Щербаков Сергей Анатольевич. Щенки и псы войны

   — Да это во всей армии такой хренью занимаются! Пацаны, одно слово.
   — А когда случался выпуск, была такая забава: выпускники утаскивали пушку, что у корпуса стояла на постаменте, и сталкивали её под гору. После чего молодняк, которому ещё год предстояло учиться, должен был эту пушку вкатить наверх и поставить на место…
 
   У палатки надрывно закудахтал двигатель, подлетевшего уазика. Из него легко выпрыгнул майор Анохин. Что-то бросив через плечо шофёру, хлопнул дверцей, откинул полог и ввалился в палатку.
   — Максимыч! Ты откуда?
   — Откуда? Откуда? Оттуда! От маршала Жукова и Штыменко!
   — С Петраковым прикатил?
   — С ним родимым! Век бы его не видать! Снова подставил, хорёк! И кто его за язык постоянно тянет?
   — С ним всегда так, то ничего, то вдруг — хрясь! — живо отозвался капитан Бакатин.
   Усталый осунувшийся майор расстегнул бушлат и зло бросил портупею с кобурой на топчан. Подошёл к гудящей буржуйке. Налил из помятого чайника в кружку ароматного чаю. С наслаждением шумно отхлебнул.
   — Знатный, чаек! Кто заваривал?
   — Саранцев!
   — Один у нас — спец!
   — Благодарность ему объявляю!
   — Что, в гостях не угощали? — спросил с ехидством Розанов.
   — Ещё как угощали! Клизмой из кипящей соляры! Всех по очереди! В шеренгу выстроили! — отрезал Анохин. — И ещё двойная порция на завтра осталась!
   — Не густо, однако!
   — Нам с Петраковым за глаза хватило!
   — По тебе, Максимыч, не скажешь!
   — Ну, ладно, успокоились! Шутки в сторону, мужики! — майор внимательно взглянул на офицеров. — Чего приуныли, господа офицеры! Устали, наверное, баклуши-то бить? Но ничего, мы это дело быстро исправим! Рад вам сообщить хорошую новость! Через сутки на пикник отправляемся!
   — Что ещё за пикник? — полюбопытствовал, приподымаясь на локте, Саранцев.
   — Альпийские луга осваивать!
   — Шатой что ли?
   — Итум-Кале, скорее всего! — предположил Травин.
   — Да, там погранцов до чёртовой матери! Хоть жопой ешь!
   — Так, пусть ребята Томского и отдуваются! Нам и здесь дел хватает, — проворчал недовольный капитан Розанов.
   — Какие тут дела? Делишки! И так, мужики! Слушай внимательно! Вопросы и предложения потом! Перед нами поставлена боевая задача. Послезавтра утром наша рота должна быть на марше. Ясненько, господа офицеры? Задача поставлена конкретная. Кровь из носу: оседлать перевал. Чтоб ни одна муха не пролетела! Чтоб ни одна сука не проползла! Поступили данные, что боевики могут прорваться в Веденский и Ножай-Юртовский районы. И далее, в Дагестан. Правда, вся эта шушера сейчас расползлась по норам и щелям. Затишье оно всегда обманчиво. Наша задача перекрыть эту дорогу. Не дать им вырваться. Времени на сборы нет! Ясно!
   — Яснее не бывает! — уныло протянул лейтенант Травин.
   — Вопросов нет!
   — Чем это вызвано? Ни с того, ни сего, вдруг, маршбросок!
   — Максимыч! Честно сказать, не нравится мне все это, — пробурчал Розанов, щёлкая зажигалкой.
   — Нравится, не нравится, это девочкам на барбекю скажешь! За малейшую провинность драть буду всех как сидорову козу! Володя, давай карту! А вызвано, мужики, тем, что два дня назад под Харсеноем из чьего-то долбо…бства погибли несколько разведгрупп спецназа ГРУ.
   — Так, вот почему, все вдруг зашевелились?
   Каретников достал из планшета карту и развернул на столе.
 
   Утро. Густой туман. Вершин гор почти не видно. Рота змейкой медленно ползла по вьющейся дороге. В воздухе искрилась серебристыми иголочками и играла радугой лёгкая изморозь. Рота десантников двигалась вдоль реки в полной выкладке. Под сапогами смачно чавкала грязь. Бойцы, молча, брели под тяжестью снаряжения. Несли оружие, боекомплекты, походные печки, гранаты. Никто не шутил. Справа несла свои холодные тёмные воды река. Камни и кустарник у воды были обильно покрыты сказочным пушистым инеем.
   — Красотища какая! — любуясь пейзажем, сказал в восхищении у майор.
   — Влажность высокая, вот инеем все и прихватило! — отозвался Розанов.
   От реки отряд свернул влево и начал подъем в покрытые лесом горы. Майор Анохин постоянно оглядывался назад, наблюдая, как движется растянувшаяся рота.
   Подозвал лейтенанта Травина и отдал приказ, чтобы подтянул отставших.
   Отряд поднимался по тропе вверх. Снег уже осел и покрылся ледяной коркой. То здесь, то там видны большие проталины. Оголилась земля с пожухлой травой. Тропа уже кем-то протопана.
   Сделали привал. Солдаты освободились от груза. Кто закурил, кто исчез в кустах по нужде кто, утомлённый, в изнеможении присел на снаряжение.
   — Кто мог подумать, что буду ползать по горам, — проворчал Вася Панкратов, косая сажень в плечах, который нёс на себе печку.
   — Сдохнуть можно!
   — И как это туристы по горам мотаются?
   — Да ещё с рюкзаками!
   — Как? Романтика!
   — В гробу я видел такую романтику! Чтоб я на гражданке в горы полез да меня туда калачом после Чечни не заманишь. На аркане не затащишь. Чтобы я на карачках из последних сил полз к вершине? Да с меня сегодня уже сто потов сошло! Не меньше!
   — Могли бы на «крокодилах» забросить на верх, — отозвался понурый, всегда всем недовольный Игорь Прибылов.
   — Это точно! Тащимся вторые сутки, высунув языки, как загнанные лошади, — согласился с ним Сиянов.
   — Ничего, вот поднимемся, тогда и будем кайфовать как в санатории в Швейцарии. — вставил Фомин.
   — Будешь там кайфовать, Петручо! Если, в котелок пулю не схлопочешь.
   — Здесь то тепло, а там, в горах, не знаю!
   — Все от ветра зависит! С какой стороны подует! Задует с севера — будем трястись как цуцики! Зуб на зуб не попадёт!
   — Когда же нормальный привал-то будет? Силушки больше моей нет! Железяку, эту проклятую тащить. Весь взмок уже. Хоть выжимай, — жалуется рядовой Фомин, толкая коленом АГС. — Тащить, так мы с Папашкой, а как стрелять, то другие.
   — Нанял бы местных аборигенов, они бы тебе мигом дотащили, им не привыкать.
   — Скорее бы яйца ему отрезали! — сострил Макс Шестопал.
   — Максим, иди-ка со своим чёрным юмором, знаешь куда?
   — Куда, мой юный женераль?
   — В жопу!
   — Ая-яй! Такой с виду хороший мальшик, небось из интеллигентной семьи! — съязвил Макс.
   — Хватит пугать, лучше что-нибудь прикольное расскажи!
   — Ладно, слухай, братва!
   — Приходит мужик на работу вот с таким фонарём под глазом. Сослуживцы спрашивают его. Где, мол, его так угораздило?
   — Жена угостила!
   — А за что? Если не секрет!
   — Я её, на ты назвал!
   — Да ты что паришь! За это, морду не бьют!
   — Как дело то было, признавайся?
   — Лежим мы в постели. Она и говорит:
   — Что-то мы сексом давно не занимались, дорогой! А я ей отвечаю: « Не мы, а ты!»
 
   Рота поднялась на перевал. Внезапно длинные автоматные очереди разорвали горную тишину. Разведвзвод с сапёрами, идущий впереди, неожиданно, напоролся на засаду боевиков. Противник открыл плотный огонь. Сверху завыли и стали оглушительно рваться одна за одной мины.
   Анохин принял решение, воспользовавшись туманом, отойти к высоте справа и закрепиться там до выяснения боевой обстановки.
   — Сергей, бери разведчиков, прикроешь нас! — подзывая, Саранцева, отдал он приказ.
   Десантники начали отходить к высоте.
   Старший лейтенант с разведвзводом, заняв позиции, открыл огонь по врагу. Тем временем рота ушла в сторону высоты.
   — Горошко, отходите! Мы с Бурковым прикроем! — крикнул он сержанту, лежащему рядом. — Потом прикроете наш отход!
   Разведчики с Горошко отползли. Саранцев, отстреляв пару магазинов, оглянулся назад. Слабо различимая в тумане рота уже начала подниматься на высоту, поросшую редким лесом, а Горошко и его люди уже залегли на новой позиции, огрызнулись очередями, давая возможность Саранцеву и Буркову оторваться от «чехов»..
   — Бурков! Отходим! Бурков!
   Но Бурков, не отзывался.
   — Черт! Бля! — вырвалось у Саранцева. Он подполз к неподвижно лежащему сержанту, уткнувшимуся лицом в снег. Под головой Буркова все в крови. Перевернул его. Тот был мёртв. Старший лейтенант стянул с себя бронежилет, потом снял бронежилет с Буркова. Кряхтя, взвалил убитого на себя. Разведчики с Горошко открыли плотный огонь, прикрывая старшего лейтенанта. Среди разведчиков уже есть раненые. Сжался в комок с лицом искажённым от боли рядовой Рахимов.
   Тяжело дыша как загнанная лошадь, Саранцев тащил убитого сержанта. Наст не выдерживал, ноги проваливались по колено в рыхлый снег. Вокруг него свистели пули, зарываясь в снег, поднимая фонтанчики на подтаявшем снегу. Одна из них, точно долбанула в них, попав в тело Буркова, старший лейтенант ощутил её сильный толчок в спину.
   Из тумана показались тёмные фигурки: боевики устремились в атаку. Открыли бешеную стрельбу. Слышны длинные очереди, громкие хлопки из подствольников и одиночные выстрелы из снайперских винтовок. Бойцы, найдя укрытие за выступами скал и стволами деревьев, ответили метким огнём. Радист Вадик Ткаченко, не переставая, связавшись с базой, просил подмоги.
   Противник пытался их охватить с флангов. Атаки следовали одна за одной с нескольких сторон. Яростный огонь «духов» вновь прошёлся по укрывшимся бойцам. Пулемётные трассы хаотично ковыряли снег, с гулом рвались «воги». Вокруг все тряслось и громыхало.
   — Товарищ майор!!! Товарищ майор!! Вас вызывают! — закричал взволновано радист Ткаченко и тихо добавил, как бы виновато, — Чехи! На нашу волну вышли, гады!
   Анохин подполз к рации, где рядом с радистом в небольшой ложбинке санитар Коренев зло рвал зубами пакеты с бинтами, перевязывал раненых.
   — Эй! Командир! С тобой говорит Хамид! Помощи не жди, никто не придёт к тебе. Давай по-хорошему договоримся! Как мужчина с мужчиной! Вы нам дорогу! Мы вас не трогаем!
 
   Над горами повис непроницаемой сырой пеленой густой туман. После паузы вновь противный вой падающих сверху мин. Разрывы то там, то здесь. Никуда не спрятаться от смертоносных осколков, разлетающихся веером. Много убитых и раненых. Атаки духов следовали одна за другой. Со всех сторон стоны, крики, мат. Где-то вдалеке слышны звуки боя. Это делаются отчаянные попытки прорваться к ним на помощь.
   Анохин у рации:
   — Кречет! Кречет! Я — Стрела! Где помощь! Нужна помощь! Приём!
   — Потерпите немного! Ждите! Помощь идёт!
   — Сколько можно ждать! Третий час ждём! Бля! Приём!
   — Стрела! Колонна, которая к вам шла, заблокирована!
   — У меня до хера трехсотых и двухсотых! Приём!
   — Тебе русским языком сказано! Колонна ведёт бой!
   — Конец связи!
   Рядом плакал от нестерпимой боли, вцепившись прокуренными зубами в рукав бушлата, раненый ефрейтор Кисленко. У него изуродованная осколками нога выше колена наспех перетянута жгутом.
   — Костя, потерпи! Скоро вертушки прилетят! Все будет нормалёк, — успокаивает товарища Пашка Фомин. — Потерпи, братишка. Уже скоро! Вот увидишь. Потерпи!
