.
— Римо, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы с Чиуном немедленно отправились в Вудбридж, штат Коннектикут.
— Минутку. Вам совсем не хочется узнать, как прошла моя прогулка в Северную Дакоту?
— Прошла хорошо. Я слышал краем уха. Десять тысяч вы привезли назад?
— Я дал их на чай таксисту, — пробурчал Римо.
— Прошу вас, Римо. Ваши попытки острить выбивают из колеи.
— Можете думать как угодно. Я не шучу. Он довез меня до самой гостиницы и за все время не сказал ни единого слова. Чем заслужил все до последнего цента, Смит.
— Я постараюсь притвориться, что не слышал ваших последних слов, — сухим, звонким голосом произнес Смит. — Вудбридж, Коннектикут.
— Нельзя ли повременить?
— Нет. Мы отправляемся на похороны.
— Мои или ваши?
— Вы должны быть на Гарднеровском кладбище в семь утра. И еще, Римо...
— Да?
— Захватите с собой десять тысяч, — произнес Смит и повесил трубку прежде, чем Римо успел повторить в нее свое чистосердечное признание о том, что отдал их таксисту.
— А называется эта прекрасная драма... — донесся из соседней комнаты голос Чиуна.
— Плохие новости, папочка, — сказал Римо, появляясь в дверях.
— О... Неужели и этот день ничем не будет отличаться от предыдущих?
— Я не смогу доставить твою гениальную драму по назначению прямо сейчас, поскольку только что получил новое задание от Смита.
Чиун скатал в трубку листы пергамента.
— Что ж, — произнес он недовольным тоном. — Еще день или два я могу подождать.
Все это абсолютно ничего не значило — поскольку организм, именовавшийся некогда Римо Уильямсом, закончил свое существование на электрическом стуле. Долгие годы тренировок, скручивавших мышцы, дробивших кости и иссушавших мозг, сделали из него совсем другое существо, далеко превосходившее возможности человека.
Римо умер для того, чтобы Шива-Разрушитель мог жить. В мире индийских богов Шива был олицетворением смерти и разрушения; в мире, где жил Римо, любой посчитал бы его живым воплощением этого божества.
Об этом и думал Римо, стоя на пустынной грязной улице Нью-Хейвена поздним вечером, который синоптики позже признали самым холодным в этом году.
— Вот ты и дома, Римо, — пробормотал он себе под нос. — С Новым годом.
Римо вошел в пустой, тускло освещенный вестибюль здания. Взошел на эскалатор, чувствуя сквозь подошвы черных, ручной работы мокасин ребристую поверхность ступеней, и поднялся к лифтам.
Нажав кнопку “вверх”, он вошел в просторную распахнувшуюся перед ним кабину и, пока поднимался на 19-й этаж, изучал рекламные объявления баров — “Тики-Тики”, “Ветка”, “Вершина” — наклеенные на противоположной стене.
На 19-м этаже в распахнувшиеся двери кабины ворвался прохладный кондиционированный воздух, в котором обоняние Римо уловило оставшиеся после очистки частички угля. Римо потянулся, ощущая в суставах сладкую истому, заставившую его вспомнить о давно позабытой роскоши — сне. Да, после многих лет тренировок сон стал всего лишь роскошью.
Подойдя к двери своего номера, которая никогда не запиралась, он толкнул ее и вошел внутрь.
Посреди комнаты на циновке из рисовой соломы сидел небольшого роста пожилой азиат, держа в тонких, с длинными ногтями пальцах несколько больших кусков пергамента.
— Почему ты опять задержался? Я что, снова должен все делать сам?
— Прости, Чиун, — ответил Римо. — Если бы я знал, что ты так спешишь, я бежал бы сюда бегом из самой Дакоты.
— Да, и если бы ты сделал это, от тебя не несло бы сейчас так этим кошмарным пластиком, из которого сделаны эти жуткие сиденья в чудовищных самолетах, — отозвался маленький азиат, сморщившись и помахивая в воздухе руками. — Выйди и как следует вымойся, а потом приходи опять, потому что мне нужно обсудить с тобой очень, очень важное дело.
Римо неохотно поплелся в ванную, но, не дойдя несколько шагов, остановился на пороге.
— Что такое на сей раз, папочка? Отменили показ очередной мыльной оперы? Критики отругали Барбару Стрейзанд? Или здешний носильщик оказался китайцем? А?
Чиун снова взмахнул рукой — было похоже, будто прямо перед его лицом вспорхнула беспокойная птица.
— Даже китайцы могут нести мои сундуки, только нужно следить, чтобы они не воровали перламутр со стенок. Голос Барбары Стрейзанд по-прежнему чист, как воздух моей родины, а ее красоту невозможно сравнить ни с чем. А что до остальных названных тобой вещей, то они больше ни в малейшей степени не привлекают моего внимания.
Римо так и застыл на пороге.
— Ну-ка, давай еще раз. Насколько я понял, ты не смотришь больше мыльные оперы. С каких это пор?
— С тех пор, как они приносят мне одни лишь разочарования, — ответил Чиун. — Но ни слова больше, пока ты не избавишься от этого ужасного запаха. Я подожду.
Выйдя из душа, Римо одел короткий льняной халат и, открыв дверь ванной, увидел, что Чиун выводит на листе пергамента корейские иероглифы.
— Так что там случилось с мыльными операми? — полюбопытствовал Римо.
— Они обратились к насилию и осквернили ими же созданную красоту. Я попытался остановить их, заставив тебя отправить мое письмо самому Норману Лиру, чтобы предупредить его. Увы, ничто не изменилось. А лишь ухудшилось. — Отложив гусиное перо, Чиун поднял глаза на Римо. — Поэтому я и решил написать несравненную драму сам. — Он обвел лежавшие перед ними листки пергамента. — Вот, ты видишь ее перед собою.
Римо застонал.
— Чиун, ты написал мыльную оперу?
— Я написал величайшую драму всех времен. Это более достойное для нее название.
Расхохотавшись, Римо повалился на стоявший у стены диван.
— Ну, ясно. Я даже знаю, как ты ее назовешь. “Рюбовь и левность” — угадал, папочка?
Чиун смерил его презрительным взглядом.
— В отличие от некоторых, я правильно произношу “Р” и “Л” — иначе как бы смог я выговорить ваши немыслимые имена, скажи мне?
Римо кивнул в ответ.
— И потом, — продолжал Чиун, — ведь “репоголовый” начинается с “р”, а “лопух” — явно с “л”. Перепутать буквы было бы недостойно по отношению к этим чудесным словам, столь ярко живописующим твою неполноценность.
Римо, перестав смеяться, резко выпрямился.
— Хочешь завести человека, Чиун?
— Ага, — удовлетворенно закивал Чиун. — Наконец я добился внимания с твоей стороны — значит, можно приступать к делу.
— Валяй, — кивнул с кислым видом Римо.
— Для того, чтобы оценить величайшее из произведений, люди должны его увидеть, — начал Чиун.
— И чтобы поверить, что оно вообще есть, — кивнул Римо.
— Замолчи. Итак, есть несколько способов показать эту вершину искусства по телевидению. Но поскольку у нас нет собственной телестанции, и мы не производим в коробочках питание для младенцев, эти способы неподвластны нам. Значит, нужно найти другие. Обратись в слух, ибо то, что я скажу далее, впрямую касается тебя.
— Умираю от нетерпения.
— Я с величайшим тщанием обдумывал это и понял, что у всех людей, которые пишут для телевидения, есть одна общая черта.
— Талант?
Чиун плавно взмахнул рукой, словно отметая шпильки нерадивого питомца.
— У них есть агенты. И причиной тому — почта, которую вы устроили у себя в стране.
— Бога ради, какое отношение к этому имеет почтовое ведомство?
— Если писатель просто положит свое детище в ящик, чтобы отослать его на телевидение, с ним произойдет то, что происходит с любым письмом. Его потеряют так же, как теряют эти недоумки все письма, которые шлют мне все эти годы немногие преданные ученики. И поэтому писатель нанимает агента. А этот агент кладет шедевр в конверт, берет конверт под мышку, несет его на телевидение и вручает его там нужным людям. Так его невозможно потерять. Ты должен верить мне, Римо, именно так все это и делается.
— Вообще-то агенты занимаются не этим, — пожал плечами Римо.
— Агенты занимаются именно этим, — наставительно изрек Чиун. — А потом этому самому агенту достается десять процентов того, что получает писатель. Но ты начинающий агент, и потому я собираюсь платить тебе пять процентов.
Римо покачал головой, не в знак того, что он отвергает предложение наставника, а просто от общего обалдения.
— А почему ты решил выбрать именно меня, папочка?
— Я уже сказал тебе. Я тщательно все обдумал. У тебя есть одно качество, совершенно необходимое для того, чтобы быть хорошим агентом.
— Да? Какое же?
— У тебя два имени. — Римо ошеломленно воззрился на Чиуна. — Да, да, Римо. У всех больших агентов два имени. Почему так — не знаю, но это так. Можешь сам посмотреть и убедиться.
Римо открыл рот, собираясь что-то сказать, но подумал и закрыл его снова. Опять открыл рот — и снова закрыл.
— Вот и прекрасно. Возразить тебе нечего. Значит, все решено. И я так хорошо знаю тебя, Римо, что заключать контракт между нами не нужно, наверное, — я знаю, ты никогда меня не обманешь.
— Чиун, это же какой-то бред.
— Волноваться тебе не следует. Я уверен, ты быстро всему научишься и станешь самым настоящим агентом. Я сам буду помогать тебе.
Мысль о протесте Римо откинул как бесполезную.
— Ну, хорошо, обсудим все это подробнее чуть попозже. А эта твоя мыльная опера? О чем она? Я ведь еще и не знаю.
— Потому что я тебе еще не сказал. Это история молодого, честного, храброго юноши...
— ...Из деревни Синанджу в Северной Корее, — мрачно закончил Римо.
— ...Из деревни Синанджу в Северной Корее, — продолжал, будто не слыша его, Чиун. — И этот молодой человек, оказавшись в жестоком и глупом мире, вынужден применить свое древнее искусство...
— ...Убийства себе подобных, как все мастера Синанджу, — продолжил Римо. Чиун откашлялся.
— ...Свое древнее искусство управлять себе подобными. Его не ценят и не понимают, но он остается верен своим убеждениям и исправно выполняет благородную задачу — шлет золото в свою родную деревню, потому что она очень бедная...
