Савенков Владимир. Живой товар - Москва - Лос-Анжелес

   В кабинете появился Томми.
   - Да, сэр, - пробасил он, не переставая жевать жвачку.
   - Ты меня просил о чем-то? Я держу слово, - хозяин хлопнул Томми по плечу, и они оба покинули кабинет. В замке щелкнул ключ. Саша осталась одна.
   Штраф, подумала она. А сколько? А я только что потратилась на плащ и сапоги. И надо бы платье купить шерстяное, с воротником под горло. Черт их знает, гадов, какая у них тут зима. В Москве уже снег. Утром сын, сгорбившись, плетется через двор в ненавистную школу, и от ботиночек его остаются на снегу маленькие следы. Пустым сонным взглядом она обвела роскошный кабинет хозяина: толстый зеленый ковер на полу, гобелены откуда-нибудь с Мирэкл Майл, массивный стол красного дерева с дорогими статуэтками из индийского магазина, компьютер, факс, видик, телевизор, стереомаг с кучей эквалайзеров, кофейный столик, холодильник, умеющий газировать вино и воду, сейф-красавец, зеркала в резных рамах, кувшины, кувшинчики, вазы... Сейф! Вот где, наверное, лежит и мой паспорт, вздрогнула Саша. Подошла, потянула за кольцо - куда там без кода, не открыть. Она шагнула к входной двери - тоже заперто. Без обеда он меня решил, что ли, оставить, пожала плечами Саша, как провинившегося ребенка в старину в пионерском лагере? До начала второй репетиции оставалось не так уж много времени. Ладно, усмехнулась Саша. С паршивой овцы - хоть шерсти клок. Саша подбежала к столу, схватила телефонную трубку, набрала код Москвы. Половина второго в Лос-Анжелесе - глубокая ночь в Москве.
   - Слушаю, - наконец-то ответила свекровь. - Саша, ты?
   - Как Владик? - спросила Саша про сына. - Он все еще у вас? Простите, две недели не звонила. Очень дорого, честно говоря.
   - У нас Владик, у нас, - зевнула свекровь. - Да вот он и сам шлепает. Проснулся от звонка. Ты почему босиком, марш тапочки надевать, - услышала Саша.
   - Днем и ночью ждет твоего звонка, - вернулась к разговору с невесткой свекровь.
   - Мама, мама! - закричал в трубку сын. - Ты когда приедешь?
   - Скоро, мой родной.
   - А что ты там делаешь? Выступаешь в цирке? Я принес к бабушке белого котенка и теперь его дрессирую. А в классе мне все завидуют потому, что у меня такая красивая и талантливая мама, - задыхался сын. - И ты мне снилась сегодня ночью, когда летала под куполом. И мне очень хотелось, чтобы ты прилетела ко мне на кровать, и поскорее, и чтобы я тебя всю-всю расцеловал и обнял...
   В замочной скважине провернулся ключ, дверь в кабинет хозяина распахнулась. Томми шагнул на ковер, и следом за ним переступили порог двое мексиканцев, официантов со второго этажа "Эль Ролло".
   - ... расцеловал и обнял... - Саша бросила трубку.
   - Раздевайся сама, - сказал Томми. - Если, конечно, тебе жалко твоих шмоток.
   - Долго же ты до меня добирался, - сказала Саша.
   - Долго, - кивнул Томми, и на толстых негритянских губах его появился белый шарик, надутый жвачки. - Долго, и не я один. Хозяин вот и им разрешил с тобой поразвлечься. И чтоб мы не устраивали тут очередь, ты нам дашь сразу всем троим. Ты куда предпочитаешь, Пэдди? - спросил он у черноусого официанта. - Пэдди приблизился к Саше и больно ущипнул ее за ляжку.
   - Ясно, - пробасил негр. - Но ты не должен портить товар, друг. Останутся синяки - хозяину это не понравится.
   - Ему также не понравится, если вы меня чем-нибудь заразите, предупредила Саша.
   - Держи, русская, - Томми швырнул на стол мистера Бассета три красных пакетика. Он лег на ковер спиной и похлопал себя по животу. - Медведица-а-а!
   - Этот зверь не кусается? - пошутил безусый официант.
   Саша поднесла телефонную трубку к уху. Да, разговор прервался, хорошо, отметила она. Не торопясь разделась и пошла к Томми. Ее босые ступни утопали в зеленом ворсе ковра. "А в классе мне все завидуют", - звучал у Саши в висках голос сына. "... и чтоб ты прилетела ко мне... и чтоб я тебя расцеловал и обнял". Саша представила себе студеную зимнюю ночь над Москвой, узоры инея на оконных стеклах, лицо Владика на подушке и заплакала - спи, сынок, спи. Тебе в школу через несколько часов. Придешь в класс и похвастаешься тем, что тебе звонила мама из Америки. И все ребята будут тебе завидовать. Скоро-скоро мистер Бассет вернет мне документы и отпустит меня, и мы с тобой, сынок, увидимся. Только я уже не буду такой красивой, как прежде, плакала Саша, и слезы капали с ее щеки то на плечо Томми, то на бедро маленького безусого мексиканца. А не буду потому, объясняла сыну она, потому, что мне придется как-нибудь изуродовать свое лицо или грудь, чтобы я стала не нужна мистеру Бассету. Только сделать это будет сложно, сынок. Как заставить его поверить в то, что это - несчастный случай? В людях, увы, он разбирается, как никто... Узнает правду - отомстит, искалечив еще больше. И прогонит меня. И мой паспорт у себя сохранит. Такое вот будет молоткасто-серпастое напоминание о рыжей русской дуре.
   Мистер Бассет ввалился в кабинет, когда проработка непослушной шлюхи уже подходила к концу. И сразу включился в "воспитательный процесс": подбодрил Томми, прокомментировал действия Саши, обругав ее матом. за лень, и дал несколько ценных советов мексиканцам. Потом парни поднялись, застегнули ремни на брюках и выпили за здоровье хозяина по глотку бренди. Убрали за собой, не забыв про надорванные бумажные пакетики на столе мистера Бассета, поблагодарили его за Сашу и бренди и разошлись по рабочим местам.
   Саша сидела на полу, обняв руками колени. Мистер Бассет взял с кресла ее одежду, скомкал и бросил этот ком в Сашу.
   Она даже не повернулась. Она сидела на ковре и размышляла, чем бы убить хозяина? Из остывшего камина торчала кочерга. На мраморе стоял бронзовый подсвечник.
   - С сегодняшнего дня я увеличиваю твое жалование, - донеслось до Саши. Ежедневная прибавка в двадцать долларов. Я ценю твое участие в нашей программе.
   - Оттого и отдали меня этим вонючим собакам. Она хотела сказать "шакалам", но не знала, как по английски "шакал".
   - Я добавляю тебе доллары, потому что ценю твое участие в нашей программе, - повторил мистер Бассет.
   - Мне известно, что ряд твоих идей использован в самых эффектных номерах шоу. Я отдал вонючим собакам... Это мелочь, так... все равно, что пальчиком погрозить: выбрось дурь из головы. Ты ведь начинаешь подумывать, а не заявиться ли тебе - в полицию и - карты на стол, да?
   - Кто вам это сказал? - Саша сунула ногу в колготки.
   - Никто. Я чувствую. Меня не обманешь.
   - Я полагала, что весь этот кошмар, - она стукнула кулачком по ковру, из-за жалоб клиентов. Меня ведь действительно подташнивает, когда... Плюс воспаленное горло.
   - Попей аспирин, - посоветовал хозяин. - Но вернемся к нашим баранам. Вернее, к свиньям. Тебе уже объяснили, кого на американском сленге называют свиньями?
   - Да.
   - Попрешься в полицию, первая же загремишь в тюрьму. И надолго. Тогда уж твой сын точно вырастет без матери. А пока ты пашешь здесь, в "Эль Ролло", у тебя все же есть надежда на то, что я тебя рано или поздно отпущу с Богом. И с паспортом. И с деньгами. Есть ведь надежда? Признайся.
   - Рано или поздно? Когда? - Саша оделась и опустилась в кресло у камина.
   - Окажешься в тюрьме, этот вопрос перед тобой стоять не будет. Судья сразу объявит срок заключения. А я, прежде чем сесть, успею сообщить твоему сыну в Москву, что его мать посажена на такое-то количество лет в американскую тюрьму за проституцию, - пообещал мистер Бассет.
   - Откуда у вас информация о сыне? - спросила Саша. - О том, что он у меня есть. О том, что живет в Москве. О том, что может успеть вырасти, пока я...
   - Мне перевели данные твоего паспорта, это раз, - загнул палец мистер Бассет. - Твои подруги выболтали всю поднаготную о тебе, это два. Их легко купить. Да и тебя они, мягко говоря, недолюбливают. Считают, что очень высокомерна. А с чего бы? Делаешь такую же грязную работу, как и все они.
   - Когда вы меня отпустите? Мистер Бассет потер шею ладошкой.
   - Отпущу, не волнуйся, - махнул он рукой. - Раньше, чем ты думаешь. Будь добра, помассируй мне шею. Саша вздохнула и пошла массировать хозяину шею.
   - Я хочу знать дату, Число. Или хотя бы месяц.
   - Недавно я видел карикатуру в одной английской газете, - сказал хозяин. Не помню. Возможно, в "Файненшл Тайм". На арене цирка стоит тумба, на тумбе здоровенная медведица. На боку у нее надпись: "Россия". Медведица делает "ласточку". Перед ней изображен, на манеже, джентльмен с хлыстом. На котелке у джентльмена написано: "МВФ". Международный валютный фонд. Понимай цивилизованный Запад. Когда мы отпустим вас? По большому счету - никогда.
   Мистер Бассет закурил. Дым поднимался вверх и попадал в глаза Саше.
   Цивилизованный Запад! Господи, куда мы рвались, едва не застонала Саша, и в качестве кого рвались? И в какое дерьмо влипли! Она массировала шею хозяина и морщилась от дыма сигареты. И кто подталкивал нас, пустоголовых и завистливых, к этому дерьму... Врубить бы однажды вместо программы "Время", или как там ее теперь, на весь бывший Союз монолог такой вот дуры, как я младенцам стало бы ясно, кто подталкивал и кто толкает дальше, под зад коленом, разозлилась Саша. Но не хватает ребятам ума, чтобы провести параллель: евреев унижали и истребляли веками, и веками жили евреи без родины, без государства своего. И что вышло? Испарились они? Или стали дурнее? Но еврейский феномен покажется миру детским фокусом, когда сотни миллионов, (ну как их теперь называть? - думала Саша) бывших моих соотечественников разбредутся по Земле. Странно, что эта мысль приходит в голову шлюхи из притона и совсем не колышит, скажем, американский Конгресс.
   - Ненавижу. И не прощу, - прошептала Саша по-русски.
   - Что ты бормочешь? - откинул голову мистер Бассет.
   - Глупая карикатура, - Саша положила руки на плечи хозяину. - Нет никакой медведицы. Сдохла. А труп разлагается. Зажимайте носы, господа!
   - Говорят, где-то там у вас на севере есть племена, которые закапывают мясо в землю, ждут пока оно протухнет, а потом его жрут. Деликатес! воскликнул мистер Бассет. - Куда ты спешишь, крошка? На пиршество? Боишься, что всю эту вкуснятину слопают без тебя? Успеешь. Как найдем, кем тебя заменить, так и - валяй. А пока ступай, я намерен просмотреть кой-какие бумаги.
   Саша направилась к двери.
   - Впрочем, стой! - задержал ее мистер Бассет. - Мне интересна твоя психология. Ответь-ка искренне, ты здорово обижена на меня?
   - "Обижена" - не то слово, - Саша постучала кончиком языка по нёбу.
   - Если бы не ты была в моей власти, а я - в твоей, чтобы ты со мной сделала? Отвечай честно, не бойся. Саша поглядела на часы, затем в окно.
   - У вас дети есть? - спросила она.
   - Да, - улыбнулся мистер Бассет.
   - А внуки?
   - Есть.
   - Ничего бы не сделала, - сказала Саша. - Бога бы молила, чтобы дал вам долгую-долгую жизнь, и чтоб вы дожили до той самой поры, когда сыновья моего сына станут взрослыми.
   - Они вырастут, и что?
   - Вы не знаете, где зимуют раки? - спросила Саша. Мистер Бассет прищурился.
   - Где-нибудь в иле, у берега, наверное.
   - Славное будет поколение, заверила хозяина Саша. - Думаю, всем тут поддаст жару. Я пока пойду, хозяин?
   9
   Солнце давно перевалило Аю-Даг и теперь дымилось над серым, с металлическим отливом, морем, то исчезая в облаках, то роняя сквозь просветы в тучах бледно-желтые отблески на Адолары, волны и скалистый берег. В горах постепенно рассеивался туман, западая в балки и пади. В холодный осиновый лес были вкраплены сочные островки темной хвои, вокруг деревень и поселков на склонах угадывались под снегом виноградники и лавандовые поля. Над фурой глиной откосов висели на колючем кустарнике и нескошенных травах сугробы, обещая, при первом же потеплении, пролиться па обочину мутными водопадами. В стылых овражках, в затишке все еще держались на ветках смерзшиеся, чем-то напоминающие пергамент, листья. На скользких труднодоступных обрывах тускло тлели ягоды кизила. Потерянные самосвалами и намытые на трассу осенними дождями, постреливали из-под шин автомобилей мелкие камешки.
   Андрей полагал, что его либо убьют на трассе, либо доставят в аэропорт.
   Его привезли на железнодорожный вокзал.
   Санек убедился, что кровь больше не заливает лицо Григория, и Григорий погнал "Таврию" назад в Ялту, через Перевал, а Растопчин оказался в купе скорого поезда No 68. В двенадцать десять поезд отправился в Москву. Андрея сопровождали двое - Санек и его приятель Калан, человек из бара.
   Поезд тронулся, Андрей лег на нижнюю полку, подсунув под щеку сумку. Притворился, что спит.
   - Башмаки сними, эстет долбаный, - сказал Растопчину Калан.
   Растопчин не шелохнулся. Конвоиры сидели напротив, попивали коньяк, закусывали копченой курицей, изредка перебрасывались словами. По очереди ходили в тамбур на перекур. Так они просторожили Андрея часа полтора. И снова Калан покинул свое место возле окна, вылез из-за стола, обматерил проводницу, заставляющую пассажиров курить "в морозильнике", и вышел из купе, оставив дверь приоткрытой. Растопчин решил использовать предоставившийся ему шанс. Он, кряхтя, перевернулся на спину, протер глаза, посмотрел на часы, а потом, приподнявшись на правом локте, в мутное окно. Санек насторожился.
   - Что пьем, сторожа? - зевнул Андрей и принюхался. - Не накапаешь?
   - Двадцать капель, - сказал Санек и перевел взгляд на опустевшую бутылку.
   Андрей ударил Санька из положения лежа носком левой ноги под висок, мгновенно вскочил и нанес еще один удар, кулаком в скулу. Санек влип затылком в стену, сполз по куртке, упал на полку, навзничь, под вешалку рядом с дверью, и Растопчин разбил ему, полумертвому, лицо тяжелым каблуком.
   Андрей закинул ноги Санька на полку, нащупал пульс (парень был жив), похлопал его по карманам и животу и вытащил из-за пояса, из-под свитера браунинг. Сорвал с вешалки шапку, надел пальто, спрятал оружие под правую руку, сумку перебросил через левое плечо и осторожно выглянул в коридор. Две уродины пялились на телеграфные столбы, за которыми стелился пасмурный степной пейзаж, лейтенант болтал с пенсионером, кто-то нес кефир из ресторана. Калана Растопчин не увидел. Если Каланчик вынудит меня его прикончить, пожалел себя Андрей, придется уматывать в штаты на годы. Там вряд ли найдут, мастера. Андрей захлопнул дверь купе и быстро зашагал по коридору в сторону противоположную той, куда ушел Калан.
   Когда Растопчин удалился достаточно далеко от своего купе, он остановился, распахнул межвагонную Дверь, дабы в пустом тамбуре был погромче грохот колес и прочего железа, и снял затвор браунинга с предохранителя. Зажег сигарету и стал ждать Калана. Сердце Андрея колотилось по-сумасшедшему, во рту пересохло. Студеный ветер лился за воротник, а по спине текли капли горячего пота. Андрей вытащил из рукава шарф, о котором в спешке позабыл, и обмотал им горло. Гремели колеса, и в такт им звучала в ушах Растопчина какая-то дьявольская оратория. Уже мелькали за стеклами пригороды Джанкоя, когда Калан вылетел на Андрея - хромированное дуло едва не выплюнуло пулю Калану под ребро. Мгновение Растопчин помедлил, позволяя парню отшатнуться, опрокинуться на спину, в падении ногой захлопывая перед собой дверь. Андрей был рад тому, что не выстрелил.
   Он убрал оружие в правый карман пальто, дождался проводника и первым из пассажиров поезда выпрыгнул на платформу станции Джанкой.
   Он постарался тотчас затеряться в толпе, немного понаблюдал из-за угла кафетерия за растерянным, мечущимся по декабрьскому перрону Каланом и подался на привокзальную площадь.
   Две минуты спустя он уже прикуривал очередную сигарету в салоне "Волги", которая уносила Растопчина на Южный Берег. Водитель не торговался - частнику из Джанкоя еще никто в жизни не предлагал за "ходку" тридцать долларов.
   В пять часов вечера джанкойская "Волга" затормозила в тихом ялтинском переулке у ворот того самого дворика, откуда утром Санек и его подельники выводили Растопчина.
   Дерюга по-прежнему висела на проволоке, голый пластмассовый пупс, игрушка без головы, валялся в луже, подернутой ледком, а ветер сбрасывал дым с печной трубы на белый сад.
   Морщась от боли в висках, Растопчин по-старомодному принес еврейке извинения за свой странный утренний визит и печальным голосом поведал женщине истерию о том, как на честного человека неожиданно напали хулиганы, намереваясь завладеть магнитофоном, и в результате... Старуха поверила, вернула Андрею магнитофон, и Андрей отблагодарил ее за понятливость сотней рублей.
   Затем он поспешил к Баскакову.
   - Понимаешь, старик, - наслаждаясь покоем, рассказывал о своих злоключениях Андрей, - когда эти подонки втащили меня с мороза в гостиничный номер, они, дабы не дать мне окончательно околеть (я ведь живым им нужен был), влили в меня коньяк и заставили одеться. А в кармане пиджака у меня случайно завалялся чужой магнитофон, лейлин магнитофон - как-то раз она затыкала мне им зубы, чтоб я не ныл. И вся сложность заключалась в том, чтобы, не вынимая игрушку, сообразить, как "врубить" ее в режим записи. Благо, Лейла пользовалась карманным "Сони", а сии вещицы мне знакомы. Дальнейший ход моих действий, надеюсь, ясен.
   - Везет же некоторым, - хмыкнул в усы Баскаков.
   - Мерзавец Григорий, думаю, просто-напросто свихнется от такого контршантажа, - сказал Растопчин, - а его свора будет вспоминать сегодняшний свой прокол до конца жизни.
   - Тебе надо переписать кассету, - посоветовал Баскаков.
   - Да, - согласился Растопчин. - Пусть будет две, три копии. И в разных местах, мало ли что...
   - Подлинник и пару экземпляров плюс, хватит? - спросил архитектор.
   - Пожалуй. Один я немедленно вручу Вячеславу. Хочется верить, он уже сегодня выколотит из ребят не только законные наши денежки, но и куш отступных, - сказал Растопчин.
   - Если только пойдет на выколачивание отступных.
   - Его дело, - махнул рукой Андрей. - А теперь смотри, - он поплелся в прихожую и возвратился в кабинет к Баскакову, держа на ладони браунинг. - Как тебе сувенирчик?
   - Трофей? - вскинул брови Баскаков. - Займись кассеткой, а я позвоню Вячеславу, - зевнул Растопчин. - И двум дамам в Москву. Позволишь тебя разорить на два междугородных звонка.
   - Позволю, - разрешил Баскаков. - Правда они давно уже международные.
   Растопчин прожил у Баскакова два дня, а на третий архитектор отвез Андрея в Симферополь. Они выбрали окружной путь, "береженого Бог бережет", через Севастополь. Они простились в аэропорту "Заводском". Воспользовавшись местной авиалинией, Андрей сначала добрался до Днепропетровска и лишь оттуда направился в Москву.
   Лейла не знала, радоваться ли ей тому, что Андрей вернул ей две тысячи долларов, или огорчаться - остальные деньги вышли из-под ее контроля.
   Андрей ни словом не упрекнул Лейлу во лжи, просто не стал обременять ее покупкой билетов для шестерых красавиц, занялся этим сам и, не ведая стыда, положил себе в карман кругленькую сумму.
   - Детишкам на молочишко, - сказал Андрей Елене, вручая ей конверт с валютой.
   - Вот так подарочек, - ахнула Елена. - Ты что, действительно любишь меня?
   - Я опять уезжаю, - пожаловался Растопчин. - Станешь ли ждать меня?
   - Успокойся, дурачок, - Елена поцеловала Растопчина в губы. - Но ответь, откуда столько? - и она разбросала купюры по одеялу. - Ты, часом, не шпион?
   - И не шпион, и не Робин Гуд. Это я перераспределил, - туманно объяснил Растопчин. И, помолчав, добавил, - А на нашу свадьбу я подарю тебе маленький хромированный пистолет. Сейчас он в Ялте, но ко дню свадьбы его привезут. Я договорился с верным человеком.
   10
   В Лос-Анжелес Андрей и красавицы-танцовщицы прибыли поздней ночью. Красавиц встречал сам мистер Бассет. Его сопровождали Томми и Саша. Мистер Бас-сет взял Сашу с собой в аэропорт в качестве переводчицы. В толпе встречающих Андрей заметил Барта. Друзья обнялись.
   Саша представила Андрея и Барта мистеру Бассету. Москвички лучезарно улыбались. Всем страшно хотелось спать.
   - Ну, что, теперь твоя душенька довольна? - спросил Растопчин у Саши. Теперь ты свободна?
   - Наконец-то я смогу вернуться в Москву, мистер Бассет? - задала вопрос Саша.
   - Да, - кивнул хозяин "Эль Ролло", - когда закончится действие контракта. Ведь он у нас с тобой - до первого марта, так?
   - Вы обещали мне, - изумилась Саша, - что я буду свободна, как только мне придет замена. А здесь, - она повела рукой, - перед вами шесть новых девочек. Разве не достаточно?
   Томми усаживал девушек в микроавтобус "Караван".
   - Я говорил о равноценной замене, - сказал хозяин "Эль Ролло". Девочкам нужно многому научиться, прежде чем они смогут кого-то заменить. А ты, я уверен, будешь им хорошей наставницей. Поэтому не торопись.
   - Чему я должна их учить? - повысила голос Саша.
   - Всему, что умеешь. И не следует нервничать. Мы, по-моему, прекрасно ладили до сих пор. Ступай в машину к Томми.
   - Послушай, Барт, а что, если мы набьем этому хрену морду? - предложил Андрей. - Не правда ли, он издевается над нашей старой знакомой? Да и над нами тоже.
   - Вперед, друзья, - одобрил предложение мистер Бассет, указывая на толпу. - Самое безлюдное место в Лос-Анжелесе.
   - Тогда, Барт, давай сдадим его властям, - рассвирепел Андрей. - Мало того, что он содержит притон, он еще и не платит налоги, конечно же. Не слабо ему влепят?
   - И вашей шлюшке тоже кое-что, - рассмеялся хозяин "Эль Ролло". Действуйте!
   - Он прав, - сказал Барт. - Поехали домой. Пэм очень старалась и приготовила потрясающий ужин в твою честь.
   - Приятного аппетита, Андрей, - мистер Бассет шагнул к машине.
   Растопчин преградил ему дорогу.
   - Вы не имеете права держать у себя документы свободного человека против воли этого человека, - проорал он.
   - Кто выдумал, что я держу у себя чьи-то документы вопреки воле владельца?
   - Лейла, ваша бывшая танцовщица, сообщила мне, что вы прячете у себя паспорт Саши.
   - Лейла - обманщица, - протянул мистер Бассет. - Она обманула меня, заверив, что сама привезет девочек. Где она, а? - мистер Бассет прижался лбом к стеклу "Каравана". - Что-то не вижу ее. Почему бы ей не обмануть и вас? Нет у меня никаких документов вашей протеже. Наверное, она их просто потеряла.
   - И другие девочки тоже потеряли? - спросила Саша.
   - Возможно, - мистер Бассет втолкнул Сашу в автомобиль и следом полез сам.
   "Караван" мигнул подфарниками, нырнул в вереницу машин, покидающих автостоянку Международного аэропорта и выкатился из-под крыши. Барт похлопал Андрея по плечу и пошел искать свой "Понтиак". После столь бурного разговора он позабыл, на каком ярусе оставил "Понтиак". Андрей двинулся за Бартом.
   Нужный сектор отыскался быстро. Растопчин рухнул на сидение автомобиля зеленый от злости. Он чувствовал себя мальчиком, которого обвели вокруг пальца. Он хотел немедленно ехать в "Эль Ролло".
   - Я два часа потратил на дорогу в Лос-Анжелес, час проторчал в аэропорту, и еще два часа уйдет на обратный путь, - не выдержал Барт. - Если ты ни в грош не ставишь меня, сделай вид, что хоть Пэм ты уважаешь. Ока приготовила королевский стол. Она специально для тебя накупила батарею твоих любимых напитков, где есть все от "Калуэ" до китайского пива. И взяла выходной на работе на завтра, чтоб обслуживать тебя за столом этой ночью. Мы и так явимся не на поздний ужин, а на ранний завтрак. И Дженнифер просила нас ее разбудить - у нее для тебя сюрприз. Но, если тебе наплевать на все это, - изволь, давай проведем эту славную ночку в машине, занимаясь поисками твоей обожаемой потаскушки и ее сутенера.
   - Извини, - сказал Растопчин. - Конечно же, нам пора в Галиту.
   Андрей взъерошил волосы и провел ладонью по лицу. И впрямь - навязчивая идея, мания, шизофрения, подумал он. Отчего именно я должен вытаскивать Сашку из беды? Да еще и ночью, когда в доме у Пэм ждет меня стол и в камине пылает огонь, и нормальные люди ждут нормальной реакции на свое гостеприимство. "Понтиак" устремился наверх по Саплведа бульвару, по Сан-Диего фриаэю на север Лос-Анжелеса и, оставив справа Вествуд, Беверли Хилз и Голливуд, выскочил на фривэй, ведущий к Вентуре. Даже для самых опытных водителей, ежедневно добирающихся на работу и с работы по основной сто первой дороге, часы пик здесь - сущий ад. Машины несутся по трассе бампер к бамперу, и стоит кому придавить педаль акселератора чуть сильнее, чем диктует поток или неосторожно притормозить, пробка парализует движение на полосе, а то и на всей трассе. И, как бы ни поджимало время, хоть бейся лбом о лобовое стекло, приходится двигаться со скоростью в десять, двадцать миль, объезжая разбитые автомобили, или вовсе, выключив двигатель, терпеть до тех пор, пока неповоротливый кран не выудит, не выберет с трассы металлолом. Американцы шутят: в эти часы фривэй превращается в конвейер, производящий стрессы и микроинфаркты. Иное дело ночь, когда трасса - блеск, сказка, мечта московских голливудофилов... Полотно было сухим, Барт уступил Андрею место за рулем, хотел, чтоб друг немного отвлекся от мыслей о русской шлюшке. Барта прямо-таки бесило баранье упрямство Растопчина, продолжавшего считать, что оба они, пусть косвенно, но виноваты в том, что русская погрязла в неудачах. Помогая несчастному, задумайся, вспомнил Барт уроки отца, не создаешь ли ты еще одного паразита на земле, и без того переполненной паразитами? "Понтиак" летел по одной из самых знаменитых и красивых калифорнийских дорог, и по радио скороговоркой передавали, что обстановка на трассе спокойная, покрытие всюду сухое, видимость отличная и, вообще, над океаном сияют роскошные звезды. Музыка!
   Проснувшись на следующий день к одиннадцати, Растопчин не нашел в себе сил даже на уборку постели. Он добрался до холодильника, осушил стакан апельсинового сока, заставил себя выпить немного скотча и закусил крошечными маринованными японскими кукурузками и холодной индейкой. Затем принял душ, проглотил чуть ли не залпом чашку растворимого "Фолдерз" и лишь тогда выполз на люди подымить сигаретой и послушать, как потрескивают в камине дрова. Пэм читала местную газету. У нее был очень усталый вид - Пэм до утра занималась грязной посудой. Барт ходил с метлой вокруг бассейна, убирал с цветной плитки листья, осыпавшиеся за ночь с платанов. Андрей потянул за шнур, во всю ширину стеклянной стены раздвигая шторы, - нежный солнечный свет пролился на ковры, диваны и на ноги Пэм. Растопчин постучал по стеклу: привет, старина! Барт вскинул ладонь и метлой указал на бассейн - не желаешь, мол, освежиться в декабрьской водичке? Дул легкий ветерок, листву и хвою потихоньку сносило к западному бортику, к желобу, по которому дети в теплую погоду скатывались в воду. Лежавший на травке под кустом бугенвильи палево-рыжий леон-бергер Арти, завидев Растопчина, рванул к двери, привычно открыл ее, и через секунду его лапы уже лежали на плечах Андрея - пес лизал Андрею лицо. Пэм засмеялась: