Щербаков Владимир. Семь стихий

   Второй закон проще. Есть проекты, которые немыслимы без параллельного решения нескольких проблем. Это наш проект... проблемы ускорения частиц, эффективного поглощения энергии, биологии. И здесь уж поступать надо иначе: чем труднее проблема, тем больше сил и внимания надо уделить ее разрешению.
   - Но каждая из проблем подчиняется все же первому закону?
   - Да, при ее решении надо применять первый закон. Найти независимые пути. Дальше понятно...
   - А если речь идет об одном человеке. Представьте себе на минуту ученого-одиночку. Скажем, теоретика. Пример несколько абстрактен, но все же это возможная модель.
   - Закон индивидуального успеха? Вот он: наибольшие усилия уместны там, где все благоприятствует решению проблемы.
   - Значит, надо избегать препятствий?
   - Нет. Это не так. Препятствия неизбежны на любом пути... Нужно правильно выбирать направление поиска. Это выгодно всем. Но выбор направлений - тоже проблема. Кому ее поручить? На любом пути будут достигнуты результаты. Но требуется другое... быстрейшее получение решений. Прошлое оценить легко. А перед нами - будущее. Для меня это будущее - наш проект.
   СВЕТИЛЬНИК МИРА
   Так назвал Солнце Николай Коперник. Этот светильник рядом, почти под рукой. Нас разделяет только сто с небольшим солнечных диаметров. Вместе со светом планета ловит невидимую пыль, состоящую из корпускул, заряженных и нейтральных. Наше светило само является излучателем и одновременно ускорителем, потому что давление лучей подталкивает, разгоняет частицы.
   ...Я приметил у Телегина альбом в кожаном переплете с золотым тиснением; в нем собраны копии публикаций, относящихся к вопросу "свет частицы". Там есть материалы двухсотлетней давности. Настоящая коллекция. Несколько рефератов я разыскал через информ, но самые древние, по-видимому, еще не успели занять там подобающее место и, безвестные, ютились в библиотеках старого образца, дожидаясь своей очереди среди груд микрофильмов. Ясно, что найти их там непросто.
   Я рассказал ему о фитотроне, зеленом браслете, кое-что об Аире... Он с интересом слушал. Еще раньше до него доходили слухи; где-то была опубликована опрометчивая заметка; мой же рассказ убедил его. (С недоверием воспринял он лишь намек на то, что Аира и Стеклова - одно и то же лицо.)
   - Как просто! - сказал он. - Если остался камень с письменами, то почему там не могла сохраниться жизнь, хотя бы ценой перехода в простейшую из форм? Впрочем, подождем, когда оттуда вернется новый корабль... Вас интересовал альбом? Если хотите, можно взглянуть. Общий каталог по теме равен... - он задумался, подыскивая сравнение.
   - ...пирамиде Хеопса, - подсказал я.
   - Вот именно, - подтвердил он. - Здесь вы найдете первые сведения о фокусировке электромагнитной энергии с помощью частиц. - Он любовно перелистывал альбом. - И, представьте, это известно еще с двадцатого века.
   - Неужели?
   - Да. Только эксперимент поставила сама природа. Как и в случае с атомной энергией. Почти два миллиона лет назад на Земле действовали природные урановые реакторы. И не искусственные управляющие стержни, а обыкновенная вода, просочившаяся в подпочву, содержащую уран, регулировала цепные реакции. Если помните, находки в Западной Африке подтвердили это. Республика Габон, местечко Окло, шестидесятые - семидесятые годы двадцатого века... Точно так же нашли в природе и волновод для солнечной энергии. Правда, это были не лучи видимого света, а короткие радиоволны. Вы не знакомы с нашумевшей в свое время историей, когда с Земли послали радиосигналы и получили из космоса ответ? О, это взбудоражило умы! Ни один физический парадокс не вызвал такой волны противоречивых публикаций. И начало ей положили отчеты Карла Фредерика Штёрмера, члена Норвежской академии наук и литератур в Осло, иностранного члена Парижской академии наук и Лондонского Королевского общества, а с 1934 года - почетного члена Академии наук Союза. Это был замечательный ученый. Он разработал стройную теорию полярных сияний, предложил методы расчета траекторий заряженных частиц в магнитном поле Земли, которые обогатили не только науку о Земле, но и физику и математику... Я расскажу вам...
   И вот что я услышал.
   Однажды (это случилось в декабре 1927 года) сосед Штёрмера, инженер и радиолюбитель Иорген Халльс, рассказал ученому о явлении, свидетелем которого ему довелось быть. По его словам, через несколько секунд после сигналов мощной коротковолновой станции в Эндховене (Голландия) послышались отклики. В декабре того же года Штёрмер договорился с Эндховеном о сеансах радиопередачи. Первые опыты начались в январе. Прием вели две станции: в Форнебо и Бигдё. Обе станции располагались близ Осло. Станция в Бигдё - это станция того же Халльса. Радиопередатчик в Эндховене посылал сигналы через каждые пять секунд. Они регистрировались с помощью осциллографа. Ясно фиксировались импульсы радиостанции в Эндховене. Станция в Форнебо обнаружила и отклики. Но Иорген Халльс услышал их гораздо отчетливее (в буквальном смысле услышал, потому что он вел прием на громкоговоритель). Целые серии непонятных импульсов. Объяснения пока не было.
   Летом следующего года состоялась встреча Штёрмера с радиофизиком Ван-дер-Полем, работавшим в Эндховене. Они договорились посылать стандартные телеграфные посылки (три импульса - три тире). Период повторения таких тройных посылок составлял 20 секунд. От осциллографа решено было отказаться.
   11 октября в 15 часов 30 минут Штёрмер услышал отчетливые отголоски. Через несколько минут позвонил Халльс, и Штёрмер немедленно направился к нему. Громкоговоритель Халльса отчетливо воспроизводил импульсы. Позже Штёрмер вспоминал:
   "Как правило, каждый сигнал порождал отклик, а иногда даже несколько. Обычно отзвук, как и сигнал, также имел три тире, иногда, однако, они сливались, случалось, что отклик затягивался в более длительный звук, чем сигнал. Высота звука была та же, что и у сигнала".
   Именно здесь, на квартире Халльса, ученый записал промежутки времени между сигналами и отзвуками: это и были знаменитые серии Штёрмера, которые впоследствии неоднократно публиковались в газетах и журналах. А вот еще одно свидетельство ученого:
   "Отмеченные мной периоды времени не притязают на точность, поскольку я не был достаточно подготовлен, но они дают, по крайней мере, качественное представление о данном явлении. По словам Халльса, он до моего прихода наблюдал несколько отголосков через три секунды".
   25 октября Штёрмер зарегистрировал несколько отзвуков с очень большой задержкой - до 26 секунд. Затем наступила пауза. До февраля следующего года явление не наблюдалось. А в мае французские инженеры Галле и Талон зарегистрировали около двух тысяч отзвуков, причем задержка их относительно импульса передатчика иногда превышала 30 секунд. Результаты их наблюдений опубликованы: это довольно сложная таблица, в которой вряд ли можно уловить какую-нибудь закономерность.
   Тридцать с лишним лет спустя после этих опытов профессор Стэнфордского университета Брейсуэлл высказал предположение об автоматических зондах иных цивилизаций на околоземных орбитах. Такие зонды могли быть обнаружены и возле других планет нашей системы. На одной из своих лекций он заявил:
   "Если мы рассмотрим ресурсы биологического конструирования, представится правдоподобным, что некоторое отдаленное общество может создать породу космических посланцев, имеющих мозг, но не имеющих тела, впитавших традиции своего общества и распространяющих их в основном бесплодно. Однако некоторые из них окажутся средством распространения межгалактической культуры".
   Такой биоприбор настолько чувствителен, что легко обнаружит радиосигналы планеты даже на большом расстоянии. Это будет означать, что цивилизация достигла зрелости. "Будем ли мы удивлены, - спрашивал Брейсуэлл, - если первым его посланием к нам будет телевизионное изображение созвездия?"
   Через несколько лет Льюнэн, Илиев и Гилев сделали несколько попыток расшифровать серии Штёрмера под углом зрения Брейсуэлла. У английского астронома Льюнэна получилась карта созвездий северного полушария. На графике он откладывал точки, соответствующие интервалам между сигналом передатчика и откликами, а по другой оси координат - порядковые номера импульсов.
   Звездная карта соответствовала одиннадцатому тысячелетию до нашей эры. Это указывало, по мнению Льюнэна, время прибытия космического зонда к нам. Звезда, оказавшаяся немного не на своем месте, - эпсилон Волопаса привлекла его внимание и подсказала ответ: автомат послан именно оттуда.
