Саймак Клиффорд Дональд. Ведро алмазов

Клиффорд Саймак

Ведро алмазов

* * *

   Полиция задержала дядюшку Джорджа, когда в три часа утра он шел по Элм-стрит. Он брел посреди улицы, пошатываясь и что-то бормоча себе под нос. А главное — с него текло так, словно он только что побывал под страшным ливнем, хотя у нас в округе вот уже три месяца не было даже намека на дождь и пожелтевшая кукуруза в полях годилась разве что в печку. Под мышкой дядюшка Джордж держал большую картину, а в руке — ведро, до краев полное алмазов. Он шествовал без ботинок, в одних носках. Когда дежурный полицейский Элвин Сондерс остановил старика и спросил, что с ним происходит, дядюшка Джордж в ответ пробормотал что-то нечленораздельное. Он, видимо, был здорово на взводе.
   Именно поэтому Элвин доставил его в полицейский участок, и только там кто-то обратил внимание на его оттопыривающиеся карманы. Естественно, полицейские вывернули их и разложили содержимое на столе. Когда же они повнимательнее осмотрели все это добро, сержант Стив О'Доннелл тут же позвонил шерифу Чету Бэрнсайду за указаниями, что делать дальше. Шериф, отнюдь не в восторге, что его подняли среди ночи, приказал до утра запереть дядюшку Джорджа в камере, что и было исполнено. Конечно, трудно в чем-нибудь винить шерифа. Из года в год старик доставлял достаточно неприятностей и хлопот полиции Уиллоу-Гроув.
   Но стоило дядюшке Джорджу попасть в камеру; немного очухаться и разобраться, что к чему, как он тут же схватил стул и принялся дубасить в решетчатую дверь, крича, что эти подонки опять все подстроили, наплевав на его законные конституционные права свободного и добропорядочного гражданина.
   — Вы обязаны дать мне позвонить! — что есть мочи вопил дядюшка Джордж. — Вы еще пожалеете, когда я выйду на свободу и подам на всех вас в суд за несправедливый арест.
   Он настолько всем надоел своим криком, что они открыли камеру и разрешили ему подойти к телефону.
   Конечно же, как и всегда, звонок был ко мне.
   — Кто там еще? — Элси проснулась и села в кровати.
   — Твой дядюшка Джордж, — сказал я.
   — Так я и знала! — воскликнула жена. — Стоило тетушке Мирте уехать в Калифорнию навестить родственников, и он снова принялся за старое..
   — Ладно, что там приключилось на этот раз? — спросил я дядюшку.
   — Почему ты говоришь со мной таким тоном, Джон? — обиженно ответил
   он. — Я тебе звоню всего раз или два в году. Какой смысл иметь в семье адвоката, если…
   — Может быть, ты все-таки перейдешь к делу? — прервал я. — Что случилось?
   — На этот раз они у меня попляшут! С правами они попались, как миленькие. Будь спокоен, на этот раз тебе будет уплачено сполна. Все, что с них присудят, разделим пополам. Я ничего не сделал. Я просто шел по улице, когда появился этот подонок и потащил меня в каталажку. Я не шатался и не пел. Я не нарушал порядка. Послушай, Джон, разве человек не имеет права ходить по улицам, хотя бы и в полночь…
   — Сейчас приеду, — вновь перебил я его.
   — Долго там не торчи, — заметила Элси. — У тебя завтра в суде трудный день.
   — Ты что, смеешься? — Я не сдержался. — Раз появился дядюшка Джордж, считай, что день потерян.

 
   Когда я подъехал к полицейскому участку, все уже были в сборе. Дядюшка Джордж сидел за столом, на котором высилось ведро с алмазами и лежала кучка отобранных у него вещей. К ножке стола была прислонена картина. Шериф прибыл в участок за несколько минут до меня.
   — Итак, — сказал я, — перейдем к делу. В чем его обвиняют?
   — Пока нам не требуется никаких обвинении.
   Шериф до сих пор злился, что его подняли с постели среди ночи.
