Страница:
— Просто пытаются вздуть цену, — тоном, не допускающим возражений, перебил его Лемуэль.
Максимилиан покачал головой.
— Не думаю. Ведь никакой исходной цены предложено не было. Как можно вздувать цену, которой нет?
— Есть цена или ее нет, — раздраженно заявил Лемуэль, — все равно они в состоянии создать ситуацию, которая позволила бы им обобрать нас до нитки.
— Есть другое обстоятельство, и оно может оказаться для нас благоприятным, — сказал Максимилиан. — Если они переименовали растение для того, чтобы оправдать свое нежелание торговать с нами, то из этого следует, что вся деревня ощущает по отношению к нам моральный долг, и ей нужно как-то оправдать свой отказ.
— Иными словами, — сказал Шеридан, — мы можем попытаться их уговорить. Что ж, возможно. Во всяком случае, попробуем.
— Слишком уж все здесь не так, — вмешался Дуглас. — Слишком уж многое изменилось. У лодаров новое название, амбары заколочены, вид у гарсониан неопрятный, их деревни запущены. Все на планете перевернулось. По-моему, прежде всего нужно выяснить, что здесь случилось. Когда выясним, тогда, бить может, появится надежда, что мы что-нибудь сумеем продать.
— Я не прочь заглянуть в амбары, — сказал Джошуа.
Что в них? Как вы думаете, можем мы как-нибудь исхитриться и посмотреть?
— Только применив силу, — сказал Абрахам. — Мне кажется, пока мы здесь, они будут охранять их денно и нощно.
— Применение силы исключается, — сказал Шеридан. — Все вы прекрасно знаете, что с нами случится, если мы применим силу не для целей самозащиты, против жителей другой планеты. У экипажа отберут лицензию, и все вы, друзья, проведете остаток жизни, полируя до блеска полы в дирекции.
— Может, нам просто прокрасться как-нибудь? Как сыщикам…
— Это мысль, Джош, — сказал Шеридан. — Не знаешь, Езекия, есть у нас трансмоги для сыщиков?
— Мне о таких не известно, сэр. И я даже не слышал, чтобы какой-нибудь экипаж такими пользовался.
— Ну, а что, если бы они даже были? — заметил Абрахам. — Все равно нам было бы чертовски трудно замаскироваться.
— Если бы среди нас нашелся доброволец, — с некоторым воодушевлением сказал Лемуэль, — мы могли бы переконструировать и изменить его внешний вид и…
— Мне лично кажется, — сказал Сайлес, — что нам надо разработать все мыслимые подходы. Тогда один мы сможем испытать на одной деревне, другой — на другой, и так до тех пор, пока не натолкнемся на подход, который сработает.
— Что предполагает, — назидательно произнес Максимилиан, — что все деревни будут реагировать в принципе одинаково.
Сайлес сказал:
— Я бы исходил именно из этот. В конце концов, культура одна и та же, а средства связи, по-видимому, примитивные. Пока не пройдет некоторый, пусть небольшой, отрезок времени, ни одна из деревень не будет знать, что происходит в другой, это обстоятельство для наших экспериментов превращает каждую из деревень в идеальную морскую свинку.
— Я думаю, ты прав, Сай, — сказал Шеридан. — Так или иначе, но нам придется найти способ преодолеть их сопротивление. В настоящий момент мне все равно, какую цену нам придется платить за лодары. Пожалуйста, вначале пусть обдирают нас как липку. Лишь бы стали продавать, а там уж мы сможем начать сбивать цену и под конец сочтемся по справедливости. В конце концов, самое главное — нагрузить на наши сани столько лодаров, сколько они смогут увезти.
— Хорошо, — сказал Абрахам, — тогда за работу.
И они взялись за работу. Провели за ней целый день. Наметили самые разные коммерческие подходы. Выбрали каждый себе деревню. Шеридан разделил роботов на бригады, и каждая бригада получила собственное задание. Выработали все детали. Не оставили на волю случая ничего.
Когда Шеридан сел ужинать, у него было такое чувство, что все, что нужно, сделано, что теперь все в порядке, — если не сработает один подход, сработает другой. Вся их беда заключалась в том, представлялось ему теперь, что они не провели заблаговременного планирования. Они были до того уверены, что все пройдет гладко, что ринулись торговать, ничего не продумав.
Утром роботы, преисполненные оптимизма, отправились в путь.
Бригаде Абрахама предоставлялось обойти все дома в своей деревне, и они поработали на совесть. Они не пропустили ни одного дома, и ответ в каждом был «нет», иногда это была дверь, захлопнутая у них перед носом, иногда ссылка на бедность.
Одно было ясно как день: с гарсонианами поодиночке управиться ничуть не легче, чем со всеми гарсонианами вместе.
Гидеон и его бригада попробовали применить трюк с образцами товаров — они стали дарить образцы жителям одного дома за другим и при этом сообщали, что вернутся с другими товарами. Оказалось, что гарсонианам абсолютно ничего не нужно. Брать образцы они отказывались.
Лемуэль устроил лотерею. Лотерея, как утверждали ее сторонники, взывает к жажде наживы, присущей каждому индивиду. А лотерея эта была задумана так, чтобы взывать к ней максимально. Цена была самой низкой, какую только можно было вообразить: один лодар за билет. Выигрыши же были просто сказочными. Но, судя по всему, гарсониан жажда наживы не обуревала. Ни одного билета продано не было.
И самым странным во всем этом, неразумным, не укладывающимся в сознании, попросту невозможным, было то, что получить товары гарсонианам явно хотелось.
— Было видно, как они борются с собой, — сообщил Абрахам на вечернем заседании. — Было видно, что какая-то вещь из тех, что мы продаем, им нужна, но неимоверным усилием воли они заставляли себя отказываться.
— Возможно, что они уже почти готовы, — сказал Лемуэль. — Возможно, достаточно небольшого толчка, и дело будет в шляпе. Не начать ли нам кампанию распространения слухов? Может, стоит распустить слух, что некоторые деревни покупают у нас вовсю. Вероятно, это поколебало бы их сопротивление.
Но Эбенезер засомневался.
— Надо докопаться до причин. Надо выяснить, что кроется за этой забастовкой. Возможно, что-нибудь совсем простое. Если бы только знать…
Эбенезер побывал со своей бригадой в отдаленной деревне. Они захватили с собой заранее приготовленный магазин самообслуживания и установили его на деревенской площади. Заманчиво разложили на полках товары. Создали вокруг шумную ярмарочную атмосферу. Развесили по селению громкоговорители, и оттуда с оглушительным ревом повалили выгодные предложения.
