– Значит, нас не считают настоящими преступниками? – обрадовалась Даша.
– А я почем знаю, – пожал плечами дежурный и откровенно зевнул, – камера под завязку забита, вот вас первых сюда и сунули. Мне же не докладывают – кого и за что задержали. Я же не майор...
– Можно все-таки позвонить? – в который уже раз спросила Даша у дежурного.
– Нет, нельзя, – покачал он головой, – я не имею права выпускать вас отсюда без специального разрешения. А где разрешение?
Разрешения не было. И мы, и дежурный – знали об этом прекрасно. Даша ничего не ответила на глупый вопрос. Я – тоже.
– Нас ведь скоро отпустят, – сказала только я, – так чего уж... Нам просто позвонить и все недоразумения сами собой разрешаться.
Дежурный молчал, раскачиваясь на стуле.
– Они и так разрешаться, – включилась в разговор Даша, – только – после моего звонка – в десять раз быстрее. А пока ваши коллеги раскачаются... Что же нам теперь – всю ночь здесь сидеть. Еще заразу какую-нибудь подхватим...
– Вот вас, например, за что задержали? – поинтересовался вдруг дежурный.
– Да ни за что! – в один голос воскликнули мы с Дашей.
– Тогда чего вы беспокоитесь? – снова зевнул дежурный. – Ни за что – значит, скоро выпустят. Посидите, отдохните...
– Посидим, – неожиданно злобно проговорила Даша, – только как бы вам вместо нас не сесть... После того, как все выяснится.
Дежурный равнодушно рассмеялся.
– Сколько раз я уже эту песенку слышал, – высказался он, – мэром города угрожать будете? Или самим Путиным.
– Ну... Путиным, не Путиным, а... – Даша загадочно усмехнулась, – знаете, кто это такой?
Она указала на Васика.
– Алкаш какой-то, – поглядев, ответил милиционер.
– Алкаш-то он алкаш, – согласилась Даша, – но если б вы знали, кто его папа...
Не договорив, она замолчала, сохранив в конце фразы интригующую загадку. Дежурный, однако, никакого интереса к родителям Васика не выказал. Он меланхолично сплюнул и потянулся за сигаретами в карман форменной куртки.
– А папа его, – не выдержала Даша, – не последний человек в Москве. Он...
Тут Даша, усмехнувшись, назвала фамилию очень известного в городе бизнесмена-олигарха. Дежурный усмехнулся.
– Хватит дурить-то, – проговорил он, – дети таких родителей не сидят по обезьянникам. Они все в Испаниях и Америках сидят... в испанских и американских обезьянниках... А вот вас, гражданочка, если много будете разговаривать, я сведу вниз – в подвал. В женскую камеру. Там как раз партия проституток-кокаинисток парится. Хочешь?
Победоносная ухмылка разом слетела с бледного Дашиного лица и она снова надолго замолчала, уставясь в пол.
Я решила не отвлекать ее разговорами. Прислонилась спиной к холодной каменной стене и задумалась, закрыв глаза.
«А ведь всего этого могло и не быть, – размышляла я, – если бы я сразу ввела в транс того гаишника... инспектора Барбосова. Он бы вернулся к своим в патрульную машину и сообщил бы, что все в порядке... И менты по своим делам поехали бы... А я... С другой стороны – нехорошо ведь так с представителями власти обращаться. Я не могу использовать свой дар во зло. И отождествляться с экстрасенсами-преступниками, гипнотизирующими милиционеров, чтобы избежать задержания. Но... Если б я знала, что так все выйдет, то, наверное, все-таки попробовала бы. Мы же ведь ничего такого не сделали с Дашей. И машину не угоняли... Кто же знал, что Васик по пьянке потерял где-то свои права? И бумажника у него Даша не нашла. И телефона мобильного. Вот ведь растяпа, этот Васик. Теперь из-за него сиди здесь... в клоповнике, как последний бомж».
От размышлений меня отвлек какой-то неясный шум. Я поглядела на дежурного. Он тоже прислушался и внезапно вскочил со стула, торопливо притушив сигарету.
– Еще одного пациента притаранили, – пробурчал он, – но мою-то голову.
Он нахлобучил фуражку поглубже и шагнул в коридор, оставив дверь открытой. Я встала с нар и подошла к решетке. И прислушалась.
– Кого привезли-то? – услышала я голос нашего дежурного.
– Психа одного, – ответили ему, – отмороженный придурок. Вроде ширнутый чем-то. У подъезда напал на тетку с сумками. Чуть не убил ее железным прутом. Пытались выяснить – за что – он молчит. Все твердит про какой-то последний и решающий бой. Абсолютно невменямый.
– Так зачем его в обезьянник-то? – воскликнул дежурный. – Не хватало мне еще отморозка! У меня там трое... вроде приличные люди. Причем двое – женщины. А вы мне психа какого-то... Вниз его – в камеру.
– Да нельзя в камеру! – закричали сразу несколько голосов. – Там и так битком набито. Ни одного человека не втиснешь. Сегодня же рейд был по анашным точкам. Нарков – полная коробочка. А они все гнилые, как на подбор. Еще от недостатка воздуха подохнет кто – а нам отвечать! Скажут – специально уморили.
– А если ваш псих моих пациентов ухайдакает?! – не сдавался дежурный. – Тогда мне придется отвечать. Ты-то, Смирнов, как обычно выкрутишься, а я...
– Ладно, – перебил тот, кого называли Смирновым, – хватит базарить. Никого он не убьет. Он в наручниках. Тем более, давно уже успокоился – только бормочет что-то. А если хочешь, я постою рядом с тобой у обезьянника – подежурю. Если что – то успеем его скрутить – вместе-то...
– А вот и хочу! – заявил дежурный. – Тогда и на тебе тоже ответственность будет.
– Договорились, – ответил ему Смирнов.
– Ну и все, – усталым голосом резюмировал наш дежурный, – заносите, ребята.
Как только топот нескольких ног стал ближе, я отошла от решетки и села на свое место рядом с Дашей.
Даша так же безучастно, смотрела в пол. Васик ничего не выражающими глазами пялился в стену. Даже на расстоянии в два с половиной метра от него нестерпимо несло ужаснейшим перегаром.
Ну, хоть они ничего не слышали – не прислушивались. Вот еще – не было печали. Так теперь еще и психа в наш обезьянник приволокут...
Додумать мысль я не успела. К решетке вместе с нашим дежурным подошли два милиционера. Под руки они вели какого невысокого коренастого человека с короткой стрижкой в потрепанной одежде с бледным, разбитым в кровь лицом. Ноги задержанного подгибались, будто на плечах его лежала невыносимая тяжесть, а руки были скованы наручниками. Приглядевшись, я заметила, что наручники на запястьях застегнуты очень плотно – железо врезалось в кожу чуть ли не до крови.