   — Вот что, Чет, — оказал я, — не пройдет и нескольких часов, как тебе потребуется официальное обвинение, да еще как. Так что советую подумать над этим сейчас.
   — Я предпочитаю подождать, что скажет Чарли.
   Он имел в виду прокурора Чарли Нивинса.
   — Ладно, раз нет обвинения, то каковы хотя бы обстоятельства ареста?
   — Этот Джордж тащил ведро алмазов. А теперь ты мне ответь, где он их добыл?
   — Возможно, это вовсе не алмазы, — предположил я. — Ты в этом уверен?
   — Утром, когда Гарри откроет свою лавочку, мы пригласим его посмотреть.
   Гарри был ювелиром, который держал магазинчик на другой стороне площади.
   Я подошел к столу и взял несколько камней. Конечно, я не ювелир, но мне они показались настоящими алмазами. Камни были превосходно отшлифованы, и их грани так и горели, когда на них падал свет. Некоторые били с кулак величиной.
   — Даже если это алмазы, при чем здесь арест? Я что-то не слышал о законе, который запрещал бы человеку носить алмазы в ведре.
   — Вот, вот, выложи-ка им, Джон! — обрадовался дядюшка Джордж.
   — Помолчи, — сказал я, — и вообще не суйся не в свое дело, раз я им занялся.
   — Но ведь у Джорджа сроду не водилось никаких алмазов, — не сдавался шериф. — Должно быть, они краденые.
   — Значит, вы обвиняете его в краже?
   — Ну, не то чтобы вот так, сразу, — шериф держался не слишком уверенно. — У меня пока нет доказательств.
   — А потом еще эта картина, — вставил Элвин Сондерс. — Сдается мне, весьма ценная. Похоже, кого-то из старых мастеров.
   Удивительное дело, — сказал я, — не скажет ли мне кто-нибудь из вас, где в Уиллоу-Гроув можно было бы украсть картину, принадлежащую кисти старого мастера, или же ведро алмазов?
   Тут они, конечно, притихли. В нашем Уиллоу-Гроув если у кого и можно найти порядочную картину, то только у банкира Эймоса Стивенса, который привез одну, когда ездил в Чикаго. Впрочем, с его познаниями в искусстве, не исключено, что ему всучили подделку.
   — И все-таки, согласись, тут что-то не то, — вздохнул шериф.
   — Возможно, но я сомневаюсь, что этого достаточно, чтобы держать человека в тюрьме.
   — Дело даже не столько в картине или алмазах, — шериф был явно озабочен, — сколько в остальном добре. Из-за него-то мне и сдается, что дело нечистое. Взгляни-ка сам.
   Он взял со стола какую-то штуковину и протянул мне.
   — Осторожно, — предупредил он, — один конец у нее очень горячий.
   Вещица была около фута длиной и до форме напоминала песочные часы из прозрачного пластика. Узенькая в центре, она расширялась к полым концам. В середину был вставлен небольшой, по-видимому металлический, прут. Один его конец рдел, как раскаленное железо, и когда я поднес ладонь к открытой полости, то почувствовал дуновение горячего воздуха. Другой же конец, белый, был покрыт кристалликами. Я повернул непонятное приспособление.
   — Смотри, не вздумай до него дотронуться, — предупредил шериф. — Палец примерзнет. Видишь, на нем лед.
   Я осторожно положил вещицу на стол.
   — Как ты думаешь, что это такое? — спросил шериф.
   — Откуда мне знать.
   Я действительно не имел ни малейшего представления. Физика никогда не была в числе моих любимых предметов, к тому же я давно забыл даже то немногое, что когда-то учил в школе. И все же я готов был голову дать на отсечение, что лежавшая на столе штуковина не могла существовать в природе. Тем не менее вот она перед нами: один конец раскален, другой — холоднее льда.
   — А как тебе нравится это? — шериф взял в руку небольшой треугольник из тонких прутиков металла или пластика, — по-твоему, что это такое?
   — Что это такое? Ну просто…
   — Просто? Попробуй-ка просунуть в него палец.
