Сборник. Цыганские сказки

   Долго рыдал Лоло, обняв холодное тело Лейлы. Наконец, поднял его, отнес к золотому дереву, омыл, вырыл глубокую могилу и похоронил в ней мать, закрыв её тело ветвями золотого дерева. Весь день и всю ночь просидел Лоло у могилы матери. Утром, когда рассвело, встал и пошел в горы, куда глаза глядят. Не хотел Лоло оставаться там, где была убита его мать.
   Лишь только Лоло ушёл, как иссяк золотой ручей, а золотое дерево превратилось в могучий столетний дуб, и прикрыл он своими ветвями могилу Лейлы.
   Далеко за высокие горы ушел Лоло. Он стал знаменитым охотником и наездником, самых диких коней укрощал он. Вскоре женился Лоло, а бог послал ему многочисленное потомство. Когда Лоло был уже древним, древним стариком, созвал он всех своих сыновей, внуков и правнуков и сказал им:
   – Скоро умру я, ведь мне уже сто с лишком лет. Помните же, дети мои, завет вам: живите все вместе, дружно, одним родом, и зовитесь в память моей матери родом Лейла.
   А злого короля, брата Лейлы, и его жену наказали волшебницы-кешалии. В тот самый час, как убили Лейлу солдаты, ослепли король и королева. Выгнали их из дворца вельможи, а на место слепого короля избрали из своей среды нового. Всю жизнь скитались по чужим странам брат Лейлы и его жена слепые, нищие, питаясь объедками и подаянием.

Кешалии и три дровосека

   Жили-были три дровосека: Джован, Тодор и Нику. Джован был малый хороший, Тодор хоть и неплохой был человек, да с придурью, а Нику был глупый, да к тому еще и злой. Как-то в осенний солнечный день поехали эти цыгане, дровосеки, в лес, растущий по склону высокой горы, дрова рубить. Приехали они в лес, отпрягли лошадей, пустили их пастись на поляне, а сами принялись за работу. День был теплый, тихий. Захотелось одному из дровосеков, Тодору, пить, а воды-то с собой из деревни цыгане захватить позабыли. Вспомнил Тодор, что поблизости есть родник, и говорит товарищам:
   – Пойду-ка я напиться, здесь недалеко есть родник.
   – Иди, да скорее возвращайся, – ответил ему Джован, – гляди, солнце уже низко? а работы еще много.
   – Нет, я мигом вернусь, – сказал Тодор и пошел через лес в горы.
   Вышел из леса Тодор, остановился и стал припоминать, где это он видел в этих местах родник. Вспомнил он, где родник, и пошел к нему. Подошел к роднику, смотрит, а в нескольких шагах от родника тянется по воздуху осенняя паутина и сверкает серебряными нитями на солнце.
   – Ишь, сколько паутины, – подумал Тодор.
   Стад смотреть он, откуда это летит паутина, а она длинными густыми прядями стелется над землей по камням, скатившимся с горы, и тянется, словно туман, прямо к скале, которая высится у самого родника.
   «Никогда не видывал столько паутины, – думает Тодор, – что бы это значило? Уж не распустила ли волшебница-кешалия свои волосы?»
   Взглянул Тодор на скалу и увидал на самой вершине прекрасную волшебницу-кешалию, в белоснежной одежде. Она сидела спиной к Тодору и расчесывала золотым гребнем волосы. Глуповатый Тодор решил, что кешалия не заметит его, если он осторожно оборвет несколько её волосков. Он подкрался к волосам, протянул руку, чтобы поймать легкую, серебристую прядь волос.
   – Вот будет рада жена, – прошептал Тодор, – съест она эти волосы, родятся у нас дети, и не будем мы бездетными.
   Только схватил Тодор прядь волос волшебницы и чуть-чуть потянул к себе, как обернулась кешалия и увидала Тодора. Не успел Тодор и руки отдернуть, как схватила фея громадный камень и бросила им в Тодора. Со всех ног бросился бежать Тодор к лесу, а кешалия пустила ему вдогонку еще два камня. Со страху Тодор забыл и об источнике, и о жажде.
   Вернулся Тодор к своим товарищам, а они спросили его:
   – Ну, что, Тодор, нашел источник?
   – Нашел! – буркнул себе под нос Тодор. Взглянул на него Джован и сразу заметил, что с Тодором что-то случилось, и спросил его:
   – Что это с тобой, Тодор? Смотри, как тяжело ты дышишь, да и побледнел ты. Не случилось ли чего-нибудь с тобою?
   – Ничего не случилось! – проворчал недовольным голосом Тодор, – это от того, что я, очень спешил назад и бежал. – А про фею-волшебницу Тодор не сказал ни слова.
   Наконец, окончили дровосеки работу. Нагрузили три телеги дровами, и Нику пошел искать лошадей, так как они ушли с поляны. Насилу нашел их Нику за скалой у того самого источника, к которому ходил Тодор.
   Кешалия по прежнему сидела на скале и, подперев голову рукой, смотрела куда-то вдаль. Что взбрело в глупую голову Нику, кто знает, – только схватил он камень, размахнулся и, что было сил, пустил им в кешалию. В волшебницу камень, конечно, не попал. Где же было Нику добросить до вершины скалы камнем. Ударился камень о скалу. Кешалия обернулась и увидала Нику, который нагибался еще за другим камнем. Гневом сверкнули прекрасные очи феи-кешалии. Она схватила целый обломок скалы и бросила эту глыбу камня в Нику. Чудом спасся Нику. Обломок скалы упал всего в трех шагах от него прямо на лошадей и раздавил их своей страшной тяжестью. Без оглядки бросился бежать Нику к товарищам. Едва переводя дух, прибежал он к ним и закричал:
   – Только что негодная кешалия убила наших лошадей!
   – Что ты говоришь? Как это случилось? – воскликнули в страхе Джован и Тодор.
   – Подошел это я к скале, у которой паслись лошади, смотрю, на скале сидит кешалия. Увидала она меня, как схватит чуть не целую скалу, да как бросит в меня! Камень упал, на лошадей и раздавил всех трех, словно козявок. Не знаю, как я сам-то ноги унес!
   – Здесь что-то не так, – сказал Джован. – Не обидел ли ты чем-нибудь кешалию, ведь так, за здорово живешь, лошадей убивать она бы не стала.
   – Ну, уж не знаю, зачем убила она наших лошадей. Только я ее трогать не трогал, и обижать не обижал, – солгал Нику и конечно, скрыл от товарищей, что он бросал в кешалию камнем.
   – Что же мы будем теперь делать? – спросил Тодор.
   – Придется идти в деревню и привести других лошадей, – ответил Джован. – Не оставлять же телеги с дровами в лесу. Пойдемте: скорее, а то мы и до ночи не управимся.
   Пошли цыгане в деревню. Путь в деревню лежал мимо скалы, возвышавшейся у подошвы горы, на самой опушке леса. Когда цыгане проходили мимо этой скалы, Нику взглянул на ее вершину и увидал на ней трех кешалий.
   – Стойте! – закричал он Джовану и Тодору, указывая на фей-кешалий. – Вот они злодейки! Погодите, негодные! Я вам покажу, как убивать чужих лошадей! Жаль только, что я не знаю, которая из вас бросила камень!
   – Что ты делаешь! – воскликнул в ужасе Джован, увидав, как Нику замахнулся топором.
   Бросился к нему Джован, но было уже поздно. Изо всех сил запустил Нику топором в кешалий. В них он, разумеется, не попал. Топор не долетел и до половины скалы. Но на этот раз не спасся Нику. Громадный камень, брошенный одной из кешалий, упал на него. Земля дрогнула от его тяжести. Едва успел отскочить Джован. Тяжелый камень накрыл Нику, и он погиб, не успев даже вскрикнуть. Кешалии же вдруг исчезли. Обезумев от ужаса, бросились бежать в деревню Тодор и Джован. Взбежали они, чуть не задохнувшись, на невысокий холм, за которым была деревня. Смотрят, а вся деревня в огне, и дым густым, черным столбом подымается к самому небу.
   – Смотри, Тодор, деревня горит! – всплеснув руками, закричал Джован. – Теперь мы с тобой нищие! Все у нас погибло!
   – Бежим скорее, может быть, удастся хоть что-нибудь спасти! – крикнул Тодор и побежал с холма. Джован бросился за ним. Он догадывался, что это мстят им волшебницы-кешалии.
   Когда Джован с Тодором прибежали в деревню, то увидали, что о спасении чего-либо из пожитков и думать нечего. Вся деревня была сплошным морем огня. Все жители ее бежали в поле, чтобы хоть самим-то остаться в живых и не погибнуть в разбушевавшемся пламени, раздуваемом вдруг поднявшимся ветром.
   Стали Джован и Тодор расспрашивать, как это могло случиться, что деревня запылала сразу со всех концов. Один старик рассказал им:
   – Каких-нибудь полчаса тому назад сижу я у двери моего дома, вдруг вижу – идут три женщины в белых одеждах, а волосы их развеваются за ними длинной пеленой. Сразу узнал я в них волшебных фей – кешалий. Ну, думаю, это не к добру. Только подумал, как взмахнет одна из кешалий рукой, и запылал сразу дом моего соседа, Дарежа, да сразу от земли и до крыши; насилу жена его успела выбежать из дома. Потом вспыхнул следующий дом, за ним еще и еще дом. Как шли кешалии по деревне, так и загорались все дома, все постройки от одного взмаха их руки. И за что только разгневались на нас кешалии? Уж не оскорбил ли их кто-нибудь из нашей деревни? Вот они нам и отомстили. Рассказал тогда Джован, что случилось с ними в лесу, и как погиб Нику. Все в деревне решили, что кешалии сожгли деревню, мстя за оскорбление, нанесенное им глупым Нику, бросившим в них топором. Про свою же встречу с кешалией Тодор не рассказал, чтобы не подумали его односельчане, что и он виноват во всеобщем бедствии.

Королева кешалий

   Шли как-то раз два цыгана, Марко да Никош, по лесу в горах. Оба цыгана были бедные и шли в город искать работы. День был жаркий. Притомились цыгане и сели отдохнуть под тенью высокого бука на камень. Только сели они, как увидал Никош, у самого камня большую, безобразную жабу, которая медленно ползла к кустам, разросшимся у дороги.
   – Смотри-ка, Марко, – сказал Никош. – Вот так гадина, да еще жирная какая. Этаких жабищ я и не видывал. Погоди-ка, я раздавлю ее.
   Никош вскочил с камня и занес уже ногу, чтобы наступить на жабу, как Марко схватил его за рукав и сказал:
   – Оставь ее, Никош, пусть ползет, ведь вреда она никому не делает, за что ее давить?
   Никош послушался и сел на камень. Оба приятеля стали наблюдать за жабой, как она, едва передвигая толстые лапы, ползла в траве между камнями и, наконец, скрылась в кустах.
   Отдохнув, цыгане пошли дальше и вскоре забыли про большую, безобразную жабу. Долго шли по горам Марко и Никош. Стало темнеть. Ночь приближалась. В горах становилось все неприветливее, как-то жутко. До города было далеко, а жилья кругом не было видно.
   – Придется нам заночевать в горах, – сказал Никош.
   – Да, придется, но это еще не беда, – ответил Марко, – а беда, что есть хочется до смерти, а есть-то у нас нечего, и хлеба попросить не у кого.
   – Что поделаешь, видно судьба нам лечь сегодня на тощий желудок, да еще в лесу, – сказал печально Никош. – Расположимся хоть здесь под деревом.
   – Нет, погоди, – продолжая шагать по дороге, сказал Марко, – подымемся раньше на эту горку, отсюда до ее вершины недалеко; посмотрим, не увидим ли мы деревни.
   – Что ж, пойдем. Только напрасно идти дальше, все равно ничего не увидим. Видишь, как быстро темнеет. Когда мы взойдем на гору, и в десяти шагах ничего не будет видно.
   – Ну, пойдем все-таки, может быть, блеснет где-нибудь огонек.
   Приятели стали подниматься в гору. Когда они взошли на нее, стало почти совсем темно. Черные тени лежали в долинах. Кое-где тянулся серыми полосами туман. Да далеко, далеко чуть розовела вершина какой-то горы. Стали присматриваться цыгане. Нет, ничего не видно! Долго стояли они так и уже хотели спуститься с горы, дойти до небольшого лесочка у ее подошвы и заночевать там, как вдруг Никош воскликнул, указывая рукой на долину, окутанную густыми сумерками:
   – Смотри, Марко, не огонь ли блеснул вон там!