— А без этого золота, — встрял Римо, — люди начнут голодать и швырять новорожденных в море, потому что не смогут прокормить их.
— Римо, ты подглядывал в мою рукопись, да?
— Я бы не посмел, папочка.
— Тогда дай мне закончить. А потом наш герой, уже в годах, берет приемного сына, ребенка другой расы, но воспитанник вырастает в толстого неблагодарного лентяя, от которого смердит пластиком и который не пошевельнет ради отца пальцем, — Чиун замолчал.
— Ну и? — сказал Римо.
— Что значит твое “ну и”?
— Что дальше? Что происходит с нашим героем и его неблагодарным американским приемышем, имя которого, по всей видимости, что-то вроде “Римо Уильямс”?
— Я еще не дописал конец, — ответил Чиун.
— Почему?
— Я хотел сначала посмотреть, как ты справишься с обязанностями моего агента.
Римо сделал глубокий вдох.
— Чиун, я должен сказать тебе что-то... и очень рад, что звонит телефон в соседней комнате, потому что мне не придется тебе этого говорить.
Звонил доктор Харолд В.Смит.
— Римо, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы с Чиуном немедленно отправились в Вудбридж, штат Коннектикут.
— Минутку. Вам совсем не хочется узнать, как прошла моя прогулка в Северную Дакоту?
— Прошла хорошо. Я слышал краем уха. Десять тысяч вы привезли назад?
— Я дал их на чай таксисту, — пробурчал Римо.
— Прошу вас, Римо. Ваши попытки острить выбивают из колеи.
— Можете думать как угодно. Я не шучу. Он довез меня до самой гостиницы и за все время не сказал ни единого слова. Чем заслужил все до последнего цента, Смит.
— Я постараюсь притвориться, что не слышал ваших последних слов, — сухим, звонким голосом произнес Смит. — Вудбридж, Коннектикут.
— Нельзя ли повременить?
— Нет. Мы отправляемся на похороны.
— Мои или ваши?
— Вы должны быть на Гарднеровском кладбище в семь утра. И еще, Римо...
— Да?
— Захватите с собой десять тысяч, — произнес Смит и повесил трубку прежде, чем Римо успел повторить в нее свое чистосердечное признание о том, что отдал их таксисту.
— А называется эта прекрасная драма... — донесся из соседней комнаты голос Чиуна.
— Плохие новости, папочка, — сказал Римо, появляясь в дверях.
— О... Неужели и этот день ничем не будет отличаться от предыдущих?
— Я не смогу доставить твою гениальную драму по назначению прямо сейчас, поскольку только что получил новое задание от Смита.
Чиун скатал в трубку листы пергамента.
— Что ж, — произнес он недовольным тоном. — Еще день или два я могу подождать.
Глава третья
Тело Винсента Энтони Энгуса доставила к месту последнего упокоения, на Гарднеровское кладбище в Вудбридже, штат Коннектикут, длинная вереница черных “кадиллаков”.
Одна за другой сверкающие хромом машины въезжали в тяжелые железные ворота, проезжая мимо трех мужчин, с раннего утра стоявших у поросшей мхом каменной стены кладбища — Чиун в светло-желтом одеянии, Римо в слаксах и рубашке с короткими рукавами. Доктор Харолд Смит, выбравший ради такого случая серое пальто, серый костюм, серую шляпу и угрюмо-серое выражение лица человека, мир которого кончается за стенами его кабинета, напоминал высокий, из серого гранита могильный памятник.
Когда Римо и Чиун прибыли к месту встречи, Смит поздоровался с ними каменно-серым голосом.
— Минуточку, — отозвался Римо, ловко расстегивая пальто шефа. — Просто хотел проверить, — извинился он.
— Что именно?
— Все тот же костюм, та же рубашка, даже тот же дурацкий галстук из Дартмута. У меня в мозгу возникает странное видение: огромный шкаф, набитый такими вот серыми комплектами, и задняя его стенка уходит в вечность. А в секретной лаборатории в подвале Белого дома штампуют бесконечное количество докторов Смитов и одевают на них это самое серое барахло. А потом выпускают, выпускают и выпускают их в мир, чтобы они отлавливали меня, где бы я ни был, и приказывали, приказывали, приказывали...
— Сегодня вы настроены весьма поэтически, — сухо заметил Смит. — И к тому же здорово опоздали.
— Прошу извинить. Чиун переписывал свой новый шедевр.
Чиун стоял позади Римо, засунув кисти рук в широкие рукава светло-желтого кимоно. Остатки седых волос развевались на слабом утреннем ветерке, словно струйки сизого дыма.
— Доброе утро, Чиун, — поздоровался Смит.
— Приветствую вас, император, чье благородство равно только его мудрости, чье величие не знает границ. Ваше слово пребудет в веках, и мудрость вашу не смогут поглотить пески времени. Сей покорный раб двадцатикратно приумножит вашу славу в доме Синанджу.
Смит откашлялся.
— Э-э... да, безусловно, — выдавил он, после чего вплотную шагнул к Римо. — Он опять чего-то добивается от меня. Что ему нужно? Я уже послал в эту деревню столько золота, что его хватило бы на бюджет небольшой страны. Дальнейшее повышение оплаты его услуг не входит в мои планы. Если он запросит еще, я найму этого... Кассиуса Мохаммеда, который будет тренировать вас вместо него.
— Вам не о чем беспокоиться, Смитти, — ответил Римо. — Уверяю вас, ваши деньги ему сейчас не нужны.
— Тогда что же?
— Он думает, что с вашими связями вы можете знать кое-кого на телевидении — вот и все.
— Но зачем ему это?
— Чтобы вы помогли осуществить постановку его мыльной оперы.
— Мыльной оперы? Какой еще...
— Чиун написал сценарий для мыльной оперы, — лучезарно улыбаясь, пояснил Римо. — В ней рассказывается о его жизни и карьере здесь, в Америке.
— О его жизни и карьере? — переспросил Смит сдавленным голосом. — То есть о нас? О КЮРЕ?
— Вы думаете? Но уверяю вас, вы там получились прекрасно, Смитти. Вся ваша склочность и скаредность остались за кадром. Симпатичный, щедрый, добродушный покровитель наемных убийц.
— О Боже, — простонал Смит. — Спросите, сколько он хочет за то, чтобы украсить этим мусорный ящик.
— Вы просто жалкий филистер, Смитти. Вам не понять, что подлинного художника нельзя продать или купить таким образом. Признаюсь, вы немало меня удивили.
Смит тяжело вздохнул.
— А вот я, глядя на вас, Римо, не удивляюсь уже давно. Ничему. Ни по малейшему поводу.
— Как бы то ни было, Смитти, предоставьте все это дело мне. Ради вас я обо всем позабочусь. Кстати, чего ради вы приволокли нас на кладбище?
Смит, не ответив, повел их к небольшому свеженасыпанному возвышению. Около него викарий, чью толстую физиономию украшали, несмотря на холодный январский день, крупные капли пота, бормотал себе под нос молитвы. Рядом, у катафалка, стояли человек двадцать мужчин.
— Сегодня хоронят Винсента Энгуса, — пояснил Смит. — Он был одним из тех, от кого мы получали информацию о состоянии дел на мясном рынке. Разумеется, он не знал, кому сообщает все эти сведения. И есть предположение, что ему удалось что-то нащупать, поскольку он был жестоким образом убит. Его нашли повешенным на дереве, с содранной кожей. Вот поэтому мы и здесь.
— Это не моя работа. Я как раз был в Северной Дакоте, — заявил Римо. Он взглянул на Чиуна, но тот с отсутствующим видом прислушивался к голосу священника.
— Я знаю, что это не ваша работа, — ответил Смит. — Дело сложное, поэтому проявите максимум внимания. Кто-то пытается разработать план, согласно которому продукция американской пищевой промышленности должна быть заражена смертельным ядом. Помните съезд общества ветеранов в Пенсильвании, все делегаты которого скончались прямо в отеле? Это тот самый яд. Однако, под прикрытием программы прививок от так называемого свиного гриппа нам удалось ввести большому числу людей вакцину, обладающую, как считают, почти стопроцентной эффективностью.
— То есть проблема решена, — кивнул Римо.
— Нет, не решена. Первое. Мы не знаем точно, действительно ли эта вакцина эффективна на сто процентов. Второе. Мы не можем ввести ее всем и каждому, поскольку прививка от свиного гриппа обязательной так и не стала.
— Почему?
— По причинам политического характера.
— Тогда давайте я поговорю с политиками, — глаза Римо недобро заблестели.
— Римо, — осадил его Смит.
— Ах, ну вот так всегда, Смитти! Я ведь знаю все, что вы собираетесь мне дальше сказать. Нужно найти отравителей и остановить их. И так все время. Найти то, найти это, и как работает, и как избавиться от него. Я ассасин, а не академик! Вы не можете просто приказать мне кого-то убить? — Он оглянулся, ища поддержки со стороны Чиуна, но тот уже успел прибиться к траурной процессии и стоял посреди одетых в черное мужчин, внимая утробным интонациям преподобного Титуса В.Мюррея, тройной подбородок которого так и подпрыгивал от усердия.
— И теперь мы говорим “прощай” Винсенту Энтони Энгусу, любящему мужу, нежному отцу, знатоку своего дела. Это невосполнимая потеря для семьи, церкви, для всего общества!
Преподобный отец Мюррей выдержал паузу и вытер физиономию клетчатым носовым платком.
— Да покоится прах твой в мире! — закончил он. — И да смилостивится Господь над душой твоей.
— А какова была последняя информация, полученная от этого парня перед смертью? — спросил Римо.
— Он сообщил, что на рынке сократились поставки вырезки.
— Ну, вот. Это все и объясняет. Картелю торговцев вырезкой пришлось заставить его замолчать, прежде чем их секреты выплывут наружу.
— И еще он жаловался, что клейма Министерства сельского хозяйства на тушах стали... э-э... жесткими, и мясо вокруг них приобрело оловянный вкус. Я как раз прослушивал эту запись вчера вечером.
— Это вряд ли нам поможет, — заметил Римо. — А эти туши он откуда получил?
— От компании “Митамейшн Индастриз”. Фамилия агента — О’Доннел.
— Ладно. Выясним насчет него, — пообещал Римо. Глянув по сторонам, он обнаружил, что к ним направляется Чиун в компании симпатичной молодой леди в длинном черном платье.
Подойдя, Чиун поклонился Смиту.
— Император, зная, что случившееся вызвало ваш благосклонный интерес, я попросил это прелестное дитя рассказать вам о смерти этого несчастного.
Смит ошеломленно взирал на них.
Девушка наконец заговорила.
— Я — Виктория Энгус. А вы правда император, да?
Смит перевел дух.
— Чиун, что вы... как вы...
Чиун умиротворяюще поднял руку.
— Вы не должны обременять себя беспокойством. Я ничего не сказал ей о вашей секретной работе в городе Рай, штат Нью-Йорк, и о том, какие роли отведены Римо и мне в вашем секретном плане, целью которого служит оздоровление американской нации. Может быть, когда-нибудь я попрошу вас за это об ответной услуге.
— Жду регулярных сообщений, — проронил Смит. Повернувшись, он стремительно направился к выходу с кладбища.
— Довольно странный император, — заметила Вики Энгус.
— Он не выносит похорон, — объяснил Римо.
— А вас как зовут? — спросила девушка.
— Римо.
— Римо какой?
— Вот именно так и кличут. Римо Какой. С Чиуном вы, вероятно, уже знакомы.
— Да. А вы... дружили с моим отцом?
— Вместе работали, — кивнул Римо.
— Но на мясопромышленников вы совсем не похожи, — удивилась Вики.
— То есть вообще мы работали на О’Доннела. Знаете, компания “Митамейшн”.
— Он, да. Он у них агент по продаже. Я еще удивилась, почему сегодня он не пришел.
— Да, он ведь был близок с вашим отцом, — снова кивнул Римо.
— Достаточно... по крайней мере, на похороны должен был прийти. — Она проводила взглядом фигуру Смита, мелькавшую среди могил, покрытых мертвой травой.
— А он хотя бы на поминки придет? Этот мистер... как его имя?
— Джонс, — ответил Римо.
— Смит, — ответил Чиун.
— Мистер Смит. Он придет помянуть папу?
— Вряд ли, — отозвался Римо. — Поминки он не выносит еще больше, чем сами похороны.
Но Вики Энгус уже не слушала его. Она думала о последнем телефонном звонке отца, когда с ним разговаривал компьютер. Эти трое вполне могут иметь ко всему этому какое-то отношение...
Этот, по имени Смит, — наверное, их мозги, второй, Римо, — мышцы, а азиат... ему роли она еще не придумала.
Они, наверное, и работают в этом “отделе сельскохозяйственного министерства”. И вполне может случиться, что именно они убили ее отца.
Вот что: она позвонит по тому самому номеру и запишет щелчки, когда включится компьютер.
Потом по щелчкам выяснит код компьютера.
Обнаружит, где он находится.
А главное — кто управляет им.
И тоже убьет его. Или их, если их там много.
Одна за другой сверкающие хромом машины въезжали в тяжелые железные ворота, проезжая мимо трех мужчин, с раннего утра стоявших у поросшей мхом каменной стены кладбища — Чиун в светло-желтом одеянии, Римо в слаксах и рубашке с короткими рукавами. Доктор Харолд Смит, выбравший ради такого случая серое пальто, серый костюм, серую шляпу и угрюмо-серое выражение лица человека, мир которого кончается за стенами его кабинета, напоминал высокий, из серого гранита могильный памятник.
Когда Римо и Чиун прибыли к месту встречи, Смит поздоровался с ними каменно-серым голосом.
— Минуточку, — отозвался Римо, ловко расстегивая пальто шефа. — Просто хотел проверить, — извинился он.
— Что именно?
— Все тот же костюм, та же рубашка, даже тот же дурацкий галстук из Дартмута. У меня в мозгу возникает странное видение: огромный шкаф, набитый такими вот серыми комплектами, и задняя его стенка уходит в вечность. А в секретной лаборатории в подвале Белого дома штампуют бесконечное количество докторов Смитов и одевают на них это самое серое барахло. А потом выпускают, выпускают и выпускают их в мир, чтобы они отлавливали меня, где бы я ни был, и приказывали, приказывали, приказывали...
— Сегодня вы настроены весьма поэтически, — сухо заметил Смит. — И к тому же здорово опоздали.
— Прошу извинить. Чиун переписывал свой новый шедевр.
Чиун стоял позади Римо, засунув кисти рук в широкие рукава светло-желтого кимоно. Остатки седых волос развевались на слабом утреннем ветерке, словно струйки сизого дыма.
— Доброе утро, Чиун, — поздоровался Смит.
— Приветствую вас, император, чье благородство равно только его мудрости, чье величие не знает границ. Ваше слово пребудет в веках, и мудрость вашу не смогут поглотить пески времени. Сей покорный раб двадцатикратно приумножит вашу славу в доме Синанджу.
Смит откашлялся.
— Э-э... да, безусловно, — выдавил он, после чего вплотную шагнул к Римо. — Он опять чего-то добивается от меня. Что ему нужно? Я уже послал в эту деревню столько золота, что его хватило бы на бюджет небольшой страны. Дальнейшее повышение оплаты его услуг не входит в мои планы. Если он запросит еще, я найму этого... Кассиуса Мохаммеда, который будет тренировать вас вместо него.
— Вам не о чем беспокоиться, Смитти, — ответил Римо. — Уверяю вас, ваши деньги ему сейчас не нужны.
— Тогда что же?
— Он думает, что с вашими связями вы можете знать кое-кого на телевидении — вот и все.
— Но зачем ему это?
— Чтобы вы помогли осуществить постановку его мыльной оперы.
— Мыльной оперы? Какой еще...
— Чиун написал сценарий для мыльной оперы, — лучезарно улыбаясь, пояснил Римо. — В ней рассказывается о его жизни и карьере здесь, в Америке.
— О его жизни и карьере? — переспросил Смит сдавленным голосом. — То есть о нас? О КЮРЕ?
— Вы думаете? Но уверяю вас, вы там получились прекрасно, Смитти. Вся ваша склочность и скаредность остались за кадром. Симпатичный, щедрый, добродушный покровитель наемных убийц.
— О Боже, — простонал Смит. — Спросите, сколько он хочет за то, чтобы украсить этим мусорный ящик.
— Вы просто жалкий филистер, Смитти. Вам не понять, что подлинного художника нельзя продать или купить таким образом. Признаюсь, вы немало меня удивили.
Смит тяжело вздохнул.
— А вот я, глядя на вас, Римо, не удивляюсь уже давно. Ничему. Ни по малейшему поводу.
— Как бы то ни было, Смитти, предоставьте все это дело мне. Ради вас я обо всем позабочусь. Кстати, чего ради вы приволокли нас на кладбище?
Смит, не ответив, повел их к небольшому свеженасыпанному возвышению. Около него викарий, чью толстую физиономию украшали, несмотря на холодный январский день, крупные капли пота, бормотал себе под нос молитвы. Рядом, у катафалка, стояли человек двадцать мужчин.
— Сегодня хоронят Винсента Энгуса, — пояснил Смит. — Он был одним из тех, от кого мы получали информацию о состоянии дел на мясном рынке. Разумеется, он не знал, кому сообщает все эти сведения. И есть предположение, что ему удалось что-то нащупать, поскольку он был жестоким образом убит. Его нашли повешенным на дереве, с содранной кожей. Вот поэтому мы и здесь.
— Это не моя работа. Я как раз был в Северной Дакоте, — заявил Римо. Он взглянул на Чиуна, но тот с отсутствующим видом прислушивался к голосу священника.
— Я знаю, что это не ваша работа, — ответил Смит. — Дело сложное, поэтому проявите максимум внимания. Кто-то пытается разработать план, согласно которому продукция американской пищевой промышленности должна быть заражена смертельным ядом. Помните съезд общества ветеранов в Пенсильвании, все делегаты которого скончались прямо в отеле? Это тот самый яд. Однако, под прикрытием программы прививок от так называемого свиного гриппа нам удалось ввести большому числу людей вакцину, обладающую, как считают, почти стопроцентной эффективностью.
— То есть проблема решена, — кивнул Римо.
— Нет, не решена. Первое. Мы не знаем точно, действительно ли эта вакцина эффективна на сто процентов. Второе. Мы не можем ввести ее всем и каждому, поскольку прививка от свиного гриппа обязательной так и не стала.
— Почему?
— По причинам политического характера.
— Тогда давайте я поговорю с политиками, — глаза Римо недобро заблестели.
— Римо, — осадил его Смит.
— Ах, ну вот так всегда, Смитти! Я ведь знаю все, что вы собираетесь мне дальше сказать. Нужно найти отравителей и остановить их. И так все время. Найти то, найти это, и как работает, и как избавиться от него. Я ассасин, а не академик! Вы не можете просто приказать мне кого-то убить? — Он оглянулся, ища поддержки со стороны Чиуна, но тот уже успел прибиться к траурной процессии и стоял посреди одетых в черное мужчин, внимая утробным интонациям преподобного Титуса В.Мюррея, тройной подбородок которого так и подпрыгивал от усердия.
— И теперь мы говорим “прощай” Винсенту Энтони Энгусу, любящему мужу, нежному отцу, знатоку своего дела. Это невосполнимая потеря для семьи, церкви, для всего общества!
Преподобный отец Мюррей выдержал паузу и вытер физиономию клетчатым носовым платком.
— Да покоится прах твой в мире! — закончил он. — И да смилостивится Господь над душой твоей.
— А какова была последняя информация, полученная от этого парня перед смертью? — спросил Римо.
— Он сообщил, что на рынке сократились поставки вырезки.
— Ну, вот. Это все и объясняет. Картелю торговцев вырезкой пришлось заставить его замолчать, прежде чем их секреты выплывут наружу.
— И еще он жаловался, что клейма Министерства сельского хозяйства на тушах стали... э-э... жесткими, и мясо вокруг них приобрело оловянный вкус. Я как раз прослушивал эту запись вчера вечером.
— Это вряд ли нам поможет, — заметил Римо. — А эти туши он откуда получил?
— От компании “Митамейшн Индастриз”. Фамилия агента — О’Доннел.
— Ладно. Выясним насчет него, — пообещал Римо. Глянув по сторонам, он обнаружил, что к ним направляется Чиун в компании симпатичной молодой леди в длинном черном платье.
Подойдя, Чиун поклонился Смиту.
— Император, зная, что случившееся вызвало ваш благосклонный интерес, я попросил это прелестное дитя рассказать вам о смерти этого несчастного.
Смит ошеломленно взирал на них.
Девушка наконец заговорила.
— Я — Виктория Энгус. А вы правда император, да?
Смит перевел дух.
— Чиун, что вы... как вы...
Чиун умиротворяюще поднял руку.
— Вы не должны обременять себя беспокойством. Я ничего не сказал ей о вашей секретной работе в городе Рай, штат Нью-Йорк, и о том, какие роли отведены Римо и мне в вашем секретном плане, целью которого служит оздоровление американской нации. Может быть, когда-нибудь я попрошу вас за это об ответной услуге.
— Жду регулярных сообщений, — проронил Смит. Повернувшись, он стремительно направился к выходу с кладбища.
— Довольно странный император, — заметила Вики Энгус.
— Он не выносит похорон, — объяснил Римо.
— А вас как зовут? — спросила девушка.
— Римо.
— Римо какой?
— Вот именно так и кличут. Римо Какой. С Чиуном вы, вероятно, уже знакомы.
— Да. А вы... дружили с моим отцом?
— Вместе работали, — кивнул Римо.
— Но на мясопромышленников вы совсем не похожи, — удивилась Вики.
— То есть вообще мы работали на О’Доннела. Знаете, компания “Митамейшн”.
— Он, да. Он у них агент по продаже. Я еще удивилась, почему сегодня он не пришел.
— Да, он ведь был близок с вашим отцом, — снова кивнул Римо.
— Достаточно... по крайней мере, на похороны должен был прийти. — Она проводила взглядом фигуру Смита, мелькавшую среди могил, покрытых мертвой травой.
— А он хотя бы на поминки придет? Этот мистер... как его имя?
— Джонс, — ответил Римо.
— Смит, — ответил Чиун.
— Мистер Смит. Он придет помянуть папу?
— Вряд ли, — отозвался Римо. — Поминки он не выносит еще больше, чем сами похороны.
Но Вики Энгус уже не слушала его. Она думала о последнем телефонном звонке отца, когда с ним разговаривал компьютер. Эти трое вполне могут иметь ко всему этому какое-то отношение...
Этот, по имени Смит, — наверное, их мозги, второй, Римо, — мышцы, а азиат... ему роли она еще не придумала.
Они, наверное, и работают в этом “отделе сельскохозяйственного министерства”. И вполне может случиться, что именно они убили ее отца.
Вот что: она позвонит по тому самому номеру и запишет щелчки, когда включится компьютер.
Потом по щелчкам выяснит код компьютера.
Обнаружит, где он находится.
А главное — кто управляет им.
И тоже убьет его. Или их, если их там много.
Глава четвертая
Миссис Рут Энгус бесцельно бродила по дому с зажатой в руке тряпкой, безуспешно пытаясь заставить себя хотя бы вытереть пыль.
В дверь позвонили.
Неужели похороны уже закончились?
Машинально сунув тряпку за кадку с фикусом, она на пути к двери еще раз заглянула в столовую подвального этажа, чтобы убедиться, что закуски готовы, стол накрыт, и посреди него стоит чаша с приготовленным пуншем.
Рядом с чашей возвышался частокол бутылок со спиртным и прохладительными, и, еще раз окинув взглядом весь этот впечатляющий набор, миссис Энгус удовлетворенно кивнула. В самый раз. Если их друзья были в той же степени, что и она, потрясены жутким и бессмысленным убийством Винни, то им потребуется солидная доза, чтобы прийти наконец в себя. Ей самой пришлось утром запить ежедневный валиум стаканом неразбавленного виски.
В дверь позвонили снова, и Рут Энгус в последний раз глянула в зеркало, чтобы проверить прическу. Поправила выбившийся локон, пригладила отставшую прядь, оправила длинное, в обтяжку черное платье, затем наклонилась поближе — проверить, достаточно ли отчетливо видны следы слез на густом слое пудры, покрывавшей щеки.
Окончательно удостоверившись, что все о’кей, Рут Энгус подошла к двери. Повернула тяжелую медную ручку, вечно доставлявшую немало трудностей уходившим гостям, и потянула на себя массивную панель из темного дерева.
И увидела за внешней стеклянной дверью с большим металлическим “Э” на нижней филенке шестерых восточного вида мужчин в длинных красных робах.
Миссис Энгус сглотнула, пытаясь подавить совершенно неуместный легкомысленный смешок, неожиданно подступивший к горлу.
— Здравствуйте, — сказала она.
Странные визитеры молчали.
— Вы, очевидно друзья моего... моего покойного мужа? — спросила она тоном непринужденным, но, как надеялась сама миссис Энгус, в достаточной степени минорным и торжественным.
Пятеро желтолицых людей в красных робах не издали ни единого звука, но стоявший в центре — очевидно, главный — удостоил ее медленным утвердительным кивком. Пятеро остальных стояли не шелохнувшись, как статуи.
— Ну что ж, — промолвила миссис Энгус, в немалой степени озадаченная вкусами своего покойного супруга в выборе друзей, — входите, пожалуйста.
Ее приглашение вызвало среди пришедших некоторую реакцию. Двое, стоявшие сзади, быстро оглянулись по сторонам, словно желая убедиться в том, что вокруг никого не было.
Миссис Энгус молилась в душе, чтобы эта странная группа не оказалась потенциальными жильцами одного из двух соседних домов, предназначенных на продажу. Возглавляемая ею Лига домохозяек Вудбриджа приложила немало усилий для того, чтобы на эти дома не позарились черные из Уэст-Хейвена, и ей совсем не хотелось начинать новую войну против каких-то азиатов.
Стоявший в центре выдавил медленную улыбку. Когда он открывал внешнюю дверь, внимание миссис Энгус оказалось невольно прикованным к ногтю его указательного пальца.
Ноготь был по меньшей мере три дюйма в длину, слегка загнутый, блестящий и косо срезанный у самого конца, словно миниатюрный нож гильотины. На миссис Энгус ноготь неизвестно почему произвел крайне неприятное впечатление.
Шестеро азиатов вошли в прихожую, разом заполнив ее и вежливо улыбаясь хозяйке. Главный, стоявший все это время у двери, вошел последним.
— Очень любезно с вашей стороны впустить нас, — произнес он, глядя на миссис Энгус. — Нам было бы труднее войти другим способом!
Миссис Энгус услышала, как один из пятерых позади нее рассмеялся. Странная манера приветствия, решила она, но в любом случае лучше просто не замечать некоторой неловкости положения. Валиум и стакан неразбавленного виски вполне позволят справиться с ним.
— Не хотите ли пройти вниз? — вежливо осведомилась она, безуспешно пытаясь протиснуться между шестью словно спаянными друг с другом телами.
В дверь позвонили.
Неужели похороны уже закончились?
Машинально сунув тряпку за кадку с фикусом, она на пути к двери еще раз заглянула в столовую подвального этажа, чтобы убедиться, что закуски готовы, стол накрыт, и посреди него стоит чаша с приготовленным пуншем.
Рядом с чашей возвышался частокол бутылок со спиртным и прохладительными, и, еще раз окинув взглядом весь этот впечатляющий набор, миссис Энгус удовлетворенно кивнула. В самый раз. Если их друзья были в той же степени, что и она, потрясены жутким и бессмысленным убийством Винни, то им потребуется солидная доза, чтобы прийти наконец в себя. Ей самой пришлось утром запить ежедневный валиум стаканом неразбавленного виски.
В дверь позвонили снова, и Рут Энгус в последний раз глянула в зеркало, чтобы проверить прическу. Поправила выбившийся локон, пригладила отставшую прядь, оправила длинное, в обтяжку черное платье, затем наклонилась поближе — проверить, достаточно ли отчетливо видны следы слез на густом слое пудры, покрывавшей щеки.
Окончательно удостоверившись, что все о’кей, Рут Энгус подошла к двери. Повернула тяжелую медную ручку, вечно доставлявшую немало трудностей уходившим гостям, и потянула на себя массивную панель из темного дерева.
И увидела за внешней стеклянной дверью с большим металлическим “Э” на нижней филенке шестерых восточного вида мужчин в длинных красных робах.
Миссис Энгус сглотнула, пытаясь подавить совершенно неуместный легкомысленный смешок, неожиданно подступивший к горлу.
— Здравствуйте, — сказала она.
Странные визитеры молчали.
— Вы, очевидно друзья моего... моего покойного мужа? — спросила она тоном непринужденным, но, как надеялась сама миссис Энгус, в достаточной степени минорным и торжественным.
Пятеро желтолицых людей в красных робах не издали ни единого звука, но стоявший в центре — очевидно, главный — удостоил ее медленным утвердительным кивком. Пятеро остальных стояли не шелохнувшись, как статуи.
— Ну что ж, — промолвила миссис Энгус, в немалой степени озадаченная вкусами своего покойного супруга в выборе друзей, — входите, пожалуйста.
Ее приглашение вызвало среди пришедших некоторую реакцию. Двое, стоявшие сзади, быстро оглянулись по сторонам, словно желая убедиться в том, что вокруг никого не было.
Миссис Энгус молилась в душе, чтобы эта странная группа не оказалась потенциальными жильцами одного из двух соседних домов, предназначенных на продажу. Возглавляемая ею Лига домохозяек Вудбриджа приложила немало усилий для того, чтобы на эти дома не позарились черные из Уэст-Хейвена, и ей совсем не хотелось начинать новую войну против каких-то азиатов.
Стоявший в центре выдавил медленную улыбку. Когда он открывал внешнюю дверь, внимание миссис Энгус оказалось невольно прикованным к ногтю его указательного пальца.
Ноготь был по меньшей мере три дюйма в длину, слегка загнутый, блестящий и косо срезанный у самого конца, словно миниатюрный нож гильотины. На миссис Энгус ноготь неизвестно почему произвел крайне неприятное впечатление.
Шестеро азиатов вошли в прихожую, разом заполнив ее и вежливо улыбаясь хозяйке. Главный, стоявший все это время у двери, вошел последним.
— Очень любезно с вашей стороны впустить нас, — произнес он, глядя на миссис Энгус. — Нам было бы труднее войти другим способом!
Миссис Энгус услышала, как один из пятерых позади нее рассмеялся. Странная манера приветствия, решила она, но в любом случае лучше просто не замечать некоторой неловкости положения. Валиум и стакан неразбавленного виски вполне позволят справиться с ним.
— Не хотите ли пройти вниз? — вежливо осведомилась она, безуспешно пытаясь протиснуться между шестью словно спаянными друг с другом телами.