Саверский Александр. Демиург

   Неожиданно Пирс увидел, как над пирамидой появились облака чисто-розового и розового с примесью коричневого цветов. Он сразу сообразил, поскольку предметы охали и вздыхали, обвивая друг друга, что Охо и Дина занялись любовью. Ясно было и то, что коричневый оттенок - оттенок насилия - принадлежит хозяину дома. Негодовать по этому поводу было бессмысленно, но Джонатан сделал вывод, что прибор действует и на расстоянии. А это в свою очередь заставляло гостя дома быть осторожным вдвойне, чтобы не давать хозяину повода делать выводы о своих желаниях и мыслях по тем астральным клише, появление которых тот мог наблюдать в лаборатории.
   Между тем, охающие облака, проникли сквозь стену, и исчезли из лаборатории, потянув за собой аналогичные по цвету и вздохам ленты, направляясь, очевидно, к своим создателям. Пирс вернулся к размышлениям:
   - Если же я оставлю все как есть, то Охо в конце концов захочет власти над всей планетой, если и не подальше, а эти жертвы не идут ни в какое сравнение с теми, что останутся теперь, если я отдам приказ о самоуничтожении пирамиды. Ну что ж: из двух зол выбирают меньшее...".
   ... Лежа в постели, Пирс трясся в нервной лихорадке, пока, наконец, ему не пришла в голову мысль об отмене своего приказажелания, и тогда сразу все прекратилось. Он лежал обессиленный, в холодном поту, вспоминая события последнего часа.
   В первые несколько секунд после приказа вообще ничего не произошло, и это молчание уже само по себе было жутким. Пирсу показалось, что он свидетель затишья перед бурей, во время которого в комнате скопилась психическая сила, сопоставимая по мощи с ядерным взрывом. Более того, он мог поклясться, что прибор начал думать, а потом в него, в Пирса полетело все, что только можно себе вообразить: змеи, кляксы, ленты, пилы, ножи, горшки, облака - все это было кашей всевозможных цветов и оттенков. Он приказал прибору уничтожить это месиво, но тот выполнил приказ не полностью: большая часть астральных клише вливались в Пирса потоком. Он упал на пол и забился в истерическом припадке, пока силы не оставили его, измотав нервную систему, и когда через некоторое время все эти штуковины уже не могли основательно на него влиять настолько он отключился от происходящего, тогда вернулось самосознание: он, абстрагировав свое внимание от земного тела, усилием воли Высшего "Я" заставил его подняться, как мешок с костями, и довел до кровати, куда, бросив там в лихорадочном состоянии.
   Уже теперь, отменив приказ, он понял, что Охо застраховался от подобных вмешательств в свою жизнь и жизнь пирамиды, отдав приказ об уничтожении всякого, кто посягнет на него лично или на прибор. Однако, Охо не понял того, что информация подобного рода является алгоритмической, последовательной, а это уже область рассудочной, а не астральной деятельности. Поэтому приказ Пирса об уничтожении заставил "Демиурга-1" думать. Эта способность и вовсе испугала гостя, ибо неизвестно, как и что мог надумать этот самый "творец". После этой мысли, получив напоследок потрясшую его кляксу, сквозь стену проникшую в комнату, гость понял, что уже не может ни о чем больше думать и впал в тяжелое забытье.
   ГЛАВА 6.
   Утром Пирса разбудил ужасный крик Охо. Поскольку гость так и уснул в спортивном костюме, то мгновенно бросился в лабораторию. То, что он увидел, заставило его задрожать от ужаса, но, сжавшись в ожидании полка клякс, он с удивлением понял, что их нет. Тогда он еще раз оглядел, что предстало перед ним. Всю лабораторию заполняло жуткое месиво - разноцветное, орущее, пахнущее, воняющее и постоянно меняющее свою форму.
   Прижатый к стене, истерически выкрикивая приказ об уничтожении этой быстро разрастающейся твари, стоял с искаженным лицом Охо, но монстр словно и не думал исчезать.
   Пирс подошел и выключил прибор. Монстр вздрогнул и стал распадаться на части, которые вылетели в окно, а небольшая их доля досталась хозяину и его гостю.
   - Что?... Что?... Что ты сделал? - задыхаясь от ярости, кинулся Охо к Пирсу.
   Тот остановил его одним движением руки и холодным взглядом:
   - Остынь!
   Охо задрожал, потом весь обмяк, и, сев прямо на пол, зарыдал:
   - Ты убил меня. Его нельзя было выключать. Там все мои желания и мечты, вся моя жизнь.
   - Успокойся, Охо. Прибор цел, а это чудовище было небезопасно.
   - Это ты его сделал! Ты! - Лицо Охо снова исказилось яростью, пока тебя не было, все шло как надо.
   В лабораторию вошла Дина:
   - Дорогой, что случилось?
   - Убирайся отсюда! - заорал Охо на жену, - только тебя здесь не хватало! Подстилка! Дрянь! Шлюха!
   - Хорошо, хорошо: я уйду, - женщина вышла.
   Пирс, молча наблюдавший эту сцену, не спеша подошел к Охо, и, взяв его за локоть, сказал:
   - Вставай, вставай. - И, когда тот встал, Джонатан продолжил: знаешь, твои отношения с Ди не мое дело, но вот ..., - и он от души врезал старому приятелю в челюсть. Тот отлетел к окну и несколько минут лежал с ошеломленным видом, не понимая, как это с ним творцом творца - могут так обращаться.
   Затем он поднялся и сел, посмотрев на Пирса долгим, многообещающим взглядом.
   - Вот что, дружок, - заговорил он, наконец, - ты мне уже успел поднадоесть за эти несколько часов. А не свалить ли тебе отсюда?
   - Нет проблем, старик, - в тон ему откликнулся Пирс. - Только я кое-что с собой прихвачу, чтобы тебе не повадно было превращать людей в зомби.
   - Что? Что ты сделаешь? - Охо привстал.
   - А вот что, - вытаскивая из розетки штепсель и засовывая пирамиду под мышку, ответил Пирс, и быстро пошел двери.
   - Я... Да мне... Да... Я убью тебя! - Пока глаза Охо рыскали по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого, Пирс юркнул за дверь, и захлопнул ее, предварительно прихватив с собой ключи, оброненные Охо на пороге.
   В сопровождении боя тамтамов, которыми хозяин дома награждал дверь лаборатории, Пирс побросал вещи и пирамиду в чемодан и, не попрощавшись с Диной, готовящей на кухне завтрак, бросился к выходу их дома. Уже в гостиной по прекратившемуся стуку он понял, что Охо покинул лабораторию через окно, и неминуемо встретиться с ним на пороге дома. Поэтому, открывая парадную дверь, он уже занес ногу для пинка, и стоявший там с молотком в руке Охо, отлетел от удара в грудь, не успев даже замахнуться.
   Доехав до излюбленного обрыва, Пирс по привычке остановил машину. Ему было ясно, что Охо не может сделать тех выводов, которые даны ему, поскольку незадачливый ученый не обладает для этого необходимой информацией. Это успокаивало, явно указывая на тактическое преимущество. Он начал перебирать четки. Ясно, что после того, как он выключил пирамиду, ничего особенного не произошло, то есть все, что было сделано прибором до сих пор, не вернулось на свои места. Второй вывод был не менее важен: прибор увеличивал ауру своего действия, как бы включая в свое поле материализации всех существ, на которых ему указали. Об этом говорило появление монстра в лаборатории Охо после того, как тот отдал приказ о подчинении всей долины себе. Однако, Пирс был убежден, что это не все. Монстр был безусловно порожденьем не только астрального мира, но и разума. И вот этого-то Пирс боялся больше всего, ибо было совершенно неясно как, почему, а главное зачем, прибор начал думать, накапливая, сортируя и оформляя эмоции, страсти и чувства в единый клубок.
   Ведь его этому никто не учил, а привести это могло к созданию целой астрально-материальной, живой планеты, копирующей все астральные импульсы с настоящей Земли. Появление такого тела рядом с ней или на ее поверхности грозило совершенно непредвиденными событиями, а ситуация, выпущенная из под контроля, контролирует того, кто ее выпустил. Это и означало, что человечество вполне могло оказаться под колпаком этой самой "небывальщины", как мысленно окрестил ее Пирс.
   После столь плачевного вывода, Пирс энергично встал, потянулся и снова уселся за руль автомобиля. Не приняв окончательного решения, он избрал простое ожидание, пока Охо сам чего-либо не предпримет. А в том, что это произойдет, Пирс был уверен абсолютно.
   ПЕРВЫЙ СОН АЛЕКСАНДРЫ.
   Свет померк, затихли и звуки. Ночь накатывалась волной человеческого небытия. Уплывали вдаль мысли и чувства, слабо пахнущее духами тело упало в никуда вместе с памятью. Нет меня, нет его, нет мира - не было ничего. Лишь тьма, объявшая наконец свет, окружила мое "Я", а оно - маленькое и беспомощное пред этой Довселенской Никчемностью все же билось и пульсировало бессознательно, отчаянно, упрямо.
   Тьма и "Я" - кто осветит, кто потушит. Сгущающаяся ночь отбирала последние ощущения-отражения, словно поставила себе целью не дать, не позволить, пресечь любую точку опоры, в которой могло бы увидеть, осознать себя "Я". Одна пустота - до разрыва, до смерти, До Забвения - начало паники, ужаса, Страха.
   Страха...?
   Тьма свернулась в кольцо, в спираль, в жгут, скрученный из клубов туч разноцветных, мрачных, бездумных. Вращающийся мир Тьмы звал, обволакивал, затягивал в эпицентр-центр, гипнотизируя медлительностью-мерностью своего вращения.
   "Неужели в Ничего? Неужели в Никуда?" - замерло в оцепенении "Я", забыв о последней своей принадлежности - пульсе.
   Теперь "Я" было лишь Страх.
   Страх...?
   Из центра спирали Абсолютного Ничего поверх клубящихся, но неколебимых туч Тьмы, появился цветок. Он приближалсяраспускался, занимая собой все пространство Пустоты. Пестики-дыры и лепестки-туманы - сизые, коричневые, серые длились-текли, образуя Легионы Тьмы, Легионы Ничего, и было лишь "Я" - Страхиллюзия и Тьма-ужас-иллюзия - Сон!
   Сон...?
   Клубы-тучи-туманы втянулись туда, откуда взялись - в Ничего, и предстало небо - бездонное, лазурное, неподвижное. Ни облачка для ищущего взора, будто чудесный летний день, но ... солнца не было. Лишь однородная, ясная Беспредельность до горизонта и за ним.
   За ним, за горизонтом небо сливалось с морем. Океан Вечности состязался с небом в Беспредельности и их жгучие объятия покидали неподвижную реальность. Даже штиля не было в этом единстве, но вот корабль...
   Посреди океана и неба, прямо на границе меж ними высилась, парила, вздымалась величественная бригантина. Полыхают на палубе блики золота, раздуваются паруса, увлекая корабль в путешествие по Океану Покоя, и начертано на борту Имя Его.
   Имя?..
   Корабль "Вечность" разрезал воды Океана Жизни, и округлые паруса указывали на стремительный его бег. Но корабль оставался недвижим, ибо на всем горизонте и за ним не было даже точки, чтобы узнать, сравнить, понять маршрут, скорость, курс. А за, под кормой застывший как слеза янтаря океан - бездонный и все такой же неподвижный как небо - хранил свои тайны. И было совершенно неясно куда и зачем глядят глаза красавца-рулевого.
   Рулевого...?
   Высокий брюнет в капитанской треуголке, красном камзоле, ботфортах и при шпаге твердо сжимает позолоченные рукоятки штурвала, не глядя на компас. Что видит он в безбрежной дали покоя? По каким ориентирам прокладывает маршрут необычного судна?
   Или не кораблем вовсе правит брюнет?
   Не кораблем...?
   Быть может, он управляет тем, что вокруг корабля.
   Вокруг...?
   Неожиданно я оказываюсь на палубе в виде красивейшей из женщин, одетой в бальное платье, сливающееся оттенком с небесами, солнце-волосы убраны на верх, а голову венчает диадема из черных алмазов, наибольший из которых спадает на лоб.
   Брюнет в красном камзоле изящным движением закрепляет румпель и направляется ко мне. Он чрезвычайно любезен, что-то рассказывая мне о Вселенной, о Вечности и своей власти. Он говорит, что корабль, где мы находимся, ни что иное как центр мира и вокруг него в Океане Жизни разбросаны мириады миров-планет и звезд. Он рассказывает так, что я ощущаю на себе гипнотическое воздействие его власти и силы, и напрягаю до предела свое сознание, чтобы не оказаться подчиненной, раздавленной, обольщенной брюнетом в красном.
   - Не изволит ли мадмуазель дать свое согласие на то, чтобы стать моей женой? - обволакивает баритон, - наш союз послужит Вселенной.
   - Вы слишком торопливы, сударь, - отзываюсь я в лихорадочном поиске ответов: зачем я ему? кто я? что я значу во Вселенной, если Его Величество Сатана предлагает мне брак? Кто, кто, кто? Зачем?
   - Не желает ли мадмуазель взглянуть на маленькую часть моих владений, хозяйкой которых может стать и она, если конечно согласится на первое предложение? - ни лести, ни улыбки, ни жестов повесы - все сдержанно и с достоинством, будто во всем происходящем нет никаких чувств, но какая-то высшая необходимость ... для него. Вот только я этой необходимости не знаю, что и означает игру в темную.
   - С удовольствием, - надеясь на получение дополнительной информации, произношу я, и мы взлетаем.
   С высоты оказывается, что корабль действительно венчает центр океана жизни, и от него расходятся концентрические волны до горизонта, за горизонт. Я выхватываю глазами какие-то острова на поверхности.
   - Это - мои миры, - отзывается на мои мысли спутник, - я их князь.
   Через некоторое время он произносит:
   - Спустимся. - Мы устремляемся вниз.
   Я с удивлением вижу разбросанную на десятки километров золотую решетку, в провалах которой зияют водовороты Океана Жизни. По лентам решетки в сопровождении классической музыки движутся танцующие пары. Все сверкает и блестит в этом мире. Надушенные, одетые в невообразимо-роскошные платья, в еще более дорогих украшениях дамы застывшими улыбками одаривают своих кавалеров, изредка бросая цепкие взгляды на наряды, прически и внешность других дам. Мужчины - чопорные и развязные одновременно - что-то нашептывают в ушки, украшенные бриллиантами. Все это похоже на театр, где главными действующими лицами являются куклы, если бы ...
   Изредка одна из пар, как бы случайно, проваливается в проемы между золотыми лентами решетки, но и в этот момент - миг смерти выражение их лиц не меняется, будто они думают, что и это игра, но водоворот Океана Жизни уносит их, разлагая, растворяя без остатка и следов для того, чтобы позже использовать этот отработанный материал при создании других, более совершенных форм.
   - Печально! - произношу я.
   - Закономерно! - отзывается брюнет.
   - А как же сострадание и любовь? - не сдаюсь я.
   - Им невозможно объяснить это, да и не нужно ... пока, - его взгляд холоден и расчетлив, - здесь живут играя в представления о том, кто каким должен быть, но не знают даже себя. Это мир иллюзий. Брюнет рассуждает так, будто сидит за шахматным столиком, искренность здесь смешна и опасна.
   - Но ...
   - Я покажу вам мир искренности. Летим.
   Мы снова парим над океаном, пока я не оказываюсь в странном лесу, по которому туда-сюда ходят самые обычные люди. Внезапно я обнаруживаю, что брюнет оставил меня.
   В мире, куда он меня забросил, светло, и люди спешат по своим делам, мало обращая внимания друг на друга. На меня никто не смотрит. Я понимаю, что здесь никому ни до кого нет дела, искренность тяжела и сопряжена с ответственностью, и мало кому удается брать на себя чужой груз, а также делиться своим, ибо информация о себе - залог зависимости от кого-то. Мне становится зябко от царящего здесь многолюдного одиночества.
   Начинает смеркаться. С ужасом я обнаруживаю, что головы окружающих людей превращаются в волчьи, лисьи и кабаньи морды. Теперь они действительно искренни: грызутся, рычат, кусают друг друга. Но меня по-прежнему никто не видит, и я благодарю брюнета за эту милость.
   Сумерки сменяются ночью. Оборотни растворяются в воздухе, оставляя меня наедине с неподвижным лесом. Время здесь кто-то выкрал: час или вечность не имеют значения. Я сижу на небольшой поляне на каком-то пне и жду. Но ничего не происходит.
   По спине бегут мурашки от жуткой тишины, темноты и неизвестности. Ни ветерка, ни шевеления, ни звука. Смерть! Одиночество! Никого и ничего, не для кого и не к кому! Первая вечность проходит.
   Никаких перемен. Хоть бы звезды были видны. Я начинаю молиться, но молитвы валятся в пустоту, в никуда. Вторая вечность прошла.
   Сколько должно быть терпения, чтобы сидеть вот так, зная, что идти некуда, да и не для того оставил меня здесь брюнет, чтобы я могла куда-нибудь идти. Но я пытаюсь. Тщетно! Ноги не слушаются, меня сковало невидимыми цепями. Третья вечность прошла.
   Потекли мысли о брюнете. Показал миры масок и оборотней - все фальшь и обман. Нет в его царствах Любви-Мудрости, а Вселенная, в которой чего-либо не достает, несовершенна. Четвертая вечность прошла.
   Я умею любить. Нет, не умею - просто люблю. Уметь любить значит напрягать свои силы, любовь же течет как река без сомнений и усилий. Она и есть сила. Пятая вечность прошла.
   Может, для того предложил он брак, чтобы одарила я его миры Любовью-Мудростью? Но достанет ли у меня сил на это? Что за вопрос: сколько есть сил, отдам этим холодным планетам. Шестая вечность...
   "Забери меня отсюда! Быстрей!". Седьмая...
   На корабле все как прежде. Я смотрю вдаль. Закрепив румпель, брюнет в красном камзоле подходит ко мне:
   - Могу ли я услышать ответ на свое предложение? - учтиво осведомляется он.
   - Да. Я не вижу смысла в нашем браке, но если вашим мирам, а значит и вам самому не достает Любви-Мудрости, я готова вдохнуть Ее в них.
   - Как же вы это сделаете, если я Князь этих миров, а вы для них никто? - он слегка разочарован и удивлен.
   Я смотрю ему прямо в глаза:
   - Если я стану вашей женой, вы получите возможность управлять моей Любовью в своих целях, чтобы не отстать от развития Вселенной, окружающей ваши миры. И я, как вы понимаете, не могу позволить вам этого сделать, - мой голос спокоен, - но, если вам нужны подлинно-высокие чувства. не пропущенные через призму вашего Эго, то вам придется уступить мне регентство или вступить со мной в договор по управлению вашими мирами.
   Брюнет молчит, не выказывая своих чувств, затем произносит:
   - Я согласен на второе, - его лицо по-прежнему незыблемо, - и позвольте мне, мадмуазель, в честь нашего союза познакомить вас...
   На палубу с шумом и смехом выбегают четверо ребятишек. Я с изумлением вижу на их головах маленькие рожки.
   - ... с нашими детьми, - впервые на лице брюнета появляется подобие улыбки.
   "Какая глупая шутка!" - думаю я, поднимая на руки веснушчатого мальчишку.
   Шутка...?
   ГЛАВА 7.
   "Что-то давно не слышно Охо, - думал Пирс, спускаясь пешком с двенадцатого этажа дома, в котором он обитал. - За пять месяцев он наверняка собрал новый прибор, но не мог же он забыть о моем существовании... Ладно о моем, есть же еще и "Демиург-1". О нем-то он должен помнить. Признаться, ждать - самое поганое дело... Проклятье: когда же, наконец, сделают лифт?", - выругался он с досадой.
   В ту же секунду в лифтовой шахте что-то заурчало, заскрежетало, будто сопротивляясь постороннему вмешательству, и стало ясно, что лифт рванулся вверх.
   Джонатан, давно ожидавший какой-либо странности, с которой могла бы начаться необъявленная война с Охо, все-таки вздрогнул от неожиданности и приготовился к встрече с неведомым. Он ощутил, как биение сердца связывает его с движением лифта: что-то вытягивало, высасывало из него чувства и мысли, предлагая взамен реальности пропасть неизмеримой пустоты. Лифт еще не доехал до площадки, где его ожидал Джонатан, а он уже знал, что, а точнее, кто его там ждет. Вечность, вечность...
   Дверь лифта начала открываться в вечность, обнажая, сминая, унося прочь мысли и чувства. Пустота...
   В центре лифта стоял он, Пирс полупризрачный, как дым и настойчиво зовущий к себе: в омут, в пропасть, в небытие, небытие...
   Призрак ждал, а Пирс стоял окаменевший, парализованный высшей волей своего "Я". Интеллект и желания рвались в лифт, раздирая своего хозяина на части, и только приказ свыше, какая-то неколебимая точка говорила происходящему "нет!". Он не видел, не мог видеть как над ним, устремив огненный взгляд на его призрак, возвышается сотканный из марева Египетского воздуха образ Изиды. Пирсу казалось, что он теряет контроль над собой, размазываясь во времени и пространстве. Он ничего не ощущал вокруг, кроме слегка колеблющейся, притягивающей к себе пустой формы, и еще того, что Вверху, Вверху...
   "Кто ты?".
   "Кто я, кто я...", - отзывалось набатом в раздвоившемся сознании.
   "Кто мы?..."
   "Кто мы, кто мы?..."
   "Кто он?..."
   "Кто он, кто ..."
   Если бы Пирс сделал шаг, там, позади остался бы лишь призрак с его подлинным "Я", а интеллект, привычки, чувства - все перешло бы к этому заменителю... черт! заместителю. Эта словесная ошибка в оценке происходящего, протекающая где-то вдалеке, как река, уносящая свои воды за горизонт, вернули Джонатану четкость восприятия. Он сделал усилие над собой, и зафиксировал сознание в высшей точке напряжения.
   "Я!" - мощно и четко раздалось в голове, по спине Пирса прошла приятная волна мурашек.
   "Я - центр! Мой путь вращается вокруг меня. Я - центр мысли и сознания! Я - центр влияния и силы...", - Пирс произносил этот древний мантрам, ощущая как точка, где было зафиксировано его сознание наливается силой и энергией. Он улыбнулся этому свету, который нес с собой блаженство и успокоение.
   Призрак затрепетал, начал размазываться, двоиться, принимать какие-то убогие формы, но ему пришлось сделать шаг вперед, ибо теперь уже ничто не могло поколебать волю Пирса. И, сделав шаг, он сделал и второй. Отчаянно сопротивляясь, извиваясь, протестуя и кривляясь, он шел и шел до тех пор, пока не слился с человеком вне лифта.
   "Демиург-2" не ведал и не мог знать, что такое душа человеческая, а тем более высшая воля его "Я", и уж тем более не по силам ему была борьба с Той, Что Пришла На Помощь его противнику. Он был всего лишь машиной. Он проиграл.
   Пирс вошел в лифт и нажал кнопку первого этажа: лифт даже не шелохнулся. Выругавшись напоследок, мужчина вышел из него и продолжил путь, прерванный столь бесцеремонно.
   ГЛАВА 8.
   Охо без каких-либо усилий стал хозяином долины. Его новый прибор работал безотказно. Во избежание неприятностей, ученый "приручил" прибор только к себе, отдав ряд соответствующих приказов, и "Демиург-2" материализовывал теперь только мысли своего творца. Охо знал, что Пирс не полезет в драку первым, а потому не спешил с объявлением войны. Лишь покончив все дела с долиной, отработав до тонкостей все команды, адресованные прибору, ученый решился наконец на месть. Он понимал, что Пирс - не Дина, которой достаточно было свистнуть, чтобы она прибежала, а кроме того существовала вероятность, что его бывший друг давно уже уничтожил доставшийся ему прибор. Это было бы вполне в характере Пирса.
   Да и другого выхода у Охо не оставалось. Рано или поздно войну пришлось бы начать: не мог же он позволить одновременное существование двух приборов. Поэтому приказ о подчинение Пирса был все же отдан. Ученый понаблюдал за действием прибора, но ничего особенного не заметил, что убедило его в том, что операция по уничтожению Высшей Сущности Пирса прошла успешно, оставив от Джонатана только интеллект, а остальное - тело, чувства - вообще не заслуживало внимания.
   Охо очень гордился этой своей находкой - душевной смертью. Человек оставался: его тело, чувства, мысли были прежними, но он был бездуховен, а потому им можно было управлять с помощью исключительно материальных стимулов и угроз. Духовные факторы просто переставали интересовать такого человека. И эта разновидность убийства доставляла Охо истинное удовольствие.
   Пирс приехал на следующий же день, как ему и приказал ученый. Он был весел и приветлив, словно забыв о своем прошлом визите. Они с Диной болтали о давно минувших событиях, о кино, об искусстве, а Охо внимательно наблюдал, но ничего подозрительного не заметил. Если это и была игра, то первоклассная.
   Ближе к двенадцати часам, хозяин дома решил проверить своего друга, неожиданно сказав:
   - Джонатан, послушай. Когда ты был у меня в последний раз, то, очевидно случайно, прихватил с собой такую пирамидку из металла.
   Реакция Пирса была мгновенной:
   - Ха! Дружище! А я-то голову себе сломал: откуда, думаю, у меня эта железяка. Так она тебе нужна?
   - Очень! Очень, Джонатан.
   - Нет проблем. Как приеду, вышлю тебе ее. Ума не приложу: как она попала ко мне в чемодан.
   - Видимо, случайность, - улыбнулся Охо.
   - Конечно, случайность, - подыграл Пирс. - Я чужого никогда не возьму.
   - Так, ты пришлешь?
   - Конечно, конечно.
   - Вот и ладно.
   Ночью Пирс проснулся от какого-то шороха в комнате: Охо искал пирамиду. Не мог же он знать, что "Демиург-1" находится в гараже его виллы и к тому же включен в сеть.
   Обыск успокоил Охо окончательно. Теперь перед ним открывалась прямая дорога к мировому господству. Он не задавал себе вопроса: зачем это надо? Он мог господствовать, и этого было довольно. Все прочие вопросы он считал сентиментальностью и абсурдом сомнений.
   Пирса же мало интересовал тот порядок, который собирался диктовать миру Охо. Основой взаимоотношений между людьми он считал партнерство, но не диктат. Он понимал, что его недавняя победа - результат духовного развития, но на Земле нашлось бы немного людей, сознание которых подчинялось душе, а не земным чувствам и мыслям. Поэтому, мировой порядок Охо в любой форме не мог быть лучше существующего, ибо иерархия власти была ба создана еще более искусственно, чем прежде, лишая людей всякого выбора, понимания происходящего, а значит и ощущения свободы.
   Пирс решил ошеломить успокоившегося Охо превосходством своего сознания. Он отдал приказ "Демиургу-1" о восстановлении психики Дины и взаимоотношений в долине.
   ГЛАВА 9.
   Утром его снова разбудили громкие крики в гостиной дома.
   - Проклятье! - кричала Дина. - Ты - безмозглый идиот! Да, кто дал тебе право делать из людей марионеток? Я, счастливейшая из женщин, мать двоих детей бросаю все это только потому, что какойто маньяк захотел удовлетворить свое самолюбие. Да тебя нужно изолировать от общества! Ты - опасен! - Пирс уже стоял на лестнице и видел, как взъерошенная Дина, уперев руки в боки, стоит над поникшим Охо, глядя ему прямо в глаза. - Тебе надо лечиться! выдохнула она, но тут, заметив Пирса, снова вспыхнула: - А-а, Джонатан! Дружок молчаливый, разглагольствующий обо всем, что угодно, кроме правды. Дерьмо! Дерь-мо!