   – А ведь, правда, огонь! – сказал Марко, присмотревшись, – идем скорее! До полной темноты мы успеем еще добраться до него. Под гору идти легче.
   Была уже темная ночь, когда цыгане пришли к большому черному дому, одиноко стоявшему на каменистой площадке. С удивлением рассматривали приятели этот дом.
   – Что это за домина, – прошептал Марко, – какой громадный, да черный весь. Не случилось бы с нами чего. Кто знает, что за люди живут в нем.
   – Да кому мы с тобой нужны, и взять-то у нас нечего, – тоже почему-то шепотом ответил Никош. – Постучи-ка в дверь и попроси хлеба.
   Постучали цыгане и попросили хлеба. Дверь в дом отворилась, и ласковый женский голос пригласил их войти. Вошли цыгане. Красивая стройная девушка провела их в богато убранную комнату. Посередине стоял стол, сплошь уставленный драгоценной посудой; по стенам на резных полках стояла золотая и серебряная утварь; тяжелые, шелковые занавеси закрывали окна; люстра с восковыми свечами ярко освещала комнату. Такого богатства и во сне не снилось цыганам. Словно окаменев, остановились они в дверях, озираясь по сторонам, и опасаясь войти в комнату.
   – Не бойтесь, – сказала девушка, – проходите, садитесь за стол, ешьте и пейте, а потом мы вас и спать уложим.
   Не заставили себя долго упрашивать цыгане. Сели они за стол и принялись уписывать за обе щеки все, что было на нем поставлено, а девушка прислуживала им. Когда цыгане были уже так сыты, что кусок не лез им в горло, открылась дверь, и в комнату вошла высокая, величественная женщина с белыми, как снег волосами. При ее появлении цыгане встали и низко ей поклонились; они поняли, что это хозяйка дома.
   – Сидите и ешьте, – сказала она. – Довольны ли вы вашим ужином?
   – Да мы не знаем, как и благодарить-то тебя за него! – в один голос ответили Марко и Никош. – Ни разу в жизни не пировали мы так, как сегодня.
   – Только не знаем мы, госпожа, кто ты и как зовут тебя, чтобы век поминать за твою доброту к нам, – прибавил Марко.
   – Ты желаешь знать, кто я? Я – королева волшебниц-кешалий, Ана. Уже второй раз встречаемся мы сегодня.
   – Как второй раз? – воскликнули цыгане. – Да мы весь день никого не видели в горах, а тебя-то, королева Ана, уж, конечно, видим первый раз в жизни!
   – А помните жабу около камня в лесу? Эта жаба была я.
   Тут вспомнили оба цыгана, как рассказывали когда-то им про королеву Ану, будто она ползает, приняв образ жабы, по тем местам, где зарыты в земле богатые клады.
   Ана же сказала Никошу:
   – Посмотри-ка, Никош, на потолок. – В голосе Аны прозвучала угроза.
   Взглянул на потолок Никош, да так и обмер он от страха. Над самой его головой висел на паутинке громадный камень. Если бы оборвалась паутина, камень упал бы ему на голову и раздавил бы его, как комара. Никош хотел уже вскочить со стула и бежать, но Ана мановением руки остановила его и, указывая на камень, сказала:
   – Никош, если бы ты наступил на жабу, то этот самый камень свалился бы на тебя, и ты погиб бы. Ну, да нечего вспоминать о том, что было. Идите-ка теперь спать, а завтра утром вас накормят, дадут еды на дорогу, и вы пойдете дальше. А тебе, Марко, я сделаю завтра на прощание подарок за то, что ты не дал Никошу раздавить жабу. Твоя доброта должна быть награждена.
   Сказав это, королева Ана вышла из комнаты. На следующее утро, когда, цыгане проснулись на своих роскошных кроватях, они с удивлением увидели, что около них на скамьях, вместо старых лохмотьев, лежит приготовленная для каждого новая одежда. Оделись цыгане и стали ждать, когда позовут их завтракать. Вскоре пришла за ними девушка, прислуживавшая им вечером, и повела их в столовую. Еще богаче был накрыт стол. Оба цыгана так наелись, что насилу встали из-за стола. Собрались они уже уходить, как вошла королева Ана.
   – Теперь вы сыты, одеты и обуты, – сказала она, – идите в город, да помните, что нельзя убивать даже жабу за то только, что она так безобразна.
   Стали чуть не до земли кланяться королеве Ане Марко и Никош и благодарить за ее доброту. Она же улыбаясь, сказала им:
   – Нечего меня благодарить, особенного я вам ничего не сделала, только одела и накормила вас. Да, Марко! Вот тебе мой подарок!
   С этими словами протянула королева Ана Марко маленькую бутылочку, промолвив:
   – В этой бутылочке живая вода. Одна капля этой воды может исцелить самую тяжелую болезнь. Ну, прощайте!
   Ушли цыгане из дома королевы Аны. Весел был их путь в город. У каждого была за спиной сумка, и чего только не было в ней. Голода им теперь нечего было бояться.
   Вскоре далеко разнеслась слава про Марко, что он каплей воды исцеляет все болезни и вылечивает даже умирающего. Со всех концов страны потянулись к нему больные. Громадные деньги платили ему за каплю живой воды, и стал он таким богачом, какого раньше в той стране и не бывало.

Птичий язык

   Жил когда-то в Пивнице, на юге Венгрии, цыган Пику. Призвали этого цыгана на военную службу. Долго не возвращался он назад в табор. Лет двадцать, а то и больше пробыл он на военной службе. Где только ни побывал он за это время. Чуть не все страны исколесил, он. Стали уже забывать его в таборе, как он неожиданно вернулся. Ушел Пику молодым, а вернулся пожилым; цыганом. С трудом и узнали-то его в таборе.
   Стал опять жить в таборе Пику, только отвык он от цыганской жизни. Это все замечали: хоть и цыган Пику, да не такой, как все. Даже сторониться стали цыгане его. Но Пику на это не обращал внимания. Жил да и жил себе помаленьку. Занимался же он тем, что ловил птиц и продавал их по городам и деревням. Бывало, только чуть станет светать, а он уже идет в лес и остается там до позднего вечера, – все птиц ловит. И каких только птиц не бывало у Пику! Вся палатка его была заставлена и увешана клетками, и постоянно слышался в ней птичий гомон, – и поют, и свистят, и чирикают.
   Стали замечать цыгане табора, что Пику подойдет к клетке, станет около нее, что-то начнет шептать, а потом засвищет, ни дать, ни взять, как птица. «Что за притча? – думают цыгане. – Уж не научился ли Пику в лесу птичьему языку?» А ведь всем цыганам известно, что научиться говорить со всеми птицами да зверями можно: нужно только поцеловать в губы спящую фею-урму. Хоть и трудное это дело, да говорят, будто были такие цыгане, которым это удавалось. Вот и стали поговаривать в таборе, что Пику поцеловал лесную фею, и стали опасаться, не разгневалась бы за это королева фей-урм Матуйя, и не стала бы бросать куски мяса урм. Нашлет этим мясом Матуйя бешенство на весь табор, да и погибнут все цыгане. Судили да рядили цыгане и, наконец, решили поговорить об этом со своим гекко, а он был человек бывалый и мудрый. Пришли к нему цыгане и говорят:
   – Вот что, гекко: дело-то у нас в таборе не ладное, как бы беды не было. Ведь Пику-то научился говорить по-птичьи.
   Сначала гекко ничего не хотел слушать, а потом, когда рассказали ему подробно все, что видели и слышали, решил так:
   – Позовите сюда Пику, я с ним поговорю при вас. Там видно будет, что делать.
   Позвали Пику. Пришел он в палатку гекко, а тот его спрашивает:
   – Правда ль это, Пику, что ты умеешь свистать по-птичьи?.
   – Умею, – ответил Пику, – да еще так, что, пожалуй, и не отличишь, коль я засвищу, особенно в лесу, ну, скажем, щеглом или малиновкой.
   – А ну-ка, посвищи, а мы послушаем, может быть, ты только хвастаешь, – сказал хитрый гекко.
   – Чего же тут хвастать. Хитрость не велика. Я еще на военной службе, бывало, забавлял всех во время похода или в казармах тем, что свистал птицей. Вот слушайте, коль вам интересно.
   С этими словами Пику засвистал, да так, что и не отличишь, щегол да и только. Затем стал он щебетать синицей, жаворонком, малиновкой; вдруг как заржет лошадью; все даже вздрогнули и оглянулись, уж не просунула ли лошадь голову в палатку. А Пику стоит и смеется. Покачал гекко головой и сказал:
   – Эх, Пику, не хорошо все это! Как хочешь, а не можешь ты больше оставаться у нас в таборе. Не могу я, гекко табора, допустить, чтобы по вине одного погиб бы весь табор. Уходи-ка ты от нас на все четыре стороны.
   – Да что ты, гекко! – воскликнул Пику. – В чем же моя вина? Что же я сделал такого, что ты гонишь меня из табора?
   – Ты говоришь по-звериному, значит, ты поцеловал спящую фею урму, – ответил гекко, – за это может разгневаться королева Матуйя и погубить весь табор.
   – Откуда ты взял, что я говорю по-птичьи? Ведь подражать птицам может научиться всякий, а мне научиться было легко, я и живу-то среди птиц.
   – Коль ты живешь среди птиц, то и живи с ними, – спокойно сказал гекко, – а в таборе среди цыган тебе не место.
   – Как же стану я жить, коль ты прогонишь меня из табора, куда же мне деваться, с голоду помирать, что ли?
   – Это уж, как знаешь, так и делай, а в таборе я не оставлю обесчещенного цыгана ни за какие блага в мире.
   – Да чем же я обесчещен?
   – Тем, что поцеловал спящую урму. Ну, толковать тут нечего, в таборе тебе оставаться нельзя, и дело с концом.
   Как ни просил, как ни молил Пику не гнать его из табора, гекко ничего не хотел слушать, и из цыган никто не заступился за Пику. Так и пришлось ему покинуть табор.

Андор и урма

   В одном из таборов, кочевавших в старые времена в Семиградье, по берегам Мароша, жил молодой цыган, Андор. Много слышал он о прекрасных феях урмах; о том, как пляшут они высоко в горах, на уединенных лесных полянах, сверкая своими золотыми волосами в лучах солнца, или как сидят они на горных вершинах и поют песни, которые так и хватают за сердце, как чаруют того, кто услышит это пение. Всех расспрашивал Андор об урмах, только о них и говорил он. В таборе так уж и знали, коль придет Андор, то непременно заведет разговор об урмах. Часто смеялись над ним молодые цыганки и кричали ему вслед:
   – Эй, Андор! Беги скорее в горы, там ждут тебя твои невесты, урмы!
   Однажды, когда Андор утром шел по табору, остановила его старая цыганка, славившаяся, как знахарка, во всех окрестных таборах и деревнях, и сказала ему:
   – Андор, ты все расспрашиваешь об урмах. Хочешь, я научу тебя, как увидать пляску урм?
   – Ах, бабушка! – воскликнул обрадованный Андор, – научи меня, а уж я так буду тебе благодарен, что и сказать нельзя. Если научишь меня, как увидать урм, то я во всем буду помогать тебе: и дрова буду носить, и воду, все сделаю, что только ни прикажешь.
   – Научить тебя мне не трудно, и ничего мне за это не нужно. Слушай же, Андор! Помни прежде всего, что ты идешь на опасное дело. Придется тебе собрать всю твою смелость и ловкость, а как испугаешься и не изловчишься сделать то, чему я научу тебя, то погибнешь, и никто не спасет тебя от гнева урм. Выполнишь все, то получишь в жены красавицу урму, и будет у тебя такая жена, что равной ей не найти нигде на свете. Прежде всего, запомни хорошенько, как найти поляну, на которой каждую ночь собираются со всей округи урмы плясать и играть. Эта поляна вон на той горе. Узнаешь ты поляну по столетнему дубу, который растет на ее краю, и по большому камню на середине поляны. Пройти на эту поляну, пожалуй, не трудно. Иди по дороге в горы, а как увидишь у самой дороги три больших осины рядом, сверни налево и иди все прямо, и дойдешь до подошвы горы. Там ты увидишь кучу камней, а около них вьется тропинка в гору, по ней-то ты и придешь прямо на поляну. Прийти на поляну ты должен еще до захода солнца, чтобы успеть вырыть глубокую яму. Эту яму ты вырой шагах в пяти от большого камня. Когда совсем стемнеет, спрячься в яме, а сверху прикройся ветками и травой. Ночью соберутся урмы и станут плясать. Ты следи за ними. Как только какая-нибудь из урм пронесется над ямой, схвати ее за левую ногу и поцелуй в подошву. Тогда урма упадет на землю, все ее подруги разбегутся, а ты выходи из ямы, подымай урму, и веди ее домой. Эта урма и будет тебе верной женой. Смотри, хватай крепче урму, целуй ее непременно в левую ногу, ошибешься – и ты погиб. Вот и все, чему могу я тебя научить. Нельзя и выразить, как обрадовался Андор, уж он благодарил, благодарил старуху, а она только головой покачивала, да улыбалась как-то загадочно.
   Только миновал полдень, как Андор, взяв заступ, отправился в горы. Дошел он до трех осин, свернул влево и долго шел все прямо да прямо. Вот и куча камней, а около вьется чуть заметная тропинка. Стал Андор взбираться по ней в гору. Все круче и круче тропинка. Трудно по ней идти, того и гляди сорвешься и покатишься вниз. С трудом взбирается Андор все выше и выше, то и дело хватаясь за кусты и деревья. Устал он. Пот катит с него градом, а остановиться и отдохнуть он побаивается, еще не успеешь, пожалуй, до захода солнца добраться до поляны. Оставаться же в лесу, в котором пляшут урмы, опасно: чего доброго, наткнешься на лошолича, жуткого и страшного чудовища, и тогда прощай жизнь, ведь от чудовища-лошолича ничем не спасешься.
   Солнце было низко, когда Андор добрался, наконец, до поляны. Тяжело дыша, сел он на камень посередине поляны и внимательно осмотрел ее. Поляна была не велика. Стеной окружали ее высокие ели, а среди них возвышался только один могучий столетний дуб. Никогда в жизни не видывал Андор такого громадного дерева. Вся поляна была покрыта необыкновенно сочной, густой травой, а среди нее пестрело множество цветов. На поляне было так тихо, что Андор слышал, как стучит у него в груди сердце.
   «Пора приниматься за работу; еще, чего доброго, не успею вырыть яму; почва здесь, наверно, каменистая», – подумал Андор.
   Встал он с камня, отсчитал пять шагов и начал рыть яму. Пришлось поработать молодому цыгану. Заступ то и дело звенел о камни, и яма была готова только тогда, когда на поляне стало уже почти совсем темно, и на небе зажглись первые звезды.
   Жутко стало Андору, когда он влез в яму, прикрылся ветвями и травой и стал ждать. Он собрал всю свою храбрость и старался быть спокойным, ведь от этого зависела удача. Временами сквозь ветки Андор глядел на небо, чтобы по ярким звездам определить время. Взошла луна. Все выше подымалась она над лесом и серебрила темные ели своими лучами. Вот показалась над вершинами елей яркая звезда. Близка полночь. Скоро появятся феи урмы.
   Вдруг Андор чутким ухом уловил какой-то неясный шорох, словно ночная птица пролетела над ямой. Шорох повторился, Андор чуть-чуть приподнял ветви, чтобы посмотреть, что это летает над ямой, взглянул и замер от страха и изумления. Вся поляна разом озарилась ярким светом. Ее окружало кольцом пламя, вырывавшееся длинными языками из земли. Сквозь эту огненную стену чуть виднелись высокие ели. Ни одно живое существо не могло бы пройти сквозь этот волшебный палящий огонь, он испепелил бы в мгновение ока все, что попало бы в него. Испугался Андор. «Ну, – думает, – погиб я». Вдруг около самой ямы раздалось нежное пение. Осторожно, чтобы не зашуметь ветками, Андор обернулся и увидал целый хоровод лесных фей урм. Взявшись за руки, неслись они по поляне, озаренные волшебным пламенем. Их белые одежды, легкие и прозрачные, как утренний туман над рекой, развевались, а сквозь одежды чуть розовело нежное, стройное тело урм. Их золотые волосы сверкали и искрились. Чуть касаясь ногами травы, феи плясали и пели: