Сиплый со сна голос (он-то меня и пробудил):
Шевелится, Алеш...
А?.. Что? Где?
Шевелится, говорю. Рука берет мою ладонь, кладет к себе на живот
большой, округлый. Вот... чувствуешь? Наверное, мальчик, беспокойный такой.
Ага...
Голос Лиды. Рука ее же. И все остальное. Вплоть до квартиры. Рассеянный
свет уличных фонарей падает на потолок и стены. Из смежной комнаты доносится
храп тещи, достойной в общем-то женщины... только спит она больно громко.
Значит, перешел. Вернулся. Если и не на галерку, то на третий ярус.
Лидия Вячеславовна и ейный муж я. В девичестве была Стадник, могла стать
Музыка: ухаживал за ней такой техник Толя из соседней лаборатории.
Соперничество с ним меня излишне раззадорило и теперь она Самойленко.
Которого она собирается рожать: Валерку? Или уже второго? Утром разберемся.
Содержательная у меня жизнь, а?
Не люба Лида мне сейчас до тоски.
Слушай, я спать хочу. Тебе хорошо, ты в декрете, а мне утром на работу!
Мне хорошо... вот сказал! Тебе бы так... Она обиженно шепчет что-то
еще, на что я бормочу: "Угу... ага!" и засыпаю.
...и снится мне дверь на балкон без перил. Она бесшумно раздвигается. Я
выхожу, становлюсь на самую кромку белой плиты. Подо мной восходящее солнце,
сизо-зеленый массив лесопарка. Из зелени и тумана искрящимися
пластмассово-алюминиевыми утесами вздымаются здания; в них, я знаю, живут и
исследуют жизнь. .По серым, из крупных ромбов дорожкам шагают первые
прохожие в легких светлых одеждах. Маленькие электрогрузовики без водителей
уступают им дорогу.
Я без крыльев. Но вытягиваю вверх руки, наклоняюсь вперед, чуть
отталкиваюсь ступнями от плиты и лечу.
Почему мы летаем во снах?
Оглушительный трезвон возле уха. Меня подбрасывает. Сажусь на
скомканной постели, оглядываюсь. Времянка. Дощатые стены в обоях с аистами,
кои, как известно, приносят счастье. Аист на одной ноге под пальмой на фоне
восходящего солнца. Аист, солнце, -пальма. Аист-солнце-пальма,
аист-солнце-пальма... алюминиевой краской на охряном фоне. Обои местами
отклеились, пузырятся. Не будет от них счастья.
Я один.
Будильник сдвинулся на край тумбочки от старательного трезвона и
показывает шесть часов тридцать минут. Но самое интересное: он то внутри
стеклянной банки, то без нее мерцает банка. Перед отходом ко сну я
колебался: накрыть будильник банкой или нет. Сплю я крепко, если приглушить
трезвон банкой, бывает, что и просыпаю; а не приглушить, так впечатление
оказывается слишком сильным.
...Итак, я в усадьбе Левчуков, благосклонных ко мне домохозяев, в
арендуемой у них времянке (40 в месяц плюс 5 за прописку, все удобства во
дворе... и так далее). Весьма вероятно, что я здесь не один, а со Стрижом:
он поругался с Люсей, будет разводиться, спит у меня на раскладушке.
Тот факт, что восприятием я охватываю оба близких варианта, чего
обычные люди не могут, говорит, что я шире их по соответствующим измерениям;
не так, чтобы слишком, но пошире, надвариантник я. Вариаисследователь.
...Но кто я? Проживание во времянке означает, что я не муж Людмилы
Федоровны (ныне Стрижевич) и не муж Лиды. Даже не обязательно, что от одной
ушел, а на другой еще не женился. Просто я "не то", множественная
альтернатива. А что же "то"? Кто я есть?
...Много вариантов моих связано с этой времянкой. Самый главный среди
них тот, в котором мы (в наибольшей степени Тюрин, в наименьшей я)
протоптали отсюда первую умозрительную тропинку в Нуль.
Был здесь разговор за двумя бутылками вина в нашем бесхитростном
однозначном Настоящем-0. В Нуле.
Вот слушайте: наша оценка себя и других на 99 процентов исходит из
того, чем мы отличаемся от других, чем выделяемся а не в чем схожи со всеми.
Нас с самого детства волнует, кто сильнее, умнее, ловчее, богаче, удачливей,
красивее, кто лучше одет... и так далее вплоть до наград, движения по чинам
и благополучия в семье. Вот по этим различиям...
- Дифференциалам, вставляет Радий Тюрин, он же Кадмий Кадмич. Все
различия суть дифференциалы многомерной функции жизни.
Бутылки почти пусты. Поздний вечер. Стриж, любитель свежего воздуха,
около окна на стуле, повернутом спинкой вперед. Я в глубине комнаты в кресле
(которое сейчас развернуто в кровать). Кадмич сидит, облокотясь о
пиршественный стол с опустошенными консервными банками; он тихоня, обычно не
пьет но сейчас захорошел и склонен выступать.
Ну, ты сразу со своей математикой!.. с неудовольствием взглядывает на
него Сашка. А впрочем, верно, Кадмич, в масть: это действительно
дифференциальное исчисление жизни. Даже с количественной мерой: насколько я
всех других сильнее-здоровей-богаче-и-так-далее?.. По этим
дифференциалам-различиям люди судят, насколько удалась их жизнь, так?
Так, легко соглашаюсь я.
Исследуем, как образуются различия. Отвлечемся от хомо сапиенс,
взглянем, как они получаются в животном мире. Вино было крепкое, бутылки
большие, но Сашка ни в одном глазу, излагает мысли гладко. Среда выдает
новую ситуацию, для которой у тварей нет установившихся рефлексов. Потоп,
например, Тем она побуждает организмы на новые действия-изменения, не
предписывая их! Он поднимает палец. Одни организмы изменяются так, другие
иначе, третьи еще на свой манер... и те, которым удалось угадать в самую
точку, оптимально восстановить равновесие со средой...
Гомеостаз, вставляет снова Тюрин.
Да-да... те выживают, набирают силу, размножаются. А все иные хиреют,
гибнут. Это и есть эволюционный процесс, выделивший из первоначальной
протоплазмы овец и волков, коз и стрекоз, слонов, муравьев все существа.
Способ приобретения различий людьми в принципе такой же: есть критические
ситуации, в которых надо действовать нешаблонно, но как? неясно. Возможны
варианты. Выбрав один вариант поведения, ты закрепляешь в своем жизненном
пути, в биографии, некое отличие и оно было бы иным, выбери ты другой
вариант. Но превосходство человеческого поведения над животным в том, что мы
сознаем обилие вариантов и колеблемся, терзаемся: какой выбрать, чтобы не
прогадать...
А может, и они терзаются, говорю я.
Кто?
Ну, козы, слоны, муравьи... Узнать-то это у них невозможно, общего
языка нет.
Ха! Как говорит наш шеф: вы за других не думайте, вы за себя думайте.
Не будем отвлекаться на коз, своих проблем хватает. Проголосовать "за" или
"против"? Сказать правду, соврать или умолчать? Жениться или уклониться?
Попробовать новую идею или взяться за чужой верняк?.. Самое сакраментальное,
что поступить и так, и иначе нельзя несовместимые события, орлы-решки. Если
выпало одно, нет другого. Вероятность одна вторая. И смотрите: после первого
выбора, например, варианта А, остается непроработанным вариант Б. Жизнь
подкинула новую колебательную ситуацию. По принципу независимости событий ее
надо примерить как к реализованному уже, так и к несвершившимся вариантам и
к А, и к Б... Скажем, первый выбор касался места работы, второй женитьбы.
Умозрительных получается четыре: я работаю здесь и женат, работаю здесь, но
холост, работаю не здесь и женат, работаю не здесь и холост а реализуется-то
только один! Потом третий соблазн и третий выбор...
Ну ясно, говорит Тюрин. После n колебательных ситуаций у тебя
получается 2 в n-ой степени биографий. Например, после десяти колебаний и
выборов человек есть лишь один из 2 в десятой степени... один из 1024
вариантов себя.
Кадмич светлая голова. И снаружи тоже: в тридцать лет он лыс, остался
лишь желтый цыплячий пушок по краям черепа. Глаза у него водянисто-голубые,
детские.
Меня разбирает смех:
Закон "2 в n-ой степени", закон нарастания сложности, с которого
начинается теория информации! Саш, поздравляю с изобретением... нет, с
открытием велосипеда!
Да идите вы все! Дело не в законе и не в том, что варианты множатся,
как микробы в пробирке, а одни лучше, другие хуже, третьи вовсе скверны,
четвертые, напротив, великолепны... Как найти оптимальный вариант себя?
Верней, как прийти к наилучшему себе? Это, брат, не велосипед.
Чепуха, говорю я, подумав. Что есть колебательная ситуация? Вот я
поколебался: какое слово сказать? и от этого зависит житейский успех?
Бывает, что и зависит.
Все равно задача не математическая, никакие вычислительные машины
оптимум не найдут.
О боги! Сашка воздевает руки. При чем здесь машины! Ну при чем здесь
вычислительные машины?! Нет, темный ты все-таки, Кузя, как валенок изнутри.
(Будущее показало, что не такой я и темный: без машин не обошлись).
Закон "2 в n-ой степени", конечно, дешевка... бормочет Кадмий Кадмич,
адресуясь не столько к нам, сколько во влажную тьму за окном. Реальные
варианты сплошь и рядом взаимно компенсируются, а то и просто смыкаются.
Скажем... вот бежит собака! Он поворачивает к нам лицо, в руке стакан с
остатками вина, в водянистых глазах прозрачный блеск. По шоссе. С белыми
столбиками. Собака колеблется: у того столбика ей поднять ногу или потерпеть
до следующего? Что означает эта ситуация математически? Собака раздваивается
на альтернативные составляющие, сумма вероятностей которых равна единице.
Одна поднимает ногу у этого столбика, другая у соседнего. Вариантное
ветвление! Дело сделано, первая полусобака догоняет вторую, обе сливаются в
одну, которая и бежит дальше.
Мы слушаем внимательно.
Мы и не подозреваем, что сейчас закладываются основы Теории.
Почему Тюрин начал с собак, осталось невыясненным, но его построения
сходимости вариантов, главные в вариаисследовании, и сейчас всюду именуют
теорией собаки у столбика.
А если один столбик на этой стороне шоссе, а другой на той?
прищуривается Стриж.
Ну и что?
А то, что одна из альтернативных полусобак, перебегая шоссе, попала под
самосвал. Тогда как?
Так ведь и уцелевшая полусобака когда-то сдохнет, безмятежно улыбается
Кадмич. Тогда варианты и сомкнутся. Секунды или годы для математики
безразлично... Или вот, скажем, компенсация вариантов, взаимное погашение.
Ты колеблешься, какие брюки надеть, подкинул монету, выпали брюки "решка".
Походил измялись. Снимаешь, надеваешь брюки "орел". Если бы сначала выпал
"орел", итог был бы прежний: обе пары надо гладить. Мы множим варианты время
сводит их вместе.
Да ты не о том все, Радий! закричал Сашка. Брюки, собачьи
потребности... Я ведь о существенном толковал, о вариантах судеб
человеческих.
Математика не делит события на существенные и несущественные, произношу
я, пародируя мягкий тенорок Тюрина.
Совершенно точно, без юмора подтверждает тот. Существенное может
складываться из множества мелких событий, решений, выборов. Может
разрушиться ими. Важны количества, массивы колебаний-выборов-решений.
Тенденции, направленности выборов. Черт, интересно!.. Радий даже причмокнул-
Понимаете, получается, что в ситуации колебание-выбор человек как бы
расплывается, разветвляется по нескольким альтернативным направлениям
n-континуума. Не весь, конечно, а в существенной для выбора части когда
большой, когда маленькой. Впрочем, может, наверное, и весь... Потом решил
совершил квантовый перескок по этому... ну, по Пятому измерению. Каждый
поступок дискретен, нельзя совершить полпоступка то есть здесь можно
применить аппарат квантовой механики, включая принцип неопределенности.
Тюрин впал в мыслительный транс, говорил не нам Вечности. Мы как-то
притихли, слушали. Расплылся собрался, расплылся собрался... тик-так,
тик-так. И это вполне материально, ведь колебания ослабляют, на них
распыляется энергия мышления. А решил и воспрял, стоишь на одном без
никаких. Нет, ты, конечно, прав, обратился он к Сашке, будут и существенные
сдвиги судеб, может, даже не одного человека, а коллективов, народов,
возможно, и человечества в целом... по Пятому измерению.
Да что это за Пятое такое, о чем ты камлаешь?! не выдержал я.
Что?.. Кадмич посмотрел сквозь меня. Понимаешь, оно может быть даже не
одно. Но ты не прав, он снова глядел на Стрижевича, упущенная возможность не
пропадает. Если она осознана, то существует в нашей памяти как метка... как
точка на оси времени, на направлении существования. А что есть точка? Это
проекция на ось перпендикулярной прямой. А что есть прямая? Проекция на
данную плоскость перпендикулярной к ней. А что есть плоскость? Такая же
проекция гиперплоскости, сиречь пространственного объема... а объем этот
может заключать в себе целый мир.
Ух, черт! Сашка закрутил головой, затопал от удовольствия ногами,
бросился обнимать Тюрина. Вот это да, вот это точка-запятая! Ну, Кадмич,
молодец! А говорят, пить вредно. Пей еще!
И он долил ему стакан.
Осматриваю комнату, ожидая и боясь наткнуться взглядом на засаленную
серую стеганку на гвозде возле двери, на брошенные в угол замызганные
брезентовые штаны, расшлепанные ботинки со сбитыми каблуками на свой
"мундир" грузчика-выпивохи с криминальным прошлым.
...Много моих вариантов связано с этой времянкой:
здесь я инженер, живу в ожидании комнаты в общежитии, ибо с жильем в
институте туго; вокруг этой линии н.в. и н.д. мерцает в дисперсиях живой и
неладящий с Люсей Стрижевич то ночует у меня, то мирится, возвращается к
ней; именно от этого варианта пошла вервь к Нулю, к Теории;
но здесь же я обитаю и в иной н. в. линии: освобожден из лагеря после
четырех лет отсидки статья 140 У К "Кража с применением технических
средств"; не инженер вовсе, необразованный урка, решивший завязать. Только и
прорезались изобретательские способности в "технических средствах", будь они
неладны. Сашка в этом варианте мерцает где-то вдали: он "вор в законе", ему
еще три года осталось или в бегах, а я жду от него весточки. Вот и работаю
пока грузчиком в соседнем продмаге, не было ни физтеха, ни Люси;
здесь же я и сам скрываюсь после побега, вру, как могу, хозяйке
Александре Владимировне, что-де вернулся с Севера раньше конца договора,
паспорт и трудовую книжку скоро пришлют; пробавляюсь случайными заработками,
мелкими кражами мне не фартит.
Правда, две последние линии не совсем н. в., не основные: такие
крайности, как и вчерашняя, только другого знака. Через сны я возвращаюсь и
из них, как из кошмара, с невыразимым облегчением.
Но сейчас по закону маятника могло занести и в них. Неужели?.. Ой, не
хочу!
Но нет на стене у двери гвоздя со стеганкой культурная вешалка на три
крюка, на ней на плечиках два плаща: синий мой, кремовый Сашкин. На столе
возле окна стопка книг, логарифмическая линейка лежит... уф! Подхожу, смотрю
книги: "Полупроводниковые материалы и приборы", сборник "Микроэлектроника за
рубежом", курс теории вероятностей. Значит, инженер, работаю в институте.
...Перемещения по вариантам во снах отличаются от таких же наяву
пространственными скачками. Квартира, где я засыпал с Люсей, несостоявшейся
моей женой. На Ширминском бугре, в пяти кварталах отсюда, сейчас там этого
дома нет. Квартира Лиды, Лидии Вячеславовны, другой несостоявшейся моей
супруги, в центре города. А я вот где. При переходах наяву должна
сохраняться пространственно-временная непрерывность сны от нее освобождают:
в пространстве многие километры, а по Пятому измерению рядом
Одеваюсь медленно и небрежно, будто и впрямь непроспавшийся грузчик.
Состояние психического похмелья: был вчера на пиру, на славном пиру
возвышенной жизни, прогулялся вдрызг и вот... аист-солнце-пальма.
Я плохой вариаисследователь. Просто никудышный, дисквалифицировать
такого. (Не дисквалифицируют, нас всего-то два с половиной: я, Кепкин да
"мерцающий" Стриж).
Теоретически все понимаю, могу объяснить другим даже с перлами из
индийской философии про "морковку счастья", все такое. А на деле... как я
вчера страстно цеплялся за ту жизнь, где Люся, отец, биокрылья, моя
лаборатория с "мыслящим веществом" с Меркурия! Как боялся сейчас стеганку
свою на гвозде увидеть. И это чувство тяжелой похмельной досады об упущенной
"морковке счастья".
Прекрасно понимаю, что все варианты просто слагаемые, составные части
Пятимерного Меня, как, скажем, детство, юность, зрелость части моей жизни,
или, еще проще, пальцы, нос, волосы слагаемые моего облика... а все равно.
Нет, слаб, только и хватает отрешенности на сам переброс, да и то не
всегда.
Постой, но где же Сашка? Раскладушка собрана и задвинута за печку, у
окна нет его красно-желтой "Явы". Только плащ. Помирился, что ли? Или?..
Размыто все, неопределенно, пока не сориентируешься как следует.
Выхожу на затуманенный двор, умываюсь по пояс под водопроводным краном.
Вытираюсь, осматриваюсь.
Клубничные грядки уходят в перспективу. Вдали, у забора, над ними
склонились хозяева: Александра Левчун, дородная матрона, величавой осанкой
напоминающая памятник Екатерине II у Ленинградского оперного, и ейный муж
Иван Арефьевич, язвенник и пьяница, афишных дел мастер. Собирают ягоду в
корзину. Они сейчас в самой цене.
Вечером Иван Арефьевич с выручки крепко поддаст (а в варианте, где я
грузчик, так и в компании со мной), начнет дерзить своей супруге,
скандалить, за что будет вышвырнут ею на крыльцо; а там станет барабанить
кулачками в дверь и кричать: "Жизнь ты мою заела, зараза!"
...Вот представил эту сцену и сразу ностальгия по вчерашнему.
Приглядываюсь: калоши темных брюк Ивана Арефьича будто пляшут то
завернуты, то опущены. Видно, колебался человек, не завернуть ли, чтоб не
замочить о росу. Кофта на Александре Владимировне тоже мерцает, меняет фасон
и цвет с синего на желтый.
Это означает, что я все-таки надвариантник. Уж коли стал им, приобщился
к Пятому, от эффекта мерцающего восприятия близких вариантов не избавишься.
Да и не надо.
Не спросить ли у них о Сашке? Нет, могу попасть в неловкое положение.
Может статься, что им это имя ничего не говорит.
Возвращаюсь во времянку, бреюсь, жарю на электроплитке непременную
яичницу. Завтракаю. Несколько минут сижу за столиком, собираюсь" с мыслями.
...В сущности, никаких сверхъестественных качеств это сверхзнание не
дает. И пить-есть надо, и на жизнь зарабатывать.
Правда, при перебросе в камере эмоциотрона наблюдаются шикарные
эффекты: исчезновение из поля зрения наблюдающих или даже прохождение сквозь
стену.
Только все это кажимость. Накладываются друг на друга многие сходные
варианты, вот и кажется, что человек расплывается в пустоту, но если ткнуть
в ту пустоту палкой (Кепкин, зараза, такое разок проделал со мной), будет ой
как больно. А со стеной и вовсе в варианте, в который ты перешел, нет в этом
месте стены, только и всего.
И сегодня для того, чтобы перейти в Нуль (откуда начинаются все
перебросы), мне надо просто идти на работу жить и действовать обыкновенно.
Только с большим пониманием всего.
(Первое приближение к Нулю)
Опыт: перевернем включенные приемник и телевизор.
Результат: а) звучание приемника не изменилось; б) изображение в
телевизоре перевернулось.
Обсуждение: опыт обнаруживает разную природу передаваемой этими
приборами информации о мире. В приемнике она не зависит от системы
координат, в телеке же зависит. Становится спорной, сомнительной
объективность существования т. н. "телестудий" ведь если, к примеру,
перевернуть на 180 градусов трубу телескопа, то показываемые им звезды и
созвездия не перекувыркнутся же!
...С этого может начаться новая теория относительности и очередной
"кризис физики".
К. Прутков-инженер. Исследователь, т. 5.
Я шагаю по булыжной улице, узкой и грязноватой, мимо заборов, из-за
которых свешиваются ветви яблонь с капельками осевшего на листьях тумана,
мимо одноэтажных особняков и клубничных гряд. Начинаю путь в институт и к
Нулю. В институт-то просто, час хору пешком или 20 минут в переполненном
автобусе. А в Нуль-вариант попаду ли сегодня?..
Вот дом, в котором живет Ник-Ник, единственный многоэтажный на всю
Ширму. Живет ли? Сейчас определимся.
Поднимаюсь на второй этаж, прохожу по коридору, стучу с замиранием
сердца в дверь: кто откроет? Если незнакомый, извиняюсь: ошибся, мол,
этажом. Открывает Толстобров, бормочет:
Ах, ты... входи!
В комнатке (не больше моей во времянке) мало мебели: диван, стол, стул,
но глухая стена до потолка закрыта стеллажами с книгами. На столе среди
бумаг и журналов электроплитка, на ней в кастрюльке варится кофе.
Ник-Ник, а почему не на кухне?
А, ну их!
Понятно: соседи. Ох, эти соседи!
Ник-Ник это Николай Никитич Толстобров, ведущий инженер. Если быть
точным, он не толстобров, а толстонос, бровей у него нет совсем. Он стар,
разменял шестой десяток. Сейчас у него утренняя неврастения: движения
замедленны, как у игуанодона, сопит, сосет сигарету.
Кофе взбадривает его. Он облачается в костюм из коричневой эланы,
выпускает поверх воротник не очень свежей клетчатой рубахи. Нерешительно
проводит ладонью по серебряной щетине на щеках: "А!.." и берется за сапоги.
Для меня его щетина сразу начинает мерцать.
...Значит, вот я где, в вариантах, близко примыкающих к Нулю, в
джунглях наиболее вероятного. Их много таких, отличающихся не только на
бритость-небритость щек или кто во что одет (это вообще мне не надо
замечать), но и малыми событиями, ведущими к Нулю или уводящими от него, а
также тем, кто из близко знакомых в них есть, а кого нет.
В Нуль-варианте Николая Никитича нет. После провала последней
разработки он, человек самолюбивый и .знающий себе цену, положил на стол
Уралову заявление об уходе: "Тошно глядеть на ваш бардак!" Ах, если бы он
знал, что получится из того провала! И очень бы пригодился в Нуле с его
головой, опытом.
Вообще Нуль-вариант образовался как-то странно, не из лучших
работников. Стриж и тот мерцает: то погиб, то появляется. Принцип отбора
скорее естественного, чём разумного видимо, таков: попадают те, кто наиболее
долго живет и работает в этом месте, тем обеспечивая наибольшую свою
повторяемость.
Ник-Ник... Он во многих вариантах не здесь. В одних он в Москве и не
ведущий инженер, а член-корреспондент Академии наук, видный
физик-экспериментатор, автор известного "эффекта Толстоброва" в
полупроводниках, монографий, учебников; у него своя школа физиков. В других
его давно нигде нет.
Вот и сейчас он присутствует предо мной не совсем целым: левая кисть
мерцает то она есть, то ее нет, отчекрыжена выше запястья, а лучевые кости
предплечья разделены хирургическим способом на два громадных багровых
пальца, на клешню.
...В войну капитан-лейтенант Толстобров командовал подразделением
торпедных катеров на Баренцевом море. Однажды все вышло наоборот: немецкая
подлодка торпедировала его катер. Командир покидает корабль последним и
Ник-Нику ничего не осталось, как плыть в ледяной воде, держась за борт
переполненной ранеными моряками шлюпки. Как ни странно, это его и спасло:
все сидевшие в шлюпке замерзли на студеном ветру (не по бытейски замерзли,
когда достаточно попрыгать или выпить, чтобы согреться, а насмерть) .
Ник-Ник тоже потерял сознание, уснул в воде но руки накрепко примерзли к
борту. Шлюпку нашли, его оттерли, оживили, и он еще потом воевал.
А мерцающая для меня кисть-клешня признак колебания врачей: не оттяпать
ли ее, отмороженную? В прифронтовых госпиталях с их перегрузкою ранеными
ампутации вместо долгого лечения часто были неизбежны.
И снова шагаем по улице мимо особняков и заборов, мимо автобусной
остановки с толпящимися на ней людьми. Они ждут автобус, как судьбу. Но
переполненные коробочки маршрута 12 проносятся не останавливаясь, и треск их
скатов замирает вдали. Люди волнуются, смотрят на часы.... А мы себе идем: я
справа, Ник-Ник слева чуть вперевалку и твердо ступая ногами. На работу надо
ходить пешком в этом мы с ним солидарны.
...Самое время определиться.
Ник-Ник, когда вернется Стрижевич? и с замиранием сердца жду
удивленного взгляда, возгласа: "Так он же погиб!" или ответа типа: "Годика
через три, если будет себя хорошо вести..." (есть такой вариант и без
блатной подоплеки, есть: вернулся мириться к Люське, а та с другим
любезничает; и схлопотал пятерку за серьезные телесные повреждения у двух
потерпевших... ох, Сашка!), а то и вовсе: "Стрижевич?.. Не знаю такого". Мир
зыбок.
Конференция окончилась вчера, подумав, говорит Ник-Ник. Значит, завтра
должен быть.
Ясно! Предполагаемое стало реальностью. Стриж укатил на своей "Яве" в
Таганрог на научную конференцию по микроэлектронике. Значит, и занимаемся мы
именно этим. А следы его мотоцикла у времянки затоптали или смыл дождь. Я
чувствую себя бодрее' я действительно близок к Нулю, возможно, сегодня и
вернусь.
...Из Нуль-варианта мы переходим в иные через камеру эмоцитрона.
Правда, и там психика определяет многое, без стремления не перейдешь, но все
же есть техника, метод, показания приборов. А вернуться обратно целая
проблема.
Есть детская игра типа рулетки: отбитый пластинкой вверх шарик
скатывается по наклонной плоскости, отражается от штырьков, попадает а лунки
или проскакивает мимо. Вот и я сейчас вроде такого шарика. Правда, в отличие
от него я обладаю достаточной сноровкой и волей, чтобы самому выскочить из
"лунки"-варианта Но куда дальше занесет, неясно.
Улица выводит нас на бугор, сворачивает влево вить петли спуска. Мы
идем прямо через свекольное поле с зеленой ботвой. по протоптанной нами
Шевелится, Алеш...
А?.. Что? Где?
Шевелится, говорю. Рука берет мою ладонь, кладет к себе на живот
большой, округлый. Вот... чувствуешь? Наверное, мальчик, беспокойный такой.
Ага...
Голос Лиды. Рука ее же. И все остальное. Вплоть до квартиры. Рассеянный
свет уличных фонарей падает на потолок и стены. Из смежной комнаты доносится
храп тещи, достойной в общем-то женщины... только спит она больно громко.
Значит, перешел. Вернулся. Если и не на галерку, то на третий ярус.
Лидия Вячеславовна и ейный муж я. В девичестве была Стадник, могла стать
Музыка: ухаживал за ней такой техник Толя из соседней лаборатории.
Соперничество с ним меня излишне раззадорило и теперь она Самойленко.
Которого она собирается рожать: Валерку? Или уже второго? Утром разберемся.
Содержательная у меня жизнь, а?
Не люба Лида мне сейчас до тоски.
Слушай, я спать хочу. Тебе хорошо, ты в декрете, а мне утром на работу!
Мне хорошо... вот сказал! Тебе бы так... Она обиженно шепчет что-то
еще, на что я бормочу: "Угу... ага!" и засыпаю.
...и снится мне дверь на балкон без перил. Она бесшумно раздвигается. Я
выхожу, становлюсь на самую кромку белой плиты. Подо мной восходящее солнце,
сизо-зеленый массив лесопарка. Из зелени и тумана искрящимися
пластмассово-алюминиевыми утесами вздымаются здания; в них, я знаю, живут и
исследуют жизнь. .По серым, из крупных ромбов дорожкам шагают первые
прохожие в легких светлых одеждах. Маленькие электрогрузовики без водителей
уступают им дорогу.
Я без крыльев. Но вытягиваю вверх руки, наклоняюсь вперед, чуть
отталкиваюсь ступнями от плиты и лечу.
Почему мы летаем во снах?
Оглушительный трезвон возле уха. Меня подбрасывает. Сажусь на
скомканной постели, оглядываюсь. Времянка. Дощатые стены в обоях с аистами,
кои, как известно, приносят счастье. Аист на одной ноге под пальмой на фоне
восходящего солнца. Аист, солнце, -пальма. Аист-солнце-пальма,
аист-солнце-пальма... алюминиевой краской на охряном фоне. Обои местами
отклеились, пузырятся. Не будет от них счастья.
Я один.
Будильник сдвинулся на край тумбочки от старательного трезвона и
показывает шесть часов тридцать минут. Но самое интересное: он то внутри
стеклянной банки, то без нее мерцает банка. Перед отходом ко сну я
колебался: накрыть будильник банкой или нет. Сплю я крепко, если приглушить
трезвон банкой, бывает, что и просыпаю; а не приглушить, так впечатление
оказывается слишком сильным.
...Итак, я в усадьбе Левчуков, благосклонных ко мне домохозяев, в
арендуемой у них времянке (40 в месяц плюс 5 за прописку, все удобства во
дворе... и так далее). Весьма вероятно, что я здесь не один, а со Стрижом:
он поругался с Люсей, будет разводиться, спит у меня на раскладушке.
Тот факт, что восприятием я охватываю оба близких варианта, чего
обычные люди не могут, говорит, что я шире их по соответствующим измерениям;
не так, чтобы слишком, но пошире, надвариантник я. Вариаисследователь.
...Но кто я? Проживание во времянке означает, что я не муж Людмилы
Федоровны (ныне Стрижевич) и не муж Лиды. Даже не обязательно, что от одной
ушел, а на другой еще не женился. Просто я "не то", множественная
альтернатива. А что же "то"? Кто я есть?
...Много вариантов моих связано с этой времянкой. Самый главный среди
них тот, в котором мы (в наибольшей степени Тюрин, в наименьшей я)
протоптали отсюда первую умозрительную тропинку в Нуль.
Был здесь разговор за двумя бутылками вина в нашем бесхитростном
однозначном Настоящем-0. В Нуле.
Вот слушайте: наша оценка себя и других на 99 процентов исходит из
того, чем мы отличаемся от других, чем выделяемся а не в чем схожи со всеми.
Нас с самого детства волнует, кто сильнее, умнее, ловчее, богаче, удачливей,
красивее, кто лучше одет... и так далее вплоть до наград, движения по чинам
и благополучия в семье. Вот по этим различиям...
- Дифференциалам, вставляет Радий Тюрин, он же Кадмий Кадмич. Все
различия суть дифференциалы многомерной функции жизни.
Бутылки почти пусты. Поздний вечер. Стриж, любитель свежего воздуха,
около окна на стуле, повернутом спинкой вперед. Я в глубине комнаты в кресле
(которое сейчас развернуто в кровать). Кадмич сидит, облокотясь о
пиршественный стол с опустошенными консервными банками; он тихоня, обычно не
пьет но сейчас захорошел и склонен выступать.
Ну, ты сразу со своей математикой!.. с неудовольствием взглядывает на
него Сашка. А впрочем, верно, Кадмич, в масть: это действительно
дифференциальное исчисление жизни. Даже с количественной мерой: насколько я
всех других сильнее-здоровей-богаче-и-так-далее?.. По этим
дифференциалам-различиям люди судят, насколько удалась их жизнь, так?
Так, легко соглашаюсь я.
Исследуем, как образуются различия. Отвлечемся от хомо сапиенс,
взглянем, как они получаются в животном мире. Вино было крепкое, бутылки
большие, но Сашка ни в одном глазу, излагает мысли гладко. Среда выдает
новую ситуацию, для которой у тварей нет установившихся рефлексов. Потоп,
например, Тем она побуждает организмы на новые действия-изменения, не
предписывая их! Он поднимает палец. Одни организмы изменяются так, другие
иначе, третьи еще на свой манер... и те, которым удалось угадать в самую
точку, оптимально восстановить равновесие со средой...
Гомеостаз, вставляет снова Тюрин.
Да-да... те выживают, набирают силу, размножаются. А все иные хиреют,
гибнут. Это и есть эволюционный процесс, выделивший из первоначальной
протоплазмы овец и волков, коз и стрекоз, слонов, муравьев все существа.
Способ приобретения различий людьми в принципе такой же: есть критические
ситуации, в которых надо действовать нешаблонно, но как? неясно. Возможны
варианты. Выбрав один вариант поведения, ты закрепляешь в своем жизненном
пути, в биографии, некое отличие и оно было бы иным, выбери ты другой
вариант. Но превосходство человеческого поведения над животным в том, что мы
сознаем обилие вариантов и колеблемся, терзаемся: какой выбрать, чтобы не
прогадать...
А может, и они терзаются, говорю я.
Кто?
Ну, козы, слоны, муравьи... Узнать-то это у них невозможно, общего
языка нет.
Ха! Как говорит наш шеф: вы за других не думайте, вы за себя думайте.
Не будем отвлекаться на коз, своих проблем хватает. Проголосовать "за" или
"против"? Сказать правду, соврать или умолчать? Жениться или уклониться?
Попробовать новую идею или взяться за чужой верняк?.. Самое сакраментальное,
что поступить и так, и иначе нельзя несовместимые события, орлы-решки. Если
выпало одно, нет другого. Вероятность одна вторая. И смотрите: после первого
выбора, например, варианта А, остается непроработанным вариант Б. Жизнь
подкинула новую колебательную ситуацию. По принципу независимости событий ее
надо примерить как к реализованному уже, так и к несвершившимся вариантам и
к А, и к Б... Скажем, первый выбор касался места работы, второй женитьбы.
Умозрительных получается четыре: я работаю здесь и женат, работаю здесь, но
холост, работаю не здесь и женат, работаю не здесь и холост а реализуется-то
только один! Потом третий соблазн и третий выбор...
Ну ясно, говорит Тюрин. После n колебательных ситуаций у тебя
получается 2 в n-ой степени биографий. Например, после десяти колебаний и
выборов человек есть лишь один из 2 в десятой степени... один из 1024
вариантов себя.
Кадмич светлая голова. И снаружи тоже: в тридцать лет он лыс, остался
лишь желтый цыплячий пушок по краям черепа. Глаза у него водянисто-голубые,
детские.
Меня разбирает смех:
Закон "2 в n-ой степени", закон нарастания сложности, с которого
начинается теория информации! Саш, поздравляю с изобретением... нет, с
открытием велосипеда!
Да идите вы все! Дело не в законе и не в том, что варианты множатся,
как микробы в пробирке, а одни лучше, другие хуже, третьи вовсе скверны,
четвертые, напротив, великолепны... Как найти оптимальный вариант себя?
Верней, как прийти к наилучшему себе? Это, брат, не велосипед.
Чепуха, говорю я, подумав. Что есть колебательная ситуация? Вот я
поколебался: какое слово сказать? и от этого зависит житейский успех?
Бывает, что и зависит.
Все равно задача не математическая, никакие вычислительные машины
оптимум не найдут.
О боги! Сашка воздевает руки. При чем здесь машины! Ну при чем здесь
вычислительные машины?! Нет, темный ты все-таки, Кузя, как валенок изнутри.
(Будущее показало, что не такой я и темный: без машин не обошлись).
Закон "2 в n-ой степени", конечно, дешевка... бормочет Кадмий Кадмич,
адресуясь не столько к нам, сколько во влажную тьму за окном. Реальные
варианты сплошь и рядом взаимно компенсируются, а то и просто смыкаются.
Скажем... вот бежит собака! Он поворачивает к нам лицо, в руке стакан с
остатками вина, в водянистых глазах прозрачный блеск. По шоссе. С белыми
столбиками. Собака колеблется: у того столбика ей поднять ногу или потерпеть
до следующего? Что означает эта ситуация математически? Собака раздваивается
на альтернативные составляющие, сумма вероятностей которых равна единице.
Одна поднимает ногу у этого столбика, другая у соседнего. Вариантное
ветвление! Дело сделано, первая полусобака догоняет вторую, обе сливаются в
одну, которая и бежит дальше.
Мы слушаем внимательно.
Мы и не подозреваем, что сейчас закладываются основы Теории.
Почему Тюрин начал с собак, осталось невыясненным, но его построения
сходимости вариантов, главные в вариаисследовании, и сейчас всюду именуют
теорией собаки у столбика.
А если один столбик на этой стороне шоссе, а другой на той?
прищуривается Стриж.
Ну и что?
А то, что одна из альтернативных полусобак, перебегая шоссе, попала под
самосвал. Тогда как?
Так ведь и уцелевшая полусобака когда-то сдохнет, безмятежно улыбается
Кадмич. Тогда варианты и сомкнутся. Секунды или годы для математики
безразлично... Или вот, скажем, компенсация вариантов, взаимное погашение.
Ты колеблешься, какие брюки надеть, подкинул монету, выпали брюки "решка".
Походил измялись. Снимаешь, надеваешь брюки "орел". Если бы сначала выпал
"орел", итог был бы прежний: обе пары надо гладить. Мы множим варианты время
сводит их вместе.
Да ты не о том все, Радий! закричал Сашка. Брюки, собачьи
потребности... Я ведь о существенном толковал, о вариантах судеб
человеческих.
Математика не делит события на существенные и несущественные, произношу
я, пародируя мягкий тенорок Тюрина.
Совершенно точно, без юмора подтверждает тот. Существенное может
складываться из множества мелких событий, решений, выборов. Может
разрушиться ими. Важны количества, массивы колебаний-выборов-решений.
Тенденции, направленности выборов. Черт, интересно!.. Радий даже причмокнул-
Понимаете, получается, что в ситуации колебание-выбор человек как бы
расплывается, разветвляется по нескольким альтернативным направлениям
n-континуума. Не весь, конечно, а в существенной для выбора части когда
большой, когда маленькой. Впрочем, может, наверное, и весь... Потом решил
совершил квантовый перескок по этому... ну, по Пятому измерению. Каждый
поступок дискретен, нельзя совершить полпоступка то есть здесь можно
применить аппарат квантовой механики, включая принцип неопределенности.
Тюрин впал в мыслительный транс, говорил не нам Вечности. Мы как-то
притихли, слушали. Расплылся собрался, расплылся собрался... тик-так,
тик-так. И это вполне материально, ведь колебания ослабляют, на них
распыляется энергия мышления. А решил и воспрял, стоишь на одном без
никаких. Нет, ты, конечно, прав, обратился он к Сашке, будут и существенные
сдвиги судеб, может, даже не одного человека, а коллективов, народов,
возможно, и человечества в целом... по Пятому измерению.
Да что это за Пятое такое, о чем ты камлаешь?! не выдержал я.
Что?.. Кадмич посмотрел сквозь меня. Понимаешь, оно может быть даже не
одно. Но ты не прав, он снова глядел на Стрижевича, упущенная возможность не
пропадает. Если она осознана, то существует в нашей памяти как метка... как
точка на оси времени, на направлении существования. А что есть точка? Это
проекция на ось перпендикулярной прямой. А что есть прямая? Проекция на
данную плоскость перпендикулярной к ней. А что есть плоскость? Такая же
проекция гиперплоскости, сиречь пространственного объема... а объем этот
может заключать в себе целый мир.
Ух, черт! Сашка закрутил головой, затопал от удовольствия ногами,
бросился обнимать Тюрина. Вот это да, вот это точка-запятая! Ну, Кадмич,
молодец! А говорят, пить вредно. Пей еще!
И он долил ему стакан.
Осматриваю комнату, ожидая и боясь наткнуться взглядом на засаленную
серую стеганку на гвозде возле двери, на брошенные в угол замызганные
брезентовые штаны, расшлепанные ботинки со сбитыми каблуками на свой
"мундир" грузчика-выпивохи с криминальным прошлым.
...Много моих вариантов связано с этой времянкой:
здесь я инженер, живу в ожидании комнаты в общежитии, ибо с жильем в
институте туго; вокруг этой линии н.в. и н.д. мерцает в дисперсиях живой и
неладящий с Люсей Стрижевич то ночует у меня, то мирится, возвращается к
ней; именно от этого варианта пошла вервь к Нулю, к Теории;
но здесь же я обитаю и в иной н. в. линии: освобожден из лагеря после
четырех лет отсидки статья 140 У К "Кража с применением технических
средств"; не инженер вовсе, необразованный урка, решивший завязать. Только и
прорезались изобретательские способности в "технических средствах", будь они
неладны. Сашка в этом варианте мерцает где-то вдали: он "вор в законе", ему
еще три года осталось или в бегах, а я жду от него весточки. Вот и работаю
пока грузчиком в соседнем продмаге, не было ни физтеха, ни Люси;
здесь же я и сам скрываюсь после побега, вру, как могу, хозяйке
Александре Владимировне, что-де вернулся с Севера раньше конца договора,
паспорт и трудовую книжку скоро пришлют; пробавляюсь случайными заработками,
мелкими кражами мне не фартит.
Правда, две последние линии не совсем н. в., не основные: такие
крайности, как и вчерашняя, только другого знака. Через сны я возвращаюсь и
из них, как из кошмара, с невыразимым облегчением.
Но сейчас по закону маятника могло занести и в них. Неужели?.. Ой, не
хочу!
Но нет на стене у двери гвоздя со стеганкой культурная вешалка на три
крюка, на ней на плечиках два плаща: синий мой, кремовый Сашкин. На столе
возле окна стопка книг, логарифмическая линейка лежит... уф! Подхожу, смотрю
книги: "Полупроводниковые материалы и приборы", сборник "Микроэлектроника за
рубежом", курс теории вероятностей. Значит, инженер, работаю в институте.
...Перемещения по вариантам во снах отличаются от таких же наяву
пространственными скачками. Квартира, где я засыпал с Люсей, несостоявшейся
моей женой. На Ширминском бугре, в пяти кварталах отсюда, сейчас там этого
дома нет. Квартира Лиды, Лидии Вячеславовны, другой несостоявшейся моей
супруги, в центре города. А я вот где. При переходах наяву должна
сохраняться пространственно-временная непрерывность сны от нее освобождают:
в пространстве многие километры, а по Пятому измерению рядом
Одеваюсь медленно и небрежно, будто и впрямь непроспавшийся грузчик.
Состояние психического похмелья: был вчера на пиру, на славном пиру
возвышенной жизни, прогулялся вдрызг и вот... аист-солнце-пальма.
Я плохой вариаисследователь. Просто никудышный, дисквалифицировать
такого. (Не дисквалифицируют, нас всего-то два с половиной: я, Кепкин да
"мерцающий" Стриж).
Теоретически все понимаю, могу объяснить другим даже с перлами из
индийской философии про "морковку счастья", все такое. А на деле... как я
вчера страстно цеплялся за ту жизнь, где Люся, отец, биокрылья, моя
лаборатория с "мыслящим веществом" с Меркурия! Как боялся сейчас стеганку
свою на гвозде увидеть. И это чувство тяжелой похмельной досады об упущенной
"морковке счастья".
Прекрасно понимаю, что все варианты просто слагаемые, составные части
Пятимерного Меня, как, скажем, детство, юность, зрелость части моей жизни,
или, еще проще, пальцы, нос, волосы слагаемые моего облика... а все равно.
Нет, слаб, только и хватает отрешенности на сам переброс, да и то не
всегда.
Постой, но где же Сашка? Раскладушка собрана и задвинута за печку, у
окна нет его красно-желтой "Явы". Только плащ. Помирился, что ли? Или?..
Размыто все, неопределенно, пока не сориентируешься как следует.
Выхожу на затуманенный двор, умываюсь по пояс под водопроводным краном.
Вытираюсь, осматриваюсь.
Клубничные грядки уходят в перспективу. Вдали, у забора, над ними
склонились хозяева: Александра Левчун, дородная матрона, величавой осанкой
напоминающая памятник Екатерине II у Ленинградского оперного, и ейный муж
Иван Арефьевич, язвенник и пьяница, афишных дел мастер. Собирают ягоду в
корзину. Они сейчас в самой цене.
Вечером Иван Арефьевич с выручки крепко поддаст (а в варианте, где я
грузчик, так и в компании со мной), начнет дерзить своей супруге,
скандалить, за что будет вышвырнут ею на крыльцо; а там станет барабанить
кулачками в дверь и кричать: "Жизнь ты мою заела, зараза!"
...Вот представил эту сцену и сразу ностальгия по вчерашнему.
Приглядываюсь: калоши темных брюк Ивана Арефьича будто пляшут то
завернуты, то опущены. Видно, колебался человек, не завернуть ли, чтоб не
замочить о росу. Кофта на Александре Владимировне тоже мерцает, меняет фасон
и цвет с синего на желтый.
Это означает, что я все-таки надвариантник. Уж коли стал им, приобщился
к Пятому, от эффекта мерцающего восприятия близких вариантов не избавишься.
Да и не надо.
Не спросить ли у них о Сашке? Нет, могу попасть в неловкое положение.
Может статься, что им это имя ничего не говорит.
Возвращаюсь во времянку, бреюсь, жарю на электроплитке непременную
яичницу. Завтракаю. Несколько минут сижу за столиком, собираюсь" с мыслями.
...В сущности, никаких сверхъестественных качеств это сверхзнание не
дает. И пить-есть надо, и на жизнь зарабатывать.
Правда, при перебросе в камере эмоциотрона наблюдаются шикарные
эффекты: исчезновение из поля зрения наблюдающих или даже прохождение сквозь
стену.
Только все это кажимость. Накладываются друг на друга многие сходные
варианты, вот и кажется, что человек расплывается в пустоту, но если ткнуть
в ту пустоту палкой (Кепкин, зараза, такое разок проделал со мной), будет ой
как больно. А со стеной и вовсе в варианте, в который ты перешел, нет в этом
месте стены, только и всего.
И сегодня для того, чтобы перейти в Нуль (откуда начинаются все
перебросы), мне надо просто идти на работу жить и действовать обыкновенно.
Только с большим пониманием всего.
(Первое приближение к Нулю)
Опыт: перевернем включенные приемник и телевизор.
Результат: а) звучание приемника не изменилось; б) изображение в
телевизоре перевернулось.
Обсуждение: опыт обнаруживает разную природу передаваемой этими
приборами информации о мире. В приемнике она не зависит от системы
координат, в телеке же зависит. Становится спорной, сомнительной
объективность существования т. н. "телестудий" ведь если, к примеру,
перевернуть на 180 градусов трубу телескопа, то показываемые им звезды и
созвездия не перекувыркнутся же!
...С этого может начаться новая теория относительности и очередной
"кризис физики".
К. Прутков-инженер. Исследователь, т. 5.
Я шагаю по булыжной улице, узкой и грязноватой, мимо заборов, из-за
которых свешиваются ветви яблонь с капельками осевшего на листьях тумана,
мимо одноэтажных особняков и клубничных гряд. Начинаю путь в институт и к
Нулю. В институт-то просто, час хору пешком или 20 минут в переполненном
автобусе. А в Нуль-вариант попаду ли сегодня?..
Вот дом, в котором живет Ник-Ник, единственный многоэтажный на всю
Ширму. Живет ли? Сейчас определимся.
Поднимаюсь на второй этаж, прохожу по коридору, стучу с замиранием
сердца в дверь: кто откроет? Если незнакомый, извиняюсь: ошибся, мол,
этажом. Открывает Толстобров, бормочет:
Ах, ты... входи!
В комнатке (не больше моей во времянке) мало мебели: диван, стол, стул,
но глухая стена до потолка закрыта стеллажами с книгами. На столе среди
бумаг и журналов электроплитка, на ней в кастрюльке варится кофе.
Ник-Ник, а почему не на кухне?
А, ну их!
Понятно: соседи. Ох, эти соседи!
Ник-Ник это Николай Никитич Толстобров, ведущий инженер. Если быть
точным, он не толстобров, а толстонос, бровей у него нет совсем. Он стар,
разменял шестой десяток. Сейчас у него утренняя неврастения: движения
замедленны, как у игуанодона, сопит, сосет сигарету.
Кофе взбадривает его. Он облачается в костюм из коричневой эланы,
выпускает поверх воротник не очень свежей клетчатой рубахи. Нерешительно
проводит ладонью по серебряной щетине на щеках: "А!.." и берется за сапоги.
Для меня его щетина сразу начинает мерцать.
...Значит, вот я где, в вариантах, близко примыкающих к Нулю, в
джунглях наиболее вероятного. Их много таких, отличающихся не только на
бритость-небритость щек или кто во что одет (это вообще мне не надо
замечать), но и малыми событиями, ведущими к Нулю или уводящими от него, а
также тем, кто из близко знакомых в них есть, а кого нет.
В Нуль-варианте Николая Никитича нет. После провала последней
разработки он, человек самолюбивый и .знающий себе цену, положил на стол
Уралову заявление об уходе: "Тошно глядеть на ваш бардак!" Ах, если бы он
знал, что получится из того провала! И очень бы пригодился в Нуле с его
головой, опытом.
Вообще Нуль-вариант образовался как-то странно, не из лучших
работников. Стриж и тот мерцает: то погиб, то появляется. Принцип отбора
скорее естественного, чём разумного видимо, таков: попадают те, кто наиболее
долго живет и работает в этом месте, тем обеспечивая наибольшую свою
повторяемость.
Ник-Ник... Он во многих вариантах не здесь. В одних он в Москве и не
ведущий инженер, а член-корреспондент Академии наук, видный
физик-экспериментатор, автор известного "эффекта Толстоброва" в
полупроводниках, монографий, учебников; у него своя школа физиков. В других
его давно нигде нет.
Вот и сейчас он присутствует предо мной не совсем целым: левая кисть
мерцает то она есть, то ее нет, отчекрыжена выше запястья, а лучевые кости
предплечья разделены хирургическим способом на два громадных багровых
пальца, на клешню.
...В войну капитан-лейтенант Толстобров командовал подразделением
торпедных катеров на Баренцевом море. Однажды все вышло наоборот: немецкая
подлодка торпедировала его катер. Командир покидает корабль последним и
Ник-Нику ничего не осталось, как плыть в ледяной воде, держась за борт
переполненной ранеными моряками шлюпки. Как ни странно, это его и спасло:
все сидевшие в шлюпке замерзли на студеном ветру (не по бытейски замерзли,
когда достаточно попрыгать или выпить, чтобы согреться, а насмерть) .
Ник-Ник тоже потерял сознание, уснул в воде но руки накрепко примерзли к
борту. Шлюпку нашли, его оттерли, оживили, и он еще потом воевал.
А мерцающая для меня кисть-клешня признак колебания врачей: не оттяпать
ли ее, отмороженную? В прифронтовых госпиталях с их перегрузкою ранеными
ампутации вместо долгого лечения часто были неизбежны.
И снова шагаем по улице мимо особняков и заборов, мимо автобусной
остановки с толпящимися на ней людьми. Они ждут автобус, как судьбу. Но
переполненные коробочки маршрута 12 проносятся не останавливаясь, и треск их
скатов замирает вдали. Люди волнуются, смотрят на часы.... А мы себе идем: я
справа, Ник-Ник слева чуть вперевалку и твердо ступая ногами. На работу надо
ходить пешком в этом мы с ним солидарны.
...Самое время определиться.
Ник-Ник, когда вернется Стрижевич? и с замиранием сердца жду
удивленного взгляда, возгласа: "Так он же погиб!" или ответа типа: "Годика
через три, если будет себя хорошо вести..." (есть такой вариант и без
блатной подоплеки, есть: вернулся мириться к Люське, а та с другим
любезничает; и схлопотал пятерку за серьезные телесные повреждения у двух
потерпевших... ох, Сашка!), а то и вовсе: "Стрижевич?.. Не знаю такого". Мир
зыбок.
Конференция окончилась вчера, подумав, говорит Ник-Ник. Значит, завтра
должен быть.
Ясно! Предполагаемое стало реальностью. Стриж укатил на своей "Яве" в
Таганрог на научную конференцию по микроэлектронике. Значит, и занимаемся мы
именно этим. А следы его мотоцикла у времянки затоптали или смыл дождь. Я
чувствую себя бодрее' я действительно близок к Нулю, возможно, сегодня и
вернусь.
...Из Нуль-варианта мы переходим в иные через камеру эмоцитрона.
Правда, и там психика определяет многое, без стремления не перейдешь, но все
же есть техника, метод, показания приборов. А вернуться обратно целая
проблема.
Есть детская игра типа рулетки: отбитый пластинкой вверх шарик
скатывается по наклонной плоскости, отражается от штырьков, попадает а лунки
или проскакивает мимо. Вот и я сейчас вроде такого шарика. Правда, в отличие
от него я обладаю достаточной сноровкой и волей, чтобы самому выскочить из
"лунки"-варианта Но куда дальше занесет, неясно.
Улица выводит нас на бугор, сворачивает влево вить петли спуска. Мы
идем прямо через свекольное поле с зеленой ботвой. по протоптанной нами