Сапковский Анджей. Кровь эльфов (Ведьмак - 3)

   Дверца скрипнула и раскрылась, там стояла невысокая фигура, обернутая плащом, в круглой, плотно прилегающей к голове шапочке. После недолгого колебания женщина переступила порог. Вонючий подскочил к ней, с размаху пырнул ножом. И тут же упал на колени, потому что нож, не встретив сопротивления, прошил горло фигуры словно клуб дыма. А фигура действительно была клубом дыма, который уже начал рассеиваться. Но прежде чем успел развеяться, в свинарник вступила другая фигура, нечеткая, темная и гибкая, как ласочка. Лютик увидел, как, кинув плащ в фонарщика, она перескочила через вонючего, увидел что-то блестящее у нее в руке, услышал, как вонючий заперхал и завизжал. Второй верзила выпутался из плаща, вскочил, замахнулся ножом. Из руки темной фигуры с шипением вырвалась огненная молния, с жутким хрустом разлилась, словно горящее масло, по лицу и груди верзилы. Парень дико заорал, свинарник заполнился отвратной вонью горящего мяса.
   И тогда напал Риенс. Брошенное им заклинание осветило тьму голубым блеском, в котором Лютик увидел стройную женщину в мужской одежде, странно жестикулирующую обеими руками. Увидел лишь на секунду, потому что голубой свет резко оборвался в грохоте ослепительной вспышки, а Риенс, бешено взревев, отлетел назад, рухнул на деревянную перегородку, с треском разломав ее. Женщина в мужской одежде прыгнула следом, в ее руке мелькнул кинжал. Помещение снова заполнилось светом, на этот раз желтым, бьющим из горящего овала, неожиданно возникшего в воздухе. Лютик увидел, как Риенс вскочил с глинобитного пола и, прыгнув в овал, мгновенно исчез. Овал потускнел, но прежде чем погас совсем, женщина успела подбежать и крикнуть что-то непонятное, протянув руку. Затрещало и загудело, угасающий овал на мгновение вскипел бурлящим огнем. Издалека до Лютика долетел нечеткий звук, очень напоминающий крик боли. Овал полностью погас, свинарник опять погрузился во тьму. Поэт почувствовал, что сила, зажимающая ему рот, исчезает.
   - На помощь! - завыл он. - Спасите!
   - Не трясись. Лютик, - сказала женщина, опускаясь рядом с ним на колени и разрезая путы пружинным кинжалом Риенса.
   - Йеннифэр? Ты?
   - Надеюсь, ты не станешь утверждать, будто забыл, как я выгляжу? Да и мой голос, я думаю, ты тоже не успел забыть. Встать можешь? Не поломали тебе костей?
   Лютик с трудом поднялся, застонал, растер затекшие плечи.
   - Что с ними? - указал он на лежащие на полу тела.
   - Проверим. - Чародейка щелкнула кинжалом. - Один должен жить. У меня к нему есть несколько вопросов.
   - Вон тот, - трубадур остановился около вонючего, - кажется, жив.
   - Не думаю, - равнодушно заметила Йеннифэр. - Я перерезала ему дыхательное горло и сонную артерию. Может, в нем что-то еще и теплится, но это уже ненадолго.
   Лютик вздрогнул.
   - Ты перерезала ему горло?
   - Если б по врожденной осторожности я не выслала впереди себя фантома, то здесь лежала бы я. Осмотрим второго... Надо же! Глянь, такая дылда, а не выдержал. Жаль, жаль...
   - Тоже мертв?
   - Не вынес шока. Хм... Немного пережарила... Смотри, даже зубы обуглились... Что с тобой. Лютик? Рвать будет?
   - Будет, - невнятно ответил поэт, согнувшись и припав лбом к стене.
   x x x
   - Это все? - Волшебница отставила кубок, потянулась к вертелу с цыплятами. - Нисколько не приврал? Ничего не упустил?
   - Ничего. Кроме благодарности. Благодарю тебя, Йеннифэр.