   В голосе шерифа послышалось настоящее торжество.
   Я попытался выполнить его указание, но из этого ничего не вышло. Внутри треугольника была пустота. Во всяком случае, мой палец не встретил никакого препятствия, и все же я не мог продвинуть его ни на миллиметр, словно треугольник был заполнен невидимым и неощутимым, но твердым, как сталь, веществом.
   — Разреши-ка взглянуть, в чем там дело, — попросил я.
   Шериф охотно передал мне загадочную вещицу.
   Я поднял ее так, чтобы свет от лампочки проходил через самый центр. Ничего. Я вертел треугольник и так и этак, но не обнаружил даже намека на какую-нибудь прозрачную пластинку. Но всякий раз, когда я пытался просунуть палец через отверстие, что-то его не пускало.
   Дело кончилось тем, что я положил треугольник на стол рядом со штуковиной, похожей на песочные часы.
   — Хватит или еще показать? — осведомился шериф.
   Я мотнул головой.
   — Согласен, Чет, я ни черта во всем этом не понимаю, и все-таки это еще не основание держать Джорджа под замком.
   — Он останется здесь, пока я не поговорю с Чарли, — заупрямился шериф.
   — Надеюсь, ты понимаешь, что, как только откроется суд, я явлюсь сюда с постановлением об освобождении.
   — Знаю, Джон. — Спорить с шерифом было явно бесполезно. — Конечно, ты отличный адвокат, но я просто не могу отпустить Джорджа.
   — В таком случае составьте заверенную опись всех вещей, которые вы отобрали у него. Я отсюда не уйду, пока не удостоверюсь, что они заперты в сейфе.
   — Но…
   — Теоретически все это собственность Джорджа.
   — Это невозможно, ты же сам знаешь, Джон, что это немыслимо. Ну, посуди сам, где он, черт побери, мог достать…
   — До тех пор пока вы не докажете, что он украл все эти вещи у какого-то конкретного лица, по закону они принадлежат ему. Человек вовсе не обязан предоставлять доказательства того, где он приобрел свою собственность.
   — Ладно, ладно, — согласился шериф, — я составлю опись, вопрос только, как назвать все эти штуковины.
   Ну, это была уже его забота.
   — А сейчас мне надо обсудить с моим клиентом некоторые вопросы наедине, — сказал я.
   Немного поспорив и поворчав, шериф открыл комнату для свидания с арестованными.
   — Итак, Джордж, расскажи, что же все-таки с тобой произошло. Я имею в виду все-все. И постарайся по порядку.
   Джордж понял, что я не шучу. К тому же он давно убедился, что лгать мне бесполезно: я все равно всегда на чем-нибудь ловил его в таких случаях.
   — Ты, конечно, знаешь, что Мирта уехала, — начал он.
   — Да.
   — И ты знаешь, что, когда ее нет, я позволяю себе немного развлечься, пропустить рюмочку-другую и в конце концов влипаю в какую-нибудь историю. На этот раз я дал себе слово, что не возьму ни капли в рот и обойдусь без всяких там неприятностей. Бедняжке Мирте из-за меня и так уже изрядно досталось, вот я и решил доказать, что вполне могу держаться в рамках приличия. Сижу это я вчера вечером в гостиной. В одних носках — ботинки я снял. Включил телевизор, смотрю бейсбол. Знаешь, Джон, если бы «Близнецы» нашли себе стоппера получше, на будущий год у них могли бы быть шансы. Конечно, кроме стоппера, им нужна еще и отбивка поприличнее да пару-тройку левшей не мешало бы…
   — Не отвлекайся, — прервал я.
   — Да, так вот, сижу я тихо-мирно, смотрю игру. Ну, пиво потихоньку потягиваю. Я притащил полдюжины, и у меня как раз пятая бутылка кончалась…
   — А мне показалось, что ты дал себе обещание не пить.
   — Конечно, Джон, чтоб мне провалиться! Так ведь это же было пиво. Я его могу целый день дуть, и ни в одном глазу…
   — Хорошо, продолжай.
   — Значит, я и говорю, сижу, пью пиво. Шел седьмой период, «Янки» уже двоих провели, и вдруг Мэнтл как…
   — Да черт с ней, с игрой! — не выдержал я. — Я хочу знать, что приключилось с тобой. Ведь влип-то ты, а не какой-то Мэнтл.
   — А больше ничего и не было. Как раз в седьмом периоде Мэнтл вдарил с лета, а потом смотрю: иду это я по улице, а из-за угла выныривает полицейская машина.
   — Ты хочешь сказать, что не помнишь, что произошло в промежутке? Что не знаешь, откуда у тебя оказалось ведро алмазов, картина и все прочее.
   Джордж покачал головой:
   — Я тебе рассказываю все, как было. Больше ничего не помню. Я бы не стал тебе врать. Нет смысла, все равно ты на чем-нибудь подловишь.
   Некоторое время я молча разглядывал дядюшку Джорджа. Расспрашивать его дальше было без толку. Возможно, он рассказал правду, хотя, скорее всего, и не всю, но, чтобы вытянуть из него остальное, у меня сейчас не было времени.
   — Ладно, — сказал я, — пусть пока будет так, как ты говоришь. А теперь возвращайся к себе в камеру, и чтобы было тихо. Веди себя прилично. Часам к девяти я вернусь и постараюсь выцарапать тебя отсюда. Ни с кем не разговаривай. Не отвечай ни на какие вопросы. Ничего не объясняй и не рассказывай. Если будут приставать и настаивать, скажи, что я запретил тебе говорить.
   — Мне оставят алмазы?
   — Трудно ручаться, может, это вовсе и не алмазы.
   — Но ты же сам потребовал, чтобы составили опись.
   — Ну и что из того? Я не могу гарантировать, что заставлю их вернуть отобранное.
   — Послушай, Джон, у мена во рту пересохло, сил больше нет…
   — Нет, и не надейся.
   — Ну, всего бутылочки три-четыре пивка, а? От них не будет никакого вреда. Так, глотку промочить. Человек не может опьянеть от нескольких бутылок пива. Я вчера вовсе не был пьян. Клянусь, ни в одном глазу…
   — Где я тебе достану пива среди ночи?
   — У тебя в холодильнике всегда несколько бутылок припрятано. А ехать каких-нибудь шесть кварталов.
   — Так и быть, я поговорило с шерифом.
   Шериф не имел ничего против: ладно, пусть дядюшка Джордж хлебнет пива, ничего страшного не случится.

 
   Из-за купола здания суда выглядывал краешек луны. В свете раскачивающейся на ветру лампы то возникал, то скрывался во тьме памятник Неизвестному солдату, стоявший в центре площади. Я поднял голову: на небе ни облачка, О дожде не могло быть и речи. Скоро наступит утро, взойдет солнце, и опять на полях будет сохнуть кукуруза, а фермеры будут с тревогой следить, как насосы, фыркая и кашляя от натуги, с трудом выплевывают в деревянные корыта тонкие струйки воды, которой все равно не хватит, чтобы как следует напоить скот.
   На газоне перед зданием суда возились пять-шесть собак. Выпускать их на улицы было запрещено, но никто из жителей Уиллоу-Гроув не обращал внимания на этот запрет в надежде, что собаки успеют вернуться домой раньше, чем Вирджил Томпсон, городской собачник, выйдет на промысел.
   Я сел в машину, поехал к себе, взял из холодильника четыре бутылки пива и отвез их дядюшке Джорджу в полицию, после чего снова вернулся домой.
   Часы показывали половину пятого утра. Я решил, что нет смысла ложиться, сварил кофе и начал жарить яичницу. Услышав, как я громыхаю на кухне посудой, Элси спустилась вниз. Пришлось добавить пару яиц и на ее долю. Потом мы уселись за стол и принялись обсуждать случившееся.
   Дядюшка Джордж уже не раз попадал во всякого рода истории, впрочем не очень серьезные, и мне всегда удавалось уладить дело. Он вовсе не был забулдыгой, напротив, в городе его любили за честность и незлобивый характер. Он держал свалку на окраине города и умудрялся жить на мизерную плату, которую взимал с тех, кто прибегал к его услугам.
   Мусор он отправлял на заболоченный участок неподалеку, а всякую дребедень, которая еще на что-либо годилась, тщательно отбирал и затем продавал по дешевке. Конечно, это было не слишком прибыльное и процветающее предприятие, но, во всяком случае, дядюшка Джордж имел свое дело, а в таком маленьком городишке, как наш Уиллоу-Гроув, это кое-что значило.
   Но вещицы, которые обнаружили у него на сей раз, были совершенно иного рода, и это-то меня беспокоило. Где он мог их заполучить?
   — Тебе не кажется, что следует позвонить тетушке Мирте? — озабоченно
   спросила Элси.
   — Не сейчас. От нее все равно проку не будет. Единственно, на что она способна, так это причитать и заламывать руки.
   — Что ты собираешься предпринять?
   — Прежде всего нужно найти судью Бенсона и получить от него
   постановление об освобождении дядюшки Джорджа. Если только Чарльз Нивинс не придумает каких-нибудь оснований для продления ареста, хотя это и маловероятно. По крайней мере, сейчас.
   Увы, утром мне так и не удалось получить постановления. Я уж совсем было собрался поехать в суд и отыскать судью Бенсона, как моя секретарша Дороти Инглез, суровая старая дева, сообщила, что меня просит к телефону Чарли Нивинс.
   Не успел я взять трубку, как прокурор, не дав мне даже поздороваться, начал кричать:
   — Не вздумай отмалчиваться! Лучше говори сразу, как ты это устроил?
   — Что устроил?
   — Как помог Джорджу удрать из камеры?
   — Но ведь он в полиции! Когда я уезжал, он сидел под замком, и я как раз собирался к судье…

 
   — Ну так вот, его там давно уже нет! — надрывался Чарли. — Дверь заперта, а он исчез. Единственное, что от него осталось, это четыре пустые бутылки из-под пива, выстроенные в ряд на полу.
   — Послушай, Чарли, ты же меня знаешь. Так вот, поверь, я не имею ровно никакого отношения ко всей этой истории.
   — Конечно, я тебя знаю. Нет такой грязной проделки…
   От возмущения он даже подавился и закашлялся.
   И поделом ему. Из всех крючкотворов-законников в нашем штате Чарли Нивинс самый несносный.
   — Если ты намерен отдать приказ о задержании Джорджа как беглеца, то не забывай об отсутствии оснований для его первоначального ареста.
   — Какие, к черту, основания! Достаточно одного ведра алмазов.
   — Если они подлинные.
   — Это самые настоящие алмазы, будь спокоен. Гарри Джонсон смотрел их сегодня утром. Так вот, он утверждает, что нет ни малейшего сомнения в их подлинности. Вся загвоздка, по его словам, только в том, что на Земле таких огромных алмазов нет. Да и по чистоте с ними ни один не сравнится.
   Чарли на мгновение умолк, а затем произнес хриплым шепотом:
   — Послушай, Джон, скажи честно, что происходит? Я никому…
   — Я и сам не знаю, что тут творится.
   — Но ты же беседовал с Джорджем, и он заявил шерифу, что ты приказал ему не отвечать ни на какие вопросы.
   — Обычная юридическая процедура, — сказал я. — Против этом тебе нечего возразить. И еще одно. Ты отвечаешь за то, чтобы алмазы ненароком не исчезли. Я заставил Чета составить и подписать опись, и поскольку не выдвинуто обвинения…
   — А как насчет бегства из участка?
   — Сначала еще нужно доказать, что арест был произведен на законных основаниях.
   Чарли грохнул трубкой, а я уселся в кресло и попытался привести факты в порядок. Однако все происшедшее казалось слишком фантастичным, чтобы в нем можно было толком разобраться.
   — Дороти! — позвал я секретаршу.
   Она просунула голову в дверь, всем своим видом выказывая неодобрение. Судя по всему, она уже слышала — как, впрочем, и весь город — о том, что произошло, и к тому же вообще была весьма невысокого мнения о дядюшке Джордже. Наши с ним отношения вызывали у нее недовольство, и она не упускала возможности подчеркнуть, что он стоил мне немалых денег и времени без какой-либо надежды на компенсацию. Это, конечно, соответствовало истине, но нельзя же ожидать от владельца городской свалки, чтобы он платил адвокату баснословный гонорар. А кроме всего прочего, Джордж ведь приходился Элси дядюшкой.
   — Дороти, свяжитесь с Кэлвином Россом из Института искусств в Миннеаполисе, он мой старый друг…

 
   Банкир Эймос Стивенс ворвался в комнату словно метеор. Он промелькнул мимо Дороти прежде, чем она успела вымолвить слово.
   — Джон, ты знаешь, что у тебя там?..
   — Нет, не знаю. Может, ты мне расскажешь?
   — Это же Рембрандт!
   — А, ты имеешь в виду ту картину?
   — Как, по-твоему, где Джордж раздобыл Рембрандта? Ведь картины этого художника на дороге не валяются, их только в музеях и увидишь.
   — Скоро мы все это выясним, — я поспешил успокоить Стивенса, единственного эксперта по вопросам искусства в Уиллоу-Гроув. — Мне сейчас должны звонить, и…
   В дверях опять доказалась голова Дороти:
   — Мистер Росс на проводе.
   Я взял трубку и почувствовал некоторую неловкость. С Кэлом Россом мы не виделись лет пятнадцать, и я даже не был уверен, что он меня помнит. Но все же я назвал себя и непринужденным тоном начал разговор, словно мы только вчера вместе завтракали. Впрочем, и он меня приветствовал в том же духе.
   Затем я перешел к делу:
   — Кэл, у нас тут есть одна картина, по-моему, тебе не мешало бы на нее взглянуть. Кое-кто считает ее старинной. Возможно, она даже принадлежит кисти одного из старых мастеров. Понятно, это может показаться тебе невероятным, но…
   — Где, ты говоришь, находится эта картина?
   — Здесь, в Уиллоу-Гроув.
   — Ты ее видел?
   — Взглянул разок, но мне трудно…
   — Скажи ему, что это Рембрандт, — свирепо шептал Стивенс.
   — Кто ее владелец?
   — Пока практически никто. Она находится в полицейском участке.
   — Джон, признайся честно, не намереваешься ли ты втянуть меня в какую-нибудь историю? Может быть, я тебе понадобился как свидетель-эксперт?
   — Об этом речь не идет, хотя в какой-то мере твоя помощь связана с делом, которым я сейчас занимаюсь. Возможно, мне удастся договориться, чтобы тебе заплатили за…
   — Скажи ему, — не унимался Стивенс, — что это Рембрандт!
   — Там, кажется, кто-то говорит о Рембрандте? — спросил Кэл.
   — Да нет, никто точно этого не знает.
   — Ну что ж, возможно, я сумею к вам выбраться.
   Кэл явно заинтересовался. Или, пожалуй точнее, был заинтригован.
   — Я найму самолет, чтобы тебя доставили прямо в Уиллоу-Гроув, — пообещал я.
   — Неужели дело настолько важно?
   — Откровенно говоря, Кэл, я и сам толком не знаю. Мне хотелось бы услышать твое мнение.
   — Ладно, договаривайся насчет самолета и позвони мне. Через час я могу быть в аэропорту.
   — Спасибо, Кэл. Я тебя встречу,

 
   Я заранее знал, что Элси будет на меня дуться, а Дороти придет в негодование. Какому-то адвокату в таком заштатном городишке, как наш, нанимать самолет было явным сумасбродством. Но если нам удастся выцарапать алмазы или хотя бы часть их, плата за самолет покажется такой мелочью, о которой и говорить не стоит. Правда, я не был полностью уверен, что Гарри Джонсон сумеет отличить настоящий алмаз от поддельного, даже если увидит его. Конечно, ему приходилось торговать алмазами в своей лавчонке, но я подозреваю, что он просто верил какому-нибудь оптовому поставщику на слово, что это действительно алмазы.
   — С кем это ты говорил? — спросил Стивенс.
   Я рассказал ему, кто такой Кэлвин Росс.
   — Тогда почему ты не сказал ему, что это Рембрандт? — набросился на меня банкир. — Неужели ты не веришь, что кого-кого, а уж Рембрандта я всегда смогу отличить?
   Я чуть было не сказал ему, что именно это и имел в виду, но во-время спохватился: не исключено, что в будущем мне еще не раз придется обращаться к нему за кредитом.
   — Послушай, Эймос, — схитрил я, — мне просто не хотелось бы раньше времени влиять на его заключение. Как только он прибудет сюда и взглянет на картину, он, без сомнения, увидит, что это Рембрандт.
   Моя уловка несколько утешила банкира. Затем я вызвал Дороти и попросил ее договориться о самолете для Кэла. С каждым моим словом ее тонкогубый рот все больше поджимался, а лицо приобретало не просто кислое, а прямо-таки уксусное выражение.
   Не будь при этом Эймоса, она бы не преминула прочитать мне нотацию о том, как пагубно швыряться деньгами.
   Глядя на Дороги, я мог понять, почему она получала огромное наслаждение на слетах Приверженцев Очищения, которые каждое лето, словно грибы после дождя, рождались в Уиллоу-Гроув и окрестных городках. Она не пропускала ни одного из них, неважно, какая община или секта была организатором, стоически высиживала часами на жестких скамьях в летнюю жару, неизменно бросала монетку на тарелку для сбора пожертвований и с огромным удовлетворением выслушивала всю эту болтовню о грешниках и адском огне. Она постоянно уговаривала меня посетить такое собрание, причем у меня сложилось впечатление, что, по ее глубокому убеждению, это пошло бы мне только на пользу. Но до сих пор я успешно противостоял всем ее атакам.
   — Вы опоздаете в суд, — в голосе Дороти сквозило явное неодобрение, — а ведь сегодня слушается дело, на которое вы затратили столько времени.
   Это нужно было понимать так, что мне не следовало бы зря тратить время на дядюшку Джорджа.
   Пришлось отправиться в суд.
   Во время перерыва я позвонил в полицию, но дядюшки Джорджа там не было и в помине. В три часа пришла Дороти с сообщением о том, что Кэлвин Росс прибудет в пять. Я попросил ее позвонить Элси и предупредить, что к обеду у нас будет гость, который, возможно, останется ночевать. Дороти промолчала, но по ее глазам я прочитал, что она считает меня зверем, и будет только справедливо, если в один прекрасный день Элси соберется и уйдет от меня.
   В пять часов я встретил Кэла на аэродроме. К тому времени там уже собралась изрядная толпа.
   Люди каким-то образом пронюхали о приезде эксперта, который даст свое
   суждение о картине, чудом попавшей в руки Джорджа Уэтмора.
   Кэл здорово постарел и выглядел еще более важным, чем я его помнил. Но, как и раньше, он был вежлив и так же поглощен своим искусством. Больше того, я сразу же увидел, что он не на шутку взволнован.
   Возможность открытия давно утерянного полотна, представлявшего хоть какую-то ценность, — насколько я понимаю, — мечта каждого искусствоведа.
   Я оставил машину на площади, и мы отправились с Кэлом в полицию, где я познакомил его с нашими блюстителями порядка. Чет сказал, что о Джордже по-прежнему нет ни слуху ни духу. После недолгих препирательств он достал картину и положил ее на стол прямо под лампой.
   Кэл подошел взглянуть на нее и вдруг замер, словно сеттер в стойке, заметивший перепелку. Он стоял и смотрел, не произнося ни слова, а мы столпившись вокруг, старались не слишком сопеть от нетерпения.
   Наконец Кэл достал из кармана лупу, наклонился над полотном и принялся изучать его дюйм за дюймом. Прошло еще немало томительных минут, прежде чем он выпрямился и обратился ко мне: