Саймак Клиффорд Дональд. Там, где обитает зло

   В овраге Харкорт впервые ощутил присутствие какой-то таинственной опасности, почувствовал, что знакомые места остались позади, что они в стране призраков, чуждых и враждебных. Выругав себя за то, что позволил так разгуляться своему воображению, он попытался понять, откуда взялось такое ощущение. Местность здесь ничем не отличалась от той, что лежала на другом берегу. И тем не менее что-то изменилось, он это прекрасно чувствовал. В окружавшем мраке, несомненно, таилась какая-то угроза. Как только кроны огромных деревьев закрыли от них бледный свет луны и мерцание звезд и все погрузилось в глубокую тьму, он, как и все остальные, припал к земле и стал ждать первых лучей рассвета. Чутко вслушиваясь, он всматривался в темноту, пытаясь не пропустить появления какой-нибудь движущейся тени, хотя и не мог себе представить, как он, совершенно ничего не видя, может различить эту тень.
   Время от времени до него доносились едва слышные шорохи, каждый раз заставлявшие его насторожиться, но больше ничего не происходило. Шорох затихал, ненадолго воцарялась тишина, потом он улавливал новый шорох и снова весь напрягался в ожидании. Никогда еще время не тянулось для него так мучительно долго. Хуже всего было то, что оставалось только терпеть и ждать, припав к земле. Он не мог ничего сделать, не мог броситься и нанести удар, не мог даже предостеречь остальных, потому что не знал, слышат ли они то же самое, что он, и не напугает ли он их понапрасну. Ему даже пришло в голову - а не может случиться, что из них всех он единственный, кто так трясется от страха?
   С первыми проблесками рассвета ощущение страха стало ослабевать. Если бы теперь к ним начало подкрадываться какое-нибудь существо, он уже смог бы его увидеть и встретить лицом к лицу. Но вокруг ничего не было видно, кроме могучих деревьев, которые обступили их, нависая над головами; массивные стволы густо заросли мхом и лишайниками и казались очень древними. Тем не менее чувство таинственной опасности не прошло совсем. И переговаривались они между собой не иначе как шепотом: под кронами деревьев стояла такая тяжелая, гнетущая тишина, что нарушить ее казалось непростительной неосторожностью.
   Медленно, с трудом карабкались они в гору. Под ногами шуршала толстая подстилка из листьев, обломков веток и кусочков коры, которые падали с деревьев на протяжении столетий. По дороге Харкорт размышлял о том, ступала ли здесь когда-нибудь до них человеческая нога. В этих диких местах вдоль берега никто не жил, да и вряд ли они могли кому-то понадобиться, так что скорее всего здесь еще никто не бывал.
   Они поднимались уже полчаса, когда густой лес наконец стал редеть, хотя повсюду еще стояли отдельные группы деревьев. Ощущение опасности почти исчезло - почти, но не совсем. Они все еще находились в незнакомой, чужой местности.
   И вот теперь все четверо лежали на животе, скрытые густым кустарником, которым заросла опушка леса, и смотрели, как на поляне, напоминавшей парк, резвятся единороги. Гребень прибрежного холма, на который они только что поднялись, остался позади, впереди простирался пологий склон, а дальше, за поляной, напоминавшей парк, снова поднимался густой лес. Харкорт подумал, что это открытое место, наверное, когда-то расчистил под пашню какой-нибудь давно забытый крестьянин, решив поставить здесь свою ферму. На дальнем конце поляны виднелось что-то похожее на развалины постройки, хотя с уверенностью сказать, что это такое, было нельзя. Впрочем, если здесь и находилась заброшенная ферма, ничего необычного в этом не было: в здешних местах попадалось множество таких полуразвалившихся построек, когда-то принадлежавших людям, которые собирались здесь поселиться и возделывать землю, но вынуждены были все бросить и бежать, когда нагрянула Нечисть.
   Единороги все еще скакали и резвились, но что-то в их поведении изменилось. Внезапно часть их, круто повернувшись, понеслась к дальнему краю поляны. Описав широкую дугу, они двинулись обратно, а впереди них бежала со всех ног какая-то темная фигура. Как Харкорт ни напрягал зрение, он не мог разглядеть, кто это - медведь или человек.
   Остальные единороги остановились и настороженно смотрели, высоко задрав головы. Солнце сияло на их тонких извитых рогах. Потом, словно по сигналу, все они рысью пустились навстречу, окружая бегущую фигуру. Приблизившись вплотную, они поднялись на дыбы и обрушились на нее, размахивая в воздухе острыми копытами.
   Харкорт рывком поднялся на колени, но зацепился своим луком, торчавшим из облучья, за нависшую сверху ветку и потерял равновесие. Чья-то рука крепко схватила его за запястье и дернула с такой силой, что он упал на землю.
   - Не вставай! - сказала Иоланда, все еще крепко стискивая его запястье. - Ради бога, не вставай!
   - Но там же человек! - воскликнул Харкорт.
   - По-моему, это медведь, - сказал аббат. - Готов поклясться, что медведь.
   - Человек там или медведь, - сказала Иоланда, - помочь ему мы ничем не сможем. Они разносят его в клочья. То же самое они сделают и с нами, если мы вздумаем прийти ему на помощь. Мы только зря будем рисковать жизнью.
   - Ему уже не поможешь, - сказал аббат. - Вон как они его швыряют.
   Что-то то и дело взлетало вверх над вздымающимися рогами, но разглядеть, что это, было невозможно. Какие-то черные лохмотья нелепо болтались в воздухе, с каждым разом распадаясь на все более мелкие клочья. Наконец они упали на землю, и единороги, окружившие их кольцом, встав на дыбы, все разом опустились, разя копытами. Кто бы ни лежал там, на земле, от него теперь уже ничего не могло остаться.
   У Харкорта к горлу подступила тошнота. Такие прекрасные животные, подумал он, такая невиданная ослепительная красота, и все это только маска, скрывающая такую злобу! Вот что такое Нечисть. Все, что здесь есть, - Нечисть.
   Он перевернулся на бок и высвободил свой лук, зацепившийся за ветку. Что за неуклюжая вещь, подумал он. Луки висели за плечами у всех четверых, но Харкорт взял свой только после долгих колебаний. Он недолюбливал лук, считая его оружием труса. Меткий лучник всегда перебьет множество доблестных бойцов с безопасного расстояния, не дав им подойти, чтобы броситься врукопашную. Харкорту это всегда было не по душе. Но в конце концов он согласился, что лук - вещь полезная, а их слишком мало и все шансы против них, так что будет все-таки правильно взять четыре лука. Меч был у него одного - скорее всего, только он один и умел с ним обращаться. Шишковатый был вооружен боевой секирой на короткой рукоятке, у Иоланды, кроме лука, был кинжал, а этот увалень Гай взял себе булаву, сославшись на то, что он священнослужитель, аббат, и проливать кровь ему не подобает. Такая чрезмерная щепетильность показалась Харкорту смешной, однако священникам действительно не полагалось носить острый клинок, и аббат не хотел об этом и слышать. Впрочем, разница невелика, подумал Харкорт. Булавой можно прикончить кого угодно не хуже, чем мечом, только не так аккуратно.
   Отцепив свой лук, он начал, пятясь, выбираться из кустов. Но не успел он проползти ежом и нескольких шагов, как аббат толкнул его локтем. Он, очевидно, хотел толкнуть его в бок, но Харкорт двинулся с места, и локоть пришелся ему по голове, да с такой силой, что у него в ушах зазвенело. Он повернулся к аббату, чтобы посмотреть в чем дело. Тот лежал, задрав голову, глядя куда-то в небо и указывая пальцем вверх. Взглянув в ту сторону, Харкорт разглядел в высоте три болтающиеся грязные тряпки.
   Драконы. Эти болтающиеся грязные тряпки нельзя было не узнать. Три дракона, которые направляются к поляне. Вот уже во второй раз за эти два дня Харкорт видел драконов, хотя предпочел век бы их не видеть вообще. Он терпеть не мог этих чешуйчатых существ. Они кидаются на тебя сверху и тут же вновь взмывают в воздух, становясь недосягаемыми, - в том случае, если промахнутся. А если не промахнутся, считай, что ты погиб.
   Единороги на поляне заметили драконов и бросились наутек. Харкорт не знал, охотятся ли драконы на единорогов, но, увидев это паническое бегство, он уже не сомневался, что охотятся. Свинья, корова, человек, единорог - дракон не побрезгует ничем.
   Сначала единороги беспорядочно метались по поляне, а потом, сбившись в кучу, понеслись прямо к зарослям кустарника, где притаились Харкорт и его спутники. Застыв неподвижно, Харкорт как зачарованный смотрел на скачущие белые силуэты, сверкающие копыта и мелькающие в воздухе острые рога. Он не мог двинуться с места, но если бы и мог, это было бы бессмысленно. Харкорт понимал, что в таких густых зарослях вовремя убраться с дороги не удастся: единороги настигнут их раньше, чем они выпутаются из кустов.
   А драконы камнем падали с неба на табун. Неуклюжие в полете, они всегда молнией кидались на добычу, сложив крылья, вытянув шею и протянув вперед когтистые лапы, готовые схватить жертву.
   Харкорт прильнул к земле и обхватил голову руками.
   Через мгновение единороги обрушились на них. Прямо перед Харкортом, в нескольких дюймах от его плеча, с силой опустилось копыто, глубоко зарывшись в землю и запорошив ему глаза. Еще одно копыто задело его правую ногу. Еще один единорог вырос перед ним, присел, готовясь к следующему прыжку, и перескочил через него. С поляны донесся чей-то отчаянный, душераздирающий визг, и вот уже последний единорог пронесся мимо.
   Харкорт вскинул голову и увидел, что два дракона с распростертыми крыльями набирают высоту над самыми макушками леса, а третий судорожно колотит крыльями по воздуху, пытаясь взлететь повыше и лавируя между деревьями на поляне. В его когтистых лапах беспомощно бился единорог.
   И еще кое-что заметил Харкорт. С вытянутой шеи дракона, который уносил единорога, свисала веревка. Она петлей охватывала шею, а ее растрепанный конец длиной футов в десять болтался в воздухе.
   Харкорт протянул руку и схватил аббата за плечо.
   - Видишь? - крикнул он. - Веревку видишь?
   - Господи помилуй! - отозвался аббат. - Вижу!
   - Не может быть, - сказал Харкорт дрожащим от волнения голосом.
   - Значит, может, - отвечал аббат. - У кого еще, кроме вас с Хью, хватило бы ума попытаться посадить дракона на привязь?
   Дракон с веревкой и единорогом взмыл над деревьями и, хлопая крыльями, полетел прочь. Поляна была пуста. Дракон понемногу набирал скорость, и веревка, свисавшая у него с шеи, вытянулась в воздухе вдоль тела.
   - Все целы? - спросил Шишковатый.
   - Я - да, - ответила Иоланда. - Меня ни один даже не задел.
   Они поспешно выползли из кустов, поднялись на ноги и стояли, глядя друг на друга, все еще не в состоянии поверить, что это действительно произошло.
   - Нам повезло, - сказал Шишковатый.
   - Господь нас уберег, - заявил аббат. - По-моему, это значит, что мы под его защитой.
   - С самого начала мы сделали большую глупость, - сердито сказал Харкорт. - Незачем было ползать по кустам и глазеть на каких-то дурацких единорогов.
   Единорогов уже нигде не было видно - наверное, они все еще неслись прочь, углубляясь в лес.
   Иоланда стояла как ни в чем не бывало. По ее виду никак нельзя было сказать, что ее только что чуть не затоптали единороги: плащ ее был по-прежнему чист, из прически не выбилось ни волоска.
   - А что с тем человеком? - спросил Харкорт.
   - По-моему, это был не человек, - сказал Шишковатый. - Я, как и аббат, решил, что это медведь.
   - Но если это все-таки человек, - сказал аббат, - нам подобало бы еще немного задержаться и прочитать над ним молитву. Последнее напутствие Церкви...
   - Если только от него осталось хоть что-нибудь, над чем можно читать молитву, - заметил Шишковатый.
   - Мне очень жаль, аббат, - сказала Иоланда, - но я думаю, что Шишковатый прав. Не надо бы нам больше терять время. Пора двигаться дальше.
   - Я убежден, что это был человек, - возразил Харкорт. - Оставить его просто так было бы неблагородно и нечестиво. Пусть он мертв, мы должны что-то для него сделать.
   - Чарлз, ты не в своем уме, - сказал Шишковатый. - Сколько раз на твоих глазах погибали люди - ты это видел и шел себе дальше.
   - Да, но...
   - Я вынужден согласиться, - сказал аббат. - Как это ни прискорбно, нам, наверное, надо двигаться дальше. К тому же я думаю, что это был все-таки медведь.
   Они направились к западу по гребню холма. Идти здесь было довольно легко, и продвигались они быстро. Иоланды не было видно - она шла где-то впереди, разведывая дорогу. Никто не заметил, как она исчезла из вида: только что была тут, и вот ее уже нет.
   - Я проголодался, - пожаловался аббат. - Мы ничего не ели со вчерашнего вечера. Как насчет того, чтобы сделать остановку и закусить хлебом с сыром?
   - Достань еду из своего мешка и ешь на ходу, - предложил Шишковатый.
   - Не могу я есть на ходу, - возразил аббат. - У меня все в животе бултыхается и начинаются колики.
   - Часа через два или около того мы сможем остановиться на ночлег, сказал Харкорт. - Солнце стоит уже низко. Мы прошли порядочное расстояние. И прошли бы еще больше, если бы не задержались из-за этих единорогов.
   Аббат что-то недовольно проворчал, но продолжал идти, время от времени ускоряя шаг, чтобы не отставать от остальных.
   Прошло еще около часа, и гребень, по которому они шли, начал спускаться в глубокую долину. Над долиной клочьями висел туман. Сквозь него сверкало множество небольших озер и проток. Далекие белые холмы по ту сторону долины казались голубоватыми в свете уходящего дня.
   - Болото, - недовольно сказал Шишковатый. - Надеюсь, нам удастся найти обход. Идти вброд через болото - штука малоприятная.
   - Оно не такое уж большое, - заметил аббат. - И мне кажется, оно тут не совсем на месте. Болота бывают большей частью на ровной местности, а не посреди холмов.
   - Болота бывают везде, - возразил Шишковатый, - где только может скапливаться вода.
   - Может быть, стоит изменить наш план? - сказал аббат. - Не лучше ли нам свернуть на север и отыскать римскую дорогу? Римляне строили хорошие дороги. На них почти нет уклонов. Мы могли бы идти по ровному месту, а не плутать в густом лесу и не брести через болото.
   - На римской дороге нас сожрут раньше, чем сядет солнце, - сказал Шишковатый.
   Харкорт услышал позади себя шорох листьев и быстро обернулся. В нескольких футах от него стояла Иоланда, низко надвинув на лицо капюшон.
   - Господа, - сказала она, - я нашла совсем близко удобное место для привала. Там рядом ручей с чистой водой, а на дереве подвешен молодой олень.
   Аббат мгновенно повернулся к ней.
   - Оленина! - произнес он внезапно охрипшим голосом. - Оленина! А я тут мечтаю поесть хоть хлеба с сыром!
   - Идите за мной, - сказала Иоланда, и они последовали за ней.
   Еще не начинало темнеть, когда они устроились на ночлег. Ярко горел костер, рядом лежал запас дров, а на углях жарились огромные куски оленины.
   Аббат сидел, прислонившись спиной к стволу огромного дерева, сцепив могучие руки на животе и положив рядом свою тяжелую булаву, и принюхивался к аромату жареного мяса.
   - Я считаю, именно так лучше всего завершить наш день после всего этого лазанья по горам, единорогов и драконов, - сказал он с удовлетворением. - Запах оленины искупает все испытания, через которые мы сегодня прошли.
   - Там, впереди, болото, - сказал Шишковатый Иоланде. - Нам нужно будет его пересечь?
   - Нет, не нужно, - ответила она. - Мы можем его обойти.
   - Слава Богу, - вздохнул аббат и повернулся к Харкорту: - Нашей проводнице просто цены нет.
   Когда мясо изжарилось, они поели, потом поджарили еще и тоже съели. В конце концов аббат уже не мог заставить себя проглотить ни кусочка. Борода его лоснилась от жира.
   Сытые и довольные, они удобно расположились вокруг костра. Аббат разыскал у себя в мешке бутылку вина и пустил ее по кругу. Уже окончательно стемнело. Над болотом перекликались ночные птицы, легкий ветерок шелестел в верхушках деревьев. Все чувствовали себя прекрасно. Что-то уж слишком хорошо, подумал Харкорт. Несмотря на наслаждение, доставленное сытным ужином и отдыхом после трудного дня, его одолевали недобрые предчувствия. Слишком тут хорошо, думал он. А ведь это враждебная страна, здесь не должно быть так хорошо.
   Он взглянул на Иоланду, которая сидела скрестив ноги на земле по другую сторону костра. В ее лице появилась мягкость, которой он до сих пор не замечал. Может быть, это только так кажется в свете пламени, подумал Харкорт. Но она, очевидно, не испытывала никакого беспокойства. А именно она, наверное, раньше других почувствовала бы, если бы им грозила какая-нибудь опасность.
   Аббат с трудом поднялся и подбросил в костер дров.
   - Стоит ли? - спросил Харкорт. - Может быть, теперь, когда мясо зажарено, дать костру догореть? Нам лучше бы сидеть без огня.
   - Ты опять за свое, вечно тебе что-то не нравится, - засмеялся аббат. - Отдыхай, как все, и радуйся, что набил брюхо. Мы еще на самом краю Брошенных Земель, едва ли нам здесь что-нибудь грозит.
   - Мы уже видели единорогов и драконов.
   - Единороги давно ускакали, - сказал аббат, - и драконы тоже улетели. Я не вижу, почему...
   Он умолк и насторожился.
   Харкорт поднялся с земли.
   - Что такое, Гай? - спросил он.
   - Я что-то слышал. Какой-то шорох.
   И тут же шорох послышался снова. Все вскочили.
   Харкорт потянулся к мечу, но не успел выхватить его из ножен, как шорох прекратился. Все четверо стояли, напряженно прислушиваясь.
   Может быть, это всего-навсего птица шевельнулась на ветке, подумал Харкорт. Или какое-нибудь маленькое пушистое существо пробежало по сухим листьям.
   Аббат нагнулся и поднял с земли свою булаву.
   Харкорт обошел костер и встал рядом с Иоландой.
   - Что ты слышала? - спросил он.
   - То же, что и все вы. Шорох. Там кто-то есть.
   Новая порция дров, подброшенная в костер аббатом, только теперь занялась, внезапно разгорелась ярким пламенем, и Харкорт увидел, откуда шел шорох. У подножья гигантского дуба, стоявшего недалеко от костра, возник из земли какой-то корявый бугор. Он продолжал подниматься на глазах, и с него сыпались вниз сухие листья, сучки, кости мертвых животных, живая трава и клочья мха. Это выросшее из земли порождение леса двигалось, оно было живое. Густой смрад распространялся вокруг, и вместе с ним - непомерная злоба, почти ощутимая физически. Зловоние было так сильно, что от него перехватывало дыхание, как будто горло стискивали длинные цепкие пальцы.
   Харкорт отступил на шаг перед этой невероятной злобой и давящим зловонием. Он со скрежетом выхватил меч, и пламя костра окрасило клинок в цвет крови.
   Но у этого существа, которое выросло перед ними у подножья дуба, не могло быть живой красной крови - если его разрубить, из него должен был потечь зеленоватый гной или сукровица, похожая на чернила. Харкорту на мгновение показалось, будто он увидел блеснувшие в свете пламени острые клыки и когти. Но если это действительно клыки и когти, то они располагались в самых неподходящих местах. Может быть, на самом деле это были всего лишь обломки костей или острые каменные осколки, покоившиеся в лесной почве.
   Бугор продолжал подниматься, вырастая из лесного мусора и сухих листьев, из отпавшей коры и гнилых сучков, из птичьего помета, истлевших костей и оброненных перьев. Освещенный пляшущими отблесками пламени, он казался наделенным своей, зловещей жизнью. Злоба, источаемая им, становилась все сильнее, а густое зловоние - все удушливее. Харкорт почувствовал, что задыхается - отчасти от смрада, отчасти от ужаса и гнева при мысли, что такое гнусное создание осмеливается существовать, имеет наглость вторгаться в этот сравнительно чистый и уютный мир.
   Он шагнул вперед, но его опередил аббат. Одним плавным движением священник обеими руками поднял высоко над головой тяжелую булаву и обрушил ее на выросший из земли бугор. Бугор просел под ударом, что-то в нем булькнуло, и во все стороны разлетелись какие-то слизистые комки. Распространившееся вокруг зловоние многократно превзошло все, что они ощущали до сих пор. Харкорт, шатаясь, сделал еще два шага вперед, но еще не успел подойти к аббату, как его скрючило пополам и начало рвать. В горле у него стояла горечь, из глаз лились слезы, а от рассевшегося бугра текли навстречу ему густые волны смрада, и он как будто плыл в этом смраде, раздвигая его руками.
   Сделав сверхъестественное усилие, он выпрямился и увидел, что бугор исчез, а аббат стоит на том месте, где был бугор, колотя булавой по извивающимся клочьям и торжествующе хохоча. Харкорт хотел окликнуть аббата, но горло его все еще сжимала судорога, и он долго не мог выдавить ни звука. Наконец он крикнул:
   - Гай, отойди оттуда!
   Аббат продолжал колотить булавой по остаткам бугра, как будто не слышал. Харкорт, шатаясь, шагнул вперед и схватил его за руку.
   - Ради бога, остановись! От него уже ничего не осталось.
   - Вот когда я с ним покончу, - продолжая раскатисто хохотать, прокричал аббат, - тогда от него в самом деле ничего не останется. Меньше, чем ничего!
   - Да приди ты в себя, черт возьми! - рявкнул Харкорт. - Надо убираться отсюда. Нам нельзя здесь оставаться, нужно уходить. Здесь такая вонища, что дышать нечем.
   Аббат неохотно повернулся и подошел с ним к костру. Поодаль стояла Иоланда, изо всех сил зажимая рот и нос скомканным платком. Шишковатый собирал вещи.
   - Пошли, - сказал он. - Пошли, надо отсюда уходить.
   Харкорт поднял два мешка, забросил их на спину и подтолкнул аббата вперед.
   - Ну вот, - с упреком сказал Шишковатый аббату, - наделал ты дел.
   - Да ведь такая злоба! - оправдывался аббат. - Неужели вы не ощутили эту злобу?
   - Когда навстречу попадается хорек, - сказал Шишковатый, - его не убивают. Только поворачивают назад или обходят его сторонкой.
   - А я эту штуку убил. Ее нужно было убить.
   - Ее нельзя убить. Она не умирает. Можно только надеяться, что она уйдет восвояси.
   Они углубились в ночной лес и начали осторожно спускаться к краю болота, То и дело кто-нибудь натыкался на дерево или спотыкался о лежащую на земле ветку, но они шли и шли вперед.
   Когда до болота оставалось уже совсем немного, Харкорт услышал какой-то тихий жалостный звук, похожий на плач. Он остановился как вкопанный и прислушался. Звук доносился издалека, и временами его заглушал ветер, но это был плач, он был уверен. Там, посреди болота, раздавался чей-то плач.
   - Кто это? - спросил он.
   - Потерянные души, - ответила Иоланда. - Одинокие призраки плачут в болоте.
   - Призраки? - переспросил он. - Ты хочешь сказать, привидения?
   - Здесь повсюду привидения. Множество людей умерло здесь без святого причастия.
   - Я никогда об этом не задумывался, - сказал Шишковатый, - но такое вполне возможно. Когда сюда нагрянула Нечисть, многие пытались бежать, но не всем удалось. Часть угодила в засаду. А другие попрятались, или пытались спрятаться.
   Плач затих. Они постояли еще несколько минут, но больше ничего не было слышно, и они продолжали спуск с холма. В бледном, унылом лунном свете болото было похоже на черно-белый набросок пером. Кое-где серебрилась вода, над ней поднимались такие же серебристые, но чуть потемнее, камыши и заросли кустарника, и чернели отбрасываемые ими тени.
   Вскоре впереди показался небольшой залив, с обеих сторон которого стеной стояли камыши. Берег поднимался от воды узкой песчаной полоской.
   Они остановились, прислушались и вновь услышали плач, тихий и отдаленный. Потом он затих, и наступила зловещая тишина.
   - А здесь все еще воняет, - сказал Харкорт. - Правда, уже не так сильно.
   - Это мы принесли запах с собой, - сказал Шишковатый. - Через день-два выветрился. Он стал бы немного слабее, если бы мы могли принять ванну и сменить одежду.
   - Но что это было? - спросил Харкорт. - Я никогда такого не видел и ни о чем подобном не слышал.
   - Было бы странно, если бы ты это видел, - сказал Шишковатый. - Мало кто о таком даже слышал. Они очень древние, это порождение стихий. Их производит на свет сама земля - они вырастают из мертвой материи. Нечисть тут ни при чем, они существовали задолго до того, как появилась Нечисть. Говорят, когда-то их было много. Я думал, они уже совсем покинули Землю и больше не осталось ни одного. Но в такой местности, как эта...
   - Ты сказал, что мало кто о них слышал. Но ты-то слышал. Ты об этом знал.
   - Легенды моей расы, - ответил Шишковатый. - Из них я об этом и знаю.
   - Твоей расы?
   - Ну конечно, - сказал Шишковатый. - Ты, естественно, никогда не говоришь об этом вслух, и никто не говорит, но ты ведь знаешь, что я не человек.
   - Прости меня, - сказал Харкорт.
   - Ничего, - ответил Шишковатый. - Я ничем не хуже человека.
   - Давайте умоемся, - предложил аббат. - А потом попробуем хоть немного поспать. Мы изрядно не выспались.
   С этими словами он вошел в воду по пояс, нагнулся, зачерпнул пригоршню воды и начал обмывать лицо и одежду.
   - Надо будет по очереди стоять на страже, - сказала Иоланда.
   - Я буду сторожить первым, - вызвался Харкорт.
   - А я после тебя, - сказал Шишковатый.
   Стоя на страже, Харкорт время от времени поглядывал на звезды, чтобы знать, сколько прошло времени. Когда настала пора сменяться, Харкорт разбудил Шишковатого. Тот с ворчаньем поднялся.
   - Как дела? - спросил он.
   - Все тихо, - ответил Харкорт. - В лесу слышались какие-то шорохи, но не такие, какие мы слышали там, на холме. Наверное, какие-нибудь мелкие животные. В болоте кто-то плакал, а больше ничего не было.
   - Хорошо, - сказал Шишковатый. - Залезай под одеяло и попробуй заснуть.
   Харкорт улегся и завернулся в одеяло, но ему не спалось. Он долго лежал в раздумье, глядя на звезды. "Я не человек", - сказал Шишковатый, и это было сказано им, да и вообще кем бы то ни было, впервые. "Моя раса", сказал он. Его раса знала об этих порождениях стихий. И он сказал, что когда-то их было много. "Это не Нечисть, - сказал он, - они существовали задолго до Нечисти". Харкорт никогда не слыхал о расе Шишковатых; он знал только одного Шишковатого, хотя если подумать, он мог бы сообразить, что когда-то должны были существовать и другие Шишковатые. Значит, эти порождения стихий жили в глубочайшей древности, ведь и Нечисть появилась здесь в незапамятные времена, а эти, как сказал Шишковатый, тогда уже были. "Теперь их осталось немного", - сказал он и намекнул, что вообще не ожидал встретить хоть одного. И если это правда - что эти порождения стихий и Шишковатые жили в этом мире бок о бок, - значит, и те и другие существовали в глубочайшей древности, и очень может быть, что Шишковатых осталось так же мало, как и этих порождений стихий.