погода, ни окружающая местность. В этом крылась загадка, о которой Сипар,
наверное, знал куда больше, чем хотел рассказать.
Дункан внимательно наблюдал за проводником, но в поведении того не
было ничего подозрительного. Он работал, как хорошая и преданная ищейка.
К вечеру плато, по которому они шли, внезапно оборвалось. Они
остановились на краю обрыва, откуда открывался вид на бесконечные леса и
широкую реку.
Казалось, будто они неожиданно вошли в другую красивую комнату.
Это был новый край, никогда доселе не виданный землянином. Никто не
говорил, что далеко на запад, за кустарниками, раскинулся девственный лес.
Люди, прилетавшие из космоса, наверное, видели его. Он показался им просто
пятном иного цвета на теле планеты. И для них это не играло роли.
Для тех же, кто жил на Лейарде - плантаторов, торговцев, старателей и
охотников, - это было важным открытием. "И я открыл этот лес", - с
гордостью думал Дункан.
- Господин!
- Что еще?
- Гляди. Там скун!
- Я не...
- Там, господин, за рекой.
И тут Дункан увидел мглу в голубизне неба, скользящую, бронзового
цвета тень. Он почувствовал далекий порыв шторма, скорее трепетание
воздуха, чем звук.
Он завороженно смотрел, как скун несется вдоль реки, и видел, как он
испепеляет лес. Скун ворвался в реку, и вода в ней всплеснулась
серебряными столбами до самого неба.
И тут же скун исчез, пропал, лишь сожженный шрам тянулся через лес,
где пронесся обжигающий ураган.
Еще на ферме Зиккара предупреждал его о скуне. "Начинается сезон
скуна, - сказал тогда Зиккара, и если человек попал в скун - живым он не
выберется".
Дункан глубоко вздохнул.
- Плохо, - сказал Сипар.
- Да, очень плохо.
- Налетает сразу. Заранее не угадать.
- Как насчет следа? - спросил Дункан. - Цита.
Сипар указал вниз.
- Мы успеем до темноты?
- Наверно, - ответил Сипар.
Спуск был трудней, чем они ожидали. Дважды они избирали неправильный
путь, и тропа обрывалась вниз, на сотни футов, так что приходилось опять
взбираться наверх и искать другую дорогу.
Они достигли подножия обрыва, когда уже начались короткие сумерки.
Они поспешили набрать сучьев. Воды поблизости не оказалось, и пришлось
обойтись тем, что осталось во флягах.
Скудно поужинав рокахомини, Сипар свернулся клубочком и сразу уснул.
Дункан прислонился спиной к обломку скалы, свалившемуся когда-то с
обрыва и теперь наполовину ушедшему в землю, которая веками сыпалась на
него сверху.
"Прошло уже два дня", - сказал он себе.
Нет ли правды в слухах, распространяемых в поселках? Может, и в самом
деле не стоит гоняться за Цитой, потому что ее нельзя убить?
"Чепуха, - поймал Дункан. - Тем не менее преследование усложняется,
идти по следу становится все трудней, да и Цита становится все хитрей и
неуловимей. Если в первый день она убегала, то сегодня старалась сбить их
со следа, А почему она избрала эту тактику только на второй день? Почему
не попыталась обмануть их сразу же? А что будет завтра - на третий день?"
Он покачал головой. Невероятно, чтобы животное становилось
изобретательнее в ходе охоты. Оно становилось более нервным, боязливым, но
Цита вела себя совсем не так, как положено испуганному зверю. Казалось,
она набирается ума и решительности. В этом было что-то устрашающее.
Далеко на западе у леса и реки послышались хохот и уханье стаи
крикунов. Дункан прислонил ружье к камню и положил сучьев в огонь. Он
взглянул в темноту на западе и прислушался к шуму. Затем поморщился и
инстинктивно почесал в затылке. Он надеялся, что крикуны останутся вдали.
Еще их не хватало.
За его спиной со склона сорвался камешек и подкатился к самому
костру.
Дункан быстро обернулся. "Глупо устраивать лагерь под самым обрывом,
- подумал он. - Если свалится камень покрупнее - им несдобровать".
Он стоял и слушал. Ночь была тихой, даже крикуны на время примолкли.
Ну вот, свалился маленький камешек, и он уже перепугался. Надо взять себя
в руки.
Он вернулся к камню и, когда наклонился, чтобы подобрать ружье,
услышал отдаленный гул. Он быстро выпрямился, обернулся к обрыву,
заслонявшему половину неба - гул усиливался! Одним прыжком он подскочил к
Сипару, схватил его за руку и рывком поднял на ноги. Глаза Сипара
открылись, и он растерянно замигал при свете костра.
Гул перешел в рев, и слышно было, как бухают громадные камни,
перекрывая шум и шуршание сползающей вниз почвы.
Сипар выдернул руку и бросился в темноту. Дункан последовал за ним.
Они бежали, спотыкаясь в темноте, и преследовавший их грохот лавины
наполнил ночь оглушительным громом. Несясь вперед, Дункан представлял
себе, как ударяет ему в спину обломок скалы, как поток камней обтекает его
ноги.
Ураганное облако пыли настигло беглецов, они задыхались и кашляли на
бегу. Неподалеку, слева от них, подпрыгивал могучий обломок скалы, лениво
ударяясь о землю.
И тут гром стих. Слышалось лишь шуршание земли и гравия, стекающего
по склону.
Дункан остановился и медленно обернулся. Костер исчез, погребенный,
без сомнения, тоннами породы. Звезды побледнели - свет их с трудом
пробивался сквозь нависшее над долиной облако пыли.
Он услышал, что рядом пошевелился Сипар, и поднял руку, стараясь
отыскать его, не зная точно, где он находится. Наконец Дункан дотянулся до
проводника, схватил его за плечо и привлек к себе.
Сипара била дрожь.
- Все в порядке, - сказал Дункан.
"И в самом деле все в порядке, - уверял он себя. Ружье осталось цело.
Запасной магазин и нож были приторочены к поясу, мешочек с рокахомини - в
кармане. Недостает лишь фляги. Фляги и огня".
- Придется укрыться где-нибудь на ночь, - сказал Дункан. - Здесь
неподалеку крикуны.
Ему не нравились ни собственные подозрения, ни то, что его сердце
начали покалывать иглы страха. Он постарался избавиться от этих мыслей,
выкинуть из головы, но они остались, лишь спрятались поглубже.
- Там колючие кусты, господин. Мы можем заползти в чащу. Крикуны нас
не отыщут.
Путешествие сквозь колючки оказалось пыткой, но они все-таки
проделали его.
- Крикуны и ты - табу, - сказал Дункан. - Почему ты их боишься?
- Я больше боюсь за тебя, господин. И немножко за себя. Крикуны могут
забыть. Они могут не узнать меня, а потом будет поздно. Тут безопасней.
- Согласен.
Крикуны подошли к кустарнику и топотали вокруг. Они фыркали и
пытались пробиться сквозь колючки, но в конце концов убрались восвояси.
Утром Дункан с Сипаром поднялись по склону, карабкаясь по громадной
груде камней и земли, завалившей их лагерь. Пройдя по ложбине, прорезанной
лавиной, они добрались до того места, откуда начался обвал.
Здесь они нашли углубление, в котором раньше лежал большой валун.
Земля со стороны обрыва была подрыта, так что достаточно было одного
толчка, чтобы валун покатился вниз, к костру.
А вокруг было множество следов Циты!



    4



Теперь это была уже не просто охота. Нож был приставлен к горлу.
Убить или быть убитым, останавливаться поздно. Игра кончилась, и нельзя
было ждать милости.
- Ну что ж, - сказал Дункан. - Мне это нравится.
Он провел ладонью по стволу ружья, который сверкнул под полуденным
солнцем. "Лишь один выстрел, - молил он. - Дайте мне хоть один раз
выстрелить. На этот раз я не промахнусь. На этот раз она не отделается
тремя клочками шерсти в траве, чтобы поиздеваться надо мной".
Он прищурился, вглядываясь в колеблющееся марево над рекой. Сипар
примостился у воды. Через некоторое время он поднялся, подбежал к Дункану
и сказал:
- Она переплыла реку. Она шла вброд, а потом плыла.
- Ты уверен? Может, она просто зашла в воду, чтобы мы исками ее на
том берегу, а потом вернулась сюда.
Он взглянул на пурпурно-зеленую стену деревьев на том берегу. В лесу
будет во сто крат труднее.
- Можно посмотреть, - сказал Сипар.
- Хорошо. Иди вниз по течению. А я поднимусь наверх.
Через час они вернулись обратно, не обнаружив никаких следов. Почти
не осталось сомнений, что Цита перебралась через реку.
Они стояли бок о бок и смотрели на лес.
- Господин, мы ушли далеко. Ты смелый, раз ты охотишься на Циту. Ты
не боишься смерти.
- Страх смерти - это для детей. Об этом и речи быть не может. Я не
собираюсь умирать.
Они вошли в воду. Дно медленно понижалось, и проплыть пришлось не
больше ста ярдов.
Они выбрались на берег и легли у воды, чтобы передохнуть.
Дункан оглянулся в ту сторону, откуда они пришли. Обрыв казался
отсюда темно-синей полоской на фоне выцветшего голубого неба. В двух днях
пути оттуда лежат ферма и плантация вуа, но кажется, что до них куда
дальше. Они были затеряны во времени и пространстве и принадлежали другому
существованию, другому миру.
Дункану казалось, что вся предыдущая жизнь потускнела, позабылась,
потеряла связность. Как будто значимым был только этот момент, как будто
все мгновения жизни, все минуты и часы, все вдохи, выдохи и удары сердца,
и сон, и пробуждение вели к этому часу, к этой реке, к мгновению, когда
ружье его слилось с рукой, когда он был охвачен жаждой убийства.
Наконец Сипар поднеся и пошел вдоль воды. Дункан сел и смотрел ему
вслед.
"Ведь он вконец перепуган и все же остался со мной, - думал Дункан. -
У костра в первую ночь он сказал, что останется со мной до самой смерти, и
он верен своей клятве. Как трудно разобраться в чувствах этих существ, как
трудно понять, что за мысли, что за ростки эмоций, что за законы морали,
что за смесь веры и надежды заполняют их души и руководят их
существованием.
Ведь как просто было бы Сипару потерять след и сказать, что он не
может его найти. Да и с самого начала он мог отказаться идти выслеживать
зверя, но он шел, хоть и боялся. Никто не требовал от него преданности и
верности, а он был предан и верен. Но верен кому? Дункану - пришельцу,
чужому? Верен себе самому? Или, может быть - хоть это и казалось
невероятным, - верен Ците?
Что думает Сипар обо мне, или, точнее, что я думаю о Сипаре? Что нас
может объединить? Или же нам, хоть мы оба и гуманоиды, суждено навсегда
остаться чужими?"
Он держал ружье на коленях и поглаживал, нежил его, превращая в часть
самого себя, в орудие смерти и выражение своей непреклонной решимости
найти и убить Циту.
"Дайте мне еще один шанс, - твердил он, - одну секунду, меньше
секунды, чтобы успеть прицелиться. Это все, что я хочу, в чем нуждаюсь,
все, что прошу".
И тогда он сможет вернуться в дни, оставшиеся позади - к ферме и
полям, к туманной иной жизни, с которой он столь загадочно расстался, но
которая со временем вновь станет реальной и наполнится смыслом.
Вернулся Сипар.
- Я нашел след.
Дункан встал.
- Хорошо.
Они ушли от реки и углубились в лес. Жара безжалостно обволокла их,
она была куда тяжелее, чем у реки - словно горячее мокрое одеяло
опустилось на тело.
След был четок и прям, Цита, очевидно, решила идти вперед, не
прибегая больше к уловкам. Может быть, она думает, что преследователи
потеряют время у реки, и желает увеличить расстояние между ней и
охотниками? "Может быть, ей нужно время, чтобы подготовить новую подлую
ловушку", - размышлял Дункан.
Сипар остановился и подождал, пока Дункан настигнет его.
- Где твой нож, господин?
- Зачем тебе? - заколебался Дункан.
- У меня колючка в подошве, - ответил проводник. - Мне нужно ее
вытащить.
Дункан вытащил нож из-за пояса и бросил Сипару. Тот поймал его на
лету.
Глядя прямо в глаза Дункану, чуть заметно улыбаясь, Сипар перерезал
себе горло.



    5



Придется возвращаться. Он знал это. Без проводника он бессилен. Все
шансы на стороне Циты - если, конечно, они не были на ее стороне с самого
начала.
Циту нельзя убить? Нельзя, потому что она достаточно разумна, чтобы
справиться с неожиданностями? Нельзя, потому что, если надо, она может
сделать лук и стрелу, пусть очень примитивные? Нельзя убить, потому что
она может прибегнуть к тактическим уловкам, например сбросить ночью камень
на своих врагов? Нельзя убить, потому что местный проводник с радостью
воткнет себе в горло нож, чтобы ее защитить?
Зверь, обладающий разумом в моменты опасности? В котором ум и
способности проявляются в опасных ситуациях, а когда в этом исчезает
необходимость, зверь скатывается к прежнему уровню? "Что ж, - думал
Дункан, - это неплохой путь для живого существа. Как хорошо, если можно
избавиться от всех неудобств и тревог, от неудовлетворенности собой,
вызываемой разумом, когда это тебе не нужно. Но разум не исчезнет. Он
будет поджидать в безопасности своего часа, словно ожерелье или пистолет -
то, что можно при случае использовать, а после этого отложить в сторону".
Дункан потянулся к костру и поворошил палкой в огне. Пламя
взметнулось кверху, и столб искр взлетел к шелестящей черноте листвы.
Ночью стало чуть прохладнее, но влажность все так же давала себя знать, и
человеку было не по себе, и он был немного испуган.
Дункан запрокинул голову и вгляделся в усеянную искрами темноту.
Звезд не было видно - их закрывала густая листва. Ему недоставало звезд.
Было бы лучше, если бы он мог их увидеть.
Наступит утро, и ему придется возвращаться. Придется бросить это:
охота стала невозможным и даже глупым предприятием.
И все же он знал, что не сдастся. Где-то в трехдневном пути он принял
вызов и поставил перед собой цель. Он знал, что наступит утро и он пойдет
дальше. Им двигала не ненависть, не месть, не страсть к трофеям, даже не
инстинкт охотника, заставляющий гнаться за животным, которое больше,
удивительнее и опаснее всех, что убивали люди до него. Его вело нечто
большее - странная связь, которая переплела существование Циты с его
собственным.
Он протянул руку, подобрал ружье и положил на колени. Ствол тускло
поблескивал при свете костра; он провел рукой по стволу, как мужчина может
провести по шее женщины.
- Господин, - произнес голос.
Голос его не испугал, потому что слово было произнесено тихо, и на
мгновение он забыл, что Сипар умер - перерезал горло с улыбкой на губах.
- Господин?
Дункан напрягся.
Сипар был мертв, никого не было рядом, и все же кто-то обращался к
нему, а во всем лесу было лишь одно существо, которое могло с ним
говорить.
- Да, - отозвался Дункан.
Он не пошевельнулся. Он просто сидел, и ружье лежало у него на
голенях.
- Ты знаешь, кто я?
- Я полагаю, что ты Цита.
- Ты был храбрый, - сказала Цита - это была именно она. - Ты хорошо
охотился. И нет позора, если ты уйдешь. Почему ты не идешь назад? Я обещаю
что не трону тебя.
Она была здесь, где-то перед ним, в кустах за костром, почти точно по
другую сторону костра, - сказал себе Дункан. - Если сделать так, чтобы она
продолжала говорить, может, даже выманить ее...
- Зачем мне уходить? - спросил он. - Охоту нельзя кончить, пока не
убьешь того, за кем охотишься.
- Я могу убить тебя, - сказала ему Цита. - Но я не хочу этого делать.
Убивать плохо.
- Правильно, - согласился Дункан. - Ты очень чувствительная.
Наконец-то он точно определил, откуда исходит голос. Он мог позволить
себе поиронизировать.
Большой палец скользнул по металлу, перевел затвор на автоматическую
стрельбу, и Дункан подогнул под себя ноги так, чтобы можно было одним
движением вскочить и выстрелить.
- Почему ты охотишься за мной? - сбросила Цита. - Ты чужой в моем
мире, и у тебя нет права охотиться на меня. Вообще-то я не возражаю, это
даже интересно. Как-нибудь мы снова устроим охоту, когда я буду готова.
Тогда я приду и скажу тебе, и мы потратим день или два на охоту.
- Конечно, устроим, - бросил Дункан, вскакивая. Одновременно он нажал
на курок, и ружье заплясало в бешеной ярости, выплевывая сверкающую струю
ненависти и смерти, несущуюся к кустам. - В любой удобный для тебя момент!
- ликующе кричал он. - Я приду и буду охотиться на тебя! Ты лишь намекни,
и я брошусь по твоим следам! Может, я даже убью тебя! Как тебе это
понравится, тварь?
Он не спускал пальца с курка и не распрямлялся, чтобы пули не ушли
вверх, а распилили жертву у самой земли, и он поводил стволом, чтобы
прочесать большую площадь и обезопасить себя от возможной ошибки в
прицеле.
Патроны кончились, ружье щелкнуло, и зловещая трель прервалась.
Пороховой дым мирно струился над костром, запах его сладко щипал ноздри, и
слышно было, как множество маленьких ножек бежало по кустам, как будто
тысячи перепуганных мышат спасались от катастрофы.
Дункан отстегнул от пояса запасную обойму и вставил ее вместо
использованной. Затем он выхватил из костра головешку и стал яростно
размахивать ею, пока она не вспыхнула ярко и не превратилась в факел.
Держа ружье в одной руке и факел в другой, он бросился в кусты. Мелкие
зверюшки метнулись в стороны.
Он не нашел Циты. Он нашел лишь обожженные кусты и землю, истерзанную
пулями, да пять кусков мяса и шерсти, которые принес с собой к костру.
Теперь страх окружал его, держался на расстоянии вытянутой руки,
выглядывал из тени и подбирался к костру.
Он положил ружье рядом с собой и постарался дрожащими пальцами
сложить из пяти кусков мяса и шерсти то, чем они были раньше. "Задача не
из легких", - думал он с горькой иронией, потому что у кусков не было
формы. Они были частью Циты, а Циту надо убивать дюйм за дюймом - ее не
возьмешь одним выстрелом. В первый раз ты выбиваешь из нее фунт мяса, во
второй раз снова - фунт или два, а если у тебя хватит патронов, ты
уменьшить ее настолько, что в конце концов можешь и убить. Хоть и не
наверняка.
Он боялся. Ему было страшно. Он признался себе, что ему страшно, и
видел, как трясутся его пальцы, и он стиснул челюсти, чтобы унять стук
зубов.
Страх подбирался все ближе. Первые шаги он сделал, когда Сипар
перерезал себе горло - какого черта этот идиот решился на такое? Тут нет
никакого смысла. Он размышлял о верности Сипара, и оказалось, что тот был
предан существу, мысль о котором Дункан отбросил как нелепость. В конце
концов, по непонятной причине - непонятной только людям - верность Сипара
была верностью Ците.
Но для чего искать объяснений? Все происходившее было бессмыслицей.
Разве есть смысл в том, что преследуемый зверь идет к охотнику и говорит с
ним? Хотя этот разговор отлично вписывался в образ животного, обладающего
разумом только в критические моменты.
"Прогрессивная приспосабливаемость", - сказал себе Дункан. Доведите
приспосабливаемость до крайней степени, и вы достигнете
коммуникабельности. Но может быть, сила приспосабливаемости Циты
уменьшается? Не достигла ли Цита предела своих способностей? Может быть и
так. Стоило поставить на это. Самоубийство Сипара, несмотря на его
обыденность, несло на себе отпечаток отчаяния. Но и попытка Циты вступить
в переговоры с Дунканом была признаком слабости.
Убить его стрелой не удалось, лавина не принесла желаемых
результатов, ни к чему не привела и смерть Сипара. Что теперь предпримет
Цита? Осталось ли у нее хоть что-нибудь в запасе?
Завтра он об этом узнает. Завтра он пойдет дальше. Теперь он не может
отступить.
Он зашел слишком далеко. Если он повернет назад, то всю жизнь будет
мучиться - а вдруг через час или два он бы победил? Слишком много
вопросов, слишком много неразгаданных тайн, на карту поставлено куда
больше чем десяток грядок вуа.
Следующий день внесет ясность, снимет тягостный груз с плеч, вернет
ему душевное спокойствие.
Но сейчас все было абсолютно бессмысленно.
И не успел он об этом подумать, как один из кусков мяса с шерстью
будто ожил.
Под пальцами Дункана появились знакомые очертания.
Затаив дыхание, Дункан нагнулся над ним, не веря своим глазам, даже
не желая им верить, в глубине души надеясь, что они обманули его.
Но глаза его не обманули. Ошибиться было нельзя Кусок мяса приняли
форму детеныша крикуна - ну может, не детеныша, но миниатюрного крикуна.
Дункан откинулся назад и покрылся холодным потом. Он отер
окровавленные руки о землю. Он спрашивал себя, чем же были другие куски,
лежавшие у огня.
Он попытался придать им форму какого-нибудь зверя, но это не удалось.
Они были слишком изуродованы пулями.
Он собрал их и бросил в огонь. Потом поднял ружье и обошел костер,
уселся спиной к стволу, положив ружье на колени.
Он вспомнил топоток маленьких лап, - словно тысячи деловитых мышат
разбегаются по кустам. Он слышал их дважды: один раз ночью у водоема, и
сегодня ночью снова.
Что же такое Цита? Разумеется, она не имеет ничего общего с обычным
зверем, которого он считал, что выслеживает.
Зверь-муравейник? Симбиотическое животное? Тварь, принимающая
различные формы?
Шотвелл, который в таких делах собаку съел, может, и попал бы в
точку. Но Шотвелла здесь нет. Он остался на ферме и, наверное, беспокоится
- почему не возвращается Дункан.
Наконец сквозь деревья просочился рассвет - мягкий, рассеянный,
туманный и зеленый, под стать пышной растительности.
Ночные звуки затихли и уступили место звукам дня шуршанию невидимых
насекомых, крикам скрывающихся в листве птиц. Где-то вдали возник гулкий
звук, словно толстая бочка катилась вниз по лестнице.
Легкая прохлада ночи быстро растаяла, и Дункана обволокла влажная
жара - безжалостная и неутомимая.
Идя кругами, Дункан нашел след Циты ярдах в ста от костра.
Зверь уходил быстро. Следы глубоко вминались в почву, и расстояние
между ними увеличивалось. Дункан спешил как только мог. Хорошо бы
припустить бегом, чтобы не отстать от Циты, потому что след был ясен и
свеж.
"Но это было бы ошибкой, - сказал себе Дункан. Слишком уж свежим был
след, слишком ясным, словно животное старалось вовсю, чтобы человек его не
потерял".
Он остановился, спрятался за ствол дерева и стал разглядывать следы
впереди. Его руки устали сжимать ружье, и тело было слишком напряжено. Он
заставил себя дышать медленно и глубоко - он должен был успокоиться и
расслабиться.
Он разглядывал следы - четыре пятипалых углубления, потом широкий
промежуток, затем снова четыре пятипалых следа. И земля в промежутке была
ровной и девственной.
Пожалуй, слишком уж ровной, особенно в третьем промежутке. Слишком
ровной, и в этом было что-то искусственное, словно кто-то разглаживал ее
ладонями, чтобы заглушить возможные подозрения.
Дункан медленно втянул воздух.
Ловушка?
Или воображение разыгралось?
Если это ловушка, то, не остановись он у дерева, он бы в нее угодил.
Он ощутил и нечто иное - странное беспокойство, - и поежился,
стараясь разгадать, в чем же дело.
Он выпрямился и вышел из-за дерева, держа ружье на изготовку. "Какое
идеальное место для ловушки!" - подумал он. Охотник смотрит на следы, а не
на промежуток между ними, так как это ничейная земля, ступать по которой
безопасно.
"Ты умница, Цита, - признал он. - Умница Цита!"
И тут понял, чем вызвано ощущение беспокойства - за ним следили.
Где-то впереди затаилась Цита. Она смотрит и ждет. Она взволнована
ожиданием. Может быть, она даже еле сдерживает смех.
Он медленно пошел вперед и остановился у третьего промежутка между
следами. Площадка впереди была ровнее, чем ей следовало быть. Он был прав.
- Цита! - позвал он.
Голос прозвучал куда громче, чем ему хотелось, и он застыл, смущенный
этим звуком.
И тогда он понял, почему его голос звучал так громко.
Это был единственный звук в лесу.
Лес внезапно замер. Замолчали птицы и насекомые, и вдалеке пустая
бочка перестала катиться по лестнице. Даже листья замерли - перестали
шуршать и бессильно повисли на стебельках.
Во всем ощущалась обреченность, и зеленый свет перешел в бронзовый.
Свет был бронзовым!
Дункан в панике огляделся - прятаться было негде.
И прежде чем он успел сделать хоть шаг, налетел скун и неизвестно
откуда возник ветер. Воздух наполнился летящими листьями и сором. Деревья
трещали, скрипели и раскачивались.
Ветер повалил Дункана на колени, и, стараясь подняться, он вспомнил -
словно вспышка его озарила, каким он увидел лес с вершины обрыва: кипящая
ярость урагана, бешеное верчение бронзовой мглы, деревья, вырванные с
корнем.
Ему почти удалось встать, но он тут же потерял равновесие и уцепился
руками за землю, пытаясь подняться вновь, и в мозгу настойчивый голос
кричал ему "беги!", а другой голос умолял его прижаться к земле, зарыться
в землю.
Что-то тяжелое ударило его в спину, и он упал на ружье, ударился
головой о землю, и мир завертелся, грязь и рваные листья приклеились к
лицу.
Он пытался отползти, но не мог, ибо что-то схватило его за лодыжку и
не отпускало.
Он лихорадочно пытался очистить глаза от грязи и выплюнуть листья и
землю, набившиеся в рот.
По вертящейся земле прямо на него неслось что-то черное и громоздкое.
Он понял, что это Цита и через секунду она подомнет его.
Он закрыл лицо рукой, выставил вперед локоть, чтобы смягчить первый
удар гонимой ураганом Циты.
Но столкновения не последовало. Менее чем в ярде от Дункана земля
разверзлась и поглотила Циту.
Неожиданно ветер стих, и листья вновь безжизненно повисли, и вновь на
лес опустилась жара, и все кончилось. Скун прилетел, ударил и унесся
прочь.
Прошли минуты, думал Дункан, а может, и секунды Но за эти секунды лес
превратился в груды поваленных деревьев.
Он приподнялся на локте, взглянул, что же случилось с его ногой, и
понял, что ее придавило упавшим деревом.
Он осторожно попытался поднять ногу - ничего не получилось. Два
крепких сука, отходивших от ствола почти под прямым углом, глубоко
вонзились в землю, и нога его была прижата к земле этой вилкой.