   Она взглянула ему в глаза, чуть кивнула, ее черные блестящие локоны заволновались, водопадом сплыли с плеча. Она сдвинула зажаренного цыпленка на деревянное блюдо и принялась его ловко разделывать, пользуясь ножом и вилкой. Теперь он понял, где и когда Геральт этому научился. "Хм, - подумал он, - неудивительно, ведь он целый год жил в ее доме в Венгерберге и, прежде чем сбежал, научился множеству фокусов". Лютик стянул с вертела второго цыпленка, не раздумывая оторвал окорочек и принялся обгрызать, демонстративно ухватив обеими руками.
   - Как ты узнала? - спросил он. - Как тебе удалось вовремя прийти на помощь?
   - Я была под Блеобхерисом, когда ты там давал концерт.
   - Я не видел.
   - Я не хотела, чтобы меня видели. Потом поехала за тобой в городок. Ждала здесь, на постоялом дворе, мне было не к лицу идти туда, куда отправился ты, в это пристанище сомнительных наслаждений и несомненного триппера. Однако в конце концов мне надоело. Я кружила по двору, и тут мне почудились голоса, долетающие из свинарника. Я обострила слух, и оказалось, что это вовсе не какой-то скотоложец, как я вначале подумала, а ты. Эй, хозяин! Еще вина, будь любезен!
   - Сей минут, благородная госпожа. Уже лечу!
   - Дай того же, что вначале, только, убедительно прошу, на этот раз без воды. Воду я люблю в бане, а не в вине.
   - Лечу, лечу!
   Йеннифэр отставила блюдо. На косточках, как заметил Лютик, еще оставалось мяса на обед корчмарю и его родне. Нож и вилка, несомненно, выглядели элегантно и модно, но малопроизводительно.
   - Благодарю тебя, - повторил он, - за спасение. Этот треклятый Риенс не оставил бы меня в живых. Выжал бы из меня все и зарезал как барана.
   - Согласна. - Она налила вина себе и ему, подняла кубок. - Так выпьем за твое спасенное здоровье, Лютик.
   - За твое, Йеннифэр, - ответил он. - Здоровье, за которое отныне я буду молиться при всякой оказии. Я твой должник, прекрасная дама, расплачусь своими песнями, опровергну в них миф, будто волшебники нечувствительны к чужим страданиям, будто не спешат на помощь посторонним, незнакомым, бедным, несчастным смертным.
   - Понимаешь, - улыбнулась она, слегка прищурив прелестные фиалковые глаза, - у мифа в общем-то есть основания, он возник не без причин. Но ты не незнакомый, Лютик. И не посторонний. Я ведь знаю тебя и люблю.
   - Правда? - тоже улыбнулся поэт. - До сих пор ты удачно это скрывала. Мне даже доводилось слышать, якобы ты не терпишь меня, цитирую, "будто моровую язву". Конец цитаты.
   - Было дело, - чародейка вдруг посерьезнела. - Потом я изменила мнение. Потом была тебе благодарна.
   - За что, позволь узнать?
   - Давай не будем об этом, - сказала она, играя пустым кубком. Вернемся к более серьезным вопросам. Тем, которые тебе задавали в свинарнике, выламывая при этом руки в суставах. А как было в действительности, Лютик? Ты и верно не видел Геральта после вашего бегства с Яруги? Действительно не знал, что после войны он вернулся на Юг? Был тяжело ранен, так тяжело, что разошлись даже слухи о его смерти? Ни о чем таком не знал?
   - Не знал. Я много времени провел в Понт Ванисе, при дворе короля Эстерада Тиссена. А потом у Недамира в Хенгфорсе...
   - Не знал... - Чародейка покачала головой, расстегнула кафтанчик. На шее на черной бархотке загорелась усеянная бриллиантами обсидиановая звезда. - Ты не знал о том, что, оправившись от ран, Геральт поехал в Заречье? И не догадываешься, кого он там искал?
   - Догадываюсь. Но вот нашел ли, не знаю.
   - Не знаешь, - повторила она. - Ты, который, как правило, знаешь обо всем и обо всем поешь. Даже о таких интимных материях, как чьи-то чувства. Под Блеобхерисом я наслушалась твоих баллад, Лютик. Несколько вполне приличных строчек ты посвятил моей особе.
   - У поэзии, - проворчал Лютик, рассматривая цыпленка, - свои законы. Никто не должен чувствовать себя обойденным и обиженным...