   — Паш, ведь не бросят же нас?
   — Мамочка! Мама-а! — кричит тонким голосом в десяти метрах от них рядовой Антон Духанин, его раздроблённая кисть буквально висит на сухожилии. У него безумные широкооткрытые глаза.
   — Кречет! Бля! Мы все тут гибнем! Кречет! Как понял? Приём!
   — Стрела! Твою мать, держитесь! Держите оборону!
   — Кречет! Нужна конкретная помощь! Поднимай летунов! Приём!
   — Стрела! Где я тебе возьму летунов! Бля! Непогода!
   — Кречет! Надо срочно забрать трехсотых! Приём!
   В наушниках раздался хриплый голос боевика:
   — Командир, отводи пацанов! Пожалей их матерей! Хамид, тебя просит! Приём!
   — Да, пошёл ты в жопу!
   — Ай, не хорошо говориш, командир! Ой, пожалееш!
 
   Наступило затишье. Бойцы лежали и ждали очередной атаки. Стали усиленно окапываться, слышно звяканье лопаток о грунт. Коренев перебегал от одного окопчика к другому, оказывая необходимую помощь раненым.
   — Хорошо, что связь есть, а то бы полный п…дец! — сказал рядовой Садыков, нервно набивая пустые «рожки» патронами.
   — "Батя" открытым текстом кроет: «Гибнем, бля!» — отозвался пулемётчик Серёга Поляков, смахивая потрёпанной рукавицей с оружия сырой снег.
   — А что нам передавать, скажи? Что? Что у нас заморосил мелкий дождик, что ли?
   — Читал как-то в одном из старых журналов. У моей бабки много всяких подшивок. Хранит для истории. Есть даже здоровенный журнал тридцатых годов, как простынь, «СССР на стройке». Так, вот! Осваивали Север! Всякие Шмидты! Папанины! И был такой известный полярник — радист Кренкель. Когда им на зимовке стало совсем херово! Все поголовно заболели цингой! Он передал на Большую Землю такой текст, мол, все так замечательно, что дальше не куда, вот только подставки оборудования подвержены коррозии и что, мол скоро оборудованию полный п…дец! Вот такую радиограмму послал. Ну, на материке сразу поняли, что им кранты, естественно, закопошились и выслали на спасение зимовщиков ледокол! «Красин», кажется, назывался. Спасли мужиков!
   — Кто бы о нас покопошился! Бляди!
   — Сидят в штабе и в ус не дуют, пидоры!
   — Какого хера там думают? — Димка Коротков, поднёс к потрескавшимся губам фляжку. — Что мы тут пупки греем под солнцем!
   — Почему не думают? Думают. Ведь прорываетя к нам кто-то. Слышал, отчаянная бойня в стороне была. Ведь никто не ожидал, что вся эта сволота повалит в сторону перевала. На минных полях только, сколько их, скотов, полегло. До еб…ной матери! И в плен до хера взяли! Ну и успокоились наши лихие командиры.
   — Серёга, да меня совершенно не еб…т, кто там успокоился! Выходит, что из-за какого-то говнюка, который там в штабе успокоился и «железку» сейчас обмывает, мы тут должны кровью харкать! Бляди!
   — Димыч! Туман ведь непроглядный. Какие могут быть вертушки, сам посуди. На двадцать метров ни хера не видно. Какой мудак полетит? Леваневский? Чкалов? Еб…тых нет! Да и куда будет долбить «нурсами»? По нам? Нет, не надо, спасибо! Был я уже в этом дерьме по уши, когда свои утюжили! Не надо!
   — Эх, градом бы, всю эту нечисть, за раз!
   — Размечтался!
   — Похоже, кранты нам! Как там, у Мишки Тихонова в песне поётся: «Девятнадцать лет много или мало. В кармане девичий привет, но не будет весеннего бала…»
   — Дим, думаешь, нам — полный п…дец!
   — Уверен! Чудес на свете не бывает, старик! Весеннего бала уж точно не будет!
   За его спиной раненый Пашка Фомин, держа в мелко дрожащей руке маленький бумажный триптих, шептал губами:
   — …вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша…
   Анохин, воспользовавшись короткой передышкой, возникшей во время боя, собрал офицеров.
   — Вахи обещают дать нам коридор. Чтобы мы убрались с их пути. Они пробиваются на Ведено. Там родина Шамиля. Там ему и родные стены будут помогать. По моим расчётам подмога будет только завтра! Не раньше! Колонну, что шла на выручку, заблокировали! Мы можем рассчитывать только на себя! Вот такой расклад, мужики!
   — Уйти мы не можем! До хера раненых! Да и абреки нам так просто уйти не дадут! Знаю, этих сволочей! — отозвался Бакатин.
   — Тяжелораненых много, — вставил старший лейтенант Каретников. — С патронами, совсем паршиво!
   — Да, боеприпасы надо экономить. Впустую не стрелять. Бить сволочь только наверняка!
   — Одним словом, финита ля комедия, — сказал помрачневший капитан Розанов, отшвыривая в сторону «бычок».
   — Что ты сказал?
   — Да это я так, к слову! — отмахнулся он от лейтенанта Травина.
   Анохин снова у рации.
   — Седьмой! Седьмой! Я — Стрела! Я — Стрела!
   — Седьмой на связи! Приём!
   — Седьмой, давай огневую поддержку! Мы окружены! Не могу поднять головы! До хера раненых! Сделайте хоть что-нибудь, черт возьми! Приём!
   — У меня приказ!
   — Да мне насрать на твой приказ! Это не просто п…деж! Огня давай! Вашу мать! Заснули там, что ли! Приём!
   Анохин вытер ладонью посеревшее лицо, глаза лихорадочно блестели.
   — Жалкие пидоры! — выругался в сердцах он.
   — Командир, это я — Хамид! Помощи не жди, никто не придёт к тебе! — вновь забубнила рация.
   — Заткнись! Сволочь!
   — Командир, ты же умный мужик, подумай о пацанах. Забирай их и уходи с дороги. Слово джигита, что не трону ни тебя, ни твоих сопляков!
   Багровый от ярости Анохин сунул наушники в руки Ткаченко:
   — Держи! Ни на минуту не прекращай просить помощь! Коренев! Коренев! Сколько раненых?
 
   Недовольный Хамид в укрытии сердито кричал на своих командиров:
   — Ахмед, ты джигит или баба? Кто против тебя воюет? Мальчишки! От силы рота сопляков! Мы должны убрать этих неверных собак с дороги!
   — Эмир, они хорошо укрепились! Мы несём большие потери! — глухо отозвался один из полевых командиров.
   — Кто? Когда укрепился? Ты, что несёшь, Аслан? Твои люди стреляют как женщины. Ты должен русских собак долбить из миномётов до тех пор, пока там не запросят пощады.
   — У нас мало боеприпасов.
   — А ты, Абу Селим, бери своих людей, и с Рустамом обойдите их с правого фланга. Посмотрим, как они будут метаться как бараны без козла, разрываясь на части, чтобы держать оборону. У нас нет времени. Если они нас здесь запрут, мы окажемся в мышеловке! Это гибель! Мы должны разрубить этот узел! Я все сказал! Аллах акбар!
   — Аллах акбар! Аллах акбар! — вразнобой откликнулись командиры.
 
   Снизу из тумана до десантников донеслось заунывное пение муллы: духи молились.
   — Все ребята! Полный п…дец! Сейчас ломанутся, сволочи! Только держись! Шакалы! — крикнул Андрей Романцов.
   — Красиво поёт, сволочь!
   В ложбинке с раздроблённой головой, вниз лицом, умирая, хрипел рядовой Князев, чуть дальше навсегда притихли убитые: Фомин, Костров, Анисимов, Севастьянов (Наивняк).
   — Я ранен! Я ранен! — неустанно твердили пухлые посиневшие губы Матвеева, уставившегося широко открытыми глазами на перевязанную в колене ногу. Рядом Максим Шестопал сосредоточенно набивал пустую фляжку снегом, боясь поднять растерянный взгляд. В соседнем окопчике страшным голосом заорал в истерике рядовой Квасов, неистово кромсая со всего маха мёрзлую землю десантным ножом. Потом в он изнеможении уткнулся лицом в рваные засаленные рукавицы, его плечи и спина затряслись от беззвучных рыданий. Сбоку от убитого чеченским снайпером Одинцова, вцепившись в «калаш», лежал притихший с серыми глазами, полными безысходности, старший сержант Самсонов и курил.
   — Сомик, дай разок смольнуть! — окликнул его Романцов.
   — На, держи! И Игорьку оставь! — Самсонов, глубоко затянувшись, передал сигарету легкораненому пулемётчику.
   — Ублюдки! Наивняка убили!
   — Ненавижу! Падлы!
   — Говно!
   — Андрюх, нам отсюда не выбраться!
   — Это точно! Вот она — смерть!
   — Никогда не думал, что…
   — Заткни хайло, ссыкуны! — огрызнулся сквозь зубы Самсонов, резко повернув к говорившим бойцам злое лицо.
   Левее от них рядовой Сиянов усердно ковырял лопаткой землю, углубляя ячейку вокруг раненого в грудь младшего сержанта Андреева.
   — Мне холодно, — шептали побелевшие губы того. — Я пальцев не чувствую.
   — Потерпи, Колян. Ещё немного, наши вот, вот подойдут. Слышал взрывы? Это наши прорываются, — ответил Сиянов.
   — Алёша, кому мы на хер нужны? — криво усмехнулся тот. — Холодно. Ты не оставишь меня?
   — Колян, какую чушь несёшь! Да я за тебя любому глотку перегрызу!
 
   Воодушевлённые молитвой боевики вновь бешено ринулись в атаку на сопку, поливая все вокруг свинцом. Раздосадованный потерями Хамид бросил в бой свежие силы. Обкуренные «духи» накатывались волнами. Их отчаянно сдерживал разведвзвод старшего лейтенанта Каретникова. Они не давали наёмникам наступать, прижимая их метким огнём к земле. По рации осипшим голосом, не переставая, орал радист Ткаченко, прося помощи.
   — Товарищ майор! Товарищ майор! Снова, «чехи»! — окликнул он Анохина.
   Анохин подпол к рации, прижал к уху наушник.
   — Эй! Командир! Не захотел по-хорошему, теперь не жди пощады! Будем вас резать как глупых баранов! На ремни! Слышишь, меня, падаль!
 
   Раздался знакомый противный свист. В метрах десяти оглушительно разорвалась мина. Осколки с рваными краями просвистели над головой прильнувших к земле бойцов. Их осыпало земляной крошкой. Трясся как приклеенный к пулемёту Андрей Романцов, из «черпаков», выкашивая устремившиеся в атаку чёрные фигурки, вынырнувшие из пелены седого тумана. Горячие гильзы струйкой летели вправо. Упав, по-змеиному шипели на грязном подтаявшем снегу. Славик Беспалов бросил в наступающих одну гранату, потом другую. Донеслись вопли и проклятия раненых боевиков.
   На восточном склоне сопки тоже шла яростная перестрелка, изредка перекрываемая взрывами вогов и мин.
   Фьють! Пуля вспорола бушлат на спине старшего лейтенанта Саранцева.
   — Во, бл…дь! Максимыч! Максимыч! Пригни голову! Слева снайперюга бьёт! — отчаянно закричал он, предупреждая командира, но убитый майор Анохин уже не слышал, он всем своим могучим телом навалился на прошитую осколками рацию. Рядом взорвалась граната. Раненых, что находились в окопчике, жестоко посекло осколками. Крики. Стоны.
   Откатившиеся вниз «чехи» после небольшой передышки вновь устремились в атаку. С криками «Аллах, Акбар!» отчаянно полезли по склону, но подорвались на «растяжках», установленных во время короткой передышки капитаном Бакатиным. В рядах противника паника, много убитых и раненых. Которые, вопя, пытались ползти назад.
   Надёжно укрывшись за стволом упавшего дерева, снайпер Валерка Кирилкин сосредоточенно стрелял по с трудом различимым ползущим фигуркам. По его исцарапанному лицу лились вперемешку слезы и сопли, которые он поминутно вытирал рукавом.
   — Как бы не обошли! Тогда хана! Тогда хана! — твердил он как заведённый.
   — Ни хера у «вахов» не выйдет! — отозвался угрюмый Димка Коротков.
   — Почему?
   — Склон там обрывистый!
   — Ну, что же наши-то молчат! Суки!
   — Знают же, что нас мочат!
   — Туман ещё, бля, повис! Будь он не ладен!
   — Хер, кто полетит в такую непогоду! Гляди гор совсем не видать!
   В ста метрах левее от них к выступу скалы, за которым укрылись трое бойцов, огибая густой кустарник, подбирались четверо боевиков, увешанные гранатомётами и выстрелами к ним. Они карабкались, скользя на покрытом местами ледовой коркой насте, чтобы зайти с тыла. Отчётливо слышалось их тяжёлое прерывистое дыхание. Осторожно, выглянувшего из-за укрытия Игоря Прибылова всего трясло как в лихорадке. Руки, сжимающие оружие, вспотели, он ежесекундно облизывал пересохшие обветренные губы.
   — Тс..Тихо, парни, — шепнул на ухо ему и Сиянову пулемётчик Пашка Ковальчук и прижался щекой к ложу ПКМа. — Как покажутся, открываем огонь.
   Но Прибылов неожиданно для всех вдруг вскочил с криком во весь рост и в упор дал длинную очередь по боевикам. Стреляя, он весь красный с выпученными из орбит глазами в возбуждении орал:
   — А-аа! Аа-аа!
   Продолжал строчить как сумасшедший по уже завалившимся под выстрелами боевикам.
   — Ложись, мудила!! — зло крикнул, отчаянно дёргая его за ногу Пашка. Игорь упал рядом, его всего трясло от возбуждения, сердце выпрыгивало из груди как у пойманной синицы в руках.
   — Гады! Гады! Гады-ы! Гады-ы-ы! — причитал он сквозь слезы, вдруг замолк, сжавшись в комок. Осознав, что произошло, что его могли только что убить.
   Капитан Розанов приготовил «макаров» с последним патроном и, стиснув зубы, с трудом извлёк здоровой рукой из внутреннего кармана письма и фотографию, на которой были изображены: Ира, Серёжка и пухленькая Настюшка с надутыми губками. Он бережно отложил фото в сторону и развернул последнее письмо. Пробежал глазами по милым завитушкам родного почерка. Потом медленно порвал все письма и фотографию на мелкие кусочки. Сверху раздался хорошо знакомый противный свист. Все с открытыми ртами вжались в землю. Рядом разорвалась мина. Несколько осколков безжалостно впились в бок потерявшему сознание рядовому Шестопалу, который лежал сбоку от него, остальные пришлись впритирку, озодрав капитану в клочья на спине бушлат и перевязанную левую руку.
   Противник усилил атаку со стороны взвода старшего лейтенанта Каретникова. Он весь в крови, раненый продолжал бой. Патроны уже на исходе. Сержант Таранович сделал попытку добыть боеприпасы, пополз к убитым «духам» за патронами. Не дополз. Замер рядом с боевиками: в него попала снайперская пуля. За патронами устремился Денис Кочетков. Подобрался вплотную к телам двух убитых «духов». Но тут из-за них появилась голова третьего. Десантник, не раздумывая, бросился на него, ударил десантным ножом чеченца в лицо. «Вах», охнув, вцепился в него мёртвой хваткой, и они, обнявшись, покатились вниз. Через несколько метров замерли. Кочетков принялся снимать с врага разгрузку с магазинами. Но воспользоваться боеприпасами не успел. По нему открыли яростный огонь снайперы духов. Денис сжался в комочек. Замер.
   Передовой отряд наёмников уже орудовал в неглубоких окопчиках, которые на скорую руку выкопали десантники. Из разведвзвода осталось в живых только несколько раненых. Рядовой Фарид Ахтямов, собрав последние силы, поднялся навстречу « чехам», которые добивали десантников. Выпустил короткую очередь и, рванувшись вперёд, попытался воткнуть штык в наёмника с чёрной бородой в афганской «лепёшке» на голове, наверное, араба. Тот, раненный в бок, дико заорал и отпрянув в сторону, упал на колени. Десантник сделал попытку вновь его ударить штыком, но не достал: раненная нога подвела. Десантника тут же расстреляли в упор.