Должно быть, это было очень больно, но задержанный явно не чувствовал этой боли. Он, кажется, вообще ничего не чувствовал. Бормотал только что-то неразборчивое себе под нос.
Лязгнула решетчатая дверь, и задержанного прямо в наручниках швырнули на бетонный пол камеры. Дверь тут же захлопнулась.
Один из милиционеров попрощался за руку со своими коллегами и ушел. А другой – чья широкая физиономия была украшена пышными пшеничными усами – видимо, тот самый Смирнов – закурил сигарету и, заложив руки за портупею, остался стоять напротив решетки.
Дежурный снова уселся на свой стул.
– О, господи, – проговорила Даша, очнувшись от своих размышлений, – он же избит весь! Он едва живой, а вы его в наручниках на камень швыряете. Звери.
– Добрая какая, – ухмыльнулся Смирнов, не выпуская сигаретку изо рта, – тебя бы на место той тетки, которую он арматуриной отоварил...
– Какой тетки? – спросила недоуменно Даша, но никакого ответа не получила.
Задержанный долгое время не пытался подняться. Наконец он пошевелился и сел, прислонившись спиной к опущенным нарам напротив решетки.
Милиционер вдруг вздрогнул, вглядевшись в его лицо.
– Слышь, – сказал он дежурному, – посмотри-ка на этого гаврика... Никого он тебе не напоминает?
Дежурный поднялся со своего стула, подошел к Смирнову и присел на корточки, посмотрел на отделенного от него решеткой мужчину.
– Кажись... – начал было он, но прервал сам себя, – да нет, не может быть.
– Как это не может! – как-то встревоженно воскликнул Смирнов и тоже приземлился на корточки рядом с дежурным. – Посмотри! Как две капли воды.
Даша посмотрела на безучастного ко всему, что происходит вокруг мужчину и тихо охнула. Я тоже не удержалась и глянула в лицо скованного. Да, черт возьми! Где-то я видела этого человека... Постойте, постойте... По телевизору я его видела... И не один раз – много раз! Спортивная передача, канаты, гонг, трусы до колена... Перчатки. Удар, удар! Нокдаун! Ну, точно, это он, всемирно известный...
– Это он! – взволнованно проговорил дежурный, поднимаясь на ноги. – Точно он... Только как он... Нет, не может быть. Двойник?
– Нет, не двойник, – Смирнов глядевший на скованного наручниками, как зачарованный, уверенно тряхнул головой, – тот же шрам у левой брови... А нос! Посмотри на его нос!
– Эй, мужик! – позвал дежурный задержанного. – Тебя как зовут?
Задержанный приподнял голову. В глазах его, мутных и полузакрытых, на секунду качнулось нечто осмысленное.
– То-оша... – протянул задержанный.
– Антон, значит, – ошарашенно выговорил дежурный, – подумать только – кто у нас в обезьяннике сидит. Сам Буденный! Антон Семенович! Десятикратный чемпион мира по боксу в полутяжелом весе.
– Мать твою, – сглотнув, негромко произнес Смирнов, – я же его поклонником был, когда он десятый раз американских негров мочил и чемпионом мира становился. А помнишь про него говорили, что он, мол, свою родословную ведет от того самого Буденного. Который это... в гражданскую войну воевал?
– Ага, – подтвердил дежурный, – просто глазам своим не верю. Такой спортсмен... Такой великий человек, а так нехорошо кончил... За что его, говоришь, забрали? Тетку прутом чуть не забил до смерти?
Смирнов, не сводя глаз с Буденного, молча кивнул.
– Мать твою, – снова сказал Смирнов, – мать твою...
Я внимательнее вгляделась в окровавленное лицо экс-чемпиона. Что-то странное было в его глазах. Что-то странное и что-то до боли знакомое.
Мужчина на полу вдруг поднял голову и посмотрел на меня. Прямо в глаза мне.
По его лицу прошла судорога. Губы его дернулись, будто он что-то хотел сказать, но в тот момент словно острая боль прошила насквозь его крепкое тело.
Буденный вскочил с пола, сделал несколько неровных шагов к решетку и снова рухнул – на этот раз ничком, сильно ударившись лбом об бетонный пол.
Даша вскрикнула.
Милиционеры стояли безмолвными манекенами. Смирнов только разводил руками и что-то растерянно мычал.
Я успела оправиться первой. Я спрыгнула с нар и подбежала к неподвижно лежащему на полу телу. С большим трудом перевернула бывшего спортсмена на спину. Лоб его был рассечал, но глаза смотрели прямо и вполне осмысленно.
– Он сказал... – выговорил Тоша, – он сказал... – и по лице его побежали волны судорог. Казалось, говорить ему так же сложно, как идти против ураганного ветра, – он мне сказал...
Пена выступила на его губах и он закашлялся.
Глаза его начали стекленеть, и я поняла, что этот человек сейчас умрет. Но прежде чем последняя судорога замерла гримасой смерти на его лице, ему удалось выговорить:
– Он сказал, что это в последний раз... Так и получилось – в последний раз...
– Кто сказал? – спросила я. – Кто?
– Дядя Моня...
Даша ахнула от удивления и страха.
Бывший чемпион дернулся и вытянулся на бетонном полу уже мертвым. Словно что-то ударило меня, и я заглянула в его глаза, пока они совсем не остекленели...
Когда мне наконец удалось отвести взгляд от мертвых зрачков и отшатнуться в сторону, сил у меня больше не осталось. Меня била крупная дрожь, пот выступил у меня на лбу и только одно желание целиком овладело моим сознанием – чтобы я никогда больше не видела того, что увидела секунду назад.
В глазах умирающего на полу милицейского участка человека я увидела тот самый страх, который мучил меня с тех пор, когда заглянула в сознание Нине Рыжовой.
Почему? Почему?
– Дядя Моня... – вспомнила я последние слова Антона Семеновича Буденного.
Глава 6
– А я почем знаю, – пожал плечами дежурный и откровенно зевнул, – камера под завязку забита, вот вас первых сюда и сунули. Мне же не докладывают – кого и за что задержали. Я же не майор...
– Можно все-таки позвонить? – в который уже раз спросила Даша у дежурного.
– Нет, нельзя, – покачал он головой, – я не имею права выпускать вас отсюда без специального разрешения. А где разрешение?
Разрешения не было. И мы, и дежурный – знали об этом прекрасно. Даша ничего не ответила на глупый вопрос. Я – тоже.
– Нас ведь скоро отпустят, – сказала только я, – так чего уж... Нам просто позвонить и все недоразумения сами собой разрешаться.
Дежурный молчал, раскачиваясь на стуле.
– Они и так разрешаться, – включилась в разговор Даша, – только – после моего звонка – в десять раз быстрее. А пока ваши коллеги раскачаются... Что же нам теперь – всю ночь здесь сидеть. Еще заразу какую-нибудь подхватим...
– Вот вас, например, за что задержали? – поинтересовался вдруг дежурный.
– Да ни за что! – в один голос воскликнули мы с Дашей.
– Тогда чего вы беспокоитесь? – снова зевнул дежурный. – Ни за что – значит, скоро выпустят. Посидите, отдохните...
– Посидим, – неожиданно злобно проговорила Даша, – только как бы вам вместо нас не сесть... После того, как все выяснится.
Дежурный равнодушно рассмеялся.
– Сколько раз я уже эту песенку слышал, – высказался он, – мэром города угрожать будете? Или самим Путиным.
– Ну... Путиным, не Путиным, а... – Даша загадочно усмехнулась, – знаете, кто это такой?
Она указала на Васика.
– Алкаш какой-то, – поглядев, ответил милиционер.
– Алкаш-то он алкаш, – согласилась Даша, – но если б вы знали, кто его папа...
Не договорив, она замолчала, сохранив в конце фразы интригующую загадку. Дежурный, однако, никакого интереса к родителям Васика не выказал. Он меланхолично сплюнул и потянулся за сигаретами в карман форменной куртки.
– А папа его, – не выдержала Даша, – не последний человек в Москве. Он...
Тут Даша, усмехнувшись, назвала фамилию очень известного в городе бизнесмена-олигарха. Дежурный усмехнулся.
– Хватит дурить-то, – проговорил он, – дети таких родителей не сидят по обезьянникам. Они все в Испаниях и Америках сидят... в испанских и американских обезьянниках... А вот вас, гражданочка, если много будете разговаривать, я сведу вниз – в подвал. В женскую камеру. Там как раз партия проституток-кокаинисток парится. Хочешь?
Победоносная ухмылка разом слетела с бледного Дашиного лица и она снова надолго замолчала, уставясь в пол.
Я решила не отвлекать ее разговорами. Прислонилась спиной к холодной каменной стене и задумалась, закрыв глаза.
«А ведь всего этого могло и не быть, – размышляла я, – если бы я сразу ввела в транс того гаишника... инспектора Барбосова. Он бы вернулся к своим в патрульную машину и сообщил бы, что все в порядке... И менты по своим делам поехали бы... А я... С другой стороны – нехорошо ведь так с представителями власти обращаться. Я не могу использовать свой дар во зло. И отождествляться с экстрасенсами-преступниками, гипнотизирующими милиционеров, чтобы избежать задержания. Но... Если б я знала, что так все выйдет, то, наверное, все-таки попробовала бы. Мы же ведь ничего такого не сделали с Дашей. И машину не угоняли... Кто же знал, что Васик по пьянке потерял где-то свои права? И бумажника у него Даша не нашла. И телефона мобильного. Вот ведь растяпа, этот Васик. Теперь из-за него сиди здесь... в клоповнике, как последний бомж».
От размышлений меня отвлек какой-то неясный шум. Я поглядела на дежурного. Он тоже прислушался и внезапно вскочил со стула, торопливо притушив сигарету.
– Еще одного пациента притаранили, – пробурчал он, – но мою-то голову.
Он нахлобучил фуражку поглубже и шагнул в коридор, оставив дверь открытой. Я встала с нар и подошла к решетке. И прислушалась.
– Кого привезли-то? – услышала я голос нашего дежурного.
– Психа одного, – ответили ему, – отмороженный придурок. Вроде ширнутый чем-то. У подъезда напал на тетку с сумками. Чуть не убил ее железным прутом. Пытались выяснить – за что – он молчит. Все твердит про какой-то последний и решающий бой. Абсолютно невменямый.
– Так зачем его в обезьянник-то? – воскликнул дежурный. – Не хватало мне еще отморозка! У меня там трое... вроде приличные люди. Причем двое – женщины. А вы мне психа какого-то... Вниз его – в камеру.
– Да нельзя в камеру! – закричали сразу несколько голосов. – Там и так битком набито. Ни одного человека не втиснешь. Сегодня же рейд был по анашным точкам. Нарков – полная коробочка. А они все гнилые, как на подбор. Еще от недостатка воздуха подохнет кто – а нам отвечать! Скажут – специально уморили.
– А если ваш псих моих пациентов ухайдакает?! – не сдавался дежурный. – Тогда мне придется отвечать. Ты-то, Смирнов, как обычно выкрутишься, а я...
– Ладно, – перебил тот, кого называли Смирновым, – хватит базарить. Никого он не убьет. Он в наручниках. Тем более, давно уже успокоился – только бормочет что-то. А если хочешь, я постою рядом с тобой у обезьянника – подежурю. Если что – то успеем его скрутить – вместе-то...
– А вот и хочу! – заявил дежурный. – Тогда и на тебе тоже ответственность будет.
– Договорились, – ответил ему Смирнов.
– Ну и все, – усталым голосом резюмировал наш дежурный, – заносите, ребята.
Как только топот нескольких ног стал ближе, я отошла от решетки и села на свое место рядом с Дашей.
Даша так же безучастно, смотрела в пол. Васик ничего не выражающими глазами пялился в стену. Даже на расстоянии в два с половиной метра от него нестерпимо несло ужаснейшим перегаром.
Ну, хоть они ничего не слышали – не прислушивались. Вот еще – не было печали. Так теперь еще и психа в наш обезьянник приволокут...
Додумать мысль я не успела. К решетке вместе с нашим дежурным подошли два милиционера. Под руки они вели какого невысокого коренастого человека с короткой стрижкой в потрепанной одежде с бледным, разбитым в кровь лицом. Ноги задержанного подгибались, будто на плечах его лежала невыносимая тяжесть, а руки были скованы наручниками. Приглядевшись, я заметила, что наручники на запястьях застегнуты очень плотно – железо врезалось в кожу чуть ли не до крови.
Должно быть, это было очень больно, но задержанный явно не чувствовал этой боли. Он, кажется, вообще ничего не чувствовал. Бормотал только что-то неразборчивое себе под нос.
Лязгнула решетчатая дверь, и задержанного прямо в наручниках швырнули на бетонный пол камеры. Дверь тут же захлопнулась.
Один из милиционеров попрощался за руку со своими коллегами и ушел. А другой – чья широкая физиономия была украшена пышными пшеничными усами – видимо, тот самый Смирнов – закурил сигарету и, заложив руки за портупею, остался стоять напротив решетки.
Дежурный снова уселся на свой стул.
– О, господи, – проговорила Даша, очнувшись от своих размышлений, – он же избит весь! Он едва живой, а вы его в наручниках на камень швыряете. Звери.
– Добрая какая, – ухмыльнулся Смирнов, не выпуская сигаретку изо рта, – тебя бы на место той тетки, которую он арматуриной отоварил...
– Какой тетки? – спросила недоуменно Даша, но никакого ответа не получила.
Задержанный долгое время не пытался подняться. Наконец он пошевелился и сел, прислонившись спиной к опущенным нарам напротив решетки.
Милиционер вдруг вздрогнул, вглядевшись в его лицо.
– Слышь, – сказал он дежурному, – посмотри-ка на этого гаврика... Никого он тебе не напоминает?
Дежурный поднялся со своего стула, подошел к Смирнову и присел на корточки, посмотрел на отделенного от него решеткой мужчину.
– Кажись... – начал было он, но прервал сам себя, – да нет, не может быть.
– Как это не может! – как-то встревоженно воскликнул Смирнов и тоже приземлился на корточки рядом с дежурным. – Посмотри! Как две капли воды.
Даша посмотрела на безучастного ко всему, что происходит вокруг мужчину и тихо охнула. Я тоже не удержалась и глянула в лицо скованного. Да, черт возьми! Где-то я видела этого человека... Постойте, постойте... По телевизору я его видела... И не один раз – много раз! Спортивная передача, канаты, гонг, трусы до колена... Перчатки. Удар, удар! Нокдаун! Ну, точно, это он, всемирно известный...
– Это он! – взволнованно проговорил дежурный, поднимаясь на ноги. – Точно он... Только как он... Нет, не может быть. Двойник?
– Нет, не двойник, – Смирнов глядевший на скованного наручниками, как зачарованный, уверенно тряхнул головой, – тот же шрам у левой брови... А нос! Посмотри на его нос!
– Эй, мужик! – позвал дежурный задержанного. – Тебя как зовут?
Задержанный приподнял голову. В глазах его, мутных и полузакрытых, на секунду качнулось нечто осмысленное.
– То-оша... – протянул задержанный.
– Антон, значит, – ошарашенно выговорил дежурный, – подумать только – кто у нас в обезьяннике сидит. Сам Буденный! Антон Семенович! Десятикратный чемпион мира по боксу в полутяжелом весе.
– Мать твою, – сглотнув, негромко произнес Смирнов, – я же его поклонником был, когда он десятый раз американских негров мочил и чемпионом мира становился. А помнишь про него говорили, что он, мол, свою родословную ведет от того самого Буденного. Который это... в гражданскую войну воевал?
– Ага, – подтвердил дежурный, – просто глазам своим не верю. Такой спортсмен... Такой великий человек, а так нехорошо кончил... За что его, говоришь, забрали? Тетку прутом чуть не забил до смерти?
Смирнов, не сводя глаз с Буденного, молча кивнул.
– Мать твою, – снова сказал Смирнов, – мать твою...
Я внимательнее вгляделась в окровавленное лицо экс-чемпиона. Что-то странное было в его глазах. Что-то странное и что-то до боли знакомое.
Мужчина на полу вдруг поднял голову и посмотрел на меня. Прямо в глаза мне.
По его лицу прошла судорога. Губы его дернулись, будто он что-то хотел сказать, но в тот момент словно острая боль прошила насквозь его крепкое тело.
Буденный вскочил с пола, сделал несколько неровных шагов к решетку и снова рухнул – на этот раз ничком, сильно ударившись лбом об бетонный пол.
Даша вскрикнула.
Милиционеры стояли безмолвными манекенами. Смирнов только разводил руками и что-то растерянно мычал.
Я успела оправиться первой. Я спрыгнула с нар и подбежала к неподвижно лежащему на полу телу. С большим трудом перевернула бывшего спортсмена на спину. Лоб его был рассечал, но глаза смотрели прямо и вполне осмысленно.
– Он сказал... – выговорил Тоша, – он сказал... – и по лице его побежали волны судорог. Казалось, говорить ему так же сложно, как идти против ураганного ветра, – он мне сказал...
Пена выступила на его губах и он закашлялся.
Глаза его начали стекленеть, и я поняла, что этот человек сейчас умрет. Но прежде чем последняя судорога замерла гримасой смерти на его лице, ему удалось выговорить:
– Он сказал, что это в последний раз... Так и получилось – в последний раз...
– Кто сказал? – спросила я. – Кто?
– Дядя Моня...
Даша ахнула от удивления и страха.
Бывший чемпион дернулся и вытянулся на бетонном полу уже мертвым. Словно что-то ударило меня, и я заглянула в его глаза, пока они совсем не остекленели...
Когда мне наконец удалось отвести взгляд от мертвых зрачков и отшатнуться в сторону, сил у меня больше не осталось. Меня била крупная дрожь, пот выступил у меня на лбу и только одно желание целиком овладело моим сознанием – чтобы я никогда больше не видела того, что увидела секунду назад.
В глазах умирающего на полу милицейского участка человека я увидела тот самый страх, который мучил меня с тех пор, когда заглянула в сознание Нине Рыжовой.
Почему? Почему?
– Дядя Моня... – вспомнила я последние слова Антона Семеновича Буденного.
Глава 6
Отпустили нас примерно через час. Спустя минуту после того, как разбился о бетонный пол несчастный экс-чемпион Тоша, милиционеры очнулись от странного оцепенения и побежали за врачом – вдвоем.
Правда, потом наш дежурный все-таки вернулся – очевидно, решил на половине дороге, что вдвоем бежать за врачом незачем, и что покидать свой пост ему, как дежурному, не полагается.
– Вы это... – сказал он тогда нам с Дашей, блуждая глазами и беспрерывно оглядываясь на совершенно пустой коридор, – вы же это... все сами видели? Видели ведь?
– Да, – проговорила Даша, поджимая ноги и все так же глядя в пол, на котором остывало мертвое тело.
– Вы же видели, что мы его не били совсем, – запинаясь, продолжал вконец растерявшийся дежурный, – так что – будете свидетелями. Он сам упал и разбился. А... Он ведь, наверное, был пьяный или обколотый... Просто так ведь на людей с арматурой не бросаются...
– Ну да, – сказала я, сама не зная зачем, должно быть, чтобы посильнее досадить вредному милиционеру, принявшему теперь такой жалкий вид, – когда руки до черной крови наручниками стянуты, тут не до красивой походки. Вот он и запнулся. А шумиху могут раздуть вполне – покойный ведь все-таки известным человеком был...
Сама не знаю, почему я это сказала... Внутри у меня была сосущая пустота, и, наверное, чтобы эту пустоту чем-то заполнить, я и выпалила эти злые слова.
– А и правда, – засуетился вдруг дежурный, – ты это... вы это... не говорите, что он был в наручниках... То есть – он был, а мы потом сняли...
Он загремел ключами, открывая решетчатую дверь, потом вошел в наш обезьянник и долго – осторожно ступая ногами – приближался к мертвецу.
Потом, видимо, решившись, дежурный стал действовать быстро и верно. Он наклонился над трупом, перевернул его на живот и скоро освободил скованные наручниками руки.
Труп едва заметно пошевелился – дежурный проворно отскочил в сторону – и мертвые руки скользнули со спины на пол, тяжело ударившись все еще стиснутыми кулаками, обвитыми венозными бечевками, о холодный бетон.
Даша вздрогнула.
Дежурный тут же спрятал наручники.
Потом прибежал милиционер Смирнов с двумя врачами, которые протиснули через узкую решетчатую дверь носилки. Они погрузили тяжело и неподвижное тело на носилки и унесли – дежурный суетился вокруг и бестолково пытался помочь.
Нас с Дашей и с Васиком продержали еще немного. Потом вызвали к следователю, вежливо попросили подписать копию протокола, потом мы подписывали какие-то бумаги относительно смерти задержанного – уже в качестве свидетелей, потом милиционер Смирнов, ставший вдруг тихим и подавленным, после того как с ним наедине поговорил следователь, отвез нас на патрульной машине домой к Даше.
Там мы и встречали рассвет.
Мы сидели на кухне в Дашиной квартире и пили обжигающе-горячий ароматный кофе. За окнами постепенно синело.
Даша все больше молчала, да и я не была особенно разговорчивой. Я все не понимала, что могло связывать девушку Нину, умершего десятикратного чемпиона по боксу Антона Семеновича Буденного и этого загадочного типа – дядю Моню.
Не понимала и мучилась от этого.
– Помню, что катался весь день пьяный по городу, – гудел, уставясь в стол, Васик, – помню, что с утра очень плохо мне было, что пил сначала в кабаке на Тверской, а потом... с мужиками какими-то в сквере, а потом... с какими-то бабками. А потом один в машине. Больше ничего не помню... Как в тумане все.
Даша молчала. Я тоже.
– Так что же все-таки случилось? – спросил Васик и поднял голову. – Почему нас на ментовской тачане сюда подвезли? И где, кстати говоря, моя тачка?
– В ментовке, – ответила Даша, меланхолично размешивая кофе в своей чашечке, – завтра заберешь.
– Конфисковали? – ахнул Васик. – А за что так они меня, мусора поганые?
Я только усмехнулась.
– Ах да, – спохватился Васик, – я же пьяный был... Вот они и...
Я отхлебнула кофе и посмотрела за окно. Мысли начали проясняться у меня в голове – небо все светлело и светлело, приобретая теплые оттенки взамен на холодную синеву.
– Значит так, – проговорила я, обращаясь главным образом к Даше, – что мы имеем?
Даша зябко передернула плечами и посмотрела мне в глаза. Я вдруг заметила, что мыслями моя подруга далеко-далеко отсюда. Все в той же комнате без окон с одной решетчатой стеной.
– Страшно, – словно забывшись, проговорила Даша, – очень страшно мне...
– А мне как страшно! – подхватил Васик. – Это ж надо – ничего не помнить! Может быть, я три убийства совершил... Нет, пить надо бросать, однозначно. Так и до белой горячки допиться нетрудно. Кстати, кто-нибудь знает, откуда у меня фингал под глазом?
Ответа он не получил и, посмотрев на нас, вздохнул и печально констатировал:
– Не иначе, как мусора постарались. – потом подтвердил свои же слова. – Они, они, суки мусарские, кто же еще так может отделать человека...
– Итак, – снова проговорила я и посмотрела Даше прямо в глаза, – имеем мы следующее. Нина ходит зачем-то к какому-то странному дяде Моне...
– К какому дяде Моне она ходит?! – завопил Васик, подпрыгивая на стуле. – Это кто вам сказал?
– Ты же и сказал, – ответила ему Даша.
– А зачем она туда ходит? – немедленно задал следующий вопрос Васик.
– Это мы и пытаемся выяснить, – сказала я, – теперь следующее...
– Ну нет! – энергично взмахнув руками, закричал Васик. – Вы мне объясните, зачем она ходит к этому дяде Моне, и кто такой дядя Моня? Это что – ее любовник, что ли? А-а... это она от него возвращалась тогда утром?
– Васик! – строго произнесла Даша. – Ты можешь помолчать пять минут. Тут и без тебя пухнет голова, а ты еще... Сейчас мы немного поговорим с Ольгой... Более или менее все расставим на свои места, а потом расскажем и тебе. Потерпи. Тем более, что и рассказывать нечего...
Васик тут же притих.
– Что еще нам стало известно, – продолжала я, – это то, что дядя Моня – человек непростой.
– Загадочный человек, – высказалась Даша.
– И мне кажется, что он каким-то образом причастен к гибели этого Буденного, – добавила я.
– Несомненно, – кивнула Даша, – странной гибели. Если не сказать больше.
Она снова передернула плечами.
– И что же получается? – проговорила я. – Получается, что нам позарез нужно познакомиться с этим самым загадочным дядей Моней.
Я сказала это и явственно ощутила ледяной ком у себя в желудке. Мне вовсе не хотелось знакомиться с загадочным дядей Моней – это я знала точно. Я чувствовала в себе могучую силу, но от одного имени дяди Мони мне становилось не по себе, хотя я никогда дядю Моню не видела.
– Да, – тихо сказала Даша, – нужно. Только как нам его найти?
– Через тех самых бабушек, – напомнила я, – с которыми пил Васик.
– Ага, ага, – не удержался Васик, – они классно бухали. Это-то я больше всего и запомнил. Одна такая – р-раз – раскрутила бутылку и все содержимое себе в желудок. Даже я так не смогу... Наверное. Надо попробовать.
– Перестань, – поморщилась Даша, – не мешай.
Васик снова заткнулся.
– Или через приятелей твоих родителей, – сказала я, – через ментов. Не может быть, чтобы такой выдающийся человек, как этот дядя Моня, нигде никогда не отметился.
– С другой стороны, – проговорила Даша, – кроме этого дурацкого имени... «дядя Моня» мы ничего об этом человеке не знаем. И если ментов о-о-чень хорошо попросить, они по меньшей мере неделю будут проверять по картотеке, да свои варианты выдавать... В общем, тягомотное это для них занятие...
– Понятно, что тягомотное, – сказала я, – но нам и такого хода нельзя упускать. Даша, ты позвони завтра утром... то есть – сегодня... объясни отцу ситуацию. Ну, не всю конечно, ситуацию... Ну, ты понимаешь, конечно. Сделаешь, Даша?
Она кивнула.
– А я займусь старушками, – закончила я.
– Моими старушками? – снова не выдержал Васик. – А что они сделали?
Мы переглянулись с Дашей.
– Ладно, – сказала моя подруга, – я думаю, пора нам все Васику рассказать.
– Тем более, что его это касается в первую очередь, – добавила я.
– Точно, – проворчал Васик. – Я между прочим, пока вы тут кофе варили, цветы Нине послал.
Мы с Дашей переглянулись.
– Что ты послал? – переспросила Даша.
– Цветы, – сказал Васик, томно вздохнул и глаза его затуманились. – А что?
– Ничего, – сказала я, – как это ты умудрился?
– По телефону, – ответил Васик, – вы прямо как первобытные... Как еще цветы посылают? Заказал, назвал адрес, а бабки они с моей кредитной карточки снимут. Теперь у нас это просто – совсем как в Европе сервис... Ненавязчивый.
– Нормально, – проговорила Даша, посмотрев на меня. – Он ей цветы посылает...
– Да что вы все! – воскликнул Васик раздраженно. – Я своей любимой девушке цветы послать не могу, что ли? И вообще... Что там у вас за тайны.
– Сейчас, – сказала Даша, – узнаешь.
Васик выпрямился на стуле – приготовился слушать.
– Ну что там у вас? – произнес он нетерпеливо. – Рассказывайте, наконец.
Посыльный принес букет. На этот раз букет был без открытки, но Нина прекрасно знала, от кого эти цветы.
– Конечно, от Васика, – тихо проговорила она, погладив нежные бутоны, – от кого же еще... Поклонников у меня теперь, кроме него нет... Старых знакомых я всех растеряла. Так что ошибки здесь быть не может.
Она отвела взгляд от букета на столе и посмотрела за окно. Солнце взошло уже высоко и желтый свет пробивался через узкие щели плотных штор.
Глаза Нины смыкались, она отошла от окна и опустилась на кровать. Эта ночь для нее выдалась очень тяжелой, но и денег сегодня заработанных было достаточно, чтобы...
– Как спать хочется, – прошептала она, – как хочется спать. Только бы полчаса мне отдохнуть и я была бы свеженькой, словно эти цветы...
Нина снова глянула на белеющий на столе букет. Сравнение ее самой с цветами, пришедшее неожиданно на ум, вдруг показалось ей таким нелепым, что она не удержалась от нервного смешка.
– Розы, – повторила она и прихлопнула ладонью рвавшееся изнутри истерическое хихиканье.
В соседней комнате скрипнула кровать.
«Опять, – стукнуло в голове у Нины, – снова начинается... Нет, никаких полчаса отдыха. Нужно идти к дяде Моне. Немедленно»...
– Нина!! – раздался из-за стены голос, полный мучительной тоски и смертельного страха. – Нина, пожалуйста...
Нина молчала, закрыв глаза. У нее было еще несколько минут отдыха до того, как Борис доберется до ее комнаты, откроет дверь и возникнет на пороге.
Снова в соседней комнате скрипнула кровать и срывающийся на хрип голос позвал:
– Нина!
Нина ждала, не открывая глаз. Однако, дверь комнаты, отделенной от нее стеной, не скрипнула, и шаркающие шаги не долетели до ее слуха.
– Нина! – снова раздалось. – Ни-ина... Я знаю, ты там... Я слышал, как ты пришла... Нина мне нужно... Нина, поскорее, я прошу тебя...
Надсадный кашель прервал почти неразборчивую речь.
Нина открыла глаза.
«Он уже не может подняться с кровати, – догадалась она, – уже не может подняться и дойти ко мне в комнату. Боже мой, сколько ему осталось? Еще неделя. Или два-три дня? Или того меньше?»
Мысль о том, что она скоро может потерять человека, которого любила и, кажется, любит еще до сих пор, была невыносима. Нина поняла вдруг, что она могла бы выносить весь ужас, длящийся уже почти год, снова и снова, лишь бы только Борис был жив.
– Ни-и-ина...
Она поднялась на ноги и взгляд ее вдруг снова зацепился за ослепительно белый букет на столе.
«Бориса скоро не будет, – ударила ей в голову мысль, – но дядя Моня меня не отпустит от себя. Пусть ему не удалось сделать со мной то, что он сделал с Борисом, но всегда будет сохраняться опасность, что он сможет сделать то же самое с тем человеком, который будет со мной... Этот Васик... Он очень милый парень и влюблен в меня так, что вряд ли оставит меня в покое... Рассказать ему все? Нет, тогда он примет меня за сумасшедшую или... Или – что еще хуже – дядя Моня узнает о том, что я кому-то о нем рассказываю – а он наверняка об этом узнает – и... Лучше не думать о том, что будет тогда, когда дядя Моня узнает... А этого парня – Васика – нужно отвадить от себя раз и навсегда»...
Последняя мысль качнулась между висков Нины и она не удержалась и разрыдалась. Так долго ее жизнь состояла из ужаса и покорного одиночества, что чистые белые цветы на ее столе, казались теперь неземными и нереальными. А то существо, что находилось сейчас в соседней с ней комнате, уже мало походило на человека и лишь в отдельные моменты, когда лицо Бориса озаряло осмысленность, Нина вспоминала о том, что она все еще любит этого человека.
«Другой любви у меня уже не будет, – подумала она, – ни Васик, никто другой не смогут заменить мне того человека, которым когда-то был Борис. И это правда. Только вот правда еще и в том, что непрерывно следящий за мной дядя Моня – я чувствую каждую минуту на своей спине тяжелое тавро его взгляда – дядя Моня никогда не оставит меня в покое и погубит любого, кто будет рядом со мной... Так как же мне убедить Васика отстать от меня?»...
Правда, потом наш дежурный все-таки вернулся – очевидно, решил на половине дороге, что вдвоем бежать за врачом незачем, и что покидать свой пост ему, как дежурному, не полагается.
– Вы это... – сказал он тогда нам с Дашей, блуждая глазами и беспрерывно оглядываясь на совершенно пустой коридор, – вы же это... все сами видели? Видели ведь?
– Да, – проговорила Даша, поджимая ноги и все так же глядя в пол, на котором остывало мертвое тело.
– Вы же видели, что мы его не били совсем, – запинаясь, продолжал вконец растерявшийся дежурный, – так что – будете свидетелями. Он сам упал и разбился. А... Он ведь, наверное, был пьяный или обколотый... Просто так ведь на людей с арматурой не бросаются...
– Ну да, – сказала я, сама не зная зачем, должно быть, чтобы посильнее досадить вредному милиционеру, принявшему теперь такой жалкий вид, – когда руки до черной крови наручниками стянуты, тут не до красивой походки. Вот он и запнулся. А шумиху могут раздуть вполне – покойный ведь все-таки известным человеком был...
Сама не знаю, почему я это сказала... Внутри у меня была сосущая пустота, и, наверное, чтобы эту пустоту чем-то заполнить, я и выпалила эти злые слова.
– А и правда, – засуетился вдруг дежурный, – ты это... вы это... не говорите, что он был в наручниках... То есть – он был, а мы потом сняли...
Он загремел ключами, открывая решетчатую дверь, потом вошел в наш обезьянник и долго – осторожно ступая ногами – приближался к мертвецу.
Потом, видимо, решившись, дежурный стал действовать быстро и верно. Он наклонился над трупом, перевернул его на живот и скоро освободил скованные наручниками руки.
Труп едва заметно пошевелился – дежурный проворно отскочил в сторону – и мертвые руки скользнули со спины на пол, тяжело ударившись все еще стиснутыми кулаками, обвитыми венозными бечевками, о холодный бетон.
Даша вздрогнула.
Дежурный тут же спрятал наручники.
Потом прибежал милиционер Смирнов с двумя врачами, которые протиснули через узкую решетчатую дверь носилки. Они погрузили тяжело и неподвижное тело на носилки и унесли – дежурный суетился вокруг и бестолково пытался помочь.
Нас с Дашей и с Васиком продержали еще немного. Потом вызвали к следователю, вежливо попросили подписать копию протокола, потом мы подписывали какие-то бумаги относительно смерти задержанного – уже в качестве свидетелей, потом милиционер Смирнов, ставший вдруг тихим и подавленным, после того как с ним наедине поговорил следователь, отвез нас на патрульной машине домой к Даше.
Там мы и встречали рассвет.
* * *
– Д-да-а... – проскрипел Васик, обняв гудящую голову обеими руками. – Вот так дела-а... Ни хрена не помню. Надо же так нажраться было...Мы сидели на кухне в Дашиной квартире и пили обжигающе-горячий ароматный кофе. За окнами постепенно синело.
Даша все больше молчала, да и я не была особенно разговорчивой. Я все не понимала, что могло связывать девушку Нину, умершего десятикратного чемпиона по боксу Антона Семеновича Буденного и этого загадочного типа – дядю Моню.
Не понимала и мучилась от этого.
– Помню, что катался весь день пьяный по городу, – гудел, уставясь в стол, Васик, – помню, что с утра очень плохо мне было, что пил сначала в кабаке на Тверской, а потом... с мужиками какими-то в сквере, а потом... с какими-то бабками. А потом один в машине. Больше ничего не помню... Как в тумане все.
Даша молчала. Я тоже.
– Так что же все-таки случилось? – спросил Васик и поднял голову. – Почему нас на ментовской тачане сюда подвезли? И где, кстати говоря, моя тачка?
– В ментовке, – ответила Даша, меланхолично размешивая кофе в своей чашечке, – завтра заберешь.
– Конфисковали? – ахнул Васик. – А за что так они меня, мусора поганые?
Я только усмехнулась.
– Ах да, – спохватился Васик, – я же пьяный был... Вот они и...
Я отхлебнула кофе и посмотрела за окно. Мысли начали проясняться у меня в голове – небо все светлело и светлело, приобретая теплые оттенки взамен на холодную синеву.
– Значит так, – проговорила я, обращаясь главным образом к Даше, – что мы имеем?
Даша зябко передернула плечами и посмотрела мне в глаза. Я вдруг заметила, что мыслями моя подруга далеко-далеко отсюда. Все в той же комнате без окон с одной решетчатой стеной.
– Страшно, – словно забывшись, проговорила Даша, – очень страшно мне...
– А мне как страшно! – подхватил Васик. – Это ж надо – ничего не помнить! Может быть, я три убийства совершил... Нет, пить надо бросать, однозначно. Так и до белой горячки допиться нетрудно. Кстати, кто-нибудь знает, откуда у меня фингал под глазом?
Ответа он не получил и, посмотрев на нас, вздохнул и печально констатировал:
– Не иначе, как мусора постарались. – потом подтвердил свои же слова. – Они, они, суки мусарские, кто же еще так может отделать человека...
– Итак, – снова проговорила я и посмотрела Даше прямо в глаза, – имеем мы следующее. Нина ходит зачем-то к какому-то странному дяде Моне...
– К какому дяде Моне она ходит?! – завопил Васик, подпрыгивая на стуле. – Это кто вам сказал?
– Ты же и сказал, – ответила ему Даша.
– А зачем она туда ходит? – немедленно задал следующий вопрос Васик.
– Это мы и пытаемся выяснить, – сказала я, – теперь следующее...
– Ну нет! – энергично взмахнув руками, закричал Васик. – Вы мне объясните, зачем она ходит к этому дяде Моне, и кто такой дядя Моня? Это что – ее любовник, что ли? А-а... это она от него возвращалась тогда утром?
– Васик! – строго произнесла Даша. – Ты можешь помолчать пять минут. Тут и без тебя пухнет голова, а ты еще... Сейчас мы немного поговорим с Ольгой... Более или менее все расставим на свои места, а потом расскажем и тебе. Потерпи. Тем более, что и рассказывать нечего...
Васик тут же притих.
– Что еще нам стало известно, – продолжала я, – это то, что дядя Моня – человек непростой.
– Загадочный человек, – высказалась Даша.
– И мне кажется, что он каким-то образом причастен к гибели этого Буденного, – добавила я.
– Несомненно, – кивнула Даша, – странной гибели. Если не сказать больше.
Она снова передернула плечами.
– И что же получается? – проговорила я. – Получается, что нам позарез нужно познакомиться с этим самым загадочным дядей Моней.
Я сказала это и явственно ощутила ледяной ком у себя в желудке. Мне вовсе не хотелось знакомиться с загадочным дядей Моней – это я знала точно. Я чувствовала в себе могучую силу, но от одного имени дяди Мони мне становилось не по себе, хотя я никогда дядю Моню не видела.
– Да, – тихо сказала Даша, – нужно. Только как нам его найти?
– Через тех самых бабушек, – напомнила я, – с которыми пил Васик.
– Ага, ага, – не удержался Васик, – они классно бухали. Это-то я больше всего и запомнил. Одна такая – р-раз – раскрутила бутылку и все содержимое себе в желудок. Даже я так не смогу... Наверное. Надо попробовать.
– Перестань, – поморщилась Даша, – не мешай.
Васик снова заткнулся.
– Или через приятелей твоих родителей, – сказала я, – через ментов. Не может быть, чтобы такой выдающийся человек, как этот дядя Моня, нигде никогда не отметился.
– С другой стороны, – проговорила Даша, – кроме этого дурацкого имени... «дядя Моня» мы ничего об этом человеке не знаем. И если ментов о-о-чень хорошо попросить, они по меньшей мере неделю будут проверять по картотеке, да свои варианты выдавать... В общем, тягомотное это для них занятие...
– Понятно, что тягомотное, – сказала я, – но нам и такого хода нельзя упускать. Даша, ты позвони завтра утром... то есть – сегодня... объясни отцу ситуацию. Ну, не всю конечно, ситуацию... Ну, ты понимаешь, конечно. Сделаешь, Даша?
Она кивнула.
– А я займусь старушками, – закончила я.
– Моими старушками? – снова не выдержал Васик. – А что они сделали?
Мы переглянулись с Дашей.
– Ладно, – сказала моя подруга, – я думаю, пора нам все Васику рассказать.
– Тем более, что его это касается в первую очередь, – добавила я.
– Точно, – проворчал Васик. – Я между прочим, пока вы тут кофе варили, цветы Нине послал.
Мы с Дашей переглянулись.
– Что ты послал? – переспросила Даша.
– Цветы, – сказал Васик, томно вздохнул и глаза его затуманились. – А что?
– Ничего, – сказала я, – как это ты умудрился?
– По телефону, – ответил Васик, – вы прямо как первобытные... Как еще цветы посылают? Заказал, назвал адрес, а бабки они с моей кредитной карточки снимут. Теперь у нас это просто – совсем как в Европе сервис... Ненавязчивый.
– Нормально, – проговорила Даша, посмотрев на меня. – Он ей цветы посылает...
– Да что вы все! – воскликнул Васик раздраженно. – Я своей любимой девушке цветы послать не могу, что ли? И вообще... Что там у вас за тайны.
– Сейчас, – сказала Даша, – узнаешь.
Васик выпрямился на стуле – приготовился слушать.
– Ну что там у вас? – произнес он нетерпеливо. – Рассказывайте, наконец.
* * *
Белые розы. Двадцать пять штук. Нина снова пересчитала цветы в букете. Огромный букет из двадцати пяти крупных роз.Посыльный принес букет. На этот раз букет был без открытки, но Нина прекрасно знала, от кого эти цветы.
– Конечно, от Васика, – тихо проговорила она, погладив нежные бутоны, – от кого же еще... Поклонников у меня теперь, кроме него нет... Старых знакомых я всех растеряла. Так что ошибки здесь быть не может.
Она отвела взгляд от букета на столе и посмотрела за окно. Солнце взошло уже высоко и желтый свет пробивался через узкие щели плотных штор.
Глаза Нины смыкались, она отошла от окна и опустилась на кровать. Эта ночь для нее выдалась очень тяжелой, но и денег сегодня заработанных было достаточно, чтобы...
– Как спать хочется, – прошептала она, – как хочется спать. Только бы полчаса мне отдохнуть и я была бы свеженькой, словно эти цветы...
Нина снова глянула на белеющий на столе букет. Сравнение ее самой с цветами, пришедшее неожиданно на ум, вдруг показалось ей таким нелепым, что она не удержалась от нервного смешка.
– Розы, – повторила она и прихлопнула ладонью рвавшееся изнутри истерическое хихиканье.
В соседней комнате скрипнула кровать.
«Опять, – стукнуло в голове у Нины, – снова начинается... Нет, никаких полчаса отдыха. Нужно идти к дяде Моне. Немедленно»...
– Нина!! – раздался из-за стены голос, полный мучительной тоски и смертельного страха. – Нина, пожалуйста...
Нина молчала, закрыв глаза. У нее было еще несколько минут отдыха до того, как Борис доберется до ее комнаты, откроет дверь и возникнет на пороге.
Снова в соседней комнате скрипнула кровать и срывающийся на хрип голос позвал:
– Нина!
Нина ждала, не открывая глаз. Однако, дверь комнаты, отделенной от нее стеной, не скрипнула, и шаркающие шаги не долетели до ее слуха.
– Нина! – снова раздалось. – Ни-ина... Я знаю, ты там... Я слышал, как ты пришла... Нина мне нужно... Нина, поскорее, я прошу тебя...
Надсадный кашель прервал почти неразборчивую речь.
Нина открыла глаза.
«Он уже не может подняться с кровати, – догадалась она, – уже не может подняться и дойти ко мне в комнату. Боже мой, сколько ему осталось? Еще неделя. Или два-три дня? Или того меньше?»
Мысль о том, что она скоро может потерять человека, которого любила и, кажется, любит еще до сих пор, была невыносима. Нина поняла вдруг, что она могла бы выносить весь ужас, длящийся уже почти год, снова и снова, лишь бы только Борис был жив.
– Ни-и-ина...
Она поднялась на ноги и взгляд ее вдруг снова зацепился за ослепительно белый букет на столе.
«Бориса скоро не будет, – ударила ей в голову мысль, – но дядя Моня меня не отпустит от себя. Пусть ему не удалось сделать со мной то, что он сделал с Борисом, но всегда будет сохраняться опасность, что он сможет сделать то же самое с тем человеком, который будет со мной... Этот Васик... Он очень милый парень и влюблен в меня так, что вряд ли оставит меня в покое... Рассказать ему все? Нет, тогда он примет меня за сумасшедшую или... Или – что еще хуже – дядя Моня узнает о том, что я кому-то о нем рассказываю – а он наверняка об этом узнает – и... Лучше не думать о том, что будет тогда, когда дядя Моня узнает... А этого парня – Васика – нужно отвадить от себя раз и навсегда»...
Последняя мысль качнулась между висков Нины и она не удержалась и разрыдалась. Так долго ее жизнь состояла из ужаса и покорного одиночества, что чистые белые цветы на ее столе, казались теперь неземными и нереальными. А то существо, что находилось сейчас в соседней с ней комнате, уже мало походило на человека и лишь в отдельные моменты, когда лицо Бориса озаряло осмысленность, Нина вспоминала о том, что она все еще любит этого человека.
«Другой любви у меня уже не будет, – подумала она, – ни Васик, никто другой не смогут заменить мне того человека, которым когда-то был Борис. И это правда. Только вот правда еще и в том, что непрерывно следящий за мной дядя Моня – я чувствую каждую минуту на своей спине тяжелое тавро его взгляда – дядя Моня никогда не оставит меня в покое и погубит любого, кто будет рядом со мной... Так как же мне убедить Васика отстать от меня?»...