   - "Волосы как вороново крыло, как ночная буря... - процитировала Йеннифэр с преувеличенной напыщенностью, - а в глазах затаились фиолетовые молнии..." Так и было?
   - Такой я тебя запомнил, - чуть улыбнулся поэт. - Кто вздумает утверждать, что это не соответствует истине, пусть первым кинет в меня камень.
   - Не знаю только, - сжала губы чародейка, - кто поручил тебе описывать мои внутренние органы. Как там было-то? "Сердце ее словно украшающий ее шею драгоценный камень, твердое как алмаз и как алмаз бесчувственное. Сердце острее чем обсидиан, режущее, калечущее..." Ты сам придумал? Или, может.. Ее губы дрогнули, скривились. - ...А может, наслушался чьих-то жалоб и исповедей?
   - Хм... - Лютик кашлянул, уклоняясь от опасной темы. - Скажи мне, Йеннифэр, когда ты последний раз видела Геральта?
   - Давно.
   - После войны?
   - После войны... - Голос Йеннифэр едва заметно изменился. - Нет, после войны я его не видела. Долгое время... вообще не видела никого. Ну ближе к делу, поэт. Меня немного удивляет тот факт, что ты ничего не знаешь и ни о чем не слышал, и все-таки именно тебя подтягивают на балке, чтобы раздобыть информацию. Тебя это не обеспокоило?
   - Обеспокоило.
   - Послушай меня, - резко сказала она, ударив кубком по столу. Послушай внимательно. Выброси эту балладу из репертуара. Не пой ее.
   - Ты о...
   - Ты прекрасно знаешь, о чем я. Пой о войне с Нильфгаардом. Пой о Геральте и обо мне, нам ты этим не навредишь, но и не поможешь. Ничего не исправишь, ничего не ухудшишь. Но о Львенке из Цинтры не пой.
   Она оглянулась, проверяя, не прислушивается ли кто из редких в этот час посетителей корчмы, подождала, пока убирающая со столов девка не ушла на кухню.
   - Старайся избегать встреч один на один с людьми, которых не знаешь, сказала она тихо. - С такими, которые для начала забывают передать тебе привет от общих знакомых. Усек?
   Он удивленно поднял брови. Йеннифэр усмехнулась.
   - Привет от Дийкстры, Лютик.
   Теперь уже оглянулся бард. Испуганно, Его изумление было, вероятно, столь явным, а мина столь забавной, что чародейка позволила себе ехидно усмехнуться.
   - Кстати, - шепнула она, перегнувшись через стол. - Дийкстра ждет доклада. Ты возвращаешься из Вердэна, и Дийкстра любопытствует, о чем болтают при дворе короля Эрвилла. Он просил передать, что на этот раз доклад должен быть деловым, детальным и ни в коем случае не рифмованным. Прозой, Лютик. Прозой.
   Поэт, сглотнув, кивнул. Он молчал, раздумывая над вопросом. Но чародейка упредила его.
   - Наступают трудные времена, - сказала она тихо. - Трудные и опасные. Грядет время перемен. Печально будет стареть, сознавая, что не сделал ничего такого, чтобы грядущие перемены были бы переменами к лучшему. Верно?
   Он кивнул, откашлялся.
   - Йеннифэр!
   - Слушаю, поэт.
   - А те, в свинарнике... Хотелось бы знать, кто они такие, чего хотели, кто их настрополил. Ты убила двоих, но в народе болтают, будто вы ухитряетесь вытянуть информацию даже из покойников.
   - А о том, что некромантия запрещена эдиктом Капитула, в народе не болтают? Успокойся, Лютик. Бандиты наверняка мало чего знали. Тот, что сбежал... Хм... Вот с ним другое дело.
   - Риенс. Он чародей, правда?
   - Да. Но не очень умелый.
   - Однако же сбежал. Я видел, каким макаром. Телепортировался, разве нет? Разве это ни о чем не говорит?
   - Именно. Говорит. О том, что кто-то ему помог. У Риенса не было ни времени, ни сил, чтобы отворить висящий в воздухе овальный портал. Такой телепорт - не фунт изюму. Совершенно ясно, что его открыл кто-то другой. Кто-то несравненно более сильный. Поэтому я поостереглась за ним гнаться, не зная, где окажусь. Но послала ему вослед заряд достаточно высокой температуры. Ему потребуется масса заклинаний и эликсиров, эффективно залечивающих ожоги, но в любом случае он на некоторое время останется меченым.
   - Может, тебе интересно будет узнать, что он нильфгаардец?
   - Думаешь? - Йеннифэр выпрямилась, быстрым движением вынула из кармана пружинный нож, повертела в руке. - Нильфгаардские ножи теперь носят многие. Они удобны и сподручны, их можно спрятать даже за декольте...
   - Не в ноже дело. Выспрашивая меня, он воспользовался словами "битва за Цинтру", "завоевание города" или как-то похоже. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из наших так называл эти события. Для нас это всегда была резня, не битва. Бойня. Резня в Цинтре. Никто не говорит иначе.
   Чародейка подняла руку, внимательно присмотрелась к ногтям.
   - Ловко, Лютик. У тебя чуткое ухо.
   - Профессиональный перекос.
   - Интересно, которую из двух профессий ты имеешь в виду? - кокетливо улыбнулась она. - Но за информацию благодарю. Ценная вещь.
   - Пусть это будет мой вклад, - ответил он улыбкой, - мой вклад в перемены к лучшему. Скажи, Йеннифэр, чего ради Нильфгаард так интересуется Геральтом и девочкой из Цинтры?
   - Не лезь не в свои дела, - неожиданно посерьезнела она. - Я же сказала, забудь, что когда-нибудь слышал о внучке Калантэ.
   - Верно, сказала. Но сейчас я ищу не темы для баллады.
   - Так чего же ты ищешь, черт побери? Шишек на свою голову?
   - Допустим, - сказал он тихо, положив подбородок на сплетенные пальцы и посмотрев чародейке в глаза. - Допустим, Геральт действительно нашел и спас ребенка. Допустим, наконец уверовал в силу Предназначения и забрал найденного ребенка с собой. Куда? Риенс пытался вытянуть это из меня пытками. А ты знаешь, Йеннифэр? Знаешь, где залег ведьмак?
   - Знаю.
   - И знаешь, как туда добраться?
   - И это знаю.
   - Тебе не кажется, что его надо бы предостеречь? Предупредить, что его и девочку разыскивают какие-то люди типа Риенса? Я поехал бы, но я действительно не знаю, где это... То место, названия которого предпочитаю не произносить...
   - Сделай выводы. Лютик.
   - Если ты знаешь, где находится Геральт, то должна поехать и предостеречь его. Ты ему кое-чем обязана, Йеннифэр. Ведь что-то тебя с ним связывало.
   - Верно, - холодно подтвердила она. - Кое-что меня с ним связывало. Поэтому я немного знаю его. Он не любит, чтобы ему навязывали помощь. А если и требует помощи, то ищет ее у людей, которым доверяет. С тех событий прошло больше года, а я... а у меня не было от него никаких известий. Что же касается долга, то я обязана ему ровно стольким, скольким и он мне. Ни больше ни меньше.
   - Значит, поеду я, - он поднял голову. - Скажи...
   - Не скажу, - прервала она. - Ты погорел, Лютик. Тебя могут поймать снова. Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Исчезни. Поезжай в Реданию, к Дийкстре и Филиппе Эйльхарт, примкни ко двору Визимира. И еще раз предупреждаю: забудь о Львенке из Цинтры. О Цири. Прикидывайся, будто никогда не слышал этого имени. Сделай так, как я прошу. Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-нибудь скверное. Я слишком тебя люблю, слишком многим тебе обязана...
   - Ты второй раз говоришь это. Чем ты мне обязана, Йеннифэр?
   Чародейка отвернулась, долго молчала, наконец сказала:
   - Ты ездил с ним. Благодаря тебе он не был одинок. Ты был его другом. Ты был с ним. Бард опустил глаза.
   - Невелика же была ему с того польза. Немного он выиграл на такой дружбе. Из-за меня у него были одни лишь неприятности, постоянно приходилось вытаскивать меня из беды... Помогать мне.
   Йеннифэр снова перегнулась через стол, положила ему руку на пальцы, сильно сжала, не проронив ни слова. В ее глазах была грусть.
   - Поезжай в Реданию, - спустя некоторое время повторила она. - В Третогор. Там ты будешь под присмотром Дийкстры и Филиппы. Не пытайся изображать героя. Ты впутался в опасную аферу. Лютик.
   - Я заметил. - Он поморщился, помассировал все еще болевшее предплечье. - Именно поэтому я считаю, что надо предупредить Геральта. Ты одна знаешь, где его искать. Знаешь дорогу. Догадываюсь, что ты там бывала... гостем.
   Йеннифэр отвернулась. Лютик видел, как она сжала губы, как дрогнул мускул у нее на щеке.
   - Правда, как-то случалось, - сказала она, и в ее голосе было что-то неуловимо странное. - Доводилось мне бывать там гостем. Но никогда непрошеным.
   x x x
   Ветер просто взвыл, закачал покрывающие руины метелки трав, зашумел в кустах боярышника и в высокой крапиве. Тучи пронеслись по диску луны, на минуту осветив замок, залив бледным, колеблющимся светом ров и остатки стены, вырвав холмики черепов, щерящих поломанные зубы, черными провалами глазниц глядящих в небытие. Цири тонко пискнула и спрятала голову под плащ ведьмака.
   Подгоняемая пятками лошадь осторожно переступила кучу кирпичей, вошла под разрушенную арку. Подковы, ударяя по сломанным плитам, будили меж стен призрачное эхо, которое тут же заглушал ветер. Цири дрожала, вцепившись руками в гриву коня.
   - Я боюсь...
   - Нечего бояться, - ответил ведьмак, положив ей руку на плечо. - На всем свете нет места безопаснее. Это Каэр Морхен. Пристанище ведьмаков. Когда-то здесь был прекрасный замок-крепость. Очень давно.
   Она не ответила, только ниже опустила голову. Лошадь ведьмака по прозвищу "Плотва" тихо фыркнула, словно и она хотела успокоить девочку.
   Они погрузились в темноту, в бесконечно длинный черный туннель меж колонн и арок. Плотва шла уверенно и охоче, не обращая внимания на непроницаемую тьму, весело позвякивая подковами по полу.
   Перед ними в конце туннеля неожиданно загорелась красным вертикальная линия. Вырастая и расширяясь, она превратилась в двери, из-за которых вырывался свет, мерцающее пламя лучин, укрепленных в железных держателях на стенах. В дверях возникла черная, нечеткая в неверном свете фигура.
   - Кто? - услышала Цири злой металлический голос, прозвучавший как лай. - Геральт?
   - Да, Эскель. Я.
   - Входи.
   Ведьмак слез с лошади, снял Цири с седла, опустил на землю, сунул ей узелок, в который она тут же вцепилась обеими руками, жалея, что он слишком мал, чтобы спрятаться за ним.
   - Подожди здесь, с Эскелем, - сказал Геральт. - Я отведу Плотву в конюшню.
   - Пошли на свет, малыш, проворчал мужчина, которого ведьмак назвал Эскелем. - Не стой во тьме.
   Цири подняла глаза, взглянула на его лицо и с трудом сдержала крик ужаса. Это был не человек. "Ни у одного человека, - подумала она, - не может быть такого лица".
   - Ну чего ты ждешь? - повторил Эскель. Она не шевельнулась. Слышала, как в темноте удаляется стук копыт Плотвы. По ноге шмыгнуло что-то мягкое и пищащее. Она подпрыгнула.
   - Не стой во мраке, малыш, крысы башмачки прогрызут.
   Цири, прижимая узелок, быстро шагнула к свету. Крысы с писком прыснули из-под ног. Эскель наклонился, отобрал у нее узелок, снял шапочку.
   - А, зараза! - буркнул он. - Девчонка. Этого только не хватало.
   Цири испуганно глянула на него. Эскель улыбался. Она увидела, что это все-таки человек, что у него вполне нормальное человеческое лицо, только от уголка губ через всю щеку до самого уха его уродовал полукруглый, длинный шрам.
   - Ну коли уж ты тут, приветствую тебя в Каэр Морхене, - сказал он. Как тебя кличут?
   - Цири, - ответил за нее Геральт, беззвучно появляясь из мрака. Эскель обернулся. Резко, быстро, не произнеся ни слова. Ведьмаки обхватили друг друга, крепко, сильно сплелись руками. На мгновение, не больше.
   - Жив, Волк.
   - Жив.
   - Ну славно. - Эскель вынул лучину из держателя. - Пошли. Я закрою внутренние ворота, тепло уходит.
   Они пошли по коридору. Крысы были и тут, бегали вдоль стен, попискивали в темных провалах боковых проходов, прыскали из неверного круга света, отбрасываемого факелом-лучиной. Цири семенила, стараясь не отставать от мужчин.
   - Кто зимует, Эскель? Кроме Весемира.
   - Ламберт и Койон.
   Они спустились по скользким крутым ступеням. Внизу был виден отсвет. Цири услышала голоса, почувствовала запах дыма.
   Огромный холл освещало бушующее в гигантском камине пламя, с гулом рвущееся в пасть уходящей вверх трубы. В центре холла стоял большой тяжелый стол. За таким столом могло разместиться никак не меньше десяти человек. Но сидело только трое. Три человека. "Три ведьмака", - мысленно поправилась Цири. Она видела только их силуэты на фоне огня, полыхавшего в камине.
   - Привет, Волк, мы ждали тебя.
   - Привет, Весемир. Привет, парни. Приятно снова оказаться дома.
   - Кого это ты привел?
   Геральт минуту помолчал, потом положил руку на плечо Цири, легонько подтолкнул ее вперед. Она шла неловко, робко, спотыкаясь и сутулясь, наклонив голову. "Я боюсь, - подумала она. - Я ужасненько боюсь. Когда Геральт меня нашел и взял с собой, я думала, что страх уже не вернется, что уже все позади... И вот вместо того чтобы быть дома, я оказалась в этом страшном, темном, разваливающемся замке, забитом крысами и полном кошмарными эхо... Я снова стою перед пурпурной стеной огня. Вижу грозные черные фигуры, вижу уставившиеся на меня злые, неестественно блестящие глаза...
   - Кто этот ребенок. Волк? Кто эта девочка?
   - Она мое... - Геральт осекся. Она почувствовала на плечах его сильные, твердые руки. И неожиданно страх исчез. Пропал без следа. Пурпурный, рвущийся вверх огонь излучал тепло. Только тепло. Черные силуэты были силуэтами друзей. Покровителей. Блестящие глаза выражали любопытство. Заботу. И беспокойство...
   Руки Геральта стиснули ей плечи.
   - Она - наше Предназначение.
   Aоистину, нет ничего более отвратного, нежели монстры оные, натуре противные, ведьмаками именуемые, ибо суть они плоды мерзопакостного волшебства и диавольства. Это есть мерзавцы без достоинства, совести и чести, истинные исчадия адовы, токмо к убиениям приспособленные. Нет таким, како оне, места меж людьми почтенными.
   А их Каэр Морхен, где оные бесчестники гнездятся, где мерзкие свои дела обделывают, стерт должен быть с лона земли и след по нему солью и селитрой посыпан.
   Аноним. "Монструм, или Ведьмака описание".
   Iетерпимость и зазнайство всегда были присущи глупцам и никогда, думается, до конца искоренены не будут, ибо они столь же вечны, сколь и сама глупость. Там, где ныне возвышаются горы, когда-нибудь разольются моря, там. где ныне пенятся волны морские, когда-нибудь раскинутся пустыни. А глупость останется глупостью.
   Никодемус де Боот. "Рассуждения о жизни, счастье и благополучии".
   Глава 2
   Трисс Меригольд дохнула на озябшие руки, пошевелила пальцами и пробормотала магическую формулу. Ее конь, буланый мерин, тут же отреагировал на заклинание, фыркнул и повернул морду, косясь на чародейку слезящимися от холода и ветра глазами.
   - У тебя два выхода, старик, - сказала Трисс, натягивая перчатки. Либо ты приспособишься к магии, либо я продам тебя кметам под плуг.
   Мерин застриг ушами, пустил струи пара из ноздрей и послушно двинулся вниз по лесистому склону. Чародейка наклонилась в седле, уворачиваясь от ударов заиндевелых веток.
   Заклинание подействовало быстро, она перестала ощущать уколы озноба в локтях и на затылке, исчезло неприятное ощущение холода, заставлявшее сутулиться и втягивать голову в плечи. Волшебство, разогрев ее, приглушило и голод, вот уже несколько часов сосущий под ложечкой. Трисс повеселела, уселась поудобнее в седле и принялась внимательнее, чем раньше, рассматривать окрестности.
   После того как она свернула с дороги, направление ей указывала белесо-серая стена гор. Покрытые снегом вершины поблескивали золотом в те редкие минуты, когда солнце пробивалось сквозь тучи: чаще всего утром и перед самым закатом. Сейчас, когда горная цепь была почти рядом, приходилось быть внимательнее. Окрестности Каэр Морхена славились своей дикостью и недоступностью, а выщербину в гранитной стене, которой следовало руководствоваться, непривычный глаз мог обнаружить с большим трудом. Стоило свернуть в одно из многочисленных ущелий, чтобы потерять ее из вида. Даже она, зная дорогу и помня, где искать перевал, не могла позволить себе отвлечься.
   Лес кончился. Перед чародейкой раскинулась широкая, усеянная галькой долина, упирающаяся в обрывистые склоны. По середине долины бежала Гвенллех, Река Белых Камней, бурля пеной меж камней и принесенных потоком стволов. Здесь, в верхнем течении, Гвенллех была всего лишь мелким, хоть и широким ручьем и ее легко можно было пройти вброд. Ниже, в Каэдвене, в среднем течении, река образовывала непреодолимое препятствие - она с ревом мчалась в глубоких провалах.
   Мерин, ступив в воду, ускорил шаг, явно стремясь поскорее добрести до противоположного берега. Трисс слегка придержала его - ручей был мелкий: едва доходил коню до бабок, но камни на дне были скользкие, а течение быстрое и бурунное. Вода бурлила и пенилась вокруг ног лошади.
   Чародейка глянула на небо. Усиливающийся холод и ветер здесь, в горах, предвещали пургу, а перспектива провести очередную ночь в гроте либо в каменной расщелине не очень-то привлекала. Конечно, она могла бы, в случае крайней нужды, продолжать путь даже в пургу, могла распознавать дорогу телепатически, могла с помощью магии укрепить себя против холода. Могла, если б это было необходимо. Но такой необходимости она не видела.
   К счастью, Каэр Морхен был уже близко. Трисс заставила мерина забраться на пологую осыпь - огромную каменную призму, обмытую ледниками и потоками воды, - въехала в плоский проход меж скальными блоками. Стены ущелья вздымались отвесно и, казалось, встречались высоко наверху, разделенные лишь узким штришком неба. Стало теплее, потому что ветер, воющий над скалами, уже не доставал, не хлестал и не кусал ее.
   Проход расширился, вывел в балку, а потом в долину, на огромную, округлую, покрытую лесом мульду, раскинувшуюся меж зубастых камней. Чародейка поехала не по пологим, легкодоступным склонам мульды, а поднялась прямо в дебри, в густую чащу. Сухие ветки захрустели под копытами. Мерин, вынужденный переступать через поваленные стволы, захрапел, заплясал, затопал. Трисс натянула поводья, дернула коня за косматое ухо и выругала, ехидно намекнув на его трусость. Конь, казалось, действительно смутился, пошел ровнее и бодрее, сам выбирая дорогу в чаще.
   Вскоре они оказались на открытом пространстве, въехали в русло ручейка, едва сочившегося по дну балки. Чародейка внимательно осмотрелась и нашла то, что искала. Над балкой, опираясь на огромные камни, горизонтально лежал могучий ствол, темный, голый, позеленевший от мха. Трисс подъехала ближе, чтобы удостовериться, действительно ли это Путь, а не случайное дерево, поваленное вихрем. Обнаружила почти незаметную узкую тропинку, скрывавшуюся в лесу. Нет, она не ошиблась, это наверняка Путь - бегущая вокруг Каэр Морхена дорожка, забитая препятствиями, на которой ведьмаки совершенствовались в скорости бега и контроле дыхания. Дорожку именовали Путем, но Трисс знала, что юные ведьмаки называли ее иначе: Мучильня.