   Болгарские астрономы во главе с Илиевым пришли к другому выводу: космический посланец прибыл со звезды дзета Льва.
   Я не удержался от восклицания:
   - Результаты не очень-то согласовались между собой!
   - Они скорее взаимно исключали друг друга, - отозвался Телегин, - но не мешали новым расшифровкам. Это даже стало модным увлечением, особенно после того, как популярные журналы почти одновременно опубликовали по нескольку вариантов полученных "звездных карт". Но слушайте дальше... Уже в январе 1929 года Штёрмер предсказал, что с конца октября и до середины февраля откликов не будет. И объяснил результаты опытов, исходя из своей теории движения заряженных корпускул в магнитном поле Земли. Удивительная по красоте теория. Позвольте напомнить, что его метод нашел применение при расчетах ускорителей и позволил вычислять время и продолжительность откликов.
   - Дальше, пожалуй, ясно... Магнитное поле Земли "закручивает" заряженные корпускулы, посылаемые Солнцем, получаются замкнутые волноводы. Это кажется сейчас таким естественным, что имя самого Штёрмера остается в тени.
   - Его работа читается как роман. Она увлекает.
   - Вам так кажется?..
   - Удивительная ясность стиля. Старая школа. Машины с их искусственным интеллектом еще ни в коей мере не могут подменить собой интеллект естественный. Да... Он нашел условия образования ливней частиц, объяснил эхо, а астрономы после него еще десятки лет возвращались к проблеме. И никто не догадался перечитать самого Штёрмера. Вы-то быстро сообразили, что тут происходит. Это любопытно.
   - Моя настоящая специальность, - заметил я. - Когда-то давно занимался этим. Но мне пришлось знакомиться с ливнями частиц в обратном порядке. С конца, если так можно сказать. До звездных карт мы так и не дошли. А вот что корпускулы образуют свеобразную карусель вокруг планеты, это понятно. Пояс, тор. В нем и блуждали радиоволны. Время от времени их принимали станции Халльса и Штёрмера. Стенки тора для них - зеркало.
   - Такой же волновод, какой мы собираемся испытать здесь скоро...
   - Но на этот раз он будет полым внутри, похож на конус и протянется к Солнцу. А вместо радиоволн в него попадутся, как в ловушку, световые лучи.
   - Но первый эксперимент поставил все же Штёрмер... А на этой странице - микрокопия статьи Галилея о небесных видениях.
   - Полярные сияния?
   - Да, представьте, он угадал механизм. Вдоль магнитных силовых линий Земли движется некая субстанция, которую он именует магнетическими парами. Если заменить "магнетические пары" современным термином "электрические заряды", получится то, что надо. Ведь до него считали, что сияния сродни свечению паров серы, исходящих из земных недр. А вот реферат брошюры некоего Морфью, опубликованной одновременно со статьей Галилея. Одно ее название чего стоит! "Очерк, касающийся последнего видения в небесах 6 марта. Доказательство математическими, логическими и моральными аргументами, что оно не могло быть вызвано обычным ходом явлений природы, а с необходимостью должно быть чудом". Но рвение наблюдателей чудес все же оказало науке неоценимую услугу. Гораздо позже подсчитали полярные сияния за последние 2000 лет и открыли солнечные циклы. Корпускул поступает к нам тем больше, чем больше пятен и вспышек. А в 1928 году их было как раз много. Обратите внимание: вот здесь видно, как действует Солнце на ионосферу, это постоянное электронное зеркало прямо у нас над головой. Тот же Брейсуэлл, давший когда-то путевку в жизнь гипотезе о космических зондах, обнаружил снижение одного из слоев ионосферы на пятнадцать километров во время "ливня" из частиц.
   - Я внимательно выслушал вас, но не нашел прямых доказательств того, что сигналы Штёрмера не искусственного происхождения.
   - Разве это не ясно?
   - Это не очевидно.
   - И вы туда же... Кольцевой волновод - это факт. Корпускулы становятся спутниками Земли. И радиоволны, попадая в такой поток, начинают циркулировать вокруг планеты. Часть их энергии просачивается к приемникам. Не так уж это сложно... По Штёрмеру, частицы должны войти в такую зону пространства, которую им покинуть уже не удается. А вот слова Штёрмера: "Математическая теория показывает, что благоприятствующие этому условия наступают тогда, когда корпускулы исходят от Солнца, стоящего вблизи магнитной экваториальной плоскости".
   - Это ничего не доказывает.
   - Как же так? - возразил Телегин.
   - Разве зонд, принимающий радиосигналы еще на дальних подступах к Земле, не может обнаружить и пояс заряженной солнечной пыли? А обнаружив, использовать его для задержки и фокусировки ретранслированных импульсов. Ведь так можно передать любое сообщение... Принять, усилить наши же сигналы, потом излучать их под нужным углом, слегка поворачивая антенну!
   - Не проще ли передать самостоятельную серию?
   - Ее легко пропустить. Приемник должен быть настроен на частоту передатчика. Наш приемник. И слушать мы должны в то самое время, когда ведется передача. Согласитесь, что опыты Штёрмера создавали для космического зонда самую благоприятную ситуацню, о которой может только мечтать любой радиоспециалист. Даже с другой планеты.
   - Вы это всерьез?
   - А почему бы нет? Это так же просто, как и естественный волновод.
   - Значит, вы считаете, что серии Штёрмера переданы с борта инопланетного зонда?
   - Нет. Пока нет. Но мне кажется, что и отрицать это нет основания, сказал я и подумал: "Видел бы ты ночные огни в тайге, милый теоретик!"
   - Но импульсы серий были разной силы, они казались размытыми, искаженными. Такое случилось бы после многократного отражения их от границ заряженного пояса. После долгого путешествия их вокруг Земли. Два, три, четыре витка - и только потом они поступают на вход приемника.
   - То же самое верно и для инопланетных сигналов. Ведь зонд мог только управлять числом витков, посылая ретранслированные импульсы под разными углами. Они тоже, конечно, размывались.
   - Наш разговор утратил перспективу.
   - Как всегда, когда речь идет о старенькой проблеме контактов.
   ИЛЛЮЗИЯ. СТРИЖИ НАД ХОЛМОМ
   Прощальный круг над Солнцеградом - и я поднялся над облаками. Они тянулись вереницей, провожая меня. Я уж подумал, что за крайним облаком мой дом, но здорово ошибся, до него было еще далеко, и белые айсберги не раз успели закрыть землю до горизонта, прежде чем в зеленой проруби я увидел огни портовых маяков.
   Кажется, я летел по прямой, заблудиться было мудрено, иногда проглядывала всхолмленная равнина, гребни невысоких гор, тающая теплая дымка над заливом, знакомая река; но пространство необъяснимым образом расширилось, разрослось, и я был уверен, что проплутал лишний час. Справа садилось солнце. Оно опускалось на холодные облака, на причудливо изрезанный окоем, потом стало пропадать ненадолго в голубовато-дымчатых торосах облачного океана. Наконец, исчезло в его глубинах. Только у самого моего города, нырнув за ним вослед, я нагнал его. Сплюснутый тусклый шар норовил уйти за лесистую сопку, и тут уж я не угнался бы за ним.
   По пути случилось вот что.
   Я вспомнил про ночные огни в тайге, когда мы с Янковым собирали коллекцию растительных редкостей. Небо над облаками было чистым, удивительно ясным, и от меня не ускользнуло бы ничто похожее на эти огни, появись оно здесь, сейчас. Я стал изучать окрестности, но они были пустынны. Вокруг громоздились ледяные замки. В ложбинах облачных гор лежали синеватые тени.
   Эль бежал на предельной высоте, и я поглядывал вокруг. Несколько минут я всматривался в каждую выемку небесного ландшафта с одним желанием: увидеть движение в этом застывшем хаосе. Но его не было.
   Только раз почудился голубоватый шар, висевший над выступом большого облака, взметнувшегося высоко над заходившим солнцем. Но и он неподвижен, мертв.
   Тогда я попытался представить, как выглядел бы такой огонь здесь в предзакатный час, на фоне белых зубцов облачных гор. Я мысленно начертал его контур и отправил в полет рядом с моим элем. И следил за ним. Но бесконечно трудно удержать внимание на пустом кружке, выделенном на ватной поверхности. Я зтапутался, у меня закружилась голова, и я закрыл глаза.
   Судя по всему, я рано убежал из больницы, мне бы не спешить, поддаться лени хотя бы на недельку, слушаться бы всех, кто колдовал там с аэроионами, электричеством и таблетками. Или это просто усталость? Жил-жил себе спокойно, потом попал на "Гондвану", и завертелось вокруг меня, как в водовороте. Всего и не вспомнить. Что осталось? Так, видения, слова... В памяти как будто зарастающая дикой травой дорога в глуши, проселочная, старая, в две колеи дорога с выбоинами. Оглянешься назад: темная зелень охватила ее с боков, древесная ветошь укрывает ее, еще дальше - туман, слабо просвечивают огни... Огни. Я задремал и проснулся. Голова раскалывалась от боли.
   Что это я расклеился совсем?.. Огни. Вот о чем я думал. Снова закрыл глаза. Представилось, что будто бы далеко передо мной сидит человек, но какой-то необыкновенный, с просвечивающими сосудами и нервами, и мозг легко пульсирует оттого, что кровь бежит под ударами темного сердца. У него прикрыты глаза. Видны опущенные веки, полоски ресниц. Так и сидит. А в стороне от него смутная, неясная фигура. Кто-то стоит и наблюдает за ним. С тонкой длинной трубой, будто бы и я заглянул в эту трубу и уверился, что через нее видно человека очень ясно. Вот он, совсем рядом, протяни руку - и дотронешься до бьющегося сердца!
   Я открыл глаза. Мимолетное сновидение улетучилось. Справа чуть вогнутое стекло эля, за спиной оранжево-фиолетовый край солнца. А голова болит, гудит, как тогда, в день, когда меня сняли с айсберга. В тот вечер, помню, приехал Карин, ругал меня, рассказывал о Болгарии, о вулкане Кожух, у подножия которого на старой плантации водорослей, в бетонных бассейнах собирают до сих пор рекордные урожаи биомассы, такие, что с ними не сравнится сбор ни в одном месте земного шара, ни на одной из самых современных подводных ферм. И что до сих пор никто не знает, что же там происходит: в очень жаркую погоду масса зеленых водорослей не только не перегревается, как это должно быть, но температура ее снижается на пять-десять градусов. В холодную же погоду, наоборот, вода в бассейнах как будто подогреваемся, хотя никаких регуляторов на этой станции нет. Предполагают, что это влияние близости вулкана или состава воды из естественных углекислых источников, но достоверного объяснения пока не найдено.
   Меня тогда знобило и хотелось спать, но я держался. Сейчас вернулось это состояние. Подумал опять об огнях в тайге. Вспомнил коралловую бусину. А дальше... дальше память не работала, да и все тут. Хотел бы я увидеть огни. Сейчас, за стеклом эля, вон там, справа от меня... хорошенько бы рассмотреть их... Наивно думать, что все открыто нашему любознательному взору и он вечно будет возвращаться на круги своя.
   Или, как сказал мыслитель, наши знания о мире кончаются там, где кончается наше поле зрения. Тут уж ничего не поделаешь - или расширяй это поле зрения, или возвращайся к априоризму, к мистике, подводи окончательные итоги, закрывай горизонты, верь в неизменную данность, в твердь небесную.
   Как бы я назвал их, эти экипажи, если бы мы нашли способ так же свободно передвигаться в пространстве? Шаролеты? Гравилеты? Да, я совсем забыл вот что: они казались легкими настолько, насколько это можно себе представить. Легче самого легкого пластика.
   Что там справа за стеклом?.. Да нет, показалось. Так они и послушались меня. Моего желания далеко не достаточно, чтобы шаролет появился здесь, рядом, безразлично откуда - из прошлого, из будущего, с другой планеты. Даже если мое желание угадано или прочитано, как читают, например, мысли и желания по выражению глаз у ребенка, то есть еще такая вещь - технические возможности. Что бы там ни говорили, неограниченной скорости нет. Бесконечность нельзя преодолеть в мгновение ока. Да и любое конечное расстояние - тоже. Не так уж давно шагнули за световой барьер.
   Допустим, возможен какой-то обмен информацией, и однажды, кажется, я участвовал в попытке такого рода. Достаточно ли моего желания для повторения? Вряд ли. Ребячество. Такая техника не подчиняется мысленным просьбам.
   Край солнца за спиной почти угас. На стекле я увидел оранжево-желтые пятна. Их было четыре. Они перекрывались на половину диаметра, и место их пересечения было чуть бледнее, чем круги-лепестки. Иллюзия, бесспорно. Я повернулся лицом к стеклу - круги не исчезли. Держались на нем. Только медленно поплыли в сторону. За облаками тлели последние искры солнечного тепла. Я разглядывал рисунок на стекле. Головная боль утихла. Круги начали соединяться, слились в один. С минуту он плавал на стекле, потом неожиданно исчез.
   Оптическая иллюзия, что же еще. Другое объяснение, пожалуй, не подходило. А почему, собственно, не подходило? Понять несложно: если найдено простое и естественное объяснение, зачем искать другие... Как в случае с культурой водорослей, о которой рассказывал Николай Карин. Стоп. Нет ли здесь ошибки? Не запрятан ли в этих фразах принцип экономии мышления? Сложно все. Почему?.. Рано обобщать? А что произошло?.. Светящийся круг на стекле. Иллюзия. Оптический обман... Иллюзия?
   Я набрал код команды для автоводителя и откинулся в кресло. Эль нырнул вниз, в темно-зеленый просвет между облаками. Солнце уходило за лесистый гребень сопки. Внизу раскинулся город.
   Эль приземлился рядом с домом. Тут все было по-старому, я медленно поднялся по лестнице, открыл дверь, зажег свет. Радостно проверещала ручная белка. Я вошел в спальню, не раздеваясь лег и проспал до утра.
   Потом был суматошный день в редакции, и к вечеру следующего дня я отрешился почти от всего, что связано с Солнцеградом, как будто был там давно-давно.
   Метеоспутники предсказывали неблагоприятную погоду.
   - Возможен тайфун, - сказал мне Никитин, - но это не страшно, пожалуй.
   - Это плохо, - сказал я, - отражатель этой солнечной машины похож на парус. Снесет его. Откуда прогноз?
   - Прогноза пока нет. Будет завтра.
   - Интуиция?
   - Звонил один синоптик... сам решает уравнения, машинам не доверяет.
   - Посмотрим. Коли так - Берег Солнца под угрозой. Новости есть?
   - Метеорит шлепнулся. В нем нашли сто девять алмазов.
   - Естественно. Давление, температура. Если графит буксировать сначала на орбиту, а потом сбрасывать вниз, алмазы только подбирай! Был такой проект. Нужны капсулы, присадки, немного топлива, ракеты, ну и сам графит, разумеется, только очень чистый.
   - А я не слышал об этом.
   - Нет, Андрей, не уважаешь ты жанр научного предвидения. Тебе бы в физики ненадолго податься. Образование пополнить.
   - Смеешься?
   - Нет. Хотел, да вдруг раздумал. Какая от этого мне корысть?
   - Ну то-то. А то бы не сказал...
   - Не удержался бы!
   - Ей-богу, не сказал бы. Промолчал.
   - Все зависит от того, что ты собирался сказать. Если про "Гондвану", то поздно, я сам знаю. Молчи себе на здоровье.
   - Знаешь, да не все. К тебе тут приходили.
   - Кто?
   - Старичище один.
   - Энно, значит. Куда они теперь?
   - Пока стоят здесь. Говорит, скоро к Берегу Солнца.
   - Пойду с ними. Похлопочи, чтоб отпустили.
   - Ты уж совсем туда перебирайся, что ли.
   - Это мысль. Ты иногда рассуждаешь, как взрослый.
   - Это лучше убеждает таких, как ты.
   - Ты на настоящем корабле плавал?
   - Зачем? Есть эли и полная связь.
   - Да. О вкусах не спорят... Я пошел.
   - На "Гондвану"?
   - Нет. Сегодня на ночь забегу дамой, а завтра - в редакцию.
   - Тогда до встречи.
   - До завтра.
   Было тихо, хорошо, солнечно. Близился вечер. Я вспомнил прошлогодние прогулки и улетел в тайгу. За тридевять земель. На это ушло полчаса. Забрался в незнакомое место, искупался в озере. Поспевали ягоды, было много грибов, плескалась рыба. На песчаном плесе по щекам мягко били плюшевые верхушки рогоза. В широкий ручей зашла стая форели, я гонялся за рыбой. Стало весело. Как рукой сняло усталость. Для того и жить теперь, чтобы забывать, что было раньше, - и от этой мысли меня не покоробило. Память - это след огня на стекле эля, но не сам огонь.
   Под рифмы стихов и звон ветра я побежал на вершину холма. Строчки путались в голове, я захлебывался ими и начинал другие, новые, чтобы и их отвергнуть через минуту.
   Незабываемо солнце, если оно висит над холмом - большой красный шар. Теплый-теплый. Лучше, чтобы на вершине была редкая трава, сухая земля, чтобы бегали муравьи и стрекотали серые кузнечики. Тогда один час стоит целого дня.