Страница:
в Исэ и слагал песни о луне:
Заоблачный чертог...
Увы! Покинутой столицей
Он сделался теперь.
Но пусть луну пятнают тучи,
Не изменился чистый свет".
Всеобщее недовольство было настолько сильным, что Киемори пришлось
вернуться в Хэйан. В 1181 году он умер. Разжался железный кулак, в котором
он держал Японию, и междоусобица вспыхнула снова.
"По всей стране воины встают на брань, и нет такого места, будь то на
западе или востоке, на севере или юге, где не шли бы сражения. Страшно
слышать, какое множество людей погибает!" - так говорит о тех временах
престарелый поэт.
И в своем, казалось бы, надежном убежище - на священной для японцев
земле Исэ -- Сайге создал стихи потрясающей силы о бедствиях своего времени.
Войска Тайра были разбиты наголову. В 1185 году феодалы под
водительством Минамото-но ритомо нанесли им последний сокрушающий удар в
битве при Данноура. У Сайге были многочисленные дружеские связи с людьми из
рода Тайра. Теперь ему пришлось узнать о их гибели, и картина этой гибели
походила на видение ада, столько в ней было нечеловеческого ужаса.
Существовало поверие, что мир живых отделяют от потустороннего мира
горы Сидэ-но яма ("Ведущие в смерть"). И через эти горы, пишет Сайге в своих
стихах, идут несметные вереницы убиенных воинов.
Лирика Сайге говорит о том же, что народный эпос того времени, но
народный эпос широк, как море. Танка Сайге о бедствиях войны - короткие
вспышки молний.
В 1190 году Сайге скончался в полнолуние весеннего месяца "кисараги",
как он когда-то пожелал в одном из своих стихотворений.
***
"Горная хижина" ("Санкасю") - само название содержит глубокий и емкий
смысл. Разворачивается длинный свиток, и перед нами проходят не только
картины природы, но вся жизнь поэта-странника. Горная хижина - временный
приют на пути. Горы сами по себе прекрасны, а для средневекового японца они
населены мифами и легендами, в них живут древние боги. Для читателя
приобщение к прекрасному и неизреченному начиналось уже с названия книги.
Горную хижину мы видим во все времена дня, ночью и днем, на восходе и
на закате. Друзья забыли к ней дорогу, а как хочется иногда поговорить с
кем-то, кто тебе по душе. Особенно зимой, когда снег замел все тропы.
Кругом теснится бедное селенье. Люди ушли в горную глушь не по своей
доброй воле, они обречены жить здесь, в хижинах, крытых травою. Весной,
когда все работают на полях, не умолкают голоса
соловьев. Иногда слышны голоса детей, пронзительный писк соломенной
свистульки.
Но вот поэт уходит из своей горной хижины, чтобы прийти в другую...
Длится цепь танка, долгая, как сама жизнь.
До сих пор остается не вполне ясным: составил ли эту знаменитую книгу
сам поэт или его ученики. Быть может, она плод труда многих людей? Как бы то
ни было, немало стихов приобщалось после смерти поэта - из кладовых памяти,
или же найдены были стихи, начертанные рукой самого Сайге, и их стремились
уберечь от забвения.
В дневнике одного монаха осталась запись о том, что автограф "Горной
хижины" действительно существовал и погиб при пожаре в книгохранилище
монастыря.
"Горная хижина" содержит более тысячи пятисот стихотворений, из них
семьдесят семь принадлежат другим поэтам. Соучастники поэтических диалогов
-известные стихотворцы или безымянные: "некий человек". Получив танка по
какому-нибудь случаю, полагалось послать "ответную песню" ("каэси-ута").
Стихи в "Горной хижине" расположены тематически, по образцу "Кокинсю".
Сначала идут времена года, от первого его дня до последнего: "Весна",
"Лето", "Осень", "Зима". Потом небольшой цикл "Любовь". И, наконец, "Разные
песни", на любую тему. Там собраны стихи о любви и странствиях, философские
размышления, "горестные заметы" о трудных временах. Танка, написанные,
казалось бы, на самые жгучие темы современности, смотрят на века вперед.
Вслед за основным составом книги в современных изданиях следует
небольшое приложение: стихи, записанные по памяти или на слух учениками
Сайге. Именно здесь сохранились замечательные стихи о войне и аде, цикл
"Детские забавы".
Всего в разных списках и вариантах до потомства дошло две тысячи с
небольшим стихотворений Сайге.
Согласно давней традиции, стихам предпосылаются краткие заголовки или
развернутые вступления. Иногда это всего лишь одно слово "кукушка", "луна".
Краткие заголовки часто писались по-китайски, но японская проза явно
побеждает. В цикле стихов об аде проза великолепна, по стилю она напоминает
хэйанские романы.
При помощи заголовков стихотворения группируются в циклы: "Десять
зимних песен", "Пятнадцать песен о цветущих вишнях". Сообщаются подробности
о том, когда и по какому поводу сложено стихотворение. Или просто помечено
-- "Без заглавия".
Сайге вводит в свои стихи слова из обиходной речи. И здесь он тоже по
новаторски смел и свободен. Общепринятый поэтический словарь для него
слишком узок и ортодоксален. Начиная с "Кокинсю", поэзия танка замкнута в
кругу хэйанских аристократов и густо пропитана столичным бытом. Сайге снова
выводит ее на простор страны. Он обновляет все: темы, словарь, материал.
Дорога его лежит в стороне от современной ему поэзии, но именно на эту
дорогу выйдут лучшие поэты последующих поколений.
Сайге умел сложное сводить к простому, но простота его поэзии
обманчива. В каждом стихотворении, таком, казалось бы, понятном, скрыта своя
тонкость, которая откроется лишь внимательному взгляду.
В стихах у Сайге мало традиционных украшений: они ему просто не нужны.
Постоянные эпитеты, бытующие еще со времен "Манъесю", попадаются редко. Лишь
иногда Сайге прибегает к популярной в средневековой поэзии игре слов,
используя омонимы в разных значениях так, чтобы у стихотворения образовалось
как бы двойное дно.
В его время был популярен прием "хонкадори". В танка вплетались строки
из знаменитейших стихотворений. Это не было плагиатом; искушенный читатель
сразу узнавал заимствование. Не было это и "скрытой цитатой", старый образ
осмыслялся по-новому. Чаще всего постоянные метафоры и "кочующие строки"
появлялись в начале танка, как своего рода зачин. Сайге не часто пользуется
таким трамплином, ему нужно все небольшое пространство танка, чтобы сказать
о своем и по-своему.
Сайге больше поэт, чем монах, но все же он поэт-монах. Он глубже других
поэтов передал буддийские идеи: скорбь о том, что быстротечное бытие есть
страдание, и надежду на конечное освобождение. Буддисты верили в
перевоплощение (трансмиграцию) души. Надо, чтобы затухли все человеческие
страсти, все желания, все привязанности, чтобы порвать связь с земным
бытием. Иначе душа, пройдя сквозь горнило чистилища, опять вернется на землю
для новых воплощений и не достигнет нирваны. Лишь в нирване она сольется с
высшим духовным началом и "колесо бытия" остановится для нее навсегда. В
буре времен мысль о вечности становилась опорой.
Но мог ли поэт не любить красоту мира? Мог ли не скорбеть о бедствиях
родины? Мог ли не заплакать, внезапно узнав в монахине покинутую жену?
Любовь к природе и к людям накрепко привязывала к "колесу бытия".
Земные чувства победить не удавалось и в тайниках души не хотелось победить.
Сайге избрал своим уделом одиночество, но поэт никогда не одинок, даже
когда он говорит сам с собою. Поэзия требовала общения хотя бы с ближайшими
друзьями. А если друзей поблизости нет, он беседует с птицами или ветром.
Эти противоречия неразрешимы, но именно они-то и создают богатство и
многогранность духовного мира. Танка Сайге гармонически связывают между
собой контрастные темы.
У Сайге слово "сердце" выступает в трех разных значениях. Это
неразумное человеческое сердце, не послушное никакому буддийскому закону. И
есть еще "глубинное сердце" ***. В нем-то и живет высшее духовное начало
мира, маленький росток, из которого может вырасти будда. И, наконец,
"сердце" -это возвышенная поэзия.
Лучшие стихи Сайге полны задумчивой печали. В этом особенность его
поэзии, ее настрой. Во время тяжелых исторических испытаний любовь к
спокойной красоте как бы вычленена из окружающего мира.
Грозная тема судьбы лежит за пределами стихотворения, но она ощущалась
современниками.
Так, например, слова "глубокая долина" рождают картину окружающих гор.
Контраст не раскрыт, но он остается, трагические события все равно
отбрасывают свою тень на любое стихотворение о природе.
Время для Сайге - утраченное время или предвкушение того, что еще не
наступило. Он поэт ожидания, разлуки. Страх потери порой заглушает в нем
радость встречи с прекрасным. Даже любуясь цветущей вишней, он испытывает
чувство томления, потому что она неизбежно опадет.
Любовь у Сайге чаще всего - неизгладимое воспоминание. Он тоскует о
какой-то женщине, оставленной в столице: жене или возлюбленной, кто знает?
Глубок и тонок психологический анализ любви. Укоряя жестокую возлюбленную,-
традиционный мотив хэйанской поэзии,-- Сайге винит себя самого.
***
"Разные песни" - очень большой раздел антологии. В некоторых списках
выделены группы: "Странствия", "Славословия", "Плачи", "Песни о богах и
буддах". Здесь же находятся песни о современных событиях, иногда с большими
пояснительными вступлениями.
Цикл стихов о буддийском аде знаменит в истории японской поэзии. Он
состоит из двадцати семи стихотворений в оправе могучей прозы.
Согласно буддийским представлениям и народным легендам, душа умершего
уходит по горной тропе, где в загробном царстве ей сопутствует кукушка.
Перевалив через Сидэ-но яма **** - Горы смерти - душа видит перед собой
новую преграду: "Реку тройной переправы" *****. Праведные перейдут по мосту,
люди, не слишком обремененные грехами, вброд. Тяжкие грешники погрязнут в
пучине.
Судит грешников владыка преисподней князь Эмма ******(санскр. Яма). В
добуддийской древней индийской мифологии он - первочеловек, хранитель мира
предков. Под началом Ямы воинство демонов. Стражи и палачи - демоны - не
лишены сострадания, ведь они лишь вершат возмездие, повинуясь законам Кармы.
Душу грешника очищают страшными пытками. Иные фантастические видения в
стихах Сайге напоминают дантовский ад, например, люди, превращенные в
деревья.
В буддийском аду восемь областей. Первые четыре танка: схождение в ад.
Все ниже и ниже ведет нас поэт: в огненную геенну. Картины ада беспощадны:
где-то рядом томятся отец и мать.
Самая нижняя область Аби *******(санскр. Авичи) -вечный ад, но и туда
приходит милосердный бодхисаттва Дзидзо (санскр. Кшитигарбха) ********,
утешитель грешников в аду, а на земле защитник странников и малолетних
детей. Статуи Дзидзо обычно стояли на дорогах Японии.
Даже из вечного ада можно было спастись, если душа наконец осознает
свою сопричастность к высшему началу. Тогда наступит "озарение"...
Дантовский ад заключает строка: "И здесь мы вышли вновь узреть светила"
(перевод М. Лозинского).
Словами "рассветное небо", выходом из тьмы на свет, кончаются и песни
об аде, созданные Сайге.
Он жил в сумеречном мире, но поэзия была его светом. Печаль Сайге не
безысходна, в ней всегда живет предвосхищение лунного или утреннего света.
***
Уже при жизни Сайге был окружен великой славой, и в дальнейшем она все
продолжала расти.
В знаменитый изборник "Синкокинсю" ("Новый Кокинсю", 1201 г.) было
включено девяносто четыре танка Сайге. "Синкокинсю" - один из величайших
памятников японской поэзии. Престиж его был огромен. Отныне поэзия Сайге
была введена в круг чтения, обязательный для каждого культурного человека.
Лучшие поэты средневековой Японии восхищались творчеством Сайге,
изучали его. В их числе мастер "сцепленных строф" Соги (XV в.), поэты,
слагавшие трехстишия-хокку: великий Басе (XVII в.), Бусон (XVIII в.).
Вот какое стихотворение сочинил Басе на берегу залива, где некогда жил
Сайге:
Может, некогда служил
Тушечницей этот камень?
Ямка в нем полна росы.
Все, к чему, казалось, могла прикоснуться рука Сайге, вызывало
поэтический отклик.
Сайге "поэт для всех времен". Новый читатель по-прежнему наслаждается
красотой бессмертных стихов "Горной хижины". Множатся посвященные ей труды.
Книга вновь и вновь переиздается; танка, выбранные из "Горной хижины",
украшение любой антологии.
Представляя на суд читателя стихотворения Сайге в русском переводе, мы
просим помнить:
каждая танка - короткая поэма;
танка нельзя "пробегать глазами", они требуют неспешного
сосредоточенного чтения;
полноценное восприятие поэзии - творческий акт, японский поэт стремится
дать простор воображению читателя;
японская природа во многом непохожа на нашу, но весна, лето, осень,
зима будят в любом человеке сходные чувства.
В России прощаются с журавлями осенью, в (Японии весною, но и здесь и
там провожают их с грустью и тревогой: вернутся ли?
Сайге больше всего любил цветущие вишни.
В русской поэзии воспевается не только яблоневый цвет, но и вишневый:
Как молоком облитые,
Стоят сады вишневые,
Тихохонько шумят...
(Н. Некрасов. "Зеленый шум")
Вишневый сад у Чехова тоже символ красоты. Каждый великий поэт тем и
велик, что понятен не только своему народу, но и всем народам мира.
Вера Маркова
САЙГЕ
ВРЕМЕНА ГОДА
ВЕСНА
(1)
Сложил в первое утро весны
Окончился год.
Заснул я в тоске ожиданья,
Мне снилось всю ночь:
"Весна пришла". А наутро
Сбылся мой вещий сон.
(2)
Зубцы дальних гор
Подернулись легкой дымкой.
Весть подают:
Вот он, настал наконец
Первый весенний рассвет.
(3)
Замкнутый между скал,
Начал подтаивать лед
В это весеннее утро,
Вода, пробиваясь сквозь мох,
Ощупью ищет дорогу.
(4)
Песня весны
Вижу я, растопились
На высоких вершинах гор
Груды зимнего снега.
По реке "Голубой водопад"
Побежали белые волны.
(5)
О том, как во всех домах празднуют приход весны
У каждых ворот
Стоят молодые сосны.
Праздничный вид!
Во все дома без разбора
Сегодня пришла весна.
(6)
Дымка на морском побережье
На морском берегу,
Где солеварни курятся,
Потемнела даль,
Будто схватился в борьбе
Дым с весенним туманом.
(7)
Вспоминаю минувшее во время сбора молодых трав
Туман на поле,
Где молодые травы собирают,
До чего он печален!
Словно прячется юность моя
Там, вдали, за его завесой.
(8)
Соловьи под дождем
Соловьи на ветвях
Плачут, не просыхая,
Под весенним дождем.
Капли в чаще бамбука ...
Может быть, слезы?
(9)
Соловьи в сельском уединении
Голоса соловьев
Повсюду сочатся сквозь дымку ...
Такая стоит тишина.
Не часто встретишь людей
Весною в горном селенье.
(10)
Если б замолкли голоса соловьев в долине, где я живу
Когда б улетели прочь,
Покинув старые гнезда,
Долины моей соловьи,
Тогда бы я сам вместо них
Слезы выплакал в песне.
(11)
Оставили соловьи
Меня одного в долине,
Чтоб старые гнезда стеречь,
А сами, не умолкая,
Поют на соседних холмах.
(12)
Фазан
Первых побегов
Свежей весенней травы
Ждет не дождется...
На омертвелом лугу
Фазан жалобно стонет.
(13)
Весенний туман.
Куда, в какие края
Фазан улетел?
Поле, где он гнездился,
Выжгли огнем дотла.
(14)
На уступе холма
Скрылся фазан в тумане.
Слышу, перепорхнул.
Крыльями вдруг захлопал
Где-то высоко, высоко...
(15)
Слива возле горной хижины
Я жду того, кто придет
В поисках аромата,
Пока в нашем горном селе
До конца не осыплется
Слива возле плетня.
(16)
В сердце запечатлей!
Там, где возле плетня
Слива благоухает,
Случайный прохожий шел,
Но замер и он, покоренный.
(17)
Если этой весной,
Грубый плетень задевая,
Кто-то придет сюда
Дышать ароматом сливы,
Он станет другом моим!
(18)
Когда я жил в Сага, то из монастырского сада
по ту сторону дороги ко мне долетал аромат сливы
Что же хозяин?
Верно, чуть ветер повеет,
Полон тревоги?
Даже поодаль сладок
Запах цветущей сливы.
(19)
Цветущая слива возле старой кровли
Невольно душе мила
Обветшалая эта застреха.
Рядом слива цветет.
Я понял сердце того,
Кто раньше жил в этом доме.
(20)
Приди же скорей
В мой приют одинокий!
Сливы в полном цвету.
Ради такого случая
И чужой навестил бы...
(21)
Сложил, глядя на сливу перед горной хижиной
Благовоние сливы
Ты привеял в ложбину меж гор,
О весенний ветер!
Если кто проникнет сюда,
Напои густым ароматом.
(22)
Дикие гуси улетают в тумане
Отчего-то сейчас
Такой ненадежной кажется
Равнина небес!
Исчезая в сплошном тумане,
Улетают дикие гуси.
(23)
Перелетные гуси,
Боюсь, заблудились вы
По дороге на север,
Туманом заграждены
Горы Коси-но Накаяма.
(24)
Летят дикие гуси
Словно приписка
В самом конце посланья -
Несколько знаков...
Отбились в пути от своих
Перелетные гуси.
(25)
Ивы под дождем
Зыблются все быстрей,
Чтоб ветер их просушил,
Спутаны, переплелись,
Вымокли под весенним дождем
Нити зеленой ивы.
(26)
Прибрежные ивы
Окрасилось дно реки
Глубоким зеленым цветом.
Словно бежит волна,
Когда трепещут под ветром
Ивы на берегу.
(27)
Жду, когда зацветут вишни
В горах сино
На ветках вишневых деревьев
Россыпь снежка.
Нерадостный выдался год!
Боюсь, цветы запоздают.
(28)
Забывать о весне,
Знаю, дольше не может
Ни один цветок!
День еще дотяну,
Ожидая спокойно.
(29)
Тревога берет!
Где, на какой вершине
Окрестных гор
Цветы долгожданные вишен
Первыми зацветут?
(30)
Шел я в небесную даль,
Куда, я и сам не знаю,
И увидал наконец:
Меня обмануло облако...
Прикинулось вишней в цвету.
(31)
В горах сино
Долго, долго блуждал я
За облаком вслед.
Цветы весенние вишен
я видел - в сердце моем.
(32)
Из многих моих стихотворений о вишневых цветах
Дорогу переменю,
Что прошлой весной пометил
В глубинах гор сино!
С неведомой мне стороны
Взгляну на цветущие вишни.
(33)
Горы сино!
Там видел я ветки вишен
В облаках цветов,
И с этого дня разлучилось
Со мною сердце мое.
(34)
Куда унеслось ты,
Сердце мое? Погоди!
Горные вишни
Осыплются, - ты опять
Вернешься в свое жилище.
(35)
Увлечено цветами,
Как сердце мое могло
Остаться со мною?
Разве не думал я,
Что все земное отринул?
(36)
Ах, если бы в нашем мире
Не пряталась в тучи луна,
Не облетали вишни!
Тогда б я спокойно жил,
Без этой вечной тревоги...
(37)
Гляжу на цветы.
Нет, они не причастны.
Я их не виню!
Но глубоко в сердце моем
Таится тревожная боль.
(38)
О, пусть я умру
Под сенью вишневых цветов!
Покину наш мир
Весенней порой "кисараги"
При свете полной луны.
(39)
Когда я любовался цветами на заре, пели соловьи
Верно, вишен цветы
Окраску свою подарили
Голосам соловьев.
Как нежно они звучат
На весеннем рассвете!
(40)
Увидев старую вишню, бедную цветами
С особым волненьем смотрю...
На старом вишневом дереве
Печальны даже цветы!
Скажи, сколько новых весен
Тебе осталось встречать?..
(41)
Когда слагали стихи на тему картины
на ширмах, я написал о тех людях, что лишь издали смотрят,
как сановники Весеннего дворца толпятся
вокруг цветущих вишен
Под сенью ветвей
Толпа придворных любуется...
Вишня в цвету!
Другие смотрят лишь издали.
Им жалко ее аромата.
(42)
На многих моих песен на тему: "Облетевшие вишни"
Волны молчали,
Буйство ветра смирял
Государь Сиракава,
Но и в его времена
Вишен цветы осыпались...
(43)
Ну что ж! Хорошо!
О мире другом, не нашем,
Вспомню опять,
Взгляну на опавший цвет,
Не опасаясь ветра.
(44)
Припомню ли, сколько лет
Я ждал вас, я с вами прощался,
Горные вишни в цвету.
Сердце свое вконец
Я истомил весною.
(45)
Весенний ветер
Развеял вишневый цвет
Лишь в сновиденье.
Очнулся, но сердце мое
Тревога еще волнует...
(46)
В горах сино
Вместе с цветами вишен
Через вершину летит
Буря, как белое облако...
Издали не различить.
(47)
Думай лишь об одном!
Когда все цветы осыплются,
А ты под сенью ветвей
Будешь жить одиноко,
В чем сердце найдет опору?
(48)
Когда лепестки засыплют
Меня под вишневым деревом,
Тогда всю ночь до рассвета
Я буду о вас тревожиться,
Еще непрозрачные ветви.
(49)
Слишком долго глядел!
К вишневым цветам незаметно
Я прилепился душой.
Облетели... Осталась одна
Печаль неизбежной разлуки.
(50)
Фиалки
Кто он, безвестный?
На меже заглохшего поля
Собирает фиалки.
Как сильно, должно быть, печаль
Сердце его омрачила.
(51)
Горные розы
В горькой обиде
На того, кто их посадил
Над стремниной потока,
Сломленные волной,
Падают горные розы.
(52)
Лягушки
В зацветшей воде,
Мутной, подернутой ряской,
Где луна не гостит, -
"Там поселиться хочу!" -
Вот что кричит лягушка.
(53)
Стихи, сочиненные в канун первого дня третьей луны
Весна уходит...
Не может удержать ее
Вечерний сумрак.
Не оттого ли он сейчас
Прекрасней утренней зари?
ЛЕТО
(54)
К старым корням
Вернулся весенний цвет.
Горы сино
Проводили его и ушли
В страну, где лето царит.
(55)
Песня лета
Срезаны травы,
Чтобы расчистить дорогу
К горной деревне.
Открылось мне сердце того,
Кто искал цветущие вишни.
(56)
Услышав, как в первый раз запела кукушка,
когда я соблюдал обет молчания
Зачем, о кукушка,
Когда говорить я невластен,
Сюда летишь ты?
Что пользы внимать безответно
Первой песне твоей?
(57)
Цветы унохана в ночную пору
Пускай нет в небе луны!
Обманчивей лунного света
Цветы унохана.
Чудится, будто ночью
Кто-то белит холсты.
(58)
Стихи о кукушке
Слышу, кукушка
С самой далекой вершины
Держит дорогу.
Голос к подножию гор
Падает с высоты.
(59)
"Кукушки мы не слыхали,
А близок уже рассвет!" -
На всех написано лицах...
И вдруг - будто ждали его! -
Раздался крик петуха.
(60)
Еще не слышна ты,
Но ждать я буду вот здесь
Тебя, кукушка!
На поле Ямада-но хара
Роща криптомерии.
(61)
Кукушка, мой друг!
Когда после смерти пойду
По горной тропе,
Пусть голос твой, как сейчас,
О том же мне говорит.
(62)
Твой голос, кукушка,
Так много сказавший мне
В ночную пору, -
Смогу ли когда-нибудь
Его позабыть я?
(63)
Пускай благовонием
Манит тебя померанец,
Но эту изгородь,
Где унохана цветут,
Не позабудь, кукушка!
(64)
Дожди пятой луны
Мелкий бамбук заглушил
Рисовые поля деревушки.
Протоптанная тропа
Снова стала болотом
В этот месяц долгих дождей.
(65)
Дожди все льются...
Ростки на рисовых полях,
Что будет с вами?
Водой нахлынувшей размыта,
Обрушилась земля плотин.
(66)
В тихой заводи
К берегу когда-то прибилось
Утоплое дерево,
Но стало плавучим мостом...
Долгих дождей пора.
(67)
Источник возле горной хижины
Лишь веянья ветерка
Под сенью ветвей отцветших
Я жду не дождусь теперь,
Снова в горном источнике
Воды зачерпну пригоршню...
(68)
Болотный пастушок в глубине гор
Должно быть, лесоруб
Пришел просить ночлега,
В дверь хижины стучит?
Нет, это в сумерках кричал
Болотный пастушок.
(69)
Без заглавия
В летних горах
Дует понизу ветер вечерний,
Знобит холодком.
Под сенью густых дубов
Стоять не слишком приятно.
(70)
Гвоздики под дождем
Капли так тяжелы!
Гвоздики в моем саду,
Каково им теперь?
До чего яростный вид
У вечернего ливня!
(71)
Стихи на тему: "Путник идет в густой траве"
Путник еле бредет
Сквозь заросли... Так густеют
Травы летних полей!
Стебли ему на затылок
Сбили плетеную шляпу.
(72)
Жаворонок парит
Над густым тростником равнины,
Жаркое лето пришло.
Где бы дерево мне найти,
В тени подышать прохладой?
(73)
Смотрю на луну в источнике
Пригоршню воды зачерпнул.
Вижу в горном источнике
Сияющий круг луны,
Но тщетно тянутся руки
К неуловимому зеркалу.
(74)
У самой дороги
Чистый бежит ручей.
Тенистая ива.
Я думал, всего на миг,
И вот - стою долго-долго.
(75)
Всю траву на поле,
Скрученную летним зноем,
Затенила туча.
Вдруг прохладой набежал
На вечернем небе ливень.
(76)
Песня о летней луне
В горном потоке
Сквозь преграды камней
Сыплются волны,
Словно град ледяной,
В сиянье летней луны.
(77)
Летней порою
Луну пятнадцатой ночи
Здесь не увидишь.
Гонят гнуса дымом костра
От хижины, вросшей в землю.
(78)
Ждут осени в глубине гор
В горном селенье,
Там, где густеет плющ
На задворках хижин,
Листья гнутся изнанкой вверх..
Осени ждать недолго!
(79)
Сочинил во дворце Кита-Сиракава,
когда там слагали стихи на тему:
"Ветер в соснах уже шумит по-осеннему",
"В голосе воды чувствуется осень"
Шум сосновых вершин...
Не только в голосе ветра
Осень уже поселилась,
Но даже в плеске воды,
Бегущей по камням речным.
ОСЕНЬ
(80)
Из песен осени
О многих горестях
Все говорит, не смолкая,
Ветер среди ветвей.
Узнали осень по голосу
Люди в горном селенье.
(81)
Когда в селенье Токива слагали стихи о первой осенней луне
"Осень настала!" -
Даже небо при этих словах
Так необычно...
Уже чеканит лучи
Едва народившийся месяц...
(82)
Никого не минует,
Даже тех, кто в обычные дни
Ко всему равнодушны,-
В каждом сердце родит печаль
Первый осенний ветер.
Заоблачный чертог...
Увы! Покинутой столицей
Он сделался теперь.
Но пусть луну пятнают тучи,
Не изменился чистый свет".
Всеобщее недовольство было настолько сильным, что Киемори пришлось
вернуться в Хэйан. В 1181 году он умер. Разжался железный кулак, в котором
он держал Японию, и междоусобица вспыхнула снова.
"По всей стране воины встают на брань, и нет такого места, будь то на
западе или востоке, на севере или юге, где не шли бы сражения. Страшно
слышать, какое множество людей погибает!" - так говорит о тех временах
престарелый поэт.
И в своем, казалось бы, надежном убежище - на священной для японцев
земле Исэ -- Сайге создал стихи потрясающей силы о бедствиях своего времени.
Войска Тайра были разбиты наголову. В 1185 году феодалы под
водительством Минамото-но ритомо нанесли им последний сокрушающий удар в
битве при Данноура. У Сайге были многочисленные дружеские связи с людьми из
рода Тайра. Теперь ему пришлось узнать о их гибели, и картина этой гибели
походила на видение ада, столько в ней было нечеловеческого ужаса.
Существовало поверие, что мир живых отделяют от потустороннего мира
горы Сидэ-но яма ("Ведущие в смерть"). И через эти горы, пишет Сайге в своих
стихах, идут несметные вереницы убиенных воинов.
Лирика Сайге говорит о том же, что народный эпос того времени, но
народный эпос широк, как море. Танка Сайге о бедствиях войны - короткие
вспышки молний.
В 1190 году Сайге скончался в полнолуние весеннего месяца "кисараги",
как он когда-то пожелал в одном из своих стихотворений.
***
"Горная хижина" ("Санкасю") - само название содержит глубокий и емкий
смысл. Разворачивается длинный свиток, и перед нами проходят не только
картины природы, но вся жизнь поэта-странника. Горная хижина - временный
приют на пути. Горы сами по себе прекрасны, а для средневекового японца они
населены мифами и легендами, в них живут древние боги. Для читателя
приобщение к прекрасному и неизреченному начиналось уже с названия книги.
Горную хижину мы видим во все времена дня, ночью и днем, на восходе и
на закате. Друзья забыли к ней дорогу, а как хочется иногда поговорить с
кем-то, кто тебе по душе. Особенно зимой, когда снег замел все тропы.
Кругом теснится бедное селенье. Люди ушли в горную глушь не по своей
доброй воле, они обречены жить здесь, в хижинах, крытых травою. Весной,
когда все работают на полях, не умолкают голоса
соловьев. Иногда слышны голоса детей, пронзительный писк соломенной
свистульки.
Но вот поэт уходит из своей горной хижины, чтобы прийти в другую...
Длится цепь танка, долгая, как сама жизнь.
До сих пор остается не вполне ясным: составил ли эту знаменитую книгу
сам поэт или его ученики. Быть может, она плод труда многих людей? Как бы то
ни было, немало стихов приобщалось после смерти поэта - из кладовых памяти,
или же найдены были стихи, начертанные рукой самого Сайге, и их стремились
уберечь от забвения.
В дневнике одного монаха осталась запись о том, что автограф "Горной
хижины" действительно существовал и погиб при пожаре в книгохранилище
монастыря.
"Горная хижина" содержит более тысячи пятисот стихотворений, из них
семьдесят семь принадлежат другим поэтам. Соучастники поэтических диалогов
-известные стихотворцы или безымянные: "некий человек". Получив танка по
какому-нибудь случаю, полагалось послать "ответную песню" ("каэси-ута").
Стихи в "Горной хижине" расположены тематически, по образцу "Кокинсю".
Сначала идут времена года, от первого его дня до последнего: "Весна",
"Лето", "Осень", "Зима". Потом небольшой цикл "Любовь". И, наконец, "Разные
песни", на любую тему. Там собраны стихи о любви и странствиях, философские
размышления, "горестные заметы" о трудных временах. Танка, написанные,
казалось бы, на самые жгучие темы современности, смотрят на века вперед.
Вслед за основным составом книги в современных изданиях следует
небольшое приложение: стихи, записанные по памяти или на слух учениками
Сайге. Именно здесь сохранились замечательные стихи о войне и аде, цикл
"Детские забавы".
Всего в разных списках и вариантах до потомства дошло две тысячи с
небольшим стихотворений Сайге.
Согласно давней традиции, стихам предпосылаются краткие заголовки или
развернутые вступления. Иногда это всего лишь одно слово "кукушка", "луна".
Краткие заголовки часто писались по-китайски, но японская проза явно
побеждает. В цикле стихов об аде проза великолепна, по стилю она напоминает
хэйанские романы.
При помощи заголовков стихотворения группируются в циклы: "Десять
зимних песен", "Пятнадцать песен о цветущих вишнях". Сообщаются подробности
о том, когда и по какому поводу сложено стихотворение. Или просто помечено
-- "Без заглавия".
Сайге вводит в свои стихи слова из обиходной речи. И здесь он тоже по
новаторски смел и свободен. Общепринятый поэтический словарь для него
слишком узок и ортодоксален. Начиная с "Кокинсю", поэзия танка замкнута в
кругу хэйанских аристократов и густо пропитана столичным бытом. Сайге снова
выводит ее на простор страны. Он обновляет все: темы, словарь, материал.
Дорога его лежит в стороне от современной ему поэзии, но именно на эту
дорогу выйдут лучшие поэты последующих поколений.
Сайге умел сложное сводить к простому, но простота его поэзии
обманчива. В каждом стихотворении, таком, казалось бы, понятном, скрыта своя
тонкость, которая откроется лишь внимательному взгляду.
В стихах у Сайге мало традиционных украшений: они ему просто не нужны.
Постоянные эпитеты, бытующие еще со времен "Манъесю", попадаются редко. Лишь
иногда Сайге прибегает к популярной в средневековой поэзии игре слов,
используя омонимы в разных значениях так, чтобы у стихотворения образовалось
как бы двойное дно.
В его время был популярен прием "хонкадори". В танка вплетались строки
из знаменитейших стихотворений. Это не было плагиатом; искушенный читатель
сразу узнавал заимствование. Не было это и "скрытой цитатой", старый образ
осмыслялся по-новому. Чаще всего постоянные метафоры и "кочующие строки"
появлялись в начале танка, как своего рода зачин. Сайге не часто пользуется
таким трамплином, ему нужно все небольшое пространство танка, чтобы сказать
о своем и по-своему.
Сайге больше поэт, чем монах, но все же он поэт-монах. Он глубже других
поэтов передал буддийские идеи: скорбь о том, что быстротечное бытие есть
страдание, и надежду на конечное освобождение. Буддисты верили в
перевоплощение (трансмиграцию) души. Надо, чтобы затухли все человеческие
страсти, все желания, все привязанности, чтобы порвать связь с земным
бытием. Иначе душа, пройдя сквозь горнило чистилища, опять вернется на землю
для новых воплощений и не достигнет нирваны. Лишь в нирване она сольется с
высшим духовным началом и "колесо бытия" остановится для нее навсегда. В
буре времен мысль о вечности становилась опорой.
Но мог ли поэт не любить красоту мира? Мог ли не скорбеть о бедствиях
родины? Мог ли не заплакать, внезапно узнав в монахине покинутую жену?
Любовь к природе и к людям накрепко привязывала к "колесу бытия".
Земные чувства победить не удавалось и в тайниках души не хотелось победить.
Сайге избрал своим уделом одиночество, но поэт никогда не одинок, даже
когда он говорит сам с собою. Поэзия требовала общения хотя бы с ближайшими
друзьями. А если друзей поблизости нет, он беседует с птицами или ветром.
Эти противоречия неразрешимы, но именно они-то и создают богатство и
многогранность духовного мира. Танка Сайге гармонически связывают между
собой контрастные темы.
У Сайге слово "сердце" выступает в трех разных значениях. Это
неразумное человеческое сердце, не послушное никакому буддийскому закону. И
есть еще "глубинное сердце" ***. В нем-то и живет высшее духовное начало
мира, маленький росток, из которого может вырасти будда. И, наконец,
"сердце" -это возвышенная поэзия.
Лучшие стихи Сайге полны задумчивой печали. В этом особенность его
поэзии, ее настрой. Во время тяжелых исторических испытаний любовь к
спокойной красоте как бы вычленена из окружающего мира.
Грозная тема судьбы лежит за пределами стихотворения, но она ощущалась
современниками.
Так, например, слова "глубокая долина" рождают картину окружающих гор.
Контраст не раскрыт, но он остается, трагические события все равно
отбрасывают свою тень на любое стихотворение о природе.
Время для Сайге - утраченное время или предвкушение того, что еще не
наступило. Он поэт ожидания, разлуки. Страх потери порой заглушает в нем
радость встречи с прекрасным. Даже любуясь цветущей вишней, он испытывает
чувство томления, потому что она неизбежно опадет.
Любовь у Сайге чаще всего - неизгладимое воспоминание. Он тоскует о
какой-то женщине, оставленной в столице: жене или возлюбленной, кто знает?
Глубок и тонок психологический анализ любви. Укоряя жестокую возлюбленную,-
традиционный мотив хэйанской поэзии,-- Сайге винит себя самого.
***
"Разные песни" - очень большой раздел антологии. В некоторых списках
выделены группы: "Странствия", "Славословия", "Плачи", "Песни о богах и
буддах". Здесь же находятся песни о современных событиях, иногда с большими
пояснительными вступлениями.
Цикл стихов о буддийском аде знаменит в истории японской поэзии. Он
состоит из двадцати семи стихотворений в оправе могучей прозы.
Согласно буддийским представлениям и народным легендам, душа умершего
уходит по горной тропе, где в загробном царстве ей сопутствует кукушка.
Перевалив через Сидэ-но яма **** - Горы смерти - душа видит перед собой
новую преграду: "Реку тройной переправы" *****. Праведные перейдут по мосту,
люди, не слишком обремененные грехами, вброд. Тяжкие грешники погрязнут в
пучине.
Судит грешников владыка преисподней князь Эмма ******(санскр. Яма). В
добуддийской древней индийской мифологии он - первочеловек, хранитель мира
предков. Под началом Ямы воинство демонов. Стражи и палачи - демоны - не
лишены сострадания, ведь они лишь вершат возмездие, повинуясь законам Кармы.
Душу грешника очищают страшными пытками. Иные фантастические видения в
стихах Сайге напоминают дантовский ад, например, люди, превращенные в
деревья.
В буддийском аду восемь областей. Первые четыре танка: схождение в ад.
Все ниже и ниже ведет нас поэт: в огненную геенну. Картины ада беспощадны:
где-то рядом томятся отец и мать.
Самая нижняя область Аби *******(санскр. Авичи) -вечный ад, но и туда
приходит милосердный бодхисаттва Дзидзо (санскр. Кшитигарбха) ********,
утешитель грешников в аду, а на земле защитник странников и малолетних
детей. Статуи Дзидзо обычно стояли на дорогах Японии.
Даже из вечного ада можно было спастись, если душа наконец осознает
свою сопричастность к высшему началу. Тогда наступит "озарение"...
Дантовский ад заключает строка: "И здесь мы вышли вновь узреть светила"
(перевод М. Лозинского).
Словами "рассветное небо", выходом из тьмы на свет, кончаются и песни
об аде, созданные Сайге.
Он жил в сумеречном мире, но поэзия была его светом. Печаль Сайге не
безысходна, в ней всегда живет предвосхищение лунного или утреннего света.
***
Уже при жизни Сайге был окружен великой славой, и в дальнейшем она все
продолжала расти.
В знаменитый изборник "Синкокинсю" ("Новый Кокинсю", 1201 г.) было
включено девяносто четыре танка Сайге. "Синкокинсю" - один из величайших
памятников японской поэзии. Престиж его был огромен. Отныне поэзия Сайге
была введена в круг чтения, обязательный для каждого культурного человека.
Лучшие поэты средневековой Японии восхищались творчеством Сайге,
изучали его. В их числе мастер "сцепленных строф" Соги (XV в.), поэты,
слагавшие трехстишия-хокку: великий Басе (XVII в.), Бусон (XVIII в.).
Вот какое стихотворение сочинил Басе на берегу залива, где некогда жил
Сайге:
Может, некогда служил
Тушечницей этот камень?
Ямка в нем полна росы.
Все, к чему, казалось, могла прикоснуться рука Сайге, вызывало
поэтический отклик.
Сайге "поэт для всех времен". Новый читатель по-прежнему наслаждается
красотой бессмертных стихов "Горной хижины". Множатся посвященные ей труды.
Книга вновь и вновь переиздается; танка, выбранные из "Горной хижины",
украшение любой антологии.
Представляя на суд читателя стихотворения Сайге в русском переводе, мы
просим помнить:
каждая танка - короткая поэма;
танка нельзя "пробегать глазами", они требуют неспешного
сосредоточенного чтения;
полноценное восприятие поэзии - творческий акт, японский поэт стремится
дать простор воображению читателя;
японская природа во многом непохожа на нашу, но весна, лето, осень,
зима будят в любом человеке сходные чувства.
В России прощаются с журавлями осенью, в (Японии весною, но и здесь и
там провожают их с грустью и тревогой: вернутся ли?
Сайге больше всего любил цветущие вишни.
В русской поэзии воспевается не только яблоневый цвет, но и вишневый:
Как молоком облитые,
Стоят сады вишневые,
Тихохонько шумят...
(Н. Некрасов. "Зеленый шум")
Вишневый сад у Чехова тоже символ красоты. Каждый великий поэт тем и
велик, что понятен не только своему народу, но и всем народам мира.
Вера Маркова
САЙГЕ
ВРЕМЕНА ГОДА
ВЕСНА
(1)
Сложил в первое утро весны
Окончился год.
Заснул я в тоске ожиданья,
Мне снилось всю ночь:
"Весна пришла". А наутро
Сбылся мой вещий сон.
(2)
Зубцы дальних гор
Подернулись легкой дымкой.
Весть подают:
Вот он, настал наконец
Первый весенний рассвет.
(3)
Замкнутый между скал,
Начал подтаивать лед
В это весеннее утро,
Вода, пробиваясь сквозь мох,
Ощупью ищет дорогу.
(4)
Песня весны
Вижу я, растопились
На высоких вершинах гор
Груды зимнего снега.
По реке "Голубой водопад"
Побежали белые волны.
(5)
О том, как во всех домах празднуют приход весны
У каждых ворот
Стоят молодые сосны.
Праздничный вид!
Во все дома без разбора
Сегодня пришла весна.
(6)
Дымка на морском побережье
На морском берегу,
Где солеварни курятся,
Потемнела даль,
Будто схватился в борьбе
Дым с весенним туманом.
(7)
Вспоминаю минувшее во время сбора молодых трав
Туман на поле,
Где молодые травы собирают,
До чего он печален!
Словно прячется юность моя
Там, вдали, за его завесой.
(8)
Соловьи под дождем
Соловьи на ветвях
Плачут, не просыхая,
Под весенним дождем.
Капли в чаще бамбука ...
Может быть, слезы?
(9)
Соловьи в сельском уединении
Голоса соловьев
Повсюду сочатся сквозь дымку ...
Такая стоит тишина.
Не часто встретишь людей
Весною в горном селенье.
(10)
Если б замолкли голоса соловьев в долине, где я живу
Когда б улетели прочь,
Покинув старые гнезда,
Долины моей соловьи,
Тогда бы я сам вместо них
Слезы выплакал в песне.
(11)
Оставили соловьи
Меня одного в долине,
Чтоб старые гнезда стеречь,
А сами, не умолкая,
Поют на соседних холмах.
(12)
Фазан
Первых побегов
Свежей весенней травы
Ждет не дождется...
На омертвелом лугу
Фазан жалобно стонет.
(13)
Весенний туман.
Куда, в какие края
Фазан улетел?
Поле, где он гнездился,
Выжгли огнем дотла.
(14)
На уступе холма
Скрылся фазан в тумане.
Слышу, перепорхнул.
Крыльями вдруг захлопал
Где-то высоко, высоко...
(15)
Слива возле горной хижины
Я жду того, кто придет
В поисках аромата,
Пока в нашем горном селе
До конца не осыплется
Слива возле плетня.
(16)
В сердце запечатлей!
Там, где возле плетня
Слива благоухает,
Случайный прохожий шел,
Но замер и он, покоренный.
(17)
Если этой весной,
Грубый плетень задевая,
Кто-то придет сюда
Дышать ароматом сливы,
Он станет другом моим!
(18)
Когда я жил в Сага, то из монастырского сада
по ту сторону дороги ко мне долетал аромат сливы
Что же хозяин?
Верно, чуть ветер повеет,
Полон тревоги?
Даже поодаль сладок
Запах цветущей сливы.
(19)
Цветущая слива возле старой кровли
Невольно душе мила
Обветшалая эта застреха.
Рядом слива цветет.
Я понял сердце того,
Кто раньше жил в этом доме.
(20)
Приди же скорей
В мой приют одинокий!
Сливы в полном цвету.
Ради такого случая
И чужой навестил бы...
(21)
Сложил, глядя на сливу перед горной хижиной
Благовоние сливы
Ты привеял в ложбину меж гор,
О весенний ветер!
Если кто проникнет сюда,
Напои густым ароматом.
(22)
Дикие гуси улетают в тумане
Отчего-то сейчас
Такой ненадежной кажется
Равнина небес!
Исчезая в сплошном тумане,
Улетают дикие гуси.
(23)
Перелетные гуси,
Боюсь, заблудились вы
По дороге на север,
Туманом заграждены
Горы Коси-но Накаяма.
(24)
Летят дикие гуси
Словно приписка
В самом конце посланья -
Несколько знаков...
Отбились в пути от своих
Перелетные гуси.
(25)
Ивы под дождем
Зыблются все быстрей,
Чтоб ветер их просушил,
Спутаны, переплелись,
Вымокли под весенним дождем
Нити зеленой ивы.
(26)
Прибрежные ивы
Окрасилось дно реки
Глубоким зеленым цветом.
Словно бежит волна,
Когда трепещут под ветром
Ивы на берегу.
(27)
Жду, когда зацветут вишни
В горах сино
На ветках вишневых деревьев
Россыпь снежка.
Нерадостный выдался год!
Боюсь, цветы запоздают.
(28)
Забывать о весне,
Знаю, дольше не может
Ни один цветок!
День еще дотяну,
Ожидая спокойно.
(29)
Тревога берет!
Где, на какой вершине
Окрестных гор
Цветы долгожданные вишен
Первыми зацветут?
(30)
Шел я в небесную даль,
Куда, я и сам не знаю,
И увидал наконец:
Меня обмануло облако...
Прикинулось вишней в цвету.
(31)
В горах сино
Долго, долго блуждал я
За облаком вслед.
Цветы весенние вишен
я видел - в сердце моем.
(32)
Из многих моих стихотворений о вишневых цветах
Дорогу переменю,
Что прошлой весной пометил
В глубинах гор сино!
С неведомой мне стороны
Взгляну на цветущие вишни.
(33)
Горы сино!
Там видел я ветки вишен
В облаках цветов,
И с этого дня разлучилось
Со мною сердце мое.
(34)
Куда унеслось ты,
Сердце мое? Погоди!
Горные вишни
Осыплются, - ты опять
Вернешься в свое жилище.
(35)
Увлечено цветами,
Как сердце мое могло
Остаться со мною?
Разве не думал я,
Что все земное отринул?
(36)
Ах, если бы в нашем мире
Не пряталась в тучи луна,
Не облетали вишни!
Тогда б я спокойно жил,
Без этой вечной тревоги...
(37)
Гляжу на цветы.
Нет, они не причастны.
Я их не виню!
Но глубоко в сердце моем
Таится тревожная боль.
(38)
О, пусть я умру
Под сенью вишневых цветов!
Покину наш мир
Весенней порой "кисараги"
При свете полной луны.
(39)
Когда я любовался цветами на заре, пели соловьи
Верно, вишен цветы
Окраску свою подарили
Голосам соловьев.
Как нежно они звучат
На весеннем рассвете!
(40)
Увидев старую вишню, бедную цветами
С особым волненьем смотрю...
На старом вишневом дереве
Печальны даже цветы!
Скажи, сколько новых весен
Тебе осталось встречать?..
(41)
Когда слагали стихи на тему картины
на ширмах, я написал о тех людях, что лишь издали смотрят,
как сановники Весеннего дворца толпятся
вокруг цветущих вишен
Под сенью ветвей
Толпа придворных любуется...
Вишня в цвету!
Другие смотрят лишь издали.
Им жалко ее аромата.
(42)
На многих моих песен на тему: "Облетевшие вишни"
Волны молчали,
Буйство ветра смирял
Государь Сиракава,
Но и в его времена
Вишен цветы осыпались...
(43)
Ну что ж! Хорошо!
О мире другом, не нашем,
Вспомню опять,
Взгляну на опавший цвет,
Не опасаясь ветра.
(44)
Припомню ли, сколько лет
Я ждал вас, я с вами прощался,
Горные вишни в цвету.
Сердце свое вконец
Я истомил весною.
(45)
Весенний ветер
Развеял вишневый цвет
Лишь в сновиденье.
Очнулся, но сердце мое
Тревога еще волнует...
(46)
В горах сино
Вместе с цветами вишен
Через вершину летит
Буря, как белое облако...
Издали не различить.
(47)
Думай лишь об одном!
Когда все цветы осыплются,
А ты под сенью ветвей
Будешь жить одиноко,
В чем сердце найдет опору?
(48)
Когда лепестки засыплют
Меня под вишневым деревом,
Тогда всю ночь до рассвета
Я буду о вас тревожиться,
Еще непрозрачные ветви.
(49)
Слишком долго глядел!
К вишневым цветам незаметно
Я прилепился душой.
Облетели... Осталась одна
Печаль неизбежной разлуки.
(50)
Фиалки
Кто он, безвестный?
На меже заглохшего поля
Собирает фиалки.
Как сильно, должно быть, печаль
Сердце его омрачила.
(51)
Горные розы
В горькой обиде
На того, кто их посадил
Над стремниной потока,
Сломленные волной,
Падают горные розы.
(52)
Лягушки
В зацветшей воде,
Мутной, подернутой ряской,
Где луна не гостит, -
"Там поселиться хочу!" -
Вот что кричит лягушка.
(53)
Стихи, сочиненные в канун первого дня третьей луны
Весна уходит...
Не может удержать ее
Вечерний сумрак.
Не оттого ли он сейчас
Прекрасней утренней зари?
ЛЕТО
(54)
К старым корням
Вернулся весенний цвет.
Горы сино
Проводили его и ушли
В страну, где лето царит.
(55)
Песня лета
Срезаны травы,
Чтобы расчистить дорогу
К горной деревне.
Открылось мне сердце того,
Кто искал цветущие вишни.
(56)
Услышав, как в первый раз запела кукушка,
когда я соблюдал обет молчания
Зачем, о кукушка,
Когда говорить я невластен,
Сюда летишь ты?
Что пользы внимать безответно
Первой песне твоей?
(57)
Цветы унохана в ночную пору
Пускай нет в небе луны!
Обманчивей лунного света
Цветы унохана.
Чудится, будто ночью
Кто-то белит холсты.
(58)
Стихи о кукушке
Слышу, кукушка
С самой далекой вершины
Держит дорогу.
Голос к подножию гор
Падает с высоты.
(59)
"Кукушки мы не слыхали,
А близок уже рассвет!" -
На всех написано лицах...
И вдруг - будто ждали его! -
Раздался крик петуха.
(60)
Еще не слышна ты,
Но ждать я буду вот здесь
Тебя, кукушка!
На поле Ямада-но хара
Роща криптомерии.
(61)
Кукушка, мой друг!
Когда после смерти пойду
По горной тропе,
Пусть голос твой, как сейчас,
О том же мне говорит.
(62)
Твой голос, кукушка,
Так много сказавший мне
В ночную пору, -
Смогу ли когда-нибудь
Его позабыть я?
(63)
Пускай благовонием
Манит тебя померанец,
Но эту изгородь,
Где унохана цветут,
Не позабудь, кукушка!
(64)
Дожди пятой луны
Мелкий бамбук заглушил
Рисовые поля деревушки.
Протоптанная тропа
Снова стала болотом
В этот месяц долгих дождей.
(65)
Дожди все льются...
Ростки на рисовых полях,
Что будет с вами?
Водой нахлынувшей размыта,
Обрушилась земля плотин.
(66)
В тихой заводи
К берегу когда-то прибилось
Утоплое дерево,
Но стало плавучим мостом...
Долгих дождей пора.
(67)
Источник возле горной хижины
Лишь веянья ветерка
Под сенью ветвей отцветших
Я жду не дождусь теперь,
Снова в горном источнике
Воды зачерпну пригоршню...
(68)
Болотный пастушок в глубине гор
Должно быть, лесоруб
Пришел просить ночлега,
В дверь хижины стучит?
Нет, это в сумерках кричал
Болотный пастушок.
(69)
Без заглавия
В летних горах
Дует понизу ветер вечерний,
Знобит холодком.
Под сенью густых дубов
Стоять не слишком приятно.
(70)
Гвоздики под дождем
Капли так тяжелы!
Гвоздики в моем саду,
Каково им теперь?
До чего яростный вид
У вечернего ливня!
(71)
Стихи на тему: "Путник идет в густой траве"
Путник еле бредет
Сквозь заросли... Так густеют
Травы летних полей!
Стебли ему на затылок
Сбили плетеную шляпу.
(72)
Жаворонок парит
Над густым тростником равнины,
Жаркое лето пришло.
Где бы дерево мне найти,
В тени подышать прохладой?
(73)
Смотрю на луну в источнике
Пригоршню воды зачерпнул.
Вижу в горном источнике
Сияющий круг луны,
Но тщетно тянутся руки
К неуловимому зеркалу.
(74)
У самой дороги
Чистый бежит ручей.
Тенистая ива.
Я думал, всего на миг,
И вот - стою долго-долго.
(75)
Всю траву на поле,
Скрученную летним зноем,
Затенила туча.
Вдруг прохладой набежал
На вечернем небе ливень.
(76)
Песня о летней луне
В горном потоке
Сквозь преграды камней
Сыплются волны,
Словно град ледяной,
В сиянье летней луны.
(77)
Летней порою
Луну пятнадцатой ночи
Здесь не увидишь.
Гонят гнуса дымом костра
От хижины, вросшей в землю.
(78)
Ждут осени в глубине гор
В горном селенье,
Там, где густеет плющ
На задворках хижин,
Листья гнутся изнанкой вверх..
Осени ждать недолго!
(79)
Сочинил во дворце Кита-Сиракава,
когда там слагали стихи на тему:
"Ветер в соснах уже шумит по-осеннему",
"В голосе воды чувствуется осень"
Шум сосновых вершин...
Не только в голосе ветра
Осень уже поселилась,
Но даже в плеске воды,
Бегущей по камням речным.
ОСЕНЬ
(80)
Из песен осени
О многих горестях
Все говорит, не смолкая,
Ветер среди ветвей.
Узнали осень по голосу
Люди в горном селенье.
(81)
Когда в селенье Токива слагали стихи о первой осенней луне
"Осень настала!" -
Даже небо при этих словах
Так необычно...
Уже чеканит лучи
Едва народившийся месяц...
(82)
Никого не минует,
Даже тех, кто в обычные дни
Ко всему равнодушны,-
В каждом сердце родит печаль
Первый осенний ветер.