Абрахам и Гидеон возглавили бригады с говорящими рекламными досками. Они облетели округу, расставляя яркие, радующие глаз доски с записанной на магнитной пленке рекламой. Еще до начала операции Шеридан вставил в Оливера и Сайлеса трансмоги специалистов-семантиков, и те наговорили эти пленки — дело очень тонкое, требующее большого умения. На коммерческую сторону, хотя она, несомненно, там присутствовала, они слишком не нажимали. Кое-где тон был вкрадчивый, кое-где откровенный, но не было ни одного слова, которое бы звучало неискренне. Они превозносили гарсониан, этот народ, такой достойный и несгибаемый; произносили прочувственные проповеди о честности, добропорядочности и обязательности; пытались представить себя чем-то средним между недоумками, перехитрить которых проще простого, и благотворителями.
Пленки крутили день и ночь. Они забрасывали беззащитных гарсониан льстивой, вкрадчивой рекламой, и эффект должен был быть фантастическим, ибо ни с какой рекламой гарсонианам никогда еще не приходилось сталкиваться.
Лемуэль остался на базе и тяжело топал взад-вперед по берегу, сжав руки за спиной и с остервенением размышляя. Временами он останавливался — ровно на столько времени, сколько было нужно, чтобы, лихорадочно спеша, записать новую мысль.
Он обдумывал, как применить к делу старый коммивояжерский ход, который, он был уверен, наверняка подействует, если повернуть его понятным гарсонианам образом, — этот старый как мир трюк: «Я работаю, чтобы заплатить за свое ученье».
Джошуа и Таддеус пришли к Шеридану и попросили штучки две трансмогов драматурга. Шеридан сказал, что таких у них нет, но Езекия с его неизменным оптимизмом погрузился на самое дно сундучка с трансмогами и вынырнул с одним, на котором была наклейка «аукционер», и с другим с наклейкой «оратор» — самое близкое к желаемому из всего, что ему удалось найти. Джошуа и Таддеус с негодованием их отвергли, уединились и стали сочинять, вкладывая в эту работу всю душу, номера для юмористического представления.
Например, как следует писать шутки для жителей другой планеты? Что их смешит? Непристойность? Великолепно — только для того, чтобы так шутить, нужно досконально знать интимную жизнь существ, для которых такая шутка предназначена. Шутка про тещу? В этом случае тоже нужно знать, как к ней отнесутся: существует множество мест, где тещи пользуются глубоким уважением, но есть и другие, где одно упоминание о них считается дурным тоном. Юмор, построенный на использовании диалектов и говоров, разумеется, исключался напрочь, как он того и заслуживал. Точно так же, поскольку дело касалось гарсониан, исключалась и шутка ловкача-бизнесмена. Гарсониане — народ совершенно не деловой, и шутка такого рода была бы им попросту недоступна.
Однако Джошуа и Таддеуса все это, в общем-то, не обескуражило. Они отобрали у Шеридана папки, где хранились сведения о планете, и провели над ними не один час, анализируя те стороны гарсонианской жизни, которые они, ничем не рискуя, могли бы использовать для своего либретто. Они делали горы выписок и заметок. Вычерчивали сложные графики, демонстрирующие отношения между словами гарсонианского языка и хитросплетениями местной социальной жизни. Писали и переписывали, перечитывали заново и оттачивали. В конце концов либретто они смастерили.
— Ничем нельзя так расположить к себе, — убежденно сказал Шеридану Джошуа, — как веселым представлением. Зрителям становится хорошо, и они растормаживаются. Кроме того, они начинают чувствовать себя в некотором смысле в долгу перед тобой. Ты их развлек, и они, вполне естественно, не могут не испытывать потребности сделать тебе приятное.
— Надеюсь, это подействует, — сказал Шеридан без особого энтузиазма.
Ибо ничто другое не действовало.
В отдаленной деревне, где был построен магазин, гарсониане расшевелились в достаточной мере для того, чтобы его посмотреть, — но только посмотреть, а не покупать в нем товары. Казалось, будто магазин для них — какой-то огромный музей или выставка. Они шли гуськом по проходам, глазели на товары, иногда даже протягивали руку и трогали их, но не покупали. Более того, когда высказывалось предположение, что они, возможно, хотят что-нибудь купить, они делали оскорбленную мину.
В других селениях говорящие рекламные доски привлекли к себе широкое внимание. Вокруг них собирались толпы и целыми часами слушали. Но вскоре блеск новизны исчез, и теперь местные жители обращали на магнитные записи очень мало внимания. И они все так же игнорировали роботов. И даже еще более подчеркнуто — игнорировали или резко пресекали любые попытки что-нибудь им продать.
От этого опускались руки.
Лемуэль перестал ходить по берегу и выбросил свои записи. Он признал, что потерпел фиаско. Здесь, на Гарсоне-4, не было никакой надежды довести до сознания местных жителей, что значит быть студентом, который торговлей зарабатывает себе на учение.
Болдуин со своей бригадой попытался распространять слухи. Но жители решительно отказывались верить, будто какая-то деревня могла хоть что-нибудь у них купить.
Оставалось попробовать юмористическое представление, и Джошуа с Таддеусом создали труппу и принялись репетировать. Дело немного затруднялось тем, что даже Езекии не удалось найти актерских трансмогов, но все равно получалось у них неплохо.
Несмотря на то что ни одна из их попыток не дала результатов, роботы снова и снова отправлялись в деревни, трудились не покладая рук, снова и снова пытались продать товары, в надежде, что рано или поздно они найдут ключ, который поможет им отпереть дверь скрытности и упрямства, за которой прячутся местные жители.
В один прекрасный день Гидеон радировал на базу откуда-то издалека, где он был один:
— Стив, тебе бы надо посмотреть самому кое на что здесь под деревом.
— Кое на что?
— На существо совсем другой породы. Вроде бы разумное.
— Гарсонианина?
— Тоже гуманоида, но не гарсонианина.
— Сейчас буду, — сказал Шеридан. — Оставайся на месте, чтобы ты мог мне его показать.
— Оно, наверно, меня заметило, — сказал Гидеон, — но я к нему близко не подходил. Я подумал, что тебе, может быть, захочется заняться им самому.
Существо, как и говорил Гидеон, сидело под деревом. Перед ним была расстелена искристо поблескивавшая скатерть, на ней стоял затейливо разукрашенный сосуд, и существо было занято тем, что доставало разные разности из чего-то, что, очевидно, служило корзиной для провизии.
Будучи, как и гарсониане, гуманоидом, существо, однако, выглядело куда приятнее, чем они. Лицо было точеное, а тело — змеино-гибкое в своей стройности. Его облекали одежды из роскошных тканей, и на нем было множество драгоценностей. Вид у него был явно светский.
— Привет, друг, — сказал по-гарсониански Шеридан.
Кажется, существо его поняло, но высокомерно улыбнулось. Судя по всему, появление Шеридана его не обрадовало.
— Быть может, — сказало оно не сразу, — у вас найдется время присесть?
Тон, каким это было сказано, ясно и недвусмысленно предлагал Шеридану сказать: нет, он благодарит, но не может, ему надо идти.
— С радостью, — вместо этого сказал Шеридан. Большое вам спасибо.
Он сел и стал смотреть, как существо достает из своей корзины со съестным все новые и новые припасы.
— Для нас с вами несколько затруднительно, — сказало существо, — общаться друг с другом на этом варварском языке. Но другого выбора, я полагаю, у нас нет. Вы, случайно, не говорите на балльском?
— Увы, — сказал Шеридан. — Я даже никогда о нем не слышал.
— Я подумал: а вдруг? На нем говорят многие.
— Мы вполне сможем объясниться и на языке этой планеты, — спокойно сказал Шеридан.
— О, безусловно! — согласилось существо. — Надеюсь, я не вторгся ненароком в ваши владения? Если да, то я, разумеется…
— Что вы! Я был рад вас здесь встретить.
— Я бы предложил вам пообедать вместе со мной, но боюсь. Ваш обмен веществ наверняка отличен от моего. Мысль, что я могу отравить вас, для меня непереносима.
Шеридан кивнул в знак благодарности. Пища и вправду выглядела весьма привлекательно. Вся в красивой упаковке, и кое-что на вид было так соблазнительно, что у него потекли слюнки.
— Я посещаю эти места для того, чтобы…
Существо искало гарсонианское слово и не находило его.
Шеридан попытался помочь:
— На своем родном языке я бы, пожалуй, назвал это пикником.
— Поесть-на-воздухе, — сказал незнакомец. — Это самое близкое, что я могу обнаружить в языке наших любезных хозяев.
— Мы с вами думаем одинаково.
От этого свидетельства взаимопонимания настроение существа ощутимо поднялось.
— По-моему, мой друг, у нас много общего. Быть может, я могу оставить вам часть пищи с тем, чтобы вы сделали ее анализ? Тогда в следующий раз, когда я снова здесь буду, вы смогли бы составить мне компанию.
Шеридан покачал головой:
— Не думаю, чтобы я задержался здесь надолго.
— Ах вот как? — сказал незнакомец, кажется приятно удивленный. — Так вы здесь тоже только на время? Шорох крыльев в ночи — только что был рядом и уже унесся навеки.
— Весьма поэтично, — сказал Шеридан, — и весьма образно.
— Впрочем, — сказало существо, — я здесь бываю довольно часто. Мне полюбилась эта планета. Чудесное место для того, чтобы поесть на воздухе. Все так спокойно, просто, неторопливо. Никакой суеты, и жители так чистосердечны в своей приветливости, хотя, увы, грязноваты и чрезвычайно, чрезвычайно глупы. Но, заглядывая в свое сердце, я обнаруживаю, что люблю их за неискушенность, за близость к природе, за ничем не омраченный взгляд на жизнь и за простоту, с которой они эту свою жизнь проживают.
Он умолк и испытующе посмотрел на Шеридана.
— Вы с этим не согласны, мой друг?
— Разумеется, согласен! — довольно поспешно сказал Шеридан.
— В Галактике так мало мест, — загрустил незнакомец, — где можно побыть в блаженном уединении. О, я не имею в виду уединение полное — кого-то ты встречаешь и здесь; но в уединении в том смысле, что есть где повернуться, что ты перестаешь быть игрушкой слепых ненасытных желаний и тебя не душит неодолимый напор чужих характеров. Существуют, конечно, ненаселенные планеты, ненаселенностью своей обязанные лишь тому, что на них невозможно жить физически. Их мы исключаем.
Он ел понемножку, изящно, даже манерно, однако из сосуда с затейливыми украшениями отхлебнул изрядно.
— Вкус превосходный, — сказал незнакомец и протянул сосуд Шеридану. — Может, рискнете все-таки?
— Нет, я лучше воздержусь.
— Это, пожалуй, мудро, — признал тот. — Жизнь не принадлежит к числу тех вещей, с которыми расстаются, не раздумывая.
Он глотнул еще, поставил сосуд к себе на колени и теперь, продолжая разговор, то и дело его поглаживал.
— Это отнюдь не означает, — сказал он, — что я ставлю жизнь превыше всего. У вселенского бытия наверняка есть и другие грани, ничуть не менее…
Они просидели за приятной беседой до самого вечера.
Когда Шеридан пошел к автолету, сосуд у незнакомца был уже пуст, а сам он лежал, раскинувшись, в блаженном опьянении, среди остатков пикника.
Максимилиан покачал головой.
— Не думаю. Ведь никакой исходной цены предложено не было. Как можно вздувать цену, которой нет?
— Есть цена или ее нет, — раздраженно заявил Лемуэль, — все равно они в состоянии создать ситуацию, которая позволила бы им обобрать нас до нитки.
— Есть другое обстоятельство, и оно может оказаться для нас благоприятным, — сказал Максимилиан. — Если они переименовали растение для того, чтобы оправдать свое нежелание торговать с нами, то из этого следует, что вся деревня ощущает по отношению к нам моральный долг, и ей нужно как-то оправдать свой отказ.
— Иными словами, — сказал Шеридан, — мы можем попытаться их уговорить. Что ж, возможно. Во всяком случае, попробуем.
— Слишком уж все здесь не так, — вмешался Дуглас. — Слишком уж многое изменилось. У лодаров новое название, амбары заколочены, вид у гарсониан неопрятный, их деревни запущены. Все на планете перевернулось. По-моему, прежде всего нужно выяснить, что здесь случилось. Когда выясним, тогда, бить может, появится надежда, что мы что-нибудь сумеем продать.
— Я не прочь заглянуть в амбары, — сказал Джошуа.
Что в них? Как вы думаете, можем мы как-нибудь исхитриться и посмотреть?
— Только применив силу, — сказал Абрахам. — Мне кажется, пока мы здесь, они будут охранять их денно и нощно.
— Применение силы исключается, — сказал Шеридан. — Все вы прекрасно знаете, что с нами случится, если мы применим силу не для целей самозащиты, против жителей другой планеты. У экипажа отберут лицензию, и все вы, друзья, проведете остаток жизни, полируя до блеска полы в дирекции.
— Может, нам просто прокрасться как-нибудь? Как сыщикам…
— Это мысль, Джош, — сказал Шеридан. — Не знаешь, Езекия, есть у нас трансмоги для сыщиков?
— Мне о таких не известно, сэр. И я даже не слышал, чтобы какой-нибудь экипаж такими пользовался.
— Ну, а что, если бы они даже были? — заметил Абрахам. — Все равно нам было бы чертовски трудно замаскироваться.
— Если бы среди нас нашелся доброволец, — с некоторым воодушевлением сказал Лемуэль, — мы могли бы переконструировать и изменить его внешний вид и…
— Мне лично кажется, — сказал Сайлес, — что нам надо разработать все мыслимые подходы. Тогда один мы сможем испытать на одной деревне, другой — на другой, и так до тех пор, пока не натолкнемся на подход, который сработает.
— Что предполагает, — назидательно произнес Максимилиан, — что все деревни будут реагировать в принципе одинаково.
Сайлес сказал:
— Я бы исходил именно из этот. В конце концов, культура одна и та же, а средства связи, по-видимому, примитивные. Пока не пройдет некоторый, пусть небольшой, отрезок времени, ни одна из деревень не будет знать, что происходит в другой, это обстоятельство для наших экспериментов превращает каждую из деревень в идеальную морскую свинку.
— Я думаю, ты прав, Сай, — сказал Шеридан. — Так или иначе, но нам придется найти способ преодолеть их сопротивление. В настоящий момент мне все равно, какую цену нам придется платить за лодары. Пожалуйста, вначале пусть обдирают нас как липку. Лишь бы стали продавать, а там уж мы сможем начать сбивать цену и под конец сочтемся по справедливости. В конце концов, самое главное — нагрузить на наши сани столько лодаров, сколько они смогут увезти.
— Хорошо, — сказал Абрахам, — тогда за работу.
И они взялись за работу. Провели за ней целый день. Наметили самые разные коммерческие подходы. Выбрали каждый себе деревню. Шеридан разделил роботов на бригады, и каждая бригада получила собственное задание. Выработали все детали. Не оставили на волю случая ничего.
Когда Шеридан сел ужинать, у него было такое чувство, что все, что нужно, сделано, что теперь все в порядке, — если не сработает один подход, сработает другой. Вся их беда заключалась в том, представлялось ему теперь, что они не провели заблаговременного планирования. Они были до того уверены, что все пройдет гладко, что ринулись торговать, ничего не продумав.
Утром роботы, преисполненные оптимизма, отправились в путь.
Бригаде Абрахама предоставлялось обойти все дома в своей деревне, и они поработали на совесть. Они не пропустили ни одного дома, и ответ в каждом был «нет», иногда это была дверь, захлопнутая у них перед носом, иногда ссылка на бедность.
Одно было ясно как день: с гарсонианами поодиночке управиться ничуть не легче, чем со всеми гарсонианами вместе.
Гидеон и его бригада попробовали применить трюк с образцами товаров — они стали дарить образцы жителям одного дома за другим и при этом сообщали, что вернутся с другими товарами. Оказалось, что гарсонианам абсолютно ничего не нужно. Брать образцы они отказывались.
Лемуэль устроил лотерею. Лотерея, как утверждали ее сторонники, взывает к жажде наживы, присущей каждому индивиду. А лотерея эта была задумана так, чтобы взывать к ней максимально. Цена была самой низкой, какую только можно было вообразить: один лодар за билет. Выигрыши же были просто сказочными. Но, судя по всему, гарсониан жажда наживы не обуревала. Ни одного билета продано не было.
И самым странным во всем этом, неразумным, не укладывающимся в сознании, попросту невозможным, было то, что получить товары гарсонианам явно хотелось.
— Было видно, как они борются с собой, — сообщил Абрахам на вечернем заседании. — Было видно, что какая-то вещь из тех, что мы продаем, им нужна, но неимоверным усилием воли они заставляли себя отказываться.
— Возможно, что они уже почти готовы, — сказал Лемуэль. — Возможно, достаточно небольшого толчка, и дело будет в шляпе. Не начать ли нам кампанию распространения слухов? Может, стоит распустить слух, что некоторые деревни покупают у нас вовсю. Вероятно, это поколебало бы их сопротивление.
Но Эбенезер засомневался.
— Надо докопаться до причин. Надо выяснить, что кроется за этой забастовкой. Возможно, что-нибудь совсем простое. Если бы только знать…
Эбенезер побывал со своей бригадой в отдаленной деревне. Они захватили с собой заранее приготовленный магазин самообслуживания и установили его на деревенской площади. Заманчиво разложили на полках товары. Создали вокруг шумную ярмарочную атмосферу. Развесили по селению громкоговорители, и оттуда с оглушительным ревом повалили выгодные предложения.
Абрахам и Гидеон возглавили бригады с говорящими рекламными досками. Они облетели округу, расставляя яркие, радующие глаз доски с записанной на магнитной пленке рекламой. Еще до начала операции Шеридан вставил в Оливера и Сайлеса трансмоги специалистов-семантиков, и те наговорили эти пленки — дело очень тонкое, требующее большого умения. На коммерческую сторону, хотя она, несомненно, там присутствовала, они слишком не нажимали. Кое-где тон был вкрадчивый, кое-где откровенный, но не было ни одного слова, которое бы звучало неискренне. Они превозносили гарсониан, этот народ, такой достойный и несгибаемый; произносили прочувственные проповеди о честности, добропорядочности и обязательности; пытались представить себя чем-то средним между недоумками, перехитрить которых проще простого, и благотворителями.
Пленки крутили день и ночь. Они забрасывали беззащитных гарсониан льстивой, вкрадчивой рекламой, и эффект должен был быть фантастическим, ибо ни с какой рекламой гарсонианам никогда еще не приходилось сталкиваться.
Лемуэль остался на базе и тяжело топал взад-вперед по берегу, сжав руки за спиной и с остервенением размышляя. Временами он останавливался — ровно на столько времени, сколько было нужно, чтобы, лихорадочно спеша, записать новую мысль.
Он обдумывал, как применить к делу старый коммивояжерский ход, который, он был уверен, наверняка подействует, если повернуть его понятным гарсонианам образом, — этот старый как мир трюк: «Я работаю, чтобы заплатить за свое ученье».
Джошуа и Таддеус пришли к Шеридану и попросили штучки две трансмогов драматурга. Шеридан сказал, что таких у них нет, но Езекия с его неизменным оптимизмом погрузился на самое дно сундучка с трансмогами и вынырнул с одним, на котором была наклейка «аукционер», и с другим с наклейкой «оратор» — самое близкое к желаемому из всего, что ему удалось найти. Джошуа и Таддеус с негодованием их отвергли, уединились и стали сочинять, вкладывая в эту работу всю душу, номера для юмористического представления.
Например, как следует писать шутки для жителей другой планеты? Что их смешит? Непристойность? Великолепно — только для того, чтобы так шутить, нужно досконально знать интимную жизнь существ, для которых такая шутка предназначена. Шутка про тещу? В этом случае тоже нужно знать, как к ней отнесутся: существует множество мест, где тещи пользуются глубоким уважением, но есть и другие, где одно упоминание о них считается дурным тоном. Юмор, построенный на использовании диалектов и говоров, разумеется, исключался напрочь, как он того и заслуживал. Точно так же, поскольку дело касалось гарсониан, исключалась и шутка ловкача-бизнесмена. Гарсониане — народ совершенно не деловой, и шутка такого рода была бы им попросту недоступна.
Однако Джошуа и Таддеуса все это, в общем-то, не обескуражило. Они отобрали у Шеридана папки, где хранились сведения о планете, и провели над ними не один час, анализируя те стороны гарсонианской жизни, которые они, ничем не рискуя, могли бы использовать для своего либретто. Они делали горы выписок и заметок. Вычерчивали сложные графики, демонстрирующие отношения между словами гарсонианского языка и хитросплетениями местной социальной жизни. Писали и переписывали, перечитывали заново и оттачивали. В конце концов либретто они смастерили.
— Ничем нельзя так расположить к себе, — убежденно сказал Шеридану Джошуа, — как веселым представлением. Зрителям становится хорошо, и они растормаживаются. Кроме того, они начинают чувствовать себя в некотором смысле в долгу перед тобой. Ты их развлек, и они, вполне естественно, не могут не испытывать потребности сделать тебе приятное.
— Надеюсь, это подействует, — сказал Шеридан без особого энтузиазма.
Ибо ничто другое не действовало.
В отдаленной деревне, где был построен магазин, гарсониане расшевелились в достаточной мере для того, чтобы его посмотреть, — но только посмотреть, а не покупать в нем товары. Казалось, будто магазин для них — какой-то огромный музей или выставка. Они шли гуськом по проходам, глазели на товары, иногда даже протягивали руку и трогали их, но не покупали. Более того, когда высказывалось предположение, что они, возможно, хотят что-нибудь купить, они делали оскорбленную мину.
В других селениях говорящие рекламные доски привлекли к себе широкое внимание. Вокруг них собирались толпы и целыми часами слушали. Но вскоре блеск новизны исчез, и теперь местные жители обращали на магнитные записи очень мало внимания. И они все так же игнорировали роботов. И даже еще более подчеркнуто — игнорировали или резко пресекали любые попытки что-нибудь им продать.
От этого опускались руки.
Лемуэль перестал ходить по берегу и выбросил свои записи. Он признал, что потерпел фиаско. Здесь, на Гарсоне-4, не было никакой надежды довести до сознания местных жителей, что значит быть студентом, который торговлей зарабатывает себе на учение.
Болдуин со своей бригадой попытался распространять слухи. Но жители решительно отказывались верить, будто какая-то деревня могла хоть что-нибудь у них купить.
Оставалось попробовать юмористическое представление, и Джошуа с Таддеусом создали труппу и принялись репетировать. Дело немного затруднялось тем, что даже Езекии не удалось найти актерских трансмогов, но все равно получалось у них неплохо.
Несмотря на то что ни одна из их попыток не дала результатов, роботы снова и снова отправлялись в деревни, трудились не покладая рук, снова и снова пытались продать товары, в надежде, что рано или поздно они найдут ключ, который поможет им отпереть дверь скрытности и упрямства, за которой прячутся местные жители.
В один прекрасный день Гидеон радировал на базу откуда-то издалека, где он был один:
— Стив, тебе бы надо посмотреть самому кое на что здесь под деревом.
— Кое на что?
— На существо совсем другой породы. Вроде бы разумное.
— Гарсонианина?
— Тоже гуманоида, но не гарсонианина.
— Сейчас буду, — сказал Шеридан. — Оставайся на месте, чтобы ты мог мне его показать.
— Оно, наверно, меня заметило, — сказал Гидеон, — но я к нему близко не подходил. Я подумал, что тебе, может быть, захочется заняться им самому.
Существо, как и говорил Гидеон, сидело под деревом. Перед ним была расстелена искристо поблескивавшая скатерть, на ней стоял затейливо разукрашенный сосуд, и существо было занято тем, что доставало разные разности из чего-то, что, очевидно, служило корзиной для провизии.
Будучи, как и гарсониане, гуманоидом, существо, однако, выглядело куда приятнее, чем они. Лицо было точеное, а тело — змеино-гибкое в своей стройности. Его облекали одежды из роскошных тканей, и на нем было множество драгоценностей. Вид у него был явно светский.
— Привет, друг, — сказал по-гарсониански Шеридан.
Кажется, существо его поняло, но высокомерно улыбнулось. Судя по всему, появление Шеридана его не обрадовало.
— Быть может, — сказало оно не сразу, — у вас найдется время присесть?
Тон, каким это было сказано, ясно и недвусмысленно предлагал Шеридану сказать: нет, он благодарит, но не может, ему надо идти.
— С радостью, — вместо этого сказал Шеридан. Большое вам спасибо.
Он сел и стал смотреть, как существо достает из своей корзины со съестным все новые и новые припасы.
— Для нас с вами несколько затруднительно, — сказало существо, — общаться друг с другом на этом варварском языке. Но другого выбора, я полагаю, у нас нет. Вы, случайно, не говорите на балльском?
— Увы, — сказал Шеридан. — Я даже никогда о нем не слышал.
— Я подумал: а вдруг? На нем говорят многие.
— Мы вполне сможем объясниться и на языке этой планеты, — спокойно сказал Шеридан.
— О, безусловно! — согласилось существо. — Надеюсь, я не вторгся ненароком в ваши владения? Если да, то я, разумеется…
— Что вы! Я был рад вас здесь встретить.
— Я бы предложил вам пообедать вместе со мной, но боюсь. Ваш обмен веществ наверняка отличен от моего. Мысль, что я могу отравить вас, для меня непереносима.
Шеридан кивнул в знак благодарности. Пища и вправду выглядела весьма привлекательно. Вся в красивой упаковке, и кое-что на вид было так соблазнительно, что у него потекли слюнки.
— Я посещаю эти места для того, чтобы…
Существо искало гарсонианское слово и не находило его.
Шеридан попытался помочь:
— На своем родном языке я бы, пожалуй, назвал это пикником.
— Поесть-на-воздухе, — сказал незнакомец. — Это самое близкое, что я могу обнаружить в языке наших любезных хозяев.
— Мы с вами думаем одинаково.
От этого свидетельства взаимопонимания настроение существа ощутимо поднялось.
— По-моему, мой друг, у нас много общего. Быть может, я могу оставить вам часть пищи с тем, чтобы вы сделали ее анализ? Тогда в следующий раз, когда я снова здесь буду, вы смогли бы составить мне компанию.
Шеридан покачал головой:
— Не думаю, чтобы я задержался здесь надолго.
— Ах вот как? — сказал незнакомец, кажется приятно удивленный. — Так вы здесь тоже только на время? Шорох крыльев в ночи — только что был рядом и уже унесся навеки.
— Весьма поэтично, — сказал Шеридан, — и весьма образно.
— Впрочем, — сказало существо, — я здесь бываю довольно часто. Мне полюбилась эта планета. Чудесное место для того, чтобы поесть на воздухе. Все так спокойно, просто, неторопливо. Никакой суеты, и жители так чистосердечны в своей приветливости, хотя, увы, грязноваты и чрезвычайно, чрезвычайно глупы. Но, заглядывая в свое сердце, я обнаруживаю, что люблю их за неискушенность, за близость к природе, за ничем не омраченный взгляд на жизнь и за простоту, с которой они эту свою жизнь проживают.
Он умолк и испытующе посмотрел на Шеридана.
— Вы с этим не согласны, мой друг?
— Разумеется, согласен! — довольно поспешно сказал Шеридан.
— В Галактике так мало мест, — загрустил незнакомец, — где можно побыть в блаженном уединении. О, я не имею в виду уединение полное — кого-то ты встречаешь и здесь; но в уединении в том смысле, что есть где повернуться, что ты перестаешь быть игрушкой слепых ненасытных желаний и тебя не душит неодолимый напор чужих характеров. Существуют, конечно, ненаселенные планеты, ненаселенностью своей обязанные лишь тому, что на них невозможно жить физически. Их мы исключаем.
Он ел понемножку, изящно, даже манерно, однако из сосуда с затейливыми украшениями отхлебнул изрядно.
— Вкус превосходный, — сказал незнакомец и протянул сосуд Шеридану. — Может, рискнете все-таки?
— Нет, я лучше воздержусь.
— Это, пожалуй, мудро, — признал тот. — Жизнь не принадлежит к числу тех вещей, с которыми расстаются, не раздумывая.
Он глотнул еще, поставил сосуд к себе на колени и теперь, продолжая разговор, то и дело его поглаживал.
— Это отнюдь не означает, — сказал он, — что я ставлю жизнь превыше всего. У вселенского бытия наверняка есть и другие грани, ничуть не менее…
Они просидели за приятной беседой до самого вечера.
Когда Шеридан пошел к автолету, сосуд у незнакомца был уже пуст, а сам он лежал, раскинувшись, в блаженном опьянении, среди остатков пикника.
4
Хватаясь за одну нить, за другую, Шеридан судорожно искал в общей картине место, куда бы вписался любящий пикники пришелец с другой планеты, но такого места не находилось.
Быть может, он, в конце концов, и есть то, чем хочет казаться, — путешествующий бездельник, одержимый страстью есть в одиночестве на воздухе и любовью к бутылке.
И в то же время он знает местный язык и, по его словам, бывает здесь часто — и одно это более чем странно. Ему, по-видимому, доступна вся Галактика, так что же тянет его к Гарсону-4 — планете (во всяком случае, на человеческий взгляд), весьма мало к себе располагающей? И еще: как он сюда попал?
— Гидеон, — спросил Шеридан, — ты, случайно, не заметил где-нибудь там, поблизости, транспортного средства, на котором наш друг мог прибыть сюда?
Гидеон покачал головой:
— Теперь, когда ты об этом заговорил, я могу точно сказать, что нет. Я бы увидел, обязательно.
— Не приходило ли вам в голову, сэр, — спросил Езекия, — что он, быть может, владеет способностью к телепортации? Это не исключено. Например, та цивилизация, на Пилико…
— Верно, — сказал Шеридан, — но пиликоане одолевали сразу не больше мили или около того. Помнишь, как они скакали? Будто большой заяц прыгнет на целую милю, но так быстро, что самого прыжка и не видно. А этот тип, судя по всему, прыгнул через световые годы. Он спрашивал меня о языке, о котором я никогда не слышал. Сказал, что этот язык широко распространен — по крайней мере, в некоторых частях Галактики.
— Сэр, вы уделяете этому слишком много внимания, — сказал Езекия. — Нам следует подумать о делах более важных, чем этот праздношатающийся инопланетянин с его любовью к странствиям.
— Ты прав, — согласился Шеридан. — Если дело с торговлей не пойдет, мне головы не сносить.
Но ему так и не удалось окончательно отделаться от мыслей о той встрече под деревом.
Он попытался оживить в своей памяти их долгую праздную болтовню и, к своему изумлению, обнаружил, что она-таки действительно была совершенно праздной. Он не помнил, чтобы существо рассказало ему о себе хоть что-нибудь. Битых три часа, а то и дольше оно говорило не умолкая — и ухитрилось не сказать за псе это время ровным счетом ничего.
Вечером Наполеон, когда принес ужин, присел на корточки возле стула, на котором сидел Шеридан, аккуратно подобрав белоснежный фартук к себе на колени.
— Наши дела плохи, ведь так? — спросил он.
— Да, пожалуй.
— Как нам быть, Стив, если мы так и не сможем ничего сделать — вообще не достанем лодаров?
— Наппи, — сказал Шеридан, — я изо всех сил стараюсь об этом не думать.
Но теперь, когда Наполеон об этом заговорил, Шеридан живо себе представил, как будет реагировать «Центральная торговля», если весь груз стоимостью в миллиард долларов ему придется доставить назад. И даже, в несколько более ярких красках, что ему придется выслушать, если он просто оставит его здесь и вернется без груза.
Каким угодно способом, но продать груз он должен!
Если не продаст, карьере его конец.
Хотя, осознал он вдруг, на карту поставлена не только его карьера. Затронуты интересы всего человечества.
Существует реальная и настоятельная потребность в транквилизаторе, изготовляемом из клубней лодара. Поиски такого лекарства начались сотни лет назад, и нужда в нем подтверждается тем фактом, что все это время поиски не прекращались. Это было нечто, в чем человек остро нуждался, по существу, с того самого мгновения, когда он перестал быть животным.
И здесь, на этой планете, находится ответ на эту острейшую человеческую потребность, ответ, которого их лишает и в котором им безрассудно отказывает этот упрямый и безалаберный народец.
— Если бы только эта планета была нашей, — сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к Наполеону, — если бы мы только сумели завладеть ею, мы бы смогли выращивать столько лодаров, сколько нам нужно. Мы бы сделали из Гарсона-4 одно большое поле и выращивали бы лодаров в тысячу раз больше, чем в самые лучшие времена их выращивали гарсониане.
— Но мы не можем, — сказал Наполеон. — Это противозаконно.
— Да, Наппи, ты прав. Противозаконно, и даже очень.
Ибо гарсониане были разумны, не потрясающе разумны, но, по крайней мере, разумны в том смысле, какой вкладывает в это слово закон.
А в отношениях с разумными существами нельзя делать ничего, что содержало бы в себе хотя бы намек на применение силы. Нельзя даже купить или арендовать у них землю, так как, говорит закон, покупая землю, ты лишаешь полноправную цивилизацию ее неотчуждаемых прав.
Можно работать вместе с ними и их учить — это всячески поощряется. Но научить гарсониан хотя бы чему-нибудь было не так-то просто. Можно, если только ты тщательно следишь за тем, чтобы не облапошивать их слишком уж беспардонно, вести с ними меновую торговлю. Но гарсониане теперь вести ее не хотят.
— Не знаю, что мы будем делать, — сказал Шеридан. — Как нам выпутаться?
— У меня есть предложение. Может, увлечь местных жителей сложностями игры в кости? Мы, роботы, как ты, наверное, знаешь, играть в кости большие мастера.
Шеридан поперхнулся. Медленно и очень осторожно он поставил чашку с кофе на стол.
— Обычно, — с напускной суровостью сказал он Наполеону, — я на такие методы смотрю косо. Но в данной ситуации… что, если ты и вправду соберешь несколько ребят и попробуешь?
— Буду рад, Стив.
— И… э-э, Наппи…
— Что, Стив?
— Я надеюсь, ты выберешь лучших игроков?
— Естественно, — сказал Наполеон, поднимаясь и разглаживая свой фартук.
Джошуа и Таддеус отправились со своей труппой в далекую деревню на совершенно девственной территории, которой ни одна из прежних попыток начать торговлю не коснулась, и выступили перед гарсонианами со своим представлением.
Успех превзошел все ожидания. Местные жители, держась за животы и обессилев от смеха, катались по земле. Они выли, задыхались, вытирали слезы, ручьями льющиеся из глаз. В восторге от веселых шуток, они били друг друга по спине, по плечам. Ничего похожего они не видели за всю свою жизнь, ничего похожего вообще никогда не было на Гарсоне-4.
И когда они совсем размякли от веселья, когда еще чувствовали себя вполне ублаготворенными, в тот точно рассчитанный психологический момент, когда сняты все торможения и смолкают голоса враждебности и упрямства, Джошуа предложил им начать торговлю.
Смех оборвался. Веселья как не бывало. Зрители теперь просто стояли и таращили на них глаза.
Труппа быстро собралась и в глубоком унынии потащилась назад, на базу.
Шеридан сидел в палатке и предавался созерцанию мрачного будущего. База словно вымерла. Никто не шутил, не пел, не смеялся, проходя мимо палатки: никто не топал по-добрососедски.
— Шесть недель, — горько сказал он Езекии. — Шесть недель — и ни одной сделки. Мы сделали все, что в наших силах, и даже с места не сдвинулись. — Он сжал руку в кулак и ударил по столу: — Если бы только выяснить, в чем дело! Наши товары нужны, а покупать они отказываются. В чем же дело, Езекия? Тебе что-нибудь приходит в голову?
Езекия покачал головой.
— Ничего, сэр. Я просто озабочен. И не только я, но и все мы.
— Они там, в «Центральной», меня распнут, — сказал Шеридан. — Прибьют гвоздями и будут держать в таком виде в назидание другим ближайшие десять тысяч лет. Неудачи случались и раньше, но не такие.
— Не знаю, следует ли мне это говорить, — сказал Езекия, — но мы могли бы и дать деру. Может, это и есть наилучший для нас выход. Мальчики на это пойдут. Теоретически они преданы «Центральной», но фактически, если заглянуть поглубже, они более преданы вам. Мы могли бы погрузить все снова, и это дало бы нам капитал, вполне достаточный для начала…
Быть может, он, в конце концов, и есть то, чем хочет казаться, — путешествующий бездельник, одержимый страстью есть в одиночестве на воздухе и любовью к бутылке.
И в то же время он знает местный язык и, по его словам, бывает здесь часто — и одно это более чем странно. Ему, по-видимому, доступна вся Галактика, так что же тянет его к Гарсону-4 — планете (во всяком случае, на человеческий взгляд), весьма мало к себе располагающей? И еще: как он сюда попал?
— Гидеон, — спросил Шеридан, — ты, случайно, не заметил где-нибудь там, поблизости, транспортного средства, на котором наш друг мог прибыть сюда?
Гидеон покачал головой:
— Теперь, когда ты об этом заговорил, я могу точно сказать, что нет. Я бы увидел, обязательно.
— Не приходило ли вам в голову, сэр, — спросил Езекия, — что он, быть может, владеет способностью к телепортации? Это не исключено. Например, та цивилизация, на Пилико…
— Верно, — сказал Шеридан, — но пиликоане одолевали сразу не больше мили или около того. Помнишь, как они скакали? Будто большой заяц прыгнет на целую милю, но так быстро, что самого прыжка и не видно. А этот тип, судя по всему, прыгнул через световые годы. Он спрашивал меня о языке, о котором я никогда не слышал. Сказал, что этот язык широко распространен — по крайней мере, в некоторых частях Галактики.
— Сэр, вы уделяете этому слишком много внимания, — сказал Езекия. — Нам следует подумать о делах более важных, чем этот праздношатающийся инопланетянин с его любовью к странствиям.
— Ты прав, — согласился Шеридан. — Если дело с торговлей не пойдет, мне головы не сносить.
Но ему так и не удалось окончательно отделаться от мыслей о той встрече под деревом.
Он попытался оживить в своей памяти их долгую праздную болтовню и, к своему изумлению, обнаружил, что она-таки действительно была совершенно праздной. Он не помнил, чтобы существо рассказало ему о себе хоть что-нибудь. Битых три часа, а то и дольше оно говорило не умолкая — и ухитрилось не сказать за псе это время ровным счетом ничего.
Вечером Наполеон, когда принес ужин, присел на корточки возле стула, на котором сидел Шеридан, аккуратно подобрав белоснежный фартук к себе на колени.
— Наши дела плохи, ведь так? — спросил он.
— Да, пожалуй.
— Как нам быть, Стив, если мы так и не сможем ничего сделать — вообще не достанем лодаров?
— Наппи, — сказал Шеридан, — я изо всех сил стараюсь об этом не думать.
Но теперь, когда Наполеон об этом заговорил, Шеридан живо себе представил, как будет реагировать «Центральная торговля», если весь груз стоимостью в миллиард долларов ему придется доставить назад. И даже, в несколько более ярких красках, что ему придется выслушать, если он просто оставит его здесь и вернется без груза.
Каким угодно способом, но продать груз он должен!
Если не продаст, карьере его конец.
Хотя, осознал он вдруг, на карту поставлена не только его карьера. Затронуты интересы всего человечества.
Существует реальная и настоятельная потребность в транквилизаторе, изготовляемом из клубней лодара. Поиски такого лекарства начались сотни лет назад, и нужда в нем подтверждается тем фактом, что все это время поиски не прекращались. Это было нечто, в чем человек остро нуждался, по существу, с того самого мгновения, когда он перестал быть животным.
И здесь, на этой планете, находится ответ на эту острейшую человеческую потребность, ответ, которого их лишает и в котором им безрассудно отказывает этот упрямый и безалаберный народец.
— Если бы только эта планета была нашей, — сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к Наполеону, — если бы мы только сумели завладеть ею, мы бы смогли выращивать столько лодаров, сколько нам нужно. Мы бы сделали из Гарсона-4 одно большое поле и выращивали бы лодаров в тысячу раз больше, чем в самые лучшие времена их выращивали гарсониане.
— Но мы не можем, — сказал Наполеон. — Это противозаконно.
— Да, Наппи, ты прав. Противозаконно, и даже очень.
Ибо гарсониане были разумны, не потрясающе разумны, но, по крайней мере, разумны в том смысле, какой вкладывает в это слово закон.
А в отношениях с разумными существами нельзя делать ничего, что содержало бы в себе хотя бы намек на применение силы. Нельзя даже купить или арендовать у них землю, так как, говорит закон, покупая землю, ты лишаешь полноправную цивилизацию ее неотчуждаемых прав.
Можно работать вместе с ними и их учить — это всячески поощряется. Но научить гарсониан хотя бы чему-нибудь было не так-то просто. Можно, если только ты тщательно следишь за тем, чтобы не облапошивать их слишком уж беспардонно, вести с ними меновую торговлю. Но гарсониане теперь вести ее не хотят.
— Не знаю, что мы будем делать, — сказал Шеридан. — Как нам выпутаться?
— У меня есть предложение. Может, увлечь местных жителей сложностями игры в кости? Мы, роботы, как ты, наверное, знаешь, играть в кости большие мастера.
Шеридан поперхнулся. Медленно и очень осторожно он поставил чашку с кофе на стол.
— Обычно, — с напускной суровостью сказал он Наполеону, — я на такие методы смотрю косо. Но в данной ситуации… что, если ты и вправду соберешь несколько ребят и попробуешь?
— Буду рад, Стив.
— И… э-э, Наппи…
— Что, Стив?
— Я надеюсь, ты выберешь лучших игроков?
— Естественно, — сказал Наполеон, поднимаясь и разглаживая свой фартук.
Джошуа и Таддеус отправились со своей труппой в далекую деревню на совершенно девственной территории, которой ни одна из прежних попыток начать торговлю не коснулась, и выступили перед гарсонианами со своим представлением.
Успех превзошел все ожидания. Местные жители, держась за животы и обессилев от смеха, катались по земле. Они выли, задыхались, вытирали слезы, ручьями льющиеся из глаз. В восторге от веселых шуток, они били друг друга по спине, по плечам. Ничего похожего они не видели за всю свою жизнь, ничего похожего вообще никогда не было на Гарсоне-4.
И когда они совсем размякли от веселья, когда еще чувствовали себя вполне ублаготворенными, в тот точно рассчитанный психологический момент, когда сняты все торможения и смолкают голоса враждебности и упрямства, Джошуа предложил им начать торговлю.
Смех оборвался. Веселья как не бывало. Зрители теперь просто стояли и таращили на них глаза.
Труппа быстро собралась и в глубоком унынии потащилась назад, на базу.
Шеридан сидел в палатке и предавался созерцанию мрачного будущего. База словно вымерла. Никто не шутил, не пел, не смеялся, проходя мимо палатки: никто не топал по-добрососедски.
— Шесть недель, — горько сказал он Езекии. — Шесть недель — и ни одной сделки. Мы сделали все, что в наших силах, и даже с места не сдвинулись. — Он сжал руку в кулак и ударил по столу: — Если бы только выяснить, в чем дело! Наши товары нужны, а покупать они отказываются. В чем же дело, Езекия? Тебе что-нибудь приходит в голову?
Езекия покачал головой.
— Ничего, сэр. Я просто озабочен. И не только я, но и все мы.
— Они там, в «Центральной», меня распнут, — сказал Шеридан. — Прибьют гвоздями и будут держать в таком виде в назидание другим ближайшие десять тысяч лет. Неудачи случались и раньше, но не такие.
— Не знаю, следует ли мне это говорить, — сказал Езекия, — но мы могли бы и дать деру. Может, это и есть наилучший для нас выход. Мальчики на это пойдут. Теоретически они преданы «Центральной», но фактически, если заглянуть поглубже, они более преданы вам. Мы могли бы погрузить все снова, и это дало бы нам капитал, вполне достаточный для начала…