Щеглова Ирина. Танец солнечной феи

   На классный час явилась Хавроша. Она-то и сообщила всем о директорском решении. Наказание, с одной стороны, было уж слишком мягким, с другой – каким-то обидным. К заговорщикам отнеслись как к маленьким шалунам. Естественно, с героев мгновенно спал флер мученичества за идею, и класс это сразу почувствовал, вместо прежних восторгов начались насмешки.
   Хавроша, довольная произведенным эффектом, удалилась. А Петровна еще битый час разглагольствовала об ответственности за свои поступки. Мораль читала.
   И, хотя классную уважали, слушали ее вполуха. Утренняя история успела надоесть.
   После классного часа уже никто не приставал к трем товарищам с вопросами, никто не ужасался и не восхищался. Так, посмеялись и разошлись по домам.
   Макс и Егор увязались за Андреем и Дашей. Войтко и Пацура, как всегда, удалились с гордо поднятыми головами, не удостоив никого взглядами. Лагутина тоже не попрощалась с одноклассниками. Ушла незаметно.
   Рыбина потолкалась на крыльце в ожидании, что Гречихин предложит ей погулять после уроков. Но Гречихин словно ослеп и оглох. Он стоял на крыльце, уставившись в одну точку. Янка раздраженно фыркнула и решила отомстить невнимательному Олеженьке. Она громко позвала Костю, демонстративно повисла на его руке и потребовала, чтоб он ее проводил. Костик не отказался. Янка краем глаза не забывала посматривать на Гречихина, но тот и бровью не повел. Тогда Янка увела вконец обалдевшего Костю.
   Гречихин все еще стоял на крыльце, не двигаясь с места. Когда кроме него и Сашки Эльбаума никого не осталось, Эльбаум сказал негромко:
   – Греча, она давно ушла...
   – Что? – Гречихин вздрогнул и посмотрел на друга непонимающе.
   – Я говорю, новенькая давно ушла
   – При чем здесь... – начал Гречихин, но резко осекся и покраснел.
   – Ни при чем, – согласился Эльбаум, – только ты на нее сегодня весь день пялился.
   – С чего ты взял? – нахмурился Гречихин. Он помотал головой, словно прогоняя наваждение. – Идем, на тренировку пора...
   – Ну-ну... – чуть усмехнулся Эльбаум.

Глава 5
Лагутина

   Света возвращалась домой в одиночестве. Торопиться ей было некуда, и она изо всех сил старалась замедлить шаги. Что ее ждало дома? Ну, пообедает, сделает уроки и усядется на диване с книгой. Теперь у нее было много свободного времени, а она совершенно не знала, куда его девать.
   Вечером родители спросят, как прошел день, что было в школе. Сегодня Свете было что рассказать. Потому что обычно она отмалчивалась или отделывалась ничего не значащими фразами.
   В новой школе Света чувствовала себя изгоем, эдакой белой вороной. Все было настолько непривычно, даже чуждо, как будто она жила до этого в другом мире, а потом внезапно, вдруг очутилась здесь.
   С самого раннего детства она привыкла работать до седьмого пота. Она занималась, занималась, занималась... Нет, не в школе. Света Лагутина училась в хореографическом училище. Как говорили, подавала большие надежды. А потом в одночасье надежды рухнули. А с надеждами рухнула и вся прежняя жизнь. Ничего не осталось. Ни прежних подруг, ни педагогов, ни привычного распорядка дня, ни конкурсов, ни изнуряющих тренировок, ни чувства полета во время танца. Свете изменило собственное тело. Такое послушное, доведенное до совершенства, выстраданное, выстроенное.
   И никого нельзя винить. Даже себя нельзя, потому что, как говорит доктор: «Мы не в силах контролировать случай». Света понимала, он так утешает ее, помогает перестроиться, пережить стресс.
   И Света терпеливо ходила к психологу, потому что она так была приучена. Раз надо, значит, делай.
   Доктор убеждал ее в том, что на все нужно время. Да, Света знала об этом, она была согласна с доктором. Она выполняла все его рекомендации. Но если в первое время ей было совсем худо, то теперь она вообще ничего не чувствовала. Апатия.
   Доктор советовал ходить в бассейн. Света ходит. Доктор настаивал на том, чтоб она больше гуляла. Света терпеливо вышагивает по улице. Она держит себя в руках. Хотя ей очень, очень плохо. Да еще и новая школа.
   Школа – это самое ужасное в новой жизни.
   Света никогда не могла даже представить себе, что такое обычная средняя школа в спальном районе. То есть школа для всех. Мало того, Света раньше практически не встречалась с обычными школьниками. Не то чтобы она сторонилась людей, нет! Ей просто некогда было. Вся ее жизнь была посвящена танцу. Танец был ее смыслом и целью. Все Светины мечты, надежды на будущее, стремления, интересы – все было связано с танцем. И что теперь?
   Школа обрушилась на нее шквалом. Накрыла, поглотила, ударила по и без того уже расшатанным нервам. После первого сентября Света, закрывшись в комнате, рыдала в подушку. За что ей такое испытание?! Чем она провинилась? Жить не хотелось, хотелось уснуть и никогда больше не просыпаться. Зачем, спрашивается, жить? Чтоб ходить в эту школу и быть как все? Нет, в голове не укладывалось.
   На следующий день она не смогла заставить себя пойти в школу. Она лежала на диване и смотрела в потолок. Родители, доктор, родственники – все они бегали вокруг со своими советами и уговорами. Света неимоверным усилием воли приказала себе подняться и выйти из дома. Она была противна сама себе. Пожалуй, это отвращение к себе и помогло ей на первых порах.
   Она стала приходить в школу, отсиживать уроки и убираться домой, подобру-поздорову.
   Своих новых одноклассников Света почти не различала. Вместо легконогих эфирных девочек ее окружала шумная, топочущая орда.
   Нет, парней она не боялась. У них в училище были, разумеется, мальчишки. Но Света, как и ее подруги, смотрели на них просто как на партнеров. И потом, их было мало, гораздо меньше, чем в новой школе.
   А как они ходят?! Бум-бум – БУМ! Причем девчонки не отстают. Толпа бизонов! А одеваются?! Интересно, им кто-нибудь когда-нибудь говорил о том, как НАДО одеваться? Судя по всему – нет. Они орут, дерутся, жуют жвачку, безобразно красятся, визжат, обнимаются! О боже!
   Но это еще не все. Попутно выяснилось, что Света и половины не понимает из того, что говорят на уроках учителя. И, если она неплохо знает русский язык и литературу, разбирается в музыке, более или менее свободно говорит по-английски, то физика, химия, а особенно алгебра и геометрия – для нее просто белые пятна на карте, то есть в сознании, конечно.
   Но самым страшным, самым нелепым и чудовищным по своей бессмысленности показался Свете урок начальной военной подготовки. Как объяснила директриса Жанна Ивановна, у них в школе особое внимание уделяется патриотическому воспитанию. Поэтому каждый год школа проводит всевозможные военизированные конкурсы и большую игру «Зарница». Организация всех этих мероприятий возложена на военрука, полковника ВДВ в отставке Подушкина. Он же и ведет НВП.
   На первом же занятии Подушкин заявил, что в этом году десятиклассники будут помогать ему с подготовкой и ведением игры, поэтому они должны подтянуться, вспомнить все, что проходили ранее, а особенно устройство автомата Калашникова. Автомат надо уметь разбирать и собирать с закрытыми глазами. Также следует обратить внимание на строевую подготовку, которой они и будут усиленно заниматься в течение года.
   Света автомат видела впервые в жизни. Весь класс успешно справился с разборкой и сборкой, а она даже не знала, с какой стороны к автомату подойти. Подушкин был очень недоволен. Класс, естественно, посмеивался.
   – Лагутина, – сверившись со списком, отчеканил Подушкин, – как же ты будешь Родину защищать?!
   – Ничего, товарищ полковник, мы ее защитим! – выкрикнул кто-то из ребят.
   – Ррразговорчики в строю! – рявкнул Подушкин. – А с тобой, Лагутина, будем заниматься, – пообещал он растерявшейся Свете.
   И сдержал обещание. Сначала он сам разобрал и собрал автомат, после чего приказал то же самое сделать Свете. Света сначала с ужасом взглянула на оружие, потом на свои тонкие белые пальцы с аккуратным маникюром. Одноклассники хихикали и отпускали замечания.
   Света со слезами на глазах попыталась разобрать автомат, у нее, естественно, ничего не получилось.
   – Работай, Лагутина, работай! – чеканил Подушкин. Светины ладони покрылись пятнами оружейной смазки. Она старалась изо всех сил, и все-таки у нее ничего не получилось бы, если бы внезапно не подошел Ваня Топорков. Подушкин отвлекся на кого-то, в этот момент Топорков успел тихонько шепнуть:
   – Ничего, Светлана, у меня тоже не сразу получилось... – Он ловко разобрал автомат, попутно объясняя его устройство.
   Благодаря помощи Топоркова Света в конце концов, с грехом пополам, освоила всю процедуру.
   Как же она была благодарна Ване! И дело вовсе не в автомате. А в том, что Топорков поддержал ее в трудную минуту. Единственный среди чужаков протянул руку, сказал доброе слово, улыбнулся. Это дорогого стоит.
   Света немного воспрянула духом. После урока она подошла к Топоркову и поблагодарила его. О чем вскоре и пожалела. Она услышала, как другие ребята высмеяли его и его поступок. С тех пор Ваня избегал ее, хотя всегда вежливо здоровался.
   Как бы там ни было, Лагутина на него не обиделась. Она понимала: против всего класса выстоять трудно. Правда, она пока держалась.
   Хорошо еще, что Жанна Ивановна, по просьбе Светы, не сообщила классу о хореографическом училище. Если бы ее одноклассники узнали о прошлом Светы, они стали бы ее расспрашивать, а еще хуже – насмехаться и выдумывать глупые клички, этого она не выдержала бы.
   «И все-таки, – думала она, – как они – такие разные – уживаются между собой?» В ее голове никак не стыковались «три товарища» и силовики, парочка отличниц и вульгарная Янка, а ведь были еще и другие, менее яркие и заметные.
   И какое место в этом классе должна занять она сама?
   Погруженная в свои мысли, Света дошла до дома.

* * *

   Гречихин и Эльбаум тоже отправились по домам, чтоб собраться на тренировку. Но у Гречихина, как назло, вместо тренировки в голове была Лагутина.
   Из-за нее он все время отвлекался, и что уж совсем непозволительно, впадал в мечтательность. Между прочим, это очень опасно – отвлекаться во время тренировки. Гречихин, забывшись, уронил гантели, и если бы Эльбаум не отпрыгнул, то получил бы перелом стопы.
   И тренер остался недоволен Гречихиным. Одним словом, одни неприятности от девчонок!
   Возвращаясь домой, Гречихин ругал себя последними словами и поклялся, что больше никогда! Страшным усилием воли он заставил себя выкинуть Лагутину из головы.

Глава 6
Не наша Маша

   Три товарища тешили себя надеждой, что обещанные Жанной диктанты как-нибудь забудутся.
   Поэтому выходные они провели, занимаясь каждый своим любимым делом. А именно: Егор бренчал на гитаре, Андрей возился с компьютерным железом, Макса его друзья-актеры пригласили в театр на премьеру спектакля.
   Естественно, в понедельник ни один из них не был готов к диктанту. Однако классная Ольга Петровна огорошила их, напомнив о наказании. Хорошо еще, что Петровна не стала говорить об этом при всех. Настроение у друзей испортилось. Во-первых, диктант надо было писать после уроков; во-вторых, ни одному из товарищей не улыбалось провести лишний час в обществе нудной русички. И вообще, какой может быть диктант, когда вокруг кипит жизнь, когда надо успеть переделать множество интересных и полезных дел! Неудивительно, что наши друзья приуныли.
   Последним уроком должна была быть литература. То есть смыться никак невозможно. Печатная Машинка просто не выпустит их из кабинета. Макс даже хотел удрать с уроков, чтоб не оставаться на злосчастный диктант. Он попытался уговорить друзей, чтоб те его прикрыли в случай чего. Но и тут ему не повезло. Дашка вцепилась в Андрея и всеми правдами и неправдами уговорила с достоинством принять наказание. Она и Егора застыдила, назвав легкомысленным и безалаберным человеком. Таким образом, Макс остался в одиночестве. И, хотя Дашкины аргументы на него не действовали, к мнению друзей он вынужден был прислушаться.
   Егор заявил, что он не ребенок и вполне способен отвечать за свои поступки. Андрей же пробурчал что-то типа: «А че, если надо, так надо...».
   Злой на друзей Макс оставшиеся уроки подбрасывал ручку и учил одноклассников играть в «пипидон». Игра распространялась по классу со скоростью морового поветрия, даже девчонки подключились. Особенно ловко получалось у Янки Рыбиной.
   Во время уроков то и дело раздавались возгласы «пипидон!». Учителя вздрагивали, делали замечания, даже ставили двойки. Но игра продолжалась. Наташа Войтко не выдержала и заявила, что в бермудском треугольнике исчезают последние надежды класса.
   Наконец ребята переместились в кабинет русского языка и литературы. Здесь их поджидала новость.
   Вместо русички Натальи Николаевны в кабинет вошли завуч и молоденькая незнакомая девушка. Завуч была настроена весьма благодушно. Она милостиво оглядела класс, разрешила сесть и представила незнакомку:
   – Ребята, я хочу представить вам Марию Владимировну, – медоточиво улыбаясь, сообщила Хавроша.
   Девушка слегка поклонилась и тоже улыбнулась. Класс застыл. «Хороша Маша...» – донеслось с задних рядов. «Да не наша...» – подхватил кто-то из парней.
   Хавроша погрозила пальцем:
   – Прекратите паясничать! – И продолжила: – Мария Владимировна будет вести у вас русский язык и литературу до тех пор, пока не вернется Наталья Николаевна.
   Она повернулась к девушке:
   – Ну вот, приступайте, и построже с ними! Если что, обращайтесь прямо ко мне.
   – Спасибо, – поблагодарила Мария Владимировна.
   Хавроша с достоинством удалилась.
   Класс с интересом уставился на молоденькую учительницу. По виду ей можно было дать не больше двадцати. Она казалась совсем юной: невысокая, пухленькая, со светлыми вьющимися волосами и огромными серыми глазищами. Когда она улыбалась, на ее щеках играли милые ямочки. И вообще, она выглядела милой и очень хорошенькой. Даже строгий серый костюм не портил ее. Парни заметно притихли, девчонки напряглись. А Мария Владимировна еще раз поздоровалась и предложила поговорить о преемственности в русской поэзии. Видя, что ее предложение не вызвало энтузиазма, учительница спросила:
   – А знаете ли вы, что Маяковский считал Пушкина «своим»?
   – Да ну, – высказался кто-то, – взвейтесь, развейтесь... При чем тут Пушкин?
   Мария Владимировна усмехнулась и продекламировала: «Ваш муж дурак и сивый мерин, будьте обязательно моя!»
   – Так Маяковский перефразировал пушкинские строки. Узнаете? – спросила она.
   Ребята неуверенно засмеялись.
   – Ребята, а вы Пушкина читали? – поинтересовалась она.
   – У Лукоморья дуб зеленый, – выкрикнул Егор.
   – Погиб поэт, невольник чести, – дополнил Андрей. Тут даже учительница не выдержала и рассмеялась.
   – Это Лермонтов, – поправила она, – а самое знаменитое произведение Пушкина? «Евгений Онегин» читали?
   – Чита-али, – протянул Женька Огейкин.
   – И как тебе? – живо переспросила учительница.
   – Да ну, скукотища, – ответил Огейкин.
   – Ага, читал! В кратком пересказе! – съязвила Войтко. – Тоже мне! Огейкин-Онегин!
   – Круто! – тут же вставил Макс. – У нас теперь свой Онегин!
   Огейкин покраснел. Он знал, кличка теперь приклеится намертво.
   – Неужели так уж скучно? – неожиданно сильный голос Марии Владимировны перекрыл шум класса. – А про ножки?
   – Чего? – не понял Макс.
   – Какие ножки? – спохватился Гречихин. – В смысле, чьи?
   И тут Мария Владимировна еще раз удивила класс, она задорно улыбнулась и без всякой книжки, прямо так, по памяти начала декламировать:

 
Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,